Холодный августовский дождь заливал черный асфальт. Бегущие люди, пригнув головы, закрываясь сумками и сырыми кофточками, бежали к подъезжающим автобусам, которые, осеняя тротуары веерами брызг, рассекая глубокие плещущиеся лужи, причаливали к остановкам. Люди суетливо набивались внутрь, в тесную духоту, пропитанную запахом мокрой ткани и нагретой пластмассы, шепотом извинялись, протискиваясь вглубь и наступая друг другу на ноги. Я вжался в поручень у окна, стараясь пассивно сопротивляться наплыву потной людской массы. Было противно и жарко. Еще такого ада оставалось две остановки. Автобус несся по проспекту, как скоростной катер, размывая лужи и стены дождя.
Какая-то девушка вжалась в мою мокрую спину и мучительно дышала, дергаясь в такт качанию автобуса. Ее твердые соски под тонкой блузкой, казалось, скоро насквозь протрут мою спину. Если бы не толкающийся народ, то это была бы интимная сцена. Я невольно улыбнулся этой мимолетной мысли и попробовал немного обернуться.
Она была белобрысой, с маленьким тонкогубым ртом и большими грустными глазами, смотрящими в пол. Лет семнадцать, хотя я могу сильно ошибаться. Она неудобно ухватилась, вытянув руку куда-то в бок, и по ее лицу пробегала болезненная судорога, когда теснившихся рядом людей бросало на нее.
Осталась одна остановка.
- Выходите?
Она не ответила и, не глядя в глаза, протиснулась, резво работая острыми локтями, на мое место. Последнее, что было, это ее облегченный вздох у окна. Я вышел из автобуса и помял руками затекшую спину.
Дождь начал стихать и сеялся мелкой россыпью, которая легким невесомым туманом оседала на землю. Солнце ослепительно пылало в просветах расходящихся облаков. Воздух был полон влагой и ароматом пыли, травы и цветов. Обходя лужи и участки мокрой грязи, я пошел домой.
Она сидела на лавочке у подъезда, подогнув ногу под себя, и читала. Рядом лежали зонтик и ее любимая желтая сумочка.
- Долго ждала?
- А поцеловать?
Она встала, отряхнула свою гриву волнистых волос темно-бордового цвета и обняла меня. Ее полные горячие губы обхватили мой рот, и из мягких и нежных стали твердыми и грубыми.
- Хватит...
Я едва отдышался после ее поцелуя.
- Хватит?... Разве не понравилось?
Она призывно и насмешливо улыбалась.
- Пойдем домой... Люди смотрят...
- Пусть завидуют!
Она засмеялась и быстрым шагом пошла в подъезд.
Пили холодный кофе и болтали о разном.
- Какая сессия эта противная! Едва статистику на четыре вытянула... А философия! Это кошмар! И кто такую науку придумал? Не ты случайно? Ты любишь пофилософствовать...
Я с легкой усмешкой слушал ее приятную милую болтовню, прерываемую питьем кофе и сумбурными поцелуями.
- Щебетунья моя... Сладкоголосая...
Действительно, ее голос был сладок. Из глубин восхитительной груди, немного хриплый, он рождался , чтобы осчастливить мой слух. Таким голосом не поют, таким голосом соблазняют и шепчут откровенные признания.
Она откинулась на диване и закрыла глаза. Ждала поцелуя. Теперь ее губы были мягкими и безвольными, едва ощутимое горячее дыхание пробегало по ним. Не оторваться...
Она медленно и нежно охватила мою шею своими соблазнительными полными руками и легла на спину. Дыхание ее становилось чаще и глубже, ее круглые груди вдавились в меня. Мои губы съехали к шее, потом ниже, блузка слетела на пол, и остановиться было уже невозможно...
За окном догорал день. Она дремала на моем плече, по-детски мило пыхтя мне под подбородок.
Мне знакомые часто пеняли на нее. Но я знал, что они завидуют. Еще бы! Такая женщина! С фигурой, без комплексов, с живым характером. Лакомый кусочек! С ней можно было пойти и на стадион, и в театр. Она умела удивительно гармонично вписываться в любую обстановку. Хотя, может быть, так видели только мои глаза. Но и мне было этого достаточно. Ведь я живу своими чувствами, и только ими. Это так приятно...
Полночи смотрели телевизор, безразличное мельтешение программ в экране было фоном для наших разговоров, поцелуев и объятий.
- У тебя послезавтра экзамен...
- Умирать что ли из-за них? Когда я еще так хорошо проведу с тобой время?
- Никогда...
- Почему?
- Потому что время проходит...
Я смотрел на ее лицо, отсвеченное бегающими тенями от телеэкрана, на ее бездонные в темноте глаза. Она молча и серьезно смотрела на меня. Так я понемногу заснул.
Позднее утро ясным светом наполняло нашу комнату. Она еще нежилась в разворошенной постели, пряча заспанное лицо от солнечных зайчиков, когда я уже встал и ушел на кухню готовить утренний кофе.
- Почему ты ушел? Я так хотела тебя обнять...
Она, завернувшись в простыню, как римскую тогу, стояла в дверях, прислонившись к косяку.
- Мне пора...
Она отвернула свое недовольное лицо.
- А для меня когда пора?
- Не задавай, пожалуйста, глупых вопросов. Мне действительно пора. А тебе нужно готовиться. Философия, как-никак...
- К черту философию... Мог бы побыть со мной...
Я ничего не стал отвечать, зная, как может затянуться эта бессмысленная беседа, взял сумку и, не прощаясь, вышел за дверь.
Иногда я устаю от нее. От ее суровых взглядов, сжатых пухлых губ, этих однотипных разговоров. Могла бы и поменьше так выделываться. Сессия не шутка, давно пора ей это понять.
Я прогнал эти мысли глубоким длинным выдохом и спустился по ступенькам вниз. Полное нежных ароматов, летнее утро приняло меня и понесло по городу. Все претензии растворились в мелких и многочисленных заботах будничного дня.
Вечером она не ждала. Наверное, задержалась из-за экзаменов. Ничего, впрок такие заботы. Меньше дурить будет.
С наслаждением приготовил обильный ужин и стал ждать ее.
Уже смеркалось, я немного забеспокоился. Ее не было.
Поел остывший ужин, полистал книгу. Желания читать не было. И где же ее носит?!
До полуночи оставалось совсем немного, когда раздался звонок в дверь. Она стояла, оперевшись о стену, и вяло качала головой. Молча протянула мне сумочку и вошла.
- Устала...
- Где ты была так долго?
- А тебе разве интересно?
- А ты как думаешь?
- Думаю, что неинтересно.
Опять она в своем стиле. Но продолжу эту игру до конца.
- Есть будешь?
- Очень-очень-очень.
Она с аппетитом съела весь ужин и немного повеселела, растянувшись на диване.
- Вот я опять стала человеком...
- А до этого кем была?
- А тебе разве интересно?
- Иди ты к черту!
Я отвернулся и ушел на кухню мыть посуду.
Она тихо подошла и обняла меня сзади за плечи.
- Прости... Ты сам утром был такой.
- Какой?
- Никакой... Я гуляла по городу, разгоняла свое отвращение к тебе, утреннему.
- Удалось?
- Почти...
- А почему почти?
- Потому что ты не ответил на один вопрос.
- Какой вопрос?
Я домыл посуду, развернулся к ней и обнял ее обмякшее прижавшееся тело. Она закинула голову вверх, и ее круглый подбородок уперся мне в грудь.
- Такой вопрос... Ты что-то чувствуешь ко мне? Что-то хорошее?
- Да.
Она посмотрела на меня своими бездонными немигающими глазами.
- Значит, я тебе нужна?
- Да.
- И это все?
- А этого мало?
Она уткнулась лицом мне в грудь, и мое лицо погрузилось в лес ее пышных густых волос. Минуту молчала, обжигая своим ритмичным дыханием мою кожу.
- Пока достаточно...
Она оторвалась от меня, посмотрела насмешливо и грустно и ушла в комнату.
- У меня завтра экзамен. Я буду спать. Хорошо?
- Спокойной ночи.
- Как ты легко это говоришь...
- Ты же сама хочешь отдохнуть?
- А ты мог бы и не давать мне отдохнуть... Как бы была я тогда благодарна...
- Как хочешь...
- А ты как хочешь?
- Не буду тебя задерживать...
Она молча расстелила постель и почти сразу уснула. Когда-то, еще только близко познакомившись, она говорила, что не может уснуть, не видя меня. Я часто наблюдал, как ее глаза слипаются, и ласковая мечтательная улыбка тает на ее лице. Теперь она лежала лицом к стене, и своим ровным дыханием согревала настенный ковер. Ну, как хочет, мешать не стану... Я лег спать на диване. Долго не мог уснуть.
Утром она бегом, не распространяясь о своих чувствах и переживаниях, собралась и убежала в институт сдавать философию. Я едва успел ей пожелать удачи, но она уже сбегала по ступеням и не слышала меня.
Большую часть рабочего дня я раздумывал над тем, как укрепить наши взаимоотношения. В последнее время эти мелкие стычки начали действовать на нервы. Ей - не знаю, он мне - точно. Ничего подходящего в голову не приходило. Только и вертелся шаблон с вином и свечами. Ладно, пусть будет так. Хоть что-то я попытаюсь. Не оценит так не оценит. Но попробовать нужно.
Я пришел с работы и нашел ее одетой и спящей на диване. На ее утомленном лице блуждала слабая улыбка. Я осторожно коснулся своими губами ее губ, и она чуть заметно ответила на поцелуй. Потом с легким постаныванием вздохнула и открыла глаза.
- Наконец-то!
В ее шепоте была искренняя радость. Я сел рядом и улыбнулся ей.
- Ну и как?
- Пять! Представляешь?... Это невозможно представить! Мой бред так оценен! Так что я ни на сколько не хуже тебя могу очки втирать. Я заслужила еще поцелуй?
- Конечно.
Наши влажные губы сомкнулись, и она с необыкновенной силой обхватила меня за шею. Я чувствовал, как бьется ее сердце в напрягшемся теле. Утомившись, она оторвалась и пытливо посмотрела мне в глаза.
- Ты меня любишь?
- Как можно тебя любить.
- Тогда давай мне поесть.
Мы дружно, постоянно перешучиваясь и обмениваясь мимолетными поцелуями, приготовили ужин. Она с изумлением смотрела, когда я принес на стол бутылку вина и свечи.
Я зажег свечи, вставил их в кружку и налил в фужеры вино. Ее глаза блестели в танцующем пламени свечей.
- Со мной это в первый раз! Как я об этом мечтала, ты бы знал! Ты - мой бог!
После каждого глотка вина она тянулась ко мне своими губами, и я нежным касанием своих губ отвечал ей.
Ужин был почти доеден, полбутылки выпито, и она впала в романтическое настроение.
- Давай читать стихи.
Ее предложение было неожиданным и интересным.
- Чьи?
- Свои, конечно!
Она сбегала в комнату, принесла какую-то толстую тетрадь, встала у окна в задумчивой позе, полистала и...
- Она не нуждается в имени,
Ей нужно только любви,
Чтобы небо холодное, синее
Осветили звезд огни.
Чтоб пространство стало теплым,
Что занято телом твоим,
Чтобы сердце было свободным,
А не только кусочком мясным.
Она не нуждается в имени,
Ей нужен только ты,
Чтобы при твоем появлении
Вокруг распускались цветы,
Чтобы звезды с небес падали
На недвижную гладь реки,
Чтобы пальцы ее касались
Твоей напряженной руки.
И ложатся травы подножные,
Чтобы сплести постель.
И звезды падают россыпью,
Как серебряная канитель.
Твои руки касаются ласково,
И забыты все слова...
И имя ее - только маска,
И она ей теперь не нужна...
Голос ее был звучен и удивительно музыкален. Даже не вникая в смысл, чувствовалось, что она говорит о любви. Так можно говорить только о любви. Я закрыл глаза, и мой рассудок легким облаком качался в такт ее коротких рифм.
- А теперь ты!
Я открыл глаза и непонимающе посмотрел на нее.
- А можно еще ты?
- Нет. Послушаем тебя. Ты сам как-то хвастал своими творениями.
- Мои плоским виршам куда до твоих одухотворенных ритмов ветра!
- Не надо! Давай.
Я принес блокнот, с показной брезгливостью его полистал и решился.
- Мы - счастливые звери,
Счастливее нас больше нет.
Мы проходим в закрытые двери,
И вам говорим: Привет!
А вы гладите против шерсти
И ловите резвых блох,
И вряд ли когда-то поймете,
Что без вас мир не так уж плох.
А без нас мир этот исчезнет
В луже туманных дождей.
Если звери будут несчастны,
То вы во стократно бедней.
Но не бойтесь. Мы вас не покинем
И поделимся счастьем своим,
Потому что приносим радость
В ваш человеческий мир.
Вы только горе создали,
И для своих модных дур
Вы шубы вдосталь нашили
Из наших страдающих шкур.
Но мы - счастливые звери,
И прощать вас, бедных, не нам.
Ваш конец давно доверен
Смерти черным богам...
- Крематорием пахнет...
Она была задумчива.
- Да. Это написано под влиянием "Крематория".
Я по-философски улыбнулся и наполнил наши фужеры. Теплой густой волной вино скатилось по пищеводу и радугой приятных ощущений отразилось в голове.
- Великих поэтов из нас не получится...
Я с ленивой ухмылкой посмотрел на нее. Она молча и задумчиво смотрела в окно, держа почти полный фужер в своих нежных пальцах. Услышав мои слова, она обернулась ко мне.
- А зачем тебе величие? Тебе разве моего настоящего признания не хватает?
- А оно есть?
- Я люблю, значит, признаю.
Ее тон был мягок и непоколебим. В такт неровного биения своего сердца я продолжал свои литературные изыскания.
- В православии, к сожалению, еще не принято давать святой сан великим поэтам. А как бы это было удивительно красиво! Святой Пушкин! Он гораздо более достоин такого сана, чем некий господин Николай Романов... Но, к сожалению, все обстоит иначе.
- Религия и литература - разные вещи.
- Интересно, а что было бы, если они стали одно?
- Это уже было.
- Когда?!
- При Советской власти.
- Действительно... В какой-то мере да...
Она меня удивила своими рассуждениями. Я недооценивал ее умственные способности.
- Экзамен по философии, видать, повлиял на твое мышление?
- Я не такая дура, как иногда тебе кажется.
- А какая ты дура?
- Не надо разговаривать со мной, как с мокрой курицей!
- А как с тобой разговаривать?
- Подумай...
- Много чести из-за тебя голову ломать.
- Спасибо на добром слове!
Она отставила фужер и ушла. Я допил вино, лег на диван и смотрел на панораму вечернего города, открывающуюся за окном.
- Почему ты стал таким?
Я уже засыпал, когда неожиданно проснулся от ее печального голоса. Она сидела рядом, ее лицо мерцало в скупом свете луны.
- О чем ты?
Моя голова гудела от выпитого вина, и я не совсем допонимал ее слова.
- Все о том же...
- Давай спать...
Она помолчала немного и ушла спать. Ничего не получилось, придется расстаться, наверно... Не могу никак себе объяснить, почему она меня так раздражает. И где мое хваленое терпение? Вроде ничего серьезного не происходит, я уже начинаю закипать. Синдром младшего сотрудника... Так это, кажется, называют остряки? Тебя давят на работе, а ты давишь всех дома, и этим самым сохраняешь психологический баланс. Но каково тем, кого ты давишь дома? Это еще представить надо.
Так, мысль есть, теперь начнется действо... Даже как-то интересно, черт побери!
Она еще спала, когда я встал и понемногу собирался на работу. Вот и долгожданная пятница. Этот день пройдет, как всегда, на высоком духовном подъеме, и впереди целых два дня блаженства! Может быть, и она расстекленеет за эти дни. Надо куда-нибудь сходить с ней, развлечь ее. Это противное настроение у нее из-за экзаменов. Да! Точно, из-за экзаменов. Слава Богу, ей остался один. Во вторник она отделается от этой тлетворной сессии... А не уехать ли домой в отпуск? Накормить ее свежими овощами и фруктами, сходить за грибами-ягодами, на рыбалку ее взять? Хорошая идея! Заодно познакомлю с родителями, пусть старики на мой счет успокоятся. Да только как ее уломать? Что ж, посмотрим, попробуем...
Перед уходом около ее кровати на столике я нашел листок.
Этот город не имеет значенья,
Если он не имеет любви,
Если в огненном море вечернем
Сердце чье-то здесь не болит,
Если двое вместе не тают,
Весь мир свой руками обняв,
Если здесь пожив умирают,
В жизни так ничего не поняв...
И история их не отметит
В списке когда-то живых,
Если роскошь имели на свете -
Умереть, никого не любив.
А мой город значенье утратил,
Когда покидают меня.
И живу как умираю,
Наполовину кого-то любя...
Или уже не любя?...
Любя?...
Не любя?...
Очень похоже на нее. Я посмотрел на нее и улыбнулся, на ее спящем лице было такое милое, смешное, детское выражение, что от невольной улыбки удержаться нельзя. Трудно представить, как я буду без нее. Иногда, конечно, ее трудно переварить, но когда она так спит, ей многое можно простить.
- Я думала, что ты все поймешь... А ты ничего не понял.
- Что я должен понять?
- Меня!
На ее строгие глаза наворачивались слезы, она в упор смотрела на меня, и мне было трудно выдержать ее скорбный взгляд.
- Как мне тебя понять?
- За эти полгода ты так ничего и не понял...
- Я старался...
- Грош цена твоим стараниям, если нет результата.
Я предложил ей съездить отдохнуть, но она разгадала мой фальшиво-бодрый тон и кисло улыбнулась на мои слова.