Устинов Альберт Александрович : другие произведения.

Четверо из Дшб

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  
   ЧЕТВЕРО ИЗ ДШБ
   Афганская повесть
  
  
  А. УСТИНОВ
  
  
   ДОРОГА В АФГАН
  
   Солнце выплыло из-за горизонта только наполовину, а уже резало глаза еще не совсем проснувшемуся второму учебному взводу. С первыми лучами сразу исчезла спасительная ночная прохлада, навалились жара и духота - самые злейшие враги "северного человека" Вовки Губанова.
   Как ни старался вчера он "забуриться" дневальным по роте: и на построения опаздывал, и старшине намекал, что не все, мол, наряды отстоял за прошлые "залеты" - не помогло. Беги вот теперь проклятую трехкилометровую дистанцию с полной выкладкой в этакую духоту.
   С другой стороны, это приятно ласкало душу: старшина не дурак, оставил дневалить "дохляков", чтоб роту не подвели на марш-броске. Стало быть, его-то старшина "дохляком" не считает.
   - Че, мухомор, слабо? - перед построением надвинул он панаму на нос Смыслову, "дохляку" по кличке "Щепка".
   - Че слабо? - не врубился тот.
   - А таскать вот это? - и Вовка небрежно протянул в его сторону на одной руке вещмешок, где по замыслу отцов-командиров должно быть пятнадцать кило песка, "изображающих" боекомплект и сухпай (сухой паек). "Щепка" скособочился под тяжестью своего вещмешка, а "силач" Губанов одной левой, чуть ли не щепотью демонстрирует, что ему весь этот дурацкий балласт, который навязывают таскать командиры, нипочем.
   - Между прочим, полезно для молодого организма, - голосом старшего начал поучать Вовка "Щепку", но тут из его рук вещмешок вырвал здоровенный сержант, пару дней назад прибывший из "учебки". Сержант молча вынул из вещевого мешка два комплекта старого хэбэ (хлопчато-бумажного обмундирования) и насыпал песок.
   - Вот так будет полезнее, - хлопнул он по плечу Вовку.
  "Болван! Чучело! Кретин, - ругал ненавистный затылок Вовка, стоя во второй шеренге и поеживаясь под "дурацким" песком. - Сам "шлангануть" (т.е. увильнуть) не можешь - другим не мешай." Он почти не слушал взводного. И так знал, что оценка выставляется всему подразделению, а время засекается по последнему...
   - Сержант Вареник!
   - Я! - глухо рявкнул Вовкин обидчик ("Вареник!" - про себя мстительно хохотнул Вовка).
   - Вы бежите последним и подгоняете отставших.
   - Есть! - снова вытянулся сержант.
   - Скотина! - негромко процедил Губанов.
   - Кто? - обернулся Вареник.
   - Дед Пихто! - одновременно с командой "Марш" бросил Вовка и взвод загромыхал снаряжением.
  
  
  
   * * *
  
  
   Автомат бьет по боку, песок ерзает по спине, заносит из стороны в сторону, пыль забивает глаза и глотку, пот разъедает ссадины. Ко всему этому, вдобавок, витает гнусный голос неутомимого Вареника:
   - Подтянись, мужики! Подтянись! Не отставай!
   Сначала голос глухо доносился откуда-то из-за пыли. Потом все громче, громче, пока Вареник не прокричал Вовке в самое ухо: "Подтянись!" и подтолкнул тот самый песок за спиной.
   "Какой-то Вареник еще будет командовать! Нет, Губанов и не таких может проучить. Ну, погоди у меня, чертов Вареник! Ты еще пожалеешь об этом!" Но возмущаться не было сил. Вовка напрягся, рванулся, и, споткнувшись о камень, позорно плюхнулся под ноги сержанту.
   Черт с ним, с позором, хоть несколько секунд отдохнуть! И Губанов по рыбьи глотал горячий пыльный воздух, стараясь унять колючую боль в правом боку.
   - Ну вставай, вставай, мужик! - нервно заторопил Вареник, взваливая на себя губановский мешок и автомат. Вовка безропотно, с трудом поднялся на ватные ноги и потрусил дальше, прижимая рукой бунтующую печень.
   А Вареник, чуть впереди, уже торопил тоже отставшего гранатометчика:
   - Давай, Ержан, давай нажми!
  Губанов догнал их и ухватился за свой вещмешок.
   - Отдай!
   - Да ладно, беги. Осталось немного! - ответил сержант. - Вон, уже почти все добежали, а вы, дохляки, еще тащитесь.
   Под хриплый рев краснолицего лейтенанта Вовка с Ержаном последними пересекли черту финиша и рухнули на ближайший бархан.
   "Отомстить бы за "дохляков" этому болвану!" - медленно шевельнулась мысль, но блаженство покоя вытравило злость, и Вовка даже не пошевелился, почувствовав на ногах мешок и автомат.
   - На, промочи горло, - первым оторвался от земли гранатометчик и протянул фляжку, вытирая панамой лицо, остро и насмешливо поглядывая на него.
   - Откуда ты, бледнолицый? - спросил, принимая фляжку назад. Опять удивился себе Губанов: надо бы сдачи дать за "бледнолицего", а вместо этого он равнодушно отвечает:
   - Тугулымский я.
   - И каких только наций на земле нет! - притворно удивился Ержан и удовлетворенно усмехнулся, увидев пришедшего в чувство соседа.
   - Пентюх ты! "Наций"! Поселок такой - Тугулым...
   - Вроде по-казахски звучит, а что-то не слышал я Тугулыма.
   - Это под Тюменью.
   - Ну, то-то я и смотрю, не степной ты человек. Ничего, привыкнешь.
   - Становись! - раздался могучий рев лейтенанта.
  
  
   * * *
  
   Через два дня служба снова столкнула этих двух солдат и сержанта. Сдавали экзамены по огневой подготовке. Так получилось, что Вовка стрелял после Вареника, у которого результат был неважный - троечка. Тут уж Вовка дал волю своей мстительности: все мишени на "отлично" поразил.
   - Это вам не мешок с песком туда-сюда таскать! - самодовольно посмеивался он после объявления результата.
   А Ержан промахнулся из гранатомета в танковую мишень и потускнел.
   - Веселей джигит! Не огорчайся! У душманов танков нет - ободряет Вовка нового приятеля.
   Даже въедливый сержант сегодня показался Вовке славным парнем. Подошел, обрадовано пожал руку, восхитился искренне:
   - О це гарно! С тобой и в разведку не страшно ходить.
  А еще через день роту подняли до восхода солнца и посадили на машины. И не потому, что в натужном гуле тяжелых армейских "Уралов" тонули звуки голосов, не потому, что забивавшаяся под брезент пыль першила в горле, все задумчиво молчали. Молчали потому, что ехали теперь не на учения. Каждый ехал навстречу своей собственной судьбе. Уже шесть лет по ту сторону границы, среди таких же гор и зеленых лощин, в такой же пыли и духоте воюют наши ребята, выполняя интернациональный долг. И отдают этот долг по военной присяге, то есть "не щадя своей жизни..." Как воюют и с кем, почему и за что, никто из вернувшихся оттуда толком не рассказывает. Матерятся, зубами скрипят, отвечают: "Если попадешь туда, сам узнаешь..."
   Долгое дорожное оцепенение прервалось, когда где-то поближе к обеду услышали свистящий гул авиационных двигателей, который тревожно и властно перекрывал уже привычное гудение автоколонны.
   Остановились. Построились. И один за другим нырнули в темную глубину огромного военно-транспортного ИЛ-76МД.
  
  
   * * *
  
  
   Громада самолета, казавшаяся такой устойчивой и надежной, вдруг накренилась, резко бросилась вниз, напомнив, что под сиденьями - бездна. Страх и тошнота подступили к горлу.
   Еще не успев ни о чем подумать, Вовка глянул на сидевшего рядом Ержана, Ержан - на Григория, и все вместе - в иллюминатор. От их самолета отстреливались ярко-желтые звезды и, оставляя за собой дымные хвосты, уходили к земле постепенно затухающими гирляндами.
   - Тепловые ловушки! Тепловые ловушки! - пронеслись по самолету возгласы самых догадливых. В это сразу все поверили, потому что и наслышаны были о них, и очень уж хотелось, чтобы это были не душманские ракеты.
   И опять все трое глянули друг на друга теперь уже обычными, похожими на свои, глазами, а не теми - мгновение назад - чужими, окаменело слюдяными, неживыми. Забыть, скорее забыть тот позорный миг! И любить, любоваться игрой гирляндных отражений в лукавых щелочках Ержана! Даже Варенику показались милыми ехидные глаза Губанова. И можно теперь от души посмеяться над недовольным ворчанием Вовки в адрес "недоучек" летчиков, которые не умеют водить этот "баклажан", мягко посадить не могут, ведь не дрова же везут...
   - Яка нижна людына! - подтолкнул Ержана Вареник, кивая на Губанова, но того так просто не уколешь.
   - Нашел нежного! Если тебе нравится быть дубовым поленом - пожалуйста! А я требую человеческого к себе отношения. Ты мне класс покажи, подай мягкую посадку!
  И в это время самолет тяжело коснулся земли, сразу же переключив все двигатели на торможение.
   Сели! Все трое невольно одновременно вздохнули. Впрочем, им показалось, что вместе с ними вздохнули все двести молодых солдат, доставленных в Афганистан в этом мрачном дюралевом ящике.
   Загрохотала аппарель в хвосте самолета, постепенно открывая другую страну, где им...
   Что здесь им? Проходить обязательную воинскую службу положенные два года? Выполнять свой гражданский долг, как требует Конституция СССР? Или, как теперь говорят, интернациональный долг?
   Или не окажется этих двух лет? Хватит двух дней, двух минут, двух секунд...
   В проеме нарисовалось сначала предвечернее прокаленное палевое небо, потом чуть потемнее, но такой же палевый горизонт, который загораживали стоящие цепочкой КАМАЗы и одноэтажные строения. А у последних ступенек скользкой алюминиевой дорожки, по которой из темноты чрева самолета выходили на яркий свет солдаты, стояла группа странно одетых людей: в непривычных глазу бушлатах и кепках с длинными козырьками, но в наших, советских, погонах.
   - Здорово, щеглы! - приветствовал их один из этой группы. Вовке почему-то сразу не понравился толстый ефрейтор, напоминавший объевшегося тыловика из анекдотов.
   - Бачилы поздоровше! - выкрикнул он из толпы, подделываясь под голос и манеру Вареника. Ефрейтор свирепо оглядел толпу, но не увидел за широким телом Вареника маленького Губанова и уже не спускал с Григория злых глаз, поджидая его, как удав кролика. Он отбирал у солдат военные билеты, остальные что-то помечали в бумагах.
   - Вареник Григорий, - назвал себя поравнявшийся с ним сержант, подавая билет.
   - Ага, Варэник! - злорадно передразнив его украинский акцент, кивнул ефрейтор и обратился к солдату со списком. - Коля, пометь-ка этого щегла. Я с ним разберусь на пересылке.
   Теперь, в строю, по пути на пересылочный пункт, глядя на маячивший впереди затылок Вареника, Вовку терзала совесть: из-за его озорства попадет Гришке ни за что.
   Прибывших разместили в каких-то "модулях", тех самых одноэтажных строениях, что нарисовались за откинувшейся аппарелью.
   - Это по-афгански что ли бараки модулями называются? - прикидывается дурачком Вовка, устраиваясь в столовой рядом с молчаливым и обиженным Григорием. Ержан стал популярно растолковывать ему, что же такое модуль, но Вовку больше бы устроило пусть даже грубое ругательство, но от Вареника. А тот молчал.
   Как быстро здесь темнеет! Входили в столовую засветло, а вышли в кромешную темь. Оказалось, у всех кончилось курево и тут Вовке представился случай растопить лед между ним и Гришкой. Он, как фокусник, откуда-то из-под воротника извлек сложенную в маленький треугольник десятку, провезенную от Тугулыма, через все таможенные досмотры сюда, в Афганистан. Ему даже показалось, что подобрели глаза Вареника, хоть он ничего и не сказал. Все трое вошли в ярко освещенный магазин военторга.
   От импортного изобилия, красочности упаковок разбежались глаза и захватило дух. Губанов, протянув продавцу купеческим жестом десятку, небрежно бросил:
   - Сигарет, печенья и три сока. Сдачи не надо!
   - Че ты мне суешь? - оскорбилась ярко накрашенная продавщица, отшвырнув Губановскую десятку, и тут же заулыбалась вошедшему красавцу десантнику, одетому как на парад: огромный белый аксельбант, орден Красной Звезды, лихо заломленный берет.
   Все трое застыли, словно по команде "смирно!". Это был тот, кем каждый из них в мечтах рисовал себя, возвращающегося из Афгана к своим: целешенек-здоровешенек, отутюженный, без пылиночки, с неотразимой улыбочкой, с чуть нахальным прищуром. Десантник быстро стал обрастать пакетами под щебет продавщицы.
   - Подержи-ка, - сунул он один пакет Губанову, другой Ержану, рассчитался какими-то не такими деньгами и весело предложил как давно знакомым:
   - За мной, юноши! Со мной не пропадете!
   В полумраке казармы между двухъярусными армейскими койками под тусклой лампочкой десантник поставил два табурета и велел Ержану "стол соображать".
   - Юрик, биджо! Вы где?
   - Сейчас, Миша, - откликнулся голос из темной глубины казармы.
   - Надо же к столу одеться, - с грузинским акцентом добавил другой голос. - О! Я вижу, ты гостей пригласил.
   - А я их в "чипке" встретил, - начал объяснять десантник, которого, оказывается, Мишей зовут. - Смотрю, за советскую десятку сигареты покупают..., - и пошел туда, в темноту, на голоса своих друзей.
   - Правильно пригласил, - послышался голос грузина.
   - Помнишь, как два года назад сами тут шарашились? А то еще фраера клюнут на новичков.
   - Кажется, уже клюнули... - сказал другой голос.
   В это время хлопнула входная дверь и послышался торопливый топот нескольких пар ног. К Вовкиному ужасу вскоре на свет появилась ненавистная физиономия того ефрейтора с двумя солдатами справа и слева со взятыми на изготовку для драки ремнями.
   - Видали таких салажат?! - зарычал толстый ефрейтор. - Не успели глаза продрать на новом месте, уже пьянку устраивают! Иди-ка сюда! - схватил он за гимнастерку Вареника.
   - Нюх потерял? Так я тебя научу, как со старшим надо разговаривать.
   Гриша схватил руку ефрейтора и с силой оторвал ее от себя.
   - Не чипай!
   - Ах вот ты как! - осатанел тот, и его дружки как по команде вскинули ремни, а Вовка и Ержан схватили с табуретки бутылки с соком.
   Но тут раздался насмешливо спокойный голос подошедшего Миши. С недоброй усмешкой, не предвещавшей ничего хорошего, он произнес классическую фразу из популярного фильма.
   - Послушай, детка, а тебе не кажется, что твое место - у параши? - И трое рослых десантников в тельняшках встали рядом с низкорослым Вовкой, намертво вцепившегося в бутылку и изготовившегося дать отпор обидчикам.
   - Это ты мне? - без прежнего запала спросил ефрейтор.
  - Тэбе, тэбе! - подтвердил грузин и одним молниеносным рывком он с другим десантником, которого Миша назвал Юриком, схватили двух солдат, не успевших застегнуть ремни, и смачными пинками спустили их с крыльца. Те вылетели без малейших признаков недовольства. А удаляющийся топот красноречиво говорил, что на дружка ефрейтора им совершенно наплевать.
   Тем более, что в этот момент - после Мишиного удара в грудь, он перелетел через табуретки и упал ногами вверх, уперевшись спиной в неказистую солдатскую тумбочку. Банки, бутылки, коробки с грохотом разлетелись в стороны. Вернувшийся Юра с притворным сочувствием помог ему подняться на ноги и хотел уже тем же самым путем направить его снова к Мише, но тот остановил товарища:
   - Постой! Дай поговорить с человеком.
   - А разве это чэловэк? - зло процедил сквозь зубы "биджо", брезгливо двумя пальцами поднимая с полу кепку ефрейтора и бросая ее в помойное ведро.
   - Послушай ты, крыса пересыльная, а ведь я тебя в прошлый раз предупреждал, чтобы перед новичками не выпендривался. Или ты меня тогда не понял? Или может быть уже забыл? Короче: проси прощения у этих пацанов и отваливай отсюда! Иначе узнаешь, за что меня духи не любят. Ну?!
   Ефрейтор что-то пробормотал, просовываясь между койкой и Юрой к выходу.
   - и остальным "пересыльщикам" передай: в Афгане нет салаг и стариков. Сюда все прилетают равными... А вот улетают неодинаково, - добавил он тихо после некоторой паузы, когда ефрейтор уже выветрился, а Ержан и Юра подбирали коробки, бутылки и целлофановые пакеты.
   - Не дрейфь, пацаны! Все будет нормально, - наконец улыбнулся Миша и обнял за плечи Вареника и Вовку, едва успевавших хоть что-то уловить из свалившихся на голову событий новой "афганской" жизни. Миша с трудом вынул из оцепеневших Вовкиных рук бутылку сока и, скрутив ей головку, жадно опорожнил через горлышко.
   - Ну вот, теперь все готово, - доложил Юра, поднимая последний пакет. - Давай, биджо, доставай!
   В руках молодого грузина оказался коричневый кейс с шифром. Несколько ловких движений - и уже снова нет кейса, а в руках - извлеченная из него бутылка "Столичной".
   Новичков поразила серьезная ответственность, даже торжественность на лицах десантников, пока "биджо" изящными движениями и безошибочно ровно разливал водку по десяти кружкам.
   В таких случаях обычно шутят, шумят, торопят. "Как бы Губанов опять не выступил", - с тревогой подумал Вареник, но Вовка смотрел серьезно. Ержан начал было отказываться: "Я не пью", но Юра, протянувший ему кружку, казалось, даже не услышал этих слов. Ержан взял посудину и хотел поставить ее снова на табурет, где оставались еще четыре наполненные кружки, и вдруг отдернул руку, пронзенный догадкой, чьи эти кружки: "Как же твоя будет стоять рядом с теми?" И он молча, как и все, выпил.
  Семеро нас было из одного призыва, - нарушил молчание ради новичков Миша.
   - Домой возвращаемся трое. Такие вот дела, ребята...
   Какие парни были! - отвернул от света глаза Юра и бросил окурок в урну.
   - Таких уж больше не будет, - вздохнул "биджо".
  У Вовки до боли сами собой сжались кулаки. Ержан уткнулся подбородком в грудь. Гриша засопел прерывистыми всхлипами. Молодой грузин, как фокусник, извлек из темноты гитару и словно для себя, ни для кого, стал хриплым голосом петь-декламировать:
  
   Прости, мой друг,
   что ты погиб,
   а я всего лишь ранен
   в горах Афгана...
  
   Потом они сидели обнявшись, пели про миллионы алых роз и про короля, который не может жениться по любви, а думали каждый о своем: завтра Миша, Нугзар и Юра будут там, где нет войны, где спокойные лица и дразнящий смех девушек, где родные пейзажи, где могучая Родина. А Гриша, Ержан и Вовка, опьяневшие не столько от выпитого, сколько от внимания и дружбы таких замечательных "стариков", заменят их здесь.
  
  
  
  
  
   БОЕВОЕ КРЕЩЕНИЕ
  
   В Джелалабаде солнце казалось еще жарче и ярче. От него не спасала и жидкая тень эвкалиптов, под которыми вповалку лежала первая десантно-штурмовая рота, ожидая построения батальона. Новички все еще не привыкли к необычному афганскому обмундированию: разморенные жарой, лениво перебрасывались шуточками то по поводу гусиного клюва кепки, то "морской души" тельняшки.
   Губанов ворчливо и неуемно мостился между Ержаном и Григорием, выбрасывая из-под себя то камешки, то комочки и, наконец, устроился удобно: головой на животе Ержана, а ногами на варениковском вещмешке. "Пусть лежит, - подумали друзья, - лишь бы угомонился." Но Вовка, изнывая от жары и обливаясь потом, недолго молчал.
   - Ержан, а, Ержан, - приподняв с лица козырек, позвал он, - у тебя невеста есть?
   - Есть.
   - Красивая?
   - Мне нравится.
   - А зовут как?
   - Карлыгаш.
   - Это что, Клара, что ли?
   - Ласточка по-русски.
   - Красиво! Учится, работает?
   - И работает, и учится. Работает в детском саду, а учится заочно в институте.
   - Покажи фото.
   - А тебе зачем?
   - Чого причепився к людыне? - пробурчал Вареник, и Вовка ненадолго затих. Он мысленно представлял Карлыгаш, у которой крыльями ласточки, должно быть, разлетаются брови. Но под бровями неизвестной красавицы то и дело появлялись рыжие глаза Соньки Прокушевой и ее вечно насмешливый веснушчатый нос... "Написать ей, что ли?" - шевельнулась мысль в его растопившемся от жары мозгу, но он тут же выбросил эту "неудобную" мысль, словно мешающий спокойно отдыхать камешек. "Многого захотела! Пусть покусает потом локоток, когда он вернется в Тугулым в лихо заломленном берете с мишиным прищуром глаз, "в которых будет лишь вниманье, но ни смущенья, ни тепла..."
   - Ержан, а Ержан... А сколько у вас детей-то будет? - снова начал Губанов, но тут же схлопотал по кумполу туго скрученной газетой.
   - Не понимаю, - раздраженно произнес Вареник, снова разворачивая "Фрунзевец". Война иде, а газеты - про учебные стрельбы. "Метко стрелял на полигоне рядовой Давлетшин. Лучше всех на танке проехал Михаил Пасюк..." А про Афган где?
   Губанов не мог пропустить такую возможность блеснуть эрудицией и посрамить невежду.
   - А це, Гришенька, не для средних умов понимание! То - больша-а-ая политика!
   - Становись! - раздалась команда, и разомлевшие солдаты нехотя потянулись на солнцепек. Рослый капитан Шпагин, командир 1-й ДШР, велел новичкам построиться лицом к батальону и неторопливо зачитывал фамилии, определяя, кого в какой взвод.
   "Сам-то в тени стоит, а нас...", - вяло позавидовал ему Вовка. На Варенике капитан запнулся, внимательно с усмешкой посмотрел на обладателя вкусной фамилии. Гриша подтянул свой иногда нависавший над поясом живот и беспокойно оглянулся на своих друзей: а вдруг их разведут в разные взводы? Капитан чуть больше, чем других, оглядел его с ног до головы, видно, остался доволен бравым видом сержанта и крикнул на левый фланг:
   - Маслов, забирай к себе!
   "Маслов, Маслов... - одновременно пронеслось у всех троих. - Ну да! Мишка-десантник, прощаясь, наказывал: проситесь к Пашке Маслову. Он из вас рейнджеров сделает, он вас научит свободу любить."
   Гриша еще не успел строевым шагом стать в строй третьего взвода, как у Вовки вырвалось:
   - Товарищ капитан, разрешите мне и Сарбаеву в этот же взвод.
   - В чем дело? Кто такие? - с напускной суровостью спросил добродушный капитан.
   - Друзья мы. Хотим вместе служить, - уже испуганно, заискивающе ответил Губанов.
   - Ну прямо детский сад! - хмыкнул командир и, снова склонился над блокнотом. Вареник уже отчеканил по камням строевым шагом и по всем правилам Устава развернулся в строю, а капитан все еще не выкликал следующего. Потом оторвался от блокнота, посмотрел на Губанова и, направив на него шариковую ручку, велел выйти из строя.
   - Фамилия?
   - Рядовой Губанов, товарищ капитан, - как-то неуверенно ответил Вовка, пока не угадывая намерений ротного.
   - А кто твой друг, рядовой Губанов?
  Вовка еще не успел раскрыть рта, как Ержан пулей выскочил из строя, встал рядом с Губановым и откозырял:
   - Рядовой Сарбаев, товарищ капитан.
   Одинаково умоляюще смотрели на Шпагина пара голубых и пара черных глаз, уж так им хотелось быть рядом друг с другом, что капитан повеселел, повернулся к Маслову и, комично разведя руками - сказал совсем не по-командирски:
   Придется брать к себе, Пахом, ничего не поделаешь.
   - Да уж, привалило пополненьеце! - польщенный Маслов подыграл капитану, улыбаясь одними усами. - Этот - Вареник, а эти двое - Пряник с Баурсаком, что ли?
   Вся десантура покатилась со смеху, тем самым закрепляя за новичками эти прозвища и сразу делая их известными всему батальону. Но друзья все равно весело отшлепали строевым на левый фланг и вытянулись перед Масловым.
   Гриша сначала мстительно подумал про Губанова "Это тебе за "большую политику", но потом вступился за друзей и сказал замкомвзводу:
   - Хорошие хлопцы, товарищ старший сержант.
   Отставить разговорчики, Вареник! Вы, двое! Встать в строй! - посуровел Маслов и Губанов так и не решился ввернуть ему уже заготовленную фразу: "Вам передает привет мой кореш Миша".
  
  
   * * *
  
  
  "Демократическая Республика Афганистан... Провинция Нангархар... город Джелалабад... ДШБ 66-й бригады... 1-я десантно-штурмовая рота... Третий взвод... Второе отделение... Вот где я теперь, дорогая моя Карлыгаш. Здесь все не так, как у нас, в Алма-Ате. Женщины закрываются чадрой, мужчины - в чалме. По улицам пылят "тойоты". И повсюду дуканы, дуканы, дуканы... Вот сейчас лежу в палатке. Духота, темнота. Здесь, говорят, часто идут бои, но пока слышна только иногда отдаленная стрельба, как на полигоне. Здесь уже можно ожидать удара в любую минуту. Даже вот сейчас. И брезентовый полог - плохая защита от душманских РС (реактивных снарядов). Нет, об этом я писать тебе не буду", - так мысленно сочинял письмо Ержан. Как всегда, перед сном. Как всегда, Карлыгаш.
   А уснул - и вдруг очутился в гостях у деда Амантая. Дедушка еще живой, а Ержан еще маленький, и аксакал его учит сидеть на коне. Мать беспокоится, протягивает руки, чтобы поймать, если вдруг упадет, а отец смеется, отталкивает мать от лошади, говорит, что Ержан настоящим джигитом становится. Ему хочется показать маме, какой он уже лихой наездник, и Ержан понукает коня, а тот ни с места. Ой бай! Какой стыд! Как обидно! А Карлыгаш вдруг выглянула из соседской юрты и смеется над ним... От такого позора аж даже во рту пересохло.
   Ержан проснулся. Мучила жажда. Впотьмах на тумбочке нашарил фляжку, но она оказалась пуста. Вспомнив, где тут бачок с кипяченой водой, Ержан, спросонья покачиваясь, вышел из палатки.
   Такой же месяц, такие же низкие яркие звезды, как над Алма-Атой. И также весь этот мерцающий искорками черный небесный свод подпирается такими же черными горами, которые угадываются ниже слабо отсвечивающей изломанной линии каменистых вершин. Только здесь между пиками то и дело протягиваются красные строчки трассеров, которые, ударяясь о преграды, разлетаются в разные стороны, или вдруг зарницей вспыхнет и погаснет какой-нибудь утес.
   Отдаленным громом время от времени доносится уханье орудия или протарахтит пулемет.
   - Кто там стреляет? - спросил Ержан случившегося у бачка парня в трусах и с полотенцем на шее.
   - Заставы в горах, за рекой, - зевнул солдат.
   - А почему мы им не помогаем?
   - А ты новенький, что ли? Они же просто так палят. "Прострелка местности" называется.
   Только Ержан приложился к горлышку наполненной фляжки, как захлебнулся и даже присел от неожиданного грохота где-то рядом. Слева, из-за стены камышей, одна за другой с диким воем уходили в небо длинные и тонкие реактивные снаряды установок "Град", унося с собой в звездное небо огненные хвосты.
   "Как же тут заснешь?" - подумал Ержан уже в палатке, затыкая подушкою уши. "Айналайн!" - послышалось ему ласковое не то материнское, не то чье-то еще.
   Шел седьмой год необъявленной войны.
  
  
   * * *
  
   Накануне выхода в засаду 1-ю десантно-штурмовую роту уложили спать пораньше. Вовка Губанов начал было шебутиться, когда в неурочное время подали команду "отбой!", но узнав почему и зачем, быстренько присмирел и натянул на голову синее солдатское одеяло. Гриша Вареник, наоборот, укладывался медленно, долго ворочался, все что-нибудь мешало. Только, Ержан, казалось, быстро уснул - лежал не шелохнувшись, как бы и не дыша. Завтра может быть первый бой...
   Трое друзей вскочили первыми по команде и в неярком дежурном освещении помогали другим разбирать оружие, приборы ночного видения, надевать нагрудники с боеприпасами и пиротехникой. Минут через десять они уже были со всеми на броне, тревожно озираясь на выступающие из темноты деревья, дувалы, камни.
   Фары боевых машин тусклым светом, словно посохом, нащупывали полуслепой колонне дорогу, и Гриша Вареник, хотя и оказался на головной машине, все никак не мог определить хотя бы направление их движения, пока под гусеницами не загрохотал мост.
   "Ага, значит, через реку Кабул", - и перед глазами вырисовалась карта этого района. Если сейчас, за мостом, колонна повернет вдоль берега направо, значит, едем в ту самую Каму, о которой у "старослужащих" десантников разговоров на тысячу и одну ночь. Очень хотелось спросить у кого-нибудь, правильно ли он догадался, но "бывалые" кемарили на броне, да и не перекричать бы, наверное, грохот моторов и моста. "Сам должен уметь ориентироваться, - строго пристыдил себя Вареник. - Рассчитывай, едем уже почти час. Хотя при такой скорости... А какая скорость?" Так он ничего и не рассчитал, потому что сразу за мостом колонна действительно резко повернула направо, и вскоре все погасло и заглохло.
   В темноте и тишине, разговаривая вполголоса, двигаясь по-кошачьи, взводы бесшумно разошлись в разные стороны по своим "задачам".
   Взвод сержанта Маслова то пробирался сквозь полуразрушенные дувалы, перепрыгивая через арыки и глиняные заборы, то спускался в ложбинки, продираясь сквозь кустарники, то опять перелезал через какие-то дувалы... А еще надо помнить инструктаж: стараться ставить ногу только в след предыдущего десантника. "Умеют же у нас "инструктировать"! - усмехнулся про себя Вовка. - Тут и своей ноги не видно, не то что следа предыдущего", - и сразу был наказан за такое "непочтение" к военному приказу: не разглядел арыка и ухнул вниз, громким лязгом автомата о камень извещая окрестных душманов: остерегитесь, идет советский десантник Губанов! Группа замерла. Вернувшийся из головы колонны замкомвзвода молча помог Губанову встать, всмотрелся в темноте в его лицо, отошел на полшага и довольно увесисто кулаком по голове придал ему устойчивости на обе ноги. "Еще раз зашумишь - вылетишь из ДШБ. Пойдешь огород охранять!", - злым шепотом пообещал Маслов.
   Присев у ног Губанова и этим показав, что инцидент исчерпан, сержант вынул упакованную в целлофан карту и стал подсвечивать ее миниатюрным китайским фонариком. Вокруг командира склонилось несколько голов, из тех, "бывалых", ну а остальные сразу же воспользовались неожиданным привалом. Один Губанов продолжал стоять изваянием, со слабой подсветкой внизу: видимо, прочно поставил его на ноги старший сержант, да еще и карту положил на его горные ботинки. А как мишень на фоне ночного неба - хорош! И вдруг - бац-бац! - по загривку апельсин, второй - в грудь, третий - по плечу. Оказалось, что их привал - под апельсиновыми деревьями с богатым, уже перезревшим урожаем.
   - Кончай ты его воспитывать! - услышал Губанов приглушенный голос сзади. А то еще расплачется и маму звать начнет. Давай лучше соку надавим во фляжки.
   Хозяйственная идея кого-то из "дедов" быстро овладела массами. И весь взвод разумно совмещал приятное с полезным. Все быстренько навитаминились "от пуза" и впрок, за исключением Вовки, который не мог даже наклониться за теми апельсинами, которые в него попали.
   Невдалеке он узнал шепот Ержана и Григория:
   - А почему в нашем взводе нет офицера?
   - Хлопцы кажуть, погиб взводный за месяц до нас. А ты не трухай, Ержан, наш сержант Маслов дюже капитальный.
   - Да я ничего. Это вон Вовка дрожит... - и оба рассмеялись. "Ну я вам посмеюсь!" - бессильно пообещал Вовка, и в это время замкомвзвода поднялся, укладывая карту снова в нагрудник. Десантники тоже все встали. Притихли. Маслов объяснил им, что они уже почти пришли к месту засады. Вот эта тропа и есть та самая, по которой перед рассветом проходят душманы. Скоро она будет огибать здоровенный дувал. Вот там-то мы небольшими группами заляжем и с разных сторон будем эту тропу сторожить.
   Там, где тропа, змейкой спускаясь с гор, выходила к дувалу, Маслов остался сам с Вареником. Справа, вдоль дувала расположился остальной взвод, а Вовка и Ержан оказались на самом краю правого фланга, внизу, у небольшой речушки.
   Десантники заняли посты, бесшумно поснимали ранцы и, приготовив оружие, приникли к окошкам и башенкам дувала, каждый в своем секторе обзора.
   Ночь безлунная, тьма кромешная. Был как раз тот "самый жуткий час", когда зайцы на поляне косят трын-траву. Но это где-то там, далеко на севере, в Тугулыме. Может быть, и под Полтавой, может и под Алма-Атой. А тут только звон цикад да загадочные крики ночных птиц. Не встанешь и не пропоешь задорно, бесшабашно: "А нам все равно!"
   Какой бы ни был этот "жуткий час", но он проходит, Маслов изредка включает рацию и докладывает ротному, ушедшему в другое место с первым взводом, что пока, мол, у них все в порядке. Что покажет следующий час - увидим. "Увидим, - думает Вареник, - Вон уже за грядой гор небо начало светлеть. Хотите верьте, хотите нет, - будет потом рассказывать Гриша, - як хтойсь мэнэ пид рибро пырнув: десь близко е духи."
   Он не отводил ночного бинокля от дальнего поворота тропы, где вот-вот, как ему подсказывала интуиция, они должны были появиться. Наворожил! В зеленое мерцающее поле прибора, озираясь и замирая, вошли двое вооруженных людей. Обернувшись назад, махнули рукой.
   - Паша, духи! - громким шепотом, но спокойно и деловито сообщил новость Гриша. Маслов уже видел выходящих на поляну перед дувалом человек десять в колонну по одному. Среди них бросался в глаза один, весь в белом, со связанными за спиной руками.
   - Держись, Вареник, держись браток. Только сильно не высовывайся! - и, быстро выдернув чеку, Паша швырнул на поляну "лимонку".
   Вместе со взрывом в глиняные стены со свистом и шипом впились осколки, темнота огласилась истошными криками и началась ответная стрельба.
   Подсоединяя очередной магазин, Вареник вдруг поймал себя на том, что он без устали лупит по одному месту в темноте - по тому, где только что в зеленых кругах ночного бинокля крались враги. Их же там уже нет! - какая простая, но "дорогая" истина. Паша Маслов вон через ночной прицел, а я...
   До этой мысли Григорий не может вспомнить первые мгновения боя. Дышал ли он вообще? Потому что только теперь, когда перевел дух, обнаружились ватные ноги и нехватка воздуха в легких. Одно может сказать о себе уверенно: не струсил. Ну, а если уж совсем откровенно, то испугался. И боялся, как бы не замолк его "калашников". Сколько же времени прошло, если он расстрелял почти все магазины? Потом, много раз вспоминая эти первые мгновения первого в жизни боя, он признается самому себе: в этот момент жила в нем только одна мысль, одно желание - чтобы не умолкал автомат. Пока автомат работает, его не убьют и не ранят...
   А бой становился совсем другим. Душманы вели странный огонь: одиночными частыми выстрелами, но прицельно. Видимо, они неплохо знали местность и свободно ориентировались в темноте. В проеме окна то и дело посвистывали пули, не давая высунуться и приглядеться. "Мы что тут, одни ведем бой? Где же остальные наши пацаны?" - недоумевал Григорий, присоединяя к автомату последний снаряженный магазин, и вдруг увидел: справа от них по деревьям, за которые отступили уцелевшие душманы, ударили дружные строчки трассеров. Духи ответили гранатометом. Слепящим ярко-алым шаром граната ударила в соседний дувал, окутав их клубами глиняной пыли. Маслов засек гранатометчика, но у него тоже кончился магазин. "Скорее!" - крикнул он Варенику, а у того тоже последний снаряженный. А тут еще от пыли в носу засвербило, глаза к небу повело.
   - Да скорее же! - Маслов не сводил глаз с точки в пространстве, откуда следующий выстрел может душу на небо отправить. Вареник быстро отсоединил свой магазин и вложил в протянутую Пашину руку. Теперь уже сам Гриша трясся в нетерпении: отчего медлит Паша, долго смотрит в ночной прицел. Наконец, его автомат затрясся в длинной очереди почти одновременно со вспышкой гранатомета, и вторая граната с грохотом пронеслась куда-то в сторону... Успел.
   - Готов, сволочь, - устало опустился Маслов на глиняный пол. И наступила тишина. Гриша опасливо посмотрел на запыленное лицо Маслова. Сейчас он откроет глаза, сурово посмотрит на него и врежет за расстрелянные попусту магазины. А Маслов, хотя действительно после двух глубоких вздохов открыл глаза, но, посмотрев на Гришу, улыбнулся, подмигнул и протянул нараспев, доставая сигарету:
   - Я научу этих гадов свободу любить!
   Гриша вдруг сообразил, что Маслов-то ведь тоже расстрелял все магазины, значит, и ему было страшно! Значит, не такой уж последний солдат Вареник!
   Осела пыль, и стало заметно, что рассвет приблизился. Уже без ночного бинокля можно было различить на том месте чернеющие трупы и того, в белых одеждах, среди них.
   К лежащим на тропе с разных сторон устало и как бы через силу шли наши десантники, ставя оружие на предохранители, отирая кепками взмокшие лбы и шеи, все еще, хотя и без прежнего пыла, матеря "проклятых духов". С первыми лучами солнца стало ясно, что опасность уже миновала, а улизнувших душманов уже не догнать, и третий взвод расположился отдыхать. Разожгли костры, грели походный чай в случайно найденных по закоулкам дувала закопченных чайниках, открывали консервы, умывались из арыков, ждали бронегруппу.
   За завтраком Маслов вдруг неожиданно хлопнул Вареника по плечу и громко, чтобы слышали все, объявил:
   - А молодежь-то у нас ничего! С ними можно в разведку ходить! А, мужики?
  Ержан и Вовка чувствовали себя обойденными на пиру: к их позициям душманы даже не приблизились. Им оставалось только с учащенным сердцебиением слушать треск и грохот боя в отдалении. Но сейчас они с восхищением смотрели на своего друга Гришу и тоже чувствовали себя именинниками. К тому же Вовка понял, что командир окончательно простил ему ночной конфуз. Хотелось скорее тут же, по-Губановски, что-нибудь придумать такое-этакое, заковыристое, а родилось лишь неуклюжее:
   - Если хочешь пулю в зад, поезжай в Джелалабад!
  Однако он, похоже, своего достиг. Все весело и дружно засмеялись, и Маслов тоже. А из-за дальних дувалов уже слышался отдаленный гул приближающейся бронегруппы.
  
  
  
  
   КАИР-ХАН
  
  - Это наша земля, и мы не отдадим ее чужакам! - гневно, нервными взрывами выкрикивал Каир-Хан, потрясая крепко сжатым кулаком, из которого меж пальцев брызгал песок, перед опущенными головами командиров боевых групп. - А вы?! Вместо того, чтобы наводить ужас на шурави, трусливо бегаете от них, как зайцы! Бросаете своих погибших братьев! Позорите весь наш уезд перед другими моджахедами!
   Лицо главаря душманов, изуродованное год назад осколком советской бомбы и мокрое от пота, было страшным, но еще страшнее были слова, а еще страшнее - то, что могло последовать за ними.
   - Как же ты мог, Исмар, как же ты мог?! - не успокаивался Каир-Хан. - Ведь твой отец, достопочтенный Насруддин, два года назад остался под развалинами родового дувала вместе с половиной твоих братьев и сестер, а его счастливо уцелевший сын теперь показывает свою спину тем, кто сделал его сиротой! Позор! Если собираетесь вот так же воевать и дальше, - обернулся он к остальным командирам, - то лучше наденьте чадру и идите чистить котлы! Заготавливайте на зиму кизяк! А жен своих пришлите мне сюда с оружием! Я с ними пойду бить неверных!
   - Отец! Отец, прости нас! - взмолились афганцы, пряча в ладони горящие от стыда лица. Юный Исмар в безумной ярости катался по земле, до крови кусая кулаки.
   - Я отомщу неверным за отца! Я отомщу им за всех своих родичей! Я их головы на колья вокруг твоего дувала насажу! Да я им все кишки...
   - Ну, хватит! - оборвал его вождь, внезапно перейдя с крика на усталый хрип. Шрам над левой бровью опустился и погасил огонь страшного изуродованного глаза. Слова - товар недорогой, делом докажешь, чего они стоят. Сегодня же ночью с остатком своего отряда пойдешь в самое логово врага. Там и дашь волю своим чувствам! Музаффар прикроет тебя при отходе.
   Да, господин! - с поклоном отозвался крайний из стоящих командиров, в огромной серо-зеленой чалме.
   Каир-Хан тяжело отдышался и, оттолкнув Исмара, пытавшегося поймать и поцеловать его руку, продолжал нервно прохаживаться с заложенными за спину руками вдоль шеренги своих подчиненных. Высоко в небе прокатился отдаленный рокот звена советских штурмовиков... Главарь, прищурившись здоровым правым глазом, проводил взглядом едва заметные в голубой выси крохотные точки самолетов и с ненавистью прошипел:
   - В Кунар полетели... Сегодня уже в третий раз... Видно, Абдулхак не дает покоя их гарнизонам. Вот вам пример, каким надо быть воину! - ткнул он пальцем в сторону Асадабада.
   После короткой молитвы за успешный рейд Каир-Хан отпустил командиров отдыхать и готовиться к выступлению, как только стемнеет.
  
  
  
   * * *
  
  
   С самого подъема весь Джелалабадский гарнизон гудел, как растревоженный улей. Артиллерия почти безостановочно лупила куда-то за аэродром. Офицеров то срочно собирали в штаб, то заставляли строить свои подразделения, каждый раз проверяя, все ли на месте. Солдаты ворчливо материли эти бесконечные построения, где только пересчитывают, а ничего не говорят. На площадке у камышей, подняв тучу пыли, сел вертолет, откуда вышло несколько солидных дядей в "камуфляжах". Вся группа направилась в сторону штаба.
   - Кто это? - спросил Вовка Губанов у Маслова.
   - Должно быть, генералы из Кабула, прямо из штаба армии, - не оборачиваясь, ответил сержант и после долгожданной команды "Разойдись", побежал вслед за ротным в сторону модулей. Десантники присели в затянутой маскировочной сетью беседке перекурить. Веселая была эта беседка, настоящий клуб анекдотов, Губанов здесь всегда был, как на эстраде. И сейчас, еще не успев прикурить, он начал свои байки.
   - В "энской" части, рассказывают, вот так же однажды наехало начальство во главе с генералом. Комбат дрожит, ротные бегают, лейтенанты суетятся. А никто не знает что к чему. Наконец генерал говорит: "Жалоба к нам поступила от рядового Сарбаева, - тут Губанов ловко увернулся от Ержановского подзатыльника и продолжал: - Пишет, что плохо вы, мол, тут солдат своих кормите. Мясо и масло налево сплавляете, а бойцов - похлебкой жидкой потчуете!" "Никак нет! - отвечает полковник. - Можете проверить, а сам кулак из-за спины показывает своему заму по тылу. Тот - быстро в столовую. Ведут они, значит, туда генерала со свитой. "Давайте мне, - говорит генерал, - только то, чем солдат своих кормите." Подают ему целую курицу. "Очки мне втираете! - кричит генерал и прямиком идет к окну раздачи. Смотрит, а там повар у горячего котла огромным черпаком орудует. Как зачерпнет, так и курица! Вправду, значит, каждому солдату курицу дают. Ладно, мол. Не прав был, значит, рядовой Сарбаев. (Вовка заблаговременно принял защитные меры, но Ержан на сей раз проигнорировал выпад.) Съел генерал курицу, да и уехал. Полковник заму по тылу втык делает: чем, мол, теперь мы рассчитываться будем за всех этих куриц? А зам по тылу отвечает:
   - Все нормально, товарищ полковник! Ведь я всего три курицы купил. Одна генералу, другая вам, а третью, по моему приказу, повар к черпаку привязал...
   Не до всех сразу, но постепенно доходил Вовкин юмор, и смех в беседке шел на подъем, когда вернулся Маслов.
   - Паш, ну чего там? А, Паша?... обступили сержанта товарищи.
   - Да плохо, пацаны! Этой ночью где-то тут неподалеку духи вырезали пост - зло сплюнул замкомвзвода.
   Словно лютый мороз сковал изнывающих от жары десантников. Вареник скрипнул зубами: ему почудилось, что они смерзлись. Лица солдат еще мгновение назад такие разухабисто веселые и заразительно смеявшиеся, вдруг сделались угрюмыми и злобными.
  Дотлевали в пальцах забытые сигареты. Оцепенение сменялось сопением, прокашливанием и, наконец, взорвалось яростными криками всех разом:
   - Духов кто-то навел!
   - Наверно из соседнего кишлака!
   - У этих гадов повсюду свои!
   - Перебить их как собак!
  Прервал этот сплошной рев прибежавший от командира посыльный:
   - Всем готовиться к рейду! Выходим завтра на рассвете, - задыхаясь прокричал он, и десантура дружно кинулась к ружейному парку.
  
  
  
   * * *
  
  
   Собравшись под деревьями третий взвод сосредоточенно чистил оружие, снаряжал магазины и рассовывал в нагрудники гранаты. Григорий цеплял к автомату подствольный гранатомет. Вовка с удивлением разглядывал непривычные еще ударно-контактные гранаты. А Ержан, протирая ветошью автомат, тихо, как бы сам с собой, разговаривал, но все прислушивались, потому что каждый думал о том же: "Седьмой год войны, а конца ей все нет. То наши побьют духов, как мы на последней засаде, то они наших... Они мстят за своих, мы за своих. Убитых, искалеченных все больше. Значит, все больше надо мстить? От этого кровавый счет становится все больше, клубок затягивается все туже..."
   - Сарбаев! - прервал его Маслов, может, и случайно, но многие поняли - намеренно, чтобы не разводил, мол, опасную "философию"...
   - Я, товарищ сержант! - вскочил Ержан.
   - Сбегай в парк, найди-ка старшего механика, да передай: пусть свежей воды в бурдюки наберут, соляркой дозаправятся. Особо передай: побольше ящиков с боеприпасами пускай к броне прикрутят. Скажи, к старым знакомым пойдем, в Кандибаг. Он знает. - И переглянулся, улыбнувшись, со "стариками". Но и новичкам показалось, что они тоже давно знают этих "старых знакомых".
  
  
   * * *
  
   Танки и БМП били по кишлаку Кандибаг в упор сверху вниз, с высоты окрестных холмов, и там, в долине, змейкой уползавшей в горы, среди пыльных грибов разрывов, таких нелепых на фоне изумрудной зелени, виднелись лабиринты дувалов с проломленными стенами и разрушенные башни, четко обрисованные склонившимся к вечеру солнцем.
   Бой шел с самого рассвета, кишлак уже напоминал котел с кипящим серо-зеленым варевом, в котором не должно было остаться уже как будто ничего живого. Но люди Каир-Хана продолжали держаться, отбивая все попытки шурави приблизиться.
   Рассыпавшись между техникой, десантники вычисляли среди зелени защитников Кандибага и лупили короткими очередями в ответ на их частое одиночное тявканье.
   С гулкими хлопками иногда оттуда, из котла, вылетали кумулятивные гранаты и разрывались на склонах холмов, на лбах бронированных машин. У Вовки всякий раз от взрывов схватывало сердце, однако шуточная поговорка, что: "джелалабадская броня гранатометов не боится", похоже все-таки имела под собою основание, поскольку и танкисты и десантники, с какой-то даже показной бравадой, открыто ставили свои машины под обстрел, а не прятали их за холмами.
   Капитан Шпагин, руководивший боем, видя бесполезность продолжения пальбы, вылез из командирской БМП через задний, десантный люк и, пригибаясь, подбежал к сержанту Маслову, лежавшему неподалеку на гребне холма:
   - Что, сержант, не слабо молодецким рывком проскочить до ближайших дувалов?
   - Да как же тут проскочешь? Башку не высунуть, - хмуро ответил Паша, торопливо заталкивая большим пальцем блестящую гранатку в короткую трубу подствольного гранатомета, но быстренько сообразил, что ротный не ехидничать к нему подъехал, что это, по сути, приказ.
   - А ты подумай, Маслов, пораскинь мозгами, башка тебе как раз для этого дана, - хлопнул ротный его по плечу и, пригибаясь, от свистящих пуль, побежал вдоль гребня ко второму взводу.
   Вовка Губанов, слышавший весь разговор командиров, почувствовал себя причастным к той силе, которая направляет весь этот поток огня, которая вот уже много часов молотила по глиняным стенам дувалов, но никакого продвижения не было. И словно в поисках этого нового поворота он на секунду выглянул в сторону кишлака. Душманские пули не заставили себя долго ждать и через несколько секунд фонтанчиками взбили песок у самого Губановского носа. Побелев, Вовка со страху скатился вниз с холма, к небрежно сваленной пирамиде из ящиков.
   Что, не нравится? - спросил Паша, опуская новую гранатку в ствол гранатомета - Слава богу, что еще из минометов не работают, а то бы хана.
   - Паша, а что мы в этих ящиках привезли? Чего мы их не трогаем?
   - Да это дымовые шашки, - ответил сержант и сразу же уставился на Вовку в размышлении. Несколько секунд они глядели друг другу в глаза, обдумывая один и тот же план.
   - Надо подумать, Вовка, - заключил Маслов уже по сути принятое им решение, а Губанов продолжил вслух то, о чем говорили глаза замкомвзвода:
   - Арык там глубокий, примерно по пояс. Надымим как следует и к духам... Как раз наискосок к ближайшему дувалу. А?
   Маслов бросился догонять ротного.
   Не прошло и получаса, как по команде Шпагина броня одновременно полыхнула новым огнем, а затем выстрелила всю дымовую систему до последней гранаты.
   Едкий желто-серый дым пополз по полям, сливаясь в единую завесу.
   - Зажигай шашки! - закричал Шпагин, собственноручно метнув первый задымившийся барабан как можно дальше за гребень холма.
   - Вперед, ребята! - и третий взвод рванул по одному за Масловым сквозь клубы дыма прямиком к арыку.
   Духи, как и ожидалось, сразу же усилили огонь, но били по гребням холмов, по танкам и бронемашинам, явно не подозревая о маневре с "губановским" арыком, откуда грязные, как черти, десантники по одному выскакивали прямо у дувалов и, не теряя ни секунды, сразу же влетали в лабиринт построек.
   - Пацаны. Приготовить гранаты! - вполголоса скомандовал Маслов и, призывно махнув рукой, первым швырнул "лимонку" за глиняную стену, откуда слышалась стрельба и голоса душманов.
   Не ожидавшие такого нападения душманы в панике заметались по узким переулкам, отступая вглубь родного кишлака.
   Ержан и Гриша, как всегда, бежали рядом, полуоглохнув от стрельбы, разрывов и истошных криков. Стреляли по выскакивающим душманам и наугад бросали гранаты за каждый подозрительный дувал. Задыхались от бега, падений и прыжков, но все происходящее сознание воспринимало как в замедленной киносъемке.
   Все время казалось, что вот-вот кто-то выскочит сзади и сразу же врежет им очередь в спину, поэтому все время озирались и вдруг в один момент оба замерли как в стоп-кадре - через дувал перепрыгнул красивый афганец в расшитой позолотой тюбетейке, повел автоматом в их сторону, но выстрелов не было, с криком отшвырнул оружие и одним прыжком скрылся за следующим дувалом. Гриша и Ержан лупили уже по пустому проулку, куда из низкой двери выскочил парнишка в длинной серой одежде и тут же рухнул, изрешеченный их пулями. Разукрашенный цветными наклейками АКС, не выпушенный им из рук, зарылся в дорожную пыль.
   - Вареник, и вы еще двое! Остаетесь здесь с ранеными и прикрываете тыл, - приказал им Маслов, и третий взвод рванулся дальше вглубь кишлака, куда, не тратя времени, повел своих десантников и подоспевший с остальными Шпагин. Разрывы гранат и стрельба становились все глуше.
   Наспех и неумело перевязав двух раненых десантников, Ержан и Гриша оставили их возле Губанова, а сами пристально осматривали местность, опасаясь нападения.
   - Там кто-то есть! - резко обернулся Ержан, сняв автомат с предохранителя. Уже приготовился дать очередь по появившейся из-за угла цели, но оцепенел: перед глазами появилась причитающая старуха, держась за окровавленное левое колено, наверно задетое осколком; за ней тащилась девочка лет четырех в грязном зеленом платьице, с растрепанными волосами.
   Не обращая внимания на шурави, она с трудом доковыляла до дувала, возле которого лежал парнишка, и завыла нечеловеческим голосом. Сорвав с головы покрывало и продолжая голосить, она подкошено опустилась на землю и положила себе на колени пыльную, в черно-красных кровавых пятнах голову парнишки.
   Вареник опустил автомат и молча отвернулся. Вовка почти насильно стал вливать умирающему раненому воду из фляжки. Ержан не мог сдержать слез и, не пряча их, смотрел на старуху, которая, взглянув на шурави, вскинула руку и, что-то гневно прокричав, грозно и величественно указала пальцем на небо. "Будь проклята война! Сколько из-за нее горя!" - страдал Ержан.
   - Ты чего нюни распустил?! - привстал другой раненый солдат. - Пойди забери автомат, а то ведь у них даже бабы и дети воюют.
   Ержан тихонько подошел к старухе и потянул за ремень изукрашенный веселыми наклейками автомат. Цепкие мертвые руки потянулись вместе с автоматом. Старуха, причитая, обхватила голову парнишки, как будто его хотели отобрать у нее. Девочка успела отлепить какую-то наклейку, и автомат, вырвавшись наконец из коченеющих рук своего бывшего владельца, потащился по пыли за Ержаном.
   Оттуда, куда укатилась волна боя, вновь нарастал шум стрельбы и разрывов, словно волна, следуя своим извечным законам, возвращалась. Сначала появилась под конвоем группа пленных, хмурых, с обреченными взглядами моджахедов. Они в молчаливой поспешности проследовали мимо ребят с ранеными, мимо воющей афганки, которая не повернула даже головы в их сторону, продолжая глядеть остекленелыми, уже сухими глазами на потускневшее в пыли и дыму предвечернее солнце.
   Вот наконец-то и их третий взвод.
   - Так! Все быстро отходим к броне! У духов подоспело подкрепление! Маслов, со своими прикрываешь остальных! - услышали ребята голос ротного и, подхватив раненых, поспешно двинулись к холмам.
   - Молодежь, а ну, ко мне! - скомандовал Маслов, выхватив из группы пленных молодого афганца в позолоченной тюбетейке. Ержан с Вареником переглянулись: не померещилось ли им?
   - Десь бачив я його, - пробурчал Григорий
   Убедившись, что ротный уже далеко, Маслов отвел афганца за угол дувала и деловито предложил:
   - Это каирхановский сынок. Пока никто не видит, пристрелите его как собаку. Валяйте, мужики!
   Когда ты стреляешь туда, откуда стреляют в тебя, это твоя нормальная солдатская "работа". Когда на твоих глазах падает парнишка, изрешеченный твоими пулями, и над ним тут же голосит старуха, что-то тревожное царапает душу. И хотя, если бы ты не убил этого парнишку, мгновение спустя из его оклеенного этикетками автомата пули прошили бы тебя, все равно что-то протестует, винится, кается. Но когда тебе предлагают просто так нажать на спусковой крючок и лишить жизни этого молодого красивого парня в золоченной тюбетейке, кто бы он ни был, но без оружия, со связанными за спиной руками?! Бунтует сама природа, парализуя твой ум, твою волю, делая вялыми и тяжелыми твои руки.
   Поняв, о чем говорят шурави, афганец вытянулся с побледневшим лицом и пылающими гневом и презрением глазами.
   - Может, не надо, Паша! - начал было Ержан, но тот не дал ему договорить, вцепившись в маскхалат:
   - Чего "не надо"?! Чего "не надо"?! Ты еще просто не видел, салага, что эти сволочи делают с нашими! Стреляйте, или я за себя не отвечаю! Я научу вас свободу любить! Стреляйте ... вашу мать!
   Почти одновременно сухо щелкнули три выстрела, и позолоченная тюбетейка сорвалась с головы рухнувшего моджахеда, покатилась к ногам Маслова, искрясь отблесками вечерней зари.
   - Уходим! - пнул тюбетейку сержант и бросил окурок на труп. Уже слышны были крики приближающихся душманов.
  
  
  * * *
  
   Толпа моджахедов, собравшаяся у тела сына вождя, медленно расступилась, пропуская Каир-Хана, который с каменным лицом нагнулся над телом, аккуратно двумя пальцами снял с одежды еще тлеющий окурок и, не торопясь, пошел прочь. Немногие заметили, как его рука с хрустом в суставах сжала окурок и меж пальцев посыпались искры.
  
  
  
  
  
   ЗНАКОМСТВО С КОМАНДИРОМ ВЗВОДА
  
  
   Каждый утренний "Подъем!" Вовка Губанов комментировал нелестными эпитетами в адрес тех, кто его выдумал.
   - Бог создал отбой и тишину, а черт - подъем и старшину! - повторил он известный армейский афоризм, нехотя сбрасывая одеяло и выбегая на зарядку. После завтрака 1-я десантно-штурмовая рота построилась на строевом плацу.
   - Рота, равняйсь! Смирно! Старший лейтенант Зубов! - раздался голос капитана Шпагина.
   - Я! - послышалось на правом фланге.
   - Выйти из строя!
   - Есть! - И перед строем появилась рослая фигура, неспешно выполнила поворот кругом, как бы специально показывая всем сначала широкую спину, потом - не менее широкую грудь.
   - Командиром третьего десантно-штурмового взвода назначен старший лейтенант Зубов Олег Степанович. Так что, прошу любить и жаловать, - уже каким-то "несерьезным" голосом представил офицера Шпагин, не по уставу хлопнув его по плечу.
   - Ну и верзила! Как его много! - хотел вполголоса, лишь для Ержана, сказать Губанов, пытаясь из предпоследней шеренги получше рассмотреть нового командира, но получилось громко. - Да за таким весь взвод сумеет спрятаться, как за БМП.
   - Сначала мы тебя спрячем в посудомойку, - громко прошипел стоявший неподалеку Маслов. - Наряд вне очереди тебе, Губанов, за разговорчики в строю! - И добавил, довольный: - А я как раз прикидывал, кого бы от нашего взвода засунуть в наряд.
   Помрачневшему Губанову сразу стал неинтересен новый командир. Но долго молчать Вовке было невтерпеж.
   - Товарищ сержант!, - официальным шепотом, в тон Маслову, продолжил он. - Разрешите обратиться.
   - Чего тебе?
   - А нельзя ли вместе со мной поставить в наряд по столовой рядового Вареника и рядового Сарбаева, - крупных специалистов в этой области? - и тут же получил коленом ниже спины от Ержана, стоявшего за ним в последней шеренге.
   - Это тебе от "крупного специалиста"! - ответил Ержан обернувшемуся Губанову, показывая ослепительные зубы.
   - Что там за шум, в хвосте! - раздался недовольный голос новенького взводного, только что занявшего свое штатное место в строю.
   - Не в хвосте, а на левом фланге! - пробубнил Губанов, поправляя гимнастерку и грозя Ержану кулаком.
   - Это кто там у нас такой умный? - недовольно спросил взводный Маслова.
   - Рядовой Губанов, товарищ старший лейтенант, - отрапортовал старший сержант и добавил, желая не обострять ситуацию. - Он у нас весельчак.
   - Ну-ну, - загадочно заключил взводный. - Люблю весельчаков. Будет кому давать наряды вне очереди.
   Вовка решил благоразумно воздержаться от дальнейших словопрений, но приговор свой произнес внутренним монологом: "Еще посмотрим, что за командир такой явился! Наряды раздавать каждый дурак сумеет. Бой покажет, кто от страха наложит в штаны. Тоже мне, "специалист из Гамбурга" приехал!" - сверлил он презрительным взглядом широкую спину офицера.
   Вечером следующего дня Вовка устало плелся из наряда в палатку, зажав подмышкой пачку сахара, булку серого хлеба и две банки сгущенки. Начальник продовольственного склада оказался настоящим человеком, не то что этот новый взводный, проникся симпатией к Вовке и даже наградил его "ударный труд" добавочным пайком. "Сейчас мы с Гришкой и Ержаном такой устроим кайф после отбоя", - предвкушал он дружеское чаепитие, когда их души распахнутся друг другу навстречу и его болтовню уж никто не одернет. Гриша будет рассказывать "хохляцкие" анекдоты, а Ержан, может быть, снова споет песню про Карлыгаш, похожую на Соньку Прокушеву...
   Вдруг почти у самой палатки его остановил тревожно знакомый голос:
   - Товарищ солдат, подойдите ко мне!
   - Кто? Я? - не видя никого, спросил Губанов, прикидывая, как бы увильнуть от встречи. Он уже вспомнил, - что это голос командира взвода.
   - Вы, вы, Губанов, - голос стал до противного вежливым, и Вовка обреченно повернул в сторону едва различимой в темноте огромной фигуры: теперь-то уж не увильнешь, раз и фамилию назвал.
   - Так! Это что за вид? - голос налился командирским металлом.
   "Началось!" - безнадежно загрустил Губанов.
   - Кто же так подходит к командиру? - издевался Зубов.
   - Так ведь я ж с посудомойки, товарищ старший лейтенант! - попробовал оправдаться Вовка.
   - Ну и что, товарищ солдат, что с посудомойки. Военнослужащий обязан всегда быть опрятно и по уставу одет. Даже если он, к примеру, возвращается в палатку ночью из уборной! Кру-гом! Подойдите ко мне как положено!
   "Он или дурак, или просто издевается?" - пронеслось в голове у Губанова и в отблеске тусклого фонаря он заметил смеющиеся глаза обернувшегося на какой-то шум взводного. Очередной подход опять не устроил взводного: мол, не молодцевато... С зубовным скрипом еще пару раз Вовке пришлось шлепанцами поднимать пыль строевым шагом, пока, наконец, офицер не спросил.
   - А куда вы несете продукты? Недоедаете? Небось, дембеля объедают? - притворно сочувствовал взводный.
   - Никак нет, товарищ старший лейтенант, дембеля не объедают. - Вовка решил прикинуться дурачком, пусть хоть ребята в палатке поржут, если слышат этот разговор. Я ведь, товарищ старший лейтенант, эти продукты и для вас несу!
   "Ага! Обалдел?" - подумал Вовка, перехватывая инициативу.
   - Что вы имеете в виду, рядовой Губанов? - холодно поинтересовался офицер.
   - Да мы тут с ребятами хотели пригласить вас на кружку чая. Прибытие ваше, так сказать, отметить.
   "Видишь, какой я хороший, - подтекстом внушал взводному Губанов. - А ты, дурак, хотел нам все испортить."
   "А не такой уж и дурак, этот вихрастый весельчак, - размышлял Зубов над неожиданным поворотом ситуации. - Совсем неплохо было бы воспользоваться этим приглашением для неформального знакомства с коллективом".
   Вслух же сурово скомандовал:
   - Ладно. Иди, солдат. И чтоб больше в строю не выпендривался! Ты меня понял?
   - Так точно, понял, товарищ старший лейтенант, - как на плакате, вытянулся Губанов.
   - А на чай я скоро загляну. Благодарю за приглашение.
   В палатке ребята сразу же накинулись на Вовку:
   - Ну ты даешь! Собрался с начальством чаи распивать?
   - Да вин же смеясь, не приде - убежденно повторял Вареник.
   - А вдруг придет?
   После отбоя долго ждать им не пришлось. Старший лейтенант заполнил собой полпалатки, внеся невообразимо вкусный яблочный аромат. Каждому протянул по огромному красному круглому чуду.
   - Наш алма-атинский апорт! - застонал в ностальгическом забытьи Ержан, бережно принимая руками яблоко, словно полную пиалу.
   - Так точно. Привет вам из Алма-Аты!
   - Алма-Ата, Алма-Ата, не город, а сама мечта, - раскачиваясь, пропел с закрытыми глазами Ержан и бросился обнимать Зубова.
   - Гриша, Вовка, вы чувствуете, как пахнет Алма-Ата?
   Друзья его таким еще не видели, но ни у кого язык не повернулся каким-нибудь неосторожным словом прервать этот душевный порыв. Все потянулись к кружкам с остывающим чаем.
   - Товарищ старший лейтенант, - вдруг просто, без привычного ерничества спросил Вовка, - а что за перестройка дома началась? А то вернемся и не узнаем, что-где?
   Зубов надолго задумался. И потому, что он не стал читать нотацию, как на политинформации, а просто и открыто произнес "И сам не знаю", ребята прониклись к нему уважением и доверием.
   - У меня сынишка это слово без конца повторяет: "Пелеслойка, пелеслойка", - добавил Олег, улыбаясь. - Но пока никто не знает, что из этой "пелеслойки" выйдет.
  
  
   * * *
  
  "Вертушки" (в Афгане только так и называли вертолеты) на посадочных площадках уже во всю со свистом разрубали воздух лопастями, а ротный все еще заканчивал свои предвылетные наставления:
   - Запомните: перехват караванов - работа ювелирная. Наши союзники - хладнокровие, быстрота и натиск! Главное - первыми разглядеть душманов и не давать им опомниться. Напоминаю: особую ценность для нас представляют зенитные ракеты "Стингер" и, конечно, духовские документы. Первая группа вылетает во главе со мной в южном направлении. Вторая - во главе со старшим лейтенантом Зубовым - в Кунар. Через час возвращаемся. Вопросы есть?
   - Никак нет!
   - По вертушкам!
   Первым нырнув в гулкий полумрак машины, Губанов по привычке прикинул, какое же место будет для него лучше, но, так и не выбрав, плюхнулся к ближайшему иллюминатору. Рядом с ним уселся взводный, но тут же привстал и, держась за выступы, прошел в кабину вертолетчиков. На его место кинулся Вареник, но Губанов стал сгонять его, выразительно показывая на Зубова. Вдруг рокот моторов усилился, земля качнулась, наклонилась влево, и сразу все разобрались в своих сиденьях, вертушка рванулась в крутом развороте и двинулась в сторону Асадабада.
   Вовка не отрывался от иллюминатора. Никто не мог бы назвать его ревностным служакой, но тут он истово выполнял наставления ротного: первым заметить духов. Вот сейчас, за тем рисовым полем, виднеется дувал: за ним-то, наверно, и прячутся бородачи, зло прищурясь, через прицелы зенитных пулеметов ждут приближения их вертолета. Ближе, ближе... Ну! Нет, пронесло. А может быть, вон за теми камнями? Так... И тут - мимо. Ну уж за той высоткой точно встретят... Но прошли и эту, и другую, и третью высотку, а духов так и не было, и Вовка заскучал. Носком ботинка дотянулся до сидевшего напротив Ержана. Столько молчать уже не было сил, но Ержан даже не обернулся - словно прирос к иллюминатору.
   А "вертушку" швыряло вправо-влево, вверх-вниз. Чуть не задевая колесами скалы, вертолет проносился над гребнем очередного хребта и камнем бросался в следующее ущелье, чтобы потом нестись над самой землей, распугивая птиц и ящериц. Стало тошнить, и Вовка потянулся за фляжкой, может, вода успокоит, но вспомнил наставление "дедов": надо глубоко дышать. Увидев, что Гриша Вареник широко раскрывает рот, сам стал глотать теплый керосиновый сквозняк, который трепал солдатские шевелюры и капюшоны маскхалатов.
   Отвлек Губанова висевший рядом на кронштейне белый летный шлемофон, оставленный бортмехаником. Из него доносилось шипение с обрывками голосов. Убедившись, что никому до него нет дела, Вовка натянул шлемофон на свою макушку и сразу окунулся в тревожную атмосферу напряженной боевой работы:
   - Полста шесть! Полста шесть! Не отрывайтесь, держитесь ближе к основной группе!
   - Вас понял!
   - Полста шесть, бери влево тридцать, пошли вдоль гряды!
   Только сейчас Губанов увидел, что перед ними летят еще два боевых вертолета с низко опущенными носами, то и дело прощупывая подозрительные скалы иглами ракет с нитями бело-голубого дыма.
   "Бьют из НУРСов", - квалифицированно заключил Губанов и снова услышал в шлемофоне:
   - Полста шесть! Давай еще левее, в ту ложбинку, где нас в прошлый раз обстреляли. Как завернешь, на всякий случай сразу долбани по скалам, а то снова будет, как тогда...
   - Вас понял. Как "тогда" не будет!
   Губанов увидел, как звено передних вертолетов нырнуло влево, и тут в наушниках началась какофония гула, свиста, взрывов, возгласов:
   - Духи! Их там много! Всем огонь!
   - Пацаны, там духи! - крикнул Вовка, срывая с себя шлемофон, и кинулся к бортовому пулемету. Передернул затвор, развернул пулемет на турели по ходу движения и приготовился стрелять.
   Но их десантный МИ-8 быстро обогнали боевые вертолеты, летевшие сзади, и соединившись с передним звеном, закружились в смертельном колесе над зловещей ложбиной.
   Из кабины вертолетчиков выскочил бледный, с перекошенным лицом старший лейтенант Зубов и закричал, перекрывая гул винтов:
   - Взвод! Приготовиться к десантированию! Все за мной! - И первым спрыгнул с трехметровой высоты из снижающегося вертолета.
   Десантники кинулись за взводным к гребню холма, за которым в котловане находился караван моджахедов. Над караваном, словно коршуны, кружили боевые вертолеты и беспрестанно били по нему из НУРСов, пока на землю не грохнулся последний верблюд с огромными тюками, как потом оказалось, набитыми ребристыми итальянскими минами.
   Оставшиеся в живых душманы яростно отбивались, прячась за небольшими скалами и трупами верблюдов, стремясь подороже отдать свои жизни. Увидев на холмах советских воинов, они перенесли огонь на людей, понимая свою обреченность: отступать им было некуда.
   - Гранаты! - закричал перекрывая грохот боя старший лейтенант, бросая в сторону душманов первый смертоносный "фрукт" - Скорее бросайте ручные гранаты! Все! До единой! Почти сорок "лимонок" и "эргэдэшек" прогрохотали последними аккордами этой смертельной карусели.
   - Ну, все! - непривычно четко прозвучал голос Маслова в наступившей тишине. - Пошли, ребята! И вся десантура чуть было не пошла за ним, но тут же пригнулась от истошного крика взводного:
   - Назад! Всем лежать! Никому не высовываться!
   - Товарищ старший лейтенант, там уже все готовы, - укоризненно, с заметной ноткой превосходства бывалого воина возразил Маслов, ставя автомат на предохранитель.
  - У "вертушек" топливо уже кончается. Надо скорее!
   Солдаты уже слышали от Маслова по адресу нового взводного - "детский сад", и сейчас он как бы подтверждал взводу: "Ну разве я не прав?"
   - Не спешите товарищ сержант. Не зовите людей на тот свет. Всем лежать! - Олег повернулся к Ержану, передавая ему перископическую трубу разведчика".
   - Ну-ка, земляк, погляди-ка в трубу. Видишь духов?
   - Вижу.
   - Все мертвые?
   - Вроде бы все.
   - Так вот: давай чуть-чуть привстань и засади по пуле в каждого. Остальным прикрывать.
   - Уходить отсюда надо, товарищ старший лейтенант, а не научные эксперименты проводить, - съязвил Маслов и даже сплюнул в сердцах.
   - Закройте рот, сержант! - оборвал его взводный. - А ты, Ержан, давай!
   Трясущимися от напряжения руками Ержан перезарядил СВД и, привстав, открыл огонь, дергаясь при каждом выстреле. ... Семь, восемь, девять...
   Неожиданная очередь из котлована отбросила его назад, за обратные скаты пригорка. Резко вскочив на полусогнутые ноги, Олег немедля разрядил весь автоматный магазин в последнего душмана, притворявшегося мертвым. Белый как снег, Ержан остолбенело рассматривал дырку на кепке, сбитой пулей с его головы.
   - А вот теперь на самом деле все, сержант, - победно сверкнул глазами офицер. - Теперь пошли вперед, ребята!
   Потрясенные хитростью "мертвого" моджахеда, десантники вплотную подошли к поверженному каравану.
   "Стингеров" там, к сожалению, не оказалось, но зато "цинков" с патронами и противотранспортных мин было довольно много. Преодолевая брезгливость, десантники швыряли в севшие поблизости "вертушки" эти окровавленные трофеи.
   На обратном пути все выглядели задумчивым. У всех перед глазами все еще стояло жуткое кровавое месиво в котловане, где даже мертвые стреляют.
   Маслов тоже переживал свой стресс: "эксперимент" не только принес командиру очки, но и неожиданно ударил по престижу самого сержанта. А солдаты это ой как чувствуют. Надо красиво отступить. И он придумал как:
   - А взводный-то у нас каков! А? Мужики? Первый выход - и сразу же такой "эксперимент"! Душара-то собака, хитрый оказался, а взводный все равно хитрей! А ты, братан, как? Отошел уже? - натянул он кепку Ержану на глаза.
   - Отойдешь тут, как же! Черт возьми! - пробурчал тот в ответ. - Чуть-чуть бы и в лоб!
   - Чуть-чуть не считается! - засмеялся Маслов. И такими смешными показались всем десантникам эти "чуть-чуть", что хохоту хватило аж до самого Джелалабада.
  
  
  
  
   КТО ТЫ ТАКОЙ
  
   Пересыльный пункт в Кундузе, где разместили ДШБ (десантно-штурмовой батальон), - это глиняная хибарка, гордо именуемая "офицерским общежитием", и несколько палаток для солдат вокруг нее с высоко поднятыми закрученными нижними краями - иначе в них испечешься, как в духовке.
   Пятый день уже поджаривается ДШБ на этом пятачке. Построения, набившее оскомину "сто первое" предупреждение комбата "За границы лагеря не выходить! Соблюдать порядок, дисциплину...", а эти нудные и нарочито удлиненные политзанятия... Даже гитара в какой-то палатке, вечерами так радовавшая весь лагерь, теперь подает какой-то сухой, надтреснутый, вялый звук. "За каким-то чертом нас сюда прислали? В Джелалабаде что ли делать уже было нечего?" - раздраженно обвел усталыми глазами раскаленную округу старший лейтенант Зубов.
   Наваливалась глухая ватная тоска, самое опасное состояние, которого Олег боялся. Он знал за собою слабость: в таком состоянии обязательно что-нибудь выкинет, за что потом, возможно, будет стыдно. Но знал и верное лекарство от тоски: сесть за письмо жене. Плюнув в душную пыль, офицер поспешил в хибару, вытащил из-под кровати выцветший десантный ранец и уткнулся в белый квадратик бумаги, на котором, как на волшебном экране, возникает все, что пожелаешь... "Лекарство", как всегда, подействовало освежающе и через полчаса Олег вернулся к взводу уже в нормальном настроении. И гитара, оказывается, не такая уж нудная. Да и громкий разговор из палатки третьего взвода не похож на ленивое перебрасывание малозначащими репликами изнывающих в духоте. "Опять Вовка Губанов ребят баламутит", - улыбнулся про себя офицер и поднырнул под край палатки.
   - Встать! Смирно! - скомандовал полуголый Маслов.
  - Вольно. Садись, - разрешил офицер и сам опустился на один из расстеленных матрасов.
  - О чем идут бурные прения?
   - Так точно, преем, товарищ старший лейтенант, - мгновенно нашелся Вовка.
   - Да вот, - ответил Маслов, - тут Губанов нагло утверждает, что летчики в горах на глазок свои бомбы кидают. А я ему доказываю что у них приборы есть, специальные, для точного бомбометания.
   - Та хиба можно Губанову верить? - убежденно сказал Вареник. - Трепло!
   - Пусть я трепло, - смиренно согласился Вовка, - но скажи, пожалуйста, Гришенька, почему они тогда так часто в цель не попадают? И почему они нас вместо духов накрыли под Хисараком? А? Что-то не слышу грамотного объяснения!
   - А ведь Губанов прав, - поддержал его Олег Степанович, вольготно растянувшись на матрасе. - После того случая под Хисараком я специально с летчиками разговаривал, когда лежал в Баграмском госпитале с гепатитом. Задел за живое своими вопросами, потащили они меня на аэродром, посадили в кабину штурмовика, нахлобучили на голову "горшок", то есть авиашлем и после спрашивают: "Ну, каков обзор?" "Да, не очень" - отвечаю. "А теперь представь себе что ты летишь с огромной скоростью, а под тобою горный лабиринт. На все, про все, - секунды." - "Но ведь вы снижаетесь перед бомбометанием! Да и мы под духовскими пулями каждый раз себя обозначаем оранжевым дымом. Неужели так трудно попасть?" - "А у нас, - говорят, - есть приказ: ниже двух тысяч метров не снижаться, чтобы потерь поменьше было. Хотя по нормативам при бомбометании из пике надо выходить на высоте 500 метров." - Кто же, говорю, - такие дурацкие приказы вам отдает: себя сохранять ценою наших жизней?" - "А что? - отвечают, вам разве дурацкие приказы не дают?"
   - Товарищ старший лейтенант! - прервал его заглянувший в палатку дневальный. - Там какой-то толстый тип приперся в маскхалате. Орет во все горло, ко всем придирается, требует вас.
   Нехотя поднявшись и выйдя из палатки, Олег увидел под грибком дневального человека в маскхалате, панаме и темных очках, дергающегося, как заводная кукла.
   - А ну! Подойдите ко мне! Как вас там? - нервно скомандовала "кукла" и сразу же набросилась на офицера:
   - Почему у вас люди опять отдыхают, когда уже должны вовсю работать? Почему дневальный сидит под грибком на пустой банке, когда должен стоять? Почему?...
   - Потому что... - еще добродушно хотел съязвить Зубов, дескать потому, что банка уже опустела, но быстро вспылил:
   - А вы, вообще, кто такой?
   - Я полковник Бурвицкий, зам по тылу дивизии. А вы кто такой?
   - Пришлось представиться по форме.
   - А почему без звездочек на обмундировании, товарищ старший лейтенант?
   - В бою обычно звездочками не сверкают...
   - Молчать! Чтоб были через пять минут! Где ваш командир роты? Кто? Вон тот, в кроссовках? Товарищ капитан, ко мне бегом марш!
   И, не давая Шпагину времени разглядеть свою подозрительную фигуру без опознавательных знаков, заорал:
   - Почему у вас везде такой бардак, товарищ капитан!?
   - А кто ты такой, чтобы мне тут указывать? - недовольно поинтересовался ротный.
   - Я полковник Бурвицкий, зам по тылу дивизии! - завопила дерганная "кукла". Какого черта у вас люди спят по палаткам среди бела дня? Немедленно постройте роту и займитесь уборкой территории вокруг лагеря!
   - Нам комбат приказал отдыхать, товарищ полковник, - Шпагин подошел и встал рядом с Зубовым.
   - Где он, ваш комбат!!!
   - А вон, у хибары, в тельняшке стоит.
   - Ну и воинство! Это попросту банда какая-то! Что за слова, товарищ капитан? Это не "хибара", а офицерское общежитие. Вы читать-то умеете? Что вон там на табличке у входа написано? А!? "О-фи-цер-ско-е об-ще-жи-ти-е" - осатанело наседал на Шпагина полковник. И строил я его не для таких бездельников как вы!
   - Если на заборе написано ... это все же не ... - а все тот же забор! - яростно огрызнулся обычно добродушный Шпагин.
   Отскочив от неожиданности в сторону, Бурвицкий быстрыми шагами двинулся к комбату.
   - Комбат?! Почему у тебя люди "тащатся"? - накинулся он на него.
   - Че-го-о? А ты, вообще, кто такой, черт возьми?
   - Я полковник Бурвицкий, зам по тылу дивизии!
   - Ну, а я подполковник. Чего ты орешь? Спокойно говори, глухих тут нет! - презрительно глядя на тыловика процедил комбат не вынимая сигареты изо рта. - Мои люди не "тащатся", а просто отдыхают перед боевыми действиями. Тебе-то что до нас, Бурвицкий?
   Спесь сразу же слетела с зампотыла, но он по-прежнему не унимался:
   - Вы уже пятый день тут отдыхаете. Могли бы помочь нам достроить свинарник!
   - Разрешите обратиться! - подбежал к офицерам десантник-связист. Получен приказ поднять батальон по тревоге и выдвигаться на аэродром в полном вооружении. Вылет на боевые действия через сорок минут.
   - Извините, товарищ полковник, - иронично козырнул Бурвицкому комбат. - Но, к сожалению, мы лишены возможности принять участие в строительстве свинарника.
   Офицеры побежали облачаться в боевое снаряжение, оставив полковника в позе, как будто у куклы внезапно кончился завод.
   - А ты говоришь, что некому давать дурацкие приказы! - хлопнул по плечу Губанова Ержан. Они слышали весь разговор офицеров около их палатки.
   - Мало ли что я говорил, - среагировал Вовка. - А ты теперь понял, почему у нас компот несладкий?
  
  
   * * *
  
  Маслов даже невооруженным взглядом видел в прорези прицела трофейного крупнокалиберного пулемета группу душманов на склоне соседней горы, где и находился тот укрепрайон, который роте предстояло брать. Вот они. Мелькают между скал и кустов. Ребристый ствол ДШК с квадратным набалдашником в его руках непроизвольно перемещался с одной цели на другую. Краем глаза Паша видел, что все десантники третьего взвода буквально прикипели к своему оружию и впились в этот склон. Вовка, "ассистируя" гранатометчику, как всегда, суетился в нетерпении. А Зубов все медлит, не дает команду. Он что, не видит в свой бинокль десятикратного увеличения того, что видят все?
   - Ну как, товарищ старший лейтенант, - не удержался Маслов, - будем и дальше смотреть или все же стрелять? - И, переступив через труп моджахеда, подсел поближе к взводному. - Дайте-ка глянуть.
   - Да погоди ты, Паша, погоди... Эту-то высотку взяли с ходу. А вот впереди - там серьезный орешек. И главное сейчас - удачная атака второго взвода. С ними ротный. А вот где же они там ползут, не могу разглядеть. Ага, вот они! Сейчас поближе к духам подойдут... А мы огнем прикроем их отсюда. Но начинаем только по сигналу ротного. А пока, давай-ка, лучше я комбату обстановку доложу.
   Передав бинокль Маслову, Зубов подсел к рации:
  "Ладога", "Ладога", я "Беркут-3". Прием! Докладываю обстановку: "Беркут" с "Беркутом-2" уже на подходе к объекту. Скоро начнем работать. Как поняли меня? Прием!". Паша, сдвинув чалму на затылок, деловито наблюдал в бинокль за развитием событий. В перекрестии сетки к скалам укрепрайона снизу вверх, наискосок, от куста к кусту, от камня к камню подбирались десантники второго взвода. "Э-э-эх... - процедил сквозь зубы Паша, - да поспешите же вы, мужики!" Чуть приподняв бинокль он увидел как в самом укрепрайоне, собравшись вокруг огонька, душманы беззаботно попивали утренний чаек. - "А как там дела наверху, на хребте?" подумал Маслов, приподнял бинокль и оторопел. - Блин! Ничего себе! Вот это да-а! - С той же правой стороны, но только сверху вниз, в укрепрайон спешила группа моджахедов. Наверное, это было подкрепление или остатки с разнесенных на рассвете нашими вертушками постов прикрытия.
  - Впереди шествовал высокий моджахед, он перепрыгивал с камня на камень, держа автомат на плече, как мотыгу. Внезапно воин замер в полуприседе и что-то заорал на все ущелье, показывая рукой туда, где ползли десантники второго взвода.
   - Наших заметили! Огонь! - одновременно с моджахедом закричал Маслов и, путаясь в полах длинного чапана, уже не прячась, кинулся в ДШК. Грохот крупнокалиберного пулемета словно сдетонировал оглушительный взрыв боя, заполнивший ущелье и окрестные горы.
   Высокого моджахеда, стоя стрелявшего частыми одиночными выстрелами, Маслов изрешетил тут же, на том же камне, с которого он и увидел шурави, но шедшие за ним душманы залегли за выступы скал на хребте, плотным огнем сверху вниз прижав к земле десантников второго взвода, который первым должен был начать атаку на укрепрайон.
   Меняя коробку за коробкой, Маслов лихорадочно бил из ДШК по хребту, стараясь не позволить высунуться никому из этой опасной группы, внезапно появившейся на фланге атакующего взвода.
   Олег и не успел обидеться на сержанта за самовольную команду "Огонь!". Снова схватив бинокль, он сразу уловил, что терять нельзя было ни мгновения, одобрил действия Маслова, который верно определил самую опасную точку. И вдруг пулемет замолчал: пули моджахедов отогнали Маслова от ДШК.
   "Надо что-то делать, надо что-то делать, надо что-то делать...", - пулеметной очередью била по мозгам офицера тревога. А тут еще и Маслов подполз:
   - Надо что-то делать, командир. А то они всех наших перебьют на склоне.
   - Да скинь ты эту чертову чалму! - неожиданно взорвался старший лейтенант, глядя на нелепо обмотанного Маслова. - Бери весь взвод. Вон через ту перемычку скорей обойди духов справа, сядь выше их по хребту и долбай по ним сверху! А дальше будет видно! Вперед! - А как же вы, товарищ старший лейтенант?
  - Я с парой человек пока останусь тут, отвлекать их огонь на себя!
   Что-то полыхнуло внутри Маслова, но некогда было даже осознать что это: благодарность, ревность, жалость или восхищение.
   - Губанов, Вареник, остаетесь со взводным! - разматывая чалму, скомандовал Маслов. - Остальные - все до одного - за мной! - И, выбросив моток светлой ткани на каменную изгородь, по которой тотчас же полыхнули автоматные очереди, пригибаясь, увел третий взвод в сторону перемычки.
   Оставшись втроем, Зубов с притихшими Вареником и Губановым с тревогой глядели на притихший ДШК и слушали цоканье пуль вокруг него по стенкам глиняной мазанки, по каменной ограде, по металлу "набалдашника".
   Опомнившись от неожиданного нападения, душманы из укрепрайона открыли по ним ураганный огонь из всех видов оружия. Высунуться за бруствер означало тут же получить пулю между глаз. "Но пулемет не должен молчать. Вот главное!" - приказал себе Олег. Передать этот приказ подчиненным ни язык не поворачивается, ни совесть не позволяет. Вроде как их посылаешь на смерть, а себя бережешь. И вдруг по тигриному, всеми четырьмя конечностями он прыгает к крупнокалиберному пулемету, мгновенно разворачивает его на треноге, посылает короткую очередь по моджахедам, засевшим в скалах на хребте, и тут же падает на стреляные гильзы. Над пулеметом сразу просвистели ледяные струи вражеских очередей. Вовка и Гриша бросились ему на помощь, подумав, что взводного ранило, но он встретил их бледной улыбкой:
   - Нам надо продержаться, пацаны. Надо отвлечь их от наших.
   - Убьют же! - наивно вырывалось у Вовки. В ответ Гриша, не говоря ни слова, так же, как только что взводный, бросается в другой угол сторожевого поста и, нарисовав для душманов своим телом огромную мишень над каменной оградой, дает очередь из автомата Калашникова, затем кувырком бросается в сторону, а через две секунды там, где он стоял, взметая тучу пыли разрывается кумулятивная граната.
   Вовка подумал: настала его очередь возникать над оградой. Но еще не додумал до конца важную мысль и не принял решение, как его опередил командир и снова взвился к ДШК, хлестнул короткой очередью по укрепленному району и вновь прижался к гильзам на земле, пережидая свистящие струи. После этого Вовка подумал: теперь думать нечего, надо вставать - и полоснул из автомата в сторону душманов.
   Вот в такую игру в "кошки-мышки" со смертью играли десантники, пока Маслов со взводом, внезапно появившись выше моджахедов по хребту, кинжальным огнем не прикрыл десантников второго взвода, позволив им перегруппироваться и сменить позицию. А после общими усилиями они сначала перебили все спешившее к душманам подкрепление, а чуть позднее, когда к месту боя подтянулась остальная рота, все вместе бросились на штурм укрепрайона, и вот уже некому стало стрелять по посту, не с кем стало "играть", а оставалось только слушать, как затихает бой на склоне соседней горы.
   Укрепрайон, как оказалось, располагался вокруг неглубокой пещеры, куда откатились оставшиеся в живых моджахеды и с отчаянием обреченных отбивались до "упора". Когда шурави сжали кольцо вокруг этой норы, стрельба оттуда прекратилась. Озадаченные десантники, все еще боясь входить в черный зев пещеры, на всякий случай бросили туда несколько "лимонок". Вместе со взрывами нора ответила пением молитвы. Это было последнее оружие, последняя броня моджахедов. Может быть, поэтому звуки молитвы казались не жалобными, а угрожающими. И они бросали и бросали в этот поющий зев гранаты, пока не смолк последний хриплый стон.
   Когда все утихло и перестали цокать пули о каменную ограду, когда уже оттуда, из укрепрайона, им не грозила смерть, только теперь Зубов, Вареник и Губанов почувствовали, как отяжелели их тела, как уютно им лежать на гильзах.
   Даже просто встать, чтобы пройти пять-шесть сотен шагов до захваченного ротой укрепленного района, нужны сверхусилия. Они пришли туда, когда на площадку уже сели вертолеты, забрали раненых и увезли трофейное оружие. Их встретил еще не остывший от боя Ержан и, словно хозяин этого укрепрайона, горделиво показывал хорошо оборудованные окопы в полный рост, выдолбленные в скалах блиндажи и пулеметные гнезда.
   - А боеприпасов сколько! - восхищенно показывал Ержан. - А медикаментов! На месяц, пожалуй, хватило бы!
   - И чего им только не сиделось?! - притворно удивился Вовка, но никто в ответ не улыбнулся. В пещере среди убитых они наткнулись на тело подростка, почти ребенка, но одетого, как и все воины укрепрайона, в униформу кофейного цвета, ноги обуты в горные ботинки. Ержан ловко перепрыгнув через ящики, чтобы показать друзьям "сокровища" пещеры, скрытые в штабелях контейнеров, но споткнулся о мальчика и остановился. Зубов тоже потерял интерес к "экскурсии", и посмотрев на мертвого мальчишку, повернулся к выходу.
  
  
  
  
  
   БОЛЬШАЯ ПОЛИТИКА
  
  
   Палатка-ленкомната, где проходили политзанятия, была любимым местом Вовки Губанова. Не потому, что он очень уж любил политзанятия, а потому, что там всегда можно было незаметно покемарить. А он это умел делать даже с открытыми глазами.
   Но сегодня на занятиях присутствует инспектор из политотдела части. Высокая инстанция! И взводный вон как распинается: "Современная международная обстановка и постоянные происки НАТО требуют от нас быть всегда начеку, крепить мощь советских вооруженных сил и находиться в постоянной боевой готовности". "А чего это он мне незаметно кулак показывает? - встрепенулся Вовка. - Я же сегодня не сплю". И он понял жест взводного по-своему: значит, надо проявлять активность, не подвести перед инспектором своего командира. Поэтому сразу поднял руку, как только старший лейтенант Зубов спросил:
   - Какие будут вопросы?
   - Разрешите?
   - Пожалуйста, рядовой Губанов.
   - Скажите, пожалуйста, товарищ старший лейтенант, а почему американские империалисты помогают моджахедам оружием? Мы помогаем афганскому народу. Они, значит, что, против афганского народа? - с нажимом на последнюю фразу спросил Губанов, как бы подсказывая ответ своему взводному, и покосился глазом на инспектора, отметив, что тому, кажется, вопрос понравился.
   - Позвольте мне ответить этому военнослужащему, - сияя доброжелательностью, поднялся инспектор. - Дело в том, - вкусно и поучительно выговаривал он каждое слово, - что у НАТО с международным терроризмом давние связи, и как только где-нибудь в мире реакционные силы поднимают мятежи против прогрессивных правительств, как натовцы во главе с американцами тут как тут со своими долларами. Помогали бы лучше голодной Африке! Если бы руководство КПСС, Советское правительство не приняли решение ввести сюда по просьбе ДРА ограниченный контингент советских войск, то силы реакции уже утопили бы в крови Апрельскую революцию. Сражаясь с мятежниками, мы с вами исполняем интернациональный долг перед братским афганским народом.
   Светло и победно подполковник остановил прощальный взгляд на солдате, задавшем вопрос, готовясь поставить точку и выставить хорошую оценку взводу, но солдат почему-то заерзал в нетерпении: что-то еще спросить хочет.
   - Можно еще вопрос, товарищ подполковник, - озабоченно наморщив лоб, спросил Губанов, и получив согласительный кивок, вдруг жестко, в сердцах выложил при вытянутых лицах солдат:
   - Если мы защищаем афганский народ, то почему тогда Афганская Народная армия разбегается от первого душманского выстрела? Почему мы должны их прикрывать от душманов в тот момент, когда они грабят кишлаки?
   Ержан и Гриша даже приподнялись, как бы собираясь прыгнуть и выручить товарища, попавшего на минное поле. Весь взвод напрягся, ожидая взрыва.
   Олегу стало невыносимо тоскливо. Теперь уж все равно, что скажет побледневший подполковник. Гораздо интересней понаблюдать за мухами, жужжащими под потолком палатки.
   Политработник медленно вытаскивал и снова вкладывал в папку какие-то бумажки, крутил ручку, как бы собираясь что-то записать, но снова откладывая, потом взглянул на Губанова без прежнего света, но и без злобы, а как-то устало и тускло.
   - Чтобы ответить на ваш вопрос, приглашаю вас с командиром взвода в 16 часов в политотдел. Надеюсь вы будете удовлетворены ответом. - И не прощаясь, надел кепку и двинулся мимо офицера к выходу. Олег, разумеется, пошел за подполковником, бормоча какие-то несвязности насчет образцово-показательного взвода.
   - Шляпа! Распустил подразделение! - повернув к нему остекленный взор, зло процедил политработник. - Готовься на парткомиссию, товарищ старший лейтенант.
   Кулаки сжались сами собой, еще немного и Олег бросился бы в палатку, чтобы этими кулаками расквасить кривую усмешку Губанова, но гнев, вспыхнув, тут же опять сменился скукой, и офицер устало опустился на скамейку у палатки, откуда слышался голос Маслова:
   - Козел ты, Губанов, вот что я тебе скажу. Козел, и больше никто! Теперь за твои "умные" вопросы взводного из партии вытурят. Ты доволен? Ты этого хотел?
   - А что я? Неправду что ли сказал? Все спрашивают: за что воюем, с кем воюем? - виновато оправдывался Вовка. Замолкли, но не расходились. Вдруг прозвучал голос Вареника:
   - Кольку из першого взвода вбили. Вин "зеленых" прикрывав, а воны курей в торбы пхалы.
   - Что, не так? - чуть не взвизгнул Вовка.
   - Да так, все так! - спокойно сказал вошедший в палатку старший лейтенант Зубов. Он появился за спинами сидящих солдат, все резко обернулись на голос, но никто на этот раз не скомандовал: "Взвод, смирно!". На него смотрели десятки вопрошающих с болью глаз. Чуть сфальшивишь сейчас, погаснут глаза, отвернутся или потупятся и никогда уже больше не взглянут на тебя с надеждой. А как ты поделишься с ними своими отчаянными мыслями, терзающими тебя денно и нощно? Как распишешься перед ними в бессилии осмыслить свою непонятную миссию на этой чужой земле.
   Подполковнику легче: он на тебе выспится, на тебя изольет свой "благородный" гнев: "Распустил подразделение!". А ты один-на-один перед этими "вверенными" тебе глазами, в которых сейчас светятся встревоженные души твоих соотечественников, по-детски беспомощно ждущих твоего авторитетного слова. Знать бы это слово! Политотдел на что уж речистый, и то заикается. Заело его на одном: "Интернациональный долг!". Да каждый из нас, тот же Губанов, готов его выполнить до конца. Отчего же сами афганцы его не выполняют?
   - Решаем не мы, Губанов, - всему взводу сухо сказал Зубов. - Наше дело выполнять приказ и не рассуждать, нравится он нам, или нет. С кем и как воевать - дело большой политики.
   Не любил он это выражение - "большая политика". Оно всегда ему напоминало "большую дубинку". А никуда не денешься: пришлось хвататься за нее и прихлопнуть излишне любопытствующего Губанова. Да и остальных заодно. Профилактически. Чтобы в следующий раз "умнее" были и не задавали "глупых" и неудобных вопросов. Особенно в присутствии инспектора политотдела.
   У Олега дернулась щека, как от оскомины, он взглянул на часы и решил как-то разрядить тягостную обстановку:
   - Ого! Уже через десять минут нам с тобой надо быть в политотделе, Губанов. Не забудь прихватить полотенце, мыло, пасту и зубную щетку.
   - Это еще зачем? - искренне удивился Вовка.
   - Да так, на всякий случай! - усмехнулся Зубов.
  И только когда весь взвод захохотал, он догадался, на что намекал взводный.
  
  
   * * *
  
   Потеря сына на Каир-Хана повлияла по-особому. Все окружение страшилось его злости. В гневе он страшен, но и беззащитен. "Полезет напролом, угробит все племя", шептались между собой старейшины. Но он, наоборот, замкнулся. Не выходил за свой дувал, сидел целыми днями, вздыхая и перебирая четки.
   - Господин, господин, - просунув голову из-за занавески слуга, - там пришла делегация. Говорят, от самого Хекматияра.
   - От Хекматияра? - встрепенулся Каир-Хан. - Зови их в дом немедленно. Да позови старейшин и командиров групп.
   Посол Хекматияра, высокий и худой старик, со своими тремя чернобородыми красавцами вошли в дом с понурой головой, показывая всем своим видом, как они скорбят и разделяют неизбывное горе отца. Затем, после подробных расспросов о здоровье, посол нащупал тропку к своему делу.
   - Семь лет уже воюем с советскими оккупантами. Какое тут здоровье? Кстати, ты не забыл, Каир-Хан, что скоро как раз будет седьмая годовщина прихода на нашу землю шурави?
   - Мне некогда рассуждать на такие темы, - мрачно ответил Каир-Хан, напряженно стараясь уловить нить мысли посла. - Я больше мечтаю о том дне, когда они уйдут.
   Но посол и не думал хитрить. Стал официально излагать цель своей миссии:
   - Руководство Исламской партии Афганистана решило использовать эту годовщину для того, чтобы показать всему миру возросшую силу борцов за веру. Нужен образцово - показательный разгром какого-нибудь советского подразделения. На уровне батальона или хотя бы роты. Весь бой должен быть заснят на пленку, чтобы после показать на Западе. Хекматияр надеется на тебя, считает, что на вашем направлении это удастся лучше. Предлагает помощь оружием и деньгами.
   Посол, сразу выложив главное, застыл в смиренной позе, готовый учтиво принять ответ, сколько бы его не пришлось ожидать. А Каир-Хан погрузился в долгое раздумье. Начал говорить как бы сам с собой, не обращая внимание на посланцев центра.
   - Для образцово-показательного разгрома у меня сил нет. Да и разгромить шурави, если они на технике, почти невозможно. А в горы они просто так не пойдут. Нужна хитрость. А она дорого стоит. Ответим отказом. Нет, нам самим не справится.
   И потянулся к чашке с остывшим чаем.
  "Ну, старая лисица, цену себе набивает. Впрочем, понять его можно: победу-то разделят все, а поражение позором ляжет на его племя" - думали про себя посланцы, переглядываясь между собой и поглаживая бороды.
   - Вожди окрестных племен согласились принять участие в операции, - выкладывал запасные козыри посол. - Из Пакистана к вам придут двенадцать караванов с оружием и боеприпасами и миллион долларов - премия для победителей. Разве мало?
   - Мало - сверкнул глазами Каир-Хан. - Я хорошо знаю своих соседей и их "поддержку". Сколько раз они меня в серьезных боях подводили, пакостные и трусливые. А шурави потом вымещают злобу на моих кишлаках.
   - Губельддин велел сказать тебе, - извлекает последний свой козырь посол, - что с вашего согласия сюда будет направлен батальон "Черный аист".
   Маска непримиримого отказа мгновенно исчезла с лица Каир-Хана. В глазах засветился интерес. "Черный аист" пока что не знал поражений. Если Хекматияр посылает к нему своих лучших людей, отказываться просто неприлично.
   - А доллары мы будем делить с ним? - скорее для формы спросил Каир-Хан, чтобы иметь оправдание для изменения позиции.
   - Нет, нет! - обрадовано запротестовали все посланцы. - Они получают свое отдельно.
   - Передайте Хекматияру - Каир-Хан принимает предложение.
   - Осталось решить, как заманить шурави в горы, - робко предложил посол.
   - Это уже моя забота, - недобро отрезал Каир-Хан.
   Проводив гостей, верный и преданный Масуд остался у двери с полупоклоном, понимая, что хозяин должен будет отдавать приказания.
   Каир-Хан долго молчал, покручивая на столике пустую чашку, потом спросил Масуда:
   - Не подох еще в зиндане твой родственник из Чаприара? Мухамед-голь, кажется?
   Масуд почернел.
   - Опять попрекаешь меня этим выродком? Позволь, я собственной рукой вырву его вонючее сердце!
  - Я спрашиваю, жив ли он?
   - Жив.
   - Способен бежать?
   Масуд удивленно разогнулся:
   - Из этого зиндана еще никто...
   - Знаю! - перебил Каир-Хан. - Переведи его туда, откуда можно убежать. Да перед этим кому-нибудь передай тайну, чтобы Мухамед-голь случайно услышал.
   - Какую тайну, господин?
   - Ты же слышал что сказали гости: двенадцать караванов скоро прибудут сюда. Говори, что они привезут оружие на нашу базу в Чаприаре...
   Масуд даже задохнулся от гениального замысла Каир-Хана: Чаприар был расположен в глубине ущелья, тупик, настоящий капкан. Подслушав тайну и сбежав Мухамед-голь обязательно поведет шурави в этот укрепрайон, не зная что тот давно опустел. Ну а там... Но он даже не улыбнулся, лишь склонился в глубоком почтении перед старым вождем.
  
  
  
  
   ЗАПАДНЯ
  
   - Обнаруженная база представляет собой перевалочный пункт подвоза боеприпасов в нашу провинцию, - тыча указкой в карту с видом всеведущего, объяснял подполковник из штаба бригады. Мокрый платок уже не справлялся с его потной шеей. - Таким образом, товарищи офицеры, захват и уничтожение базы, с последующим минированием этого района позволят нам, как минимум, на несколько месяцев перерезать душманам пути снабжения, что, естественно, снизит и их боевую активность.
   - Разрешите вопрос, товарищ подполковник, - поднялся Шпагин. - Мне кажется странным, что столь крупная по вашим разведданным база прикрывается лишь двадцатью душманами и двумя ДШК.
   - У вас вопрос или соображение, товарищ капитан? - вновь промокая шею, съехидничал подполковник.
   - Вопрос такой: можно ли доверять перебежчику, о котором вы упомянули? - жестко спросил Шпагин и отпарировал: - но есть и соображение - идти туда всем батальоном, прихватив с собой несколько танков и батарею штурмовых орудий "Нона".
   Подполковник усмехнулся, дескать, такие соображения мы проходили еще в первом классе.
   - Сначала что касается того афганца. Сообщаю для несведущих: у него душманы всю семью вырезали. И он уже не в первый раз доказывает свою преданность народной власти. Танки и стволы лишь замедлят движение к базе. А операция должна быть неожиданной, внезапной. В этом залог ее успеха. Отделение спецминирования и пара собак - вот все, что можно придать вашей роте. Выдвигаетесь в полночь. Инструктаж закончен. Все свободны.
  Все поняли, - это приказ, который обсуждению не подлежит и, поспешно свернув свои карты, гуськом потянулись из штаба к модулям. Только офицеры роты Шпагина, как будто в замедленной съемке, медленно убирали планшеты и инстинктивно начали группироваться вокруг своего командира. Его предчувствие не давало им покоя. Зубов даже вслух протянул:
   - Не-е-т. Что-то здесь точно не так...
   То ли услышав эту реплику, то ли просто обратив внимание на лица офицеров первой роты, подполковник спросил строгим голосом:
   - Вам не ясна задача, Шпагин?
   - Ясна, товарищ подполковник.
   - Ну так выполняйте.
  
  
   * * *
  
  Предрассветная мгла не давала разглядеть дно ущелья отсюда, с высоты хребта. К тому же шум речушки поглощал все посторонние звуки. Но Каир-Хан как многоопытный охотник, не слухом, не зрением - каким-то звериным чутьем почувствовал приближение добычи. Не дождавшись условного сигнала, послал проверить, не спят ли дозорные. Не могли шурави изменить свой маршрут! Сюда ведет только одна дорога. "Отсюда тоже одна, - про себя злорадно усмехнулся вождь. - Но она им уже не понадобится. Просто, видимо, тяжелы на подъем эти красные воины".
   Испуганный посланец, низко кланяясь, сообщил, что оба дозорных убиты.
   - Ножами? - удивился вождь.
   - Нет, господин. Автоматными очередями.
   - С глушителями, значит, - заключил Каир-Хан и зло ругнулся. - Курили, наверное, олухи. Давно убиты?
   - Недавно, кровь еще не запеклась.
   - Ладно, зови командиров групп. Сейчас они начнут атаку.
   И как только из-за скал сюда, к вершине хребта, стали подходить бородатые командиры, внизу раздались взрывы и выстрелы. Они словно подтолкнули рассвет, и вот уже в бинокли можно было вдоволь полюбоваться устроенным спектаклем: шурави по всем правилам военного искусства штурмовали базу, моджахеды, огрызаясь огнем, покидали ее и отходили.
   - Сорок один... сорок два... - не отрываясь от бинокля, считал американец.
   - Не трудитесь, сэр, - обернулся к нему инструктор. - Мы хорошо осведомлены, сколько их будет всего.
   - Поразительно. Как вам это удается, господа?
   Американец опустил бинокль и взялся за видеокамеру.
   - Просто мы не зря тратили американские доллары, - ответил уполномоченный Хекматияра, сопровождавший съемочную группу от самого Пешавара.
   Пока Каир-Хан негромко разговаривал со своими командирами, американец настроился философски:
   - Какая хрупкая штука - жизнь. Сорок пять или сколько их там внизу людей через тридцать минут исчезнут. А ведь они о чем-то мечтают. Их кто-то вспоминает, ждет...
   - Уже через двадцать пять минут, - уточнил инструктор.
  
  
  
   * * *
  
  
   Тяжело дышавший Шпагин уже хотел остановить проводника Мухамед-голя и спросить, правильно ли он их ведет, как впереди негромко проскрежетали автоматные очереди из АКМ-ов с глушителями. Ему доложили, что обнаружены и уничтожены дозорные противника.
   "Ну, кажется, успеваем до рассвета", - чуть успокоился Шпагин. Проводник приблизился к нему, будто уловив желание командира.
   - База отсюда в ста шагах.
   И Вареник тут же, рядом с проводником. Как узнал, что Мухамед-голь учился в Киеве на инженера, так тот для него сразу родным стал. Шпагин велел Варенику позвать командиров взводов, чтобы еще раз уточнить план боя. Взвод Олега Зубова первым ворвался в укрепрайон. Когда умолкли треск очередей и взрывы гранат, десантники, по привычке сразу занявшие круговую оборону, вдруг стали отмечать, что что-то тут не так, душманы как-то непривычно быстро отступили. На позициях стояли безоткатные орудия с поврежденными стволами. У тяжелых ДШК искорежены ствольные коробки. Груды китайских РС-сов (реактивных снарядов) со следами неудачных запусков на хвостовиках. Ловушка! Никто не произнес это слова, но оно замерло у каждого на губах, холодом сжало сердца.
   - Ну-ка тащите ко мне этого "инженера", - прохрипел Шпагин и потянулся к автомату.
   - Не надо, - бросился к нему Олег, схватив за автомат. Может быть, он не виноват? Его тоже могли обмануть!
   - Отойди старлей, - прорычал почерневший ротный. - Он, сволочь, знал, куда ведет! Если мы все здесь поляжем, пусть он подохнет первым.
   - Я не виноват, не виноват! - бил себя в грудь Мухамед-голь, которого держал за воротник Вареник.
   - Я сам слышал от Масуда: к Каир-Хану приезжали посланцы от Хекматияра. Двенадцать караванов с оружием...
   - Врешь, собака, - с остервенением вырвал ствол автомата из рук Олега Шпагин. Десантники отпрянули в стороны, даже Вареник отскочил от проводника. Но его заслонил собой Зубов.
   - Не надо, Саня, - спокойно сказал он. - Пришить его всегда успеем. А как потом узнаешь, кто подсунул нам дезинформацию? Если не уйдем, я его своими руками прикончу!
   Шпагин закрыл глаза и тяжело вздохнул, забросив автомат за спину. Олег снял оружие с Мухамед-голя и велел ему постоянно быть рядом.
   Шпагин протер глаза и заговорил с притихшими разведчиками не по-уставному:
   - Похоже, что мы крепко влипли, мужики...
   Хотел еще что-то добавить, но махнул рукой и скомандовал:
   - Разбиться на тройки, занять круговую оборону. Огонь по команде. Сражаться до последнего. Рацию сюда. Пусть теперь нас вытаскивают... - и, заметив растерянные, обреченные лица солдат, ставшие вдруг такими по-детски беспомощными, весело крикнул: - Не все потеряно, ребята. К бою! Никому не раскисать!
   - Товарищ капитан, там, на тропе духи. Трое, с белым флагом, - закричал наблюдавший за ущельем Вовка Губанов. Отсюда метров триста!
   - Пропустить их сюда, - распорядился Шпагин и присел на ящик, размышляя про себя: "Скорее всего, отвлекают внимание. Возможно, чтобы ударить в спину". Оглядел в бинокль окрестные хребты: "Да, западня. Сомнений нет".
   Один из парламентеров в афганской национальной одежде, но с лицом европейца заговорил на ломаном русском языке:
   - Вы окружены. Все стороны окружены. Сопротивлять бесполезно. Надо сдаваться. Гарантируем жизнь.
   - Да ну? - недобро усмехнулся Шпагин.
   - Каковой будет ваш ответ? - нетерпеливо переспросил толмач и еще раз разъяснил: - - Вы будете погибать за четверть час. Здесь полк "Джелал". Здесь "Черный аист".
   - Это все?
   - Да, все.
   - Ну, тогда присаживайтесь. Посидите с нами, пока не лопнет терпение у тех, кто вас послал. А там видно будет.
   - Попросив у ближайшего десантника прикурить, Шпагин дал понять, что разговор с парламентерами окончен.
   - Вы не смеете задерживать парламентеров, это противоречит международному праву, - вмешался другой, который так и продолжал держать над собой белый флаг. Поразил его чистый русский язык. Шпагин внимательно посмотрел: почему же говорил не этот, а тот, косноязычный?
   - Не беспокойтесь, мы вам тоже жизнь гарантируем. Хотя я не уверен, гарантируют ли те, кто вас сюда послал.
   - Через двадцать минут начнется атака.
   - Ну и прекрасно. Мы вас отпустим ровно на двадцатой минуте.
  
  
  
  
   СХВАТКА В УЩЕЛЬЕ
  
   Первый натиск моджахедов рота выдержала. Полтора часа противник наседал со всех сторон, усиливая атаку то с правого, то с левого отрога хребта. Олег, заряжая в пулемет Калашникова новую ленту, со страхом отметил: последняя. Но моджахеды неожиданно прекратили огонь и стали быстро отходить. Он послал им вдогонку короткую очередь, потом быстро нагнулся к десантному ранцу, вынул из бокового кармана плоскую красно-оранжевую коробочку с противошоковыми препаратами, схватил шприц-тюбик с промедолом и бросился к лежащему на дне окопа пулеметчику. Во время боя он услышал, как солдат застонал и упал, но помочь ему не было никакой возможности. Душманы были рядом, в каких-то сорока шагах, и подпустить их на бросок гранаты означало смерть для себя и всего подразделения. Однако уже было поздно. Промедол был уже бесполезен.
   "Прости, браток", - закрыл глаза пулеметчику Олег. Из чехла над головой погибшего солдата он вынул запасной ствол пулемета и заменил свой, пышущий жаром. Теперь можно было перевести дыхание. Кепкой вытер лоб, с него посыпался песок и осколки камней. Осмотревшись, Олег увидел позади себя за валуном безжизненное окровавленное тело Мухамед-голя, изрешеченное душманскими пулями и зло сплюнул на камни.
   К нему в окоп спрыгнул Ержан с перевязанной головой.
   - Ты ранен? - встревожился взводный.
   - Чуть-чуть зацепило, - ответил Ержан, задыхаясь от бега, стараясь выровнять дыхание, чтобы сообщить, с чем прибежал. Олег нетерпеливо торопил:
   - Как там дела? Где ротный?
   - Плохи дела, товарищ старший лейтенант, - наконец, сквозь отдышку, начал говорить Ержан. - Ротный погиб и еще двое ребят.
   - Трое... - горько уточнил Олег. И еще этот чертов афганец.
   - И восемь раненых, - продолжал Ержан. - Патронов осталось немного. Все собрались за центральным дувалом. Ждут вас. Вы теперь за ротного.
   Сиротливое отчаяние охватило офицера.
  - Эх, Шпагин, Шпагин, - простонал Олег. - Полтора месяца не дотянул до замены.
   Олег взглянул на солнце, чтобы Ержан не видел слезы на его лице. Оно уже почти до дна высветило правый скол ущелья, зато левый спрятался в непроницаемую черную тень.
  Ержану стало не по себе. Сейчас не время скорбеть по погибшим. Тем более командиру. Надо что-то делать. Надо спасать живых. Он потряс за плечо взводного:
   - Товарищ старший лейтенант, еще одну такую атаку мы не выдержим...
  
  
   * * *
  
  
   - Да-а, господин Каир-Хан, - первым нарушил молчание в наступившей после боя тишине представитель Гульбеддина Хекматиара. - Не порадовали нас ваши воины. Мы ожидали более решительных действий.
   - Надо было не ожидать, а вместе атаковать, - огрызнулся вождь.
   - Задавить числом, а не умением - дело нехитрое. Для видеофильма надо было другое.
   - Плевать я хотел на ваш фильм! Людей теряем. Следующую атаку надо проводить вместе.
   - Ну уж нет! - заносчиво прервал Каир-Хана командир "аистов". - Или ваши галошники сами перебьют русских, или "аисты" разделаются с ними без вас. Но в этом случае вы не получите ни доллара.
   - Я не привык, чтобы со мной разговаривали в таком тоне! - возмутился Каир-Хан.
   - Я тоже, - с вызовом парировал "аист".
   - Господа, господа, - засуетился посланец Хекматияра. - Не надо ссориться. Мы все воюем за святое дело. Не надо обиды держать друг на друга.
   Каир-Хан окинул взглядом присутствующих и устало произнес:
   - Жизнь людей мне дороже чем деньги. Пусть теперь атакуют "аисты".
  
  
   * * *
  
   Возле одного из дувалов базы, с недоступной огню противника стороны, собралась половина десантников, другая была на позициях. Увидев приближающихся офицера и Ержана, чуть ли не все бросились им навстречу, бережно приняли из рук погибшего, завернули в плащ-палатку и положили рядом с тремя другими. Все делалось молча и деловито, но за всем этим старательным сопением угадывалось, подразумевалось общее желание скорее услышать слова командира. Всего полтора часа назад здесь же Шпагин, подавив в себе растерянность, когда понял, что они в ловушке, вдохнул в бойцов уверенность: "Не все потеряно! К бою!". Эта уверенность помогла ребятам выстоять.
   "Эх, Шпагин, Шпагин..."
   Олег, было, потянулся рукой к плащ-палатке, в которую был завернут капитан, но Маслов отстранил его:
   - Лучше не смотреть.
   Олег устало опустился на порог дувала и таким же хриплым голосом, что и Шпагин полтора часа назад, потребовал рацию.
   От напряженного, но уверенного голоса комбата в наушниках стало чуть легче. Выход должен быть. Мы его найдем. Не надо только паниковать, чувствовать себя обреченным. И как-то сразу четко заработал мозг, перемалывая все факты и логические цепи и варианты решений.
   - Сколько же их там? - спрашивал комбат.
   - Точно не скажу, сотни две, может, больше. Но чувствуется, атаковала только часть.
   - Как же вас вытащить? Вертушки посадить там можно?
   - Нет, их посшибают с высот.
   - До темноты продержитесь?
   - Нет, патронов не хватит.
   - Что же, мать твою, ждать, когда вас перебьют? - взорвался комбат и замолк.
   Молчал и старший лейтенант, как бы давая возможность мозгу перелопатить еще несколько вариантов.
   - "Ладога", я - "Беркут". Прием! - едва успел сказать Олег после минутного перерыва позывные, как рация ответила:
   - Слушаю.
   - Докладываю решение. Мы плотно заперты в ущелье и на равнину духи нас не выпустят, это уж точно. Пробиться с боем сами мы не сможем, поскольку их здесь слишком много. Считаю единственно правильным выходом уйти еще повыше в горы, при этом оторваться от преследования и вернуться домой на вертушках.
   - Как же ты уйдешь оттуда среди бела дня, да еще с ранеными и убитыми? Под плотным обстрелом с хребтов?
   - Мне нужен мощный бомбо-штурмовой удар по окружающим базу хребтам, одновременно надо задымить ущелье. Тогда я уйду.
   - Штурмовая авиация может находится в твоем районе не более пятнадцати минут. Успеешь?
   - Успею, - твердо ответил Олег, посмотрел на обступивших его десантников, которые слышали весь разговор. Они закивали ему головами, и он еще раз повторил, уже от имени всех:
   - Успею!
   - Самолеты будут над целью уже через двадцать минут, - прозвучал четкий голос комбата и тихо добавил:
   - Готовься, сынок.
   Олег уже был тем же Олегом Зубов, которого отмечали в военном училище за самообладание, хладнокровие и четкие действия. Голос его звучал теперь звонко и уверенно:
   - Всем скрытно приготовиться к движению. Разбиться на группы и распределить, кто несет раненых и павших. Маслов с четырьмя бойцами прикрывает отход. Сигнал к началу движения - разрывы дымовых бомб в ущелье. За пятнадцать минут мы должны успеть подняться вон на тот хребет. Вопросы есть?
   Вопросов не было. И старший лейтенант добавил:
   - Я знаю, что времени мало, подъем здесь довольно крутой, но надо успеть, мужики. Ведь это единственный шанс.
  
  
   * * *
  
   "С минуты на минуту прилетят штурмовики. Затем еще где-то пятнадцать минут здесь будет кипящий котел огня, дыма и грохота. И за эти пятнадцать минут нам надо с ранеными и погибшими успеть заскочить на хребет", - тревожно размышлял Олег, оглядывая предстоящий роте путь. Морщинистый, рыжевато-серый, без единого кустика подъем начинался прямо тут, за базой, но лишь с середины пути возвышались на нем невысокие скалы и крупные камни, за которыми можно хотя бы немного укрыться, чтобы сдерживать натиск врага. "Неизвестно еще, есть ли там за хребтом хоть какая-то удобная площадка для вертушек. Ведь по карте всего не увидишь. Известно только, что необходимо выжить, суметь ускользнуть из душманской ловушки, вынести убитых и раненых. Ну, а там, наверху, разберемся...", - Олег оглядел напружинившихся, готовых по его команде броситься вперед десантников. "Камни спасают моджахедов, спасут они и нас", - опять подумалось ему и в это время по ушам ударил грохот. Как спринтеры на выстрел стартового пистолета рванулись вверх десантники, хотя он еще не успел дать команду "Вперед!". Убедившись, что все поднимаются вверх и никто не остался на брошенной базе, последним побежал он сам, ежесекундно оглядываясь и держа наготове оружие. Ядовитый желто-серый дым от сброшенных авиабомб густым туманом заклубился по всему ущелью, разъедая легкие. Но главное, - по растянувшейся цепочке шурави, лихорадочно карабкавшейся вверх по склону, пока что никто не стрелял. Душманам было явно не до них. На занятых противником хребтах и склонах с грохотом рвались авиабомбы, разламывая скалы и взметая тучи пыли. К ним добавлялись новые разрывы, - сливая все в сплошной протяжный грозный гул. "А может быть они подумали, что мы хотим прорваться на равнину, прикрывшись этой дымовой завесой? - быстро шагая вверх по склону подумал Олег. - Какая, к черту, разница? Все равно духи скоро поймут, что к чему и тогда уж держись! Успеть бы подняться хотя бы до скал! Надо все время торопить ребят!"
   - Скорее, мужики! Скорей! - подталкивал Олег то чью-то спину, то чей-то ранец, то, ухватившись за плащ-палатку с погибшим, помогал поднимать этот груз на очередной выступ. Такого "кросса", такого марш-броска еще не доводилось совершать подразделению. Успеешь вскарабкаться за пятнадцать минут на хребет - будешь жить дальше. И никакой пощады, никакого послабленья! Не выбросишь этот "груз" из плащ-палатки, как тот Губановский песок из вещмешка. А вот и сам Губанов. Он тоже кричит: "Скорее, мужики!". Ержан взвалил себе на спину кричащего раненого и тоже что-то кричит. Когда Олег обгонял их, увидел, что Ержан нес на спине земляка, и они кричали друг другу что-то по-казахски.
   Вот и первые скалы! До этого места успели дойти. Хорошо!
   - Маслов! Вареник! Занимайте оборону!
   - Есть!
  Поднявшись выше, Олег обернулся на группу прикрытия, изготовившуюся к неравной схватке и едва не застонал. "Их только четверо! Как это мало для такого боя! Для хорошо обученных врагов, которые вот-вот очухаются и помчатся догонять! Но я не мог оставить больше. Много раненых. Чтобы нести убитых тоже нужно было выделить людей. Оружие тоже не бросишь врагу! Но их только четверо! Господи! Как это мало! Эх, пацаны! У вас немного шансов уцелеть! Но я вернусь к вам! Вы немного продержитесь! Я не могу спасаться сам, оставив вас на произвол судьбы! Настало время или вместе жить, или же вместе умирать! Я вернусь разделить с вами вашу судьбу! Вот только роту доведу наверх, найду площадку для вертушек и вернусь! Тут осталось всего-то..." - подумал Зубов и прибавил шагу. Одним из первых он поднялся на хребет и сразу разглядев удобную площадку для посадки вертолетов, как ребенок, воскликнул: "Ура!". И тут же, сквозь грохот разрывов в ущельях, услышал звуки перестрелки. "Значит духи уже на хвосте. Давят на группу Маслова. Да, это он, проклятый "Черный аист", о котором ходит столько мрачных разговоров. Отборные воины. Хладнокровные и беспощадные убийцы. Там иностранные наемники со всего мира. Никто в горах не сравнится с ними по скорости движения и меткости в стрельбе. Э-э-эх! Черт вас побери!"
   Скорее, скорее! - хватал он кого за оружие, кого за одежду, помогая изнемогающим десантникам перевалить через хребет и укрыться за обратными скатами. Приказав собрать людей в районе выбранной площадки и обозначить оранжевым дымом место для посадки вертолетов, сам, натолкав в карманы нагрудника последние гранаты, Олег стрелой помчался вниз, туда, где огрызалась яростным огнем, сдерживая вражеский авангард, группа сержанта Маслова. Приблизившись, Зубов с удобного уступа стал тревожно вглядывался вниз, пытаясь поскорей понять характер боя. Похоже, что его ребята отходили грамотно. Им очень помогало то, что во время подъема каждое отделение роты по очереди оставляло на удобных для стрельбы позициях небольшую кучку боеприпасов. Расстреляв очередную порцию патронов и, подпустив душманов на бросок гранаты, ребята, под завесой взрывов, перекатами, прикрывая друг друга, отходили к следующей оборонительной позиции. И несмотря на то, что моджахеды наступали, а группа Маслова поспешно отходила, шурави диктовали противнику свою тактику боя, пользуясь тем, что находятся выше по склону. Быстро оценив сложившуюся ситуацию, Олег решил, что последний рубеж обороны пройдет приблизительно здесь. Тут надо задержать противника как можно дольше, с тем чтобы выиграть время и потом успеть укрыться за хребтом, запрыгнуть в вертолет и быстренько умчаться прочь, когда уже никто не будет сзади прикрывать. Место очень удобное, лучше не сыщешь. И до хребта не слишком далеко. Нужно только чем-нибудь обескуражить моджахедов, чтобы вырвать эти драгоценные минуты. Вот только чем? Лимонками? Но хватит ли на это четырех гранат? Навряд ли. Только делать нечего. Других-то вариантов нет!
   Прикинув, на какую дальность он сможет метнуть эти страшные "фрукты", Олег еще спустился вниз по склону, засев в камнях немного в стороне. Он опустил на землю автомат и быстро выложил перед собой гранаты из нагрудника, потом негнущимися пальцами сжал усики на всех запалах, взял первую лимонку и притаился, вложив указательный палец в кольцо. Вдруг стало непривычно тихо. Что такое? Почему такая тишина? Оглох? Контузило? С чего бы это вдруг! А-а! Самолеты наши улетели... Вот бы и нам теперь отсюда улететь!" И тут в звенящей тишине Олег услышал за хребтом родной до боли стрекот вертолетов. Ага! Подоспели "вертушки"! Успели, успели родные! Все вышло, как он полагал! Значит рота теперь за хребтом начинает посадку! Отлично! А вот и Паша со своими пацанами! Теперь нужно выждать удобный момент и устроить душманам сюрприз! Бой неумолимо приближался. Рядом вжикнуло несколько путь, грохнул взрыв и вслед за ним второй, просвистели осколки, послышалась русская речь. Две пары советских десантников, что-то громко друг другу крича, пригибаясь пониже от вражеских пуль, прошмыгнули мимо затаившегося взводного, и заняли намеченный рубеж.
   - Ну, молодцы! Не подвели, ребята! Просто молодцы! На лицах никакого страха, только напряжение боя! И главное, - все были живы-здоровы. Только у одного десантника лицо в крови, наверное посекло осколками. Олег восхищенно смотрел на своих подчиненных. Его воины грамотно, без суеты, выполняли свою боевую работу. Двое ребят держали под прицелом склон, а двое за камнями, - он это понял по громким щелчкам - поспешно заряжали магазины предусмотрительно оставленными им патронами. Но где же "аисты"? - подумал офицер, услышал рядом голоса врагов и осторожно глянул вниз. Переговариваясь на чужом языке, разгоряченные воины в черных чалмах, группами скапливались за невысокими скалами ниже по склону, перезаряжая на ходу оружие. Теперь до моджахедов оставалось несколько десятков метров.
   - "Еще рано бросать, все равно не докину! - подумал Олег и пригнулся за камни. - Но чего они ждут? Поджидают отставших? - снова подумал он и сразу же похолодел от страха: ведь никто же не знает, где он! Еще немного и Маслов с ребятами быстро начнет отходить за хребет. А случись что, никто не поможет! И окликнуть их теперь уже нельзя, духи сразу услышат!"
   Он так не успел придумать, как же быть, - с десяток "аистов", быстро перебежав вперед, залегли и открыли прицельный огонь по ребятам. Те отвечали редкими короткими очередями. Потом из-за укрытия вперед рванулись два гранатометчика, сопровождаемые "ассистентами" и, застыв на мгновение, с грохотом выпалили кумулятивными гранатами по скалам, за которыми скрывались шурави, после выстрелов быстро присев за камнями для перезарядки. Тут снова стали подниматься вражеские автоматчики, чтобы броском преодолеть последние десятки метров, отделяющие их от четырех советских воинов. Отчаянный момент настал: "Ну все, Олег, давай!" - приказал сам себе офицер, быстро вырвал чеку и немного привстал над камнями.
  - Ну, нет! Не возьмешь! - крикнул он во всю мочь своего командирского голоса и швырнул в моджахедов одну за другой все четыре гранаты. Лишь только прогремел последний взрыв, Олег схватил готовый к бою автомат и разрядил по откатившимся за скалы "аистам" весь магазин, срезая тех, кто попадал в его прицел, короткими очередями.
   - Взво-о-о-одный! - пораженно вскрикнул увидевший его Гриша Вареник.
   Неожиданный фланговый удар офицера отбросил моджахедов немного назад. На камнях осталось лежать несколько навсегда "отлетавшихся" аистов в черных чалмах, настигнутых осколками "лимонок" и его автоматным огнем. Минутное замешательство остальных бойцов врага позволило Олегу броситься через открытое пространство вверх по склону туда, где засели десантники.
   На истошный крик Вареника немедленно вернулись начавший было отходить сержант Маслов с напарником, и в четыре ствола они прикрывали взводного огнем. Вдруг среди груды камней, где только что скрывался Зубов, мелькнула черная чалма. Вот что такое "аисты"! Как только этот гад успел за несколько секунд перебраться туда? Мгновение назад Олега уже не было бы в живых, опоздай он хоть немного со своим рывком. Но, несмотря на кинжальный огонь Вареника и Маслова, моджахед успел-таки швырнуть гранату вдогонку бегущему офицеру и, дернувшись, упал изрешеченный пулями десантников. От близкого разрыва в метре за спиной Олега подбросило в воздух ударной волной и швырнуло на несколько метров вперед. В глазах мгновенно потемнело и, потеряв сознание, он, так и не успев добраться до своих, рухнул без чувств на землю. Рядом с лязгом упал автомат. На правом плече по ткани маскхалата быстро поползло кровавое пятно. Но смерть и на этот раз обошла его стороной. Кружившие неподалеку боевые вертолеты, прикрывавшие площадку за хребтом, где шурави садились в транспортные МИ-8, внезапно вынырнув из-за хребта закружились колесом над местом боя, поливая НУРСами (неуправляемые ракетные снаряды) вновь рванувшихся было в атаку врагов. Воспользовавшись этой долгожданной помощью, десантники, уже почти не пригибаясь, кинулись к бесчувственному взводному, схватили его под руки и, яростно отстреливаясь, буквально из последних сил потащили его за хребет, на площадку к последней "вертушке".
  
  
  
  
  
   ПРОЗРЕНИЕ
  
  
   Белые простыни, белый потолок, тумбочка, графин с водой. Госпиталь! Это сразу понял очнувшийся Олег. Только пока не мог отличить жужжание огромной черной мухи, бодающей оконное стекло, от рокота кондиционера и гула в голове, как от удара по колоколу. Пить - была вторая мысль, и рука потянулась к графину, превозмогая боль. Но боль была какая-то всеобщая: болело все тело. Пока пил, некогда было разбираться, что с ним, куда он ранен.
   Отметил только, что рядом на койке, кажется, Вовка Губанов, да за полупрозрачным стеклом двери мелькают какие-то тени.
   Вошедшему в сопровождении свиты главврачу он сказал, что немного тошнит и все тело болит, надеясь узнать поподробнее про свое ранение. Но тот ответил кратко:
   - Вот и прекрасно! Если болит, то, значит, постепенно оживает. Вас немного контузило взрывом гранаты и защепило маленьким осколком в мягкие ткани плеча. Повезло. Это скоро пройдет. Поправляйтесь, старший лейтенант.
   С этим изречением врач перешел к Вовке и вскоре отправился дальше не слушая Вовкиных сетований на несладкий компот.
   - Заткнись, пожалуйста, Вовка, - страдальчески попросил Олег и отворачиваясь к стенке, с удовлетворением заметил, что тот бодро привстал на кровати: значит, с ним тоже ничего серьезного!
   - Как я сюда попал?
   - Да вас, товарищ старший лейтенант прямо с вертушки в госпиталь и уложили. Схожу-ка я сейчас за димедролом, - не то спросил, не то решил Вовка и зашаркал шлепанцами по коридору.
   "Что же со мной тогда произошло? - сквозь шум и боль в голове пробивалась тревога.
   - Я спустился к своим, сел за камни, был цел-невредим, это помню. Бросил в духов четыре гранаты, которые были с собой. Слышал взрывы... Стрелял... А потом побежал, и ребята меня прикрывали... Я был уже почти у цели... После ничего не помню..."
   - Четыре штучки, товарищ старший лейтенант! Еле выпросил. Никак не хотела давать, - вернулся Вовкин голос.
   - Это что? Такая великая ценность? - повернулся Олег.
   - Еще какая, товарищ старший лейтенант! Разве вы не знаете, как "хронические шланги" за этими таблетками охотятся?
   Хроническими "шлангами" называли в бригаде "сачков", которые всеми правдами и неправдами тянули время, мороча головы медикам, чтобы подольше не выходить из госпиталя. Обычно первые три дня здесь отсыпаются, не пробуждаясь, сутками, ну а потом заснуть не могут, мучаются, и потому выклянчивают димедрольчик.
   - Им эта штучка дороже золота, - бережно положил Вовка таблетки на тумбочки. И лихорадочно схватил графин, иначе его непременно столкнули бы на пол перекинувшиеся через подоконник три до боли родные физиономии.
   - У-у, морды! Добродушно замахнулся на них графином Вовка. Чуть казенный графин не разбили!
   - Как взводный, шляпа? - озабоченно спросило трио и, увидев повернувшегося к ним Зубова, все трое радостно завопили на весь госпиталь:
  - Здравия желаем, товарищ старший лейтенант.
  Лица Маслова, Вареника и Ержана буквально сияли от счастья. Перебивая друг друга, они передали новость, что из Кабула уже получен приказ о назначении Олега новым командиром роты вместо капитана Шпагина.
   - Сто лет не видеть бы такого повышения... - не обрадовался офицер, и потому, как он запнулся, все поняли, что надо помолчать в память о капитане.
   - Пашка! - окликнул Олег замкомвзвода. - Наградные на пацанов написал?
   - Написал.
   - Кто повез домой погибших?
   - Дембеля.
   После паузы Маслов поведал, что, как ему сказали в штабе, у духов из-за них большие неприятности. Шесть командиров групп расстреляно за то, что упустили роту из ловушки. И "аисты" поклялись отомстить. Вдобавок двадцать тысяч долларов за голову командира назначили.
   - Недорого же они ценят наши головы, - угрюмо сказал офицер. - Ладно, выйдем отсюда, тогда...
   И, яростно сжав кулаки, стал сухо отдавать команды Маслову:
   - Готовьте технику, оружие и подбодрите пацанов. Молодых поднатаскайте на полигоне, поточней пристреляйте оружие. Сколько у нас ПБС-ов? (Прибор для бесшумной стрельбы)
   - Только два.
   - Обменяйте еще десять обычных автоматов на автоматы с глушителями.
   - Не многовато ли? - удивленно вмешался в разговор командиров Вареник. - Если будет открытый бой, такие автоматы не годятся.
   - Открытого боя больше не будет, - жестко ответил старший лейтенант Зубов. - Мы будем воевать теперь, как духи: без правил, без шаблона, то и дело нанося удары из засады. Мы покажем теперь и своим и чужим, что такое настоящая война. От слов взводного, то есть, теперь уже ротного, повеяло необъяснимой жутью: разве до этого была еще не "настоящая" война? Но Олег уже разглядел в ней что-то новое, ушел вперед, понял немного больше, чем они. Да и его авторитет среди солдат, ставший почти непререкаемым после последнего сражения, заставлял внимательно прислушаться к его словам. Не для красного словца ведутся такие разговоры.
  
  
  
   * * *
  
  
   Стараясь не выдать себя ни светом, ни шумом, бронегруппа замерла на ночь на дне сухого русла. "Кажется, первая часть моего плана удалась", - подумал старший лейтенант Зубов, обходя всю колонну от головной машины до замыкающей. Несмотря на приказ самому себе не волноваться и не суетится, он придирчивостью к маскировке выдавал свое волнение. Да и как же тут не беспокоиться! Но никого из десантников не раздражали, не смешили его в пятый и в десятый раз повторяемые нотации, что кругом душманские кишлаки, и любая промашка может дорого обойтись. Смерть Шпагина и остальных десантников, павших в недавнем кровавом бою, была весомым аргументом, оправдывавшим в глазах бойцов нервозность командира роты.
   Даже Губанов, когда на него в темноте наткнулся ротный и стал голосом заезженной пластинки повторять то, что говорил минуту назад у соседней машины о "любой промашке", - Даже Губанов, этот "штатный ротный кавээнщик", молча и серьезно выслушал до конца заученные наизусть фразы и в ответ спокойно сказал:
   - Идите к нам ужинать, товарищ старший лейтенант.
   Слово "ужинать" остановило офицера, и, сразу ощутив голод, он устало присел к уплетавшим "горно-зимний" паек Ержану и Варенику.
   "Да, кажется, начало удалось", - снова мысленно подводил итог Олег, принимая от Губанова открытую банку. Из расположения бригады они выступили задолго до наступления темноты, потом подождали у крайних советских застав, чтобы последний отрезок пути до сухого русла проскочить в короткие минуты поздних сумерек, когда уже потеряна дневная видимость, но еще не наступила предательская темнота, которая выдаст вражеским наблюдателям любую искорку света.
   - Товарищ старший лейтенант, - подал голос примостившийся полулежа на катке БМП Вареник, - колы будэ бой? Ничь, як чертяка, темна.
   - На рассвете, Гриша, - ответил ротный, словно продолжая свои мысли вслух. - Только покажется солнце, мы на высокой скорости проскочим последние километры и ударим по духам в упор.
   - На рассвете?! - удивился Ержан. - Солнце ведь нам в глаза будет? - Ержану даже стыдно стало от того, что он вынужден элементарно поправлять командира.
   - Это ты правильно, Ержан, сказал, - вдруг весело согласился ротный. - Солнце будет бить в глаза. Только на этот раз не нам, а духам.
   - Как? - хором вопросили десантники и перестали жевать.
   - А вот так. Воевать нам с ними надо с головой, а не по старому дубовому шаблону. С этого направления они готовы нас встретить в любую минуту. А нам нужна внезапность. Обойдем кишлак и выскочим оттуда, откуда они точно нас не ждут.
   - Это же опасно, - робко стали возражать сержанты, - там же мин больше, чем камней и если хоть одна машина подорвется, не сумеем отойти под защиту наших застав.
   - На войне вообще опасно, должен я вам заметить, товарищи сержанты, - съехидничал Олег. - Первую БМП я поведу сам, остальные пойдут по моей колее. Поняв, что это приказ, сержанты со вздохами разошлись по своим машинам организовывать ночное дежурство. Убедившись, что все часовые уже на постах, ротный отворил десантный люк своей машины, забрался внутрь и, скинув горные ботинки, с головою укутался в спальный мешок. Пролежал с полчаса, но заснуть не сумел. В последние дни он все чаще задумывался над превратностями человеческого бытия. Гибель товарищей так потрясла его до глубины души, что перед ним впервые в жизни встали непривычные вопросы, никогда ранее его не волновавшие: - В чьих руках судьба человека? Кто вообще управляет всей этой Вселенной? Есть ли на свете Бог и от кого зависит, кто именно завтра вернется из боя живым, а кого принесут бездыханным в окровавленной плащ-палатке? Кому нужна эта непонятная война и во имя чего эти жертвы? Что мы делаем здесь, так далеко от своей Родины, и почему отчаянно деремся за чужие горы, как за собственные? И что это за вера такая - ислам, позволяющая мусульманам не боятся смерти? В политотделе бригады на эти вопросы, наверное, знают ответы. Единственно правильные. Непогрешимо верные с позиций мудрого учения марксизма-ленинизма. Но он туда за ними не пойдет. Олег решил во что бы то ни стало сам найти ответы на такие важные для него теперь вопросы, даже если на это потребуется потратить всю свою оставшуюся жизнь и лишь приняв это серьезное решение, заснул тревожным сном солдата на войне.
  
  
  
  
   НЕСТАНДАРТНЫЙ ПОДХОД
  
  
   Каир-Хана разбудил истошный вопль слуги:
   - Господин! Господин! Беда!..
   - Что там? Какая беда? - тяжело поднялся с постели старый вождь.
   - Шурави! Танки! Пришли со стороны предгорий!
   - Что ты несешь, шайтан? - рассвирепел хозяин. Еще с вечера накурился? Мерещится? Как они там могут появиться? Да еще на своих железяках? Ни один дозорный не докладывал мне ночью, что они проходят мимо нас!
   Но слуга лишь полоумно повторял одно: "Беда! Танки! Шурави! Беда!"
   - Ну, берегись, если соврал, - зло прохрипел Каир-Хан и, натянув сапоги и сорвав с гвоздя над кроватью бинокль, заспешил по лестнице на крышу глиняной башни дувала.
   - О, Аллах! - ужаснулся вождь, мгновенно оценив смертельную опасность. На высоких восточных холмах, которые обычно служили кишлаку дополнительной защитой, одна за другой в клубах золотистой пыли появлялись "железяки" и выстраивались в ряд с большими интервалами.
   Как могли часовые проворонить целую колонну? Какой шайтан надоумил этих шурави зайти со стороны солнца? Отчаяние безысходности сковало сердце старого воина. Стон, похожий на тоскливый волчий вой, вырвался из него. Некуда даже спрятаться. Ранняя весна, голые деревья. Весь кишлак на виду у шурави! С высоты своей глиняной башни он увидел панику между дувалами, и до крови кусая обветренные губы, все больше убеждался, что это действительно конец. Оттуда, со стороны восходящего солнца, неотвратимо надвигалась смерть. Вот шурави уже посыпались с машин и залегли на холмах. Вот танки и БМП навели орудия на беззащитный кишлак. По неуловимой логике войны сейчас рявкнут пушки и в кишлаке миллиарды осколков будут рвать на кусочки стены, деревья, людскую плоть... И, конечно же, первый снаряд они пошлют в эту заметную высокую башню...
   Каир-Хан закрыл глаза, чтобы обратиться к Аллаху в эту последнюю минуту и достойно встретить смерть, как подобает мусульманину и воину. Минута длится, длится, но пушки молчат...
   - Чего вы тяните, шакалы? Стреляйте! - не выдержал он и закричал в сторону ненавистных врагов. Но орудия по прежнему молчали.
   Удивленный Каир-Хан снова стал разглядывать советские машины в свой китайский бинокль. Вскоре в перекрестье попал люк механика-водителя центральной БМП, из которой высунулся долговязый шурави в шлемофоне и с биноклем в руках. "Наверное, командир этих головорезов", - с ненавистью подумал Каир-Хан и вдруг увидел направленные на себя окуляры.
  
  
  
   * * *
  
  
   - Наверное, этот старикан на башне в расшитой чалме и есть местный вождь Каир-Хан", - подумал старший лейтенант Зубов.
   - Сейчас ты отвоюешься, скотина! Стоит мне лишь произнести короткое слово "Огонь!". Но с удивлением заметил, что почему-то не испытывает ни мстительности, ни злорадства. Нет даже обычного боевого возбуждения. В его руках сейчас сила, способная превратить в пыль этот кишлак. Необходимо всего лишь одно его слово: "Огонь!" В бинокль он видел как под башней, где стоял Каир-Хан, нукеры лихорадочно разворачивали на треноге ДШК. Не успеют! Видел, как душманы с дальних позиций кривыми переулками бегут сюда, в непривычную для них сторону, чтобы спешно занять оборону. Не успеют! К тому же им везде мешают мечущиеся в панике женщины, прижимающие к груди детей, старики, волочащие за веревки скотину. И все это сейчас разлетится в клочья! Ну ладно, душманы подохнут за дело, - подумал Олег, ну а женщины за что? За что погибнут дети? Дети! Стоит лишь только подать роковую команду "огонь", и снаряды не будут разбирать, кто с оружием в руках, а кто с ребенком у груди.
   - О Боже! Прав ли я? О Боже! Помоги принять решение! Такое, о котором я потом не буду сожалеть! - мысленно взмолился офицер, вытирая ладонью со лба липкий пот.
   - Не понимаю, что со мною происходит...
  Легкая акварельная весенняя зелень, рвущаяся навстречу солнечным лучам, занавесила обреченный на гибель кишлак. Сквозь такую же зеленоватую дымку Олег увидел непривычно искаженное истерикой лицо подбежавшего Губанова, который кричал.
   - Какого черта мы топчемся перед ними? Ждем, когда духи очухаются? Товарищ старший лейтенант, командуйте: "Огонь!"
   Но, глядя словно сквозь него и как бы отвечая на вопрос, Олег не торопясь надвинул шлемофон, прижал ларингофоны к горлу и скомандовал в эфир:
   - "Беркут-один... два... три... четыре... пять ... Я "Беркут"... Прием! ... Всем по машинам! Мы уходим! Повторяю: у-хо-дим! Прием!
  
  
   * * *
  
   - Они уходят, господин, они уходят! - радостно загомонили нукеры и бросили обниматься.
   Каир-Хан опять прильнул к биноклю и не поверил собственным глазам: шурави без единого выстрела снова взобрались на свои машины, и, взметая гусеницами тучи пыли, быстро скрылись за холмами.
   "Ничего не понимаю", - изумленно бормотал старик, запечатлевая в памяти лицо загадочного командира и бортовой номер его машины.
   "Шестьсот семьдесят семь... Шестьсот семьдесят семь... О, Аллах! Благодарю тебя за чудо! Нет божества, кроме Аллаха, и Мухаммад - пророк его! Шестьсот семьдесят семь..."
   Нукеры удивленно уставились на спускавшегося по лестнице вождя, не понимая слов его молитвы...
  
  
   * * *
  
   Дежурный наблюдатель моджахедов напряг зрение до слез, до ломоты глазниц. Как же надо еще смотреть, чтобы не пропустить этих шурави? Ну как могли Анвар и Салех, дежурившие здесь, на этом же посту, в ту памятную ночь не обнаружить целую колонну? Чтобы искупить позор, обоих своих сыновей расстрелял на глазах у всего кишлака старый Мустафа. Не смерть страшна, позор страшней всего для моджахеда. Хвала Всевышнему, который оградил его родной кишлак от полного уничтожения и чем-то помешал этим проклятым шурави. Как будто что-то шевельнулось там, в лощине. Молодой воин напрягся, как струна, и впился в перекрестье бинокля. Утренняя прохлада уже переходила в удушливую жару, пот щипал глаза, но он не позволил себе даже моргнуть, не отрываясь от лощинки, где показалось какое-то движение. Свободной рукой притянув к себе поближе автомат и нашарив на поясе "уоки-токи", наблюдатель настороженно следил, как за гранью откоса вырисовываются сначала головы, потом полуфигуры и, наконец, в полный рост люди.
   - "Свои", - облегченно расслабился воин и перенес наблюдение на другие холмы.
   Вскоре группа моджахедов, возвращавшихся из ночного рейда, поравнялась с постом. Они шли гуськом, ведя в хвосте цепочки на веревке двух связанных шурави, обреченно опустивших головы с кровоподтеками.
  - Удачным ли был ваш поход, уважаемый Абдувахит? - поднимаясь для приветствия, спросил наблюдатель. Пожилой воин, идущий впереди, остановится, вытер пот тюбетейкой.
   - Хвала Аллаху! Возвратились невредимые. Вдобавок заминировали бойкие места. Да вот этих двух куропаток еще прихватили.
   - Не похожи они на солдат...
   - Я и говорю: куропатки, из гражданских советников.
   - Господин будет доволен вами, почтенный Абдувахид.
   - Надеюсь, - самодовольно улыбнулся командир группы и кивком приказал двигаться дальше.
  
  
  
  
  
   ПРИГЛАШЕНИЕ СТАРОГО ВОЖДЯ
  
  
   Каир-Хану не давала покоя страшная картина того утра, когда на восточных холмах в лучах восходящего солнца выстроились в ряд зловещие вражеские машины и он был бессилен предотвратить беду. Ничто не мешало этим чудовищам испепелить кишлак, превратить его в пыль, уничтожить. Которую уже ночь он просыпается в холодном поту от этого кошмарного видения. Становилась неуютной скрипучая деревянная тахта, и он отправлялся вышагивать по крыше дувала, пытаясь понять причину, по которой не стал стрелять долговязый советский офицер. Испугался? Конечно, Кандибаг для русских не сахар. Не раз они совались сюда, даже большими силами, да уходили, обломав зубы. Но этот ведь знал о своем преимуществе! С тыла зашел, шайтан. Перехитрил. Нет, этот вряд ли из пугливых.
   Тогда - что? Почему он ушел? Пожалел людей? Нет, это просто бред! Шурави никогда не жалели афганцев и если из какого-нибудь кишлака раздавались выстрелы, их самолеты, танки, артиллерия ожесточенно били по нему не разбирая, кто стрелял...
   За две недели с того самого момента Каир-Хан стал как будто другим. Посещают недостойные воина мысли о благородстве, милости к неверным, всепрощении, расслабляющие сердце.
   Вот и вчера, когда Абдувахид привел двух пленных, он не велел их расстреливать, хотя все старейшины этого требовали. "Неужели я их пожалел из-за поступка того командира? А я ведь, действительно, вспомнил его в тот момент... Неужели пожалел? Да нет, седьмой год на этой войне никто никого не жалеет. О, Аллах!. Помоги мне найти ответ!" - тягостно размышлял Каир-Хан.
   Черная афганская ночь молчала. Даже дежуривший во дворе у тяжелого крупнокалиберного пулемета Масуд застыл, как статуя, пока старый вождь шаркал чувяками по крыше.
   - Масуд! - позвал вдруг, словно запнувшись, вождь. - Позови охрану, пусть приведут ко мне сейчас этих пленных.
   - Слушаюсь, мой господин! - согнулся в поклоне афганец.
   Пленных тут же привели и поставили на колени перед Каир-Ханом. Переводя свет фонарика с одного на другого, вождь внимательно вглядывался в испуганные лица ожидающих смерти людей, готовых ко всему. Только зрачки то расширялись, то сужались не то от света, не то от страха. В глазах молодого, на лице которого были размазаны грязные следы пота и слез, появлялись и тут же исчезали отсветы надежды на что-то, а вспухшие разбитые губы как будто что-то шептали. Каир-Хан брезгливо оттолкнул его левой ногой, велев отправить снова в зиндан. Фонарик остановился на бледном лице человека уже в летах, серые глаза которого остекленели, как у слепого, а запекшийся шрам у левого уса рисовал зловещую неестественную улыбку.
   Оставив около себя одного верного Масуда, Каир-Хан велел ему переводить.
   - Я вас не расстрелял, не бросил в яму с голодными собаками, не повесил, как шакалов, на площади только потому...
   Услыхав русские слова пленник ожил. Глаза его стали с интересом перебегать от Каир-Хана к переводчику и обратно.
   - ... что не могу понять поступка одного вашего шурави, напавшего на мой кишлак две недели назад. Он ушел без боя, не стрелял, хотя впервые за всю войну застал меня врасплох. Хочу, чтобы ты разыскал его и передал мое желание встретится с ним. Если это был поступок благородного воина, то он поймет мое желание и придет. Безопасность гарантирую, на мое слово он может положится. Ты найдешь его по этим знакам - он протянул пленнику бумажку с нарисованными на ней карандашом опознавательными знаками и номером боевой машины Олега.
   - Почему вы мне доверяете? Я ведь, вернувшись к своим, могу и не выполнить поручение.
   - Да уж знаю, что не придешь опять сюда, чтобы докладывать о выполнении, - без улыбки пошутил вождь. - Но советую тебе выполнить то, что я сказал. Ведь благодаря ему ты останешься жить.
   - Масуд, лично отведешь его до последних наших постов. Проследи, чтобы живым ушел. Да, спроси-ка его, кем он работает у шурави?
   - Он электрик, господин. Ремонтирует электроустановки, - переговорив с пленником, ответил Масуд.
   - Пусть благодарит Всевышнего, что на его руках нет крови афганцев. - И Каир-Хан снова побрел к своей скрипучей тахте, надеясь уснуть, в оставшиеся часы до рассвета.
  
  
  
   * * *
  
   На берегу реки Кабул стоял советский офицер наедине со своими нелегкими думами. С того момента, как какой-то мужик из гражданских около месяц назад глубокой ночью, отозвав за модуль, пугливо озираясь по сторонам, шепотом передал ему слова Каир-Хана, у Олега в душе беспрестанно тикает часовой механизм адского взрывного устройства. И днем и ночью: тик - тик - тик... "Если не боится, пусть придет. Безопасность гарантирую". "Если не боится..."
   - Боюсь! Конечно, боюсь! - почти кричит мутному Кабулу Олег и швыряет очередной камень. Сюда, на узкую каменистую пустынную полоску берега, отгороженную от модулей густым камышом, он приходит уже не первый раз. Когда "тиканье" становится уже невмоготу, когда, кажется, вот-вот разорвется сердце на две непримиримые половины, одна из которых, искря благородным пламенем, зовет его верить честному слову противника, если ты храбрый воин, - а другая, презрительно окатывает холодом, напоминая виденный как-то подлый расстрел парламентеров, - вот тогда и приходит сюда офицер, швыряет в воду камни, сначала большие, со злом. Потом успокаивается, маленькие гладкие галечки ловко, с причмокиванием, входят в воду, оставляя на ней расширяющуюся, графически безупречно тонкую круговую волну. Галечник, словно четки, успокаивает пальцы, и мысли уже не прыгают, а идут плавно, в ритм речному течению.
   "Бред! Абсурд! Советский офицер идет в логово к душманскому главарю... В гости! На чай! О каком доверии духам может идти речь? Разве для меня, как и для всех шурави, страх плена не страшней страха смерти? Не я ли в горах несколько раз за ночь выпрыгиваю из спального мешка, чтобы еще раз проверить посты? Потому что видел обезображенные трупы уснувших, да так и не проснувшихся советских воинов. И чтобы я поверил "честному слову" душмана?! Я, который целыми днями не выпускает из рук бинокля, никому не доверяя наблюдения, чтобы я поверил?! Он, видите ли, гарантирует мне безопасность... А велика ли гарантия? Сколько было случаев, когда душманы махали белыми флагами, предлагая шурави переговоры, а потом вдруг неожиданно хватали парламентеров или открывали по безоружным огонь в упор. Нет, Зубов ради сиюминутного интереса не поставит свою жизнь на карту. Пошел он к черту, этот Каир-Хан!
   Очередной гладкий круглый камешек - бульк! - ставит точку: решено. Но дьявольская машинка вскоре - тик - тик - тик! - снова напоминает о себе: "Пусть придет, безопасность гарантирую". И опять разгорается искрящая половина сердца. "Ты человек или БМП? - негодует эта половина. - Тебя не как парламентера зовут. И не как офицера. Как человека к человеку! Необычно, непривычно? Да. Но на войне еще и не такое случается... Может ты просто безнадежный трус? У храброго-то каждый шаг необычный. Решайся - и ты откроешь для себя что-то новое в этой жизни, в этих непонятных людях..."
   "Ну да! - гонит вторую волну вторая половина. - А потом, если не вернешься, среди своих, про тебя будут говорить "перебежчик", "изменник", "предатель". У Вовки Губанова отвалится челюсть. Вареник будет искать глазами место, куда бы провалиться. У Ержана надолго, может быть, на всю жизнь замерзнут глаза. А жена и сын?! - подкатила волна к самой горячей точке. - Как им жить потом среди людей?".
   Завораживающее течение Кабула и гладкий галечник только на время дали успокоение. Надо возвращаться, готовить роту к очередному заданию. Слава богу, хоть на этот раз не боевому. И, швырнув на прощание в безвинный медлительный Кабул увесистый булыжник, Олег пошел на прямую, через камыши.
  
  
  
  
  
   ДЖИРГА
  
  
   Над Джелалабадом сегодня мирная, даже праздничная музыка. Это агитмашины через мощные усилители чередованием народных и революционных песен изображают национальное примирение, к которому должна прийти Джирга, заседающая сейчас в здании провинциального совета. Сюда собрались одетые в нарядную одежду представители враждующих сторон. Собрались с утра, по холодку. Но вот уже солнце раскалило броню так, что на ней не усидеть, а Джирга все еще решает, возможно ли вообще это самое "национальное примирение". Их десантно-штурмовая рота несла охрану Джирги. Олег с офицерами роты тоже перешел в тень дерева. Даже в центре города нельзя было ослабить бдительность. Не все главари согласились на переговоры с НДПА, возможны всякие провокации.
   У входа в здание вот уже более трех часов стояла неподвижная, безмолвная толпа афганцев. Укрытые чалмами от солнца, они не помышляли о тени и зашевелились лишь при появлении первых вышедших из двери делегатов, разопревших от духоты. Громкие вопросы, громкие ответы быстро превратились в сплошной рев, утихающий по мере рассасывания толпы на площади.
   - Ну, наконец-то, закончили. Можно снимать охрану.
   Отдав распоряжение подчиненным, Олег направился к своей БМП и обомлел: У его машины стоял Каир-Хан в белоснежной чалме и праздничной одежде. По едва заметному знаку хозяина верный Масуд выскочил из-за его спины и заговорил на ломаном русском:
   - Мой господин приветствует тебя, шурави, и желает с тобой поговорить.
   Не сводя изумленных глаз с Каир-Хана, Зубов машинально кивнул в знак согласия и почему-то непроизвольно приложил ладонь к груди. Глаза Каир-Хана потеплели, он в ответ тоже приложил руку к груди и едва заметно кивнул.
   - Он спрашивает, - учтиво щебетал переводчик, - передали ли тебе приглашение, и если передали, почему ты не пришел?
   "Ничего не передавали - первый вариант. Не знаю, с кем имею дело, - второй. Невозможно прийти незаметно, - третий. Какой еще?" - быстро прокручиваются в голове ответы. Но глаза старика достают до того места, где тикает эта проклятая машинка, и он в такт усиливающемуся стуку отрывисто выдает честные слова:
   - Я не мог... Не решился... Боялся обмана и плена. Для меня плен страшнее смерти.
   Злобная презрительная усмешка исказила только что казавшееся добрым и мудрым лицо Каир-Хана.
   - Конечно! Убивать вы приходите без приглашения. Ничего не боитесь! А когда вас зовут в гости, вам становиться страшно. Запомни, русский, в доме афганца неприкосновенность гостя священна. Я не уроню свою честь даже ради генерала, а не только из-за такой мелочи, как ты. - Чалма старика гордо запрокинулась, и уже в пол-оборота, собираясь уходить, он добавил:
   - Если боишься, можешь не приходить. Я думал, что имею дело с настоящим воином. Но, видно, среди вас таких и нет вообще.
   Масуд торопливо заканчивал перевод, потому что хозяин мог уехать без него и бросился догонять крупно шагающего Каир-Хана. После секундного замешательства Олег решительно направился туда же, остановился напротив уже сидящего в машине Каир-Хана и, твердо глянув ему в глаза, молча кивнул.
   Старый вождь спокойно ответил таким же кивком, и машина унесла его гордый профиль в ту сторону, куда снижались ступени горной гряды.
  
  
  
   * * *
  
  
   "Что же меня подтолкнуло подойти к Каир-Хану и кивнуть? - копался в своей душе Олег, возвращаясь с дежурства - ведь тот уже сидел в своей машине. Пусть бы катился восвояси! Плюнуть и забыть! А теперь вроде как дал обещание! Попробуй-ка его выполни! Но главное - зачем? Разве после этой встречи мы не будем стрелять друг в друга? "Я думал, имею дело с настоящим воином..." Ишь как! Себя-то уж наверняка считает "настоящим"... А не это ли словечко подтолкнуло меня?
  Зубов скрежетнул зубами от досады. - Выходит, поймался на психологический крючок этого старого хитрого душмана. Неужели я такой тщеславный? И это можно "прочитать" на моей морде?".
   Даже предвкушение обеда не вытесняло из души тревожно-слякотную муть. А тут еще и дежурный обдал холодной вестью: звонили из особого отдела, просили зайти к майору Костину. "Неужели что-то заподозрили эти пинкертоны?" - насторожился Олег и стал припоминать кого-нибудь из "особистов". Оказалось, что никого не знает.
   - Входите, входите, товарищ старший лейтенант, - поднялся из-за стола, сияя улыбкой и лысиной, низенький майор в новенькой форме. Здороваясь, майор задержал руку Олега и потянул его к креслу, приглашая сесть. Олег невольно залюбовался кабинетом: полированный приставной столик, вычурный - мрамор с бронзой - письменный прибор, кремовые шелковые шторы с кистями, люстра, холодильник, кондиционер... "Не слабо, - как сказал бы Вовка Губанов. - Так воевать можно. Культурненько. Не пыльненько".
   Майор полистал блокнот, щелкнул пальцем по нужной странице и поднял на Зубова ласковый взгляд.
   - Ну, как дела в подразделении?
   - Вроде все нормально, товарищ майор.
   - Как с неуставными? С мародерством?
   - Бог миловал!
   - Наркотиками ДШБ не балуется?
   - Не замечено. Ребята серьезные. Да вы же знаете, товарищ майор!
   - Конечно, знаю, - самодовольно сверкнул золотой коронкой особист. - Знаю даже, что вы увлекаетесь описанием своих боевых приключений в письмах домой.
   - Я разгласил какие-нибудь секреты? - напружинился Олег.
   - Пока бог миловал, - передразнил его интонацию майор, не скрывая своего превосходства и удовольствия от возможности поиграть на нервах собеседника, вкладывая особый смысл в слово "пока". У Олега от подбородка к ушам прокатились желваки, глаза полыхнули из суженных амбразур век:
   - Вы меня пригласили, чтобы сказать, что читаете мои письма? Так я и без этого знал. Напрасно беспокоились, товарищ майор! Разрешите идти? - офицер обеими руками оперся о подлокотники кресла, чтобы встать, но майор, вдруг потускнев лицом и лысиной, официально жестко проскрипел:
   - Я вызвал вас, товарищ старший лейтенант, чтобы вы дали объяснения по поводу выхода на боевые действия в районе кишлака Кандибаг.
   Пока Олег огорошено изучал новую, какую-то суконную физиономию майора, тот методично пояснял:
   - Странная картина, видите ли, вырисовывается. Подразделение выходит на боевую задачу, умело маскируется, удачным обходным маневром пробирается в тыл противника, и на рассвете незамеченным выходит на рубеж атаки. Ну а потом вдруг неожиданно отходит, не сделав по врагу ни единого выстрела. Как это понимать? Вот вы, товарищ старший лейтенант, и объясните нам, что это: трусость или...
   - Или?... - начал заводится Зубов. - Ну, договаривайте! Или... предательство?
   - Я этого не говорил, но вы довольно точно поставили вопрос.
   Впервые в жизни Олег почувствовал животный страх. Вот он какой! Оказывается, все, что он называл страхом до этого, - и когда в висках стучало "смерть, смерть" на тонущей моторной лодке, и когда у горла торчала финка уголовника, и когда увлеченный своим планом помочь сержанту Маслову ударом гранатами с фланга он вдруг осознал, что сам себя завел в смертельную ловушку, - все это был еще не настоящий страх! Страх - вон он: липкий пот на ладонях, вцепившихся в подлокотники так, что под ними скрипнула увлажненная обшивка из кожзаменителя; тошнотворная волна от живота к горлу, захлебнувшаяся спазмом; тоскливая пустота в душе и голове, в которой мечется отчаянная мысль: "А ведь кто-то заложил, в моей роте тоже есть осведомитель...".
   Казенное лицо майора снова осветилось участливостью, добродушием. Ему хорошо знакомо это секундное смятение почти всех его собеседников, за которым может последовать все, что угодно: кто начнет быстро, захлебываясь, выливать из себя виноватый лепет, кто захрипит и зло уставится глазами, потом из него клещами не вытащить слова, а кто и с остервенелым матом бросится на тебя. В эту секунду надо подставить "громоотвод".
   - Курите, старлей, - пододвинул Костин пачку американских сигарет, снова сияя лысиной.
   Черт его знает, как он "включает" эту штуку: только что была суконная плешь, и вдруг - такой шелковый абажурчик? Как бы то ни было, а "громоотвод" сработал. Олег вздохом подавил раздражение и нелюбезно ответил:
  - Не курю и вам не советую.
   Майор удовлетворенно кивнул: ага, парень, значит с крепкими нервами, можно не церемониться.
   - А я не нуждаюсь в ваших советах, старший лейтенант, - перешел Костин на грубый тон. Вы отвечайте мне по существу. Так что же это было - трусость или преступление?
  - Ни то, ни другое, - успокоено откинулся на спинку кресла старший лейтенант Зубов.
   - Какое такое "другое"? - перешел на крик особист.
   - А вы, значит, не допускаете ничего другого? - Олег уже начинал брать инициативу в свои руки, забавляясь фальцетным криком майора.
   - Молчать! Здесь я задаю вопросы. В бою не бывает "другого". Или трусость, или сознательное предательство!
   - Бывает, иногда бывает - чувствуя свое превосходство над необстрелянным, скрипящим новеньким мундиром майора, твердо сказал Зубов, стирая с подлокотников потные пятна.
   - Любопытно. Просветите, пожалуйста, - начал было ехидничать Костин, но Зубов его оборвал, привстав над столом:
   - Я пожалел людей, товарищ майор.
   - Пожалел? Людей? Каких это людей ты пожалел? - особист даже растерялся на мгновение.
   - Обыкновенных. И наших, и афганцев. И больших, и малых...
   - Что ты несешь? В другом месте расскажешь эти сказки!
   - Моя совесть чиста, товарищ майор, - встал и выпрямился Зубов. - Не нравится, как я воюю, так берите роту и ведите ее сами на боевые действия.
   - Запомните, товарищ старший лейтенант, теперь вы будете под нашим особым наблюдением. Один неосторожный шаг и вы отправитесь под трибунал!
   - Не там врагов ищите! - ответил Олег и, не спрашивая разрешения, удалился, громко хлопнув дверью.
  
  
  
  
   ВНЕПЛАНОВАЯ БИТВА
  
  
   С вершины каменистого хребта вот уже двадцать минут неистово, бессмысленно-агрессивно, без умолку бьет по позициям роты душманский ДШК. Огонь автоматических пушек советских БМП не пробивает каменную ограду, за которой прячутся отчаянные пулеметчики.
   В окуляр бинокля с десятикратным увеличением Олег разглядел мастерски сделанное каменное кольцо не меньше метра толщиной. Моджахеды умели строить такие гнезда, в которых без цемента груда камней как будто превращалась в монолит. Видя эти сооружения, десантники каждый раз удивлялись, не находя меж камнями ни единой щели хотя бы в мизинец толщиной. "Ну что ж, - принял решение офицер - остается последнее средство - противотанковая управляемая ракета". Он с особым почтением относился к ПТУРу, сам, как правило, садился за пульт и еще ни разу не промахивался. Правда этой замечательной ракетой вообще было трудно промахиваться. Прижавшись к окуляру, ротный видел все: и как алая комета, послушная малейшему движению рукояти, неслась к цели, и как там, в "оборонке", этом каменном гнезде, при виде огненного дракона заметались моджахеды, как их, убегающих, снова отдергивало что-то к пулемету. "Прикованные к пулемету смертники", - спокойно констатировал Олег и едва заметным поворотом рукояти вправо "положил" свое оружие точно под стенку "оборонки".
   После взрыва наступила тишина. И в наушниках, и без шлемофона. Вытерев пот со лба и прижав к горлу ларингофоны, он отдал приказ прекратить огонь, хотя и так уже никто не стрелял. Тяжело опираясь на выступы, вылез из башни наружу, спрыгнул на землю и присел у опорного катка машины с теневой стороны.
   - Ну и здорово же вы их! - восхищенно прокричал откуда-то взявшийся Ержан.
   - Да ну их! - устало отреагировал Олег. - Водичка есть, джигит? Дай-ка глотнуть. Пустыня в горле. - и жадно припал к ержановской фляжке, успевая спрашивать между глотками:
   - Раненые есть? Колонна в Асадабад дошла?..
   Допив воду и выслушав подошедших вслед за Ержаном Вареника и Губанова, что колонна, которую они сопровождали, уже на месте, что люди и машины целы, а из потерь только разбитый пулеметом триплекс на 675-й БМП. Зубов вместе с утолением жажды почувствовал неизъяснимую ребячливость, неудержимое озорство. Бросив фляжку вверх и, когда Ержан потянул за ней руки, подсек его одной ногой, другой двинул Губанова так, что тот отлетел метра на три, а руками обхватил Вареника и, повалив, катался с ним по земле, сквозь хохот повторяя украинский выговор: "Трыплекс зломалы, хадюки!". Сколько было хозяйской жалости в гришиной интонации. Никто бы о нем и не вспомнил, если бы были другие потери... Удержаться от смеха невозможно. У командирской машины десантники устроили "кучу малу", заражаясь тем же молодым озорством, радостью живых здоровых людей, которых сегодня миновала участь, постигшая триплекс.
   У потехи свой час. Какое-то кем-то отмеренное время можно кричать, хохотать, волтузить друг друга. И вдруг кончается оно, это беззаботное время озорства. Все, словно по команде, вскакивают и смущенно отряхиваются, оправляя обмундирование.
   - Ну вот и все! - обвел взглядом друзей офицер. - Собирайтесь обратно.
   - Есть! - дружно гаркнули десантники, снова возвращаясь в уставную воинскую серьезность. Получившие недавно звания сержантов и назначенные по представлению Зубова на должности заместителей командиров взводов, Ержан, Губанов и Вареник, быстро проверив людей и оружие, доложили об этом своим командирам взводов, а те по очереди доложили командиру роты о готовности к движению.
   - За мной в колонну марш! - скомандовал в ларингофоны старший лейтенант Зубов, и машины с десантом на броне, лязгая гусеницами и поднимая хвосты густой афганской пыли, двинулись "домой", к Джелалабаду.
  
  
   * * *
  
   "Домой!" И пусть это еще не то заветное "Д о м о й !", которое живет у каждого из них где-то в сокровенном уголке души, все же обратный путь несравним с путем т у д а. Эти два с половиной часа до славного города Джелалабада в расслабленном душевном "кайфе", когда и духота не так давит, и пыль не так горчит, когда уже знаешь, что на пути не должно быть неожиданностей, "броня крепка..." и все такое прочее, горючего достаточно, - эти два с половиной часа превращаются действительно в путь домой.
   Олег раскрыл планшет и положил сверху чистый блокнотный лист. Писать в этой мчащейся, подпрыгивающей коробке было, конечно, невозможно, но для него уже стало привычкой думать о доме, о жене, о маленьком сыне перед листом бумаги.
   В следующей "коробке" у Ержана мысли настраивались на волну многочисленной родни Сарбаевых. Вот спокойное, всегда немного ироничное лицо отца. И тут же вспышка, как красочный слайд - Карлыгаш! Вот милое и заботливое лицо матери. И снова - Карлыгаш! После брата - Карлыгаш. После сестры - Карлыгаш. И наконец она одна - Карлыгаш, Карлыгаш, Карлыгаш...
   А еще дальше, в колонне второго взвода, в кромешной афганской пыли неслась машина с полусонным улыбающимся Гришей, который бережно лелеял за закрытыми веками трогательную картину "родной полоныни", где в предвечернюю пору очень петь хочется.
   А там, в хвосте колонны, разомлев и взопрев в духоте "проклятой" коробки, мечтал о глотке хвойного холодного воздуха далекого Тугулыма Вовка Губанов. Не часто баловала его своим появлением Сонька Прокушева. Да и он не открывал перед ней просторы своей фантазии. А уж если она совала в его мысли свой веснушчатый нос, как сейчас, становилось жарко от пылающих рыжих глаз... Он даже шлемофон сбросил, забыв строгую инструкцию ротного быть постоянно на связи.
   Бежит дорога в Тугулым... То есть, в Джелалабад. Все равно - "домой". Но что это? Вот же поворот к "пункту постоянной дислокации", а колонна несется прямо...
   Губанов, натянув шлемофон, вызвал на связь Вареника.
   - Ты спав, чи шо? - ответил Гриша. - Новий приказ не слухав?
   - Прекратить болтовню в эфире, - пронесся по наушникам злой голос ротного. - Еще раз повторяю для глухих: идем к Кандибагу на помощь "зеленым". Это приказ "ноль первого". Всем соблюдать радиомолчание.
   Олег повел колонну к знакомому сухому руслу, по которому они в прошлый раз скрытно зашли в тыл к душманам. Снова его бросили против Каир-Хана. Вот тебе и встреча, о которой они договорились молчаливыми кивками! "Как и почему столкнула меня судьба с этим стариком? - размышлял офицер. - Какое предопределение в этой случайности? Почему я не могу его воспринимать, как всех, как любого врага? Как многих, кто был под моим прицелом? Как сегодняшние пулеметчики? Сколько их там разнесено моим ПТУРом? Что за сила исходит от этого вождя, которая останавливает мою руку? Сковывает волю? И что это за заколдованное место - кишлак Кандибаг? Расстрелянный, полуразбомбленный, полусожженный, перепаханный снарядами, - он все-таки живет и не сдается. Я мог бы уничтожить их тогда, но словно провидение подтолкнуло: не делай этого, Олег! Не делай!".
   Остановив колонну в сухом русле, он поднялся на холм, с которого был виден и кишлак, и позиции "зеленых", пытавшихся с боем войти в него с северной стороны, бессмысленно паля по не сдающимся дувалам. Тут же подъехал на БРДМе подполковник афганской армии и без обычного приветствия заговорил с советским офицером тоном преподавателя по тактике, тыча пальцем в направлении кишлака:
  - Вы "Беркут", да? Итак, товарищ, ваш рота поставить такая задача - атаковать этот кишлак, овладеть первый рубеж оборона, захватить тот четыре дувал, затем его держать, пока наша батальон прочесать весь кишлак.
   "Не заводись! Терпение!" - приказал себе Олег, подавляя волну раздражения. И все - таки не выдержал:
   - Знаем, как вы их прочесываете - ни кур, ни одеял не остается после вас, - его взбесила наглая "хитрость" подполковника: заплатить за взятие кишлака жизнями не своих солдат.
   - Ваш задача - выполнять приказ! - продолжал поучать афганский офицер. - Разве такой интернационалист?
   "Ах ты, сволочь, - сверлил глазами афганца Олег, - и ты еще будешь меня воспитывать, гнида барахольная! Топчешься тут с двумя батальонами, чтобы потом поживиться барахлом Каир-Хана. Еще и подмогу вызываешь, чтобы на спинах шурави ворваться в кишлак..."
   - Ты будешь атаковать? - уже зло, без акцента спросил подполковник.
   - Нет, не буду! - прокричал ему в лицо свой ответ офицер, просчитывая все, что сейчас произойдет, пока афганский офицер влезал на БРДМ: минут через десять вызовет на связь комбриг. "Ты что вытворяешь? - будет кричать он в эфире. - Под трибунал захотел? Я с тебя шкуру спущу, когда вернешься!"
   - А я и не вернусь, - уже не мысленно, а впрямь, по рации отвечал Олег комбригу в окружении напряженно молчавших офицеров и сержантов.
   - Как это ты не вернешься? - ревел голос комбрига.
   - А вот так. Никто не вернется. Все тут полягут.
   - Что ты несешь? Доложи обстановку, - после секундной паузы спокойно попросил комбриг. После подробного доклада ротного перешел на извиняющийся тон:
   - Мне тут по-другому докладывали. Давят сверху, понимаешь... Мы должны поддержать... Интернациональный долг... и все такое прочее... Прием!
   - Но ведь рота устала. Мы же только что вышли из боя, - начал канючить Олег в надежде, что приказ отменят.
  Прекрати! - оборвал его комбриг. - Подумаешь, бой... Два духа сели над дорогой с ржавым пулеметом. Хотели малость пострелять по воробьям. А ты напал на них со всем своим подразделением. Сам же потом докладывал, что уничтожил этот пулемет одной ракетой. Поэтому теперь не надо уши пеной заливать. Иди и помоги "зеленым", сделай что-нибудь. Но сохрани людей и технику! Иначе уши надеру. Лучше скажи мне чем тебе помочь: прислать вертушки или же предупредить стволы, чтобы были наготове, если нужно будет поддержать огнем?
   - Лучше предупредите артиллерию, - подумав, сдавленно сказал Олег.
   - Ну вот и молодец! Тебя поддержат "Гиацинты" с 306-й артзаставы. Все! Выполняй! Конец связи!
   - Ну шо, товарищ старший лейтенант, пийдем на кишлак? - нетерпеливо спросил Вареник, как только ротный скинул шлемофон. - Воны ж плотный огонь ведут. У лоб не пройти.
   - Помолчи, Гриша, не дергай. И так тошно.
   - Короче, сойди, любезный, с крышки гроба, не дави на душу! - перевел на свой язык Губанов, на сей раз без обычной скоморошьей гримасы.
   "Сделай что-нибудь и не потеряй людей!" Легко сказать! Как тут выкрутиться? И почему я должен бить Каир-Хана, которого я не хочу бить? И почему я доложен помогать этому подполковнику, которому я не хочу помогать?
  И почему вообще я должен с д е л а т ь ч т о - н и б у д ь, если я не хочу э т о г о д е л а т ь?
   - Ну что ж, сейчас я вам устрою "что-нибудь"! - решительно сверкнул глазами старший лейтенант и начал отдавать команды подчиненным.
  
  
  
   * * *
  
   Пока "зеленые" в лоб лупили по дувалам из всего, что у них было, Каир-Хан спокойно взирал с башни на их позиции. Он был уверен в своих командирах, поэтому даже рация вождя молчала в течении всего боя. Любая попытка "зеленых" прорваться в кишлак пресекалась умелым и плотным огнем моджахедов. Но вот он заметил: в сухое русло втянулась колонна бронированных машин шурави. Значит эти собаки позвали на помощь. Тревожно вглядываясь в сопки, среди которых скрылась смертоносная железная змея, он с удивлением увидел выскочившую на вершину холма одинокую машину и соскочившего с нее человека с биноклем. Место открытое, цель прекрасная. Каир-Хан уже потянулся было нажать кнопку рации, чтобы распорядиться "снять" это растяпу, но что-то толкнуло под сердце. Вместо рации он вновь прильнул к биноклю и разглядел бортовой номер боевой машины. "Шестьсот семьдесят семь", - прошептал Каир-Хан, повторяя эту цифру, словно заклинание. Эта цифра уже однажды принесла им спасение, когда оставалось только вспоминать Аллаха. Он видел, как туда подъехал маленький броневичок. Не укрылся от вождя и характер разговора между шурави и афганцем. Так соратники не ведут себя: нервно, надменно, враждебно. "Кто ты, мой знакомец?" - рассуждал про себя Каир-Хан. - Обещал прийти для беседы, пришел для боя. Судя по всему, "зеленый" требовал, чтобы шурави атаковали наши дувалы, а знакомец не хочет рисковать солдатами. Значит, позовут на помощь вертолеты или артиллерию. Минут через десять все станет ясно." Только теперь Каир-Хан вступил в бой.
   Его командиры сами, узнав о бронированном подкреплении "зеленым", бросились усиливать правый фланг, но приказ вождя их обескуражил: не только не укреплять восточную окраину кишлака, но и вывести оттуда всех бойцов, всех жителей. Быстро. Не таясь. На виду у шурави.
   "Если мой знакомец с сердцем и душой, каким он мне кажется, то, заметив наш маневр, перенесет огонь в пустой район кишлака. Дай ему, Аллах, здравомыслия!"
   И вот он, первый взрыв. Вместо стоящего на восточной окраине пустого глиняного склада оказалась воронка, в которую он словно провалился. Трудно поверить, что он не провалился, а завис над воронкой грибовидным облаком пыли. Вождь невольно вздрогнул от оглушительного грохота разрыва. Ему уже было знакомо это грозное и очень точное советское оружие. Кажется, шурави называют его "Гиацинт". Достаточно тому парню, чья машина носит номер 677, точно указать координаты любой цели, и все живое и мертвое там превратиться в пыль. "И эта точка, которая подо мной", - не успел испугаться вождь, потому что обрадовался второму взрыву. Снаряд ударил в давно брошенную неподалеку от того склада подбитую несколько лет назад советским вертолетом и обгоревшую "Тойоту".
   - Правильно, сынок, молодец! - выкрикнул вождь, убедившийся с третьим и последующим взрывами, что его предположения сбываются, что Аллах не лишил его дара читать в человеческом сердце правду. Непонимающе вождь смотрел на возникшего перед ним Масуда.
   - Вы позвали, мой господин.
   "Неужели позвал?" - не мог вспомнить он, чуть смущаясь, не догадывается ли Масуд, кого он назвал "сынком". Поняв наконец, что тот просто услышал голос господина, Каир-Хан отдал распоряжение еще более загадочное:
   - Передай всем командирам - не препятствовать машинам шурави передвигаться, стрелять только поверх голов.
   Неповорачивающимся языком Масуд втолковывал по рации приказ вождя, который не обсуждают. Командиры не обсуждали, но по бесконечным уточнениям Каир-Хан с усмешкой отмечал, как трудно доходит до них смысл приказа. "Живы останетесь - вот весь смысл, ослы тугодумные", - беззлобно ругнулся на своих вождь, теперь уже без страха, почти с восхищением глядя на работу "Гиацинтов".
   Перепахав восточную окраину тяжелыми снарядами, шурави развернутой цепью машин показались на холмах и лавиной кинулись на опустевшую часть кишлака. Виляя между огромными воронками, они, не снижая скорости, прошли восточной окраиной и снова свернули в сторону сухого русла. Поднявшиеся было вслед за ними цепи "зеленых" вынуждены были снова залечь, а затем и вообще отступить. "Сынок", - хрипло повторил Каир-Хан и тяжело опустился на ступеньку башни, сжав в кулаке халат на груди, где зловеще и беспощадно кто-то сдавил сердце железными пальцами.
  
  
  
   ЧЕСТНЫЙ РАЗГОВОР
  
   Приказ о прекращении боевых действий ротный получил, когда уже снова был в сухом русле. "Прикрывать отход батальонов народной армии", - раздраженно повторил он приказ офицерам и сержантам. Это означало: афганцы уйдут спать в свои казармы, ну а советской роте здесь еще и ночевать придется.
   Сумерки сгущались быстро и по мере наступления темноты утихал бой. "Зеленые" ушли в Джелалабад. Немного отступив от кишлака, укрывшись за холмами и пересчитав людей, Олег приказал устраиваться на ночлег, расставить посты, а сам, забравшись в десант БМП, как обычно, укутался в спальный мешок. Голова гудела, словно телеграфный столб. Целые сутки нервного напряжения двух боев, длинных маршрутов истощили все силы. Скрытая игра со штабом, с "зелеными", да и со своими ребятами давалась ему нелегко. "Зато нет даже ни одного раненого. И все прошло правдоподобно", - удовлетворенно хмыкнув в темноте, подвел итоги офицер, отдаваясь усталости и уже проваливаясь в сон, в котором продолжались и пальба, и треск наушников, и жара, и пыль. Вдруг сердце сжала смутная тревога, что Каир-Хан ничего не понял и сейчас смеется над недотепой - шурави. Вдобавок за броней машины он услышал приглушенный разговор:
   - Ну насмешили мы духов сегодня, - ехидничал Губанов. - Сколько снарядов по пустым дувалам выпулили! Слышь, Ержан, ты знаешь, сколько стоит один такой снаряд?
   - Да пошел ты! - устало огрызнулся тот. - Не дороже твоей головы. А она у тебя пока цела. Ты бы лучше стрелять научился, а то и по пустым дувалам так и не попал.
   - Ну ладно, - не унимался Вовка, - пусть по пустым. Но штаб зачем обманывать? Мол, "Головы поднять нельзя... патроны на исходе..." А патронов-то у нас еще на месяц боя хватит.
   - Слухай, Ержан, - ввязался в разговор Вареник, - треба пидсказать командиру, нехай взвод Губанова преобразуе в "ударную группу рейнджеров". Ось буде гарно! Нехай воны в лоб атакуют. А мы ще поживем.
   На сей раз Губанов не ответил. В тишине послышался приглушенный голос наблюдателя с башни соседней БМП:
   - Пацаны, слева духи.
   - Где, сколько? - подскочили сержанты.
   - Метров двести от нас со стороны кишлака, - не отрываясь от бинокля ночного видения, доложил наблюдатель. - Один без оружия, двое вооруженных.
   Ержан с шестью автоматчиками сразу же выдвинулся вперед. Глухо залязгав затворами, группа приготовилась к бою. Но духи повели себя странно: спрятавшись за камнями, вдруг все трое одновременно замигали фонариками. Кто-то из ержановской шестерки не выдержал и шарахнул очередью по огонькам. Оттуда закричали:
   - Эй! Шурави! Не стреляй! - и еще чаще замигали фонариками.
   - Прекратить огонь! - скомандовал Ержан, догадавшись, что это парламентеры, и звонко крикнул в темноту:
   - Э-эй, бача! Иди сюда, не бойся.
   Огоньки стали приближаться, и вскоре из темноты вышли на десантников трое афганцев. Сдержанно поздоровавшись, старший попросил провести его к "командору".
   Разбуженный Олег никак не мог понять, откуда пленные. Услышав имя Каир-Хана, он наконец-то шагнул из тревожного сна в ужасную явь: Каир -Хан приглашал "командора" для разговора, в километре отсюда, в сухом русле. После кошмарного сна можно проснуться и облегченно вздохнуть. А тут не знаешь, как унять нервную дрожь, какое принять решение. Но обстоятельства такие, что решение может быть только одно - идти. Игра зашла далеко. А игра ли это? Может быть, это и есть настоящая жизнь - разговаривать с врагом. А все остальное - вся эта война, маршруты, ловушки, маневры, дувалы - и есть дьявольская игра?
   Но рассуждать некогда, надо идти. Оставив Вареника за старшего, наказав ему не докладывать об этой встрече по рации и прийти на помощь в случае чего, велев Ержану с шестеркой автоматчиков сопровождать его, ротный жестом показал афганцам: ведите.
   Минут через пятнадцать группа остановилась у обрыва. Афганцы дали понять, что дальше надо идти без сопровождения. Олег обнял Ержана и зашептал ему в ухо:
  - Слушай меня, Ержан. Я встречаюсь с Каир-Ханом. Страшно, но я должен идти. Если поймешь, что это ловушка и меня попытаются захватить, бей с пулемета в самую гущу. Меня не жалей. Смерть для меня лучше плена.
  - Да вы что?! Товарищ старший лейтенант! - отшатнулся в ужасе Ержан, но Олег прикрыл ему рот ладонью.
  - Сделай, как я тебя прошу. И я прошу тебя об этом потому что ты - мой друг. Другого выхода у нас не будет. Иначе скажут, что я ушел добровольно, - вколотив в сознание Ержана неотвратимые истины, ротный стал спускаться с обрыва вслед за афганцами.
   Он понимал душевное смятение деликатного Ержана, который сейчас прижимается к резиновому прикладнику ночного прицела и не будет спускать со своего ротного слезящихся глаз. Если это прощание, то хотелось бы проститься не так, не наступая командирским сапогом на нежную душу. Но что делать? Как ни странно, но именно Ержан с его обостренным чувством долга способен выполнить этот трагический приказ. Такой приказ не каждому дано исполнить. Губанов в истерике начнет дырявить небо, у Вареника одеревенеет палец и не нажмет спусковой крючок.
   Офицер оглядел неширокий каньон, который высветила в этот момент луна. Где-то там, на теневой стороне, Каир -Хан. Он меня видит, я его нет. Все по правилам военной предосторожности. Тоскливо и пронзительно заныло сердце: "Зачем я здесь, в самом центре Пуштунистана, без оружия, под этой мертвой луной? Чего я ищу и какой в этом смысл? Что меня ведет? Почему я доверяю врагу? Ведь здесь, в этом каньоне, может быть мой конец. Скоро. Через минуту. Сейчас. Даже струсить и уйти уже невозможно. Хорошо, что Ержан держит нас на прицеле..."
   Из тени на лунный свет вышла группа людей. "Почему так много? - похолодело в груди. Олег четко представил, как напряглись и побелели фаланги пальцев у Ержана на пулемете.
   Негромкий старческий кашель, несколько афганских слов, трое остановились, двое продолжили медленное движение навстречу. Олег уже узнал Каир-Хана и его неизменного спутника Масуда. Отлегло от сердца, словно своих увидел. "Своих", - подъехидничал сам над собой.
   Рукопожатие. Молчание. Пристальный взгляд глаза в глаза. Еще молчание. Наконец, посыпалась глуховатая, с придыханием афганская речь. Масуд переводил:
   - Как мал этот мир, командор. Но как много в нем горя! Зачем такие молодые и красивые парни, как ты, не трудятся мирно на родине, а далеко от нее, в чужой стране, творят убийство и насилие? При этом свои жизни подвергаете опасности.
   - Мы выполняем интернациональный долг, - вполне официально, как и подобает на переговорах, отвечал офицер. - Нас сюда пригласил афганский народ.
   Глаза Каир-Хана сверкнули холодным лунным блеском:
   - Афганский народ это мы, а не продажные политики Кабула. А мы вас сюда не звали!
   - Вы сжигаете школы, убиваете и грабите тех, кто подчиняется новой власти.
   - А вы бомбите наши кишлаки за то, что мы не хотим, чтобы нами помыкали из столицы. Пока живы пуштуны, мы будем бить вас, оккупантов, - спокойная речь вождя брызнула эмоциональным всплеском.
   Олег решил держаться на равных, не давать спуска. Поэтому тоже повысил тон:
   - Вы не сражаетесь! Вы убиваете в спину! Прикрываетесь женщинами и детьми! Глумитесь над трупами наших бойцов!
   Ярость старика нарастала.
   - Если вы пришли защищать афганский народ, то лучше защищайте нас от кабульских шайтанов, попирающих законы Аллаха и обычаи предков. А вы давите нас танками. Моджахеды, может быть, иногда и глумятся над трупами, а вы глумитесь над живыми.
   - Кто давит людей танками? - тоже перешел на крик Олег. - Мы сражаемся честно. Я не раз видел спины ваших "борцов за веру". Я солдат! Выполняю приказ своей Родины! Мы воины, а не бандиты и не оккупанты!
   Близкий разрыв НУРСа опрокинул всех троих на землю. В пылу спора они не услышали приблизившихся со стороны Джелалабада патрульных вертолетов, невидимых в темноте. Вертолеты периодически наугад били ракетами в "предполагаемые места прохода душманских караванов".
   Каир-Хан, кряхтя, с помощью Масуда, поднялся, отряхнулся от пыли и плюнул в сторону рокота вертолетов. Олег присел на камень и стал вытирать с лица кровь: посекли камешки от взрывной волны. Спор прекратился сам собой. Старик, сердито сопя, ходил взад-вперед, заложил руки за спину. Олег поднялся с решимостью попрощаться и уйти. Но Каир-Хан неожиданно заговорил по-домашнему спокойно, словно продолжил приятельский разговор:
   - Послушай, командор, мы не переубедим друг друга, но при этом надо оставаться людьми. Судьба распорядилась так, что мы должны воевать друг против друга, каждый уверенный в своей правоте. Ты не похож на других шурави, и я к тебе испытываю доверие. Тебе, как и мне, противно убивать ради самого убийства. Иначе не тратил бы столько снарядов на пустой дувал, - вопросительно улыбнулся старик, ища на лице собеседника подтверждение своей догадки. "Ага, понял, значит", - в ответ улыбнулся Олег, и этот обмен улыбками как обмен верительными грамотами, стал кульминацией переговоров. Земля, небо, луна, каньон, видимые трое моджахедов у теневого обрыва, невидимые шестеро автоматчиков с Ержаном на обрыве за спиной - все стало обычное, привычное, н е с м е р т е л ь н о е . Ержану не нужно будет нажимать на спусковой крючок.
   - Все в воле Аллаха, никто не знает, где и как будет сводить нас судьба. Возьми, командор, вот это... - Он достал из складок накидки портативную радиостанцию "уоки-токи". - Она настроена на мою волну. С ее помощью тебе будет легче вести п р а в и л ь н ы й огонь. - Каир-Хан уже откровенно закреплял достигнутый договор цепким сверлящим взглядом. "Вот оно что..., - опять тревога кольнула сердце. - Он же мне предлагает сговор... А разве я его уже не веду? А разве его не подтвердил прошедший бой? Брать или не брать радиостанцию? Опять надо принимать решение под пристальным взглядом".
   Зубов отвел глаза, сунул рацию в карман комбинезона и спешно попрощался.
  
  
  
  
  
   ГАУПТВАХТА
  
   - Склад на краю "зеленки"? - поразился Зубов. - Не верю! Духи никогда этого не делали. Это ловушка, и я в нее не полезу.
   - Пойдешь, говорю! - глаза комбрига полыхнули яростью. - Сведения от надежного человека, - чуть сбавляя тон, добавил он (посылать роту на опасное задание с криком и руганью - себе же хуже).
   - Неужели забылось, товарищ подполковник, как такой же "надежный человек" завел нашу роту на гибель? - голос Олега зазвенел натянутой стрелой.
   - Вы же десантники, старлей! За этими РСами ходите порой черт знает куда, а тут под самым носом и охраны всего человека четыре...
   - Не делают духи складов в открытом и легкодоступном месте.
   - Пойми ты, старлей-дуралей, ракеты эти - для ночного обстрела Джелалабада. Поэтому и притащили их так близко. Не успеешь взять сегодня, завтра они сами сюда прилетят.
   - Но, товарищ подполковник...
   - Молчать! - не выдержал корректного тона комбриг. Одно из двух: или идешь в Сурхруд и забираешь этот склад, или пойдешь под трибунал за невыполнение приказа!
   - Есть! - вяло козырнул старший лейтенант Зубов, поняв, что "демократизм" комбрига исчерпан. Надо повернуться кругом и идти выполнять приказание. Но он продолжал стоять, уже прокручивая в уме детали предстоящей операции.
   - Ну, чего тебе еще? - удивленный паузой, спросил комбриг.
   - Придайте, пожалуйста, танки. Хоть парочку. Для усиления роты.
   - Ладно, ступай отсюда. Будут тебе танки.
  
  
  
   * * *
  
   И поползла бронированная змея в сторону ГЭС "Дарунта", сквозь пыль отражая горячие лучи полуденного солнца, настороженно ощетинившись вправо - влево стволами автоматических пушек и оружием облепивших броню десантников. Колонну роты возглавляли танки. Олег сидел над гусеницей первого из них, левой рукой держась за габарит. Движением ладони правой у лица механика-водителя каждые несколько секунд ротный показывал тому куда вести сорокатонную машину, сам выбирая направление движения. Конечно, можно было просто восседать на командирской БМП, командовать движением по рации и ехать вслед за танками по безопасной колее. Но он не мог так поступать, ему казалось будто этим он как будто спрячется за спины воинов-танкистов, а эта мысль была для офицера попросту невыносима. Как командир подразделения, он лично отвечал за всех и все. За жизнь людей, за боевую технику, за конечный успех своей миссии. Поэтому-то он сознательно уселся здесь, прямо над гусеницей впереди идущего танка, чтобы лично выбирать маршрут движения, а в случае подрыва сразу понести ответственность за допущенную ошибку. Кроме того, так было легче выбирать дорогу, а для езды по заминированной местности нужно иметь особое чутье. Здесь действительно было смертельно опасно, так как на подступах к Сурхруду мин, наверно, стало уже больше чем камней. Поэтому Олег не ездил там, где ездят "нормальные люди", он вел свою колонну только по еще нетронутому грунту, предпочитая плохо ехать, тщательно выписывая кренделя и змейки в клубах взметаемой гусеницами пыли, чем хорошо подлететь на заложеной духами мине, а ранее наезженную колею пересекал лишь под прямым углом. Сегодня это был уже довольно опытный, "матерый" командир, но так, конечно, было не всегда. Прибыв в Афганистан, он, как и все другие необстрелянные новички, тоже нередко поначалу совершал серьезные ошибки, поскольку не имел практического опыта ведения войны. Он часто с благодарностью вспоминал всех тех, кто научил его различным хитростям войны, подсказывал какое-либо оптимальное решение, удерживал его от роковых шагов. К примеру, он довольно много почерпнул из опыта своего друга - командира 3-й ДШР, старшего лейтенанта Игоря Сергеева, всегда уравновешенного и уверенного в своих силах профессионала, не терявшего хладнокровия даже в самые страшные моменты боя. С улыбкой вспоминал отчаянного замполита этой роты Сашу Олифиренко, который вечно, как Кощей Бессмертный, шел в горах впереди, положив автомат на плечо как мотыгу, возглавляя дозорную группу десантников. Часто в шутку его называли "неправильным замполитом", который вместо нелюбимой им политработы обычно лез в самую гущу боя. Вспоминал бесстрашного начальника штаба десантно-штурмового батальона капитана Рахманова, личным мужеством не раз спасавшего отчаянное положение десантников. Вспомнил геройски павшего в бою с иностранными наемниками заместителя командира 2-й ДШР, которому, пока Олег был в отпуске, в бою гранатометом выбило позвоночник, когда он поднимал бойцов в контратаку. Вспомнил он и других офицеров, учивших его воевать, и живых, и, к несчастью, погибших, передавших ему по крупице науку реального боя, этот бесценный опыт, не зависящий от звания и должности. Вспомнил тех, с кем бок о бок сражался на древней афганской земле, всех друзей-офицеров: Мирзу и Сергея, Володю и Сашу, других командиров взводов. Каждый внес свою лепту в его становление. Спасибо им за то, что он сегодня жив, спокойно и уверенно командует в бою своим подразделением. Именно этот опыт и подсказывал ему сейчас, что что-то тут нечисто с этим складом на краю зеленки. Время от времени Олег поглядывал на сидевшего среди солдат афганца. С самого начала его не покидало предчувствие обмана. Но командование бригады почему-то верит этому "наводчику". "Делу Саурской революции предан...", - вспомнились слова из характеристики. "Предан..." Преданность и предательство, к сожалению, проверяются только в бою. Вспомнился покойный Мухамед-голь, с которым зашли в роковую ловушку. "Интересно, почему я тогда заступился за него перед Шпагиным, который в момент прикончил бы его? Ситуация была нервная. Не до сантиментов. А мне почему-то было ясно, что Мухамед-голь не провокатор. Сейчас же нет причин, а я не верю этому проводнику".
   Остерегаясь мин, Олег опять подал команду резко изменить направление движения влево и увидел, как заерзал афганец, но постепенно успокоился, видя, что "змея" все же приближается к Сурхруду. Да, подозрение в ловушке не проверишь, пока беда не грянет. Вот и Ержан буквально не отходит от афганца. У парня безошибочная интуиция. Да и у самого Олега, как и у всех, кто больше года воевал в Афганистане, выработалось свое, "десятое" чувство - чувство присутствия врага. Помнится, Шпагин говорил, что у него вдруг глаза начинали слезиться, как от дыма, если приближалась опасность, хотя вокруг еще не было признаков духов. У кого-то ладони начинали потеть, у кого лицо гореть, один признавался, что духов печенкой чует: как заноет, значит они где-то тут. А у Олега напрягался позвоночник, нудно, тягуче, до ломоты. Потом в бою это проходило, вернее, попросту не замечалось. Но перед боем или с приближением опасности срабатывал этот "миноискатель". Вот и сейчас "прибор" подавал сигналы. Но не арестуешь же проводника только потому, что, мол, "моя спина подсказывает..."
   Поворотом вправо старший лейтенант Зубов подвел колонну к сурхрудской "зеленке", только совсем не так, как нанесли ему на карту штабные стратеги. Колонна поднялась на сопки в километре от кишлачной зоны. Спрыгнув с брони, Олег стал в бинокль разглядывать "зеленку".
   - Не туда смотри, командор! - услышал он за спиной голос афганца.
   - А куда? - обернулся к пуштуну Олег.
   - Вон туда! - вместе с наводчиком замахали руками Губанов и Вареник, возбужденные предвкушением удачи.
   - Бачите, чотыре духа. Мий взвод зараз визьме!
   - Очередь моего взвода! - протестовал Губанов. Только Ержан никуда не рвался. В его глазах Олег прочел то, что и его мучило, - сомнение. Уж слишком беспечно оставлен этот соблазнительный склад. Не иначе как в "зеленке" их ждала засада.
   - Пайдем, командор! - торопил пуштун. - Харашо пайдем. Вот столко охранник! - и показывал растопыренные четыре пальца.
   Ротный опустил бинокль и присел чуть в стороне на валун. Позвоночник ныл, гудел, как телеграфный столб. "Чую ловушку. Чем доказать? Жизнями солдат? Ну, нет! Не стану рисковать жизнями своих ребят ради этих паршивых РС. Если они там действительно есть, то пусть взлетят на воздух".
   Приняв решение, он резко выпрямился, велел позвать к себе операторов БМП и наводчиков танковых пушек. Командиры взводов, Вареник, Губанов, Ержан и пуштун недоуменно переглядывались. Такого еще не было, чтобы боевое задание проходило мимо офицеров и замкомвзводов. Им оставалось только наблюдать, как ротный что-то втолковывал операторам и наводчикам, тыча пальцем в "зеленку".
   Получив задание, солдаты веером рванули от ротного к своим машинам и через минуту вся броня загрохотала канонадой.
   Ержан рванулся за пуштуном, который побежал к Олегу с криком:
   - Не надо стрелят! Идти надо! Там мирный житель!
   Офицер, не глядя на пуштуна, протянул ему бинокль. Но тот, буквально побелев от ненависти, отступил на шаг и рванул нож из чехла. Ержан ткнул ему в спину ствол автомата:
   - Не дергайся, душара! Пристрелю!
   Афганец заметался, суетливо нашарил в кармане апельсин и разрубил его пополам, будто для этого и вытаскивал нож. Угодливо протянул половину Ержану, но ее взял повернувшийся к ним офицер.
   Оставшиеся без дела десантники с открытыми ртами, чтобы меньше глохнуть от канонады, смотрели, как над "зеленкой" поднимались клубы пыли, гари, копоти и не заметили, когда наступила тишина. Все произошло неожиданно быстро, ураганно, как бы отстранено от них. Словно бы фильм посмотрели. Внезапно в воздухе раздался громкий треск и появилось облако разрыва. Потом еще одно! Еще!
   "Духи палят с хребта из безоткатного орудия, но дальности пока недостает. Сейчас минут за пять перебегут поближе к нам и снова вмажут. Надо уходить" - подумал Зубов и подал команду на отход. Геройски рвавшиеся в бой Губанов и Вареник не смотрели друг на друга. Ержан не сводил глаз с пуштуна, который словно тихо свихнулся: то злобно сверкнет глазами, то заискивающе улыбнется, то побледнеет, то почернеет...
   Оставляли за спиной столб пыли и дыма над тем местом, где был или же не был склад.
  
  
  
   * * *
  
  
   Комбриг даже не делал попытки держать себя в рамках приличия:
   - Идиот! Негодяй! - кричал он, размахивая руками. - Тебе что было сказано? А? За-хва-тить этот склад, а не просто его уничтожить! Кто разрешил менять приказ? Под суд пойдешь! Из партии вылетишь! Сейчас же под арест, товарищ старший лейтенант! Немедленно!
   Стоявший у двери Олег вдруг двинулся всей своей громадой на подполковника. Тот даже отшатнулся в сторону. Не обращая на него внимания, и медленно стягивая с себя нагрудник с боеприпасами, Олег подошел к столу для совещаний, за которым со зловещим видом восседал, постукивая по блокноту авторучкой, майор Костин. Положив автомат и нагрудник на стол, он наклонился над особистом и устало проговорил, словно давая поручение подчиненному:
   - Майор, проверьте это дело обстоятельно. Проверьте афганца-наводчика. Как человека вас прошу. Не мог я ошибиться.
   И разогнувшись, почувствовал облегчение в позвоночнике.
  
  
  
   * * *
  
  
   Низкий потолок гауптвахты, казалось, придавил воздух, сжал его до невозможной температуры и духоты. Старший лейтенант Зубов повалился на кровать и закрыл глаза. Вошедшие вслед за ним комендант гаупвахты и его помощник - старый прапорщик и молоденький сержант-акселерат, на голову выше прапорщика, - робко стояли у порога, как бы ожидая от офицера команды.
   "Ну, чего вам? Вы тут командуете, а не я", - подумал Олег, расстегивая ворот. Прапорщик, дождавшийся обращенного на себя взора сердитого офицера (а кто на гауптвахту идет весело?), лицом, плечами и всей фигурой изобразил сожаление, что ничем не может облегчить положение "посаженного".
   - Я тут... это... завтра в отпуск... Так вот... сержант Носков, - отрекомендовал он долговязого, стоявшего за спиной.
   - Тебя как звать-то? - спросил Олег Носкова, когда, чуть потоптавшись и не услышав от "посаженного" никаких прощальных слов, прапорщик удалился.
   - Василий, - хрипло прокашлял сержант.
   - А чего у тебя, Василий, лычки на погонах выцветшие?
   - Такие дали.
   - Ты вот что, Вася. Позвони-ка в ДШБ, найди Губанова из 1-й ДШР и передай ему что ротному в зиндане очень жарко.
   Василий, понимающе улыбнулся: все знают балагура Губанова. В нынешнем положении старшему лейтенанту только юмором и спасаться, а он, Василий, понимает и одобряет шутку.
   - Ты меня понял, Вася? - строго, не отвечая на его улыбку, спросил офицер и отвернулся к стенке, показывая, что будет спать.
   В скукоте гауптвахты такое поручение для дежурного просто подарок судьбы, развлечение. Предвкушая веселую болтовню с Губановым, сержант тихонечко прикрыл дверь камеры (на гауптвахте двери офицерских камер на ключ не запираются) и вскоре позвонил, куда просили.
   - Передай старшему лейтенанту, что опахало обеспечим, - серьезно пробубнил Вовка.
   - Гы-гы-гы - попытался включиться в Вовкин юмор Вася, но озадаченно услышал зуммер отбоя. Вспомнив, что сегодня суббота, значит в клубе гонят киношку, он побежал туда, раз с Губановым "кина" не вышло.
   Вернувшись, Вася, с изумлением увидел вделанный в стену камеры кондиционер. На дверной ручке - картонка с надписью "Не мешайте отдыхать!"
  Плевать Вася хотел на это неуставное объявление! Он решительно потянул за ручку, сорвав картонку, и еще больше изумился. Над кроватью появилась полка с книгами, на тумбочке японский магнитофон, на полу рядом с ящиком минеральной воды свистел электрочайник.
  -Захади, дарагой, гостем будешь! - широким жестом с кавказским акцентом пригласил арестованный Васю и принялся открывать банку "Си-си". - Ну, как дела на воле, Вася? Что-нибудь слышно обо мне?
   Вася ошалело крутил головой, оглядывая весь этот не гауптвахтный комфорт, и молчал. Наконец, в нем вызрела реакция:
  - Товарищ старший лейтенант, а как же это? Ведь не положено. Меня ж посадят самого, если узнают.
  - А ты никому не говори.
  - Как же не говорить? Ведь начальники караула...
  - Каждый начальник караула внезапно может оказаться на моем месте, - загадочно проговорил Олег Степанович. - Ладно, Вася! Бог не выдаст, свинья не съест. Иди, я спать хочу.
   Еще не было в его сознательной жизни столько сна подряд. Убаюкивало мерное рокотание кондиционера, холодные струи заставляли кутаться в одеяло, дремота благостно растворяла в груди горький комок обиды и тревоги. В мареве сонных грез всплывали лица жены и сына. Не просыпаться бы!
  
  
   * * *
  
   Советские чекисты все же "раскололи" этого "наводчика". По сговору с душманами он вел десантно-штурмовую роту Зубова в ловушку. Когда об этом доложили комбригу, в глазах того засветилась радость, что его офицер не виноват, а из открытого рта должен был вот-вот вырваться крик радости, но так и застрял, захлебнувшись в досадливом кряке.
   "А как же быть теперь с посаженным на гауптвахту бунтарем? Что предпринять? Послать кого-нибудь, чтобы передал ему приказ об освобождении? Но надо знать характер этого строптивца. Откажется выходить, стервец. Потребует "наказания виновных, восстановления попранной справедливости". Чего доброго, в Кабул "телегу" накатает, мол, боевого офицера "с грязью смешали". Придется сходить самому, хоть это неприятно. Не пристало комбригу перед каким-то ротным извиняться. Мало ли что бывает?! Ну накричал, оскорбил... Мне, что ли не приходилось? В армии да в боевой обстановке... Проглоти и не кашляй! А перед этим, видишь ли, надо расшаркаться. Да и еще не известно, соизволит ли его светлость принять извинения. Ишь, какое поколение пошло", - рассуждал сам с собой комбриг, а ноги несли на гауптвахту.
   По старой командирской привычке он начал с разноса выскочившего ему навстречу с рапортом начальника караула. Всегда найдется статья Устава гарнизонной и караульной службы, которую в точности не выполняют. Переходя от камеры к камере, ожидая за каждой очередной дверью арестованного офицера, распекая зычным баритоном начальника караула, комбриг уже разговаривал с ним, зная, что тот его слышит.
   - А ты не ерепенься, не ерепенься! Подумаешь, какие мы нежные! Сделал начальник замечание - мотай на ус и претворяй!
   Открыв предпоследнюю дверь, комбриг сразу догадался по негауптвахтному комфорту о его неуставной самодеятельности и обрадовался возможности позубоскалить, с юмора легче начинать тяжелый разговор.
   - А это что у вас тут, товарищ начальник караула? Филиал санатория "Фирюза"? Или кабинет интенсивной терапии?
   - Никак нет! - подавленно, механически отвечал начкар, которому не до юмора.
   - Кто здесь сидит? Или лежит? - взглянул на завернутую с головой в одеяло мумию на кровати, как можно равнодушнее спросил комбриг.
   - Старший лейтенант Зубов, товарищ подполковник.
   - Где вы видите старшего лейтенанта? Если бы Зубов был здесь, он приветствовал бы своего комбриг, как положено по Уставу, так или нет? А здесь, как видите, никого нет.
   Комбриг прошел к кровати и неожиданно плюхнулся на спину арестованного. Увесистый, в сотню килограммов "аргумент" подполковника весьма озадачил пробудившегося арестованного. Ничего лучше не придумав, Олег решил молча терпеть.
   - У-уф! Отдохнуть немного здесь от жары, что ли? - устраиваясь поудобнее, сказал комбриг и попросил начкара открыть бутылку минеральной воды.
   - Вы для чего сюда поставлены, товарищ прапорщик? - между глотками рассуждал подполковник. - Если вы заявляете, что в этой камере находится Зубов, а его здесь нет, то как мне вас понимать? - Начальник караула и хлопающий глазами над его головой Вася отвечать, естественно, не могли. А комбриг загадочным беззлобно-ворчливым голосом продолжал:
   - Если перед вами отбывающий наказание офицер, то вы обязаны его содержать в строгости и никуда отседова не выпускать. А если вы откуда-то узнали, что старший лейтенант ни в чем не виноват, создали для него комфортные условия да еще и самовольно отпустили с гауптвахты, то значит - что? - вы превысили свои полномочия.
   Намек подполковника дошел до Олега, радостная волна надежды подбросила его и скинула комбата со спины.
   - Ба! - притворно радостно воскликнул комбриг. А Зубов-то и вправду здесь! А я-то думаю, куда же наш герой запропастился?
   Слово "герой" еще больше вселило в Олега уверенности, что комбриг пришел не зря, что обвинения будут сняты, но он все же сдерживал себя в напряженном недоверии.
   - Идите-ка, ребята, по своим делам, - махнул комбриг в сторону повеселевших караульщиков. - А ты вставай, давай поговорим.
   - Чего тут говорить! Читайте приговор.
   - Ну, приговор так приговор! Вот твой партбилет, удостоверение личности. Ты оказался прав: они нам провокатора подсунули... Давай забудем, что наговорили в сердцах. Да и некогда сейчас. Завтра опять выходишь на задание.
   Выслушав комбрига старший лейтенант Зубов, вытянулся перед ним по-уставному. По увлажненным глазам офицера подполковник понял, что прощен, что извинений формальных не требуется и крепким мужским рукопожатием инцидент был полностью исчерпан. Олег глубоко уважал своего командира. Да, тот был строг, порой бывал и груб, но на его справедливость всегда можно было положиться. Это уже не раз спасало Зубова от крупных неприятностей. Спасло и в этот раз. Олег давно заметил, что за напускной суровостью комбрига проглядывается добродушная натура. Это был, как в войсках говорят, "настоящий мужик", - человечный, надежный, от ответственности за ЧП не уходивший и карьеры себе на крови подчиненных не делавший. Глянув в глаза друг другу офицеры - старший и младший, поняли все без лишних слов. Еще мгновение, и они обнялись бы, но тут комбат, откашлявшись, сказал своим обычным ехидно-насмешливым тоном:
   - Ну все, товарищ старший лейтенант! Иди в свое бардачное подразделение, обезумевшее от ужасов мирной жизни, и готовься к завтрашнему боевому выходу! А то разлегся тут, бездельник. Отдыхает! Комбриг за него должен воевать!
  
  
  
  
  
   ТАКТИЧЕСКАЯ КАРТА
  
   Афганистан... Афган... Скоро два года, как Олег, в этом прокаленном, пропыленном, иссеченном и заминированном краю. Вот он, этот край, перед ним, во весь стол. Вернее, не весь Афган, а только три провинции, где по всем азимутам два года он шнырял со своими десантниками. Нанеся на карту последний тактический знак, Олег потянулся и посмотрел в окно. Ночь было еще непроглядна, особенно из освещенной комнаты, но, даже не глядя на часы, он понял, что рассвет близок по едва заметной окантовке гор.
   Мысль нанести на карту весь свой боевой опыт, чтобы заменщики не тыкались, как слепые котята, пришла перед сном и подбросила его с постели.
  - "А ничего - похвалил он себя, любуясь разрисованной картой. - надо показать другим "старикам". Вдруг что-то упустил..."
  - Дневальный!
  - Я, товарищ старший лейтенант!
  - Вареника, Сарбаева и Губанова ко мне!
  - Есть, товарищ старший лейтенант! - напружинился солдат, готовый к боевой тревоге. А что, кроме нее, могло стрястись в такой час?
  - Да скажи, пусть не одеваются, прямо с постели - сюда.
  - Есть! - не то разочарованно, не то с облегчением вздохнул солдат и ушел.
   Ротный прилег усталой головой на карту, левым глазом в уезд Хисарак. Даже закрыв глаза, он видел и Бабурское, и Азрауское ущелья... Ачин... Марульгад... Все эти высотки, перевалы, тропы и укрепрайоны... За каждым пунктом, за каждой стрелкой, за каждым знаком на карте, которые он наносил в эту ночь, тянулся шлейф воспоминаний, заново пережитые удачи, горечь поражений, безысходность утрат. Все вместе сливалось в одну саднящую душевную боль. Сколько воюем, сколько бьем моджахедов, помогая Наджибулле, а ни на шаг не продвинулись к победе. Вспомнилась смерть Шпагина. Заныло сердце: "Боже, до чего же я устал! Для чего все это?".
   Сонные помятые физиономии Гриши, Ержана и Вовки с хлопающими от недоумения глазами одновременно показались в дверном проеме. "А ведь я их напугал" - только теперь сообразил Олег, заглаживая вину неформальным обращением:
  - Мужики... Я тут карту для комбрига нового изобразил. Гляньте, может что пропустил. Особенно в ущелье Азрау. Что там было у духов в укрепрайоне?
  - Три ДШК, миномет и ЗГУ, - бодро отрапортовал Ержан, так и не научившийся быть раскованным в присутствии начальства. Хотя вытягиваться сейчас перед ротным в трусах и тельняшке было нелепо, он все же подобрался, рапортуя.
  - Да не три, а два, - позевывая и почесываясь, возразил Губанов. Вот уж этот и с генералом мог быть запанибрата.
  - Я точно знаю: три, - настаивал Ержан, но все склонились над картой и замолчали. Каждый мысленно повторял то, что пережил за эту ночь Олег.
  - Ось тут родник, - ткнул пальцем Вареник.
  - Тоже мне "родник"! - скривился Губанов. - Ты как припал к нему, другим и не осталось.
  - А вот здесь надо отметить победу Губанова без единого выстрела, - серьезно добавил Ержан. Все поняли, что он подкалывает, но чем, не припоминали. Губанов беспокойно сверлил глазами Ержана: ну, говори скорей свою каверзу, я тут же дам сдачи.
  - Помните, ночью у костра Вовкины кроссовки сгорели. Паленой резиной всех духов из ущелья выкурило.
  - Это называется: солдат спит, а служба идет. Я, может, специально их в костер сунул. Подожди, Ержанчик, дорогой, а не у того ли костра ты банку свиного сала слопал? А еще говорил: мусульманин свинину не ест.
  - Когда жрать нечего, то можно, - спокойно ответил Ержан, и Губанов сник: шутки не получилось.
   Олегу не хотелось, чтобы этот добродушный треп иссяк. Сколько скрытой любви, дружбы в этих беззлобных подковырках! Ему самому захотелось вклиниться в эту веселую болтовню.
  - А помните, как Губанов дирижировал хором пленных?
   Все мигом преобразились, на разные голоса изображая испуганно поющих пленных: "Мылыон, мылыон алы рос, из ыкна, из ыкна видиш ты...". С хохотом ведя мелодию и выкрикивая сквозь смех: "Ведь обучил же духов... всего за полчаса... ну, талант...", они не заметили, как вошел комбриг, проверявший перед рассветом казармы.
  Пьянка? Но нет ни запаха, ни "натюрморта" на столе.
  - Так! Что здесь происходит, Зубов? Почему не спите?
  - Разрешите доложить, товарищ подполковник, рисуем карту для вас, - по всей форме ответил Зубов, стараясь не оглядываться на свою бесштанную команду, иначе смех не сдержать снова.
   Комбриг окинул всех присутствующих изумленным взглядом, недоверчиво шагнул к столу и застыл над ним в наклоне. Выпрямившись, он подобревшим нестрогим голосом приказал:
  - А ну-ка шагом марш в постель! Тоже мне, стратеги в трусах!
   Потом снова надолго склонился над картой, ни о чем не спрашивая. Потом свернул ее и, молча протянув Олегу руку, вышел из казармы.
  
  
   * * *
  
   Ну до чего же не вяжется этот благостный нежаркий весенний день с военными буднями! Это же праздник. Праздник жизни! Пригороды Джелалабада не созданы для войны. За дувалами проплывают цветущие сады, посаженные и выращенные для радости и счастья, на аккуратных делянках дружно зеленеют всходы, обещая довольство и награду дехканам за их неутомимые труды. БТР пулеметного взвода, взятый ротным вместо командирской БМП, не дергается на ухабах, не подпрыгивает, а плавно покачивается на асфальтной ленте - значит, мин можно не опасаться. Можно беззаботно и безвольно подставить лицо и грудь ласковому солнцу и прохладному встречному ветру, опустив ноги в открытый люк. Можно даже не прислушиваться, о чем шумит неугомонный Вовка Губанов там, под тобой, в брюхе БТРа - все равно не услышишь из-за рева моторов и гула ветра. "Господи! - Олег молитвенно закрыл глаза, - неужто пронесет и я вернусь домой? И можно будет наслаждаться этим миром без страха, без опасности в любой момент взлететь на воздух? До замены остались считанные дни... Неужели настигнет?.. Не дай, Господи, свершиться такой несправедливости!"
   Вдруг кто-то потянул его за каблук. Олег нагнулся, к его уху примостился Вареник:
   - Товарищ старший лейтенант, хлопци просят заехать у дуканы.
   Они уже двигались по улице города вдоль расцвеченных торговых рядов.
  - Зачем?
  - Та дембель же пидходе! Щось на подарунки треба.
  - Не положено! - официально холодно отрезал Зубов, но его тут же потащили и за другой каблук.
  - Товарищ старший лейтенант!... - по-детски трогательно канючили солдаты и сержанты.
  - Ну ладно, - усмехнулся ротный и велел остановиться у знакомой по предыдущим покупкам лавки. Оставшись на машине, он напутствовал спрыгивающих солдат:
   - Поторапливайтесь, мужики. Не дай Бог, комендантский патруль нагрянет.
   Но как тут поторапливаться, когда манят со всех сторон гирлянды огней, горы диковинных фруктов, пестрое изобилие сверкающих иностранных товаров, ароматы жаровен, рядом проплывающие женские фигурки под паранджой, волнующие экзотической таинственностью. Обежать бы все эти бесконечные ряды, поторговаться, прицениться, насмотреться, надышаться... Вареник рассматривает часы. Парнишка, помогающий старому долговязому пуштуну, суетливо подсовывает цветные ремешки к часам.
  Ержан развернул какой-то дивный платок, играющий цветами павлиньего хвоста. А Вовка уже примеривался изобразить из себя солидного покупателя и заставить старого хозяина побегать вокруг себя на цыпочках, но дуканщик, увидев Олега, сразу передоверил недовольного Губанова парнишке и подошел к машине. Убедившись, что нет лишних глаз и ушей, степенно протянул Олегу зеленую авторучку с электронными часами:
  - Бакшиш, командор...
  - За что? Я же ничего не купил.
   Старик усмехнулся и показал на толпящихся в проходе дукана солдат: за то, мол, что привел покупателей, и снова настойчиво протянул свой "бакшиш". Олег наклонился за подарком и услышал шепот старого пуштуна:
  - Каир-Хан помирать. Тебя звал.
   Потрясенный офицер не успел спросить, как, почему? Дуканщик уже возился с покупателями. "Болен? Ранен? - ломал голову Олег, бессмысленно вертя в руках ярко зеленый "бакшиш". - Да и не это главное. Зачем зовет?". И вдруг с застывшим ужасом обреченного он ясно осознал, что не может не пойти. Если отзывался раньше, когда спокойно можно было и не отзываться, то сейчас невозможно не уважить предсмертную просьбу. "Может, это и будет последняя мина, такая абсурдная в эти последние мои афганские дни, но я должен туда идти".
   "Ну а что случится, если я не пойду? - размышлял Олег, наблюдая, как возвращаются в БТР с пакетами довольные и веселые десантники. - Может быть, я уже уехал в Союз? Может быть, Каир-Хан уже умер?". Жаркая волна стыда опалила лицо, он виновато оглядел уже усевшихся в бронемашине ребят, машинально подсчитав, все ли на месте, и дал команду двигаться.
   Только тронулись, его снова потянули за каблуки, да так сильно, что он не удержался и рухнул в полукруглый люк на чьи-то руки и колени. Рассвирепев от этой неуклюжей и неуместной шутки, он распрямился стальной пружиной и, схватив первый попавшийся ворот бушлата, пригрозил:
   - Я сейчас здесь кого-то прибью!
   В ответ вся компания весело хором стала скандировать:
  -Спа-си-бо! Спа-си-бо!
   - За что "спасибо"? - удивился Олег и выпустил воротник, из которого вынырнула физиономия Губанова с ответом:
   - За дукан, товарищ старший лейтенант! Два месяца ждали удобного случая. Теперь "затарились". - И все охотно стали показывать купленные батники, джинсы, часы, косметику...
   - Мне бы ваши проблемы! - уже беззлобно пробурчал Олег, умышленно больно наступил горным ботинком на Вовкино колено и снова вымахнул на броню.
  
  
  
  
  
   БЛАГОРОДНЫЙ КОРАН
  
  
   Скучающий дежурный офицер в центре боевого управления бригады удивленно разглядывал командира роты, только что вернувшегося с сопровождения колонны и сразу же интересующегося, нет ли для его подразделения каких-то заданий на ближайшие дни.
  - "Политика национального примирения", - вместо ответа процитировал заголовок лежащей перед ним газеты майор. - Тебе-то что, старлей? Лежи себе, да отдыхай. Замены жди.
  - На 315-ю заставу скоро пойдет колонна?
  - На 315-ю? - удивился майор. - Завтра. Повезут воду, дрова, продукты. А тебе-то зачем туда?
  - Да, понимаете, ночной бинокль там забыл после засады.
  - Ночной бинокль - штука ценная, - пропел склонный к поучительным афоризмам дежурный. - Ну ладно, съезди, коли надо. Скажу старшему колонны, чтобы тебя взяли.
  - Спасибо, - козырнул Олег майору, думая уже о комбате. Надо приготовиться выслушать разнос за "расхлябанность и небрежное отношение к сбережению военного имущества", изобразить искреннее огорчение и готовность исправиться. "Потерянный бинокль" сработал, и разрешение комбата было получено.
   С каждым новым шагом Олег закрывал очередную дверь для отступления. Желание спрятаться за какую-нибудь "объективную причину" смывалось снова горячей волной стыда. И ведь не страх смерти поднимал эти волны. Встречи с Каир-Ханом он уже не боялся, твердо верил, что пуштунский вождь обеспечит его безопасность. Промозгло и липко становилось на душе при мысли, что эта встреча станет известна всезнающим особистам.
   "А не весна ли во всем виновата?" - вдруг подумалось Олегу. Он вспомнил то прошлогоднее весеннее утро, когда взошедшее солнце золотом брызнуло из-за его спины на раскинувшийся внизу полусонный еще кишлак Кандибаг. И кудряво зеленеющие за дувалами садики, и безветренно поднимающиеся дымки очагов, и так ясно донесшиеся до его слуха жалобное блеяние чьей-то ярочки, которая словно умоляла не трогать ее беспомощных ягнят, - вся эта милая мирная картина встала тогда преградой на пути его огненной миссии и не позволила дать команду на уничтожение. "Вот и сегодня такой же ласковый и весенний день. Так хочется домой! А я опять куда-то прусь к черту на куличики", - ругал себя Олег, трясясь в кабине водовозки, замыкающей колонну тыловиков.
   Командир 315-й заставы, знакомый офицер-таджик с веселыми глазами встретил его насмешливо:
   - Тебя что, из ДШБ поперли? Командиром водовозки назначили? Заменщику надо быть ленивым и толстым, а ты по заставам шляешься. Бинокль ночного видения? Ну, ты даешь! Неужели надеешься найти? У нас только дальномер лазерный, прицелы ночные. Я сам просил такой бинокль, но не дали. Так что не найдешь. Но я все равно рад тебе. Пошли, заночуешь у меня.
   Долго пролежав с закрытыми глазами без сна, Олег глубокой ночью осторожно встал, оделся и вышел. "Как лунатик", - оценил он свои действия, хотя ночь была безлунная. Низкие звезды, непривычно яркие, только подчеркивали аспидную черноту неба и никак не освещали землю, постройки, ряд техники, мимо которых наощупь ему пришлось добираться до угла продсклада. За ним спуск в сухое русло, а оно уж приведет к кишлаку.
   - Часовой! - приглушенно позвал офицер.
   - Я здесь, товарищ старший лейтенант - отозвался солдат.
   - Тебя когда сменяют?
   - В пять. А что?
   - Пока темно, я схожу, в сухом русле пару мин закопаю. Смотри, не пристрели меня, когда буду возвращаться. Мигну тебе фонариком четыре раза.
   - Понял, товарищ старший лейтенант. Только вы осторожнее. Духи по ночам вокруг заставы шныряют.
   Пройдя с километр по сухому руслу, Олег вытащил из бушлата "уоки-токи" и нажал на кнопку вызова, все еще дивясь своей безрассудности и втайне надеясь, что зов останется без ответа.
   "Один... четыре... семнадцать...", - послал он позывные. "Повторю через минуту, если не будет ответа, вернусь", - внушал он себе. Но рация почти тотчас прохрипела на ломаном русском: "Семнадцать... четыре... один...".
   "Ну вот, теперь все. Вперед!" - скомандовал он себе и стал подниматься по правому обрыву русла: в этом направлении должен быть Кандибаг. Минут пять он шел в полной темноте и неведении, туда ли? Где душманские посты? Когда и кого предупреждать о себе?
   И вдруг вдалеке засветился костерок. Путеводный маячок! Как-то теплее стало на сердце. Словно к родному, он зашагал на этот огонек вольготно и уверенно, изредка мигая фонариком. Без слов и жестов у костра его встретили два вооруженных моджахеда и повели - один спереди, другой сзади - вглубь кишлака. Ночной Кандибаг только внешне казался спящим. Почти за каждым углом их останавливал окрик:
   - Дриш! - и каждому в грудь упирался автомат. Чем ближе к дувалу вождя, тем плотнее была охрана.
   Масуд кивнул Олегу как старому знакомому, жестом ладони освободил сопровождающих и лучом фонарика показал, куда надо идти.
   Перебинтованный во многих местах, Каир-Хан лежал на широкой кушетке, тяжело дыша. Вокруг, освещенные тусклым светом керосинового фонаря, стояли рослые вооруженные мужчины, очевидно, телохранители.
   "А где же врачи?" - подумал офицер. Увидев устремленные на себя глаза Каир-Хана, Олег в почтении склонил голову и прижал правую руку к сердцу, как это сделали вошедшие афганцы.
   - Что же случилось с вами, вождь? - первым заговорил Олег. - Неужто ваш кишлак накрыла наша артиллерия?
   - Нет. Мой кишлак накрыла ваша авиация, - с трудом ответил Каир-Хан. Телохранители, как по команде, бросились приподнимать его, подушками придавая удобное положение. Вождь пошарил рукой под подушкой и передал что-то одному телохранителю, тот другому, и вот офицеру протягивают бесформенный осколок советской бомбы величиною с детскую ладонь.
   - Вы свой смертоносный металл видите не таким, - в жуткой тишине отрывисто скрипел голос Каир-Хана и доносил до сознания Олега шепотом переводчика смысл скрипучих слов. - Для вас эти бомбы, ракеты, снаряды, наверное, красивы. К нам же они прилетают такими вот безобразными комьями. Пулю можно послать прицельно. А эти страшные уроды не разбирают, где воин, где женщина, где ребенок... Восемнадцать убито, двадцать ранено. О, Аллах! Сколько же горя вы принесли на нашу землю!
   В тягостном молчании под направленными на него горящими взорами, Олег, потупясь, долго вертел в руках осколок, не зная, как поступить, что сказать.
   - Я скоро умру, командор, - снова заговорил вождь. - Хотел перед смертью увидеть тебя, чтобы закончить наш спор. Запомни, шурави, народ, который бьется за свою свободу, на своей земле, победить нельзя. Уходите с нашей земли, командор. Уходите скорее... - дыхание Каир-Хана стало учащенным. Он справился с кашлем и продолжал:
   - Снарядами и бомбами вам никогда не усмирить Афганистан. Если у тебя есть душа, пусть остальное ей доскажет за меня этот кусок металла, который убил Каир-Хана. Да поможет нам Аллах! - и устало закрыл глаза. Осколок обжигал руки, Олег перестал его вертеть и положил в карман бушлата. Выпрямившись, он стал ждать момента, чтобы попрощаться.
   Не открывая глаз, Каир-Хан проговорил слабеющим голосом:
   - Ты хочешь еще о чем-то спросить, шурави?
   - Да, Каир-Хан. Скажите, почему моджахеды не боятся смерти?
   Вождь снова напрягся, открыл глаза и долго вглядывался в лицо молодого человека, которому еще долго жить, носить смятенную душу, терзаться безответными вопросами.
   - У меня уже нет времени отвечать, командор. Пусть в этом поможет тебе благородный Коран. - Оттуда же, где лежал осколок, он стал доставать книгу, ему помогли, тем же путем через несколько рук она дошла до Олега. - Разберешься сам, если захочешь... А теперь прощай. О, Аллах...
  
   * * *
  
   Могучий Ил-76 МД, погасив скорость, под зычное "Ура!" всего своего пузатого нутра, набитого живыми, а потому радостными и полупьяными от счастья "дембелями" и "заменщиками", мягко подкатил к таможне, где уже выстроилась очередь из ранее приземлившихся.
   Все хорошо! И земля родная, советская, и таможня наша, советская. И очередь наша. Ура! Ура! Ура! Три часа на солнце? Пустяки! Давай синемундирный таможенник, смотри, какой классный свитер везет в родной Тугулым Вовка Губанов. Замри, Сонька Прокушева! А какой павлиний платок накинет на плечи Карлыгаш Ержан Сарбаев! Целый взвод племянников Вареника будет щеголять в электронных часах, отштампованных в Гонконге.
   Строгий неулыбающийся досмотрщик порылся в чемодане Олега и наткнулся на сверток в углу.
  - Это что?
  - Это книга.
  - Что это за книга? А ну-ка! Да это Коран! Их нельзя провозить в СССР!
  - Ну почему? Это же не антисоветчина, не наркотики.
  - Сказано: нельзя! Не положено!
   Олег обеими руками вцепился в книгу и не отдавал ее таможеннику. Тот нажал кнопку, пришли еще двое, помогли произвести "полный" досмотр, унизительно ощупывая и выворачивая все карманы и складки. Олег только обреченно и безнадежно умолял оставить книгу... Бесстрастно-пустые глаза таможенников равнодушно перебрали все его вещи, добавили к Корану две кассеты "афганских" песен и разрешили, наконец, ступить на родную землю. Ну, здравствуй, Родина! Твой сын вернулся!
  
  
  
   * * *
  
  
  Послесловие автора: Прообразом главного героя этой повести Олега Зубова является реальное лицо - общественный и религиозный деятель из Казахстана - Олег Иванович Рубец - Али-хаджи.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"