Аннотация: Лицо у женщины должно быть плоским, как поверхность озера. Глаза должны быть узкие, в большие глаза злые духи ныряют, и женщина видит не то, что есть на самом деле. И на ноги смотри, чем ноги крепче, тем мужчине приятнее. (с) Есугей
Закон пурги
Лицо у женщины должно быть плоским, как поверхность озера.
Глаза должны быть узкие, в большие глаза злые духи ныряют,
и женщина видит не то, что есть на самом деле.
И на ноги смотри, чем ноги крепче, тем мужчине приятнее.
Есугей
Хруст снега под лыжами преследует мужчину всю жизнь, потому что жизнь - постоянный поход. Сотни и тысячи шагов сквозь снежную пургу. Охота, холод, голод и горячая печень побеждённого зверя в зубах. Охотник месяцами живёт в снегу, в поисках добычи, которую несёт потом в ярангу.
В ярангах живут женщины, мягкие и приветливые, там же обитают и дети. Когда приходит время - девочки ставят свои яранги, а парни уходят на охоту. Все подчиняются ритму великой пурги, вечно пересыпающей с места на место горы снега.
Последняя охота была удачной, и я свернул к первому попавшемуся дыму, уютно курящемуся над ярангой. Перед входом на шкуре - горка угля. Не каждый охотник приходит с добычей. Это позор и он никогда не останется надолго, но уголь выслеживать не нужно, поэтому хотя бы мешок, принесёт любой.
Из сугроба торчат две пары лыж. Хорошо, добрая женщина, у неё сейчас два охотника. Теперь будет три. Полог отброшен в сторону, струя холодного тумана вошла вместе со мной. Пламя в очаге колыхнулось, и огонь вспыхнул жарче. Хозяйка не встретила - из-за перегородки доносятся сладкие стоны.
Знакомый охотник Ымыльтын ворошит угли. Он приветливо кивнул - все охотники друзья среди вечной пурги. В полутьме поблёскивают глаза многочисленных детей. Я бросил им кусок мяса, его ловко поймали, начали суетливо резать и жарить, возясь и повизгивая.
Вскоре из-за перегородки вышла, поправляя камлейку, хозяйка. На круглых коленках блики от огня. Увидев новое лицо, она радостно улыбнулась. На щеках ямочки, глаза узкие, чёрные как уголь. Волосы заплетены в длинную косу. Она довольна. Больше охотников в яранге, больше сил перед великой зимой. Она села подле меня, в разрезе камлейки колыхнулась полная грудь.
Тепло сделало мою одежду мягче. Ледышки осыпаются, со звоном разбиваясь о плотно утоптанный пол. Хозяйка сунула в рот варган, и его гудящие звуки заполнили дом из шкур. С каждой нотой, напряжение зимней тропы уходило, уши покидал навязчивый скрип снега. Когда я совсем согрелся, она села мне на колени и потянула завязки ремня. Ымыльтын не присоединился к нам, только щурясь, покуривал трубку, видно скоро его снова позовёт дорога.
Женщина подливает чая, улыбается. Правильная женщина, тёплый очаг. Пошёл неспешный разговор, кто где был, что видел. Как всегда. Но вот, Ымыльтын начал рассказывать про сердитую, дикую женщину.
Она живёт под горой, в кривой яранге и не пускает охотников на порог... Тут и я начал вспоминать её.
Я встречал её. Давно. Год или пять назад. Она плохо говорит. У неё большие злые глаза, синие, как холодное небо. Все знают, что через большие глаза в женщин попадают демоны, и она видит то, чего нет. Это страшно и плохо. Авария. Так её зовут.
Не видел давно, но снова захотел увидеть, зачем, не знаю сам. Быстро собрался, и вот снег уже вновь скрипит под ногами, а воспоминания оживают.
Она была тогда не просто молодой женщиной, в яранге которой нет детей. Её странное жильё, как наконечник копья вонзившегося в камни, не накрыто шкурами. Ещё у неё плохой очаг, и не только потому, что в нём горит слабый огонь. Она не согревала сама, от неё хотелось быстрее уйти. Только ненадолго тогда она стала похожа на женщину, прижимаясь к нему всем телом, когда стонала и выгибалась на его кухлянке, брошенной на пол. Тогда-то она и сказала много слов, из которых понял, что её зовут Авария.
*****
Яранга дикой женщины так и осталась странной и кривой. С жестяным звуком колышутся на ветру необычные жёсткие шкуры. К ней не ведут лыжные колеи, да и сами лыжи не торчат у входа. Не курится дымок, словно там никто не живёт. Но живёт - если бы не расчищали снег, замело бы по крышу.
Я начал спускаться по склону, и тут она вышла на порог. Долго смотрела из-под руки и вдруг бросилась навстречу, двигаясь быстро и ловко. Я опешил, она ведь женщина, а не зверь и не соперник. Что она хочет? Я прикрыл, на всякий случай, горло ладонью и показал зубы. Она на бегу тоже показала зубы и... повисла у меня на шее. К моим губам прижались её мягкие горячие губы, и она закрыла свои огромные глаза.
На миг мне показалось, что вокруг тёплое жильё. Пылает большой огонь и жарится вкусное мясо.
Что это? Часть её демонов проскользнули в меня? Что будет, если я тоже буду видеть то, чего нет? Но я охотник, моя судьба идти через вьюгу. В ней нет места страху. Я прижал её к себе - лёгкую и мягкую, как шкура морского котика. С демонами или без, Авария тоже женщина.
Внутри горит ровный жёлтый огонь, с неподвижным пламенем. Его мало - везде по углам блестит лёд. Навстречу выбежала маленькая девочка. Любопытная, как все дети, но только одна. Я потрепал её по волосам, она отскочила подальше, вытаращив глаза, но они всё равно были узкие и чёрные.
Я похвалил, сказав: "Правильная женщина будет, когда вырастет. Но в яранге плохо. Мало детей, нужно больше".
Лицо дикой женщины вдруг стало красным, как небо утром на горизонте. Она прижала ладони к щекам, суетливо отвернулась и пропала за стеной. Там она громыхала и хлопала, а когда вернулась, в руках у неё поблёскивало что-то похожее на панцирь маленького краба. Она сказала: "Извини, корабельные припасы кончились, осталось только немного консервов".
Авария говорила плохо, но я понял, что у неё нет еды. Я достал из мешка мясо и положил на пол. Потом сказал, чтобы она знала: "Плохая яранга, холодный очаг. Охотники не приходят, поэтому мало еды и детей".
И тогда она снова покраснела, но по-другому. Как кровь, хлещущая из убитого зверя. Глаза стали страшные, я видел такие только один раз у нападающего тигра. Она закричала: "Убирайся прочь!" Она схватила мясо и забросила его далеко в сугроб, а потом встала и показала пальцем на выход, чтобы я ушёл.
Я сжал в ладони оберег из клыка тигра, чтобы защититься от демонов и ощутил ярость, какая бывает, когда мне бросают вызов. Женщина не может так говорить! Но я не шаман и не говорю с демонами. Я охотник и могу только ждать.
На пороге появилась девочка, в руках у неё был выброшенный кусок мяса. Она звонко сказала: "Смотри, мама, у нас нечего есть, а это хорошая еда!" И тут дикая женщина согнулась, закрыла ладонями глаза, смиряя своих демонов. Её тело вздрогнуло, потом начало вздрагивать всё сильнее. Она всхлипывала, как косуля, которой пробило копьём горло, а по щекам потекли слёзы.
Я обнял её. Это женщина и вокруг великая пурга. Никто не придёт к ней, потому что в ней поселились демоны. Но они не унесут её в свой мир, не защитят от снега. Голод сделает её слабой, мороз сожмёт её сердце и она умрёт. Я должен найти зверя и принести еду.
*****
Авария выбрала для яранги плохое место. Звери не живут в горах, и я пошёл к берегу ледяного океана. День за днём ветер толкал в спину, а лыжи с каждым шагом проваливались в снег. Он повисал на носах спрессованными кусками, заставляя спотыкаться. Я привязал к концам лыж верёвки и руками помогал им подняться из сугроба. На ночь выкапывал яму, втыкал лыжи, и быстро наметало сугроб, в котором можно спать.
Охотник неделями может жить без еды, но если идти вдоль берега, можно встретить треснувшие льдины. Океан всегда колышется, словно дышит, от чего ломается лёд. В проломы, пока не затянулись, всегда что-то выбрасывает: рыбу, крабов или клоки водорослей. Конечно, это знают и снежные чайки, но всё же, бывает, что охотник приходит первым. Но это не добыча, это еда чтобы не ослабеть. Я ищу нерпу. Эти пушистые создания, с добрыми мордами, полны мяса и жира. Они живут стайками. Ныряют в проруби, охотятся под водой, а потом отдыхают на льду.
Никогда не считал дни, но сейчас начал. Тяжёлое чувство поселилось у меня внутри, оно сжимало и гнало дальше. Я словно видел, как тают запасы, оставленные у дикой женщины. И никто не пополнит их, кроме меня. Это мешало, пожевав водорослей, просто залечь на несколько дней в сугроб, пережидая особенно сильную метель.
Оно заставляло бродить и бродить вдоль берега, ища нерпу. Но её не было. Я собирал водоросли и сжимался от стыда, думая как принесу их Аварии, если не будет добычи. Но это лучше чем ничего, а стыд лишь снежинка в буране.
Главное умение охотника - уметь ждать. И я дождался дня, когда увидел вдалеке, струйки пара, которые поднимаются от тюленьих прорубей. Сердце радостно застучало. Я посчитал по пальцам - именно сегодня у дикой женщины должно было кончиться мясо.
Нерпы делают много прорубей и потом поддерживают их, постоянно ныряя. Подо льдом много рыбы, она сама приплывает к нерпе, потому что тоже любит проруби. Нерпа всегда сыта и осторожна. Перед тем как выпрыгнуть из проруби, высовывается и шевелит усами, нюхает воздух - вдруг там ждёт белый медведь. Если ждёт, то всегда может проплыть в прорубь - поодаль.
По ровной льдине тяжело красться. На мне белая кухлянка и белый капюшон, я прячу копьё под себя и ползу очень медленно. Тюлени часто смотрят в мою сторону, но видят плохо. Чем ближе я подползаю, тем медленнее двигаюсь, замирая каждый раз, когда очередная нерпа перекатывается, крутя головой, или начинает чесать лапой живот.
На расстоянии броска копья я вскакиваю и бегу к добыче, сотрясая воплями воздух. Нерп охватывает паника, они бросаются к ближайшей проруби, толкаясь и мешая друг другу. Я наметил заднюю, и копьё глубоко вонзается ей в бок. Остальные исчезли подо льдом. Проткнутый тюлень ещё потрепыхался, пытаясь вырвать копьё, но тщетно. Кровь разлилась ярким пятном на снегу. Нож вспорол брюхо, и горячая печень, награда охотника, брызнула кровью в нёбо, наполняя гордостью и жизнью.
Копьё проткнуло ласты добычи и легло на плечи. Нести так очень удобно. Ветер в лицо, буран хлещет ледяным снегом, словно желает содрать кожу. Но я лишь щурюсь, мне смешны его потуги. Победа за мной, а он трепыхается, как тюлень с пробитым боком. Так я думал, когда шёл обратно. Но вот прошло время, и я понял, что иду через буран не один.
Голова, потроха и кровь добычи, остаются на берегу. Это дань белым медведям, что тоже едят нерпу. Обычно её хватает, чтобы уйти далеко, но не на этот раз.
Я понял, что за мной идёт медведь. Он выслеживал меня так же, как я выслеживал нерпу. Но я не тюлень и увидел, где шевелится пятно снега. Медведь ползёт и проваливается в глубокий снег, оставляя за собой борозду. Я скриплю зубами - нерпу было удобно тащить на плечах целиком, однако, чтобы сейчас уйти, нужно срезать мясо. Но мясо крепко примёрзло, а время ушло - желтоватое "пятно снега" подползает всё ближе.
Зубчатый нож начал быстро пилить замороженную тушу. Можно бросить медведю половину. Когда съест, ударить его в лапу копьём, и уйти по рыхлым сугробам. Сытый и раненый он не пойдёт следом. Но я не успел. Медведь бросился ко мне.
С детства, в материнской яранге, не раз слышал от охотников простые истины планеты буранов. Одна из них звучит как: "никогда не сражайся с белым медведем"
Длинная плоская голова, раскачивалась на уровне моей груди. Я метнулся в сторону и поднял копьё. Это не тигр, убить которого доблесть. Медведь вдесятеро тяжелее и сильнее меня. Биться с ним ужасная глупость. Но мне нужна эта нерпа. Тюлени ушли с места где убили их собрата и на поиски снова уйдёт много дней. Их нет у дикой женщины. К её холодному очагу не придут другие мужчины.
В жизни охотника нет места страху, но всему остальному есть. Скоро медведь тащил нерпу в сторону океана, вскидывая её повыше, чтобы не путалась под лапами. Кроме нерпы он уносил в боку моё копьё, что не достало сердца. А я сидел в сугробе, зажав ладонями живот, по которому прошлись длинные кривые когти и пережидал боль.
Кровь быстро замёрзла и перестала течь струёй. Охотники выносливы и живучи, народ выживший в вечной пурге.
Я встал и, согнувшись, пошёл вперёд. Ноги подрагивают в коленях. Во рту пересохло, но мне нельзя пить, иначе упаду. Лыжи брошены - нужно чтобы ступни проваливались в снег, чтобы не падать. Просто делаешь шаг за шагом, волоча ноги.
Смотреть невозможно - навстречу дует сильный ветер, но я чую направление и могу попасть куда угодно даже с закрытыми глазами. А они закрываются. Из них течёт вода, и ресницы примерзают. Тянет к покою. Хочется сесть, чтобы каждый шаг не отдавался тупой болью. Тело пытается затянуть рану, но это бесполезно.
Но вот знакомый склон - кривая яранга занесена до половины. Значит, у дикой женщины уже не хватает сил расчищать вход. Я всё-таки смог дойти. В ушах нарастает звон и перед глазами разноцветные круги. Боль уходит вместе с жизнью. Нужно спешить.
Я присел возле входа, снял кухлянку, чтобы не примёрзла, она ещё может пригодиться. Из живота торчат куски сломанных рёбер, вперемешку с замёрзшими внутренностями. Снег садится на кожу, но уже не тает. Последним усилием я достал нож, его легко можно будет взять из замёрзших пальцев.
Охотник не принёс добычу, он смог только принести себя. Может быть, теперь дикая женщина станет добрее и сможет жить по закону пурги.