Уваров Андрей Олегович : другие произведения.

Андрей Уваров

К Р О В Ь О Б Р Е Ч Е Н Н Ы Х

- Дело не в том, нравится иль там не нравится тебе моя мысль. Я думаю - ты ж ее понять в принципе не способен. Потому как мозгов не хватает!

Надо сказать, реплики подобного рода оставляют немного вариантов дальнейших действий. Среди них - "форсированный выход". Им и воспользовался Гуселетов, покинув редакцию с возможной быстротой. Поспешность вовсе не была излишней, потому что альтернативой являлась - с высокой долей вероятности - разбитая физиономия оппонента. И Гуселетов чувствовал, что такой исход вовсе не исключен.

Он вышел из стеклянных дверей, оставив позади пост охраны с низким колченогим столом, за которым восседал охранник возраста уже почтенного. Мутный взгляд его, несмотря на темно-синюю униформу УВО, выдавал любителя спиртного со стажем.

Охранник тяжело посмотрел в спину прошедшего репортера, коротко рыгнул и вновь уткнулся в газету с кроссвордом.

Стас торопливо сбежал с невысокого крыльца; старенькая "пятерка" его сиротливо стояла между огненно-красным джипом генерального директора и хищного облика белой "хондой". Кому она принадлежала - неизвестно.

"И черт с ней!"

Гуселетов уселся за руль, ощущая острое чувство ненависти к Ромке Мелаху, импотенту от журналистики (по крайней мере!), да и к самой журналистике в целом.

К сожалению, Стас был подвержен таким вот скачкам настроения. Многое - и неожиданное хамство в первую очередь - могло надолго выбить его из рабочего ритма. С этим, конечно, требовалось что-то делать, и к своим тридцати двум годам он постепенно научился заставлять окружающих считаться с собой. А те, кто имел неосторожность задеть его чувства, затем обыкновенно раскаивались. И все же срывы случались; а в последнее время - особенно часто.

И это был тревожный звонок.

...Автомобильная пробка простиралась от Владимирского до самого Невского. Он понял, что застрял основательно, и дальнейшее бездействие лишено смысла. Включив "аварийку", Стас выбрался из машины и двинулся вдоль тротуара.

Движение по Владимирскому было перекрыто. Патрульный экипаж ГАИ стоял на осевой, и двое сержантов с обманчивым равнодушием взирали на замерший поток транспорта. Водители, которым повезло оказаться в левом ряду, имели еще шанс развернуться.

Полтора десятка пожарных машин съехались к громаде черного семиэтажного дома. Основная борьба там, очевидно, была уже позади. Из разбитых окон на четвертом этаже тянулись слабые дымовые султаны, но двое ствольщиков тем не менее продолжали работать в проемы с выдвинутой автолестницы. Им было непросто там, на пятнадцатиметровой высоте - это явственно ощущалось по напряжению, с которым держали они рукав, цепляясь за мокрый металл. Техника у ребят была не ахти: из прорех в рукавных линиях взлетали фонтаны воды, вызывавшие глумливый смех и идиотские замечания зевак.

"Цирк горит, клоуны мечутся, народ хохочет".

Но горел вовсе не цирк - квартира. Достав из кармана "конику", с которой никогда не расставался, Гуселетов устремился к подъезду. Кто-то в камуфляжной форме преградил ему путь - Гуселетов молча продемонстрировал удостоверение с тисненым золотом словом

ПРЕССА

и стал торопливо подниматься по скользкой от замерзших потоков воды каменной лестнице.

По ступеням тянулись вверх пожарные рукава, раздутые от напора, словно обожравшиеся удавы. Стены - в жирной копоти; тяжкий угарный запах, заставлявший краснеть и слезиться глаза.

ЩЕЛК! ЩЕЛК!

- Нашел время снимать!

Трое санитаров спускались навстречу. Двое тащили носилки, третий страховал коллег на отчаянно скользких ступенях. Поравнявшись с Гуселетовым, он отжал его плечом к стене. Бросил мгновенный ненавидящий взгляд.

- Жареных фактов захотелось? Ну, ТАМ их целых три...

"Вот болван. У каждого свое дело".

Гуселетов двинулся мимо. В этот момент простыня, которая прикрывала неподвижное тело на носилках, соскользнула. Стас мгновенно обернулся и прицелился аппаратом.

ЩЕЛК!

- Сука! - санитар с побагровевшим лицом сжал кулаки. - По полу разотру гребаную твою мыльницу!

Плохой тон и плохие слова. Если как следует потолковать с этим детиной, скорее всего он заберет их назад. С извинениями. Но - не то место, и совсем не то время. В глубине души Гуселетов понимал санитара; выносить мертвяков с пожара - та еще работенка.

Восторженные вспышки блицев могут и раздражать.

"Но читателю-то плевать. Ему нужны картинки - чтобы увидеть и почувствовать, какова на вкус чужая беда".

Когда Гуселетов вернулся к своей машине, пробка почти рассосалась.

Можно отправляться домой. И чем скорее - тем лучше, потому что на заднем сиденье, старательно упакованный в пластиковый пакет, лежал знаменитый торт "Прага". Не ширпотребовский - фирменный, из "Астории".

Стас посмотрел на часы. Половина пятого. Лера с друзьями уже за столом, и скорее всего тоже украдкой поглядывает на часы. Все нормально, только вот...

В нагрудном кармане лежит фотоаппарат, и в нем - "горячий" материал. Если сейчас вернуться, есть шанс обскакать всех. Потому что никого из пишущей братии поблизости не вертелось.

Гуселетов развернул машину. Возможно, он еще он успеет смотаться в редакцию и вернуться домой, не опоздав окончательно и не испортив званый ужин.

"Чужую работу делаю. А сучий сын Ромка Мелах благодаря своим связям нащелкает подробностей и накалякает комментарий. За своей подписью".

* * *

Телефонный звонок раздался в четверть седьмого утра.

- Станислав Андреевич? Соболь говорит. Прошу как можно скорее приехать. К сожалению, не смог дозвониться вчера вечером.

- Да, - сказал Гуселетов, - разумеется. Сейчас буду.

Шеф-редактор искал его с вечера! Конечно, он не смог дозвониться - телефон-то был отключен по случаю именин. И вряд ли Соболь накручивал раз за разом номер, чтобы пожелать ему доброй ночи. Тем более, что звонил наверняка по мобильному - из загородного дома.

Ощутимое чувство тревоги шевельнулось в душе. Гуселетов принялся торопливо одеваться. Натягивая джинсы, он услышал, как сонное дыхание жены прервалось и тут же голос Лерочки произнес:

- Куда ж это ни свет, ни заря? Боже, ну что за жизнь!

Стас не ответил. Все было бесполезно. Утренний спор почти неизбежно приведет к скандалу - как специфический запах порождает приступ у больного-астматика. И потому лучше отложить все объяснения на потом.

- До вечера. - Эти слова он произнес уже из коридора, закрывая за собой входную дверь.

По дороге Гуселетов несколько раз прокачал в уме возможные причины раннего звонка. Их было, в принципе, на несколько, но ни одна не тянула на действительно неотложную.

Шеф уже сидел в своем кабинете. И был он не один - рядом с начальственным столом на ручке кресла устроился Роман Мелах.

- Прошу садиться. - Соболь коротко показал на соседнее кресло. - Ваш материал в прошлом номере вызвал резонанс. И я бы сказал - весьма неожиданный.

С этими словами шеф-редактор поднял со стола последний номер "Свитка", раскрытый на третьей полосе. Набранные кроваво-красным буквы заголовка статьи прямо-таки прыгали со страницы.

"БОЛЕЗНЬ ОДИНОКИХ: СПАСЕНИЯ НЕТ!"

С недоумением Гуселетов поднял глаз на редактора. Материал готовился давно, и шеф был полностью в курсе. В чем дело?

Соболь кивнул головой - словно в ответ на его мысли.

- Да. Реакция ежели ожидалась, то скорее от здравоохранения. И все же статьей заинтересовались люди в погонах. Заинтересовались очень серьезно. Настолько, что не просят - требуют назвать источники информации.

Этого Гуселетов не ожидал.

- Источник или источники? - переспросил он.

- Собственно, их интересует и то, и другое. Но сперва все-таки вы.

Упираться не имело смысла. Решительно никакого; Гуселетов прекрасно отдавал себе в том отчет. Независимость прессы - это очень хорошо, уважаемые. Это прекрасно; однако, если выясниться, что он основательно прищемил кому-то хвост, за него примутся по-настоящему. Обязательно. И ничто написанное, либо устно произнесенное ему не поможет. В пиковой ситуации спасти способно нечто реальное. Основательное; - но вовсе не слова. Даже начертанные красивым шрифтом на очень хорошей бумаге.

"ОТКРОЙТЕ НАМ ТАЙНУ СОКРОВИЩ, ГРАФ. И МЫ НЕ СТАНЕМ ТОГДА МУЧИТЬ ВАШУ БАБУШКУ!"

- Я думаю, - сказал Стас, - кто хотел, уже получил все интересующие его сведения. А если что осталось, все одно вытрясут без труда. И этот вот, - он кивнул на Мелаха, - им поможет.

Соболь слегка нахмурился.

- Вы, Станислав Андреевич, излишне поспешны. Редакция пока не сообщила никому ни единого имени, и ни одного факта. Пока не сообщила. Вот так. Но вы оба - да, да, - постарайтесь мне по-возможности сжато и внятно объяснить, что такое происходит вокруг этого материала.

Мелах криво ухмыльнулся, блеснув белого металла коронками, сполз на сиденье кресла и неторопливо начал:

- Господин Гуселетов у нас доктор. По образованию, скажем. И потому, даже переквалифицировавшись в репортеры, чужого вмешательства в область пилюль и рецептов не любит. Совершенно не переносит. Не так давно он по свои каналам откопал прямо-такие невероятную сенсацию: люди, оказывается, умирают! Причем не где-нибудь, а непосредственно у себя дома. В постели, скажем, или сидя перед телевизором в уютных тапочках.

- И вот такой сногсшибательный факт господин Гуселетов исхитрился объяснить с сугубо научной точки зрения. Существует-де некая бацилла, или того хуже - микроб, который атакует исключительно тех, кто проводит свободное свое время в одиночестве. Версию эту автор на целой полосе красочно изложил и, как принято у профессионалов, снабдил многочисленными жуткими примерами. А также комментариями специалистов.

Соболь негромко хлопнул по столу ладонью.

- Стоп! Все это мне известно. Роман, у вас есть что-то еще? Тогда говорите, и, черт подери, без петушиных боев!

Гуселетов, опустив голову, разглядывал свои кроссовки. Он прекрасно понимал, куда клонит Мелах. Хотелось размазать этого говнюка, однако сейчас ничего поделать было нельзя.

- Когда сенсация была испечена и готова к употреблению, - продолжал Ромка, отчего-то заметно ободрясь после начальственного окрика, - я с ней познакомился, буквально за пару дней до выхода номера. Вы же знаете, шеф, - Мелах влажными глазами глянул на Соболя, - я всегда стараюсь просматривать такие материалы.

- Да. Продолжайте.

- Я всегда с почтением отношусь к работе коллег, даже если она представляется не более чем игрой воображения. Но в этом случае все обстояло не так. Точнее - вовсе нет. Я - криминальный журналист; мое дело - копаться в отбросах. Верно. А этот материал - неподходящая почва для романтических изысков. Зато вполне пригодная, чтобы научиться ощущать истину.

"Врешь, парень. Ты из той компании писак, что будут с удовольствием разгребать блевотину только потому, что она - блевотина его собственная. Только его - и никого другого".

- Я реалист, - вещал Мелах, постепенно все более упиваясь звуком собственного голоса, - и о тех вещах, о которых пишу, знаю не понаслышке. И я знаю: если вдруг обнаруживается, что одинокие люди стали уходить из жизни чаще, чем это происходило обыкновенно ранее, и при том нет ничего, прямо и определенно объясняющего причину смерти, то вернее всего мы имеем дело с криминалом. Преступная группа. Или серийный убийца. Кри-ми-нал! Нужно постараться найти мотивы и обрисовать хотя бы в общих чертах тот путь, с помощью которого жертвы переправлялись в лучший из миров. Вот тогда это будет работа, и тогда это будет действительно сенсация. Но сию мысль мой уважаемый коллега понять не хочет... или не может.

Соболь упер локти в стол и сплел пальцы. Возникла короткая пауза, во время которой шеф искоса поглядывал на своих сотрудников.

- Станислав Андреевич, - произнес он наконец, - у вас есть что сообщить? Что-нибудь помимо изложенного в статье?

Хороший вопрос. И редактор ответ на него знает - ведь это нотка сочувствия столь явно прозвучала сейчас в его голосе?

- Пока нет, - Гуселетов оторвался от созерцания собственной обуви. - И не могу обещать, что...

- Да, шеф, простите. Я бы хотел добавить, - Мелах выпрямился. - Буквально два слова!

Соболь молча кивнул.

- То, что органы заинтересовались не теорией, которую нам предложил господин Гуселетов, а только и с т о ч н и к о м его информации, по сути прямо подтверждает все мною сказанное. - Он поднял обе ладони вверх. - Теперь все. Все.

Стас поднялся.

- Жаль, что у газеты из-за меня неприятности. Из-за моего материала. Я постараюсь доработать тему. Сделаю, что смогу.

- Уж постарайтесь, голубчик.

Шеф вдруг повернулся к Мелаху.

- А вы можете идти.

Роман хмыкнул, пожал плечами и выплыл из кабинета.

Соболь принялся что-то черкать на листе бумаги.

- У вас всего три дня, - произнес он, не отрываясь от своего занятия. - Мне удалось договориться лишь на этот срок. Оно не значит, что после я сдам вас с потрохами. Скорее всего нет, хотя и обещать ничего не могу. Но у "Свитка" возникнут проблемы... и весьма вероятно, что тогда наши с вами пути разойдутся. Прошу понять правильно.

Стас уже закрывал за собой дверь, когда Соболь, отодвинув блокнот, поднял глаз и добавил:

- Зайдите к Дашичеву. Он уже закончил ваши вчерашние снимки. Я смотрел утром - хорошая работа.

Редакционный коридор с мощными, вмонтированными в потолок светильниками отчего-то напоминал Гуселетову больницу. И, возможно, он бы не слишком удивился, если б однажды из-за поворота навстречу ему вывернули носилки с пациентом, возле которых торопливо шагала бы медсестра в накрахмаленной белой униформе.

Дашичев служил штатным фотокором "Свитка". Без преувеличения - был он мастером экстра-класса. Но снисходил и до любительских снимков своих пишущих коллег, ежели они были, что называется, в тему.

Гуселетов толкнул дверь и вошел в лабораторию. Помещение насквозь пропиталось густым, вязким запахом табака, и для некурящего человека первым инстинктивным желанием было немедленно выскочить вон.

Стас остановился возле порога.

- Валяй проходи. Чего топчешься? - Голос Дашичева звучал слегка приглушенно.

- Ну, прошел, - сказал Стас, делая пару шагов. - Тебя только не вижу.

- Разуй глаза.

В пелене сизого туман нарисовалась невысокая узкоплечая фигура фотографа; очки в тяжелой массивной оправе по обыкновению сдвинуты на лоб, шея замотана вязаным шарфом ядовито-красного цвета.

- Простыл, что ли?

- Простыл, - фальшиво просипел Дашичев, подходя ближе и протягивая Гуселетову несколько снимков. - Держи. Три кадра из всей твоей лабуды удалось вытянуть. Не умеете вы работать, писаки. Драть вас некому.

- Отнюдь нет, господин хороший. Драть - так в очередь стоят. А вот помочь действительно некому. На вас вся надежда.

- Ладно-ладно, - с натугой прошелестел Дашичев. - Не подлизывайся. Но доброту мою помни.

В коридоре Гуселетов внимательно рассмотрел снимки.

"Коника" добросовестно запечатлела боевую работу (напряженные позы пожарных, упругая водяная струя исчезает в чернеющем дымном проеме окна - вид снизу, довольно эффектно), обезображенный интерьер выгоревшей квартиры и, наконец, давешних санитаров. Дашичев умело скадрировал отпечаток - на фотографии отчетливо видно лицо погибшего. Пепельно-серая кожа на лбу и щеках, словно маска, обтянула череп. Должно быть, покойнику было не боле тридцати, но заострившиеся, тленные черты делали его старше. Ушная раковина почернела - словно по ней мазнули кистью, покрытою сажей. Более ничего разглядеть нельзя - тело укрыто наброшенной простыней.

"Достаточно".

Стас сунул снимки в конверт. Он был доволен; три фотографии создавали реальное впечатление разыгравшейся трагедии, в них ощущалось тягостное и мрачное присутствие смерти - результат, которого очень сложно добиться любителю.

Безусловно, в его материале снимкам будет отведена основная роль - они ведь говорят за себя сами. Текстовка ж должна быть краткой. Никаких словесных изысков; только сухие факты.

Гуселетов прошел в свой кабинет, который делил еще с двумя коллегами, в сей ранний час, вернее всего, еще пребывавшими в своих квартирах в горизонтальном положении. И это было весьма кстати.

Он придвинул телефон и раскрыл записную книжку. Несмотря на недобро начавшееся утро, удача нынче благоволила ему. Через сорок минут Гуселетов знал почти все интересовавшие его подробности.

Покончив со звонками, он принялся набрасывать текст. Ему хотелось развязаться с ним побыстрее. Что ни говори, а подобные материалы - вовсе не его хлеб, и никогда криминальная хроника не была ему по-настоящему интересна. Его занимали темы, дававшие простор воображению; где - в известных пределах - можно было попытаться разыграть драму по собственному сценарию, сотворить свой мир, во многом условный, но незнакомый, порою пугающий, а потому

СЕНСАЦИОННЫЙ

"Не всегда, к сожалению".

Мысли его вернулись к злополучному материалу. "Болезнь одиноких..." - тема, недавно еще казавшаяся превосходной находкой, грозила обернуться на деле троянским конем. К сказанному шеф-редактором следовало отнестись со всей серьезностью: если и не сдаст органам, то выпереть из газеты может запросто. И то, и другое по сути являлось катастрофой. Репортер, открывший свои источники информации, в профессиональном плане становится покойником. С ним не захотят говорить откровенно даже о памперсах; и можно будет смело переключаться на садово-огородную тематику. Либо вообще искать занятие

ИНОЕ.

Но этого нельзя допустить. Дело заключалось в том, что редакция "Свитка" платила гонорары очень неплохие. А если уж откровенно - то более высоких расценок не было нигде в городе. И потеря такой работы без преувеличения станет личной трагедией.

Он должен во что бы то ни стало доказать, что "Болезнь одиноких..." не является уткой, дутой сенсацией. Наивно, конечно, надеяться, будто за три отведенных дня он сумеет реально обосновать собственные предположения о загадочной хвори, косящей исключительно одиночек и сирот. Но ведь статья и не имела такой цели. Речь шла о том, что в нынешней ситуации понятия "люди одинокие" и "люди обреченные" становятся синонимами. Вот и все. Он выдвигал только предположение, и перечисленные факты - не сфабрикованные! - все же лишь косвенно подтверждали его теорию.

Но и предположение Мелаха о серийных убийствах - заведомый вздор.

ТЫ В ЭТОМ УВЕРЕН?

Да - в той степени, в которой вообще можно быть уверенным в чем-либо. Кроме того, уважаемые, существует понятие журналистского чутья. И вот сейчас пресловутое шестое чувство подсказывает, что версия о маньяке неверна. Ложный след. Поэтому, чтобы укрепить собственные позиции, необходимо постараться доказать: в перечисленных в "Болезни..." фактах нет криминала.

Однако сперва требуется разобраться с текучкой.

Гуселетов еще раз пробежал глазами черновик.

"Вчера, около восемнадцати часов... пожар предположительно накачался в результате неосторожного... огонь унес жизни двух человек, среди которых..."

Стоп. Это почему - двух? Там было ТРОЕ погибших. Так почему в оперативной сводке значатся только двое?

Стас снова взялся за телефон. Дозвониться удалось с первого раза - воистину телефонная муза витает нынче где-то совсем рядом. В трубке раздался жизнерадостный голос:

- Пресс-служба пожарной охраны!

- Привет рыцарям огня, - сказал Гуселетов. - Анатоль, я насчет вчерашних событий на Владимирском. Скажи, будь ласков, сколько там покойников на круг получается?

- Двое, - бодро ответил капитан Батешный, неизменно веселый, несмотря на нищенскую свою зарплату и алименты. - Двое там было. А вы нашу сводку не получали?

- Получали. Только не вяжется что-то. Троих, с головой укрытых, на носилках тащили. Троих, я сам видел. Вы там, часом, не поскромничали?

- Душа моя, - проникновенно сказал Батешный после секундной паузы. - В таких делах мы ошибки не даем. Как правило. А по существу вопроса могу прояснить: наших трупов там было двое. Муж-жена, одна сатана. Поддали поутру, а похмеляться уж не пришлось. Неосторожность при курении называется. Что до третьего - действительно был. Только к пожару никакого отношения не имеет. Нашли его бойцы в квартире напротив, когда соседей обзванивали. Дверь открытою оказалось, вошли - а он на кровати отдыхает. Со следами гнилостных изменений на теле. Так что никакой путаницы, коллега. Совпадение.

- Странно, - пробормотал Гуселетов. - Странно, я же видел - у покойника даже ухо почернело, словно подкоптилось.

- Слушай, душа моя, - голос Батешного сделался слегка нетерпеливым. - Я вот тебе официальный документ зачитаю: "...в квартире двадцать восемь обнаружен труп Николая Ильича Колупанова, тысяча девятьсот шестьдесят четвертого года рождения, род занятий неизвестен..."

- Подожди, - перебил его Стас, - а причина? Причина-то установлена?

- Это уж извини, - референт отчетливо хмыкнул. - Это не наша компетенция. Сыскарей из уголовки поспрошай, или прокуратуру.

- Ладно, - сдержанно ответил Гуселетов. - Ладно, и на том спасибо.

Он повесил трубку. Потом поднялся и направился вниз, к машине.

...Стас опередил их минут на двадцать, не более.

Подъехав к достопамятному дому на Владимирском, Гуселетов загнал пятерку в соседний двор-колодец, и неторопливо двинулся к знакомому подъезду. Он бы действовал куда более энергично, если б предполагал, что времени у него в обрез.

На площадке четвертого этажа Стас остановился. Двери квартиры, превратившейся в пепелище, были вскрыты еще вчера - и висели перекосившись, каждая на одной петле, напоминая перебитые лапы издохшего зверя. Вокруг витал удушливый, чадный запах. Несколькими этажами выше раздавались голоса; в гулкой пустоте словно замершего в оцепенении подъезда они звучали растерянно и жалко.

Гуселетов обернулся. Дверь квартиры напротив была закрыта. В качестве запора фигурировал исполинских размеров гвоздь, изогнутый буквой "г", и вбитый, должно быть, заботливыми руками плотника жилконторы.

Отогнув железяку, Стас распахнул дверь и вошел. Ему было не по себе - но вовсе не из страха перед законом. Безусловно, он прекрасно сознавал, что действия его с точки зрения органов охраны порядка сомнительны. И не исключено даже, что они подробно описаны в одном из разделов книжицы с короткой аббревиатурой "УК" на обложке. И все же ТО, что заставляло сейчас размашисто биться сердце и нагоняло озноб, имело совершенно иную природу.

ТАЙНА

В этом было все дело. Можно сколь угодно напрягать воображение, сортируя факты и фактики, вычитывать документы, сочиненные в большинстве на кондовом канцелярите, в поисках сопутствующих обстоятельств, и при том не слишком представлять, как же все должно выглядеть в действительности.

Возможно, подумал он.

Возможно, это ошибка, но чует сердце, что судьба выбросила нынче счастливый билет. Написать целый материал об ОСОБОЙ болезни, однако ни разу не побывать там, где она настигла очередную жертву. Ни разу! Потому что это не имело смысла - все старательно выисканные случаи произошли слишком давно, и в квартирах-домах погибших все исхожено-вытоптано.

"Но теперь я успел раньше всех".

Квартира состояла из прихожей солидных размеров, двух комнат, - одна прямо-таки громадная, была проходной, - и мрачноватой кухни, позабывшей запах свежей краски, вероятно, еще в прошлом столетии. А также двух помещений назначения санитарного, и обеспечивавших весьма скромный комфорт.

Гуселетов наскоро обследовал жилище.

Не требовалось быть сыщиком со стажем, чтобы определить в общих чертах характер злополучного хозяина. На кухне - переполненное мусорное ведро, колбасные шкурки заплесневевшим серпантином свисают из-под неплотно надвинутой крышки. Пыль серой кисеей покрывает мебель; в ванной, оборудованной газовой колонкой, затхлый трупный запах.

Стас взял коробок с ржавой покосившейся полочки, нагнулся, чиркнул спичкой.

Так и есть - под старинного образца ванной на высоких ножках были насторожены две мышеловки. В одной из них покоилась мышь, околевшая не менее недели назад.

Гуселетов вернулся в большую комнату. Теперь он старался двигаться неспеша. Опыта в сыскном деле не хватало, да и не имел он ясного представления, что же именно требуется обнаружить. Вся надежда была на интуицию, некий внутренний толчок - одним словом, на удачу.

"Нечто, способное пролить свет на сам механизм воздействия. Он должен существовать, если только "Болезнь одиноких..." - не плод воспаленного воображения".

Две стены занимали книжные стеллажи, громоздившиеся до потолка, уставленные литературой самой разнообразной, однако наиболее значительное место занимали сочинения инженерного характера.

"Не иначе, мужичок имел несчастье принадлежать к скорбному сословию технической интеллигенции".

Мебель, бесчисленные безделушки, разбросанные во множестве повсюду, весь облик квартиры свидетельствовал, что интерьер этот сформировался годам к пятидесятым - и более практически не менялся, доставшись покойному хозяину, по всей видимости, от родителей. Лишь отдельные предметы напоминали, что с эпохи "железного занавеса" минуло годов изрядно; однако выглядели они несколько нелепо на общем фоне и как бы даже растерянно - словно и сами сознавали, что являются скорее незваными гостями, нежели приметой времени.

Так, что тут у нас, поглядим...

"Переносной телевизор "Фунай", модель из самых дешевых, видеоплеер, - явно приобретенные из третьих рук, на низком журнальном столике примостился кнопочный телефонный аппаратик. "Панасоник" китайского происхождения. Н-да, небогато..."

Впрочем, чего ожидать? С доходами у покойного Николая Ильича Колупанова явно были большие проблемы.

Покрутившись по комнатам, Стас так и не нашел для себя ничего примечательного. На подоконнике, правда, обнаружились, скрытые тяжелой портьерой, пара видеокассет без опознавательных надписей, да смятая месячной давности газета бесплатных объявлений "Из рук в руки".

Прихватив на всякий случай и то, и другое, Гуселетов направился в прихожую.

Напряженное ожидание неведомого исчезло, уступив место досадливому ощущению напрасно потраченного времени. Драгоценного времени, потому что отсчет трех отведенных суток уже начался. Более того, сегодняшний день практически пропал, так как нужно возвращаться в редакцию и заканчивать репортаж.

Так-так-так!

На маленьком крючке, пришпиленном к стене возле вешалки с одеждой, Стас увидел связку ключей. Он снял их в задумчивости и несколько секунд разглядывал, держа на весу.

"Оставить? Лучше всего. Ну их..."

Однако рука словно сама собой положила связку в карман.

Напоследок Стас заглянул в туалет. Он не рассчитывал в обшарпанном нужнике отыскать нечто необычайное; но почти сразу на глаза попалась, старательно заткнутая между кафельной стенкой и фановой трубой толстая пачка иллюстрированных журналов. Он быстро пролистал их - это было "жесткое порно", мятые, волглые листки без обложки и практически безо всякого текста. Надо признаться, отдельные фото выглядели необычно и даже весьма эпатажно.

Гуселетов коротко усмехнулся.

"Надо же! Пристрастия покойного были весьма незамысловаты. Впрочем, о мертвых, как говориться..."

...Гулкий топот шагов и голоса он услышал исключительно благодаря оставленной открытою внутренней двери.

В два прыжка Гуселетов оказался на лестничной площадке. Быстро глянул вниз - по маршевой лестнице поднималась группа мужчин, на одном он успел увидеть серо-полосатый камуфляж, блеснули тускло звездочки на погонах. Остальные были в цивильном.

"Вероятно, ребята из местной уголовки наконец раскачались. И следователь прокураторы тоже наверняка здесь".

Но все это уже не имело никакого значения, потому что знакомиться с сотрудниками прибывшей бригады у Гуселетова не было ни малейшего желания. Стараясь ступать бесшумно, он поднялся этажом выше и прислонился к стене. Голоса становились все громче - и затем внезапно умолкли. Хлопнула прикрытая дверь.

Выждав для верности еще немного, Стас быстро сбежал вниз и вышел на улицу.

* * *

- Ну что, вернулся, шатала беспутный?

Голос жены доносился из кухни, и от туда же наплывали дразнящие запахи жареного мяса и специй. С легким кряхтеньем Стас разулся. Скинул опостылевшую за долгую зиму теплую плотную куртку.

- Мистер-четвертая-власть, коли нет у вас никаких дел неотложных, то к столу пожалуйте. Милости просим! Мы тут старались, как могли, уже не побрезгуйте нами, убогонькими!

Это был добрый знак. За пятнадцать лет Гуселетов, естественно, научился различать малейшие нюансы Лерочкиного поведения. А также интонации. И сейчас эта вычурная, с бессмысленным нагромождением архаичных словечек речь свидетельствовала о благожелательном настроении и полном душевном спокойствии.

- Где отпрыски? - спросил он, останавливаясь на пороге кухни.

- Кто где. Старшенькая в аглицком языке упражняется, а младший наш у Виталика не дне рождения. Он об этом третьего дня еще говорил - и, ежели память мне только не изменяет, в вашем, папочка дорогой, присутствии.

- Как же, как же. Помню. А ты, голубушка, стало быть, все в трудах? - проговорил Стас, невольно включаясь в игру.

Он подошел к жене . Лера стояла возле мойки, в темпе заканчивая с грязной посудой. Стас обнял ее сзади, ладонь уверенно и легко скользнула под блузку, лаская по-девичьи упругую грудь.

Лерочка слегка вздрогнула.

- Эй, сударь, вы уж что-то больно нетерпеливы нынче! Мы обедаем, или...

- Или, - перебил ее Стас. - Вот именно: или.

Желание всколыхнулось с неожиданной силой. Левой рукой он прижал к себе ее бедра, пальцы быстро расстегнули молнию на юбке, освободили пряжку.

Изящная темно-серая юбка бесшумно опустилась на пол.

- О-ля-ля! - невольно вырвалось у Гуселетова.

Да, Лерочка не носила халаты. И надевала их весьма редко, в основном предпочитая оставаться в одежде нарядной - а уж в этой области она знала толк Сменяющие друг друга обновки жены съедали значительную долю семейного бюджета, но Стас подобный порядок одобрял и потому никогда особенно не протестовал.

Он был не против экспериментов.

В том числе и эротических - однако сейчас неожиданное открытие застало его врасплох. Настолько, что скрыть удивление никак не удалось.

Под юбкой Лерочки не было ровным счетом ничего. Шелковистая гладкая кожа бедер матово отсвечивала под яркими лучами кухонного плафона. Легким грациозным движением Лерочка отбросила оказавшуюся временно без надобности деталь туалета и повернулась к мужу лицом.

- Ты чем-то удивлен? - спросила она, жарко прильнув всем телом.

- Немного. И давно ты эдак вот наряжаешься?

- А когда ты проверял последний раз? - вопросом ответила Лерочка. Рука ее скользнула вниз, и Стас ощутил, как пальцы ее, быстро проделав необходимые манипуляции с застежкой на брюках, прикоснулись к его естеству.

Тело пронзила мгновенная сладкая судорога. На миг показалось - это уже все, разрядка.

ДА ЧТО Ж СО МНОЙ ТАКОЕ?

Желание сделалось нестерпимым, почти неистовым. Подхватив жену на руки, он вышел из кухни. В гостиной свет не горел, и Стас отчего-то обрадовался этому.

- Давай здесь, - шептала Лерочка, обвив его шею руками. - Здесь, на полу...

Они никогда прежде так не любили друг друга. Стас закончил почти сразу, однако это нисколько не убавило сил - напортив, страсть сделалась еще более откровенной и жадной. Он экспериментировал на ходу, отдаленно, каким-то краешком сознания удивляясь, откуда только хватает фантазии - и Лерочка покорялась с готовностью, безошибочно угадывая, что именно от нее требуется.

- Все, милый, не могу больше, прости...

Стас словно очнулся. В голове была звонкая, сладостная пустота. Тела он вообще не чувствовал.

Провел рукой по паласу, нашаривая одежду. Пальцы ощутили липкую влагу. Переместил ладонь - то же самое; пятно, похоже, занимало все жизненное пространство комнаты...

- Наследили мы тут.

- Чепуха. Сейчас замою быстренько.

Лерочка поднялась, потом вдруг присела, легонько куснула за ухо:

- Я и не предполагала, что мой невинный эксперимент вызовет такие последствия.

И упорхнула в ванную.

Оставшись один, Гуселетов зажег свет. Прибрал разбросанные вещи, переоделся в домашний "пумовский" костюм. Руки слегка дрожали, словно с жестокого похмелья. Подойдя к бару, достал заветную бутылку "Греми", скрутил пробку и налил себе полбокала. Выпил единым духом; коньяк жгучей волной прокатился по горлу. Стас зажмурился, провел по лицу ладонями. Опустился в кресло, медленно, с наслаждением откинулся на мягкую спинку.

"По крайней мере, сегодняшний вечер не пропал даром".

Он, конечно. Не имел ввиду ЛИШЬ великолепно удавшееся соитие. Нет, они именно л ю б и л и сегодня, и потому нынешнее свое состояние вполне и смело можно было назвать чуточку счастьем. "Чуточку" - потому что не хочется искушать судьбу.

"Но Лерочкин фокус с бельем тут все-таки не при чем. Может, и способствовал как-то, но не главное это. Что-то такое произошло..."

Пожалуй, не стоит допытываться и анализировать. Все обстояло прекрасно - это и есть самое существенное. А то ведь, граждане, всякая дрянь в голову, случалось, лезла. И то, что женино бельишко трогал в последний раз недели три назад - сущая правда. Будем откровенны: в последние года полтора не раз приходила мысль, что брак потихонечку не то чтобы распадается, а как-то сам собой незаметно сходит на нет. Скучно стало вместе, а порою и вовсе тягостно. Неуютно...

И ЧТО, ПОСЛЕ ОДНОГО, ДАЖЕ САМОГО РАСЧУДЕСНОГО ТРАХАНЬЯ ТЫ УБЕЖДЕН - ВСЕ ПРОБЛЕМЫ СЕМЕЙНЫЕ ОСТАЛИСЬ УЖЕ ПОЗАДИ?

Да нет, конечно. Просто сейчас ему было хорошо. Тому, кто способен понять, о чем речь, дополнительно объяснять не требуется. А остальным, с кургузыми душами, попросту бесполезно.

И что очень важно - исчезло без следа гадостное ощущение, не покидавшее его после посещения квартиры Колупанова. Мерзкое и пакостное чувство, будто сотворил он там нечто совершенно недостойное. А ведь, ежели вдуматься, было в этом что-то, соответствующее действительности, определенно было...

Но, в конце концов, никто не собирался предавать огласке пикантные стороны жизни Колупанова Николая Ильича. И не мародерничал же Стас там, в самом деле - надеялся помочь самому себе. Разобраться хотел с собственными проблемами.

Не удалось, к сожалению.

ИЛИ.. ВСЕ-ТАКИ УДАЛОСЬ?

Гуселетов выпрямился в своем кресле.

"Болезнь одиноких...". Скабрезного содержания журнальчики. Знаменитая газета объявлений с услугами самого разнообразного свойства...

А ведь есть здесь определенная логика! Скажем, условный "вирус одиночества" может, вовсе и не смертелен - при определенных обстоятельствах. Не исключено, он способен порой оказывать даже мощное стимулирующее воздействие. А вот если человек ДЕЙСТВИТЕЛЬНО абсолютно одинок, и ничего с этим поделать не может, тогда и наступает безвременный финал.

Умозаключения, весьма поверхностные, однако для рабочей версии годятся.

"Не слишком. Сам термин "вирус одиночества" употребим только в качестве красивого образа. Любому, мало-мальски знакомому с медициной, совершенно ясно, что все это полный вздор".

Но связь между посещением печальной квартиры на Владимирском и только что миновавшим чувственным взрывом все-таки существует. Несомненно. Получается, что он невольно выступил в роли эдакого Пастера. Местного значения. Остается надеяться, что скорбный список жертв науки он своим именем не пополнит. Пока что, во-всяком случае, никаких ухудшений не наблюдается.

И даже совсем наоборот.

В комнату вошла Лерочка, на сей раз все же в банном халатике, влажные волосы стянуты в пучок на затылке. Сморщила носик, коротко втянула воздух:

- Запашок, однако. Недурно бы проветрить. Пока чада не воротились.

Он поднялся, открыл форточку настежь. Жена, чмокнув в щеку, поспешила на кухню. Загремели кастрюли со вторично разогреваемым обедом.

Стас заложил ладони за голову. Потянулся так, что хрустнули суставы. Потом весело огляделся вокруг.

Вся комната, прекрасно знакомы вещи виделись необыкновенно отчетливо и ярко. Он словно бы открывал их сейчас в первый раз. Наверное, так именно видят мир новорожденные. Или рожденные заново.

Гуселетов никогда специально не задумывался над этим вопросом. А сейчас с почти чувственным удовольствием разглядывал старинную лаковую японскую миниатюру на стене, мясистые, темно-зеленые листья монстеры. Хрустальную посуду в горке, среди которой на стеклянной полочке почетное место занимала не слишком гармонировавшая с остальным диковинного вида раковина, привезенная Лерой из загранкомандировки.

Она ведь у нас дипломированный психотерапевт, и не их худших. Три закордонных вояжа за последние два года. Кстати, в американском том центре, расположенном в городке с забавным названием Бакстон, ее приглашали работать. Очень серьезно приглашали. Лера особенно не нажимала - ясно, что ему, репортеру в чужой стране без знания языка делать нечего, но намекала прозрачно, что тамошней ее зарплаты с лихвой хватило б на четверых.

Но особенно не настаивала, за что Стас был в глубине души ей признателен. А впрочем, надо еще подумать. Два года, в конце концов, это не срок.

- Иди скорей! А то я без тебя начала, сил терпеть больше нету!

На кухне Гуселетов занял любимое свое место возле окна. Схватил ложку, ощущая аппетит прямо-таки зверский. Покончив с супом в минуту, испросил добавки.

- Такая просьба - для хозяйки награда. Так что у меня сегодня, можно сказать, все тридцать три удовольствия.

- Я думаю, - сказал невинным голосом Стас, отламывая хлеб, - кое-что мы вполне можем повторить завтра.

- Не получится, милый, - она вздохнула безо всякого наигрыша

- Что, опять, доверительные разговоры?

Лера кивнула.

- Жаль. Придется терпеть скрепя сердце. После моих разборок с начальством это будет особенно нелегко.

- В редакции возникли сложности?

Гуселетов коротко обрисовал ситуацию, не вдаваясь особо в подробности. Он не стремился ничего утаить специально - просто незачем ей лишняя головная боль.

- Бог с ним, как-нибудь образуется. А сейчас я, знаешь, пойду прилягу. Просто глаза слипаются...

Лера бросила быстрый, немножечко странный взгляд и тут же отвела глаза:

- Имеешь право. Заслужил. Иди, я тут все приберу. А по своим заморочкам впредь не таись, может, что умное и сообразим на пару.

В гостиной, укрывшись на диване пледом, он оставил гореть уютный красноватый ночник, смежил веки - и тут же фантастические видения, отголоски сегодняшних событий, замелькали перед мысленным взором.

Он погружался все глубже в сон; словно в галактической дали звучали голоса вернувшихся домой детей, дочка чмокнула звучно в щеку ("Спокойной ночи, папа!"), а он не смог даже приоткрыть глаз.

* * *

То ли по причине влажной сырой погоды (вся зима - практически одна непрерывная оттепель), то ли еще отчего, но поутру его пятерка заводиться не пожелала. Промучившись минут двадцать, Стас, плюнув, запер машину и направился прочь со стоянки.

Ближайшая станция метро располагалась неподалеку. В принципе, ездить подземкой с проспекта Просвещения в центр города было и спокойнее, и не в пример более экономно. Вот только, мотаясь по рабочим делам на общественном транспорте, придется убить уйму времени.

Стас целеустремленно пробирался среди лабиринта ларьков и торговых палаток. Впереди, метрах в пятидесяти, стайкой двигалась группа подростков. Насколько можно судить со спины - старшему из них было лет семнадцать, а самому меньшему - годков десять-одиннадцать, не более. Двигались они молча, усердно дымя на ходу. Хотя Гуселетов к этой компании не слишком присматривался, нечто в их поведении показалось странным.

Он торопливо шагал, засунув руки в карманы, прикидывая мысленно, что сегодня скажет ему Соболь (если вообще пожелает беседовать), и стоит ли заходить в начальственный кабинет без приглашения.

Расстояние между Гуселетов и группой подростков сокращалось. Возле каждого прохода между ларей ребятки, не сговариваясь, замедляли шаги, - вот эта молчаливая согласованность действий и выглядела настораживающей.

Стас молча усмехнулся.

Возможно, детишки собрались подломить какой-нибудь из киосков, выискав незапертую дверь, - ввалиться с ходу, прихватив первое, что под руку подвернется, - и разметнуться затем мгновенно в разные стороны. Или травка у малюток кончилась, и топают они в поисках знакомого оптовика, потому как организм уже свое требует. Тут не до шуток или приколов.

Однако в любом случае - какое ему дело до их проблем?

Беломраморный вестибюль станции виднелся совсем рядом. Народу вокруг толкалось изрядно, и Стас машинальным движением застегнул "молнию" на правом кармане, где помещался обыкновенно бумажник.

Слева на его пути торчал стеклянный ларек, по странной моде выстроенный в стиле железнодорожных вокзалов прошлого века. На крыше красовалась гордая надпись "ЧП "Янычар", а в витрине строились, словно рекруты-первогодки, флаконы с алкогольным пойлом - судя по этикеткам, подвального преимущественно происхождения.

Возле притулилась старушка в зеленом пальтеце, выцветшем на спине и плечах, в черном платке-самовязке.

Морщинистую руку со сложенной "лодочкой" ладонью она держала перед собой, у ног лежал раскрытый желтый пластиковый пакет.

По всему ее облику чувствовалось, что новую профессию она принялась осваивать недавно. Такие фигуры стали совершенно привычны - и подают им уже немного. Не так, как два-три года назад. Многое, правда, зависит от выбранного места.

Гуселетов не замедляя шага миновал побирушку. Время, когда он едва ли не сам устремлялся навстречу нищему, минуло безвозвратно. Он успел сделать еще с десяток шагов, как позади услыхал вскрик - пронзительно-тонкий, будто птичий, чей-то сердитый возглас и сразу же - быстрый топот нескольких пар ног.

Стас резко обернулся.

Мимо, зажав в руке желтый пакет, опрометью промчался один из четверки малолетних искателей приключений.

Бросив мгновенный взгляд в сторону ларя, Гуселетов успел увидеть, как на мокрый асфальт медленно, словно и не падая, а соскальзывая по невидимой нити, оседает беспомощная фигурка в зеленом.

...Он нагнал его только у дальней "коробки". Сперва парень - старший из всей компании - взял неплохой темп, и у Гуселетова появились сомнения насчет успеха затеянной погони. Однако, поравнявшись с заброшенной стройкой, парень заметно убавил скорость, поскользнулся пару раз на талом снегу. Грязные кроссовки и тонкая, с вязаными вставками кожаная куртка парня мелькали все ближе, и Стас уже выбирал момент, чтобы достать беспредельщика одним сильным прыжком. Но, завидев бетонную жилой дом, парень устремился к нему, словно обретя второе дыхание. Быстро взмахнул рукой - желтый пакет отлетел в сторону, кувыркаясь, поплыл на ветру.

"Сявка. Пустой мешок сбросил. Трюк для недоделанных".

Не оглядываясь, как на крыльях беглец устремился к ближайшему подъезду. Куртка его мелькнула в последний раз и скрылась за дверью парадной.

С ходу двинув по ней ногой, Гуселетов ворвался следом. За время, прошедшее с начала этого увлекательного забега, он успел разозлиться всерьез. И дело заключалось даже не в том, что стервецы не ограничились выхваченным пакетом. Вдобавок они определенно что-то такое сотворили с женщиной.

Действовали слишком уж слаженно - а значит, этот рывок у них далеко не первый. И очень скоро они станут не просто вырубать жертву, а для вящего спокойствия оставлять трупы. Причем - запросто.

"Но сейчас шансов у того придурка никаких. Даже если он живет здесь, то ни позвонить, ни тем более управиться с замком не успеет".

Правда, если б у беглеца достало ума и храбрости, он вполне мог затаиться в подъезде и поприветствовать Стаса в момент, когда тот распахивал дверь. Однако этого не произошло, и единственный удачный момент для контратаки был упущен.

Гуселетов увидел парня на площадке между первым и вторым маршами. Тот тяжело дышал, забившись в нишу между лифтовой шахтой и трубой мусоропровода, согнувшись и прижавшись к стене, выставив перед собой черный плоский предмет, в котором Гуселетов без труда опознал шокер одной из ранних моделей.

- Мужик, тебе чего? - проговорил парень хрипло. - Сгреби отсюда, а то вырублю моментально...

- Куришь много, - доброжелательно сказал Гуселетов, неспеша поднимаясь к нему. - Скоро не то что бегать, а пернуть-то как следует не сумеешь.

- Вот ты и поучишь, - послышался неожиданно голос за его спиной.

Гуселетов посмотрел вниз.

Там стоял небольшой хлопец, старательно наведя на него какую-то дрянь, очертаниями весьма напоминавшую небольшой револьвер.

"Каким образом он сумел проскользнуть вот так - бесшумно? Или ж они доперли до подстраховки? Вряд ли; сей мерзавец, помнится, шагал с остальной кодлой".

Но это, впрочем, не имело значения. В полутемном подъезде определить, что за игрушка в руке у сопляка с точностью было невозможно. Скорее всего, конечно, газовая вонючка, но может статься, - и боевой ствол. Из последнего предположения и требуется исходить.

- Ну вот что, гандон, - без выражения произнес новоприбывший. - Двигай к лифту, садись в кабину и ехай на верхний этаж.

Он умолк и слегка расставил ноги, держа пушку на вытянутой руке. Свободной выудил горсть семечек из кармана и отправил в рот, тут же принявшись лущить их языком, сплевывая шелуху на подбородок.

Взгляд его, пустой и почти безучастный, не отрывался от лица Гуселетова.

Стас понимал, что парнишечка может запросто пристрелить его, ровным счетом не заботясь о возможных свидетелях и вообще каких-либо последствиях. Пристрелит, увидев опасность - или ежели таковая ему только почудится.

"Положеньице, бля..."

Затягивать немую сцену было никак нельзя.

Гуселетов прижался спиной к холодной бетонной стене, стараясь фиксировать каждое движение малолетки со стволом. Тот, второй, был менее опасен. Шокер - оружие ближней дистанции, и вряд ли у парня припасено еще что-нибудь.

- Ладно, ребятки, - сказал Стас, стараясь, чтобы голос звучал слегка заискивающе - и чувствуя с неприятным удивлением, что это ему вполне удается. - Никаких больше физкультурных упражнений с моей стороны, договорились? И на лифте прокачусь со всем удовольствием.

- Прокатишься, точно, - сказал парень с шокером, выпрямляясь. В интонации его Стасу почудилась некая двусмысленность - вернее всего, попотчует напоследок своей игрушкой. В виде компенсации за моральный ущерб.

- Двигай, дядя, - сявка внизу коротко взмахнул стволом.

Гуселетов оторвался от стены и сделал пару шагов вверх. Быстро, будто украдкой, коснулся правой ладонью кармана. Это было довольно рискованно - если переиграть, малец может заподозрить, что Стас пытается добраться до своей пушки. И тогда уж медлить не станет.

Но тот ничего не заметил. Зато старший ухватил мгновенно, уцепился наметанным взглядом:

- Слышь, Митек, надо б его пощупать, козла. Может, какой сувенир отыщется.

- А то, - согласился второй шпаненок и быстро смахнул налипшую шелуху с подбородка. - Давай, долбень, вывертывай карманы. И сбрось все тихонько под ноги.

Несмотря на разницу в возрасте, главным среди этой пары был именно он - без всяких сомнений.

Гуселетов переступил с ноги на ногу, издав неопределенный горловой звук, будто собирался что-то сказать, и медленно потянул язычок молнии на правом кармане куртки.

- Пошевелись, сука!

"Малютки, похоже, начинают нервничать. Понимают - в любой момент здесь может появиться чужой и поломать тогда весь расклад".

Стас опусти руку в карман, нащупывая бумажник. Тяжелый, из добротной тисненой кожи. Имелся, правда, небольшой дефект: отделение для мелочи закрывалось неплотно, и монеты то и дело норовили высыпаться в самом неподходящем месте. Но сейчас Гуселетов надеялся всей душой, что бумажник не изменил своей поганой привычке.

...В знаменитой сцене на берегу Арала незабвенный товарищ Сухов виртуозно сыграл в схожей ситуации на патологической жадности, присущей криминальному элементу самого мелкого пошиба. Но здесь был не песок, а каменные ступени, да и расстояние до паршивца с револьвером казалось совсем незначительным. Приходилось импровизировать - и дай Бог, чтобы не позабылись кое-какие навыки...

Бумажник, точно дохлая жаба, шлепнулся под ноги.

- Расстегивай куртку! Да не тяни так, глиста!.. Ну, что плошки уставил?

Стас поднес правую руку к груди, как бы нехотя подчиняясь. Между средним и указательным пальцем была зажата монета, а большой особым образом упирался в ее ребро.

Потом сделал резкое, неуловимое движение.

"Дил-л-ль!"

Монетка серебристой змейкой чиркнула в воздухе, угодив именно туда, куда требовалось: в правый глаз малолетнего правонарушителя.

Существуют рефлексы, подавить которые не в силах ни один человек. Например, непроизвольное опускание век при сильном ударе по глазному яблоку. Именно на это и был рассчитан фокус с монетой.

Парень вскинул руки к лицу. Должно быть, он не сумел сообразить, что именно произошло - однако револьвер из пальцев, паршивец, не выпустил.

Стас в прыжке обрушился на него сверху, ударив коленом и одновременно перехватывая запястье. Шпанец рванулся с неожиданной силой, но Гуселетов держал его крепко, к тому он был много тяжелее. Но ломать парня по-настоящему он не хотел. Опрокинув на перила, коротко добавил кулаком в пах, рывком заломил кисть, все еще сжимавшую оружие. Однако револьвер словно прирос к ладони начинающего уголовника.

Глянув мельком, куда направлен ствол (вверх, нормально!), Стас с силой ударил сжатый кулак недруга о дерево перил. Еще раз. Еще!

Выстрел!!

Что-то звучно влепилось в угол над дверью одной из квартир, посыпалось сухое крошево штукатурки. И тут же Стас ощутил, что ладонь парня разжалась. С металлическим перестуком револьвер покатился вниз.

- Давай поднимайся, жабенок! Становись на ножки!

Рванул за шиворот. Парень выпрямился, повернул к Гуселетову перекошенное злобой и страхом лицо. Правый глаз, распухший, совершенно закрылся, зато левый блестел, точно полированный пятирублевик.

- Выметайся отсюда, дитя порока! И не вздумай задержаться у своей любимой игрушки.

Парень боком двинулся к выходу. Хлопнула дверь.

Гуселетов повернулся ко второму, который бессмысленно таращился сверху, все еще сжимая свой вовсе бесполезный шокер.

- Тебе еще что-то неясно, пыльца с дрянцой? Положи заграничный приборчик на крышку бачка, и испарись отсюда в момент. Только не забудь оставить то, что у старушки возле ларька дернули.

Парень не заставил себя упрашивать дважды. У самого выхода, оглянувшись, пробормотал сдавленно:

- Найдем тебя, гнида. Повисишь на ноже...

- Гуляй себе, деточка, - равнодушно отозвался Стас. - Подрочи дома как следует, глядишь, полегчает.

Потом он подобрал трофейный револьверчик. Это действительно была газовая пятизарядка, вот только патрончики оказались с дробью. И перемычка в стволе, ясное дело, отсутствовала. Вмазать из такой пушечки с близкого расстояния - и, как говориться, возможны варианты...

Он сунул револьвер в карман, спрятал в нагрудном шокер и, экипировавшись подобным образом, вышел на улицу. "Торжественной встречи" пылавших жаждой мщения юнцов не опасался - малы еще, поганцы, не та хватка. Да и призадумались наверняка, на кого ж это им так не повезло напороться.

Торопливо направился к недоброй памяти ларьку. Однако здесь не обнаружилось ни скопления публики, обсуждавшей происшествие, ни самой старушки. А зеваки если и были, то давно разошлись.

"И что мне теперь, спрашивается, с этим делать?"

Стас взглянул на вещицу, которую держал в руке. Это был небольшой кошелек из потертого черного бархата, расшитый бисером. Вышивка местами исчезла, но кошелек все еще выглядел достойно, фасонисто - умели в старину работать...

В нем не было денег - ни рубля, ни копейки. На дне покоилась сложенная вчетверо слегка пожелтелая бумажка, а в отдельном кармашке хранился небольшой образок с ликом неизвестного святого.

И это было все.

В метро на всякий случай Стас поинтересовался у постового, однако относительно недавнего инцидента тот был совершенно не в курсе.

Время поджимало, и Гуселетов отправился в редакцию.

* * *

Паша и Гоша уже восседали за своими столами. Молодые ребята, недавно принятые в штат, и этим невероятно гордившиеся. Они специализировались в области, от интересов Гуселетова весьма далекой: блиц-интервью со знаменитостями, так сказать, второго эшелона, попавших в когорту избранных как правило случайно и большей частью совсем ненадолго.

Работали Паша с Гошей на пару - один раскручивал клиента вопросиками, другой, пренебрегая диктофоном, строчил на ходу. Причем, шельма, так чисто - хоть сейчас на полосу. Были ребята эти неразлучны, и даже капельку сверх того, - а потому, конечно, ползли всякие шепотки по углам.

Как обстояло на самом деле, Гуселетов не знал - да и было ему на это решительно плевать. Однако сегодня, едва раздевшись и поздоровавшись с коллегами, ощутил он в них некую настороженность. Читалось что-то во взглядах, насмешливое и сочувственное одновременно. Примерно так могли смотреть на мужичка, заглянувшего некстати к законной супруге на фирму, где та числится секретаршей, и на положенном месте свою половину не обнаружившего. Потому как в этот самый момент хозяин пользовался ее услугами за закрытыми дверьми в своем кабинете - и это было известно абсолютно всем, за исключением, разумеется, супруга.

Гуселетов сел за стол, разложил бумаги, пытаясь сосредоточиться.

Вытащил бархатный кошелек.

На сложенном бумажном листочке слегка неуверенным старческим почерком была написана молитва, Гуселетову незнакомая. Он пару раз пробежал листок глазами, сложил, и достал образок.

"Николай-угодник?"

Нет, не поймешь с ходу. В храм надо зайти...

- Станислав Андреевич, никак наследством разжились? - подал голос один из репортеров.

Они оба обращались к нему на "вы", и непременно по имени-отчеству.

Такой порядок Гуселетов определил сразу, и вежливо, но настойчиво пресек все попытки перейти к простецки-свойскому "Андреич". Стас не терпел фамильярности - и на службе в первую очередь.

- Нет, Паша. Тут мне надеяться не на что. На родимых просторах, во всяком случае. Может, за границей отыщется кто, однако не слишком я в это верю. - Болтая, он пристально наблюдал за обоими.

"Так и есть, все же скрывают что-то, хотя и рассказать хочется невероятно. Прямо-таки распирает. Однако не лезть же самому с расспросами".

Дождавшись, когда ребятки, подталкивая друг друга, отправились покурить на лестницу, Стас принялся названивать по телефону. Но все старания его оказались напрасными - ни в дежурной части ГУВД, ни в справочной о подобранных на улицах никаких следов старушки в зеленом пальто не отыскалось. Гуселетов сделал даже несколько звонков коллегам из других изданий - но и те не порадовали ничем.

"Очевидно, кто-то из сердобольных прохожих помог. Довел до квартиры - благо живет пострадавшая, вернее всего, по соседству".

Получалось, что единственная возможность вернуть отбитый у шпаны кошелек - случайная встреча с его владелицей. Чрезвычайно маловероятная. И ничего тут не попишешь.

Стас бережно убрал кошелек в нагрудный карман. Мысли сами собой вернулись к событиям утра, а потом и вовсе устремились прочь по прихотливой цепочке ассоциаций...

Военно-медицинскую академию Гуселетов закончил в восемьдесят четвертом. На старших курсах, как и положено, проходил специализацию; только вот, в отличие от большинства, направление выбрал экзотическое без всякой натяжки. И после окончания определили его доктором в одно из воинских подразделений, задачи которого не только не афишировались, но и само существование означенного формирования было неведомо для большинства - несмотря на погоны и должности.

Спецназовцы тренировались жестко, и Стасу без дела сиживать не приходилось. Работал он сперва в паре с опытным коллегой, но тот года через полтора убыл на заслуженный отдых, и Гуселетов принял на себя всю полноту ответственности за здоровье ратников. При этом и сам мало-помалу учился у своих подопечных особым методам. Кстати сказать, не без успеха. Командир не раз одобрительно отзывался о способностях юного эскулапа, и однажды, крепко поддав, даже предложил бросить к черту всю медицину и заняться наконец настоящим мужским делом.

Но Стас клятве Гиппократа остался верен, и от предложения вежливо отказался.

А потом начался угар перестройки, и пошли-поехали сплошные "горячие" точки, - там специализироваться пришлось в основном на полевой хирургии и патанатомии. Но и это закончилось вскоре.

Подразделение, с которым Гуселетов чувствовал себя единым целым, расформировали, и бойцы разъехались-разбежались кто куда. Некоторые нашли работу по специальности, а кто-то оказался по другую линию окопов.

К Гуселетову дважды обращались с небезынтересными предложениями, но он отказывался, считая, что настоящая работа еще впереди. Был грех - надеялся в душе, что отряд восстановят, и там хотя бы частично будет прежний состав. Свой...

Но - прошел год, потом еще один. И однажды Гуселетов вдруг понял, что попросту никому не нужен. Подкопленные деньги закончились, и требовалось как-то определяться. Теперь уже он принялся обивать пороги больниц и клиник. Однако очень вскоре сообразил, что работы ему не найти. В коммерческой медицине требовалось нечто совершенно иное; к тому же по многим специальным вопросам он сильно отстал. Практически безнадежно.

Выход подсказала детская еще любовь к сочинительству. То, что было лишь хобби, увлечением, неожиданно приобрело значение новой профессии.

Собственно, идею ему подсказала Лера.

В ту пору в кафе на Невском она встретил школьную еще подругу, пребывавшую нынче весьма удачно замужем.

Супруг ее, известный репортер, посмотрел пробные работы Стаса, отозвался благожелательно и даже согласился устроить протекцию. С тех пор и пошло-поехало; большей частью достаточно гладко.

Но не все, как известно, коту масленица.

...Ясность в ситуацию, начавшую уже изрядно раздражать Гуселетова, внес заглянувший в кабинет фотограф. Сунулся в дверь по плечи, повертел лысоватой головой, и поманил Стаса пальчиком.

- Почему столь трагическое лицо? - Гуселетов аккуратно притворил за собой дверь. - Объявили удорожание спиртного?

Дашичев глянул на него удивленно, взгромоздил очки на лоб и произнес:

- Человек, способный шутить, когда ему яйца откручивают, бесспорно достоин уважения. Вот только не знаю, удастся ли тебе уважение мое обменять на продукты питания.

- Давай без загадок, - сказал Стас, чувствуя, как захолонуло сердце.

- Да какие ж тут тайны. Сегодня с утра в кабинете шефа Нетецкий сидит. И так основательно, что до сих пор даже пописать не вышел.

- Ты что, проверял?

- У нас столько здесь глаз и ушей - "клопов" вешать не надо. Поверь мне, Стасенька, волку битому - по твою душу у них там беседа.

- Нетецкий - это из "Медицины и магии"? - помолчав, спросил Гуселетов.

- Он самый. Да вот, легок на помине, - Дашичев посторонился, давая проход.

В их сторону по коридору двигался мордатый упитанный тип, в новенькой кожаной куртке "а ля мафия", с изящным кейсом в правой руке. (Судя по той легкости, с которой он им помахивал, там вряд ли имелось что-то тяжелее упаковки презервативов).

Мордатый, должно быть, почувствовал, что речь шла о нем - поравнявшись, покосился налитым глазом, передернул могутными плечами. И осанисто прошествовал далее.

- Твой конкурент, - негромко проговорил Дашичев.

- Нет. Не может быть. Ну не возьмет его Соболь! Ведь этот только заголовки умеет придумывать. Не враг же себе шеф, в самом деле!

- Его, может, и не возьмет. Но по всему - снаряды вокруг твоего окопа ложатся. Впрочем, ты сам не вчера родился. Делай выводы.

Вернувшись за свой стол, Гуселетов некоторое время мужественно старался сосредоточиться.

Но не было никакой обиды на шеф-редактора. В глубине души Гуселетов его понимал. Соболь действовал из соображений дела, и в том, что он собирался расстаться с одним из сотрудников, пусть даже не из последних, не было ничего личного. Не исключено, на его месте Стас поступил точно так же.

"Все к лучшему. Избитая истина, но надо признать - соответствует порой. Даже очень. Кстати, вечером стоит напомнить женушке о том приглашении в Штаты. Если оно еще в силе - может, это лучший выход? Правда, весьма смахивает на бегство... "

ЧЕРТ С НИМ!

Надо заняться языком. Найти репетитора приличного - с расценками не безумными. Предложений, кстати, хватает. В той же газетенке "Из рук в руки" целые полосы ими заполнены.

"Любимое чтиво покойного Колупанова. Любопытно, что он там все же выискивал?"

И тут Стас неожиданно понял, что существует реальный способ попытаться это выяснить. Не слишком надежный, однако имеющий шанс.

Только действовать нужно немедля.

Он поднялся, натянул куртку и, спиной ощущая недоуменные взгляды неразлучной парочки, направился к выходу. На лестнице он встретил Мелаха, поднимавшегося навстречу.

- Хорошо, что застал тебя, - проговорил Ромка слегка запыхавшись и вполне дружелюбно. Словно и не было никакой стычки. - Есть разговор.

- Тороплюсь, - буркнул Стас, вовсе не расположенный к беседе.

- Послушай, может, я вечером заскочу? Не пустой приду, - он выразительно подмигнул. - Что скажешь?

Не будь недавней размолвки, Гуселетов отказал бы ему без всяких экивоков. Но сейчас...

"Ведь подумает наверняка - из мелкой обиды упрямлюсь. Нехорошо".

- Ладно. К семи. - И, кивнув, он поспешил вниз.

Остановившись перед знакомым домом на Владимирском, Стас внезапно почувствовал острое желание закурить. Он бросил почти два года назад - и за это время был искушаем не раз. Однако все как-то удавалось держаться, но вот сейчас воспоминание о первой затяжке, волне сладостного дымного яда сделалось почти нестерпимым. Некоторое время он всерьез раздумывал, не вернуться ли к метро за сигаретами, но это означало новую задержку, а время сейчас работало против него.

На площадке четвертого этажа не изменилось почти ничего. Правда, все же появилось кое-что новенькое - и деталь эта касалась именно злополучной двадцать восьмой квартиры.

Входная дверь была опечатана.

Ее пересекала белая бумажка с расплывшейся лиловой печатью. Не снимая перчаток, Гуселетов подергал дверную ручку. Как и следовало ожидать, сейчас жилище было заперто по всем правилам.

Стас извлек из маленького накладного кармана чужие ключи.

Его охватило странное чувство - смесь страха, брезгливости и незнакомого возбуждения. Подобную сцену он наблюдал бессчетное число раз в боевиках; там желтую полицейскую ленту, ограждавшую место преступления, рвали легко и безо всяких душевных терзаний. Однако сейчас жалкий клочок с отпечатком казенной колотушки буквально гипнотизировал.

ПРОМЕДЛИШЬ ЕЩЕ - И НЕ ВОЙДЕШЬ ВОВСЕ

Замок открылся почти беззвучно. С сухим треском отскочил уголок бумажной полоски. Стас приоткрыл дверь - и тенью скользнул внутрь. Аккуратно закрыл изнутри замок. Подумав, набросил цепочку. Разумеется, это не спасет, ежели заявятся сюда представители власти, но все же...

Вокруг стоял пыльный нежилой запах, словно квартирой не пользовались уже многие месяцы.

"Удивительно, как быстро он появляется".

Стас уверенно прошел в большую комнату. Страх понемногу исчез, а возбуждение, наоборот, все нарастало. Гуселетов опустился в потрепанное низкое кресло возле журнального столика с телефоном. Кнопочный аппарат, хотя и из самых дешевых, должен уметь дополнительно еще кое-что, кроме примитивного прозвона.

Плоский, светло-серый, зауряднейший с виду телефончик. На верхней панели выстроились полторы дюжины кнопок. Стас наклонился вперед, не замечая, что непроизвольно шепчет вслух, читая короткие надписи на английском.

"Пауза... Автодозвон... Память... А вот, кажется, и есть искомое".

Обыкновенно современные аппараты запоминают номер, набиравшийся последним. Независимо от того, сколько других вбито в долговременную память. И этот номер как раз вызывается при помощи кнопки "REDIAL".

Все так же не снимая перчаток, Гуселетов поднял трубку.

Запищал непрерывный сигнал.

Согнув указательный палец, Стас костяшкой сустава ткнул заветную кнопочку. В трубке послышались щелчки набираемого номера.

В принципе, сейчас все зависело от того, пользовались ли телефоном после хозяина. Если да - то вместо голоса последнего собеседника Коли Колупанова в трубке скорее всего раздастся гунявая скороговорка дежурного из ближайшего отделения.

Гуселетов ждал. Размеренно пищали длинные гудки вызова - безответно.

"Проклятье!"

- Добрый день, - произнес не лишенный приятности молодой женский голос. И по слегка излишней доброжелательности Гуселетов безошибочно определил, что дамочка находится на службе.

- Добрый день, - повторила она с теми же радостными интонациями. - Бюро знакомств "Рандеву".

"Ну конечно! Именно этого следовало ожидать!"

- Здравствуйте. Я, знаете ли, впервые звоню. Вот хотел бы узнать, как все происходит. Уловить, так сказать, технологию процесса.

- Очень просто. Мы можем подобрать достаточное количество женщин...

- Простите, достаточное для чего? - перебил ее Стас, не удержавшись, и тут же обругал себя мысленно.

- Для того, чтоб вы смогли выбрать подходящую, - произнесла на том конце доброжелательная незнакомка. - У нас известная в городе фирма. Мы работаем с клиентами, имеющими серьезные намерения, - добавила она с заметным нажимом на последнем слове.

- А что требуется от меня?

- Проконсультируетесь с нашим психологом, и на основе его рекомендаций компьютер подберет варианты.

- Я, откровенно признаюсь, несколько стеснен в средствах... ну, вы понимаете. Сколько стоят ваши услуги? - Он разговаривал безо всякого наигрыша. Импровизировал на ходу, стараясь определить, действительно ли имеет дело с брачным агентством, или это все туфта для случайных придурков, а на самом деле беседует с диспетчером конторы, торгующей девочками по вызову.

- Да, конечно, - безмятежно произнесла барышня. - Минимальная сумма - пятьдесят рублей. Новыми, разумеется. За этот взнос вы получите двенадцать вариантов.

"Вариантов". Замечательный термин!"

- Мне подходит, - сказал Стас торопливо. - Сообщите, будьте любезны, ваш адрес.

Контора оказалась расположенной неожиданно далеко. Юго-запад. И как назло, нет сегодня машины!

Закончив разговор, он с возможным тщанием проверил, не оставил ли следов, указующих на наглеца, посягнувшего на целостность милицейской печати. Потом вышел осторожно на площадку, защелкнул замок.

На улице пришлось поднять воротник - с неба сеялась ледяная крупа, подгоняемая порывами ветра, и Гуселетов в очередной раз подумал, что в этом году зима, похоже, никогда не закончиться...

Сейчас он не мог просто и спокойно отправиться домой.

Телефонный звонок не приоткрыл никаких тайн. Что произошло с Колупановым - по-прежнему неясно. Но покойный общался с этим чудным бюро "Рандеву". И если повторить его действия, есть шанс узнать... узнать, как он умер.

И САМОМУ ПРОЙТИ ЕГО ПУТЬ

"Ну, это уж мы поглядим. Предупрежден - значит вооружен".

Он усмехнулся, осознав, что рука сама собой коснулась в кармане куртки отбитого у шпаны револьверчика. До лихой перестрелки дело вряд ли дойдет. Самый вероятный итог посещения "Рандеву" скучен, как реклама налоговой полиции. Ему предложат отдать пятьдесят кровных, за фото двенадцати залежалых прелестниц. И все. И никакого вам скелета в шкафу. Хорошо, если удастся отбиться от услуг местного Кашпировского.

Но где-то в глубине сознания невидимый колокольчик заливался тревожным звоном.

* * *

Похоже, в действительности все обстояло даже хуже, чем он предполагал.

Офис "Рандеву" располагался на втором этаже обыкновеннейшей бетонной коробки, в квартире за совсем неприметной дверью, на которой не было ничего, кроме стандартного глазка и литой, желтого металла, ручки.

Стас позвонил.

Вопреки ожиданию, открыли почти сразу. Средних лет, слегка грузноватая женщина вида вовсе не романтического молча кивнула и показала рукой в конец коридора:

- Туда проходите. Направо.

"Либо контора вот-вот готова капитулировать под бременем здоровой конкуренции, и оттого персонал пребывает в состоянии творческого и профессионального коллапса, либо их бизнес настолько специфичен, что здесь не подходят обычные мерки".

Гуселетов проследовал в указанном направлении.

Комната была меблирована довольно скромно: черная конторская "стенка", несколько открытых стеллажей с картонными обложками скоросшивателей, небольшой письменный стол, на котором располагались органайзер и телефакс. Возле окна на стене красовался календарь с изображением известного генерала-политика, в десантном камуфляже и трубой гранатомета на правом плече.

За столом в удобном дорогом кресле с высокой спинкой сидела миниатюрная дамочка, возраст которой благодаря умелому макияжу угадывался с трудом; от двадцати пяти до сорока.

- Простите, - произнес Стас, останавливаясь на пороге. - Я не ошибся ли часом? Это ведь "Рандеву?"

- Несомненно, - отозвалась сотрудница, и Гуселетов узнал голос особы, с которой он говорил недавно по телефону. - Присаживайтесь, и мы обсудим вашу проблему.

Стас неторопясь устроился в кресле напротив.

- Клиентов потерять не боитесь? - спросил он, кивая на календарь. - Из-за столь откровенной демонстрации взглядов?

- Наши клиенты не на митинг приходят, - сказала его визави. - А кроме того, вам разве этот плакатик не нравится?

- Мне - да. Но не всем же.

- А почему вы решили, что плакатик у нас только один?

Какой-то миг он не знал, что ответить. Буквально все - и разговор в том числе - складывалось не так, как он себе представлял.

"Попусту теряешь время".

- Возможно, - проговорил наконец Гуселетов. - В принципе, вам виднее. Меня больше интересует, что ваша фирма может предложить помимо настенной печати.

Дамочка кивнула.

- Одну минуту, - мелодично произнесла одна, слегка подаваясь вперед в своем кресле, и под натянувшейся тканью блузки Стас разглядел соблазнительнейших размеров и формы бюст.

Между тем дамочка извлекла из письменного стола несколько бумажных листков.

- Это анкета. Совсем несложная. Анонимная, конечно же. Вопросы, которые вызовут затруднения, можно пропустить. А потом наш психолог...

- Вот что, - перебил ее Стас, - не могли бы вы оказать мне одну услугу?

- Какую?

- Избавьте меня от общения с доктором.

- Это вовсе не доктор.

- Я знаю. Все равно. Буду весьма признателен.

Она пожала плечами.

- Как пожелаете. Вообще-то тестирование повышает шансы. Но это ваше дело... В таком случае объясните сами, каковы будут пожелания.

Пожалуй, одно пожелание у меня определенно имеется, подумал Гуселетов, довольно нескромно, в упор разглядывая соратницу Гименея.

- Вы затрудняетесь сформулировать? Может быть, у вас особая ориентация?

- Ориентация самая гетеросексуальная. И я бы хотел познакомиться с привлекательной женщиной моих примерно лет или несколько моложе, с хорошей фигурой, непременно красивой грудью - я, знаете, придаю этому большое значение. Хорошо, ежели дама окажется не слишком рослой. Не утонченной интеллектуалкой - но и не законченной дурой. Это не чересчур высокие требования?

- Трудно сказать, - произнесла сотрудница "Рандеву" раздумчиво. - Смотря что вы вкладываете в понятие "привлекательная женщина".

- Постараюсь объяснить, - сказал Гуселетов. - Вот вы, например, чрезвычайно привлекательны в моем представлении.

Она кивнула, не выразив ни малейшего удивления - словно только и ждала этих слов.

- Послушайте, - сказала затем сотрудница голосом не то чтобы раздраженным, а скорее усталым, - я здесь на работе, и беседовать с вами обязана обходительно. Так вот: о нашей фирме вы можете думать что угодно. Но уверяю - мы здесь тоже брюки не на руки одеваем. Бросьте! Не нужны вам никакие варианты и предложения. Вы явились для другого. И сейчас вам лучше всего покинуть нашу контору как можно скорее. Добровольно и без всяких претензий.

- Ну хорошо, - проговорил наконец Гуселетов после непродолжительной паузы. - Штирлица из меня определенно не получилось. Никаких знакомств я действительно не ищу; однако помочь мне вы можете. Во-всяком случае, я очень на это рассчитываю.

В этот момент в коридоре раздался звук, похожий на сдерживаемый с трудом кашель.

Улыбка сотрудницы "Рандеву" угасла окончательно.

- Боюсь, вы пришли не по адресу. У нас узкая специализация. И мы не оказываем услуг сомнительного свойства.

- Да с чего ж вы решили, что моя просьба содержит нечто предосудительное? Уверяю - нет и помине. Просто я бы хотел...

- Знаете, - перебила она, - мне отчего-то кажется, что вы собираетесь расколоть меня на интервью.

- И да, и нет. Впрочем, основное вы угадали. Но это не интервью. Речь идет о лишь нескольких вопросах. Профессиональная кухня, если угодно. И никаких коммерческих тайн.

- А с чего это вы - или редактор вашего журнала - решили, будто мне есть хоть какое-то дело до ваших проблем? Насколько я понимаю, журналистам платят за информацию - вот и добывайте ее... самостоятельно.

- Я работаю в газете, - невозмутимо поправил ее Гуселетов. - Хотя это не важно. Просто я рассчитываю на дружбу. И полное понимание. - С этими словами Стас положил на стол купюру, раскрашенную в блекло-голубые тона.

Молчание.

Сотрудница украдкой метнула мгновенный взгляд в коридор, и тут же опять посмотрела в глаза Гуселетову. Некий намек на улыбку вновь обозначился на ее губах.

На стол легла еще одна бумажка - родная сестра первой.

- Ну что ж. Пожалуй, вы правы, - произнесла дамочка, словно очнувшись. - Отчего нам не подружиться?

Последующие четверть часа Стас занимался игрой - хорошо знакомой игрой. Ему не требовалось притворяться; он действительно собирал материал - при желании, его даже можно использовать. В дальнейшем. Но сейчас вся эта болтовня должна была скрыть личный его интерес.

Наконец он решил, что почва вполне подготовлена.

- Еще пару минут. Человек, слова которого и послужили отправной точкой для моего материала, упоминал вашу фирму наряду с еще парой-тройкой других, утверждая, что женская клиентура везде без исключения делится на две неравные части. А именно - на представительниц прекрасного пола, оказавшихся невостребованными, как говориться, по жизни, и не имеющими практически ни одного шанса, и нимфоманок, для которых бюро знакомств - как презерватив. Средство безопасного секса, не более. А раз так, то обращаться в ваши конторы - пустая трата времени. Можете как-то прокомментировать?

- Я слышала нечто подобное; как правило, авторство принадлежит импотирующим субъектам. Бессмысленно спорить. Им, конечно, мы помочь не в силах. Здесь требуется доктор. А вообще, приблизительно только каждый седьмой звонок по делу.

- А остальные?

- Подростки, как правило. В том нежном возрасте, когда гормоны из ушей брызжут. Мастурбируют во время разговора - со временем такие вещи угадываешь безошибочно. Блюстители нравственности обоего пола также звонят. Проститутки обоего пола с предложением услуг. Просто больные люди. Или очень одинокие - за разговор держаться, как за соломинку. На грани суицида. Но у нас нет возможности поддержать их профессионально. Для таких существует договоренность со службой доверия. На них переводим. Были случаи... - Она вдруг умолкла.

- Служба доверия районная или городская?

- Городская. Там опытнее и... душевнее, что ли. Кстати, не скажете, как зовут вашего знакомого?

- М-м... Колупанов. Николай Ильич, кажется. Да, точно: Николай Ильич.

- Одну минуту.

Она выдвинула верхний ящик стола и вытащила длинную открытую коробку с ровными рядами карточек, уложенных вертикально. Быстро отыскала нужную букву, слегка шевеля при этом губами.

- Такого нет. Если только он не взял творческий псевдоним. Паспорт мы, разумеется, не спрашиваем.

Гуселетов молча кивнул. Он ожидал, что самым сложным окажется подвести ее к нужной фамилии. Однако предположить, что покойный Николай Колупанов действовал анонимно, он не мог. Просто не приходило в голову - при всей очевидности подобного способа.

- Не имеет значения. Однако учет у вас, гляжу, времен очаковских.

Дамочка неторопливо убрала коробку.

- Мне так удобно. Я привыкла, и никакой компьютер не нужен. А вообще-то, - добавила она с видимым удовольствием, - основной учет здесь. - И прикоснулась пальчиком ко лбу.

Он покидал "Рандеву" со странным чувством. Смесь разочарования и несомненного облегчения.

В прихожей все та же неприветливая дама молча распахнула дверь. Проходя мимо, Стас учтиво вымолвил:

- Благодарю за службу.

Тетка с хмурым недоумением уставилась на него. Сейчас ее спортивная куртка была расстегнута наполовину, и под ней явственно виднелся воротник серо-голубой форменной рубахи.

"Ничего удивительного, что дамочка так спокойна. "Крыша" под боком. Этот страж порядка не больших чинах и должной сноровкой вряд ли обладает. Но недаром дверь в одну из комнат плотно притворена - там наверняка обретается кто-нибудь из ее коллег. Так что все в порядке, и можно не суетиться, разглядывая предварительно клиентов в глазок".

Гуселетов возвращался домой в вагоне метро, наполовину пустом. Обыкновенно в подземке, если удавалось отыскать свободное место, он засыпал мгновенно. Но сейчас, прикрыв глаза, тщетно пытался погрузиться в дремоту. Им владела необъяснимая убежденность, что суетливый и неудачный день далек от своего завершения. И дай Бог, если самое неприятное в нем окажется уже позади.

* * *

Даже если предположить, что Роман Мелах обладал мистическим свойством нравиться большинству женщин с первого взгляда, и свой дар ныне использовал со всей возможной полнотою, то и в этом случае объяснить удивительное, прямо-таки непостижимое оживление своей супруги на протяжении целого вечера Гуселетов все же не мог.

Насколько он помнил, Лерочка никогда не принадлежала к числу хозяек, охотно принимавших гостей; однако нынешним вечером она словно пыталась доказать, что ранее всего лишь успешно притворялась.

Мелах непринужденно болтал, и она с готовностью и оживлением подхватывала каждую тему. Понемногу Гуселетов начал откровенно маяться. Он понимал, что свою беседу Ромка приберегает до той минуты, когда они останутся наедине, но вот момент этот как-то сам собой все откладывался. Кроме того, после выпитой водки, которую Мелах притащил, как обещал, Стаса понемногу начало клонить в сон. Пару раз он откровенно клюнул носом; и потребовались усилия весьма ощутимые, чтобы не отключиться окончательно.

Не то чтобы он опасался за добродетель супруги, - но и засыпать при госте все же не следовало, дабы не искушать судьбу.

Прошел час, другой. Наконец минул третий. За окнами уже давно стемнело, а этот день, словно ночной кошмар, никак не мог завершиться. В соседней комнате звучали голоса детей, давно вернувшихся с прогулки; брат и сестра редко ссорились - на зависть многим родителям - и будущее их не вызывало у Гуселетова особой тревоги. Они в самом деле были друзьями, а такое между братом и сестрой происходит либо в самом раннем возрасте, либо не складывается вообще.

...Роман Мелах плел одну из своих бесчисленных историй. Казалось, он собирается рассказывать их до утра. Казалось...

Но день нынешний был самым обыкновенным, а вовсе не бесконечным, и с каждой секундой он близился к своему завершению - а с ним вместе незримо приближался к своему концу и жизненный путь Романа Мелаха.

Как ни старался Гуселетов, в какой-то миг он все же упустил нить разговора. Роман и Лера вышли из кухни. Теперь он слышал, как они непринужденно болтают в гостиной, и на какой-то миг обрадовался возможности побыть одному. Хотя, конечно, это было всего лишь иллюзией.

ДОВОЛЬНО!

Стас усилием героическим заставил себя подняться. Без четверти одиннадцать; еще немного - и он окончательно лишиться терпения. Дружеский визит чересчур затянулся, и, ежели Мелаху есть что сказать, он должен выложить это без промедления. В противном случае ему предстоит отправиться домой, прихватив свою "эй-какая-чудная-новость" в упаковке, оставшейся нераскрытой.

Он вошел в гостиную. Жена и гость стояли возле горки, одна из стеклянных створок была открыта. Мелах держал на ладони Лерочкин сувенир из далекого города Бакстона. Он разглядывал его с таким интересом, словно никогда в жизни прежде не видел морской раковины.

- Говорят, в них шумит море, - сказал Гуселетов с порога. - Я, правда, никогда не мог уловить ничего отдаленно похожего.

- Да? - Мелах обернулся. - Это в тебе романтики не осталось. Или не было вовсе. На самом деле в хорошей раковине море живет всегда. А в некоторых можно услышать не только рокот прибоя, но и грохот бури. Отдаленный, - добавил он, понижая голос.

Хотя смотрел Мелах на Гуселетова, тем не менее Стасу казалось, что слова эти предназначались совсем не ему.

Роман наклонил голову к плечу и приподнял руку с раковиной, очевидно собираясь поднести ее к уху. Только проделал он это довольно

НЕУВЕРЕННО?

неловко, чересчур осторожно, словно опасался, что экзотический домик, давным-давно покинутый своим обитателем, выскользнет у него из пальцев и разобьется вдребезги на сверкающем лаком паркете.

- Прекрасно, - произнесла вдруг Лерочка. Она шагнула к Мелаху и непринужденно взяла раковину из его пальцев.

- Я всегда думала примерно так же. Только тебе, Ромочка, - игриво продолжала она, - лучше положить ракушку на место. А то вдруг на море, с которой она таинственно связана, нынче разразился тайфун? Может ведь надуть в ухо.

Они посмотрели друг на друга, и в этот момент в комнате

ЧТО-ТО ПРОИЗОШЛО

Гуселетов почувствовал, что сердце пропустило удар. Воздух в гостиной стал на мгновенье осязаемо вязким, стены и предметы утратили четкие очертания, превращаясь в сгустки энергии, готовые взорваться от взмаха ресниц.

Душу наполнил сладкий томительный ужас - взгляд в пропасть, не имеющей дна.

Он ухватился рукой за косяк. Ему вдруг стало страшно - именно так! - показалось, что умирает, теряя сознание. Лишняя рюмка, плохие сосуды, негодные нервы. И вот - безвременная кончина на руках у любимой(?) супруги, зареванные дети, и Мелах станет твердить: "Он только что был с нами..."

Но УЙТИ этой ночью предстояло совсем не ему.

Стас прикрыл ладонью глаза, а когда убрал руку, мир вновь вернулся в привычное состояние.

- Все в порядке? - Лера встревоженно глянула на него.

- В полном.

- Ты побледнел... Вот, что мальчики: я удаляюсь на кухню, а вы тут поговорите о своем, о мужском - если есть такое желание. Недолго. Детей, кстати, давно пора укладывать. Ромочка, ты не забыл, там в морозильнике "Синопская" твоя отдыхает. Но думается мне, что с вас на сегодня достаточно.

- Пожалуй, так, - глухо проговорил Стас.

Мелах мельком взглянул удивленно, сказал:

- Оставь. В другой раз оприходуем.

- Нет уж. - ответила Лера. - Так не годиться. В следующий раз мы угощаем. А эту склянку сейчас забери. Сюда принести?

- Ну... коли так, положи мне в сумку. Там, на вешалке, черная, с ручкой через плечо.

"Надо же, как сдружились. На "ты" почти сразу, запросто, не чинясь".

Гуселетов и Мелах опустились на диван. Возникла пауза, которая показалась Стасу излишне долгой, потому что они сильно подозревал, что сообщать-то Роману особенно нечего.

- Знаешь, - проговорил Мелах, глядя вниз на сложенные вместе ладони, - я ведь практически закончил расследование.

- Какое?

- Твое. То самое, из-за которого уволят тебя не сегодня-завтра.

Тон Мелаха разительно изменился. Не было ни язвительных ноток, звучавших в кабинете Соболя, ни фамильярных почти оборотов, которые то и дело резали Гуселетову слух нынешним вечером. Криминальный репортер говорил негромко и почти безучастно, как человек, отчетливо сознающий, что, как бы он ни старался, все равно ему не поверят.

- Я занялся "Болезнью одиноких..." самостоятельно. Признаюсь, отчасти мне хотелось утереть тебе нос. Больно порой задаешься... Это так, к слову. А сама идея оказалась недурственной. Я раскрутил ее за два дня. Мои связи плюс немного везенья. Тема действительно неплоха, ты кое-что верно нащупал. Нам бы в паре работать... Но речь о другом. Ты оказался и прав, и не прав. Связь между убийствами одиноких существует в действительности, только никакого микроба нет и в помине.

- Я знаю, - спокойно сказал Гуселетов.

Мелах фыркнул.

- Твоя безмятежность обусловлена исключительно недостатком информации.

- Так поделись. Ведь за этим пришел?

- Нет. - Мелах вновь опустил голову. - Я почти закончил. Осталось немного. И завтра к обеду самое позднее вся картинка сложится окончательно.

- А мне-то какая, к черту, разница?

- Для тебя, - тяжело усмехнувшись, проговорил Мелах, - разница есть. Более, чем для кого бы то ни было. Есть у меня предположение...И если я не ошибся, то все это касается тебя самым непосредственным образом. И самым неприятным.

- У меня ощущение, - помолчав, ровно произнес Гуселетов, - что ты намеками своими тень на плетень наводить взялся. Не хочется мне ничего слышать - ни сейчас, ни завтра. Вообще никогда. И лучше всего тебе...

- Убраться по добру, по здорову, - закончил за него Мелах. - Так?

- Примерно.

- А то - морду набьешь?

- Могу. У тебя ни малейшего шанса.

- Значит, поговорили. - Мелах выпрямился, с хрустом распрямляя колени. - Вот что я тебе скажу напоследок. Я сейчас уйду, разумеется. Но ты не будь дураком, и эмоции придержи, хотя меж нами кошка давно пробежала. Пойми, я к тебе не пожрать-выпить зашел. Попытайся поверить, что я действительно знаю нечто для тебя исключительно важное.

- Верю. Что дальше?

- Дальше... Вот что: под любым предлогом ты сейчас должен уйти со мной вместе.

Это была последняя фраза, которую Гуселетов слышал от Мелаха.

Впрочем, он и сам больше ему не сказал ни слова. Отправился в прихожую и громко, со стуком распахнул дверь.

...Краны на кухне шуровали на полную. Лерочка что-то негромко напевала; изредка звякала в мойке посуда. Телевизор в детской все еще работал - чада, предоставленные на время сами себе, торопились насладиться нечастой свободой.

Вернувшись в гостиную, Стас выключил свет и, подойдя к окну, отдернул штору. Внизу, с трудом различимая в свете единственного фонаря, виднелась протоптанная в талом снегу дорожка, которая вела к ближайшей автобусной остановке. Вскоре на ней показалась одинокая мужская фигура; торопливо миновала освещенное пространство и скрылась во тьме.

* * *

- Послушай, то предложение остается в силе? Мы все еще можем уехать в Бакстон?

- Думаю, да. А что это тебя так взволновало?

Он лежал на боку, опираясь на локоть. Во всем теле ощущались восхитительный покой и нега. Любовная игра, затеянная на сон грядущий, обернулась настоящим взрывом животной чувственной страсти. Если вдуматься, в том было нечто почти болезненное - однако меньше всего Гуселетов был склонен сейчас анализировать свои ощущения. С некоторых пор их манера любить обрела иную окраску; вот и все.

Можно, конечно, и так сформулировать ситуацию.

В действительности Стас понимал, что те упражнения, которые он волшебным образом освоил за последние дни, напрочь перевернули все прежние представления, образы и привычки, обозначаемые коротким невыразительным словом

СЕКС.

И дело заключалось вовсе не в технике. Никакая самая изощренная техника не могла обусловить калейдоскоп тончайших оттенков наслаждения, о существовании которых он даже не подозревал. А если совсем откровенно - то весь прежний любовный опыт представляется ныне чем-то вроде унылых развлечений застенчивого подростка, подружку которому заменяет собственная рука.

- Так почему ты спросил?

В темноте он не видел ее лица. Бледный, призрачный отсвет, пробивавшийся снаружи сквозь шторы, позволял с трудом различить лишь очертания комнаты. Глубокие чернильные тени лежали на смятых простынях, придавая знакомому ложу любви вид фантастический и отчего-то немного пугающий.

СЛОВНО ТА, КОТОРУЮ ОН ЛЮБИЛ, УШЛА НЕОЖИДАННО - А РЯДОМ ОКАЗАЛСЯ СГУСТОК МРАКА

- Все изменилось, - проговорил Стас. - Боюсь, что проблемы в редакции из пустой трепки нервов перерастут в нечто более значимое. Если меня в самом деле вышвырнут, то американская ссылка может оказаться спасительной.

Вопреки ожиданию, Лерочка ничуть не оживилась.

- Вряд ли, - проговорила она сонно, - не стоит переживать.

- Тебе разонравился Бакстон? - с недоумением спросил Гуселетов.

- Мне разонравилась твоя контора, где при небольших затруднениях готовы тут же свершить жертвоприношение. Но я думаю, здесь в основном эмоции, и все затруднения - временные.

Продолжать разговор не хотелось.

И вместе с тем сна не было и в помине - во всяком случае, так ему представлялось. Однако Гуселетов ошибся; а то, что на его месте сегодня скорее всего ошибся бы каждый, не могло служить никаким утешением.

...Он проснулся от мерзкого ощущения влажной холодной тяжести. Будто огромная жаба уселась на грудь; запах стоячей мертвой воды и гниющей тины был столь реален, что Стас невольно повел рукой, ожидая, что пальцы сейчас коснуться покрытого слизью тела.

Открыв глаза, он неподвижно лежал, слыша, как колотиться сердце. Теперь сон действительно испарился, и возникла стойкая убежденность, что ожидать его в ближайшее время бессмысленно.

Стас осторожно поднялся. Глянул на светящийся циферблат часов.

Была половина пятого.

"Скверный, неживой час. Угораздило же проснуться".

Нащупав одежду, он вышел на кухню и принялся одеваться, не зажигая света, чтобы не разбудить жену. Даже если страдаешь бессонницей - не стоит делать это общей проблемой.

"Возможно, ты просто расплачиваешься за расчудесное траханье".

И в этот миг он вновь ощутил острое желание закурить. И если днем искус был успешно преодолен, - то теперь Гуселетов не чувствовал ни сил, ни желания противиться.

Он извлек из настенного шкафчика пачку "LM", хранимую для курящих гостей, прихватил спички и направился в прихожую. Входная дверь отворилась бесшумно, и Стас вышел на площадку.

Он увидел ВСЕ сразу.

Если бы дверь открывалась вовнутрь, то скорее всего он наступил бы на это. Но она отворялась наружу, и, распахнув ее с чуть большим усилием, нежели обычно (мозг автоматически отметил эту странность), Стас увидел, что на каменном полу лестничной клетки следом за дверью появляется широкая кровавая полоса.

Он облизнул мгновенно пересохшие губы.

Ближе к лестничному маршу, который вел вниз, площадка была сплошь залита кровью.

Возле самых перил на коленях стоял человек.

Голова зажата меж прутьев. Руки - подняты и сжимают дерево поручней; на какой-то миг Гуселетову показалось, что человек этот еще жив. Узнать его было почти невозможно, и все Стас почти сразу понял, что видит перед собой Романа Мелаха.

Вернее - то, что от него осталось.

Голова журналиста была вывернута, и выпученные, закатившиеся глаза таращились в сторону квартиры, которую он покинул несколько часов назад.

Выражение лица определить невозможно - потому что лица попросту не существует. Нижняя челюсть выбита, и на ее месте зияет огромная кровавая дыра.

На спине виднелось отверстие, в котором могли свободно поместиться два кулака. В глубине - белые осколки ребер; то, что вошло или ВЫШЛО в этом месте из тела, выдрало вместе с кусками плоти часть куртки, и одежда свисала вокруг раны тяжелыми, набухшими от крови лохмотьями.

Гуселетов почувствовал, как поздний ужин сделал попытку освободиться.

Зажав рукой рот, он оглянулся.

Внизу под дверью лежало нечто, совсем недавно бывшее частью Мелаха. Большой, отвратительно свежий шмат мяса. Словно ощутив обращенный взгляд, он содрогнулся, выбросил из себя толчком порцию густеющей крови.

Один-единственный раз.

ВСЕ ПРОИЗОШЛО ТОЛЬКО ЧТО

Он вновь повернулся к трупу. Гуселетов понимал, что видит перед собой зрелище, избавиться от которого ему не удастся до конца жизни, даже если она окажется долгой, как у библейских пророков.

Казалось, что площадка освещена неестественно ярким, почти яростным светом. Но этажом ниже все было погружено во мрак. И вывернутая в обратную сторону голова Мелаха создавала впечатление, что покойник изо всех сил старается не смотреть вниз, где взору его открылось нечто настолько ужасное, что вынести это он оказался не в силах.

В этот момент Гуселетов услышал слабый шум позади.

- Нет... нет...

Лера стояла, ухватившись рукой за косяк. Огромные застывшие глаза ее походили на два черных пятна.

Гуселетов понял, что это уже истерика, и через мгновенье от крика ее пробудится полподъезда. Требовалось предпринять что-то - и абсолютно безотлагательно.

* * *

Хотя и слабая, однако надежда все же была.

Редакционное утро началось в точности как всегда. И не раздавалось никаких тревожных звонков, никто не бежал к телефону торопливо, а главное - не сочился из кабинета в кабинет приглушенный говор, пропитанный сладостной жутью: "...убит ... расчленен... растерзан..."

Гуселетов сейчас бы пожертвовал многим, чтоб иметь возможность убраться сегодня отсюда пораньше. Но сделать это как раз было нельзя: если удача отвернется от него, и события кошмарной ночи станут известны, то лучше находиться здесь, в редакции, которая наверняка станет эпицентром грядущего расследования.

Но работать он был не в состоянии. Плюнув в итоге на все попытки сосредоточиться, Гуселетов занялся уборкой, разгребая завалы черновиков в ящиках своего стола, проклиная мысленно каждую телефонную трель.

Важно без помех вечером вернуться домой. Вернуться, чтобы завершить начатое прошлой ночью. И при одной мысли о ТОМ, что предстоит, горячая волна ударяла в виски, а дрожь в пальцах впервые в жизни из темы анекдотов превратилась в объективную реальность.

К полудню он чувствовал себя совершенно больным.

* * *

...Вопреки ожиданиям, через четверть часа Лера сидела на краю кресла, сжимая в руках стаканчик, наполненный на палец чистым неразбавленным спиртом. Это был ее способ собраться - и надо признать, он оказался весьма действенным.

- Это не важно, - повторила она, не поднимая глаз, - пойми, это не имеет никакого значения. Да, я верю тебе. Но бросить все как есть невозможно. Тебе будет не отмыться. К тому же... у тебя есть мотив, и он для очень многих никакая не тайна.

- Ты хочешь сказать?..

- Именно. Только, умоляю, не нужно таких взглядов. Я просто уверена, что труп невозможно, НЕЛЬЗЯ оставить здесь. Потому что немедленно ты окажешься среди подозреваемых. А скорее всего, твоя фамилия возглавит список этого хита уголовки. Но далее - ты только представь, какое изысканное кушанье будет уготовано для твоих же коллег! Я просто вижу заголовки: "Заткнули рот и вырвали сердце!" Или - "Монстр начал отсчет". И всюду - на экранах и на страницах - крупно твоя физиономия. Ты этого хочешь? Да? Впрочем, такие вещи ты должен понимать лучше меня.

Он слушал этот монолог, сидя на низкой банкетке в прихожей. Дверь на лестницу была приоткрыта, и в щель отчетливо виднелась спина Мелаха и ноги с нелепо подвернутыми друг к другу ступнями.

При последних словах Леры Гуселетов поднял глаза.

- У тебя завидное самообладание, - он криво усмехнулся. - Можно подумать, что за спиной у тебя годы в спецназе. Ладно, это я так...

Он понимал, что в принципе Лера права. Даже если все обойдется, и он не угодит за решетку, на всей нынешней жизни можно ставить крест. Жирную кляксу. И не будет уже ни поездки в Штаты (зачем им ребята с сомнительным прошлым), ни привычной работы. А дети - их же непременно придется переводить в другую школу. Или вовсе переехать в другой район. А самое лучшее - в другой город.

Но главным сейчас было все же не это.

Главным было то, что творилось в его душе. Ужас и отвращение - да, конечно. Но не только. Жалость? Отчасти... Но имелась еще и греховная РАДОСТЬ, что недруг мертв. И то, КАК он умер, придавало особый привкус этому дьявольскому удовольствию.

"Безумие. Меня волнует что угодно, только не причина. Словно есть твердое убеждение, что имя убийцы мне ничего не скажет".

ЛИБО НИЧЕГО НЕ ИЗМЕНИТ?

Он невольно посмотрел на свои руки. И на короткий миг в темноватой прихожей Гуселетову показалось, что под ногтями у себя он видит засохшие кровавые струпья.

Этот взгляд не укрылся от Леры.

- Ты все-таки не уверен...чем занимался нынешней ночью? - Она старалась говорить спокойно, однако в голосе отчетливо слышался испуг.

- Уверен, - хрипло ответил он. - Уверен, не бойся. Однако мне предстоит успеть кое-что сделать. Я могу на тебя рассчитывать?

"Прекрасно. Из свидетеля ты превращаешь ее в соучастницу".

Выбора не было. В одиночку никак не справиться.

Ночь практически на исходе. В любой момент может раздаться звук отпираемых засовов, и кто-то из жильцов поведет на утреннюю прогулку истерпевшуюся за ночь псину. Либо сам отправится бегать трусцой. Любителю ранних подъемов гарантированы яркие впечатления. А самому Гуселетову - свидетель обвинения. Редкостный.

Просто мечта прокурора.

...Они работали молча, слаженно, словно им не единожды приходилось заниматься чем-то подобным. Эмоции исчезли, и оставалось только одна мысль:

"Быстрее!"

Пара резиновых перчаток, красное пластиковое ведро, тряпки.

Все происходило в бешеном темпе. Самым сложным было вытащить обратно голову мертвого. Стиснув зубы, Гуселетов поворачивал ее так и эдак, отчетливо слыша, как хрустят переломанные позвонки. Все без толку; мелькнула паническая мысль, что освободить труп не удастся.

"Разве что отделив голову".

Опустившись на холодный, как могильный камень, пол, Стас ухватился за ближайший прут поручней, ногами уперся в противоположный. Рванул так, что перед глазами вспыхнул и лопнул беззвучно разноцветный искристый шар.

И все неожиданно получилось.

Голова Мелаха наконец выскользнула из западни; тело завалилось набок, раздался глухой удар. Лишенное челюсти лицо смотрело на Гуселетова снизу, ощерившись в кошмарной ухмылке.

Стас подумал, что только теперь до него дошел истинный смысл понятия "биологический материал". Таким материалом стал сейчас Ромка Мелах. Репортер Мелах, оказавшийся не в том месте и совсем не в то время.

Дело было еще далеко не закончено, однако у Гуселетова забрезжила надежда, что ангел (прости, Господи, за кощунство), хранивший их, не покинет до самого конца.

Но вскоре где-то наверху внезапно залязгал замок, и раздался собачий лай, приглушенный еще не распахнутой дверью.

- Проклятье!

Лера повернулась к нему. Она была бледна, по вискам стекали тонкие струйки пота.

- Задержи. Кто бы там ни был. И чего бы это не стоило. Мне хватит десяти минут. Быстрее. Быстрее же!

Стас метнулся вверх по лестничному маршу, мысленно пытаясь представить, как должен выглядеть со стороны. Влажные, спутанные волосы, тяжелое дыхание. Спортивный костюм, вполне пристойный, в мелких пятнышках крови. Этого, возможно, никто не разглядит - а даже если увидят, то скорее на руку.

Он успел как раз вовремя.

Двумя этажами выше дверь распахнулась, и рванувшая из глубины квартиры четвероногая тварь сделала весьма грамотную попытку вцепиться Гуселетову в ногу. Ей бы это вполне удалось, но поводок удержал собаку в последний момент.

Держала его особа лет пятидесяти, которую Стас видел не раз, но вот завести знакомство случая не представлялось. Да и не искал он его, разумеется.

Дама, натянув поводок, прикрикнула на паршивую собачонку, и тут же окинула Гуселетова быстрым и колким взглядом. Он понял, что ежели не сумеет быть достаточно убедительным, дама эта, бывшая явно не в восторге от утренней встречи, станет для него решающей неприятностью.

- Простите, - проговорил он, задыхаясь. - Мне нужно лекарство... Сердечное... Валидол, или что-то еще...

В глаза у дамы отразилась напряженная работа мысли. Она хлестнула концом поводка свою тварь, не оставившую еще надежды достать Стаса, - и та, взвизгнув, легла, обиженно уткнув нос в лапы.

- Лучше позвонить в "неотложку", - сказала соседка. - У вас есть телефон?

- Пытался, - Стас безнадежно махнул рукой. - Они обещали через сорок минут. А мне... первый раз такое... - Он судорожно вцепился в косяк.

Это ли движение, или нечто иное убедило соседку - неизвестно. Но глаза ее вдруг потеплели, она шагнула назад, пропуская Гуселетова.

- Тебе придется потерпеть, Нанси. А вы проходите, я сейчас все устрою.

Дама закрыла входную дверь и провела Стаса на кухню. Он опустился на табуретку; сердце колотилось так отчаянно, что специальные капли и впрямь пришлись впору. Когда соседка принялась колдовать с пузырьками, он посмотрел на часы.

Четверть шестого.

"Надеюсь, что здесь у меня верных пятнадцать минут".

Когда Стас наконец покинул чужую квартиру и отправился к себе, часы показывали без двадцати минут шесть.

* * *

...Если днем Гуселетов чувствовал себя больным, то к вечеру ощущал уже вовсе развалиной. Лихорадочный страх исчез, и на смену ему пришла сонная одурь. Усилием воли Стас заставил себя подняться из-за стола, когда в коридоре послышалось громыхание ведер уборщиц, а в отдалении смолкли последние голоса торопившихся домой сотрудников.

КАК ВСЕГДА

Но сегодня он не хотел возвращаться домой. Сегодня он был бы счастлив остаться здесь на всю ночь... Однако все это вздор. Пора отправляться - если он не хочет излишних вопросов. Ненужных. Теперь любая, малейшая странность в его поведении может обернуться крахом.

"Но как жить дальше? С тем кошмаром, через который пришлось пройти?"

Гуселетов почувствовал острый приступ тошноты. Его наверняка б вырвало - прямо здесь, в кабинете, но за день он не проглотил ни крошки, и теперь желудок лишь несколько раз содрогнулся в долгих и болезненных спазмах.

Двигаясь будто во сне, Стас подошел к вешалке и принялся одеваться. Мыслей не было; в сознании непрерывно маячил один-единственный образ.

Задернутые шторы ванной. Сквозь них в ярком, многократно отраженном от кафельных плиток свете отчетливо виден бесформенный темный силуэт. Его очертания совершенно не схожи с человеческим телом. Просто ничего общего.

...За полчаса, которые отсутствовал Гуселетов, Лера успела завершить все. Завершить - насколько это вообще было возможно. Лестничная площадка обрела свой естественный вид, и даже внизу, на нижних этажах, куда успело стечь немало крови, все было чисто.

Войдя в квартиру, Стас защелкнул за собой замок. Жена стояла в прихожей, прижавшись спиной к стене, запрокинув голову. Глаза были закрыты, а грудь бурно вздымалась под тонкой тканью халата. От Леры исходил терпкий, дразнящий запах - и внезапно Стас ощутил мгновенный укол желания.

Это могло показаться чудовищным - и тем не менее он действительно хотел ее сейчас. СЕЙЧАС И ЗДЕСЬ!

Он судорожно вздохнул, чувствуя, как напрягается и твердеет член. Шагнул вперед - и в этот миг опущенные веки Леры вздрогнули и поднялись.

- Как там? - прошептала она чуть слышно.

- Не знаю. Я старался быть убедительным. Возможно, это мне удалось.

- Где... он? - спросил Гуселетов после минутной паузы.

- В ванной. Сверху прикрыла пленкой. От холодильника.

- Что? - он не понял в первый момент, о чем речь.

- Упаковочной пленкой. Черная, не просвечивает. Больше мне ничего не пришло в голову.

За дверью на лестнице послышался шум шагов. Тихонько звякнул металл ошейника, по каменным ступеням заскребли быстрые когти.

Соседка спускалась - чтобы ненаглядная Нанси могла наконец сделать свои столь долго откладываемые дела.

Стас замер.

Бросив быстрый взгляд на жену, он понял, что у нее промелькнула та же короткая и безнадежная мысль:

"Собака! Собака может все погубить!"

Словно в ответ на площадке раздалось низкое угрожающее ворчанье.

Отчетливо, будто обладал способностью видеть сквозь стены, Гуселетов представил, как проклятая тварь рвет поводок и тянет свою хозяйку туда, где остался незамеченный ими потек крови. Или что-то еще - похуже.

Но за дверью послышался хлесткий удар и сдерживаемый раздраженный голос:

- Вперед, вперед пошла!

Когда шум окончательно стих, Стас обнаружил, что они женой стоят, держа друг друга за руки, словно дети, напуганные тенью из старого шкафа.

- Вот мерзкая сука... - хрипло прошептала Лера, разжимая пальцы.

Стас глянул на жену удивленно. Подобные обороты не - из ее привычного лексикона. Скорее наоборот. Впрочем, события этой ночи тоже не назовешь ПРИВЫЧНЫМИ.

Он коротко усмехнулся сквозь зубы.

- Веселишься? А вот мне было не до смеха, когда Дашка высунула нос из своей комнаты.

- Что ты ей сказала?

- Будто в ванной прорвало трубу. И нам пришлось возиться всю ночь. И воду пока можно брать только на кухне.

- А Игорь? Тоже проснулся?

- Не знаю... Я не рискнула проверять.

Они вновь переглянулись - и вся чудовищная сложность затеянного представилась Стасу в один миг с беспощадной ясностью.

"Мы увязли. Зачем все ЭТО?"

Но в тот момент он сумел отогнать сомнения. Они вернуться снова - но позже.

Гуселетов щелкнул выключателем. В ванной комнате вспыхнул свет. Осторожно Стас потянул в сторону край черной шуршащей пленки. Он ожидал увидеть труп; тело человека, бывшего живым всего два часа назад.

Но перед ним в сияющей итальянской ванной лежал все тот же материал.

Более всего это походило на смятую, перекрученную тряпку. Матерчатый ком, из-под которого видна лишенная челюсти голова; рядом - правая ладонь, широко раскрытая, словно в надежде узнать судьбу.

Ухо мертвой головы обрамлял полукруглый вспухший рубец. Вероятно - след перил?

ЗАСТЫВШЕЕ. НЕПОДВИЖНОЕ. НЕЖИВОЕ.

По белой эмали к сливному отверстию потянулась тонкая кровяная дорожка. Она достигла края и исчезла в маленьком темном колодце.

И тогда Стас словно очнулся.

* * *

Он возвращался домой, и утешала его сейчас одна мысль: скоро закончится все. Придется, конечно, пережить несколько трудных часов... Не просто неприятных - а неимоверно тяжелых. А после придет покой. Относительный покой, но все же.

День подходил к концу - теплый и солнечный; но к вечеру опять приморозило, и асфальт местами покрылся тонкой льдистой корочкой. Гуселетов вел машину осторожно - и даже несколько более, чем требовалось. Ему хотелось продлить чувство уюта и обманчивой умиротворенности, которое обычно охватывало его за рулем. И сейчас он неторопливо катил по улицам, разглядывая город, будто наблюдал его в последний раз.

"Не исключено, что так оно есть в действительности. Во всяком случае, у меня есть шанс распрощаться с родными местами надолго".

Он припарковал пятерку возле парадной. Как знать, что произойдет в ближайшие час-полтора? Будет лучше, если машина окажется под рукой. В любом случае, Лера сможет потом отогнать ее на стоянку. Когда вернется с детьми.

"Очень важно, чтобы здесь не возникло проблем".

... Под утро они договорились обо всем. Детей следовало удалить на вечер из дома - под любым предлогом. Для каждого в отдельности существовала своя "приманка", но следовать им сейчас было бы непозволительной роскошью. Требовалось единое мероприятие, и лучшего варианта, чем поездка к родителям Леры, отыскать не удалось.

Игорь воспринял идею с заметным энтузиазмом, но вот сестра его - не столь восторженно. И все же их удалось уговорить.

Подходя к парадной, он замедлил шаги и стиснул в кармане ключи от машины. Подняв голову, посмотрел в потемневшее небо. Россыпи по-зимнему ярких звезд просвечивали сквозь дымное марево города, но все же в воздухе сейчас явственно ощущалась весна.

Прошла минута, другая.

Стас продолжал стоять, чувствуя растущую волну отвращения при одной мысли о том, что сейчас придется идти в квартиру. В свой ДОМ.

"Вряд ли я когда-нибудь смогу вновь называть домом эти квадратные метры".

Рядом с ним воздух внезапно потряс грохот. Из слива ближайшей к подъезду водосточной трубы, словно картечный залп, вырвались обломки талого льда.

Гуселетов вздрогнул, опустил голову и шагнул к темному прямоугольнику подъезда.

Свет отсутствовал на всех этажах. Само по себе это не являлось чем-то из ряда вон, но чтобы вот так, везде сразу... Впрочем, в лифте свет имелся.

Когда Гуселетов поднялся к себе на этаж, яркости лифтового плафона хватило вполне, чтобы разглядеть, что входная дверь приоткрыта.

"И как прикажете понимать?"

Он вытащил - и убрал обратно в карман тихонько звякнувшую связку ключей. Двери лифта закрылись за спиной, и на площадке вновь сгустился мрак.

Стас извлек револьверчик и, сжав его в правой руке, левой распахнул входную дверь. Перешагнув порог, безошибочно нащупал выключатель.

Он не боялся. Настоящий страх остался жить там, в прошедшей ночи, а теперь лишь возникали проблемы. Не более.

Гуселетов быстро обследовал жилище. Варианты версий непрерывно возникали в сознании, но поскольку они все до единой были абсолютно неверными, - то последним закутком, куда он заглянул, оказалась ванная.

Он открыл дверь, ощутив волну тяжелого влажного запаха. Сердце кольнуло ледяной иглой.

Ванна была пуста.

Эмалированная ее поверхность сияла, словно улыбалась - фальшиво и принужденно. Отвратительная черная пленка исчезла, как и то, что было скрыто под ней.

Стас наклонился, разглядывая слив.

"Ни малейшего следа".

Гуселетов вышел в прихожую, аккуратно закрыл на все запоры входную дверь, вернулся на кухню и уселся возле окна.

"Теперь спокойно. Попробуем подсчитать, что имеем: в квартире не обнаружился тот, кто деться никуда не мог. В принципе. "Пациент скорее жив, чем мертв..." Нет, граждане, в данном случае он был мертв безусловно. Идеи насчет оживших покойников отметаем. Что остается? Незапертая входная дверь и отсутствие тела. Только и всего. Остальное как будто на месте".

КТО И ЗАЧЕМ?

Он долго сидел в темной квартире, глядя в окно, где далеко в доме напротив роились разноцветные светляки окон. Но он не видел их.

Ответа не было. Его и не могло быть.

* * *

Если в рассказах о мире потустороннем есть зерно истины, то этой ночью душа Гуселетова, вероятней всего, странствовала во сне столь далеко, что и едва даже нашла дорогу обратно.

Ему снилась зима.

Странного вида поезд мчался по незнакомой снежной равнине, влекомый бешено изрыгающим пар локомотивом. Аспидно-черного цвета вагоны катили следом, - и в одном из них находился он сам..

Длинные деревянные скамьи стояли рядами, напоминая католический приход. Впереди, там, где в нормальном вагоне должна бы находиться дверь в тамбур, располагался грубого вида стол, на котором лежала огромная рыба. Из распоротого брюха, словно черви, ползли дымящиеся белесые внутренности.

Если не считать сей отвратительной твари, более никого в вагоне не было.

Из окна далеко на горизонте виднелась горная гряда, которая приближалась с неимоверной, немыслимой быстротой. Скалистые кряжи росли на глазах, словно зубы дракона. Еще немного - и мрачные стены ущелья заслонили собою небо. С потрясающим грохотом дьявольский поезд ворвался в тоннель, и тяжкий смрадный воздух заполнил пространство вокруг.

ОСТАНОВИТЕ!

Но не было сил не только подняться - а даже и шевельнуть рукою. Между тем тоннель все круче забирал вниз, и стремительное движение сквозь каменное жерло постепенно превращалось в

ПАДЕНИЕ

Удары сердца сделались оглушительными. Сознание переполнял томительный и сладостный ужас неотвратимо приближавшейся бездны.

В этот момент он увидел, что омерзительная рыбина поднялась со стола в воздух и плывет к нему, волоча за собой кишки. Ее разинутый рот толчками выбрасывал перед собой черные сгустки крови, которые, вращаясь, разлетались по сторонам наподобие живых пульсирующих спиралей; а с выпученных глаз стекали сполохи багрового пламени.

Тварь приближалась, и облик ее неуловимо менялся, превращаясь постепенно в человеческое лицо... определенно знакомое...

Еще немного - и он бы узнал его.

* * *

Ночью поднялся ветер, унесший надежду на скорую весну.

Гуселетов ехал сквозь серое волглое марево, окутавшее город, но мысли его были далеки от существующих метеоусловий. И даже было ему на это совершенно плевать.

...Когда он очнулся наконец от своего сна, более похожего на обморок, часы показывали без четверти семь.

Первое, что предпринял Стас наступившим утром - вернул в исходное положение вилку телефона.

КОТОРЫЙ СЛОВНО ТОЛЬКО И ДОЖИДАЛСЯ,

чтобы разразиться немедленно тревожной заливчатой трелью. И вновь - как пару дней назад - в трубке зазвучал голос шеф-редактора. Только теперь он был куда менее спокойным.

- Станислав Андреевич?

- Да. Доброе утро.

- Здравствуйте, - отозвался Соболь. - Боюсь, не могу ответить вам тем же. Нынешнее утро добрым не назвать даже с большой натяжкой.

- Вот как? - Гуселетов почувствовал, как сердце пропустило удар. - И что же на этот раз?

- На этот раз, - проговорил редактор, - я бы предпочел, чтоб вы некоторое время здесь не появлялись.

Гуселетов молчал.

- Возьмите краткосрочный отпуск. Поезжайте за город. Бумаги оформим после. Либо берите больничный. Да хоть черта в ступе!.. Только с глаз долой. Вот искренний вам мой совет.

- Я могу спросить, чем...

- Конечно, - устало и как-то опустошенно перебил его Соболь. - В принципе, для того я и звоню вам столь рано. Похоже, это становится традицией. Слушайте: сорок минут назад мне сообщили - не важно кто именно, это не имеет отношения к делу - что в подъезде своего дома убит некий господин Нетецкий. Борис Ефимович Нетецкий.

- Который в "Медицине и магии" служит?

- Служил. Тот, кто с ним расправился, проделал это чудовищно жестоко. Все, что осталось от злосчастного сотрудника "М&М", оказалось разбросанным на нескольких этажах. Насколько я понял, убийство носило еще и сексуальный характер... Впрочем, не это главное.

- Главным, вероятно, является то, что в списке подозреваемых мое имя лидирует, - нервно усмехнулся Стас.

Шеф-редактор умолк - но длилось это не более полминуты.

- Вы с кем-то уже говорили?

- Нет, - ответил Гуселетов, с тоскливым ужасом убеждаясь, что угодил в точку. - Всего лишь профессиональная интуиция.

- Возможно, интуиция подсказывает вам не все. Далеко не все, - проговорил Соболь. - Возможно, вы не догадываетесь, что вчера после обеда, то есть приблизительно за шесть часов до своей гибели, Нетецкий звонил мне в редакцию.

- Зачем?

- Ему требовался совет. Он сказал, что накануне вы разговаривали с ним по телефону...

- Я?!.

- Да. Именно. Звонили. И убедительно просили о встрече. Приватной встрече. А поскольку последнее время Борис Ефимович неоднократно и весьма настойчиво просил меня принять его в штат, - я полагаю, тот факт, что ближайшая вакансия могла появиться лишь с вашим уходом уже никакая не тайна, - то его сомнения относительно целесообразности подобной беседы вполне понятны.

- Что же вы рекомендовали? Хотя... догадываюсь, конечно.

Стас продолжал поддерживать разговор с помощью некоего внутреннего автоответчика.

Но в душе у него царил ад.

И самым зловещим во всей ситуации было то, что имелась в ней некая закономерность - бесспорно имелась - однако уловить, в чем она заключается, Гуселетов не мог даже отдаленно.

- Вы правильно догадываетесь, - сухо произнес шеф-редактор. - Я рекомендовал под любым предлогом отказаться от встречи.

- Выходит, он вас не послушал.

- Вот что, коллега, давайте определимся. Я вас ни в чем не подозреваю. В противном случае действовал бы иначе. Но лишние проблемы мне тоже никак не нужны. Поэтому я уверен - вам лучше переждать какое-то время. Где угодно. С кем угодно. Только с глаз долой.

- Ценю вашу заботу, - мертвым голосом произнес Гуселетов. - Действительно. Но в истории этой есть одна неточность. Дело в том, что я не звонил Нетецкому. И не разговаривал с ним. Никогда.

* * *

В общей сложности он пытался связаться с Лерой не менее пяти раз. Сперва из дому, сразу после разговора с Соболем, и еще дважды Стас останавливал машину возле уличных таксофонов.

Однако все без толку.

Квартира родителей жены не отвечала. И одному Богу известно, что это могло означать.

Стас ехал на Комендантский, проклиная в душе отвратительное месиво на дороге, бесконечные пробки на светофорах, и главное - собственную беспомощность. Каким-то неуловимым образом его за короткое время лишили работы, - пускай даже на время, - лишили душевного равновесия, уверенности... А теперь вдобавок - пропали жена и дети.

"Что же, черт побери, происходит?!"

Он довольно нагло и вовсе не в своей манере подрезал путь замешкавшемуся москвичу и вырулил на Богатырский. В эти часы здесь движение было не столь оживленным, и Гуселетов притопил педаль. Вскоре он уже подъезжал к знакомому дому в самом конце проспекта.

Но вся эта гонка в итоге оказалась абсолютно ненужной.

С тупой безнадежностью он давили давил кнопку - и в глубине квартиры за стальной основательной дверью (которую Стас сам и помогал устанавливать в прошлом году) едва слышно тренькал звонок. Его звук доносился словно из пропасти, лишенной дна.

А сам Гуселетов стоял здесь уже целую вечность.

ВСЕ БЕСПОЛЕЗНО. БЕССМЫСЛЕННО.

Он вернулся к машине.

"Куда ехать? К кому обращаться?"

В салоне пятерки было довольно холодно, но он не замечал этого. Гуселетов сидел, откинувшись на сиденье и прикрыв глаза, а события последних дней кружились над ним, словно зловещие темные птицы.

Смерть Мелаха... надутый господин Нетецкий, поведавший миру лживую историю... Заведомое вранье - вот только с учетом некоторых обстоятельств дальнейшей судьбы господина, которому теперь не поможет уже ни медицина, ни магия, вранье это приобретает совершенно особое значение.

А Ромка Мелах, спрашивается, зачем вздумал вернуться? Ведь должно было произойти нечто вовсе особенное, экстраординарное, чтобы заставить его черт знает как добираться из центра города, где он жил, на Юго-Запад...

...И все это связано с треклятой статьей. "Болезнь одиноких". Теперь он вот сам стал одиноким - и самое время испытать на себе загадочную хворь.

"Вздор, вздор!"

Но мысли возвращались с беспощадной монотонностью.

СЛОВНО ТЯЖКИЙ ЗАПАХ БЕДЫ.

* * *

Где-то около полудня Гуселетов подъехал к зданию редакции.

Его просили временно не беспокоится относительно служебных обязанностей - что ж, верно; однако никто не мог запретить ему подняться в свой собственный кабинет и взять лично ему принадлежащие вещи. Вещи, которые могут весьма пригодиться во время вынужденного отпуска.

"Что скажете на это, господа?"

Действительно, в столе у Гуселетова хранились несколько блокнотов с набросками, - а некоторые темы были уже вполне разработаны. И он неторопливо просматривал свои записи, отбирая все, имеющее хоть какую-то ценность.

"Не исключено, что такой возможности больше не представиться ".

Разумеется, он не стал заходить к редактору. И вообще сегодня он старался как можно меньше вступать в разговоры - и эта отгороженность прекрасно ощущалась. Но, безусловно, не всеми.

- Ты никак съезжаешь?

Гуселетов поднял голову. Дашичев стоял в дверях, картинно скрестив на груди руки, и сдвинув на лоб нелепые свои очки.

- Да вроде... - Стас снова уткнулся в бумаги. Он надеялся, что Дашичев уйдет сам. Без особого приглашения.

- Не заболел часом?

Стас молча пожал плечами.

От фотографа пахло обычной смесью реактивов и дешевого табака - но сейчас дух этот казался почти непереносимым.

- Ладно, - сказал Дашичев, не стану тебе нервы мотать, коли ты сегодня такой неразговорчивый. Я и зашел только - посылку тебе передать. Держи вот.

Он с размаху шлепнул на стол объемный бумажный пакет и повернулся, чтобы уйти.

- Обожди, - сказал Гуселетов. - Что это еще за дары волхвов?

- Да я, собственно, и сам не все понимаю. Тип из ЭКО принес для Мелаха. А когда узнал, что того нету, то просил тебе передать.

Гуселетов взял пакет со стола, провел рукой по шершавой бумаге, перехваченной скотчем.

- Подожди, - сказал он. - Как считаешь, отчего посылка, Мелаху предназначенная, попадает ко мне?

- Вот уже не знаю, - ответил фотограф. - У Ромки среди ментов знакомых хватало. И в уголовке, и в РУОПе. Но в особенности своих отношений он никого не посвящал, сам понимаешь.

- А этот откуда? Тоже опер?

- Я ж сказал, эксперт-криминалист. Видел его пару раз. Только не спрашивай про номер телефона - все равно не вспомню.

В этот момент в кабинет ввалились Паша и Гоша. Продолжать разговор стало невозможно - и Дашичев тут же ретировался с видимым облегчением.

Перед уходом Стас еще раз набрал номер телефона квартиры родителей Леры. Послушал ровные гудки и положил трубку.

* * *

В пакете были фотографии. Стандартного формата, двадцать четыре на тридцать, причем качество в большинстве случаев оставляло желать лучшего.

"Это в плане пригодности для публикации".

Но лежавшие на кухонном столе отпечатки имели совсем другое предназначение, и потому художественное их исполнение не играло никакой роли.

Всего фотографий было девять. Их объединяло очевидное для каждого обстоятельство: на каждой был снят покойник.

Девять мужских трупов были запечатлены в разных различных позах, и в различной степени разложения.

Камера работала совершенно ровно - без малейшего намека на эмоции; и эта профессиональная безжалостность фотографа делала изображения застигнутых смертью людей особенно реалистичными.

НЕКОТОРЫЕ ЛИЦА НАВЕРНЯКА ЗНАКОМЫ

Гуселетов разглядывал их несколько минут. Да, он уже видел вот этих четверых. И не требуется никаких особенных усилий, чтобы вспомнить, где именно.

Он поднялся и направился в свою комнату. В нижнем ящике письменного стола хранились папки с исходными материалами для некоторых статей, над которыми он работал преимущественно дома. И даже по прошествии значительного времени после публикации Стас хранил эти бумаги.

Эта суеверная привычка у многих вызывала насмешки - ну что ж, сегодня он готов посмеяться вместе. С каждым, кто сумеет развеселиться, глядя на эти посмертные снимки.

БОЖЕ, КАК ДРАМАТИЧНО!

Стиснув зубы, он распахнул корки скоросшивателя. От резкого движения на стол посыпались клочки бумаги с короткими записями, газетные вырезки, смятые машинописные черновики.

"Где же они?"

ТЕ фотографии нашлись в почтовом конверте, отдельно приклеенном в самом конце. Ощущая легкую дрожь в пальцах, Гуселетов разложил их перед собой.

Трое мужчин примерно одного возраста, лет двадцати пяти - тридцати. Четвертому явно за сорок. Его фото было вырезано из прошлогоднего номера "Криминального вестника". Остальные Стасу удалось раздобыть через знакомого в ИНТЕР-Прессе.

Запечатленные на фотографиях люди были живы и, вероятно, вполне благополучны - во всяком случае, ничто на их лицах не говорило о том, что они предчувствуют свою злую судьбу. Ни малейшей тени; хотя и улыбок нет тоже - лишь один из парней ухмыляется, сжимая в руке высоченный пивной бокал.

Они не были знакомы, и даже не подозревали о существовании друг друга. И всем им в самом ближайшем будущем предстояло умереть.

Теперь их фотографии лежали в папке, на обложке которой была короткая, выполненная синим фломастером надпись:

БОЛЕЗНЬ ОДИНОКИХ - НЕТ СПАСЕНИЯ?

Готовя материал, Гуселетов предполагал напечатать несколько фотографий потерпевших - это всегда придает больше убедительности - но впоследствии от этой затеи пришлось отказаться из соображений экономии газетной площади. Но он помнил даже имена этих людей.

Ни у одного из них не было семьи.

Не существует темы, которую можно обыграть стопроцентно. Факт общеизвестный, однако в случае с "Болезнью..." Стас был убежден, что сумел отыскать все, мало-мальски имеющее значение.

Как теперь выяснилось, он сильно заблуждался на сей счет.

На снимках из милицейского пакета ухо каждой жертвы было жирно обведено маркером. И везде - где более отчетливо, а где и не слишком - виднелся странной формы след вокруг ушной раковины. Черный, будто выдавленный на коже отпечаток спиральной формы. Или выжженный.

Только это был не ожог.

След, нанесенный на кожу. На некоторых снимках он был явно смазан неловкими пальцами.

"Чьими?"

Того, кто нашел труп. Или помогал грузить тело. Скажем, санитара...

НОСИЛКИ. УКРЫТОЕ ПРОСТЫНЕЙ ТЕЛО.

"Николай Ильич Колупанов. И след под ухом - тогда показалось, что это сажа. Впрочем, ТОГДА ошибиться было не трудно".

Гуселетов вернулся на кухню. Во рту пересохло; он жадно напился из-под крана, потом еще раз просмотрел фотографии покойников. Стас ощущал, что в той бессмысленной зловещей пустоте, где пребывало его сознание последние часы, наметились наконец связующие нити. Нечто очень важное находилось совсем рядом. Небольшое усилие, - и тогда он поймет...

ЧТО?

У Мелаха были веские причины вернуться. Более чем. И то, что своему знакомому эксперту, работавшему определенно по его заказу, он сообщил имя Гуселетова, говорит о многом. Мелах наверняка предполагал, что с ним может произойти нечто... непредвиденное. Очевидно, так.

ОН СЧИТАЛ, ЧТО В ПЕРВУЮ ОЧЕРЕДЬ ОПАСНОСТЬ ГРОЗИТ ТЕБЕ САМОМУ

И у него были факты. Появились, когда он вернулся домой - и оказались они столь сокрушительны, что Роман не стал откладывать до утра. Вероятно, у него был телефонный разговор; но эти подробности не играют существенной роли.

И все же, над кем нависла угроза? Над ним, над Лерой, либо - над всей семьей?

"Уехать сейчас же со мной под любым предлогом..."

Так сказал Мелах перед уходом - или почти так. Но это означает, дело касалось только самого Гуселетова. Его безопасности.

Его жизни.

"А Лера?"

Ответа нет. Есть только подозрение - вся спешка, Мелаха, граничившая с паникой, вызвана только тем, что над ухом каждой жертвы имелся спиральный черный след. Вероятно, он догадывался об этом - но узнал наверняка только вернувшись домой. И сразу кинулся обратно.

Спиральный след.

ЗНАКОМЫЙ

Да. И не только по этим фотографиям. Где-то уже приходилось видеть его.

"...Спираль Архимеда. Логарифмическая. Противозачаточная, хм... Винт. Раковина. Пружина..."

СТОП!!

Стас поднялся. Мелькнувшая догадка была удивительно проста, и столь же легко проверяема, но эта ее доступность вовсе не радовала.

Три лампы вспыхнули в люстре, - и гостиная приобрела слегка незнакомый вид, что происходит обыкновенно, когда к льющемуся в окну дневному свету добавляется искусственный.

Стас распахнул стеклянные дверцы горки. Прямо перед ним на средней полочке красовалась заморское диво. Домик моллюска. Бывший.

ТЫ В ЭТОМ УВЕРЕН?

Он осторожно взял раковину. Видел он ее, разумеется, неоднократно, но держал в руках впервые.

Размером с голову ребенка. Или чуть меньше.

Она показалась ему удивительно холодной на ощупь. И слишком массивной - признаться, она была даже чересчур тяжелой. Хотя... Что он знал о морских раковинах?

Рубчатые ряды удивительно правильной формы параллельно пересекали светло-коричневую переливчатую поверхность. Свет люстры играл на плоских гранях, и раковина казалась сейчас драгоценным произведением искусства.

Он осторожно перевернул ее и заглянул внутрь.

На перламутровой внутренней стенке вдоль края отчетливо виднелась темная полоса, похожая на жирный след от копоти.

Он молча созерцал ее несколько минут, являя собой гротескное исполнение знаменитой гамлетовской сцены.

Внезапно ему показалось, что сквозь известковые стенки ощущается едва уловимая пульсация. И вместе с тем раковина как будто стала слегка нагреваться...

Он заставил себя осторожно и аккуратно положить ее в точности на старое место. Закрыл горку, и неловко, боком вышел из комнаты.

"Боишься повернуться спиной?"

Стас извлек из холодильника непочатую бутылку "Синопской", приберегаемую женой для ближайшего праздника, зубами вытащил тугую пластиковую пробку.

Наполнил стакан на половину и сделал хороший глоток.

И в этот момент громко и требовательно заверещал телефон.

Стас поперхнулся, согнулся в кашле - остатки жидкости выплеснулись из стакана на пол.

* * *

18.55

Он открыл глаза и посмотрел на светящийся циферблат наручных часов. Потом перевел взгляд на окно.

На улице уже стемнело, и в ртутном отсвете полной почти луны виднелись черные узловатые тени деревьев. Было удивительно тихо. Обычные звуки городской квартиры исчезли, словно вокруг разом прекратилось всякое движение.

И ЖИЗНЬ

Он заставил себя подняться. Сон в это время - скверная штука; липкая одурь превращает тело в колоду, а мысли - в кисель. И порою в такой ситуации лучшее - заснуть до утра. Ежели есть такая возможность.

"Не смей даже думать!"

Гуселетов потянулся, разминая суставы, вышел в коридор.

Квартира погружена во мрак. Странная, неестественная тишина сделалась почти ощутимой - казалось, пространство вокруг заполнено чем-то невидимым, непроницаемым и упругим.

Недобрым.

Стас почувствовал, как, минуя сознание, сердце его наполняет страх.

КТО-ТО УСПЕЛ ПОБЫВАТЬ ЗДЕСЬ. В ТО ВРЕМЯ, КОГДА ТЫ СПАЛ

Он почти не сомневался в этом, и сейчас, стоя в темной прихожей, не мог решиться сделать хоть шаг.

ЧТО именно его испугало? Никаких объяснений; - лишь отчетливое безошибочное ощущение. Словно довелось прикоснуться нечаянно к древней и мрачной тайне, и злая сила, ее окружавшая, явила себя где-то совсем рядом.

Он двинулся наконец вперед и включил свет.

...После телефонного звонка Гуселетов вернулся к столу, где были разложены фотографии мертвяков, сделанные в ЭКО. Как попало сгреб их и отправился в ванную. Здесь он принялся жечь снимки, один за другим, роняя в раковину хрупкий пепел, когда догорал очередной отпечаток и огонь подбирался к пальцам.

Фотографии поддавались с трудом, словно изображенные на них люди не желали принимать еще одну - пусть даже столь символическую - кончину.

Помещение наполнилось дымом, заставлявшим слезиться глаза, но постепенно Стас терпел, пока не покончил со всеми.

"Незачем их оставлять".

Криминалист не помог найти ответы. Их разговор был довольно кратким, и не слишком откровенным. Тому имелись свои объяснения, но что толку?

Сотрудник ЭКО представился только по должности.

- Я оставлял пакет на ваше имя в редакции, - произнес он сипло. - Вы получили?

Стас подтвердил, что - да, все в порядке.

- Хорошо. Я хотел узнать только это.

Гуселетов понял, что сейчас он положит трубку.

- В последнее время мы работали вместе над одной темой, - сказал Стас торопливо. - Она оказалась довольно запутанной и... немного опасной. И я рассчитываю разобраться. Мне пригодиться любая информация.

Но его собеседник молчал. Вероятно, у него все же возникли некоторые сомнения.

- Что вы хотите узнать? - наконец произнес он. - О чем вообще речь?

- Кроме подбора снимков Роман Аркадьевич просил вас еще о чем-либо?

- А что, Мелах не объявился до сих пор? - моментально отреагировал эксперт.

- Нет.

В этом не было лжи. Но прозвучала некоторая недоговоренность, которую собеседник все равно наверняка уловил.

Стас был рад, что разговор ведется по телефону. В личной беседе ему вряд ли бы удалось выглядеть убедительно.

Но эксперт неожиданно произнес:

- Хорошо. В конечном счете для меня разницы нет. Мелах оставлял ваши данные и номер телефона специально на тот случай, если не удастся связаться непосредственно с ним. - Он закашлялся хрипло и тяжело. - Да, я провел еще одну экспертизу по его просьбе. О результатах он знает.

Гуселетов не проронил ни слова. Если этот тип намерен поведать еще что-нибудь, он сделает это сам. Без дополнительных просьб.

- Роман Аркадьевич просил идентифицировать отпечатки, оставленные на водочной бутылке, - сказал криминалист. - Он принес ее с собой, и я все проделал при нем.

- Простите, когда это было?

- Позавчера. Поздно вечером.

"Выходит, от нас Мелах отправился вовсе не домой. Но что это еще за фокус с отпечатками?"

- Что, Мелах... Роман Аркадьевич как-то прокомментировал результат?

И тут эксперт несколько сбился со своего размеренно-бесстрастного тона.

- В общем, да. Он внезапно страшно побледнел. Я подумал даже, что у парня нелады с сердцем. Однако он быстро пришел в себя, и заторопился уходить. Сказал, что должен успеть. С нажимом сказал - видно, его это и впрямь очень тревожило. Буквально привело в смятение. Такой вот был комментарий. Но насколько я понимаю, вы не в курсе.

Закашлявшись вновь, он пробормотал:

- Паршивая инфлюэнца... Ну, словом, на той бутылке были отпечатки пальцев двух человек. Один из них - сам Роман Аркадьевич. Второй - это вы.

- Откуда у вас образец моих отпечатков?

- Мелах принес их с собой. Но самое интересное - сильнее всего его поразило отсутствие отпечатков третьего лица. Он просто не мог в это поверить. Просил посмотреть еще и еще. И потом, когда полностью убедился - наступила реакция, о которой я уже говорил.

- А те, третьи образцы он тоже принес собой?

- Да, - выговорил эксперт сильно охрипшим голосом. - Но вот что - разговор наш принял форму то ли интервью, то ли допроса. Мне это ни к чему. Я выполнил просьбу Мелаха, потому что сам был ему обязан. Ему - но не вам. А потому всего доброго.

Отбой.

...Конечно, странная сонливость могла объясняться и добрым глотком водки. И все ж это - далеко не доза. Но сознание будто обволакивало мягкими пеленами, и мысли кружились медлительно и лениво, как прелые листья в зеленой болотной воде.

"Если взглянуть на ситуацию немного иначе, то выводы получаются вовсе уж неожиданные. В самом деле, его недруги - покойники. Опасность лично ему не угрожает... Убийство Мелаха - но нет ведь никаких обвинений. Даже сам факт его по-видимому никому неизвестен. И с трупом как будто никаких проблем. Разве не так?.. А конкурента Нетецкого более не существует. Все складывается прямо само собой. Эй, кто там на очереди, кто еще наступил на больную мозоль блестящему журналисту? Все будет улажено".

С трудом, будто тащил на плечах непомерный груз, Гуселетов отправился на кухню. Сгреб фотографии, - а когда закончил сожжение, то сил едва хватило, чтобы добрести до спальни.

"Последнее время я становлюсь настоящим сурком. Самое подходящее время..."

Он проснется через два с половиной часа, без пяти минут семь, один в темной и словно чужой квартире, с колотящимся сердцем и душой, исполненной страха.

* * *

- Ну что с тобой, папа? Ты прямо на себя не похож!

Они вернулись вместе, Игорь с Дашей, и с порога принялись трещать обо всех событиях со вчерашнего дня.

- Стоп! - прикрикнул он довольно-таки резко. - Раздевайтесь, и одновременно докладывайте по порядку, где это вы болтались весь день, куда подевались ваши дедушки-бабушки и куда, наконец, запропастилась мама. Ну, я жду!

Дети глядели на него удивленно и отчасти смущенно, словно отец нечаянно ляпнул при всех очевидную глупость.

Наконец они стали рассказывать.

Задержались потому, что после занятий была экскурсия в ИНВЕСТ-БАНК ("как же, ребят надо готовить, все-таки престижный экономический лицей!").

Родители Леры сегодня уехали в Сестрорецк.

- Уик-энд по шикарной путевке, - сообщил Игорь, старательно выговаривая слова. - Это им мама достала.

"Боже, ведь уже пятница! Немудрено забыть - за последние дни план по событиям выполнен на три года вперед".

- А мама сегодня в ночь, - крикнула дочь из ванной, расчесывая свои на зависть густые пряди. - Пап, а почему тут так дымом воняет? Ты что, снова куришь?

Гуселетов увидел, как она собирает со дна упавшие волоски. На миг он почти увидел страшный ком, укрытый черною пленкой.

Его передернуло.

- Не болтай глупости! И не рассиживайся там! Почему не звонили?

Дашка выглянула в коридор.

- Мама собиралась. Что, разве не дозвонилась?

- Нет. Не застала, должно быть. Я поздно пришел сегодня.

"Все просто. Все легко объяснимо. И только психи измышляют всякую фантастику там, где мистического не больше, чем в мыльнице".

Да. Разумеется. Вскрытая квартира, исчезнувший мертвец - это очень обыкновенно и буднично.

Не нужно строить иллюзий!

То случилось - случилось на самом деле. И надеяться, что все утрясется само собой, бессмысленно. Вероятней всего, события примут совсем скверный оборот. И если у него возникли определенные соображения, пускай даже весьма необычные, их нужно проверить. Как можно скорее.

В конце концов, НЕОБЫЧНО все, что стряслось с ним за последнее время.

Пока дети ужинали, Гуселетов успел сделать несколько звонков.

Когда, закончив с едой, они поспешили в гостиную к своей ненаглядной компьютерной приставке, Стас вошел следом и объявил:

- У вас завтра тоже будет уик-энд. Вы отправляетесь в Скаутский центр. Это под Сосново. У меня там знакомый директор, я договорился до понедельника.

Восторги и расспросы.

И наконец неизбежное:

- А мама знает? Она не против?

- Да, - сказал Гуселетов скрепя сердце. Вранье собственным детям, хотя и вынужденное - все же отвратительная вещь. - Да, она знает.

Возможно, подумал он, что наша мама знает гораздо больше, чем я вообще могу себе представить.

* * *

Утро субботы.

Проснувшись в привычное для себя время - около половины восьмого - Гуселетов еще минут десять лежал неподвижно, заложив руки под голову.

Комната наполнялась солнцем, и тяжелые шторы на окнах постепенно приобретали темно-пунцовый оттенок, словно набухали от крови.

Неторопливо одевшись, Стас аккуратно застелил постель и затем с большим тщанием, основательно и неспеша принялся за бритье.

Размеренная последовательность обычных действий.

"Думаешь, это вернет спокойствие... Способность мыслить, а не шарахаться от одной запертой двери к другой?"

Кто знает. Когда-то такой прием помогал неплохо.

Как было условлено, Дашка с Игорем еще до рассвета укатили в Сосново на шикарной "мазде" школьного приятеля Стаса. До понедельника их можно не ждать.

"Ты бы и сам не прочь с ними поехать, верно?"

Покончив с завтраком, Стас устроился в кресле напротив хрустальной горки. При свете дня вчерашние страхи отступили. Не исключено, что они исчезли бы вовсе,

(ПОЧТИ?)

имей он возможность обсудить ситуацию. Но проблема как раз и заключалась в том, что переговорить откровенно было решительно не с кем.

Морская раковина - или то, что представлялось ею - находилась на прежнем месте. Гуселетов разглядывал ее, не имея, однако, ни малейшего желания вновь взять в руки.

Он просто наблюдал за ней.

БЕЗЗВУЧИЕ.

Но это уже не было вчерашней, сводящей с ума противоестественной тишиной. Нет; - доносился приглушенный шум улицы, мягко журчал неисправный бачок, ворочались часы на стене, отсчитывая утекающее время...

РЕШЕНИЕ ВСЕ ЕЩЕ НЕ ПРИНЯТО

Гуселетов смотрел перед собой, не отрывая взгляда. Раковина гипнотизировала его. Постепенно теряя четкие очертания, она будто повисла в воздухе - не нуждаясь в опоре, покачиваясь едва заметно ...

Но это был не гипноз.

Сознание оставалось совершенно ясным; более того - мысли сделались необычно четкими, сфокусированными. Не исключено, именно эта сосредоточенность позволит понять и осмыслить теперь то, что настойчиво ускользало от него до сих пор.

Возможно; однако вместе с тем в сердце шевельнулось и мало-помалу стало расти беспокойство. Это не было испугом - скорее, только предвестником СТРАХА, но оно никуда не девалось.

В памяти неожиданно всплыло ощущение ЧУЖОГО ПРИСУТСТВИЯ - словно раздутое тело утопленника в заброшенном старом колодце.

Он стиснул поручни. Сердце бешено стучало, разгоняя адреналин.

"Спокойно. Возможность разобраться со всем этим дерьмом существует. Наверняка. Потому что..."

Потому что события нанизаны на единый стержень.

Мелах, погиб у самой двери его квартиры, и жена помогала замывать на кровь площадке. Нетецкий, который вполне мог оставить его без работы, тоже очень удачно сгинул - после того, как Стас доверительно пообщался с женой.

У всех жертв по списку "Болезни одиноких..." черный след в области уха. И точно такой же - на раковине, (которую, кстати, столь внимательно изучал Мелах). На раковине, из дальних странствий привезенной его женой!

Но при чем здесь бутылочные отпечатки? Точнее, следы на водочной бутылке? (Черт, надо тогда было ее распить; глядишь, и не произошло бы всей этой мерзости.)

Гуселетов прикрыл глаза. Он почти видел злосчастную эту бутылку. Сам ставил в холодильник, обтерев предварительно. А вот доставала уже Лера - чтобы отдать Мелаху.

К СТЕКЛУ ПРИКАСАЛИСЬ ТРОЕ

Но тогда существует всего две возможности: либо криминалист все-таки что-то напутал, либо пальцы Лерочки необъяснимым образом не оставляют отпечатков.

А открытая дверь в квартиру - ведь легче всего отпереть замок тому, у кого есть ключ...

"И что же ты хочешь сказать? Что твоя жена, с которой ты провел бок о бок полтора десятка лет; женщина, чье тело, мысли, привычки столь хорошо - порою даже слишком! - знакомы, совершила целый ряд чудовищных, неслыханно жестоких убийств? При этом ни словом, ни жестом не выдав того кошмара, который должен твориться в ее душе?"

НО МОЖНО ЛИ БЫТЬ УВЕРЕННЫМ, КОМУ ЕЕ ДУША ПРИНАДЛЕЖИТ ТЕПЕРЬ?

Внезапно Гуселетову пришла в голову очень простая мысль.

Он поднялся и вышел в прихожую. В кармане куртки должен остаться клочок бумаги с номером телефона той своднической конторы. Ну-ка... Вот он. "Рандеву" - сколько выдумки в одном названии!

Стас набросил куртку на плечи. Его знобило, хотя в квартире было не холодней, чем обычно.

- Сейчас, - пробормотал он, набирая номер. - Вот и чудесно, вот сейчас все и выясним. Надо полагать, она меня не забыла.

Он не ошибся. Дамочка узнала его тотчас, хотя особой радости и не проявила.

Стас кратко обрисовал свою просьбу.

- Прекрасно, - ответила она после непродолжительного раздумья. - Вы все же решили стать нашим клиентом?

- Пожалуй. А все-таки, вы работаете без предоплаты?

Она рассмеялась.

- Сделаем исключение. Ладно, пишите. Кстати, этот доктор действительно хороший специалист.

- Почему доктор? - спросил Стас.

- Ну, психолог. Какая разница? Так я диктую: Валерия Антоновна. Фамилия - Гуселетова. Забавная фамилия, верно?

- Очень... - прошептал он чуть слышно.

- Что вы сказали? Я не разобрала. Пишите ее телефон.

Стас крепче ухватил трубку.

- Я прошу вас, постарайтесь вспомнить - Колупанову вы давали именно этот номер?

- Конечно. Мы больше ни с кем не работаем.

- Понятно. Всего доброго.

- А телефон?.. - она пищала еще что-то, но Стас уже положил на рычаг трубку.

Ему казалось, что мозг наполнился смертельной, свинцовой тяжестью. Одним яростным коротким движением Гуселетов смахнул телефонный аппарат на пол. Тонкий провод лопнул, будто бечевка, из разбитого корпуса посыпались разноцветные осколки пластмассы.

ГОСПОДИ, ПУСТЬ ЭТО БУДЕТ ЛИШЬ СОВПАДЕНИЕМ!

- Ведь случаются же подобные совпадения?.. - прокаркал он, глядя на свое отражение в стеклянной дверце.

- Крайне редко, - раздался знакомый голос в прихожей. - Можно сказать, почти никогда.

* * *

Скинув кожаный плащ и сапожки, она босиком прошла в комнату и уселась напротив. Ночная работа никак не отразилась на ее облике. Свежее лицо, заметный румянец, волосы лежат на плечах густой темной волной. Бархатистая кожа словно светится в полумраке.

ПОМОЛОДЕЛА НА НЕСКОЛЬКО ЛЕТ

Он не ждал ее столь рано.

Обыкновенно после вахты в своей "службе доверия" она возвращалась домой к одиннадцати. И он рассчитывал, что за оставшиеся часы сумеет продумать линию поведения. Можно сказать - очень надеялся, что, подготовившись, получит неплохой шанс.

"Эффект неожиданности".

Однако все вышло наоборот.

- Как ты вошла?

Лера поморщилась:

- Удивительно глупый вопрос. Разумеется, через дверь. Или тебе известен другой способ?

Стас прикусил язык.

Не стоит показывать собственную растерянность. Никаких сюрпризов, все в порядке вещей; - и даже то, что Лерочка умудрилась проникнуть через дверь, запертую на засов изнутри.

Лерочка подняла глаза. Ему показалось, что ресницы ее на миг озарились короткой вспышкой багрового пламени.

- Я бы хотела, - размеренно сказала она, - чтоб ты не пытался прятаться за слова. Из тебя актер - как из дерьма пуля. Так что забудь об этом.

- Как образно. Знаешь, у тебя заметно обогатился язык. Ты вообще сильно изменилась за последнее время. Я просто не успеваю. А этот разговор лучше закончить. После мы можем вернуться к теме. На ясную голову, дорогая. - С этими словами Стас стал подниматься.

- Сядь! - она словно выплюнула это слово. - Оставайся на месте.

Стас замер, не сводя с нее глаз.

- Или?..

- Или я убью тебя.

Он медленно опустился в кресло.

- Ты все понимаешь, - произнесла Лера печально. - Все. Вот только зачем тебе? Ввязался в глупые игры... в очень опасные игры. Затеял безумное свое расследование. А ведь все твои проблемы уже решены. Почти, остались сущие пустяки. Разве этого недостаточно? И в будущем наша жизнь должна стать невероятно прекрасной. Тебе трудно представить, насколько она может быть хороша! Я старалась это приблизить. Но ты пытаешься все разрушить.

Стас чувствовал, как ужас неотвратимо растет в его сердце. Но виной тому были совсем не слова - ожили и напомнили о себе защитные механизмы, гораздо более древние, чем речь.

Тело под курткой покрылось тонкою пленкой пота, футболка липла к спине, а с виска покатилась вниз горячая капля. Он осторожно смахнул влагу ладонью.

- Ну что ж, - сказал он. - Угрозы. Такое случалось. Правда, от тебя я их слышу впервые. И могу дать голову на отсечение...

- В этом нет необходимости, - перебила его женщина, сидящая в кресле напротив. - Поверь, мне совсем не нужна твоя голова.

В произнесенной фразе отчетливо прозвучал подтекст. И Гуселетов понял, что именно он означает.

- Труп Мелаха исчез, - сказал Стас голосом, лишенным интонаций.

Лера улыбнулась - одними губами.

- О чем жалеть? Тебе не хватает его могилки?

- Кстати, - продолжала она, раскрывая сумочку, - у меня есть от него сувенир. Примешь на память?

Она извлекла желтую небольшую вещицу и кинула Стасу на колени. Он машинально взял ее в руки.

Это была человеческая челюсть. Нижняя; тускло блеснули две белых коронки на передних зубах.

Стасу показалось, что он получил удар кузнечным молотом - в живот.

- Это ты убила всех этих людей?!

- Ну, не стоит переживать столь бурно. Можешь мне верить - уходя, они испытали блаженство.

Дальнейшие события в сознании Стаса слились воедино.

Он поднялся и прыгнул вперед, рассчитывая достать ее одним ударом.

Дальше произошло невероятное.

Легко, не вставая, Валерия отшвырнула его с такой силой, что он отлетел к окну, и не удержавшись на ногах, грохнулся навзничь. В ушах поплыл томный медовый звон.

Он все же сумел подняться почти сразу - но недостаточно быстро.

Женщина уже стояла над ним.

- Я же предупреждала, - рявкнула она низким и хриплым, почти мужским голосом. - Тебе мало?

И нанесла свой удар - неуловимым быстрым движением, словно отгоняла осу.

Стас врезался затылком в стекло. Окно рассыпалось, и крупный осколок сверху рассек ему шею от затылка до плеча. Он изогнулся всем телом, стараясь сохранить равновесие, и ухватился за штору.

Однако карниз не был рассчитан на подобные трюки.

Деревянная планка переломилась с сухим треском, и полотнище шторы скользнуло вниз.

В комнату ровно и мощно хлынул солнечный свет.

Валерия стояла не более чем в двух шагах. Стас впился взглядом в ее лицо - она заметила это; губы разошлись в глумливой ухмылке.

- Ты надеешься, что я растаю под солнцем на манер героев "Дракулы"? Напрасно, дневной свет способен причинить мне не больше вреда, чем всем остальным.

Если это и была правда, то не полная. Прямые лучи солнца были ей все-таки не по вкусу. Валерия повернулась на пятках и неторопливо пошла прочь от окна.

Когда она повернулась спиной, Стас внезапно увидел прежнюю Леру - настолько привычна и знакома была ее походка, и жест, которым она машинально одернула юбку.

Он тоже сделал шаг - и тут же скривился от боли. Кровь обильно сочилась из раны; - если б не куртка, то проклятый осколок пропорол бы ему спину до пояса.

Стас поднял упавшую штору и, с усилием оторвав кусок, приложил к ране.

Лера между вышла в коридор. На миг у Гуселетова мелькнула мысль, что она уйдет - но надежде этой было не суждено сбыться.

На кухне послышался звук открываемой дверцы холодильника, потом бряканье спичек и металлический стук посуды, поставленной на плиту.

ОНА ПРИНЯЛАСЬ ЧТО-ТО ГОТОВИТЬ

"Может, заодно и позавтракаем?"

Он вслух засмеялся - словно ржавую бочку протащили по гравию.

- Чего это ты так веселишься? - раздался ее голос, приглушенный шумом бьющей из крана воды.

Продолжая морщиться, он двинулся к ней.

В коридоре взгляд Стаса упал на плоский деревянный чемоданчик, стоявший внизу возле вешалки. Там были его инструменты - так, ничего особенного. Только самое необходимое.

"В том числе, разводной ключ".

Не суетись, подумал он. Никакой стрельбы в люстру. Тебе только что играючи едва не оторвали башку - и вряд ли в существующем раскладе что-нибудь изменит железяка в руке. Пускай даже увесистая.

Он остановился на пороге.

Лера, успев нацепить передник, но все так же босиком, вовсю шуровала у плиты. Быстро глянув на Стаса, он тут же отвернулась, продолжая стряпню.

- Проголодалась - ужас, - певуче сказала она. - Присоединишься?

- Пожалуй, - кивнул Гуселетов, и получилось это у него неожиданно легко.

Словно не было выбитого стекла, крови на теле, ощущения жуткой, нечеловеческой силы. Не было.

Я ТЕБЯ УБЬЮ

"Может, и этого тоже не говорил никто?"

- Так почему ты смеялся? - Она ловко сняла кастрюлю с плиты, поставила на стол и погрузила поварешку в кроваво-красный, кипящий борщ.

- Ежели вдуматься, в любой ситуации можно найти комичную сторону. И в нашей тоже. Возможно, особенно в нашей. Ты не находишь?

- Я нахожу, что кровь у тебя течет по-прежнему сильно. И глупая эта тряпка только мешает. Дай я займусь...

Он непроизвольно отпрянул.

- Ты что? - сказала она удивленно. - Ты в самом деле так испугался?

Стас молчал. На самом деле страха уже не было. Он понимал, что попал в западню, и опасность - реальная - далеко не миновала, однако настоящего СТРАХА уже не чувствовал.

- Сними куртку. Ты так и будешь кутаться?

Лера подошла вплотную.

По старой водительской привычке он предварительно сунул руки в карманы (на месте ли ключи?) - и замер.

Сердце внезапно пропустило удар; и вдруг пустилось галопом.

Пальцы наткнулись в кармане на теплый металл трофейного газового револьвера. О существовании которого он вовсе забыл, - и сейчас эта снаряженная дробью пятизарядка могла сыграть роль решающую.

Он осторожно стащил куртку, задержав ее в руках на миг, а потом неожиданно швырнул женщине под ноги.

Она машинально опустила глаза, - а когда подняла взгляд, то ствол калибра девять миллиметров уже был направлен ей точно в лицо.

- О черт!- воскликнула она, и в голосе ее прозвучало бесконечное изумление. - Для чего? Я не могу поверить!

- Сейчас поверишь, - пообещал Гуселетов и нажал спуск.

Указательный палец потянул спусковой крючок, и револьвер выстрелил - раз, другой, третий.

Но в действительности ничего этого не произошло.

В распахнутых ее глазах не было и намека на яростный огонь, истекавший с ресниц десять минут назад, а приоткрытые губы, застывшие в вопросительной полуулыбке, были столь хорошо знакомы на вкус...

ДРОБЬ РАЗОРВЕТ ИХ В КЛОЧЬЯ

"Я не могу!!"

ЧТО Ж, ТОГДА ВСЕ КОНЧЕНО -

прозвучал неслышно в его сознании удивительно знакомый голос. Кому он принадлежал? Стас не мог вспомнить. Но теперь это было не важно. Теперь требовалось что-то делать с оружием, которое он продолжал держать перед собой.

Стас разжал пальцы, и ствол глухо ударился о линолеум.

* * *

Есть он все же не смог.

Рана на шее, после того, как Лера над ней поработала, практически перестала беспокоить. И он устроился на своем месте возле окна, с достаточной долей комфорта, чтобы поддерживать обычный, не значащий ничего разговор - и одновременно лихорадочно обдумывать ситуацию в поисках приемлемого объяснения.

В ПОИСКАХ ВЫХОДА

"Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы сообразить - просто так тебя ни за что отсюда не выпустят. Как бы там ни было, мы должны придти к какому соглашению... А разойтись с ничейным счетом не удастся - ни при каких условиях".

Она вдруг положила ложку и потерла висок. Ее лицо приняло озабоченное выражение - словно в ожидании привычной, но неизбежной боли.

- Какое сегодня число?

- Что?

- Ты меня нисколько не слушаешь.

- Задумался. Прости.

- О чем?

И тут Стас произнес фразу прежде, чем успел осознать, ЧТО именно он собирается сообщить:

- Да о тех парнях, которых ты уничтожила. Изнасиловав предварительно, насколько я понимаю.

Она медленно отодвинула от себя тарелку.

-Верно. Они все умерли. Не без моего участия. Однако насилия, в том смысле, какой ты вкладываешь в это слово, не было и в помине. А главное - эти мокрицы были счастливы! Они испытали такое наслаждение, о котором не могли и мечтать в самых своих изощренных фантазиях. Хотя воображение у них работало в этом направлении неплохо. Я уверена, они с радостью согласились бы умереть снова, чтобы только повторить подобное.

- Жаль вот, спросить их об этом нельзя, - тихо проговорил Стас.

Она с размаху припечатала стол ладонью

- Не смей судить меня! Ты и понятия не имеешь, о чем речь! Наслаждение, которое я им дарила, было столь велико, что выплескивалось через край, буквально истекало - и мои возлюбленные были не в силах его удержать. В сущности, они вряд ли смогли жить после этого. Но я могла сохранить этот бесценный дар. Только я! Ты не представляешь, какая сила извергается при этом, какая невообразимая мощь!

- И это теперь - в тебе?

Она смотрела на него, стиснув в руках ложку из старинного мельхиора, В глазах вновь заплясали отсветы адского пламени, - огня, сжигавшего ее изнутри.

Стас молчал. Он не отрывал взгляда от пальцев Леры.

Костяшки суставов побелели. Руки словно пронзила мгновенная дрожь - и тут же он заметил, что металл в ее пальцах меняет цвет. Еще миг, и мельхиор засветился темно-вишневым, а затем ложка вдруг плавно изогнулась, теряя форму,

КАК КУСОЧЕК ОЛОВА В ГОРЯЧЕЙ ВОДЕ

Валерия вдруг словно очнулась.

- Вот дерьмо! - она отшвырнула ложку в угол, и та мягко ударилась плинтус - будто кусок пластилина.

- Мелах - он тоже был из числа любителей острых ощущений?

- Можно и так сказать. Но несколько в ином смысле. Ему больше нравились интеллектуальные развлечения. Этот парень прямо кончал при одной мысли, что в своем паскудном репортаже сумеет обскакать всех.

- То есть?..

Лера усмехнулась. Похоже, она уже успокоилась - столь же легко и быстро, как и пришла в ярость.

- Ну да, ты ведь не знал. Твой коллега задумал изготовить бешеную сенсацию за наш счет. Сумел понять в общих чертах происходящее. И собирался уничтожить меня заодно с тобой во имя своей сенсации. Он на МНЕ собирался соорудить собственную грязную славу! Свое сучье ИМЯ! Ты можешь представить такое?!

- Иными словами, ухватил тигра за яйца.

Она фыркнула.

- Да. Но уж коли схватил, то не отпускай. А он не удержал. И когда тот специалист испек ему заключение, - кинулся сюда вновь. Хотя, это ничего не изменило бы в конечном итоге. Просто он облегчил мне работу.

- Но он тоже получил свою долю праздничного пирога? Пред тем, как уйти?

- Он - нет. Он просто подох. Действительно в мучениях. Чему я крайне рада. И поверь, он не заслужил твоих переживаний

- А труп тоже ты...

- Конечно. Прости, что я вынуждена тебя все время перебивать. Но медлительность твой мысли порою несносна. Кто ж еще мог управиться с этим? Во-всяком случае, на тебя не стоило полагаться. Ты учинил настоящее расследование. И тоже сумел докопаться до правильных выводов. Только расставил не те акценты. Я помогу исправить ошибку.

- Каким образом? Швырнешь на сей раз прямо с лоджии - чтобы я как следует прочувствовал твои доводы?

- Нет, - пропела она мелодично, и тут Стас почувствовал, как босые пальцы ноги под столом осторожно прикоснулись к внутренней поверхности его бедра.

- Как тебе это? - она лизнула ладонь, а затем медленно провела ею по его сжатым губам.- Как тебе понравятся такие вот аргументы?

Он не ответил.

Его член не просто твердел - эрекция была столь бурной, что причиняла боль. Но... боль эта была драгоценной и сладостной - как первая в жизни ночь.

ОН ЖЕЛАЛ ЕЕ. БОЛЕЕ ТОГО - ОН ЧУВСТВОВАЛ, ЧТО ГОТОВ ОТДАТЬ ВСЕ РАДИ ЭТОГО ПРОНИКНОВЕНИЯ. ЭТОЙ БЛИЗОСТИ

Жаркой, как дыханье бездонных печей. Изменчивой, как неверный блеск аметиста.

- Я хочу здесь, - прошептала она. - Возьми меня прямо здесь.

Стас на скинул на пол одежду и опустился следом, увлекая женщину за собой, торопливо теребя свободной рукой молнию на джинсах.

СКОРЕЙ! РАДИ ВСЕГО, СКОРЕЕ!

- Оставь... Я сама. - Лера встала перед ним на колени, ладонью коснулась куртки. - и в этот миг раздался вибрирующий звенящий звук - будто лопнула натянутая до предела скрипичная струна.

Женщину отбросило в сторону.

Она ударилась об стол, смахнув расставленные приборы, но звон бьющейся посуды заглушило громкое шипение, вырвавшееся сквозь ее плотно сжатые зубы.

Она потрясла ладонью, словно пытаясь остудить обожженную кожу. И на секунду, на всего на один краткий миг Гуселетов увидел ее лицо - которое не имело почти ничего общего с образом, столь ему близким.

На него смотрела рассерженная, разъяренная тварь.

Изборожденный морщинами выпуклый низкий лоб; запавшие глубоко глаза - как далекие костры в черных пещерах. Волосы приподнялись над головой, разом утратив блеск и мягкость, став похожими на грязные патлы, от рождения не знавшие мыла.

Потом рот ее приоткрылся, и Стас увидел, как между рядами неровных звериных зубов мечется черный язык.

Но самым ужасным было то, что чудовищное это видение при все реалистичности, прописанности черт представлялось все равно лишь маской.

Он проследил ее взгляд - на куртке, там, где должен располагаться внутренний карман, виднелась дыра с обугленными краями.

КОШЕЛЕК

Тот самый, вышитый бисером кошелек безвестной старухи. Стас извлек его наружу. От него практически ничего не осталось - он будто взорвался изнутри, и среди рваных лоскутьев блеснул образок. Стас зажал его в кулаке и рывком поднялся на ноги.

Стоявшая перед ним женщина попятилась. Она не спускала глаз с руки Гуселетова. Продолжая отступать, тварь наткнулась на холодильник - но, казалась, даже и не заметила этого. Тяжеленный "Стинол" сдвинулся с места и едва не опрокинулся.

Она вновь зашипела, но теперь значительно тише, и звук этот сменился стоном - уже вполне человеческим. Отвернувшись, нашарила дверцу морозильного отделения, и сунула торопливо поврежденную руку в толстый нарост инея.

"Если это и демон, то он удивительно практичен".

Стас шагнул вперед, сжимая в поднятой руке образок с ликом неизвестного святого.

Он надеялся, что за первым последует еще один удар, сокрушительный. И тогда весь этот кошмар завершиться.

В ЛУЧШИХ ТРАДИЦИЯХ ЖАНРА

Глупо - но он действительно так думал в этот момент.

Женщина вновь повернулась к нему, и Стас увидел, что от страшного видения почти ничего не осталось. Отвратительные чужие черты исчезали, словно таяли постепенно.

- Тебе лучше убрать эту вещь, - произнесла Лера спокойно.- Она опасна и для тебя тоже. Опусти руку. Опусти - и поговорим спокойно.

Стас медленно покачал головой.

- Нет.

- Мне больно, ты понимаешь? Больно! - женщина захлопнула дверцу "Стинола", и Стас увидел ее распухшую, покрытую волдырями ладонь.

* * *

"Ну что, сочинитель историй о странном? Проникновение в эту тайну оказалось довольно болезненным, не так ли?"

Да, ответил он сам себе. Возможно, БОЛЕЗНЕННЫМ - это не совсем точно.

СМЕРТЕЛЬНЫМ.

Так будет вернее.

Но как бы там ни было, ничто еще не закончилось.

...покрытая одним огромным волдырем, ладонь казалась похожей на уродливую клешню, затянутую в тонкую хирургическую перчатку. Она застыла перед его лицом, как напружиненная, готовая к броску змея.

В этот момент раздался звонок.

Стас дернулся было к двери - но существо стоявшее перед ним, двигалось куда проворней. Похоже, оно обладало способностью перемещаться МГНОВЕННО. Здоровой рукой открыло замок, - и тут же прянуло в сторону.

На пороге квартиры стоял Гоша.

В единственном числе; не исключено, что милый друг ожидал его где-нибудь внизу, однако сейчас это уже не имело никакого значения.

- Станислав Андреевич, - произнес парень, глядя на Гуселетова с некоторым раздражением, - меня наш главный попросил к вам заехать. Он говорит, что телефон ваш не отвечает, а ему срочно...

Тут Гоша перевел взгляд.

- Здравствуйте...

Дальнейшие слова застряли у него в горле.

Госпожа Гуселетова стояла перед ним полностью обнаженной. Молочно-белая кожа казалась прозрачной, темно-коричневые соски грудей будто разглядывали с жадным любопытством нежданного гостя.

- Мне...

И тут она набросилась на него.

Сжав голову парня двумя руками, женщина швырнула его на пол. Он упал неожиданно мягко, - и сразу, ухватившись за банкетку, попытался подняться.

Сделать это не удалось.

Женщина оседлала его, двигаясь с невероятным проворством и вместе с тем удивительно плавно. Стиснув широко разведенными коленями бедра лежавшего навзничь Гоши, она изогнулась, прильнув на мгновение к нему всем телом.

Гуселетов видел, как затуманились разом глаза парня.

Он сделал еще одну попытку освободиться - которая тут же угасла вместе с желанием освободиться.

И не было никаких сомнений, почему именно.

Сам он продолжал стоять там, где застал его звонок - возле кухни, беспомощно наблюдая происходящее, не в состоянии предпринять ничего ровным счетом.

Сила, отбросившая суккуба, не минула и самого Гуселетова. Он словно разом лишился суставов, как железный дровосек после рокового дождя.

"Она оказалась права. Для меня это тоже не прошло даром".

Между тем женщина-суккуб несколькими движениями сорвала с лежавшего Гоши одежду. Из груди ее послышался низкий урчащий звук, похожий на хриплое, тяжелое мурлыкание.

Не оборачиваясь, она нащупала здоровой рукой раздувшийся фаллос. Сжала. Раздался негромкий вскрик.

Но это не было воплем боли.

НАСЛАЖДЕНИЕ

Обернувшись к Гуселетову, она воскликнула:

- Кто сказал, что голубенькие не любят женщин? Любят - еще как! - и захохотала хрипло, запрокинув голову.

Потом, направляя трепещущее в пальцах орудие, с силой откинулась назад.

То, что произошло после, не имело названия.

Животное совокупление?.. Изнасилование?.. Да; но в то же время и нечто гораздо большее.

Иное.

Тела их блестели от пота. Ритм движений бешено ускорялся, - и вдруг на краткий миг оба застыли, словно повинуясь неслышной команде того, в чьей власти они теперь находились оба.

Хриплое урчание суккуба изредка прерывалось стонами - и в этих звуках не было ничего человеческого. Стас с ужасом понял, что кричит парень, голос был пронзительно-тонким; это был отчаянный зов звериного детеныша, исполненный смертной тоски.

НЕ ТОЛЬКО

Немыслимое удовольствие, невыразимое наслаждение, запретное для смертных - вот что это было еще.

Парень сознавал, что гибнет.

В лице его явственно отражалось понимание. Кошмар заключался в том, что он страшился и в то же время приветствовал исход - каким бы тот ни был.

Первая разрядка произошла почти сразу.

Не выпуская фаллос из своего лона, женщина соскользнула вбок, увлекая следом парня; опрокинула на себя.

Новый взрыв исступленного соития.

Резко пахнуло женским соком и чем-то еще, знакомым, приторно-сладостным.

Рука Стаса непроизвольно поползла вниз, к молнии на джинсах. Единственное, чего он страстно желал сейчас - ПРИСОЕДИНИТЬСЯ к этим телам, сплетенным на скользком, влажном от пота и пролитой спермы линолеуме.

Он сделал бы это - если б не приключившийся с ним ступор.

Он мог только СМОТРЕТЬ.

Каждый новый выброс словно вливал в суккуба свежие силы. Парень тоже казался неутомимым - но это было лишь внешнее впечатление. В действительности силы его иссякали, и развязка была уже совсем рядом.

Гуселетов не смог уловить тот момент, когда в руках женщины появилась раковина.

"Как она здесь оказалась?"

Вероятно, способом тем же самым, каким сама Лера попала в запертую квартиру. Или сумела предстать обнаженной, не снимая одежды.

- Так! - выкрикнула она, впиваясь глазами в панцирь морского моллюска.

Легко, словно ватную куклу, отбросила парня к стене. На миг тот прикрыл глаза и мотнул головой, будто отгоняя видение.

И неожиданно улыбнулся.

- Еще... еще, милый, - неповрежденной рукой женщина вновь сжала его член.

Извиваясь, парень вновь застонал, содрогнулся - и вдруг обмяк. Но на этот раз он выплеснул из себя уже не семя.

Это была КРОВЬ.

Та, что носила имя Леры, улыбнулась - улыбнулась мертвой улыбкой.

Она обмакнула пальцы в теплую влагу и стряхнула затем несколько капель в открытую полость раковины.

Раздался легкий, тихий хлопок - точно лопнул под каблуком перезрелый гриб-дождевик.

РАКОВИНА СТАЛА ТЕРЯТЬ ОЧЕРТАНИЯ,

становясь видимой как будто не в фокусе.

Еще немного, и стенки ее сделались полупрозрачными. Это походило на небольшой туманный сгусток, в середине которого виднелось темное неприятное пятно, напоминавшее отдаленно клубок шевелящихся черных червей.

Женщина медленно поднесла раковину к уху несчастного парня. Тот был, похоже, в отключке - но ПРИКОСНОВЕНИЕ ощутил сразу.

Стас увидел, как ноги репортера вдруг словно пустились в пляс - и тут же сбились с ритма, беспорядочно колотя пятками. Слетала одна из кроссовок, обнажив ступню в грязноватом белом носке.

Раковина между тем стала мерно пульсировать, то становясь почти полностью прозрачной, то возвращаясь к своему обычному виду. При этом темный комок внутри постепенно разбухал, точно компания изголодавшихся жадных пиявок.

Лицо Гоши приобрело грязно-желтый оттенок. Волосы разметались по лбу жидкими прядками. Нос заострился, и

ГОСПОДИ, ЛИЦО!

запавшие разом щеки делали его похожим на гротескного мертвеца, изображаемого в дешевых комиксах.

Только здесь все совершенно взаправду.

Раковина оторвалась от головы парня с тихим отчетливым звуком.

Лера изогнулась, по-прежнему оседлав свою жертву. Поднесла к губам раковину, сжимая обеими руками - и внезапно резко обернулась. Глаза ее, подернутые пеленой, уставились на Гуселетова.

- Мне кажется, - проговорила она нараспев, - ты сильно заинтригован. Так? У тебя уже есть идеи, или ты еще маешься неопределенностью?

Раковина на миг обрела свой естественный вид, и от резкого движения из нее выплеснулась и потянулась вниз вязкая тягучая жидкость.

- Что ты молчишь? Соображаешь, ЧТО находится здесь? А может, ты тоже не прочь отведать... Я готова поделиться. Клянусь, ты никогда не забудешь этого вкуса! Ну, в самом деле?.. - Она протянула ему чашу.

- Вампир... - Стас произнес это, почти не разжимая губ. Слово прошелестело, как хрупкий холодный пепел.

Гуселетов потянулся к куртке - медленно и словно бы неуверенно.

- Опять? Какого черта, неужели ты настолько глуп?!

Он продолжал нашаривать образок, не отрывая взгляда от ее напряженного, и одновременно очень довольного лица.

- Пора бы понять, что дважды такие номера не проходят. Твой образок - одноразового применения. Как хлопушка. Как рваный использованный...

Она не успела закончить.

Пальцы Гуселетова наткнулись на бумажник. Он вытащил его и раскрыл - из внутреннего карманчика выглядывал уголок пожелтелой бумаги.

ТЫ НЕ УСПЕЕШЬ!

Эти фраза словно взорвалась в его мозгу.

До сих пор тебе везло - и ты даже сам не представляешь, насколько именно. Но теперь это все позади.

Стас прикоснулся к записке. Он был уверен - знал, что ОНА будет действовать быстрее, и тем не менее упрямо и однообразно продолжал цепляться за

ЖИЗНЬ?

Едва ли. Борьба шла за нечто гораздо большее - и он понимал это.

В тот момент, когда он дотронулся до записки, Гуселетову показалось, что кончики пальцев его лишились кожи. Прикосновение к кровоточащей плоти, - именно это пришло на ум, когда рука его невольно отдернулась.

Внутренне застонав, он вытащил из бумажника записку. От острой боли набежали слезы; веки закрылись сами собой.

- Живущий под кровом Всевышнего...

Он произнес первую фразу не слишком уверенно. Стас не видел написанного - строчки псалма одна за другой проявлялись в его памяти, однако поверить, что он действительно знает незнакомый, непрочитанный стих - всего лишь когда-то бегло просмотренный - было чрезвычайно трудно.

НЕВОЗМОЖНО!

Беззвучный крик, схожий с воплем разъяренной огромной кошки.

Стас судорожно вздохнул, открыл глаза - тварь стояла перед ним, и во взгляде ее читалось одно короткое слово.

Убийство.

- ...Не убоишься ужасов в ночи, стрелы, летящей днем, язвы, ходящей в мраке, заразы, опустошающей в полдень.

- Уан-н-нау-у!!!

Существо перед ним вновь почти утратило всякое сходство с Лерой. Облик его, чудовищный теперь в своей нечеловеческой животной красоте притягивал и отталкивал одновременно,

ОТЧАЯНИЕ И НАДЕЖДА. СПАСЕНИЕ. БЕЗУМИЕ...

и Гуселетов вновь зажмурился - с тем, чтобы не поднимать век до конца. Каким бы он ни был.

"Ход не слишком геройский".

Но ему было не до того. Он видел оживший кошмар - и должен был вынести это зрелище. Просто вынести, сохранив рассудок. По крайней мере.

- Падут подле тебя тысяча, и десять тысяч одесную тебя; но к тебе не приблизится. - Он читал все громче и громче.

Хриплый, насмешливый хохот. И вслед за тем - журчащий, льющийся звук.

- ...Не приключится тебе зло, и язва не приблизится к дому твоему...

Теперь Стас почти кричал.

...Он не знал, в какой именно момент остался в квартире один - не считая мертвяка в прихожей. Не бутафорского, а вполне реального покойника.

Впрочем, это становилось уже в чем-то привычным.

* * *

Крупные капли дождя с силой бьют по капоту. Холодно; улица - здания, машины, голые стволы тополей - все укрыто тонкою влажной завесой. Кафе, возле которого Гуселетов припарковал пятерку, кажется вымершим.

Практически так и есть - кроме него здесь всего один посетитель, бичеватого вида субъект, примостившийся в дальнем углу. Он что-то жует украдкой из грязного газетного свертка; девчушке за стойкой это явно не нравится, но она все же не гонит докучливого клиента.

Стас показывает ей свое удостоверение.

ПРЕССА

Золотистые тисненые буковки делают свое дело: девчушка ведет его в кабинет администратора. Уходя, оставляет дверь приоткрытой - возможно, от стойки ей удастся кое-что разобрать.

"Скучно барышне".

Дверь можно закрыть - но зачем?

ПЛЕВАТЬ

Он набирает номер.

- ...Определенные сомнения появились довольно давно. А когда я узнал о поездке в Бакстон, то они превратились во вполне оформленные подозрения.

Соболь умолк, и с минуту Стас слышал в трубке только его тяжелое, напряженное дыхание.

- Вероятно, мне следовало поделиться ими гораздо раньше, - наконец вымолвил он.

- Вероятно, да.

- Я кое-что слышал об этих тварях. Сексуальный вампиризм. Своего рода одержимость, только гораздо более тонкая и сложная, и самое главное - совершенно добровольная. В этом вся проблема.

- Вы полагаете, что проблема только в этом? - проговорил Гуселетов с едва сдерживаемой ненавистью в голосе. - Вы, значит, кое-что слышали. А я вот видел. И это совсем не те впечатления, о которых приятно вспоминать на склоне лет. Если вообще мне представиться подобная возможность.

Он сжал трубку так, что побелели костяшки пальцев.

- Я ошибся, - устало согласился Соболь. - Но попробуйте понять - каково было бы пригласить вас в кабинет и объявить: "Уважаемый Станислав Андреевич, ваша жена - суккуб!" Мне кажется, что после этого вы сами навряд ли б надолго задержались в редакции. И это вовсе не входило в мои планы.

- А что входило в ваши планы? Как вообще вы, зная - хотя и примерно - о том, с чем предстоит мне столкнуться, могли вот так рассуждать с холодным носом, как бы это половчее со всем развязаться?!

- Я ничего не решал за вас. Я только хотел...

- За Гошу вы тоже ничего не решали? - спросил Гуселетов зло. - А хотите знать, как он умер? Так вот: сперва она оттрахала парня. Наездилась на нем вдосталь, пока из него кровь не хлынула. А после приложила свою гребаную раковину и высосала до донышка. Вот так это выглядело.

- Мне очень жаль, - ответил Соболь твердо. - Но я ничего не мог сделать. И вы поймете это, когда сможете спокойно рассуждать. Но в любом случае - взаимные упреки не дадут ничего ровным счетом. Понимаете, вам повезло, сказочно, невероятно - но это всего лишь передышка. И вряд ли она окажется слишком долгой. Скорее всего вам следует ожидать встречи в ближайшее время.

- У меня есть защита.

- Не думаю. Это вам не "Салимов удел". Дикий чеснок и осиновые колья здесь не помогут.

- Зачем, по-вашему мнению, я ей вообще нужен?

Он услышал, как Соболь закашлялся на том конце.

- Ей нужен помощник, - сказал наконец шеф-редактор. - Доверенное лицо. Не забывайте, в чем-то она по-прежнему остается той женщиной, которую вы знали... и которая знала вас. И, смею полагать, любила.

Стас ощутил мгновенный укол в сердце.

- Но теперь она не успокоится, пока не лишит вас всего, что вам дорого, - продолжал Соболь. - Всего, что связывает с этим миром. Когда это произойдет... наступит отчаяние; и тогда - все. Окончательно.

- Послушайте, - сказал Стас, - но почему именно она? При чем здесь Лера? И что такое этот говеный Бакстон? Какую заразу она там могла подцепить, не понимаю... Укусил ее кто-то, так?

- Около трех лет назад в этом городке была выявлена секта. - Голос Соболя звучал теперь с явственной неохотой. - Потом все члены ее погибли.

- И чем они занимались? Нараспев бормотали и трясли колокольчиками?

- Это были сатанисты. Причем не из тех, кто считает себя таковыми, оскверняя церкви и рисуя перевернутый крест на их стенах. У сектантов Бакстона действительно имелись... гм, контакты.

- В таком случае тот, кто их завалил, - сказал Гуселетов, - был настоящим специалистом.

- Да, он действительно был профессионалом. Но это не имеет прямого отношения. Когда Лера ездила в Штаты?

- Август девяносто пятого.

- Разгром секты произошел тремя месяцами позднее.

Они замолчали.

- Что вы намерены делать? - голос Соболя прозвучал так, словно вопрос этот стоил ему неимоверных усилий. - И что я могу сделать для вас?

- Пожалуй что ничего. Впрочем... ежели ночь мне потребуется провести в редакции - это будет можно устроить?

- Да, - сказал Соболь после мгновенной паузы. - Разумеется. Причину не назовете?

- Их несколько. В том числе - квартиры моей более не существует.

-То есть?

- Там работают пожарные. Сейчас, должно быть, они уже закончили. Но находится в тех стенах все равно затруднительно.

- Это вы?.. - не дождавшись ответа, шеф-редактор произнес: - Я понимаю. Труп. Теперь вас как бы не существует.

- И это тоже. А заодно - не существует и той поганой раковины. Я сильно на это рассчитываю.

Раковина была на месте, добавил он про себя. Была, когда бензин из канистры лился на стены. Но вот осталась ли она там потом - неизвестно.

- Я думаю, - проговорил задумчиво Соболь, - вы переоцениваете значения моллюска. Не возьмусь сказать точно, но вернее всего - это не более чем подручный инструмент. Реквизит. В принципе, он может быть любым.

- Кто его знает. Может, и так - но сдается мне, что здесь вы ошибаетесь.

Соболь откашлялся.

- Если я попрошу держать меня в курсе... - проговорил он глухо.

- То я пошлю вас к черту.

Стас положил трубку.

...На лице девчушки за стойкой забавная смесь любопытства и страха. Она наверняка ухитрилась кое-что разобрать.

Обтерханный посетитель исчез. На улице за витринным стеклом - все та же волглая мерзость. Черный снег истекает мутной стылою кровью.

Гуселетов уселся за руль.

"Теперь это - мой дом".

Ну что ж, даже втроем с детьми здесь можно разместиться с относительным комфортом. Но это потом. Главное - решить ВСЕ сегодня.

Иначе остальные проблемы навсегда потеряют свою актуальность.

* * *

Гулкое эхо шагов в пустом коридоре невольно наталкивало на мысль о привидениях.

"Не исключено, что с этой стороной бытия вскоре придется познакомится куда более тесно, чем хотелось бы".

НА СОБСТВЕННОМ ОПЫТЕ

Но, впрочем, в этом было многое от игры. А в действительности он чувствовал себя гораздо более уверенно, нежели мог предполагать.

Гуселетов приехал в редакцию около двух часов пополудни. Охранник на первом этаже неприязненно посмотрел на него, однако не сказал ни слова - Соболь выполнил обещание.

Ближе к вечеру дождь прекратился, и сквозь разрывы в низких брюхатых тучах неожиданно выглянуло солнце. Блики света перетекали в мутных разводах стекол. Между рамами вяло копошилась черная бескрылая муха.

Он бесцельно пролистал свои давние наброски, черновики заметок. Боже, как немыслимо давно все это было!

Снял куртку и аккуратно повесил в шкаф на плечики. Вытащил из кармана газовый ствол, оглядел с некоторым сомнением и убрал в стол.

До темноты оставалось не менее пяти часов, и делать сейчас было решительно нечего.

"Ночь... нет уверенности, что все произойдет именно ночью. ОНА может появиться лишь завтра. Или вообще неделю спустя".

Мало-помалу тишина в помещении стала его раздражать. Более того - она определенно действовала на нервы.

РАДИО

Потрепанный двухкассетник на подоконнике. Сладкая парочка - Гоша и Паша - постоянно включали его, когда Гуселетова не было в кабинете. Каким-то непостижимым образом музыкальное месиво, выплескивавшееся из эфира, помогало их творческому процессу.

"Теперь приемник осиротел".

Стас повернул ручку настройки.

Тонкий, как у мальчика-кастрата, голос модного исполнителя заполнил пространство кабинета. Веселый ритм, хорошие слова: "Эти сонные ночи, бессонные ночи..." И что-то еще в том же духе.

Но тишина не ушла.

Она только затаилась - как гюрза на горной тропе в ожидании, когда путник неосторожно подставит спину.

Тишина не могла исчезнуть - потому что существовала вовсе не среди этих заваленных бумагами столов - существовала в сознании Стаса. И никакая музыка не могла здесь помочь.

Он присел на краешек подоконника, глядя, как вдали, над крышами соседних домов умирает вечернее солнце.

И в этот момент из коридора послышались резкие металлические удары.

Стас чертыхнулся. Меньше всего ему хотелось бы сейчас объясняться с кем-нибудь из сотрудников, кого нелегкая привела сюда в эти часы. Но удары в стальную дверь, отделявшую редакционную половину от лестничного холла, не прекращались, - и, стиснув зубы, Гуселетов пошел открывать.

Однако это был всего лишь охранник.

- Я тут вот чего, - произнес он загадочно, зыркая глазами поверх плеча Стаса. - Мне б это вот...

- Что-что?

- Почитать, - пояснил наконец караульный.

Очевидно, он чувствовал себя в своем праве - раз у него лишнее беспокойство, то нехай и непрошеный посетитель подсуетится. Словом, с паршивой овцы - хоть чего...

- Ладно, - сказал Гуселетов, оттесняя охранника обратно на площадку. - Сейчас принесу.

Он вернулся через пару минут с кипой старых номеров "Свитка".

- Хватит?

Охранник кивнул, не удостоив, впрочем, ответом. Удалился неторопясь.

Стас плюнул мысленно и захлопнул дверь.

Когда он вернулся, шоу по радио уже закончилось, и знакомый голос ди-джея передавал криминальную хронику.

- ...Как нам только что сообщили, очередное жестокое убийство совершено сегодня утром на проспекте Маршала Жукова. В результате нападения погибли трое сотрудников фирмы "Рандеву", которая являлась брачной конторой. Со слов компетентного источника, в офисе фирмы ничего не похищено. Однако исключительная жестокость и отсутствие видимых следов наталкивает на мысль, что мы имеем дело с очередной заказной ликвидацией...

Сердце пропустило удар.

"Болван! Их нужно было предупредить! Судьба Мелаха - этого что, недостаточно?!"

Гуселетов медленно опустился за собственный стол.

"Перестань раскисать. Даже если доля вины имеется, то исправить уже ничего нельзя. И теперь главное - избежать участи злополучной свахи".

На лестнице вновь загрохотали удары.

"Ну прямо - ковали за стеной что-то железное...", - с ненавистью пробормотал Гуселетов.

Поднявшись, он неспеша подошел к двери и с силой распахнул тяжелую створку.

- Что, за новой порцией... - вопрос умер, не народившись.

За дверью стояла Лера.

Она казалась обворожительной. Светлый брючный костюм, бледно-голубого цвета блузка, которая прекрасно оттеняла легкий загар лица. Под мышкой - тонкая папка из черной тисненой кожи.

"Бизнес-леди прибыла на деловую встречу".

- Гостей принимаете, господин хороший? - проговорила она с улыбкой.

- Принимаем, - ответил Гуселетов, отступая в сторону.

Она прошла мимо, окатив волной запаха дорогой косметики.

"Дыша духами и туманами..."

- Где твой кабинет? - Она остановилась и глянула вопросительно.

- Направо.

Уже смеркалось, Гуселетову пришлось включить свет. Лера с интересом несколько раз повернулась на месте.

- Так это и есть келья твоих трудов праведных?

- Да, - сказал он, плотно прикрыв за собой дверь. - Но ты ведь пришла не затем, чтобы полюбоваться моим рабочим местом?

- Почему нет? - расхохоталась Лера. - Твоим рабочим местом я никогда не уставала любоваться. И даже держала во рту.

Нельзя сказать, чтобы эти воспоминания пришлись теперь кстати.

"А что это меняет? У нее определенно есть некий план. В отличие от меня. А ежели откровенно - никакой собственной идеи вообще не существовало. Имелась лишь наивная надежда на чудо. Не более".

Она вдруг внимательно посмотрела на него, и улыбка постепенно сбежала с ее губ.

- Ты слишком напряжен, мой повелитель. Слишком углублен в себя. Тебе нужно расслабиться. Я прямо как чувствовала! Не сочти за труд, выгляни на площадку - там возле двери пакет большой бумажный. Ты бы его принес, а?

Чувствуя себя деревянной куклой, Стас без слов отправился в коридор.

Пакет оказался ему едва не по пояс. С ощутимым усилием Стас приподнял его от пола. Тонко и недвусмысленно звякнуло в глубине стекло.

"Интересно".

- И что за праздник? - спросил он, глядя, как Лера на предварительно освобожденные от плодов журналистики столы ловко выставляет плоды совсем иного рода.

"И вкуса".

- Хотелось бы знать все же, - повторил Гуселетов, - что такое мы намерены справлять: свадьбу или поминки?

Ее руки, находившиеся в безостановочном движении, замерли. Она подняла глаза.

- Милый, давай-ка мы с тобой договоримся. Пусть нынешняя ночь станет только нашей ночью. Как раньше. Я понимаю, за последние дни - и часы особенно - ты успел пережить немало. Что ж; всему свое время, и, возможно, мне придется заплатить по счету. Но сейчас - сейчас давай объявим мораторий на все враждебные действия. Только на эту ночь! Хотя бы на эту ночь...

БРЕД

Но вся сложность заключалась в том, что ему самому тоже хотелось именно этого. Глядя на женщину, которая ловко расставляла закуски, привычными, своими, движениями украшала импровизованный стол, Стас видел жену. И мысль о насилии представлялась сейчас чудовищной и абсурдной.

"Ты уверен, что контролируешь ситуацию?"

Да, ответил он мысленно. Но мне не так уж сильно хочется сохранять сей контроль.

* * *

Содержимое пакета оказалось отменным - или он просто проголодался. Некоторое время они молча сосредоточенно жевали; Лера не забывала вовремя подкладывать особенно вкусные кусочки.

"Как трогательно".

Допив свой "Хольстен", Стас стиснул в руке банку. Тонкая жесть скомкалась, как бумага. Острый край поранил ладонь, на коже проступила кровь. Стас осторожно вытер ее салфеткой.

Поднял глаза на жену.

Она смотрела на него очень серьезно и даже -

ПЕЧАЛЬНО?

- Скажи, - проговорил Гуселетов, - о каком мирном договоре вообще идет речь? Насколько я понял, мы, как бы это сказать... в разных весовых категориях. В очень разных. Зачем тебе мои обещания? И как все это увязать с последними событиями? С самыми последними?

Она пожала плечами.

- Никак, наверное. Да и надо ли? Мы слишком долго прожили вместе, чтобы объяснять все до конца.

Гуселетов одним движение вскрыл новую банку, с жадностью вымахнул в два глотка содержимое и спросил вдруг:

- Слушай, ты - это по-прежнему ТЫ?

- Да, - ответила она просто. - Никакой мистики. Никаких мистеров Джекилов. Та, которую ты любил когда-то. Так мне казалось. И у меня были основания - разве нет?

- Что ты предлагаешь?

"Вот мы и подошли к самому главному. Сейчас она сформулирует, а я откажусь, - и что тогда? Есть какие-нибудь счастливые мысли?"

- Я хочу, чтобы ты попробовал.

- Так... - Он помолчал. - А если мне не понравиться?

БОЖЕ, ЧТО ТЫ ТАКОЕ НЕСЕШЬ?!

- Мы просто расстанемся.

- Как это - просто? Словно и не произошло ничего вовсе?

Она осторожно поднесла салфетку к губам.

- Ну да. Или ты воображаешь, что тебе предстоит подписать договор? Росчерк - кровью, а вместо печати - копыто дьявола? Неужели ты ТАК думаешь?

- Я думаю, - раздельно произнес Стас, - что крови уже хватает - с подписью или нет, не важно.

- Ты вновь об этом Об этих... жертвах. Тебе их жалко. Ты им сочувствуешь. Но скажи - разве не встречалось в твоей жизни женщины, которую тебе хотелось убить? Особенно после того, как переспал с нею? И даже именно поэтому? А ведь помысленное - наполовину содеянное.

"Хороший вопрос. Боюсь, что ответ большинства мужчин не обрадовал бы ребят, занимающихся профилактикой преступлений".

Он нашарил в кармане пачку.

- Снова куришь?

- Как видишь. - Он выдохнул дым к потолку. - Послушай, давай начистоту. Ведь все сводится к следующему: бессмертие души против бессмертия тела. Я правильно излагаю?

- Примерно. - Она вдруг рассмеялась.

- Стас удивленно глянул на нее.

- Чем я тебя так развеселил?

- Я подумала, знаешь... - тебя вот смущает или раздражает столь многое...Кроме того, что я тебе изменила. Или ты меня совсем не ревнуешь?

Впервые за вечер ответ как-то сразу не пришел ему в голову.

Она махнула рукой:

- Не напрягайся. - Улыбка сбежала с лица, и Лера с силой потерла виски ладонями.

- Что с тобой?

- Голова... Ничего страшного. Сейчас пройдет.

Гуселетов поднялся.

- Значит, попробовать... А если все-таки - нет?

Она вздохнула.

- Тогда вот доедим то, что сможем. Если захочешь, займемся любовью. А на рассвете я уйду.

"Как просто.

Как соблазнительно.

И как веет от этого смертью".

- Сейчас вернусь.

Гуселетов вышел в коридор. Осторожно, стараясь не шуметь, приоткрыл стальную дверь. Подошел к перилам площадки и глянул вниз.

На первом этаже возле входа располагался пост. Настольная лампа бросала яркий пучок желтого света на заляпанный письменный стол, где сбоку красовалась толстая кипа газет. Стул отодвинут... и пуст.

"Это еще ничего не значит. Возможно, охранник справляет нужду. Или курит на свежем воздухе. Мало ли что..."

Только верилось в это не слишком.

Когда он вернулся, Лерочка стояла у окна, вглядываясь в темноту наступившей ночи. Стильный легкий пиджак был аккуратно повешен на спинку стула, и в тонкой полупрозрачной блузке женщина казалась соблазнительной как никогда.

НО ТЫ ВЕДЬ ВПРЯМЬ ЭТОГО ХОЧЕШЬ

- Ничего я не знаю, - прошептал Стас.

Но это было не так. Он действительно знал.

Оставалось только поверить.

* * *

Любое везенье рано или поздно кончается.

Об этом известно всем. Однако полоса невезухи способна продолжаться неопределенно долго. Во-всяком случае настолько, что затем человеку уже попросту безразлично, завершилась она иль нет. К тому времени это чаще всего уже не играет никакой роли.

Судя по всему, его счастливые билетики вот-вот должны были иссякнуть. И потому решение требовалось принимать незамедлительно.

УБИЙСТВО

У него нет оружия. И опыта; - но это еще ничего не значит. Вернее, это не главное. Женщина... Несмотря на демонстрацию удивительных своих способностей, она наверняка уязвима. И совсем не бессмертна. Ведь жаловалась она только что на головную боль... И вот еще: промелькнуло нечто, с этим связанное, какой -то штрих... бесспорно знакомый.

"Женщина, что сидит сейчас в моем кабинете - не человек".

Очень просто. Предельно ясно. Но принять это нет никакой возможности. Она моя жена, и фактически это все, что мне хочется теперь знать. Легко ненавидеть абстрактное зло, зло вообще. А как быть с тем злом, которое любишь?

Убийство? - об этом не может быть речи.

"Сама мысль попросту омерзительна".

Гуселетов захлопнул дверь и задвинул тяжелый стальной засов. Возвращаясь, он услышал негромкое позвякиванье посуды - она продолжала неторопливое пиршество.

"И самое время вновь к нему присоединиться".

Взглянув на входящего Стаса, Лера отложила вилку.

- Что произошло?

- Ничего. Все хорошо.

Подойдя сзади, он наклонился и легко поцеловал ее в затылок.

Она замерла.

Прошептала:

- Ты решился?

- Возможно, - ответил он столь же тихо. - Давай пока не будем об этом. У нас осталось что-нибудь выпить?

- Конечно.

Он не знал, в самом ли деле принял решение. Но ему было легко.

Лера сказала:

- Распоряжайся. - И добавила, поднимаясь: - Надеюсь, в ваших хоромах есть все удобства?

- Разумеется, - он коротко, понимающе усмехнулся. -Пойдем провожу.

Она легко отстранилась.

- Вот это уж лишнее. Просто объясни путь следования.

Оставшись один, Гуселетов вновь закурил. Выпитое понемногу сказывалось, и он чувствовал, что хмелеет. Перед глазами отрывочно, словно в сумасшедшем клипе, мелькали сцены последних событий.

Дашичев с фотографиями... Соболь - и Ромка Мелах примостился рядом на ручке кресла... Пожар на Владимирском - и пожар в его собственной квартире... брачная контора...

РАНДЕВУ

"Бог мой!"

Как он мог забыть? Или же - не хотел помнить?

"И что с того?" - пропел кто-то вкрадчивый на ухо. - "Какое тебе теперь до этого дело?"

Снова кровь, подумал он. Одна кровь - повсюду. И даже здесь.

Взгляд его, перемещаясь бесцельно, упал на соседний стол, где в немыслимом хаосе были свалены обрывки черновиков, рекламные журналы с драными обложками и с полдюжины раскуроченных авторучек. Посреди красовался календарь-пирамидка с ярко отпечатанным девизом:

"Конец - телу венец!"

Несколько чисел на сетке были жирно зачеркнуты.

И внезапно мелькнула догадка. Было ли это мгновенное наитие, либо работа сознания, подспудно непрерывно искавшего выход,

ЗАЩИТУ

- неизвестно. Да и не важно. Но то, что в долю секунды оформилось в голове, было реальным. Не слишком простым, и все же, все же...

"Это может сработать".

Она вернулась, бесшумно отворив дверь и объявив прямо с порога:

- Знаешь, сжечь собственную квартиру - это поступок. Но я думаю, что тебе это было не слишком тяжело проделать. Так?

- Ты просто читаешь мысли. Я тоже так научусь?

- Если захочешь. Порой это довольно обременительно.

Она лукавит, подумал вдруг Гуселетов. Вот сейчас - точно. Кое-что ей действительно удается, но теперь... она даже не подозревает, что мне известно про "Рандеву".

- Тем не менее, - вслух сказал он. - Было бы любопытно. Вообще, подобная штука - мечта любого. А репортера и подавно. Можно будет раскрутить грандиозное ток-шоу . Любой канал оторвет с руками.

Лера вздохнула, пожала плечами.

- Наверное. Я попрошу, а там уж как ОН даст.

- Кто?

- О чем ты ? - переспросила она.

- Ты сказала - он - не уточняя. Я хотел узнать, о ком речь.

- Ничего подобного я не говорила. Тебе просто послышалось.

Где-то совсем рядом вновь зазвенел невидимый колокольчик.

Стас почувствовал, как шея и спина мгновенно покрылись гусиной кожей, будто за шиворот ему соскользнул ледяной осколок.

Лера подошла к низкому столику, бывшему когда-то журнальным, на котором громоздились разнокалиберные стаканы, среди которых красовался электрочайник "Тефаль" - давно не мытый, правда.

- Тебе кофе? - спросила она, не оборачиваясь.

- Пожалуй.

От недавней безмятежности не осталось следа. В комнате опять словно сгустился воздух, и возникшее напряжение было почти физически ощутимо.

Стас видел, что Лера по-прежнему стоит к нему спиной, колдуя с молотым кофе - и вместе с тем не мог отделаться от впечатления, что она внимательно разглядывает его. Будто хладнокровный и опытный боец перед решающим ударом.

- Кстати, а на кого ты оставил чадушек? - спросила она вдруг безмятежно. - Я узнавала - у дедушек-бабушек их нет. Ведь так?

ВОТ ЭТО И ЕСТЬ САМОЕ ГЛАВНОЕ

"Для этого она и пришла! Для этого все ритуальные танцы и та особая атмосфера, на которую обыкновенно столь легко покупаются мужчины. Она не знает, не может вычислить это в моей голове!"

Лера внезапно обернулась:

- Что-то не так? - И явственно прочитала ответ в его глазах.

Она медленно поставила обратно на столик чашку кофе, которую держала в руках.

- Вот оно что! Ну, значит я с самого начала действовала неверно. Мне говорили об этом. Ты просто неблагодарный сукин сын. Замыслил гадость, и надеешься, что все пройдет? Но ты все равно мне все скажешь. Давай-давай, муж-дерьмо! Куда ты отправил детей?

- Там, где они сейчас, -сказал он как можно более мирно, - тебе их все равно не достать. Подождем до завтра. Ребят привезут рано.

Она с силой швырнула чашкой об стену. Темно-коричневые языки потянулись по белой панели.

- Забудь и думать! Я разобралась с этой сучкой из клуба профессиональных блядей - и не воображай, что с тобой будет в чем-то сложнее. Выкладывай! А остальное - мои заботы. Быстрее!

Но Гуселетов понимал прекрасно, что после того, как назовет адрес модного пансионата на Карельском, где расположились сейчас дети, ему самому жить останется ровно столько, сколько времени будет лететь звук до ушей его визави

Она взмахнула рукой. Послышались слабый шорох, царапанье, и затем в приоткрытую дверь вползла раковина. Она двигалась резво, словно хороший пес на посвист хозяина.

- Располагайся. Надеюсь, ты не собираешься крушить мебель? Если нет, то все пройдет быстро и почти безболезненно. И после ты сам уже мне все расскажешь. Добровольно.

Медленная, вязкая пульсация заполнила голову. Поле зрения постепенно стало сжиматься, и Стас сообразил внезапно, что близок к банальному обмороку.

"Не хватает еще только надуть в штаны".

Но правду сказать - в подобном сейчас не было б ничего удивительного.

Он прижал правую ладонь к груди, точно оперный тенор перед коронной арией. И произнес, - с трудом, насильно почти выталкивая из себя слова:

- Добровольно? Не слишком удачное сказано. Обманом ты можешь добиться многого - это верно. Но добровольно ни один нормальный мужик и какать рядом с тобой не сядет.

Он ожидал взрыва ярости - и ошибся.

- Бездна бездная... - прошипела она. - Ты и представить не можешь, какая боль тебя ожидает...

Но в этих словах прозвучало еще нечто. Доля неуверенности? А может быть, даже и страха?..

Если так - то чего ОНА могла бояться?

Между тем раковина, обогнув своего повелителя, приподнялась в воздух и мягко легла в ладонь суккуба.

И короткая пауза кончилась.

Она сделала шаг - и одновременно Стас рывком перебросил тело назад, через стол. Наощупь, не глядя выдернул верхний ящик.

Дальнейшие события слились воедино.

Женщина прыгнула вперед - и навстречу ей тут же ударил выстрел.

Еще один. Еще! Еще!

Голубая тонкая блузка мгновенно раскрасилась алым. Отшатнувшись, она невольно прижала руку к груди, выпустив при этом моллюска. Кровь струилась меж ее пальцев, и кровь эта дымилась.

Четвертый патрон дал осечку.

Не искушая больше судьбу, Стас отшвырнул револьвер и ринулся к выходу. Дверь едва не сорвалась с петель, когда он врезался в створку.

И все он действовал недостаточно быстро.

Обжигающе горячая ладонь ухватила его за плечо и развернула на месте. А в следующий миг страшный, нокаутирующий удар в лицо отбросил назад. И то, что он не потерял при этом сознания, воистину было чудом.

Стас вылетел в коридор и упал навзничь.

"Дон-н-нг!" - Слух заполнил оглушительный непрерывный звон.

Она склонилась над ним и что-то произнесла, но он не разобрал слов. Зато прекрасно видел ее грудь - ткань блузки повисла клочьями, но крови уже нет.

Почти нет.

Последние темно-бурые пятна истончались и таяли на глазах.

"Неужели ты впрямь надеялся, что ЕЕ остановят несколько дробинок?"

Рука суккуба ухватила его за брючный ремень и без видимых усилий на полметра приподняла в воздух. Пальцы другой потянулись к пряжке.

Рядом, словно шарик на привязи, в воздухе колыхался моллюск.

Вероятно, женщина переоценила последствия своего удара, либо ярость и жадное предвкушение застили ей глаза - но, следя за лицом и руками Стаса, она вовсе упустила из виду его ноги.

Он ударил из положения лежа - и, признаться, это было не слишком легко.

"Только б не промахнуться".

Носком ботинка, сильно и смачно он угодил по раковине. Она отлетела в сторону, крутясь, несколько раз с характерным звуком срикошетив от стен, будто теннисный мячик.

Вопль, полный ярости и ужаса одновременно, вырвался из груди суккуба.

Отпустив Гуселетова, женщина бросилась к проклятой раковине прилипшей к стене под самым потолком, словно чудовищных размеров клоп.

Стас поднялся и побежал.

Его швыряло от стены к стене, и он был уверен, что упадет в следующую секунду. Он не слышал ни шагов следом, ни новых криков - в ушах по-прежнему не прекращался гул. И даже когда он захлопнул дверь туалета и следом закрыл задвижку, то все равно не смел надеяться, что успеет.

"Потому что стены - никакая не проблема для НЕЕ. И вообще неизвестно, существуют ли для НЕЕ проблемы".

Шатаясь, он сделал несколько шагов - и едва не упал, поскользнувшись на влажных плитках. Ухватившись за край умывальника, неловко подтянулся, с трудом восстановив равновесие. Взгляд его уперся в зеркало, висевшее над смесителем.

Гуселетов внутренне содрогнулся.

На него из стеклянной пустоты смотрело кошмарное отражение - невидящие, огромные зрачки, лоб, покрытой испариной. Правая половина лица уже затекала, превращаясь в огромную гематому.

"Буйнопомешанный, над которым как следует, вдумчиво поработали санитары".

НО НАСТОЯЩЕЕ БЕЗУМИЕ - ТО, ЧТО ТЫ НАМЕРЕВАЕШЬСЯ СДЕЛАТЬ

Открыл кран, он зачерпнув горстью воды, выплеснул на шею и вновь уставился в зеркало, чувствуя, что теряет последние силы.

Глухой звук - словно чей-то тяжелый вздох в коридоре. Через щель под дверью протянулась длинная острая тень, словно отточенная коса древней костлявой старухи.

"Если ты промедлишь еще, тебя ждет нечто похуже, чем смерть".

Усилием почти нечеловеческим он шагнул вглубь помещения.

"Вопрос его жизни решался в женском клозете..."

Стас рассмеялся - и собственный смех испугал и одновременно отрезвил его.

В редакции "Свитка" следили за чистотой - два импортных горшка блестели, как сугробы в морозный день. Между ними - мусорная корзина.

Пустая.

Но он не мог ошибаться.

Четырнадцатое марта; все верно. С двенадцатого по шестнадцатое каждого месяца - ЕЕ дни. После стольких совместных лет он не мог не знать таких подробностей.

ГОЛОВНАЯ БОЛЬ - ВНЕЗАПНАЯ ГОЛОВНАЯ БОЛЬ

Именно так всегда у нее начинался этот период.

И кем бы она ни была сейчас, женское естество изменений не претерпело. А потому имелся шанс, крошечный, мизерный - и единственный.

"Но чертова корзина пуста!"

В выборе интимных женских предметов она всегда была консервативна; никаких новомодных штучек - лишь вата.

ГДЕ?!

Он перевернул корзину резким толчком, и та, дребезжа, покатилась - пустая, как рваный невод. Стас оглянулся беспомощно и затравленно, понимая, что в его распоряжении остались уже не минуты.

Секунды.

Позади в углу примостился небольшой металлический бак с надвинутой крышкой, похожий на маленький автоклав старинного образца, выкрашенный для чего-то белою масляной краской.

Новый удар ногой, - и бак покатился следом, громыхая отброшенной крышкой. На дне, поверх аккуратно постеленной бумаги, лежал темно-красный комок.

Наклонившись, он взял его, - и внутренне содрогнулся, ощутив влажное чужое тепло.

Выпрямиться он не успел.

- Ты похож на улизнувшего с уроков школьника, - проговорило существо у него за спиной. - Глупого и нерадивого. Ты знаешь об этом?

Стас продолжал стоять в прежней позе, склонившись над баком.

"Если она увидит - то не будет уже никаких шансов".

- Повернись! - проревел вдруг голос суккуба. - Повернись, я хочу видеть твое лицо!

Гуселетов повиновался.

Пару минут он поразился своему отражению - но сейчас буквально оторопел.

Облик Леры чудовищно изменился.

Лицо приобретало черты неузнаваемые. Верхняя губа нависала над нижней, придавая вид одновременно угрюмый и хищный. Обе груди, окончательно прорвав тонкую голубую ткань, глядели наружу, как боевые тараны древних галер. Прежними, неизмененными оставались только волосы - но вряд ли надолго.

- Лучше тебе лечь, - заявила она. - Здесь не самое роскошное место, но забрался ты сюда добровольно.

Он медленно опустился на холодный пол. Ничком; в ушах вновь поплыл тягучий густой звон; а бешеный ритм сердца обгонял метавшиеся мысли.

"Этого не может, не должно произойти!!"

- Что ж ты уткнулся в пол носом? Как неучтиво! Как неуважительно по отношению ко мне - и к моему другу. С которым ты обошелся столь скверно. Но тебе все возместиться сторицей!

И в этот момент Стас ощутил возле уха словно бы легкое дуновение - как слабый порыв ветра знойным засушливым летом.

МОЛЛЮСК БЫЛ ВОЗЛЕ ЕГО ГОЛОВЫ

Стас повернул голову - и увидел раковину на уровне своих глаз. Она вновь медленно ровно пульсировала, становясь на глазах полупрозрачной.

- Давай, - ободряюще сказала женщина. - Смелее, осталось совсем немного.

Пожалуй, это было последнее, что она произнесла на человеческом языке.

Резко выпростав из-под себя руку, Стас протянул ее к моллюску и с силой сжал пальцы. Из намокшего ватного комка в известковую полость скатилось несколько крупных кровяных капель.

Раковина застыла.

Несколько секунд женщина также была неподвижна; затем со сдавленным воплем вскочила на ноги.

Но было уже поздно.

Стремительно и неотвратимо раковина впилась в ухо суккуба.

Раздался вопль, подобного которому Стасу не доводилось слышать прежде ни разу.

НЕВЫНОСИМАЯ БОЛЬ И БЕСКОНЕЧНАЯ, НЕУТОЛИМАЯ ЗЛОБА

Но не только.

Глубоко, едва слышно прозвучал тонкий отголосок убитой надежды и стон человеческого отчаяния.

Моллюск будто засасывал ее в себя. Прошло несколько минут - и раковина, звонко ударившись, опустилась на пол.

* * *

...Спустя час он катил по ночным улицам, не замечая вокруг ничего и лишь бессознательно реагируя на светофоры. Он направлялся в офис, владельцем которого был гостеприимный школьный приятель. Выходные закончились, а следовательно - дети уже в дороге.

Он встретит их на пути. Им ни к чему узнать все сразу. Ту новую реальность, в которой предстоит теперь жить.

Потом.

А сейчас главное - чтобы они просто были рядом.

* * *

Осень пришла ночью.

Истекали последние дни сентября, но в этом году тепло держалось необыкновенно долго - так долго, что казалось, будто оно и вовсе никогда не закончится.

Но в тот день с вечера над заливом потянулись низкие мертвенно-серые облака; а вскоре после заката поднялся ветер - холодный и влажный, и в воздухе запахло снегом и дымом далеких костров.

Наутро мир вокруг разительно изменился, - словно великий волшебник сдернул поднадоевшую добрую маску. На зеленых вчера еще листьях молодого клена возле крыльца вздулись багровые тонкие жилы. Трава поникла, а кое-где успела уже почернеть.

Но все это не вызывало печали.

Гуселетов отодвинул пишущую машинку и ладонями прикрыл глаза. Он изрядно устал, однако усталость эта не была изматывающей. И даже в чем-то приятной.

За прошедшие полгода он сумел написать и издать две книги - и обе стали бестселлерами. Сейчас он работал над третьей, и рассчитывал закончить ее не позднее Нового года.

Неожиданный литературный успех принес и нежданные деньги, которые пришлись как нельзя более кстати. Авторских гонораров - плюс страховка за погибшую квартиру - хватило на покупку небольшого домика под Сестрорецком. Дети пошли в новую школу, и за неполный месяц, кажется, сумели вполне освоится. Дочка занимается в изобразительной студии, а сын с завидным упорством ходит в конноспортивную школу в "Дубках". Правда, на лошади ему пока что удалось посидеть всего дважды.

Конечно, они изменились.

ПОВЗРОСЛЕЛИ?

Возможно; но как бы там ни было, их привязанность к отцу не уменьшилась. А скорее, переросла в нечто большее.

Иное.

...Он прислушался. Из детской доносились приглушенные голоса. Кажется, слегка раздраженные - последнее время они несколько раз ссорились, чего раньше вообще-то не случалось почти совсем.

"В принципе, здесь нет ничего удивительного".

Гуселетов глянул мельком в окно, вернул на прежнее место машинку и вновь погрузился в работу.

- ...Нет, ты посмотри. Посмотри как следует! - Девочка показала рукой на ряд фигурок из обожженной глины, любовно и тщательно выстроенных на собственноручно изготовленной отцом деревянной полочке.

ЛЕВ, ДРАКОНЧИК, ВАНЬКА-ВСТАНЬ-КА.

В этом славном ряду была еще одна фигурка - о которой и шла речь.

- Я слепила эту ракушку две недели назад. Она сперва была ужасно некрасивая, я хотела ее даже выбросить. А теперь вот - ну смотри же! - стала совсем похожа на настоящую.

Мальчик бросил раздраженный взгляд.

- Ничего подобного. По-моему, больше всего эта штука похожа на здоровенную засохшую какашку! И надо быть дурой, чтобы тратить время на такую дрянь.

Он отвернулся и принялся решительно одеваться.

Девочка задумчиво посмотрела вслед брату, когда тот вышел из комнаты. Будь отец рядом, он бы обязательно узнал этот взгляд. Но, разумеется, отец сейчас не мог его видеть.

Неторопясь она взяла с полочки раковину. Поднесла осторожно к уху и замерла.

Постепенно на губах девочки заиграла едва заметная отстраненная улыбка - словно в слабом пустом шорохе из глиняной ракушки звучало что-то еще, понятное лишь ей одной...

К О Н Е Ц

26