У нее очень длинные ногти, и она всегда просит меня застегнуть ей замок на сапоге или пуговицу на пальто. Я каждый раз застегиваю, а она стоит с по-детски виноватым лицом, держит руки на весу и шепотом приговаривает: 'Осторожно, не сломай! Аккуратно!'
Когда мы выходим из квартиры, я закрываю дверь, бренча ключами, а она в это время никогда не вызывает лифт, потому что не хочет прикасаться к ржавой кнопке. Я же всегда с силой давлю на эту кнопку, и она, наморщив носик, говорит: 'Не забудь потом помыть руки...'
Где, черт возьми, моя жена?!
Когда мы садимся в машину, она всегда смотрится в зеркало заднего вида и, ахнув, вынимает пудру и помаду. Стоит мне поднести ключ к зажиганию, как она нервно трогает меня за плечо и спрашивает: 'Так лучше?' Я соглашаюсь и начинаю заводить машину, но она снова и снова зовет меня и, когда я оборачиваюсь, начинает улыбаться, чтоб я оценил, как помада блестит на губах.
Когда мы едем, она постоянно переключает радио, меняет диски и спрашивает меня, как мне эта музыка. Я всегда ей что-то отвечаю, потому что иначе она обидится.
Ваша жена...
Я перебираю ее вещи - расколотое пополам зеркало, какой-то футляр, маленькие ножнички и еще кучу мелочей.
Я перебираю ее фотографии, которые мы сделали в медовый месяц. Она и клумба. Она и море. Она и тент. Она и горы. Я всегда снимал ее, когда она хотела.
Я перебираю картинки в своей памяти - нечеткие, выцветшие, иной раз просто черно-белые, как негативы. Некоторые я вспоминаю так часто, что уже знаю наизусть. Некоторые вспыхивают на долю секунды.
Маршрутка.
Не повезло той женщине, что решила в тот раз поехать стоя.
Вашей жены нет.
Каждый раз у нее был какой-то новый пиджак или блузка, которые ни в коем случае нельзя было помять, и она никогда не пристегивала ремень. В крайнем случае - просто накидывала на себя, брезгливо держась за пряжку двумя пальцами.
Я посмеивался и говорил, что в наказание куплю ей кошку и она будет за ней ухаживать. Она возмущенно ахала и бормотала что-то про грязь и комок шерсти, а я отворачивался и смотрел на дорогу.
Смотрел, черт возьми, на дорогу.
Стекла. Много стекол.
И не больно.
Она что-нибудь сказала?
Врачи говорили мне, что это неправда. Но картинки, те самые, вспыхивающие, не врут.
Огонь.
Осколки.
Что-то липкое.
Темно.
Я разворачиваю коляску к двери и еду на кухню.
Дверь в гостиную открыта. Сестра сидит на диване и читает журнал, задумчиво поглаживая свою кошку. Кошку.
Цветной халат и серые волосы. И обгрызенные ногти.
- Тебе что-нибудь нужно? - поднимает она глаза.
- Не забудь потом помыть руки, - говорю я и нажимаю на рычаги.
Да, она сказала, что...
- А я убил ее, - будничным тоном сообщаю я уже из кухни. Сестра молчит. Она привыкла.
- Сиденье рядом с водителем называют 'креслом смертника', - монотонно говорю я, - когда я развернулся, задняя часть газели врезалась прямо... туда...
- Да, да... - она переворачивает страницу. Я открываю ящик с лекарствами.
- Я убил ее, - повторяю я и широко улыбаюсь.
Где она?! Где, черт возьми, моя жена?!
С ней всё в порядке.
Где она, вашу мать?!
Вашей жены нет.
Она что-нибудь сказала?
Да, она сказала, что просит прощения, но не сможет... хм... Вы же понимаете, что теперь означает жить с вами.
Но неужели я правда...
Да. Вы больше не сможете ходить. У вас есть еще родственники?...