С распадом Союза все кардинально изменилось, и мир вокруг сошел с ума. Все, что было важным, ценным теперь безоглядно летело в мусорную корзину, обесценивалось - святое и неприкосновенное, а на место бога возносился золотой телец. Служить Мамоне было выгодно и практично. А российский обыватель был обнадежен, наконец пришло его время, стало ясно - прежним героям больше нет места в этой стране, они не нужны. И обывателю, казалось, что уж теперь он реализует заложенный потенциал, который в нем душили проклятые коммунисты. Ему верилось вот-вот, и он вырвется из пут сытой совковой нищеты и извечной уравниловки, которые буквально уже через несколько лет развитого капитализма покажутся ему утраченным раем.
С экранов телевизоров, со страниц многочисленных газетных изданий в головы растерянных граждан хлынули зловонным потоком ушаты информационных помоев, из которых явственно следовал вывод о том, что своей родине гражданин России больше не нужен, как, впрочем, и она ему, и поэтому никто никому ничего не должен. Гражданин и государство оформляли развод, но это был не развод неуживчивых супругов, как думали многие. Это было расчленение единого тела на части. И тот, кто это делал, понимал, что без крови в этом процессе не обойдется.
А у граждан Союза из-под носа воровали их страну, пилили ее на части как Паниковский чугунные гири у Ильфа и Петрова, и продавали эти лакомые куски огромной кому попало, лишь бы обогатиться. Выродившаяся партийная верхушка приватизировала собственность тяжко больного государства, совершив откровенное предательство своего народа и троцкисткий переворот. Умышленно умалчивалась та очевидная каждому советскому человеку роль, которую долгие годы играло государство в образовании, сохранении здоровья, воспитании и благосостоянии граждан. Теперь граждан Союза из людей превращали в рабов. Советское государство в новой реальности представлялось эдаким уродливым монстром, сгноившим сотни миллионов несчастных подданных в Колымских лагерях ради прихотей бесноватых коммунистических партгеноссе, которым везде мерещились предательство и измена. Теперь Советский Союз представлялся в новой ипостаси. Он изображался хищным и ненасытным упырем, нагло паразитирующим на простых людях, работягах, готовым высасывать из них все жизненные соки, обирать их до последней нитки. Обыватель он и есть обыватель, близорукий, подверженный страстям легковерный человек, которому не трудно задурить голову, падкий на все яркое, громкое и сенсационное. В той новой капиталистической реальности, пришедшей на смену эпохи застоя в героя превращался человек противопоставляющий себя собственному государству, такой вот справедливый и добрый вор, желательно в законе, а в лучшем случае что-то вроде посконного бородатого Солженицына, якобы прошедшего горнило сталинских лагерей, а в худшем и наиболее продвинутом случае - нагло обманывающего и обворовывающего свою страну Остапа Бендера. Стало модно в дружеских компаниях средь застолья и возлияний говорить о том, что жить в убогой и голодной России совсем-таки невозможно, и что в этой безумной стране никогда не было и уже и не будет ничего хорошего, Эта богом проклятая страна обречена, а "нормальным", то есть умеющим работать и зарабатывать людям, прежде всего евреям, следует немедленно уезжать подальше отсюда куда-нибудь за границу. Только там все будет хорошо. Только там их ждут нормальные люди и сытая человеческая жизнь.
А что мог понимать тогда Ершов, ему было всего лишь двадцать пять лет. Впрочем, его родной дед по матери уже в двадцать лет мерз в разрушенном Сталинграде под немецкими обстрелами и чудом выжил в тяжелых уличных боях, но поколение Сергея, выросшее без войны, было инфантильно и легковерно, так как выросло в тепличных условиях социализма.
Но как не странно многие люди постарше и опытнее его, уже пожившие, познавшие жизнь, но одурманенные подлыми ветрами перемен, словно глупые мальчишки не понимали ничего в происходящем вокруг, и купились на колбасу, жвачку и сникерсы. А ведь еще совсем недавно на пионерских линейках и сам Сережа Ершов с замиранием сердца, слушал рассказы старших об угнетении чернокожего населения Америки и думал о том, как хорошо, что он родился не где-то там на берегах Миссисипи, а именно здесь, в благоустроенном Советском Союзе, самой хорошей и справедливой стране мира. А теперь на гребне перестроечной волны стало известно, что это совсем не так. И негров, как оказывается, вовсе и не угнетают, и вообще капитализм - это хорошо. И самые смелые подонки уже тогда в угаре лжи начали петь песню, а что бы было плохого, если бы во второй мировой победил бы Гитлер, ведь какая разница кто у власти Адольф или кровавый тиран Сталин? По крайней мере, - шипели с экранов телевизора вчерашние диссиденты, ставшие в одночасье властителями дум: ... Гитлер не азиат! И то верно.
Служба в армии воспринималась Сергеем как абсолютно пустая трата времени. Потеря целых двух лет жизни. Поэтому служить он не хотел и не собирался. Два года жизни выкидывались в пустую, а у него были грандиозные планы на собственную жизнь и на самого себя.
А как много бы он успел сделать нужного и важного за эти два долгих года. Два года - семьсот дней. Нормальный человек нового российского общества должен был служить только своему карману, своему желудку, своей семье, но не чему-то абстрактному и такому эфемерному как Родина. Родина - это что-то такое надуманное, идеологическое из дешевой совковой пропаганды для лохов, чтобы превращать их, когда надо кремлевской власти в пушечное мясо. Все правильно, точно так же считали многие его сверстники, так считает уехавший жить на ПМЖ в Америку одногруппник Ершова Миша Хенкин.
Какая армия? Она для тех, кто верит в эти тупые сказки. Это занятие - военная служба, давно уже стало уделом идеалистов - дураков, или каких-нибудь откровенных идиотов, просто неспособных избежать ее. Хотя есть и те, кто бессовестно наживается, разворовывая армию. И (все говорили именно так) если придут немцы как в сорок первом, то этот самый, упомянутый выше нормальный человек, обыватель, не лох, и не дурак, с мягкого и скрипучего дивана клятвенно обещал защищать свою родину. Но сволочи немцы, почему-то больше в Россию с войной не приходили, и проверить оторвет ли обыватель свой толстый зад, прилипший к дивану или нет, увы, уже не представлялось возможным.
Повестка о призыве в армию пришла Ершову в конце сентября 1994 года, ее вручили Сергею неожиданно для него, обманом. Ее не бросили как обычно в их почтовый ящик, прикрученный к стене на первом этаже подъезда многоэтажного дома, где проживала семья Ершова, возможно, потому что этот самый ящик был давно раскурочен местным хулиганьем, отрабатывавшем по нему удары ногой. Повестку как не странно не стали передавать и через соседей, хотя те ее наверное бы просто не взяли, а если бы и взяли, то и не подумали бы передать Ершовым, зная, что передавать эту черную метку Родины дурной тон. Поступили военные, как никогда хитро - позвонили из военкомата родителям Сергея, и через них вызвали их сына к себе под невинным предлогом получения военного билета. Сергей год назад после сборов на военной кафедре ВУЗа, своей "альма-матер", получил первое воинское звание лейтенант медицинской службы и теперь голубенькую книжечку предписания, ему следовало поменять на долгожданный военный билет, с зачислением как когда-то героев войны зачисляли в списки части, в запас навечно.
Но судьба решила по-своему, коварная злодейка распорядилась совсем иначе. Так бывает. В военкомате куда Сергей пришел без напоминания, ушлые усатые тараканистые майоры быстро взяли ничего не подозревавшего Ершова в оборот, он и глазом моргнуть не успел, как выяснилось, речь вовсе не шла о замене документа воинского учета, нет, его призывали как офицера на действительную военную службу. Он должен был стать временно военнослужащим, как ему объяснили, в соответствие с полученным им воинским званием и данной присяге, офицером, но офицером не обычным, а призванным из запаса на два года. Как известно всем, солдатами служили два года по призыву. Точно так же и некоторые из отучившихся на военных кафедрах, и получившие воинское звание лейтенанта, оказывается тоже шли служить в армию по призыву. Ершов об этом не знал. Правда, служили далеко не все, а процентов так десять, но все же служили. Муж классной руководительницы Ершова Тамары Ивановны после военной кафедры авиационного института служил в Венгрии два года в семидесятые лейтенантом. А вот так случилось, что теперь именно его Ершова Сергея Владимировича из тысячи других таких же офицеров запаса для военной службы отобрала какая-то специальная мандатная комиссия - так пояснили Сергею в военкомате. Военкоматские майоры заставили перепуганного Ершова расписаться в откуда-то взявшейся повестке, и проходить медицинскую комиссию вместе с разношерстной толпой призывников. Толпа эта состояла преимущественно из будущих солдат, глупо ржущих и постоянно матерящихся, в большинстве своем морально и физически к армии не готовых. Офицеров в толпе кроме Ершова было только двое. Оба - унылые выпускники местного политеха, как и Сергей глупо попавшие в расставленные отделом комплектования силки. Полковник с перегаром, в выцветшем кителе и мятых брюках представившийся начальником какого-то третьего отдела профилактически попугал Ершова и других таких же как он несчастных призывников тюремным сроком, если кто-то из них попробует уклониться от предстоящей военной службы. Но никто на его слова не отреагировал, все тупо шли служить, и всем было уже плевать на полковника и на его угрозы. Слава богу, в речах военного не было никаких высоких слов о Родине, о пресловутом долге гражданина перед ней, о проливавших свою кровь в боях отцах и дедах. Тонко чувствуя момент и свою сволочную роль в нем, работники военного комиссариата, давно продавшие свою совесть, стыдливо об этом даже не упоминали. Остатки былого воинского духа сохранялись на выцветших стендах и транспарантах коими украшены были стены военкомата, один из них гласил давно уже ниспровергнутый обществом, совсем не актуальный лозунг, гласивший: "защита Родины - это долг каждого". Его можно было смело поменять на альтернативный, что-то вроде: "защита Родины - это долг убогого дурака", который по глупости или по бедности не смог отмазаться.
Как-то еще в институте курсе на третьем Ершов и его одногруппники живо обсуждали бой в окружении заставы российских пограничников в Таджикистане, на афганской границе. Тогда несколько дней погранцы, многие из которых были их ровесниками, призванными на два года, мужественно сражались против превосходящих сил противника - афганских моджахедов и в конце концов с потерями, но все же пробились к своим. Это был подвиг. Это была война. Война настоящая. А одурманенный Ершов и его тогдашние друзья-однокурсники посчитали это все бессмысленным и пустым, их собственные в их понимании, бесценные жизни были выше этого. И лишь только угловатый и замкнутый Леша Смирнов, потом на четвертом курсе ушедший на военный факультет пытался что-то им, всезнайкам объяснить. Но его никто не слушал.
А теперь в глубине души Сергея внезапно возникла непонятная ему тревога, и остро встал вопрос, почему в эту историю с дурацким призывом попал именно он, а никто-то другой? Почему именно он идет служить в армию? Вроде бы все равны? На курсе в меде только на его лечебном факультете студентов было целых два потока, а это почти четыреста человек. Причем на военной кафедре проучились без малого все парни, и принимало присягу их примерно восемьдесят ребят. А вот теперь, когда дошло до призыва в военкомате оказался он один со всего курса? Что он Ершов, какой-то особенный?
Вечером уже вернувшись из военного комиссариата домой, Сергей, все же из любопытства навел справки по взволновавшему его вопросу офицерского призыва. Ему хотелось хотя бы найти товарищей по несчастью. Наивно он полагал, что не один такой. Ершов обзвонил всех, кого смог, полученная информация была неутешительной. Никто из однокурсников в армию не шел, но сочувствия к себе у институтских друзей-приятелей он, увы, не встретил несмотря на то, что собрал о своем выпуске вполне исчерпывающую информацию. Ни один из его, обозримых сокурсников по мединституту, как это не странно, призван в армию не был. Почему из сотни личных дел офицеров выпускников этого года именно на него, пал выбор злодейки-судьбы и какой-то непонятной мандатной комиссии? Лотерея? Рулетка? Вот выиграл бы он квартиру или миллионы, так нет, Ершов "выиграл" службу в армии. Интересно за какие такие заслуги, или может все же собственные прегрешения Ершов, должен теперь как дурак два года носить военную форму, служить, тогда как другие будут преспокойно продолжать свою размеренную гражданскую жизнь, развиваться, двигаться вперед, делая карьеру?
Радовало одно - раз уж судьба служить, то конечно офицер, это вам не бесправный солдат-срочник, которого будут бить и унижать. Еще были свежи в памяти рассказы о жесткой службе прошедших дикую российскую армию школьных и дворовых друзей. По сравнению с ними несчастными, уже отрубившими каждый по два года. ему не придется жить в казарме, мотать вонючие портянки, подшиваться, красить траву летом или белить снег зимой. Да он будет выполнять обязанности врача, то есть работать по своей гражданской специальности. В этом был какой-то смысл. Убогие знания о службе в армии, вынесенные Ершовым с военной кафедры ВУЗа, были жалки и отрывочны, как воспоминания о далеком раннем детстве, в голове крутились какие-то военные словечки типа: "Омедб", "МПП", и вместе с ними ядовитые газы "зарин" и "зоман", которыми секта Аум Сенрике травила население в ходе терактов в токийском метрополитене. И ничего больше не осталось в его памяти. Ничего. Одна пугающая пустота.
90 годы были насыщены отвратительными фильмами об армии, показывавшими уродливое лицо дедовщины. Армия представлялась ненужным отжившим атрибутом государства. Правда, как у любого советского школьника у Сергея был уже приобретенный в ходе учебы запас навыков по строевой подготовке и знания с школьных уроков по НВП, где вечно не трезвый военрук научил их собирать и разбирать автомат Калашникова. А занятия в институте на "военке" велись из рук вон плохо. Преподаватели - офицеры постоянно занятые какими-то важными, а зачастую и просто своими личными делами не стремились чему-то научить курсантов. Может оттого, что и сами знали мало? А на увенчавших учебу военных сборах, студентов сводили на экскурсию. точно так же, как водят на экскурсию детский сад в зоопарк, в обычную воинскую часть, где им издалека показали огромные зеленные танки, похожие на дремлющие черепахи, БМП, провели нестройной толпой через замызганную казарму и обшарпанную солдатскую столовую, показали живых и печальных солдат и офицеров. Те выглядели совсем не как в советском кино. Солдаты ждали дембеля и бессовестно стреляли сигареты, офицеры особенно лейтенанты и стралеи открыто делились желанием сбежать из армии на гражданку, как они сами говорили из дурдома, открыто заявляя, что в армии делать нечего. Из их рассказов Сергей понял, что в советское время офицерам государство давало большие гарантии, хорошую заработную плату и квартиру. Теперь зарплата была нищенской, квартиры даже служебные едва давали, и офицеры бедствовали.
После экскурсии преподаватели решили - с курсантов увиденного хватит, и остаток военных сборов продержали их в учебном корпусе, на военной кафедре, закрыв студентов в учебных классах. Где, показывали им старые еще советские черно-белые фильмы по гражданской обороне, под которые так сладко спалось. Смотреть эти фильмы было немного даже смешно, местами интересно. Сашка Мирошников так забавно комментировал их, привязывая показываемое на экране телевизора к содержанию всем известных боевиков. Так гриб ядерного взрыва превращался в газы которые выделял страдающий метеоризмом Шварценеггер. Было очень даже весело. Потом они играли в карты отсиживая до конца положенное время. Сборы увенчались присягой. Прошла она в нелепой обстановке, где всех курсантов по очереди одевались в три комплекта безразмерных мятых камуфляжей и по трое облаченные в них студенты зачитывали текст еще советской присяги, целовали пыльное красное знамя, а спустя три месяца осенью они стали новоиспечёнными лейтенантами. Первое воинское звание было им присвоено приказом министра обороны.
При тщательных расспросах все приятели Ершова по институту, как один, бессовестно признавались ему в том, что они предусмотрительно откупились от ненасытного военкомата. И в армии служить не собирались. Делали признания они так просто и естественно, что Сергею показалось, что все они искренне недоумевают тому, что Ершов зачем-то собрался служить. Однокурсники искали в этом какой-то подвох или скрытый умысел. Они же все вопросы с военкоматом давно и бесповоротно решили. Чаще всего дело обстояло так, заботливые родители новых офицеров запаса отдавали кому-то и через кого-то в военкомат приличную сумму денег, что бы про их сына все призывающие резко забыли, так будто бы никогда на учете у них такого человека и не состояло. В постсоветском бардаке это делалось легко. Личное дело выкупленного офицера задвигалось куда-то в дальний угол, пропадало, попросту терялось, и на мандатную комиссию, отбиравшую по этим самым личным делам офицеров на действительную военную службу, оно конечно же не попадало. Все были в доле. Это называлось - "отмазаться". Реже великовозрастный ребенок "косил". Новомодное слово "закосить" означало, что у потенциального призывника в ходе обследования медицинской комиссией обнаруживалась вдруг некая страшная болезнь, и что самое важное, она препятствовала призыву офицера из запаса, делая его к военной службе абсолютно не годным. В так называемом перечне заболеваний (утвержденным Постановлением Правительства РФ) в третьей графе (а именно по ней оценивалось здоровье офицера и прапорщика) соответствующей болезни статьи стояла буковка В. Это означало - ограниченно годен, то есть не годен в мирное время, правда, годен в военное. Это было и нужно косящему. Время было как бы официально мирное, войны с американцами и не ожидалось, а тлеющие у окраин обглоданной России конфликты войнами никто и не считал. Ингушетия, Осетия, Молдавия, Карабах, Таджикистан. Цена услуги "закосить", как и "отмазаться" для Ершова была абсолютно неподъемной, тем более что его несчастные родители работали на разорившемся оборонном заводе, который вот уже как год простаивал без заказов, а попытка конверсии производства на мирные рельсы с треском провалилась. Завод был огромный со своим аэродромом, внутренним транспортом, многочисленными цехами, чьи многоэтажные огромные ангары-корпуса возвышались из-за окутанного колючей проволокой бетонного забора. Очередной директор завода, украв народные миллионы, увольнялся, уступая место у кормушки следующему еще более наглому и вороватому, нетерпеливо дышащему ему в затылок перегаром, в надежде побыстрее нагреться на бюджетной кормушке и разбогатеть. Дурацкие детские санки и одноразовые шприцы, которые завод стал выпускать вместо космических ракет, не пользовались спросом даже у неприхотливого к всякой отечественной гадости местного населения. Корявые шприцы из сероватой пластмассы то и дело заедали, ломались, иглы к ним были удивительно тупые шприцы вместо того, что бы протыкать кожу и мягкие ткани буквально таранили их причиняя больным мучительные страдания, в отличие от замечательных игл импортных шприцов, входивших в трепещущую плоть как раскаленный нож в масло почти без боли.
Сам Сергей Ершов получал маленькую зарплату ординатора и к платным потокам больных в отделении, где работал, еще допущен не был. В тех рыбных местах, где водились взятки и подношения, паслись маститые и вечно голодные акулы - старые и опытные хирурги. По негласным правилам, Сергею нужно было отработать в отделении не один год, чтобы пробиться к так называемой кормушке, позволявшей врачу жить хотя бы безбедно, а не существовать от получки до получки на нищенскую заработную плату. Вся семья Ершовых, и так, перебивалась с копейки на копейку, подрабатывая на стороне кто как мог: отец сторожем в пропахшем резиной и импортными моторными маслами магазине автозапчастей, мама торговала в коммерческом киоске. Она работала неделю через неделю ежедневно по двенадцать часов. Пользуясь, тем, что хозяин киска был невнимателен к своей торговой точке, мама подставляла личный товар, заранее купленный на оптовом рынке на витрину ларька, так прирабатывая к зарплате еще немного денег путем левых продаж. Вообще этот киоск был у хозяина побочной деятельностью, основное направление его работ был строительный бизнес, этим и объяснялось его равнодушие и невнимательность к работникам киоска, которые пользуясь бесконтрольностью откровенно приворовывали.
Влиятельный в городе именитый профессор Столешников, заведующий хирургической клиникой, где Сергей работал после окончания института, объявил Ершову, что по-поводу призыва сотрудника ему уже звонили с областного военкомата, и помочь своему бедному ординатору в сложившейся ситуации, он не может никак, а тому следует успокоиться и отслужить два года в армии. Офицером это же не солдатом! Это, мол, пойдет тебе на пользу.
- А что с тобой будет? Вернешься - продолжим совместную работу, - закончил свою короткую и убедительную речь Столешников, печально улыбаясь, и отечески похлопал расстроенного Сергея по плечу. Заведующий хирургическим отделением Крамер - единственный человек, кто реально попытался Сергею помочь избежать военной службы, - отмзаться. Михаил Ильич предлагал оформить несчастному Ершову липовую госпитализацию с язвенным кровотечением в себе клинику. Это шутливо среди съевших на этом деле собаку врачей, называлось "помазать стены палаты меленой". Мелена это такой зловонный черный жидкий стул, который бывает при язвенных кровотечениях. Излившаяся из язвы в желудок кровь смешивается с соляной кислотой, и гемоглобин крови превращается в черного гематин, который и окрашивает кал, которому переваренная кровь придает незабываемый ядовитый аромат и жидкую консистенцию. Подговоренный заведующим отделения эндоскопист должен был выкусить Сергею специальными кусачками кусочек стенки двенадцатиперстной кишки, имитируя, кровоточащую язву. Выглядела бы эта искусственная язва практически одинаково с настоящей язвой. Механизм был давно отработан, это была статья дохода в многоплановом нелегальном бизнесе доброго Крамера. Но тогда испуг в душе Ершова уже сменила чудовищная апатия, и он от помощи заведующего наотрез отказался, твердо решив отдаться в руки судьбы и отслужить два чертовых года, чтобы все от него отстали. Второй профессор клиники Иванчов, сравнительно молодой и подающий надежды ученный и хирург, однажды поймав Ершова в коридоре начал, откровенно глумится над ним заявляя громогласно: "тебе дураку в армии башку отстрелят". Таким образом намекая на так называемые горячие точки, где с завидным постоянством гибли российские военнослужащие. Его аспирант некто Олежка Дмитриенко, крепкий парень с выправкой и повадками копёрщика- сержанта, закончил военный факультет медицинского ВУЗа и что называется "спрыгнул на ходу с поезда" - уволился с армии с шикарным и трудно опровергаемым диагнозом: "отдаленные последствия черепно-мозговых травм", который абсолютно ему не мешал теперь писать кандидатскую диссертацию.
Этот Дмитриенко относился к той категории людей, которые получив бесплатное военное образование, служить не собирался и планировал пристроить свой толстый зад на гражданской кафедре. Это все притом, что военфаковцам по сравнению с гражданскими студентами-медиками платили сравнительно хорошие деньги, в несколько раз превышающие нищенскую стипендию. А на скопленные за 3 года учебы пайковые ушлый военфаковец мог позволить себе даже приобрести подержанный автомобиль. Увольнение по болезни Олежке, впоследствии ставшем большим ученным, обошлось сравнительно не дорого, и ушлый аспирант даже очень гордился своей аферой. Обмануть государство было предметом гордости. По тем временам человек обманувший систему был практически героем. А сколько таких вот будущих офицеров по всей нашей огромной стране едва получив диплом об окончании своего военного ВУЗа, разными путями бросили военную службу?
Надо сказать, что вообще в мединституте военфаковцам училось легче, чем обычным студентам. На экзамены с ними всегда ходили их курсовые офицеры, "классные дамы", как их называли за глаза, они следили за успеваемостью своих упакованных в форму подопечных, ревностно вытребовали пятерки для тех, кто старательно учился, и тройки для тех, кто совсем ничего не делал. Армия остро нуждалась во врачах. А чем менее он квалифицирован, тем больше шансов что такой грамотный специалист не сбежит с тонущего корабля военной медицины на гражданку.
Вообще же медицинское образование далось Сергею тяжко. Он и поступил в этот престижный институт, все же, наверное, во многом случайно. Это было семь лет назад в далеком 1987 году, когда еще страна, где жили Ершовы называлась Советским Союзом, а у власти была перерождавшаяся коммунистическая партия, но нравы, царившие в местном ВУЗе и стабильно бешеный конкурс совсем не гарантировали Ершову поступления на учебу. В том самом 1987 году конкурс на лечебный факультет был не много не мало 15 человек на место. В медицинский поступало пять его одноклассников, в том, числе две изможденные учебой в школе как загнанные на скачках лошади, серебряные медалистки, но удивив всех, по конкурсу в ВУЗ прошел из всего класса он один. Помогли подготовительные курсы и английский переводной учебник по биологии, который Сергей буквально вызубрил наизусть. Он закрывал глаза и мог вспомнить любую из его шестисот страниц. Про медицинский институт в городе говорили как про самый коррумпированный ВУЗ, считалось, что без знакомств или денег туда вообще поступить было невозможно. Слухи слухами, но все же что-то было не совсем так, как болтали все кому не лень.
Целый год Сергей зубрил биологию и химию как проклятый, и по результатам экзаменов он даже с запасом перепрыгнув барьер на два бала прошел по конкурсу на лечебный факультет. А дальше началась бесконечная учеба. В основном большинство студентов меда были дети, внуки или родственники врачей, имевшие разветвленные связи, как в мире медицины, так и в самом институте. В группе студентов-медиков, где учился Сергей, никто из однокурсников не верил, что Ершов не имеет никого блата. Это не укладывалось в их головах и представлении о мире сформированным у них. Учится Сергею, было очень и очень трудно. Много сил отнимала дорога. Ершов жил в так называемой рабочей части города, там, где концентрировались многочисленные оборонные заводы и проживали их работники. Там даже можно было не то, что по домам, по целым кварталам и микрорайоном определять какому из заводов принадлежат их жители. Вот квартал завода "Рекорд", вот завода Ленина, а это авиационного. Центр города, где располагались основные корпуса местного меда был в часе пути на общественном транспорте, ходившем из рук вон плохо и Ершов нередко по часу, простаивал на остановках в ожидании с 90 годов начавшего безобразно ходить общественного транспорта.
А потом добил страну еще и кризис 1993 года, когда дома буквально не чего стало кушать. Сергей ездил тот год в институт в рваных ботинках, и был вынужден, устроиться на работу медбратом, чтобы как-то питаться и иметь возможность покупать себе какие-то вещи.
В военкомате после прохождения медицинской комиссии (признали годным) Сергею вручили предписание, явиться 20 октября в штаб военного округа в отдел кадров за назначением на должность. Сама медицинская комиссия запомнилась Ершову длинными очередями к врачам-специалистам. Осатаневшие от потока призывников, они принимали их спустя рукава, формально, делая пометки в специальных листах, которые потом вшивались в личные дела. Все это казалось Сергею каким-то дурным сном.
Печального Ершова, однако в военкомате немного успокоили, сказав, что служить он будет в военном округе, на территории которого проживает, даже может быть, близко к дому, а если подсуетится и то даже и в родном городе, где было предостаточно всяких воинских частей. Ершов обрадовался: на Камчатку, в Заполярье, или куда-то еще к черту на куличики его служить не пошлют. Заявку-требование на офицеров, призываемых из запаса, в местные военкоматы передавали кадры округа, на территории которого они располагались. Комиссариаты напрямую подчинялись окружным кадровикам. Как оказалось, кадровые офицеры (те, кто заканчивал военные училища) из-за беспросветной нищеты и развала армии массово бежали на гражданку, и возникшие дыры в штатах войсковых частей министерство обороны затыкало, как закрывают моряки в бою, многочисленные пробоины в борту тонущего корабля, офицерами по призыву. Такими вот дурочками как Сергей, выпускниками гражданских ВУЗов, получившие эрзац образования на военных кафедрах, на деле вчерашними студентами ничего не представлявшими о реальной армии латаются дыры в штатных расписаниях воинских частей. Настоящая армия и была таким вот кораблем, получающим пробоины в неравном бою с новой капиталистической реальностью свалившийся как снег на голову нашей бедной несчастной стране, в результате прогрессивных перемен инициированных правящей верхушкой. Сначала под лозунгами перестройки и ускорения, потом социализма с человеческим лицом, а после и полным отказом от социализма. Вчерашний студент становился офицером, но это не тоже самое, что куколка превращалась в бабочку. Да слово "вчерашний" остро резало слух, вчерашний студент - офицер, вчерашний школьник - солдат. Вчера каждый человек был кем-то другим по сравнению с тем, кем он стал сегодня. Но разве просто получив погоны, кто-то может вдруг без серьезной подготовки стать полноценным офицером? Ладно, в мирное время, а если война?
Какие из них выпускников военных кафедр будут офицеры, это никого не волновало, есть человек и ладно, не хочешь, - заставим, не можешь, - научим. Простая как мир истина, прижившаяся в армии. Самое главное заключалось в том, что кадры, таким образом, решали проблему комплектования вооруженных сил младшим офицерским составом. Местный политех штамповавший мотострелков и артиллеристов иные годы указывал что половина выпускников надевала форму. А кадры округа пусть формально, пусть главным образом на бумаге, но ведь решали проблему комплектования вооружённых сил офицерами. В высоких кабинетах министерства обороны важны были лишь цифры и проценты, именно они отражали эфемерную боеспособность армии, а то, что за этими цифрами на бумаге стоит, ничего не значило. Начальники пережидали, крепко держались за свои теплые места, уютные кабинеты, мягкие кресла, выстраданные генеральские погоны. Показуха и очковтирательство, с коими безуспешно боролись, во времена советской власти, при ельцинском капитализме достигли своего зловещего апогея.
Штаб военного округа размещался в нескольких высотных серого цвета зданиях, расположенных пентагоном, в центре родного города Ершова, около старой набережной и драматического театра. Эти мрачные стиля милитари здания были построены в далекие 60 годы, на месте комплекса ветхих построек пережившего отечественную войну штаба округа. Новые корпуса были в отличие от старых высотными и многоэтажными, это позволяло разместить целиком все многочисленные службы штаба округа компактно в одном месте, а не существовать этому сложному организму в разбросанном виде, что конечно же усложняло бы его работу.
В день получения своего назначения на должность Ершов приехал в штаб округа пораньше, к самому началу рабочего дня. На улице тогда стояла золотая осень, холодный октябрь, солнечный день заметно убыл, и утром было ещё темно. В те годы фонари на улицах почти не горели, город экономил деньги на электроэнергии, и на освещение улиц всем было плевать - тысячи, если не миллионы, людей по всей стране в буквальном смысле слова бедствовали. Повсеместно банкротились и закрывались заводы и фабрики, росла как грибы после дождя безработица и бандитизм, что сказать, страна переживала лихие девяностые - разгул преступности, кому какое дело до фонарей?
С раннего утра, когда серый город еще только просыпался после холодной осенней ночи, в окнах штаба округа уже горел свет. Военное ведомство жило своей жизнью. Только потом Сергей узнал, что многие офицеры штаба не имели жилья в самом городе и получали в свое распоряжение служебные квартиры в пригородном военном гарнизоне, этот городок располагался в тридцати километрах от областного центра в связи, с чем вынуждено прибывали на службу раньше времени. Их привозили служебными автобусами.
Найти бюро пропусков Ершову оказалось совсем не трудно, оно располагалось у так называемого "запасного входа" в штаб округа. У бюро в ранние часы еще никого не было, и Сергей, кажется, в тот день был первым прибывшим. Центральный вход штаба выглядел помпезно - огромные чугунные витые ворота, полосатый красно-белый шлагбаум, образцовый контрольно-пропускной пункт как из кино про петровскую Россию. Не хватало только о солдатиков с длинноствольными мушкетами и париками, выглядывающими из-под строгих треуголок. На КПП унылые как осеннее небо сонные бойцы показали Ершову куда ему надо пройти и он, перебираясь по досочкам - перекинутым мостиками посреди огромной лужи грязи, подобрался к открытому окошку бюро у запасного выхода, куда и предъявил свой новенький военный билет с вложенным в него предписанием. В выданном ему еще абсолютно девственном и не затертом военнике уже стояла синяя печать "призван, на военную службу", дата и замысловатая подпись военкома. Рыжая толстуха в повседневной военной форме, внимательно сверила фото на документах с опечаленным оригиналом, вздохнула, что-то себе записала в толстый похожий на амбарную книгу, журнал, и вернула через окошко Сергею обратно его документы, приложив к ним еще какой-то квиток. Этот квиток и оказался пропуском в штаб с написанным на нем в уголке шариковой ручкой номером кабинета в кадрах, куда Ершову следовало прибыть за назначением на должность. Кадры решают все, - прозвучала в голове у Сергея откуда-то взявшаяся фраза. Кажется ее когда-то произнес гениальный вождь всех народов.
Ершова по пропуску через запасной вход впустили в здание штаба. В груди защемило от волнения, Сергей подумал, что так проявляется страх неизвестности будущего, предвкушение, а как же могло быть иначе? Сегодня решается его судьба, по-крайней мере на ближайшие два года. Раньше он представлял себе свою жизнь ясно и четко лет так на двадцать, по крайней мере, так ему казалось, а теперь, когда в его жизнь вмешалась армия, Сергей и не знал, что и делать. И правда расскажи богу о своих планах - рассмеши его. Что ж место службы - это очень важно теперь для Ершова. Что тут сказать? Неплохо бы попасть в какой-нибудь госпиталь и полноценно работать по своей гражданской специальности хирургом, но может плевать на хирургию, еще лучше остаться служить здесь дома, рядом, в родном городе, благо воинские части имеются в округе в достаточном изобилии. Имелся в родном городе и огромный почти тысячекоечный окружной госпиталь, но попасть туда было абсолютно не реально, все военные врачи там сплошь полковники и подполковники, да и кто туда возьмет сопливого и совсем не блатного лейтенанта вчерашнего выпускника института. Правда, при госпитале был так называемый МОСН. Это грозная аббревиатура означала медицинский отряд особого назначения. Сергей что-то слышал про него от однокурсников. Накануне он съездил туда, в этот самый МОСН, там его выслушал майор, начальник штаба и ответил, что, к сожалению, отряд уже полностью укомплектован.
Все в этой чертовой армии было для Ершова чужим, новым незнакомым, эти люди в пятнистой военной форме выглядели как какие-то инопланетяне, "зеленные человечки" и очень скоро, и он станет одним из них. Солдатик при входе в штаб Ершова на его вопрос как пройти в кадры терпеливо объяснил Сергею:
-Третий этаж по лестнице наверх - кадры! А там сами сориентируйтесь, по номеру кабинета найдете! На каждом кабинете табличка есть с номером. -
Солдатик был длинный худой, на тощей кадыкастой шее смешно держалась большая голова в мятой выцветшей военной шапке с кокардой. Ершов подумал, что, наверное, этот парень страдает дистрофией. Худоба его была кричащей, кто его призвал служить такого? Или он уже похудел во время службы?
Сергей быстро поднялся по широкой лестнице на третий этаж. Высокие потолки, лепнина, чугунные перила с узором и звездами в обрамлении завитков. Классика расцвета социализма, во всем присутствовал дух победившей в войне страны. С огромных портретов, развешенных на стенах на Ершова с немой укоризной, смотрели маршалы Великой Отечественной Войны, и он даже ощутил некоторый стыд, то того, что не хочет служить. Картины были написаны маслом. Полотна, заключенные в огромные тяжелые, позолоченные рамы они, бесспорно, украшали штабной интерьер, и создавали некую музейную или даже просто высококультурную атмосферу. Поднявшись на третий этаж, Ершов вошел в такой же широкий коридор с высокими потолками, и считывая номера кабинетов, на дверях медленно побрел к своей цели. В этом коридоре ему то и дело встречались разнообразные люди в военной форме - все как один офицеры, куда-то спешившие, словно догонявшие вчерашний день, при этом абсолютно не обращавшие на гражданского Ершова никакого внимания, словно Сергея, нет, и никогда не было ни в этом мире, не в коридоре. Он даже почувствовал себя человеком невидимкой. В штабе округа была своя непонятная ему жизнь, которая называлась служба.
За 312 кабинетом шел 313, потом 314, 315, а после вместо нужного ему 316 на двери красовалась табличка 317. Ершов немало удивился этому. Прошел пару кабинетов дальше 318, 319, 320. Вернулся, проверил, нет, 316 в ряду кабинетов не было. Он растерялся.
- Извините, пожалуйста, - Сергей был подчеркнуто, вежлив в новой для него среде военных. - Подскажите мне, а где здесь 316 кабинет? Кадры медслужбы?
Ершов печально развел руками, выражая недоумение. Он пояснил, 315,316 есть, как есть и 317, а 316 нет. Он ждал каких-то вежливых пояснений, все же штабные работники что-то вроде военной интеллигенции, их работа - карты, бумаги, приказы, распоряжения. И первый попавшийся ему офицер в синей летной форме с двумя большими звездами на погонах - подполковник, с красным лицом замер, внимательно его выслушав.
- Ты кто такой? - неожиданно схватил он Сергея за рукав, цепко поймав его как добычу. Тот испуганно протянул ему пропуск и военник, на миг Ершову показалось, что бдительный красно-рыжий подполковник принял его за проникшего в штаб шпиона или какого-то террориста, планирующего непременно заложить бомбу в пресловутый и секретный, а поэтому скрытый от посторонних глаз 316 кабинет.
- А пиджак! Да еще и пилюлькин! - обрадовался офицер, бегло изучив документы Ершова, и тут же без объяснений потащил его за собой. - Идем в 316 кабинет!
- Я не Пилюлькин! - Ершов сопротивлялся хамству как мог. - Я Ершов.
-А я... а я. Ядерная боеголовка! - подполковник продолжал хохмить, но Сергею было совсем не до смеха. Офицер его не слушал, и тянул за собой, как тянут упирающуюся корову или козу с заливного луга. Поначалу Ершов сопротивлялся как мог, но штабного шутника это смущало ни капли. Так они зачем-то прошли в абсолютно ненужный Ершову кабинет, 315 в котором, неожиданно для Сергея обнаружилась обшарпанная дверь, с прибитой гвоздями фанерной табличкой 316. Тут все встало на свои места. Это была маскировка и агент ЦРУ отправленный с целью проникнуть в кадры медслужбы округа несомненно провалил бы это непосильное задание.
- Понял пиджак! Маскировка! Всему вас пиджаков учить надо! Был бы ты кадровый, сразу бы сообразил, где искать 316 кабинет! Все! Тест на сообразительность не прошел! - радостно смеялся над растерянным Ершовым штабной "летчик". - 316 - это всегда между 315 и 317! Тут и дураку ясно. У тебя, что с математикой было в школе плохо? Вы доктора - гуманитарии! Вот у вас и пробелы!
Подполковник постучал себя кулаком по лбу потом по стене и демонстрируя Ершову, что эти звуки у него схожи, показал Сергею тем не менее, что дурак не он, а сам новоиспеченный лейтенант. Сергею было не понять эту странную военную и штабную логику, и он только подумал о том, как армия портит людей.
- Все нормально у меня с математикой, четверка в школе была, - зачем-то начал оправдываться Ершов, и больше не обращая внимания на распоясавшегося хохмача, и даже не поблагодарив его за помощь, решительно постучал в дверь найденного им кабинета. Звук был все тот же. И тут же, не дожидаясь ответа на свой стук, Сергей быстро распахнул обшарпанную дверь. За дверью его взору предстала большая и светлая комната, в центре которой стоял заваленный бумагами, монументальный дубовый письменный стол с массивными резными ножками. За ним как на троне восседал седой подполковник с медицинскими петлицами - чаша и змея, одетый в строгую повседневную форму одежды, лишь расстегнутый и болтающийся зеленый галстук немного отходил от внушаемого облика. На столе среди листопада бумаг валялись и личные дела (их Ершов видел еще в военкомате и узнал их по красным папкам с блестящими буковками и торчащими из них таким же красным шнурам).
- Здравствуйте! - бодро начал Ершов с порога. Вместо ответного приветствия на "здравствуйте" Сергея офицер, сверкнув грозным испепеляющим взглядом, сурово негромко спросил, выцеживая из себя каждое слово (как он так умел говорить для Ершова была загадка):
- Кто такой будешь? - он огорошил в лоб Ершова коротким, как контрольный выстрел киллера в голову жертве выстрел вопросом, будто пригвоздил вошедшего к полу. Ершова даже пробил пот. Армия начинала казаться ему прибежищем фриков и маргиналов.
- Лейтенант медицинской службы Ершов Сергей Владимирович, - четко по-военному, но срываясь на высокие нотки фальцета не свойственные для его голоса, сам для себя неожиданно ответил Сергей. И откуда в нем взялись эти слова сами по себе родившиеся в недрах бессознательного, без всякого участия его собственного я? Какой-то автоматизм? Казалось, воздух штаба округа изменил биохимию головного мозга Сергея на нужный военный лад, и заработали активизировались ранее скрытые нейронные сети. И правда его тело выпрямилось как по струнке, приятно напряглось, ноги сомкнулись, руки вытянулись вдоль швов. Фантастика какая-то.
- Чего хотел, Ершов? - подполковник больше не смотрел в его сторону, видимо лейтенант не заслуживал его внимания и отхлебнув чая из высокого стакана в металлическом подстаканнике, он продолжал внимательно изучать какую-то важную бумагу.
- Прибыл за назначением на воинскую должность из Кировского военкомата города...
Услышав это, седой подполковник, словно пораженный молнией моментально замер, и он осмысливая и переваривая услышанное, отбросил ставшую ненужной бумагу, и даже не глядя, так, что она опавшим осенним листом полетела куда-то на пол, позабыв о ней, вскочил навстречу Сергею, как долгожданному гостю и принялся трясти в крепком рукопожатии как в тисках ему руку:
- Дорогой ты мой! Наконец-то. Как мы тебя долго ждали! Садись! Чай, печенье? - хлопотал военный вокруг Ершова. Из недостойного взгляда ничтожества Сергей превратился в дорого гостя.
Он сделал шаг к столу, наклонился, поднял упавшую бумагу с пола, пробежал по ней глазами, прежде чем вернуть ее на стол. Это была выписка из приказа о вещевом довольствии. Подполковнику уже было на выписку плевать, он бодро представился направленцем медицинской службы в кадрах округа, важным и нужным для армии человеком, стал сетовать на тяжелейший дефицит кадровых офицеров-врачей, тут же показал Ершову сводную таблицу им самим искусно нарисованную на огромном листе ватмана, где тут и там, напротив врачебных должностей в войсковых частях разделы окна рябили карандашными надписями "вакант". В других окнах тем же простым карандашом были написаны какие-то фамилии и сделаны кое-какие пометки типа "контракт до" или "перевод ...".
- Смотри, смотри, что творится! - подполковник, заводясь от карового бардака в медицинской службе тряс Сергея за рукав.
- А у нас в стране 3 военно-медицинских факультета и Питерская Академия имени Кирова. А военных врачей в достаточном количестве нет! - сетовал он. -Ежегодно мы выпускаем почти шестьсот кадровых офицеров - врачей. Это должно было вполне удовлетворить аппетит наших вооруженных сил. И вот половина из них тут же доблестно сваливает на гражданку, не поступая в вооруженные силы.
- А как это они так сваливают? - удивленно спросил Сергей.
- Половина - подумал он: -не хрена себе!
- Кто они? - не понял вопроса подполковник.
- Кадровые врачи - офицеры?
- Увольняются, служить не хотят, - мечтательно вздохнул кадровик, - за каждого боремся, как за жизнь умирающего больного. Как можем, тянем, уговариваем, не отпускаем. Эх! Молодежь. Но разве удержишь? -
- Но ведь они же на военных врачей сами и учились, так как же не хотят? -
- Вот и я не понимаю как, - согласился с Ершовым подполковник.
- Куда же мне тебя отправить? - подполковник любовно рассматривал Ершова то снизу вверх то сверху вниз, как тигр попавшую в его лапы долгожданную добычу. Он даже словно сам не веря, что тот реален потрогал его за плечо пытаясь развеять собственные сомнения. И Сергею показалось в тот миг, что он не просто рассматривал его, нет он буквально облизывал его взглядом, как шершавым языком, прежде чем наконец сожрет, как удав бедного кролика. Второй раз за утро сначала синий хохмач, теперь направленец. Добыча? Нет, кадровик рассматривал Ершова скорее, как свое достижение. Сочиненная кадровиком три месяца назад бумага о необходимости призвать в ряды ВС РФ тридцать офицеров из запаса, материализовалась в Ершове, пока первом и единственном. Подполковник мог представить себе весь механизм материализации этого запроса, о том, как сам запрос превратился сначала в приказ командующего округом, на основании которого, военкоматы начали лопатить личные дела офицеров запаса, как отобрав нужных подходящих по всем параметрам призывников, они стали слать повестки - авось кто-то придет. Кадровик невольно вытер выступивший на лбу пот. И вот, родной мой! Из сгустившегося воздуха родилась первая ласточка, целый офицер из плоти и крови, наконец-то и уже сегодня вечером на листе ватмана он сотрет буковку "В" и вместо нее впишет в графу ФИО фамилию, имя и отчество новоиспеченного офицера. Направленец наслаждаясь силой собственного действия, прошедшего цепь превращений до результата, и словно дорого гостя принялся расспрашивать Сергея, об его специализации, семье, родственниках. Собрав всю необходимую информацию, подполковник немного молча, посидел, подумал, и тяжело вздохнул, вынося приговор:
- Как же ты попал к нам сынок? Парень ты хороший, и место тебе дам я хорошее! -
Направленец еще раз пробежал глазами по сводной таблице снизу вверх.
- А в госпиталь хирургом можно? - тихо спросил его Ершов
- В госпиталь? - переспросил кадровик, и, не дожидаясь ответа, сам же и продолжил. - А что можно, конечно, можно, но только не сразу. Ты сынок в войсках послужи портянки солдатские сначала понюхай, на полигоне померзни немного, службу военную узнай, покажи себя. А потом проявишь себя как врач, как офицер, и в госпиталь перейдешь.... В госпитале, что любой дурак сможет. В госпитале не служба. Они там только форму носят, а на деле у них гражданская жизнь. Знаешь, вот что! А пока давай я тебя другу своему в полк отправлю Леньке Башарину...Он давно, врача у меня себе просит. Без врача полку его знаешь как туго?
Подполковник покрутил рычажок странного коричневого телефона без кнопок и наборного циферблата: Потом Сергей узнает его название "табсик". Так в рами называли телефон ТА-57. Позже служа Ершов, узнает, что ТА-57 - военно-полевой телефонный аппарат универсального типа с системой индукторного вызова производства СССР, выпускается с 1957 года. Поступил на вооружение в 1957 году, но в 1994 году на исходе 20 века все еще был актуален в вооруженных силах.
- "Огонь" соедини мне "Ракету", алло, это "Ракета"? "Ракета" соедини мне красавица "Радостного"? Света это ты? Узнал. Как ты? Все нормально? Слава приехал? Ну ладно позже позвоню. Давай! "Радостный", дай мне мед пункт. Занят. Рассоедини. Меня соединяй. Я из округа. Ясно. А там кто? Плевать! Скажи, с округа звонят. Им тоже плевать? На кадры плевать? Скажи, я фамилию спрашиваю, кому на отдел кадров округа плевать? Что сам отключился. Вот видишь, как все хорошо. Медпункт? Дневальный. Вынь язык из своей грязной задницы. Начмеда зови! Идет? Отлично! Леня, привет, это Игорь Чувакин! Привет! Нашел, что ты просил! Начальника медпункта тебе на полк нашел, а ты год плачешь, что у тебя капитан твой Карась на службу не ходит. Все в "десяточку" играет! Да? Вот сучек? Рапорт снова написал на увольнение? Командир полка не подписывает ему? Вот гадство! Короче, бери парня под себя, Ершов фамилия. Хороший. Отличник. Ставь парня на врача медпункта и пусть вместо Карася пашет. Что? Нет, он - пиджак. Говорю пиджак не кадровый. А где я тебе кадрового врача возьму? Да хотя за ящик коньяку не найду! С тебя коньяк! Понял, объясню все парню. Обнимаю. Пока!
Тут Ершов заподозрил, что сейчас он словно раб, был продан кадровиком за бутылку коньяку какому-то Лене Башарину - начмеду мотострелкового полка и теперь волей этого ушлого подполковника, он на два года будет, сослан как декабрист. А ведь Сергей хотел попросить направить его служить куда-нибудь поближе к дому. Ершов с опозданием вспомнил, что говорила ему расстроенная мать: "скажи сынок, что я мол больная, тебе надо помогать больной матери и отцу, проси, глядишь, да все и получиться. Стучись - дверь и откроется". Это было наивно, впрочем, ничего не и получилось, Ершов даже рта успел не раскрыть. Так вот его самого без него Сергея поженили. Так вот просто и банально на целых два года решилась его судьба.
Глава вторая
Но все было совсем не так, как представлял себе Сергей. В столе кадровика лежал приказ об укомплектовании младшими офицерами (коих намечался огромный дефицит) в первую очередь формируемых и разворачиваемых по полному штату (штату военного времени) так называемых частей постоянной боевой готовности, к которым и был отнесен мотострелковый полк небезызвестного начмеда Лени Башарина. И запрашиваемый коньяк, и пробудившееся в трепетной душе офицера желание "пристроить Сергея получше" - это, все было цирковое бесплатное представление для наивной публики, которой прежде всего в данный момент времени сам Ершов и являлся. Так Сергей одновременно на этом моноспектакле, разыгранном талантливым прожжённым артистом Чувакиным, по замыслу автора был одновременно в главной роли, раскручиваемого на выпивку благодарного героя и в тоже время в облике лоховатого восторженного зрителя, пускающего сопли умиления от благородства человеческого. А у многоопытного направленца, за свою многолетнюю службу, как бы без ругательств выразиться, обманувшего не только одну сотню вот таких вот наивных пиджаков как Ершов, а еще и сотню другую тертых и прожженных кадровых офицеров, имелся строгий письменный приказ, и нарушить его он никак, при всем своем желании не мог.
Подполковнику бы оторвали голову, морально изнасиловали и поставили вопрос о его профессиональной пригодности если бы он проигнорировал требование ГУКа. Имея медицинское образование, он последние лет десять не имел к врачебной деятельности никакого отношения, угодив с войск после академии прямо в штаб округа в управление медицинской службы, подполковник был привлечен к важной кадровой работе, но при этом полностью лишен собственной инициативы являясь лишь слепым проводником чужих решений, указаний и просьб. А сейчас Чувакин сделал лишь то, что должен, он только добросовестно исполнил вышеупомянутый приказ. И если бы Ершов мог найти, то самое распоряжение Главного Управления Кадров армии, именуемого среди военных кратко ГУКом, о первоочередном комплектовании частей постоянной боевой готовности офицерами, то в списке соединений этого округа первом месте нашел бы Энскую 25 мотострелковую дивизию. Это соединение, находящееся в глубоком кадровом кризисе, переживало катастрофу. До половины должностей младшего офицерского звена были вакантами, укомплектованность подразделений была в лучшем случае 70%, а в худшем едва дотягивала 30%. В этом году значительная часть молодых выпускников военных отказались продолжать свою службу в рядах ВС РФ. Их ждали торговые ларьки, полукриминальные охранные предприятия, расплодившиеся как грибы после дождя коммерческие банки, собственный бизнес, да все что угодно только не промозглый полигон и проклятые солдаты. К совести молодых офицеров было взывать бесполезно.
После того как все руководство страны, весь огромный институт государственной власти так легко и непринужденно отказался от своих прежних убеждений, отрекся от них, перекрасившись из коммунистов в либералов и демократов, то, как теперь кто-то мог после такого демарша подлости требовать от молодых людей чего-то иного. Старшее поколение само обесценило слова родина и присяга и теперь чего-то требовать от разуверившееся молодого поколения было бессмысленно.
Части постоянной боевой готовности - это вам не унылая военная комендатура, не погрязший в бумагах армейский штаб в центре мегаполиса, не придворный сонный полк связи на центральном городском проспекте, с четким служебным регламентом от и до, после службы в котором повесив дома форму на вешалку офицер вполне может заниматься своими личными делами. Части БГ это пахнущая портянками и потом солдатская казарма, продуваемый ветрами полигон, отшлифованный каблуками сапог полковой плац, пропахшая порохом служба без выходных. А оно это надо за те копейки, которые может найти в своем разворованном бюджете когда-то могущественная страна ? Нужно быть убежденным человеком, фанатом, чтобы такому сомнительному времяпрепровождению как военная служба посвятить всю свою жизнь. А где найти такую жену, которая будет терпеть постоянное отсутствие мужа-офицера дома, и сможет жить на нищее денежное довольствие завидуя своим преуспевающим сверстницам, мужья которых неплохо пристроились на гражданке?
А вообще, что значит, постоянная боевая готовность? Не один раз и не два, потом будет думать внимательный к подобным вещам Ершов. Эта фраза "постоянная боевая готовность" ему напоминала пресловутую "осетрину второй свежести". Как и булгаковскому профессору Вволанду, ему казалось, что боевая готовность подобно этой свежести, либо она есть, либо ее нет. Наличие частей постоянной боевой готовности подразумевало наличие в вооруженных силах особенных и неполноценных частей непостоянной боевой готовности, то есть не боеготовых воинских частей. А применительно к армии, предназначение которой защищать свою Родину, боевая готовность вещь абсолютно естественная, без которой название военная перед наименованием части можно было смело убирать, а часть распускать к чертовой матери. Не боеготовые части представлялись Сергею нелепым сборищем людей в камуфлированной форме, которые получают зарплату как военные, не исполняя обязанности военнослужащих. Вот полк, не боеготов, так какой же тогда это полк? Какая тогда это воинская часть? Все это создавалось и придумывалось от полнейшей безысходности, в которую попали разваливающиеся вооруженные силы, бывшие жалким остатком еще недавно бесспорно лучшей армии мира. Кроме того, система мобилизации, унаследованная Ельцинской Россией от СССР, подразумевала наличие таких вот кадрированных частей, баз хранения с урезанным личным составом до небольшого количества в котором они могли обслуживать и поддерживать в готовности свою технику и вооружение, а в случае войны быть тем скелетом, на котором при массовом призыве из запаса нарастало мясо. И все эти многочисленные базы хранения, кадрированные полки, бригады и дивизии, разбросанные от Камчатки до западных границ, превращались в полнокровные воинские части и соединения, в кратчайшие сроки уже не на ровном месте. Именно желание сохранить армию в потенциале, пусть даже в таком усеченном виде, заставляло старых генералов и маршалов идти на всевозможные ухищрения, подобно как когда-то после поражения в первой Мировой немцы под руководством Ганса Секта сохранили свою армию в виде офицерского костяка надеясь, что она как птица Феникс воспрянет из пепла. Были бы кости, то есть кадровый офицерский корпус, было бы оружие и техника, были бы боеприпасы, а мясо, то есть все прочее - нарастет. Содержать в мирное время армию по военному штату было тяжко для Союза и тем более не подъёмно для обнищавшей России. По детально разработанным и подробным планам мобилизации (перевода страны с мирное на военное время) в считанные дни из вот таких вот кадрированных заготовок вырастала полнокровная армия.
В все той же бумаге, распоряжении ГУКа лежавшей в столе у Чувакина, приводилась позорная статистика развала российской армии, где простым языком без всяких прикрас и витиеватостей, было написано, что в связи с тяжелой экономической ситуацией в стране, порядка 10-20 % офицеров выпускников военных ВУЗов прибыв в войска после распределения, тут же увольняются из рядов Вооруженных сил. Особенно это касается отдаленных гарнизонов Забайкальского, Сибирского и Дальневосточного военных округов. И еще столько же молодых офицеров планируют оставить службу в ближайшее время. Это была конечно же ложь. Уходило из армии гораздо больше. Возникающий дефицит в младшем офицерском звене предписывалось восполнять за счет офицеров, призываемых из запаса на два года, что хоть как то могло исправить ситуацию.
- Короче, пристроил я тебя, как своего, - затянул свою песню хитрый кадровик, важно, с высока поглядывая на Ершова, как бы давая тому понять, что он сделал Сергею ничем неизмеримое благо, зачислив лейтенанта служить в мотострелковый полк к лично ему знакомому начмеду, почти к другу, а не абы куда, в какую-нибудь армейскую задницу, которыми изобилует любой военный округ и которых так много на бескрайних просторах матушки России.
- Леня, вот такой мужик, отличный, - басил Чувакин. - Мы вместе в Приднестровье славно с румынами повоевали. И начмед грамотный, но пьет только сильно. Редко, но метко! А ты сам-то как с этим делом? Подполковник ловко щелкнул пальцами по шее, показывая таким жестом совместное алкогольное злоупотребление, или же намекая на так называемую проставу.
- Не пью! - поспешил с ответом Ершов и тут же пожалел... Чувакин недовольно поморщился, молчаливо выразительно изображая лицом, нет даже всем своим видом знаменитую фразу Станиславского "не верю".
- Из мелкой посуды не пьешь сынок, знаю я медиков, пьете спирт неразбавленный аки водицу!
-Что из мелкой посуды? - напрасно пробовал возмущаться Ершов.
-Не пьешь.
Сергей вздохнул, он понял, что хорошее впечатление произвести своей показной трезвостью видимо не получится, а сам кадровик совсем не из убежденных трезвенников, и он, кажется, по его реакции, из тех, кто убежден, что не употребляют алкоголь хотя бы иногда, лишь по-настоящему больные люди и нештатные осведомители ФСБ, чтобы сохранять над собой контроль. И Ершов снова собственному желанию произвести хорошее впечатление на кадровика, поправился, одной фразой как бы уточнил для собеседника свои собственные взгляды на предмет обстоятельного разговора двух взрослых людей:
- Почти не пью.
Лицо Чувакина расплылось в улыбке. Он все понимал. Но не торопился, загоняя добыч в силки как старый опытный охотник.
- Это как? - неподдельно удивился подполковник, - это что, так же как немного беременна или чуть замужем?
- Да, нет. Пью я чуть-чуть, немного и по праздникам.
Чувакин обрадовался, даже помог Сергею: - Меру знаешь. Наш человек. Похлопал Ершова по плечу, дело было сделано.
- По праздникам оно, конечно, можно. Даже нужно. Сегодня кстати у тебя и есть такой праздник, это сынок, твое назначение. Но смотри с алкоголем будь очень осторожен, вот Леня, твой будущий начмед, как начнет пить, так пока все свои деньги не пропьет и все запасы водки не вылакает, не остановится! Я, то уж его знаю! -
Как же кадровик и врач могли где-то повоевать вместе? Один тыловой (медицина то же тыл), другой штабной работник? - про себя удивился Сергей, но виду не подал.
Воевали, пускай воевали, ему то какое дело. И что там за война была такая в Приднестровье? В голове всплыло лицо генерала Лебедя, 14 армия, что-то там было такое...Кадровик тяжко вздохнул, упомянув толи про запойное пьянство начмеда, толи про войну.
Дальше все пошло как по маслу. Направленец быстро оформил Сергею необходимые бумаги, служба ВОСО (военных сообщений) выписала на него ВПД (временные проездные документы), обеспечивающие бесплатный проезд к месту службы в Энск поездом, а теперь Ершову как офицеру полагалось бесплатное место в купейном вагоне. У него на руках появилось новенькое предписание в мотострелковую дивизию на должность врача медицинского пункта 127 полка и соответствующая выписка из приказа командующего округом о назначении с шикарной гербовой печатью и размашистой на несколько строк подписью целого начальника отдела кадров округа генерала-майора Самсонова.
- В течение этого года твой полк развернут до штатов военного времени, - доверительно напутствовал Сергея кадровик, рассказывая о перспективах будущей военной службы, - а сейчас в твоем полку два мотострелковых батальона кастрированные или иначе кадрированные, один развернутый, в танковом батальоне всего две развернутых роты, из двух АДН (артиллерийских дивизионов) по полному штату сейчас только один...
Ершов не все, понимая, к примеру, что такое АДН, Чувакина не перебивал, слушал внимательно.... Разберется потом, ВОСО, ВПД, АДН. Армия вся состоит из таких вот сокращений - БМП, БРДМ, ПКВТ, МСД, ОМедБ, а сколько сокращений и аббревиатур еще он и не слышал? Да и у него на работе тоже такого полно всякие там ЖКБ, МКБ, ОРЗ. В каждой профессии есть что-то свое, специфика, какая-то зауженность, формирующая одним посвященным в нее понятный язык терминов и оборотов. Вспомнилась фантастическая повесть Шахназарова, где узкие специалисты различных профессий уже не могли общаться с друг с другом без переводчиков. Ничего за два года он все узнает. Переспрашивать Сергей не стал, просто кивал и вглядывался в подполковника, что в сочетании умным выражением его лица по мнению новоиспеченного офицера создавали у того ощущение искреннего внимания и заинтересованности со стороны собеседника. Учеба в меде не прошла даром.
-Тогда и вместо медпункта целую медицинскую роту в твоем полку развернем, это еще девять врачей. Знаешь, какая сила? Силища!
Чувакин потряс в воздухе кулаком, будто грозя кому-то, возможно распоясавшемуся в своей безнаказанности, далекому Североатлантическому альянсу.
- Командир медицинской роты, кстати, должность майорская. Тебя могу поставить, а что, глядишь, понравится у нас в армии, контракт еще подпишешь, я сразу тебя ротным и назначу. Год другой на роте в полку послужишь и поедешь в акамедию (именно так и сказал - акамедию) или хочешь пройдешь ординатуру по специальности. Хочешь хирург, хочешь еще кто. Смотри, при развертывании полка по войне (штату военного времени) в каждом мотострелковом батальоне у вас свой врач будет, с целым медицинским взводом. А пока вы еще какое-то время с Леней вдвоем послужите. Оботрешься, освоишься. Не долго. А коньяк с тебя жду. Давай неси. Ты еще молодой и не знаешь, как в армии за назначение на должность надо представляться. А я тебя этой науке научу. Тебе и в полку пригодится это. Надо тебе уже к службе привыкать. Берешь руки в ноги и быстро, быстро, как ветер, бежишь в магазин, за коньяком. И закуску к нему не забудь! Запомни на будущее, еду просто так переводить не надо. Еды нет, еда дома, а на мероприятии, есть одна только закусь. И дядю Игоря, то есть меня, угощаешь.
Подполковник назидательно покачал головой, и по-доброму даже, наверное, даже по-отечески посмотрел на Ершова. Сергей глубоко вздохнул, нащупывая в кармане своего пуховика жалкую заначку в виде помятых, свёрнутых купюр, взятых им с собой на всякий случай, мало ли что надо будет. И вот случай произошел, деньги пригодились. Определи его Чувакин служить в родной город или пусть к черту на куличики, но в госпиталь по его гражданской специальности хирургом, Сергей бы этих денег даже всех, для него тогда бы не пожалел. А так ему их жаль отдавать не за что. За два года службы в полку, лишенный практики хирурга, он быстро утратит все наработанные им навыки выполнения хирургических операций. К черту пять лет непрерывных дежурств волонтером, к черту полсотни самостоятельных аппендэктомий, два десятка оперированных грыж, три ушитых самостоятельно прободных язвы. Катись все это к чертовой матери.
- У меня денег не хватит на коньяк! - озвучил он свои убогие финансовые возможности кадровику. Да жалко было все спускать на какой-то там дорогой коньяк. Пойло есть пойло. В больнице его рассчитали, но ему на эти деньги еще надо было прожить как минимум месяц до первой военной зарплаты, мало того в абсолютно незнакомом ему месте. Чувакин понимал непростую экономическую ситуацию в стране. Перед ним сейчас сидел не барыга с рынка, а начинающий врач, получающий весьма скромную зарплату.
- Ну, тогда сынок водку давай, - примирительно улыбнулся подполковник, он, оглядываясь по сторонам как заправский разведчик-нелегал в глубоком тылу врага, словно проверяясь нет ли за ним хвоста, самолично проводил Ершова до лестницы запасного входа. Сергей, купив бутылку литровую водки, шоколадку и палку колбасы на закуску, быстро вернулся. Чувакин заговорщицки закрыл дверь кабинета изнутри на ключ, распечатал бутылку и за полчаса разговоров по душам они незаметно уговорили целых три четверти литра вполне себе, как оказалось неплохой водки. Лицо направленца от алкоголя раскраснелось, глаза лихорадочно заблестели.
- Мировой ты парень, Серега, - напутствовал Чувакин молодого лейтенанта.
- Жаль не кадровый, но ничего плохого я в этом вижу, знаю - офицер из тебя хороший получится. Если что, какие проблемы будут, звони мне, на "огненном" - кадры 13-38 Чувакин Игорь Анатольевич. Это я. Можешь звать меня Анатольевич или дядя Игорь. Если что всегда тебе помогу! Я вроде сошка мелкая, но здесь дела такие кручу! Ой, закачаешься! Эх, если бы ты знал. Со мной сам генерал Кудашев советуется, кого куда перевести, на какую должность. Он без меня никак. Да и с войск и из всяких госпиталей все мне звонят: помоги Анатольевич, помоги. А я всем помогаю, места подыскиваю. Кто к пенсии тарифную сетку ищет повыше, кто ближе к дому хочет перевестись, кто, наоборот, из ЗабВО к нам перебраться, устал там в глуши куковать, к цивилизации потянуло. Есть и такие, кто из союзных республик к нам бегут. Союз распался, а их части в армиях тех республик остались, и эти офицеры там. Но не хочет, к примеру русский офицер в армии Залежной Украины служить, вот и к нам просится. Я и такого уважу, место по званию подыщу.
Когда у бутылки водки обнажилось стеклянное дно, на котором проступили какие-то буковки, которые как не силился Ершов прочитать уже не мог, Чувакин сделался снова очень серьезным, трепаться прекратил, и начал настойчиво выпроваживать молодого доктора:
- Все хватит, посидели и ладно. А теперь все, давай, мне работать надо! А тебе собираться надо, с родными попрощаться!
Перед уходом Сергея кадровик снова напутствовал новоиспеченного лейтенанта.
- Будешь со штаба уходить, только через центральный ход не ходи, как пришел, так и выходи. Я провожать не пойду, сам понимаешь - служба. Нужно чтобы алкоголь немного из меня вышел.
Лицо Чувакина еще больше раскраснелось от выпитой водки, глаза искрили так словно в них зажглись новогодние огоньки.
- Запрещено? - понимающе спросил Ершов.
- Что запрещено? Ходить через центральный вход штаба? Или боитесь, что меня пьяным поймают? Да кто это заметит? Я как стеклышко! - Ершов четко выполнил пальценосовую пробу и ловко прошел по прямой линии, демонстрируя Чувакину свою устойчивость к поглощенному алкоголю.
- Да как сказать, - направленец вздохнул, он вспомнил, как недавно подогнал одному из переведенных из Дальнего Востока по замене офицеров, отличную должность в родном городе и как хорошо они вместе это отметили. Там литром водки не обошлось. Они выпили коньяку так, что едва смогли покинуть кабинет кадровика в час ночи. Еще хорошо не пили до утра, после этого Чувакин смог прийти в себя лишь к 15 часам, и то опохмелившись. Пришлось брать справку, уходить на больничный. Он воздохнул:
- Да понимаешь, Начальник штаба округа у нас такой цербер, развлечение у этого генерала есть такое странное: может в любое время дня на центральную лестницу или коридор центрального входа выйти, пройтись, типа осмотреться. А сам не просто ходит, а ходит на охоту.
- Как на охоту? С оружием? - Сергей принялся, как ему казалось удачно шутить, выпитая водка шумела в его голове, фантазии рисовали безумного генерала, отстреливающего подобно терминатору из дробовика офицеров в штабе округа. Громыхали выстрелы и брызги крови, внутренние органы и даже мозги из разорванных тел летели на стены штабного коридора. Выходило очень даже смешно. Центральный вход в этих фантазиях был завален бездыханными телами погибших, а на его стенах тут и там виднелись кровавые потеки - следы отстрела генеральских жертв.
Но Чувакин его не поддержал, кадровику было совсем не весело.
-Ну, нет. Ты чего? Он на охоту ходит, чтобы какого-нибудь бедненького офицеришку поймать, для собственного развлечения. Помнишь Фрейда. Генерал эго свое тешит.
Сергею показалось странно услышать от Чувакина такие слова про эго. Он даже успел удивиться. Наверное, кадровик был психиатром?
- Мы тут в штабе все к этому уже давно привыкли. Поймает офицера и придерется к бедному на ровном месте и распекает его, так методично, словно шкуру снимает с пойманного зверя. Не так идёт, не так одет, не то выражение лица у штабного работника. Или почему в среду, офицер на службе без противогаза? (Среда традиционно в армии день РХБЗ) А если он к несчастью, все же с противогазом, а какой размер? А достань. А покажи. А надень, а сними, а стекла не протерты! И так дальше. К столбу фонарному чертов генерал докопается. То ответил не так, то не так посмотрел. Спрашивает пойманного, то обязанности его служебные, то устав внутренней службы, то караульный устав, то дисциплинарный, то еще что-либо, знания директив и приказов, нормы довольствия, а потом если на его хоть один вопрос офицер ему не ответит, то Цербер начальника его вызовет туда же и его начнет там за нерадивого подчиненного распекать. Орать на него прямо в коридоре: мол, заберите своего долбо... ба. Поэтому, когда начальник штаба в штабе, то по центральной лестнице почти никто не ходит, дураков нет, некоторые любители острых ощущений пробегают мимо бегом как на кроссе, другие крадутся как под обстрелом по стенке. Главное с ним не встречаться. Нарвешься и все тебе пипец. Этот путь у нас среди штабников дорогой смерти называют, понял?
Ершов был сильно пьян и продолжал острить:
- А запасной выход у вас наверное - дорога жизни? А Цербер, что это фамилия такая немецкая у генерала?
-Но Чувакин не обратил должного внимания на дурацкие шутки Сергея, ему еще надо было работать, он небрежно махнул рукой, показывая, что разговор закончен. - Пока! Звони!
И выставил Сергея за дверь, заперевшись за ним на ключ. За дверью тут же заиграла музыка. В 315 кабинете все напряженно работали (или делали вид), и не придали появлению Ершова из двери 316 кабинета абсолютно ни какого значения, так словно он после злоупотребления алкоголем вдруг стал человеком-невидимкой, чему Сергей несказанно обрадовался, и бросив всем неуставное: "до свидания" и вынырнул в коридор.
Попав в просторный коридор штаба, новоявленный лейтенант огляделся, и побрел, как он сам считал, к запасному входу, но то ли он перепутал поворот, то алкоголь, принятый им внутрь, сыграл злую шутку, и минут через пять Сергей вдруг понял, что окончательно заблудился. Как он не шел, но знакомого ему до боли прохода к запасному выходу видно не было. Вспомнился бедный командировочный из кинофильма "Чародеи", заблудившийся в подмосковном НИИ колдовства и магии, до изнеможения блуждавший в поисках выхода по пустынным коридорам таинственного института. Номера кабинетов мелькали перед глазами лейтенанта, как в калейдоскопе, и Ершов понял, что ходит по замкнутому кругу. Служба РАВ, вещевая служба. Куда идти дальше?
- Извините, как отсюда выйти? - Сергей понял, что свой географический кретинизм он сможет разрешить только с помощью известного приема под названием "язык до Киева доведет". Ершов пристал с расспросами к первому встречному капитану.
Офицер посмотрел на него как-то странно, потом с ехидной ухмылкой объяснил:
- Сначала прямо, потом направо, дальше на первый этаж по лестнице. Там выход на улицу. Сработал старый армейский принцип, который Сергей узнает позже: "не что так не радует, как горе товарища, которое нас спасет". Офицер специально направил Ершова к главному входу. Следуя подсказанному злодеем маршруту, он неожиданно попал в хорошо освещенной коридор. Вдоль всего этого широкого и просторного коридора стояли в огромных деревянных кадках ухоженные карликовые деревца и декоративные пальмы, а по полу расстелена необыкновенно чистая красная ковровая дорожка. Сергей посмотрел на свои грязные сапоги, и думал, как он ее будет ими топтать? Вдали был холл, в котором возле каких-то плакатов, в стеклянных шкафах стояли какие-то красные знамена. Ершов нутром почувствовал, что что-то здесь не так. В душе появилась тревога. Куда-то вдруг пропали все люди, до этого в изобилии встречавшиеся ему по пути. Коридор словно вымер. Он был абсолютно пуст и отлично просматривался в оба конца. Где он? Неужели этот тот самый проклятый центральный ход? - мелькнуло в голове догадка, Ершов принялся искать пути эвакуации из западни.
- Стой! Ты кто? - окликнул Ершова появившийся как чертик из табакерки, какой-то бравый военный. Сергей вжал голову в плечи и решил не останавливаться, попробовал ускорить шаг, сделав вид, что не ничего не слышит. Военный не сдавался и не отстал.
- Эй, ты оглох? А ну, быстро, бегом сюда! - властным голосом, в котором звучали металлические нотки, снова окрикнул его все тот же злобный мужик. И Сергей невольно подчинился ему как под гипнозом. Мужчина оказался седым генералом лет пятидесяти с двумя огромными вышитыми звездами на каждом зеленоватом погоне. Он недовольно посмотрел на Сергея, попытка неподчинения его кажется сильно разозлила:
- Ты кто такой будешь борзый, сантехник что ли? - оглядел генерал Ершова с ног до головы, и, казалось, заглянул даже ему в душу, недовольный взгляд задержался на его старом потертом пуховике, синих джинсах, - чего тут шляешься, как неприкаянный? - карие злые глаза генерал-лейтенанта, сверлили бедного Сергея. Он хотел что-то было сказать, но сразу не смог, начал мычать, его обуял непонятный ему страх, который внушал этот властный неприятный человек.
- Чего мычим? Отвечай сантехник или кто? Почему раковина на третьем этаже в туалете течет? Кода почините? Руки что ли из задницы растут? -
Это было уже слишком. Для хирурга руки из задницы было смертельным оскорблением.
- Нет, - алкоголь взял верх, и возмущение как шампанское из открытой бутылки вырвалось наружу из Ершова.
- Я не сантехник, я офицер! Сам не свой непонятно зачем произнес Сергей. Лицо злобного человека просияло, и он потер себе руки.
-Ага. Офицер говоришь, - плотоядно улыбнулся генерал, продолжая с неподдельным любопытством разглядывать Ершова. И новоявленный лейтенант тут же пожалел о том, что он заявил о своей принадлежности к офицерской касте, уж лучше бы он прикинулся нерадивым сантехником, тем более что первоначально все в данном направлении у него складывалось как нельзя лучше. От сантехника бы этот вредный начальник штаба бы точно рано или поздно отстал. Сантехник лицо сугубо гражданское, герой немецких любовных сериалов. Хотя кто знает, а если у начальника штаба проблемы с сантехникой, скажем, унитаз забился или кран потек именно в его рабочем кабинете? Что тогда? Как тогда он будет выкручиваться?
- А ты хоть знаешь, кто такой офицер? - не унимался генерал, - если ты офицер, то где твоя военная форма? Ходишь в чем попало по святая - святых, по штабу военного округа! Топчешь своими грязными ножищами ковровые дорожки! Кто вообще тебя сюда пустил?
- А нет формы, не выдали мне ее еще пока, - дерзко пояснил Сергей:
-А в штаб я ходить не хотел, вы меня сами сюда вызвали!
Генерал задумался на миг и озвучил возникшую у него догадку:
- Ты пиджак что ли?
- И пиджак тоже мне не выдали, и штаны, и обувь вашу эту военную, - согласился Ершов с генералом: - сказали, все в части дадут, по месту службы!
- Ты пиджак? - зло уперся в него взглядом генерал и печально покачал головой.
-Я не пиджак, врач я, я - хирург! Повестка мне пришла служить, вот иду служить! Причем тут пиджак? Свой вчера в химчистку сдал. - зачем-то соврал Сергей про пиджак:
-Вообще костюм редко ношу. Хотели, чтобы я в пиджаке и в галстуке в штаб пришел, ну сказали бы в военкомате, а то я откуда знаю, в чем у вас тут гражданские ходят? -
И тут генерал-лейтенант чутким носом учуял сладковатый запах водочного амбре, благоуханно исходивший от пьяного Ершова, глазами поймал документы в руках у Сергея и резким движением выхватил их:
- Это еще что? А? Ну-ка дайка сюда! Равняйсь! Смирно! - Ершов невольно подчинился и вытянулся по стойке смирно как стойкий оловянный солдатик и даже перестал дышать. Строевая подготовка в пионерских лагерях давала о себе знать, выполнение команд было у него записано на подкорке. Громкий голос начальника штаба изобиловал нотками, не терпящими возражения - он заставил Сергея подчиниться себе беспрекословно, так словно бы это не генерал, а знаменитый гипнотизер, делал внушение пациенту "замереть" на лечебном сеансе. Генерал, наверное, долго, может быть даже с раннего детства, вырабатывал у себя звучный командный голос, - подумалось новоиспеченному лейтенанту.
Генерал принялся изучать отнятые документы, при том и дело хмыкая и вздыхая. Пару раз он даже что-то себе под нос причитал, при этом и сам Ершов услышал от него одну интересную фразу, которую сразу же запомнил, небезосновательно предполагая, что она может пригодиться ему в будущем при общении с подчиненными: - Наберут в армию, всяких...., мучайся потом с ними!
Сейчас она напрямую касалась Сергея. Наконец вернув документы растерянному призывнику, начальник штаба округа, еще раз внимательно оглядел новоиспеченного лейтенанта уже каким-то другим, но добрым спокойным взглядом, которым иногда смотрят усталые родители на нашкодившего, но ими горячо любимого ребенка.
- Ну, вот так значит как. А я сразу не поверил, что ты - доктор. А ты и правду доктор, по какому-то странному недоразумению получивший офицерское звание. Какой идиот тебе его присвоил? Скажи? В каком институте этот ужасный очаг разложения нашей армии? Этот источник ее позора и мучительной боли? Назови мне этот адрес, сынок, где так подло и мерзко торгуют офицерскими званиями, как протухшей колбасой из-под грязного прилавка? Я немедленно пошлю туда лучшую группу спецназа, нет, пожалуй, даже две, и они его взорвут, сожгут и оставшийся пепел развеют по воздуху!
Сергей, почему-то сразу поверил, что так оно и будет. Он представил военную кафедру родного ВУЗа и то, как огнеметами спецназовцы будут выжигать там все к чертовой матери. Как вспыхнут плакаты с грибами ядерного взрыва на стене. как загорится дубовая дверь кабинета полковника Сивкова - заведующего военной кафедры, примерно год назад торжественно вручившего Сергею погоны лейтенанта. Как будут ползать на коленях прося прощения и пощады у спецназёров бывшие его преподаватели, и как одного за другим в затылок они все будут расстреляны по приказу безжалостного генерала.
-Вообще-то лейтенантом я стал приказом Министра Обороны, - обиженно выдавил из себя Ершов.
-А что ты думаешь, что Паша у нас нормальный? - начальник штаба покраснел от злости. Кто такой этот Паша и почему не нормальный Сергей тогда сразу на месте понять не смог. Сообразительности ему увы не хватило. Лишь потом задним числом, мысленно возвращаясь к этой ситуации, он вспомнил известное из открытой прессы и политических телепередач прозвище нынешнего министра обороны Павла Грачева - "Паша - Мерседес". И понял, что значили слова начальника штаба округа про министра обороны, случайно вырвавшиеся у того в ходе их скоропалительного разговора про какого-то Пашу.
Генерал-лейтенант гневно продолжил наседать, не сбавляя напора, как на допросе военнопленного, так будто бы насупил тот самый момент истины:
- Доктор значит. А чего выпил-то, доктор? Чего пьяный приперся в штаб? Это же не твой институт, это штаб целого военного округа, мозг фронта иначе. Знаешь, что такое фронт?
Ершов молчал словно набрав воды в рот. С глухим стуком как мешки с картошкой обмякшие тела преподавателей военной кафедры падали на пол, спецназовцы стреляли из бесшумного оружия.
- Что трезвых сюда не пускают уже? Я такого приказа пьяных в штаб пускать никому не давал, хотя проверить, наверное, надо! Может, подсунули, что мне или моему заму пока я в отпуске был какую-нибудь очередную лубуду на подпись и смеются за спиной надо мной больным м уже совсем не молодым человеком. И лежит в секретке такой вот приказ, что трезвых пиджаков в штаб округа не пускать, только пьяных, чтобы их хрупкую психику не ранить тяжким и суровым армейским бытом! А непьющих лейтенантов из запаса тоже я не велел призывать? Только алкашей?
Генерал сделал минутную паузу, что-то там себе обдумывая, а потом начал снова:
- Итак, решено до твоего прибытия в часть на место предстоящей военной службы, надо будет уберечь хрупкую нервную систему гражданского человека, еще не столкнувшуюся с тяжелой военной действительностью.
- Да пошло оно все, - пронеслось внутри Ершова, терять ему было не чего. Да пошла она эта армия, он в нее не напрашивался! Его призвали обманом, затащили, принудили законом, а теперь какой-то хмырь еще и распекает его вдобавок, а ведь он даже форму военную пока еще не одел!
- А чего не выпить то, товарищ генерал, с гражданской жизнью прощаюсь на целых два года, вот и выпил немного! Для профилактики атеросклероза сосудов головного мозга и вам по чуть-чуть советую! - Ершова прорвало.
Возникла пауза, в которую Сергей даже зажмурился от страха, он ждал от генерала всего чего угодно: ора до небес, ареста в комендатуру, "разноса по полной", но все каким-то образом, вдруг обошлось. Видимо, сыграла фраза о профилактике атеросклероза. Генерал пришел в восторг, заливисто рассмеялся, по-отечески по-доброму приобнял Ершова, хлопнув его по плечу:
- Ну, насмешил, атеросклероз! Ничего. Два года - не вся жизнь. Сам ты - атеросклероз! Ты давай, завязывай с этим, сынок! Мозги пропьешь. Иди домой, ты же местный, проспись, и не пей больше. Тебе не идет. Тебе же скоро служить в армии придется! А служить ты будешь в моем округе. А я в этом округе очень большая шишка. Партией и правительством мне дана власть, в том числе и над тобой, засранцем. Я лично прослежу за тем, чтобы ты больше не пил водку служа в армии. Я тебя запомнил, лейтенант Ершов! А знаешь кто я такой?
Было как божий день понятно даже идиоту, что это был тот самый пресловутый Цербер - начальник штаба округа, о котором его так трепетно предупреждал кадровик, но Ершов стал говорить вслух о своей догадке. Новоиспеченный лейтенант, удержал свой хмельной язык от того, чтобы опять чего не сболтнуть лишнего, а просто кивнул головой, показывая, что он на самом деле, не алкаш, а умная собака и все то он понимает, просто сказать не может. А собеседник с вышитыми большими звездами на погонах лишь подтвердил его худшие предположения.
- Я генерал-лейтенант Сергей Константинович Попков, начальник штаба округа, запомни сынок меня. С этого дня лично беру тебя на комсомольскую пороку. Ты знаешь, что такое комсомольская порука? Это когда один офицер, а это буду я. Один положительный офицер во всех отношениях - в службе, семье, спортсмен и все такое, берется помогать другому офицеру. А этот другой, он как ты - пьет, разгильдяй и в службе военной не в зуб ногой. Так раньше у нас было при Союзе, а я и сейчас этому принципу следую. Все искал, кого мне на поруку взять, и вот, наконец, тебя и встретил, и понял, что нашел. Ты мой так сказать крестник теперь будешь. Я буду лично звонить в твой полк раз в месяц твоему командиру, и спрашивать, как ты там служишь? Если проблемы, какие, обращайся, помогу. Хочешь сам звони мне. Но если узнаю, что ты плохо служишь, пьешь, прогуливаешь, на службу "большой и толстый забиваешь", приеду к тебе лично и сделаю тебе айяяй! Лучше харакири, да нельзя, не гуманно это. Общество защиты животных запрещает харакири делать. Я сделаю тогда тебе хуже. Отправлю тебя служить туда, где Макар телят не гонял, найду для тебя доктор самую большую и глубокую, как Марианская впадина, жопу в Вооруженных Силах, такую жопу, что тебе и снилась в самых страшных снах.
-Ага! - Сергей растеряно моргнул, поглощенный услышанным, его опьяненный мозг очень даже реалистично, нарисовал ему бесконечную голую тундру, утопающую в снегах, и грустных полярных оленей, с ветвистыми рогами, которых ему придется лечить в случае такого расклада. Он тяжко вздохнул.
Начальник штаба округа был явно удовлетворен произведенным на Сергея эффектом, Ершов имел растерянный и даже испуганный вид, он находился в глубоком трансе:
- Отправлю куда-нибудь на Камчатку или в Заполярье, и будешь ты там все два года пингвинов от запоров лечить! Понял, меня, сынок? А теперь иди и помни дядю Сережу. Он обещает один раз, и держит свое слово до конца!
Пошатываясь, на ватных словно чужих, ногах Сергей, спустился по лестнице к парадному входу в штаб, где испуганный дежурный офицер, кинулся расспрашивать его как очередную жертву, нарвавшуюся на грозного начальника штаба округа.
- Как все было? - с иронией в голосе спрашивал дежурный Сергея, рукой показывая область своих ягодиц и совершая неприличные в обществе качательные движения тазом, имитирующие противоестественный половой акт. А бедный Ершов, еще не знавший службы и сексистских выражений бытовавших в обиходе военных не знал, что ответить ему на эту злую шутку Он молча, прошел на выход.
- Вот как его отмел бедного, даже дар речи потерял, - восхищенно сказал дежурный по КПП капитан своему помощнику старшему лейтенанту.
- Да я за два года службы тут всякое видел, - удивленно подтвердил старлей, - но что бы так человека за несколько минут обработать, что он не слова произнести не может, такого я еще не видел! Растет наш генерал, совершенствуется.
-Так кого-нибудь и до смерти доведет! - вздохнул капитан:
-Инфаркт или инсульт.
Ершов вышел на улицу, вдохнул свежего воздуха. Все решилось, - на два года его судьба была окончательно определена. Но как говорится, человек предполагает, а господь располагает.