Как скоротечно лето: моя любимая пора! Уверен, не всем по душе это время года: из-за жары и духоты в городе, работы от рассвета до заката в деревне. Только прожитые годы исчисляют в летах, этим как бы подчеркивая роль негласного лидера среди равных времен года. Осень подкралась незаметно, и не календарная, а настоящая. Часто октябрь с солнечными днями, дрожащим голубым воздухом, приятнее дождливого августа.
Давно собираюсь в деревню: проведать Петровича, поболтать вечером у чудо-печки, под шипение горящих дров, сходить на рыбалку. Как-то не выходило. Конец лета начало осени всегда много работы: люди спешат закончить ремонт до наступления холодов. Еще одна причина, наверное, главная: я, наконец, поменял машину. Моя "девятка", верой и правдой служившая мне почти два десятка лет, в последний год стала часто хандрить. Я прощал свою верную "ласточку" исправлял очередную поломку, но когда она в очередной раз заглохла, на этот раз на оживленном перекрестке, терпению пришел предел.
После недельной беготни по салонам и автоинспекции все формальности, наконец, были улажены. В пятницу я получил госномера и твердо решил: "Еду в Девицу!". По дороге закупил гостинцев старику. Знаю, будет ворчать, но не ехать сотню верст с пустыми руками!
* * *
Спинозу я увидел издалека: когда повернул на его улицу. Петрович что-то мастерил возле дома. Его домочадцы, угольно-черный пес "Бадулай", и кот "Маркиз" как обычно, рядом с хозяином. "Маркиз" примостился на торчавший над забором из штакетника кол, "Бадулай" лежал возле порожков, не мигая, преданно, наблюдал за хозяином, положив морду на вытянутые передние лапы.
- Здравствуй, Петрович, - по настоянию старика мы перешли на ты, - Как здоровье? Рыбу не всю в Девице выловил?
- Тебе оставил. - Спиноза протянул широкую ладонь с короткими пальцами.
"Бадулай, потревоженный моим приездом, вскочил. Сначала насторожился на подъехавшую машину, но узнав меня, лениво завилял хвостом, заглядывая в глаза хозяину. "Маркиз" на мой визит не отреагировал, по крайней мере, внешне: продолжал сидеть в той же позе, будто меня и нет.
- Да совсем захирела моя старушка, пришлось поменять.
- Красивая! - сделал заключение Спиноза, - Можно посидеть в салоне?
- Обижаешь, Петрович.
Старик забрался на пассажирское сидение. Погладил панель, кожу сидений ладонью.
-Красивая - повторил Спиноза.
- Не прокатишься?
- Нет! Спасибо, Николай. Я лет десять за рулем не сидел. Всему свое время. Шикарная у тебя машина, сколько кнопок.
- Это еще простая, для среднего класса. Я на своей "Ласточке" и клей в мешках возил и шпаклевку. Эту ждет та же участь. Еще не придумал, как ее называть.
- Раньше "Жигули" только у председателей были, у директоров. После, правда, стали и работягам отпускать. Страна рабочих и крестьян по статусу нужно!
- Тебе, Петрович, наверное, первому дали?
- Одному из первых. В семьдесят втором году. Я второе место на уборке зерновых занял по области. Тринадцать тысяч намолотил. Год был сложный: засуха. Талоны на машину давали, деньги у многих людей были .
- Ты же бригадиром работал!
-Да. Но за мной трактор и комбайн были закреплены. В посевную, уборку, всегда в поле, за штурвалом. Не моя штабная работа - всегда на передовой.
- Помочь по хозяйству Петрович?
- Не смеши. Мое хозяйство десяток кур и ушастых. Баньку сейчас истопим, посидим вечером. Утром на рыбалку. Небо расчистило: хороший завтра день будет. Сейчас на Запольном пруду карась белый идет, плотва на мотыля. На Дальнее съездим: щука, окунь берется.
- Петрович, куда скажешь, - Я обнял старика за плечи.
- Да? Ладно, я подумаю вечер, утром сообщу свой план. - Спиноза снова улыбнулся, не скрывая, что рад моему приезду.
- С удовольствием! Только я за рулем: сейчас строго по нулям показание.
- Ты о чем? Кагора бутылочка у меня припасена: святое вино. Надо после бани. Беседовать можно и за чаем.
- Согласен!
Настроение поднялось, как и барометр давления на улице. Чудесный старик - Спиноза! В городе мне не хватает его.
* * *
Газовое отопление Петрович установил, как и все односельчане: лет пятнадцать назад. Только ставшую ненужной печку не разломал. Он нашел печника, который увеличил топку, поставил большую чугунную дверку видимо из котельной. Так появилась "чудо-печка Спинозы": камин с дверкой.
- Евдокия моя любила на огонь смотреть, попросила не ломать, - объяснил мне назначение печки в доме газом и водяным отоплением Спиноза. - Мне тоже передалось. Взгрустнется, растоплю. Сижу, смотрю на огонь. Слушаю, как он шепчет.
Здесь, у камина мы и расположились с хозяином после бани, уставшие и раскрасневшиеся после парной. Осенний вечер накрыл задремавшее село. Тишина. Редкий лай собак, или далекий гул мотора иногда уловит слух и снова безмолвие. Хорошо!
Спиноза разогрел борщ, нажарил яичницу, нарезал хлеб, колбасу, ветчину. Разлил "Кагор" по стаканам. Выпили, молча, по-русскому обычаю занюхали кусочком хлеба, как водку. Вино Петрович не любил: предпочитал крепкие напитки. Сегодня ради меня сделал исключение, что льстило моему самолюбию: "Рад моему приезду"
Хорошо покушав, повторили остатки вина. Сытые и довольные подсели поближе к открытой дверки камина. Закурили.
- Видел у тебя в машине иконка, освятил? - первым заговорил хозяин.
- Да. Сейчас так многие делают.
- О, как! - Спиноза улыбнулся, обнажив еще крепкие зубы. - Заплатил тысячу, и святая колесница!
- Зачем ты так Владимир Петрович? Это свято!
- Что?
- Вера в Бога.
- Выходит все верующие кто машину осветил? Или по моде: все желающие?
- Кто, как. Я не фанатично, но верю.
- О, как! - снова улыбка. - Сомневаешься, значит?
- Нет. Я посты не соблюдаю, в этом году всего неделю продержался. В храм редко хожу: только по большим праздникам.
- Сочувствующий значит. Так раньше в анкете писали, если не член партии.
- Петрович, ты тоже дом осветил, хотя, как я вижу, в Бога не веришь.
- Кто?
- Ты! Если так говоришь.
- Как?
- Извини, Петрович. Судя по твоему разговору, ты смеешься над верой миллионов.
- О. как! - Спиноза встал. - Как быстро ты вывод сделал! Еретик Владимир Павлович значит!
Я стал подкладывать дрова в затухающую печку, не зная, что ответить хозяину.
- Извини, Петрович если обидел. Я имел ввиду ...
- Нет, давай по существу ... - разгорячился Спиноза. - Ты сказал: веришь, но умеренно. Я вот не могу понять такой веры. Или ты считаешь, крестик на шею повесил, иконами дом, машину облепил и можно себя верующим считать?
- Почему? Я стараюсь по заповедям жить.
- Вот! - Спиноза поднял пожелтевший от никотина указательный палец к потолку. - Вот с этого вера начинается! Коли человек не выполняет заповеди, он не может себя верующим называть.
- Как тогда называть?
- Сочувствующим, или уважающим данную веру. Верующий тот человек, который живет по Божьим заповедям. Правда, не много таких.
Я снова растерялся, не зная, что ответить деревенскому Спинозе. Он загнал меня в угол своими настойчивыми вопросами и рассуждениями. Конечно, он прав! Я сам не раз думал об этом.
- Вор украл миллионы у детей, стариков и будет воровать, - продолжал Петрович, - Сядет, сразу к Богу: "Помилуй!". Вчера по телевизору показывали, у заместителя губернатора в гараже мешки с деньгами нашли. Пачками по тысячи, пять тысяч! Куда брал столько, если потратить не может: все есть? Тоже говорит, верит в Бога умеренно. Да и не мог он один столько брать. Убийцы, кто дал им право жизнь чужую отнимать? Если самоубийство самый большой грех, то какова цена чужой жизни? И те туда же! Верующие! В себе надо чаще капаться, с совестью разговаривать. Вот с чего надо верить начинать.
- Не согрешишь, не покаешься, Владимир Петрович, - попробовал я пошутить, - Если с вашими догмами подходить все должны стать монахами. Жить в кельях. Так?
- Почему? Я про заповеди говорю. Нас в школе учили: "Религия способ угнетения трудящихся. Послушными управлять легче, чем свободными". Только у любой свободы есть придел, если живешь среди людей. Часто то, что хорошо тебе - противно другому. Когда трудно человеку он чаще Бога просит, когда заедается - черствеет. Я тоже Новый завет читал. Мудреная книга. Вроде все правильно написано и доходчиво, но понять трудно.
- Что, например?
- О богатстве сейчас все говорят: "Талантливые, успешные, удачливые живут достойно". Кесарю кесарево значит. Читаю дальше: " Легче верблюду пролезть в игольное ушко, чем богатому в царство небесное" Почему? Потому что богатство на обмане создается. И нельзя по-другому. Всех страждущих да немощных начнешь жалеть, сам таким станешь. Почему тогда рвутся к богатству и о Боге говорят при этом? Мода! Все, смотрю, кто еще в ЦК КПСС сидел в храм пошли. Притесняли, зажимали свободу вероисповедания! Кто притеснял?
- Петрович у нас часто всю вину на вождей перекладывают.
- А те, кто рядом? Где они? Где был губернатор, когда его заместитель мешками взятки брал?
- Петрович вы прожили годы, когда о вере в Бога даже говорить запрещали. Даже думать.
- Конечно, так все говорили, Николай. Только когда я еще на срочную уходил мать мне "Живые помощи" в полу зашила. Потом война. Сколько я за семь лет штанов поменял? Хранил, прятал, перешивал.
- Боялись доносов?
Спиноза лукаво улыбнулся.
- Все боялись, потому что у большинства свои молитвы из дома были зашиты. Это тоже заповедь: " Почитай отца своего и мать свою". Мать зашила - надо сохранить. Мать - святое для человека.
- Сохранили молитву?
Хозяин помолчал, словно вспоминая.
- Да. Затерлись все буквы до дыр, но домой привез. Матери вернул.
Я перешел на вы, даже не заметив этого. Петрович припер меня своей "исповедью о вере". Как можно говорить о вере и грешить? Не раз, не два, а ежедневно! Я не находил для себя ответа, успокаивая свое второе я общей фразой: "Так все живут. Значит так надо". Спиноза, конечно, задал бы новый вопрос: "Кому? Кому, надо?"
- Владимир Петрович давайте сделаем вывод из нашего разговора.
- Зачем?
- Мы весь вечер вели беседу, даже спорили. Что вы хотите сказать в заключении, - я боялся, что Спиноза замолчит, или уйдет от ответа, как часто делал. - По вашему убеждению все люди безбожники кроме тех, кто служит Богу - монахов.
- Почему?
- Вы битый час пытаетесь мне это доказать.
- Священники тоже грешат.
- Тогда выходит, верующих нет совсем, по вашему убеждению. Все люди прикрываются верой, как партбилетом КПСС раньше.
- О, как! - Спиноза снова встал, закурил. - Мы, Николай, беседуем с тобой, мнение свое высказываем. А ты меня и в еретики записал, и вывод за меня сделал. Я говорил, и буду говорить: "Вера начинается с исполнения заповедей, а не цены креста на твоей шее".
- Петрович, мы сложную тему затронули для своей беседы. Вера для человека главное. Верой человек отличается от животного.
- Согласен, - впервые за вечер не оспорил мои слова Спиноза, - Я тоже это тебе доказываю. Только у нас немного разные ответы на один и тот же вопрос.
- Да уж! Разные, - я развел руками, - В споре рождается истина!
- Не соглашусь. Вера не тот случай, где нужно искать истину. Вера должна быть одна. Она либо есть, либо ее нет. Истину часто подстраивают под себя те, кто имеет такую возможность, так, как выгодно им. В храм надо ходить прощение у Бога просить за свои поступки, у нас чаще у Бога просят, словно у чиновника; "Дай, господи". Если некому помочь на земле остается только Бог.
- И это ты знаешь, Петрович!
- Знаю. Живу давно. Не серчай, если обидел. Пошли спать, за полночь давно, завтра рано встаем.
Уже в дверях своей спальни хозяин остановился, не поворачивая голову, глухо проговорил:
- Дом Евдокия моя попросила осветить, когда уже встать не могла. Я не против был, конечно, только думал, имею на это право? Грехов много накопилось за восемь десятков лет. Можно меня простить?
Спиноза скрылся в черном квадрате двери.
- Петрович. Как думаешь, поймаем завтра?
Я задал дежурный вопрос, чтобы снять напряжение серьезного разговора, повисшее в теплом воздухе гостеприимного дома. После обычной для Спинозы паузы старик ответил уже лежа на кровати: