В первый день прошли немного. Выдвинулись поздно, после обеда, да и с пришлыми уговоры свести требуется. Так что, как только солнышко за верхушки ёлок зацепилось, объявил ночевку. Слегка стемнело и в мой шатер пришли рыцари, что над копьями свой баннер держут, Твердило со своими пятидесяцкими, старшие над жандармами городскими и механикус. Во первых словах со всех чужих клятву взял, о подчинении полном и беспрекословном. Жандармы городские, суть смерды разбогатевшие, дети старшин цеховых, одоспешены добре, ничего не скажу, но супратив рыцаря или жандарма нашего, сопля-соплей. Так те подчинение приняли как должное, бо неча им с хрюкотунским рылом в благородный ряд лезть. Твердило Отвердович бороду помял, глянул на меня искоса, потом на пестуна моего - пристально, чегой-то про себя решил и слово дал крепкое, пятидесятники его, на старшого глядючи не мешкали и то слово своими поддержали. Ну механикус, скороговоркой стандартную формулу произнес и к кувшину потянулся, за что немедленно дядькой моим по рукам хлеснут был и на свое место притиснут. Правильно, не бражничать собрались. Потом про цвета сказал, тут после клятвы легко прошло, только где теперь на всю ораву котт напастись? Порешили, что пока синие лоскуты к плечу пришпилят, а как до обжитых мест доберемся, то уж тогда и покровы для всех сладим. После о грядущей службе сказал, что нелегкая будет, но важна вельми. Что если придется, то косьми ложиться будем, но по дороге прямоезжей супостата вбок заглавному войску не пропустим. То с понимание принято было, знали что не на симпозиум с плясунами посланы. В оконцовке про добычу поговорили - как, кому и что полагается, что из добычи увечным отойдет, сколько семьям живота лишившихся дано будет. Это все по заветам отцов решали и споров особых не было, только механикус влез с правом своим - лучших мастеровых отбирать и диковины рукотворные под себя иметь. В том поспорили, но не до драки и сговорились к общему удовольствию. Говорили еще как коней пасти-поить, бо табун с нами идет, не приведи Илагон-мрачный, считай каждый вой одвуконь, а рыцари многие по два заводных держат и боевой один. С литвинами припасом делиться надо, они с собой только во вьюках везут, чего серьезного хватишься, а у них нетути. Тут уж спрос с них маленький, поселенцы недавние, чего уж, первый поход в полюдье почитай за пять лет, поиздержались. Хорошо хоть луки добрые, трехслойные, по животу жилой проклеены, по спине костью крепленые, да стрел тяжелых с наконечниками железными, тех - связками. В остальном чухна-чухной, ни брони толком, ни оголовья, ну да Илагон-щедрый даст, все будет. Механикус порадовал, кузня у него с собой - колесная, ежели кого подковать да поправить, то вмиг сделают, он же оказывается и коновал и людей иглой подлатать может, травы знает. Так посмотришь, золотой человек, но пьет собака как лошадь, хотя то дело тоже поправимое, в походе его дядька под свою руку взял, а у дядьки-пестуна не забалуешь. Долго еще сидели, дела важные обговаривая, заполночь уже расходиться стали, устал я непомерно, легче сутки напролет скакать, чем с войсковыми мужами балы точить. Только шулюма похлебал, как кто-то в шатер просится, а паж его не пускает, потом ко мне заглянул и сказал мол человек герцогини, разговор имеет. Тьфу-ты напасть, проси уж. Вошел вьюнош тонкий, судя по облику, присмотрелся, так это ублюдок эльфийский с волосами прямыми да белыми! Вошел и тубус с герцогской печатью протягивает. Что-то вокруг государя больно много этой сволочи вертится, да и государыня оказывается, того этого. Ну ладно, открываю тубус, а там пергаментов понакручено, страсть. Первый в свертке - самый малый, всего о трех словах: ЭТОМУ ЧЕЛОВЕКУ ВЕРЬ, дальше пошли чертежи земли восточной, да разные, да подробные, у меня с непривычки аж в глазах зарябило. Последним список был где какой брод искать, где меж гор путь тайный есть, да с указкой, мол тока пешему или телега пройти может. Видать по всему не зря эльфийский пень свой бетель жует, такое мы люди сразу не измыслим. Ну герцогинюшка, ну лебедушка, возвернусь в ноги кланяться буду пока спина не отсохнет! Инда ладно, смотрю на посланника, тот стоит, как аршин проглотил, пока я пергаментами восхищался, так он похоже с ноги на ногу не перемялся. Хорошую школу видать прошел.
- Ты кто?
- Я Тень.
Та-ак, ясно. Сталкивался уже с такими, когда Полесье насквозь шли, так они поперед нас скользили, высматривая и вынюхивая. Полезные людишки, но никто их не любит, бо полукровки все через одного, да непонятны очень. Когда Тени в лагере, то вои похлебку есть опасаются, мало ли, похлебаешь и не проснешься, бывали случаи.
- Зачем здесь?
- Войско вести-оберегать. Дорогу указывать. За супостатом следить.
Тень не говоря ни слова, повернулся и вышел вон. Ни тебе "здрасьте" ни тебе "до свидания". Тень он тень и есть, ни какой куртуазности, ни вежества. Одно слово - ублюдок.
Поход пошел своим чередом, двигались ходко, путь хорошо проторен, телеги не ломаются, лошаденки трусЯт помаленьку, за день лиг по двенадцать, тринадцать одолевали. Я все спешил, была думка раньше слухов до прохода в холмах добраться, по которому прямой путь меж восточной провинцией и нашим герцогством есть. Однако человек предполагает, а Илагон-глумливый располагает. В вечер четвертого дня нарочный от Тени прискакал, занят проход. Ле Тоффель, злоумышленный уже там, явно с намерением нас далее не пропустить. Что ж, вот и наша война начинается. К обеду пятого дня, поднялись мы в холмы и путь торный привел к проходу - две горушки крутые, склоны диким крыжовником поросли, а по середке русло подсохшей речушки, вот и весь путь, где протиснуться можно, шириной шагов в двести. Там то и стоят наемники, хитро стояли, мне с таким раньше сталкиваться не приходилось. Я чего думал, что как наши лесовики, щитами закроются и построятся стеной, "деревца" вперед выставив. Ан нет, все как-то не так, все с подвывертом, при том подвыверт этот опасен как Илагон-взбесившийся.
Пока я стоял и пялился, в окружении первой полусотни литвинов, подтянулись - пестун, в обозе не усидевший, да Твердило, дозоры во все стороны гонявший. Дядька из под ладони посмотрел, проворчал, что ни беса не видно и отъехал куст зеленый рубить, чуть погодя вернулся, нацепил куст на мой лэнс и сказал:
- Чего застыли, давай ближе смотреть будем. Твердило Отвердович, труби давай.
Воевода напыжившись, задудел в охотничий рог, я задрал куст повыше и мы тронулись. Не доезжая одного поприща встали, теперь видно было несравненно лучше. Строй не был единым, а как бы отдельными квадратами, как потом узнал - ротами. Первый ряд хоронился за щитами прямоугольными, видать на колене сидели, только шишаки видны и длиннющие копья, пока к земле опущенные, следующие ряды в рост стояли, одоспешенные все и их копья в небо смотрели, лес копий и до-олгие, ярдов по пять, шесть. На некоторых значки вились цветастые. В глубине (а сколько в той глубине рядов, один Илагон-одноглазый ведает) были видны пики с квадратными баннерами и алебарды фасонные. Меж ротами были проходы неширокие, в которых стрелки арбалетные замерли. Арбалеты по всему взведенные и на нас направлены. М-да, если стрельнут, то пожалуй здесь и положат, у некоторых механизмы громоздкие в руках были. Как в трактате "О войнах" написано - фортеция, только живая, пожалуй мы если хоругвью на них помчимся, то до пик этих страхолюдных только половина доскачет, доскачет да и ляжет вся копьями проколотая и алебардами порубленная. Твердило задудел еще и правильно, стоять дольше резону не было. Тут на вызов ответили, труба мелодичная, звучит с переливами, да чисто как! Посередке стрелки раздвинулись и три всадника к нам направились, шагом медленным.
Я воюю два раза по пять лет без малого и всегда себя чувствовал богато одоспешенным, даже когда новиком был, а тут... Тут я себя деревенщиной почувствовал в своей кольчуге с досками и шлеме на горшок похожем. Те доспехи, что на всадниках были, только герцогу нашему доступные, такие с далекого юга привозят, да еще новомодные, зачерненые матово! Только услышал, как Твердило рядом обижено вздохнул, уж ему-то в коже домомятой с старым ржавьем поверх, завидно по черному. Всадники не доезжая шагов двадцать, встали и разом подняли забрала только перья невиданные на шлемах качнулись, Отвердович аж зубами скрипнул.
- Ты ле Тоффель, наемник?
- Да, а ты кто?
- Я Лонгобрад, барон.
- Зачем ты здесь, барон?
- Хочу взять провинцию. Ты ведь наемник, тебе платят, уходи и я дам вдвое больше.
В ответ раздался каркающий смех.
- Когда "Бирюки" берут кондотту, во всей земле нет столько серебра, чтоб перекупить нас. Я тебе дам совет барон, повернись и скачи в свои леса, драть кикимор болотных, здесь тебя ничего не ждет, кроме смерти. Скачи барон, скачи.
Всадники разом повернулись и шагом медленным двинулись обратно. Мы постояли и тоже поехали восвояси. Я чувствовал себя так, будто меня, как щена бессмысленного мордой в свою лужу ткнули.
Рыли все, от последнего обозника до воеводы с хорунжим, иначе рыцарей не заставишь, "не вместно" им. Твердило на голову ниже меня, вешу я стоун и четверть пуда, а воевода стоун и еще четверть стоуна, руки у него как у меня ноги, а ноги как потолочные балки в замке, голова как котел, если бы я не знал, что такого не бывает, то думал, что он наполовину орк. Копал Отвердович железным, круглым щитом, каждый раз загребая по полведра земли. Мы строили укрепленный лагерь, как у легионов в седую старину, в полулиге от прохода, где недвижно стояли наемники. Прямо на глазах поднимался земляной прямоугольник, валы достигли моего роста, новики привезли из ближайшего леска колья и сейчас вязали рогатки. Вспомнилось, как когда-то давно, такой же лагерь возвел полеский князь загнав герцогское войско в болото. Где сейчас тот князь? Давно сгнил во сырой земле, а герцог станет королем, когда я подведу это провинцию под его руку, вот только лагерь достроим. Шатры и палатки ставили уже в сумерках, все заморились как мерины на пахоте. Поесть удалось глубокой ночью и пока мы шумели у костров, обоз снялся и пестун увел его на юг. У нас осталось лишь семь пустых телег.
Утром, если бы воители прошлого посмотрели с облаков на это поле, то они бы остались довольны, мы проводили экзерсисы. Рыцарские копья уставив лэнсы неслись на замершую пехоту "Бирюков", между ними сновали кметы литвинов, но и те и другие не доскакав поприще, резко сворачивали. Только лучшие стрелки , проскочив чуть дальше, задирали луки почти к небу и пускали стрелу по красивой дуге. Арбалетчики невпопад отвечали, убитых у обеих сторон почти не было, но у нас появились пораненые лошадки, двух из них отправили в котел, а игрища продолжались. Венцом всего было построение всех латных одним клином и неторопливый разгон в сторону судорожно опущенных копий и пик. Думается там точно кто-то обгадился, инда дерьмецом пахнуло знатно. Клин тяжело разгонялся вверх по склону и повинуясь гнусавому звуку рога плавно завернул влево, потом еще раз и начал останавливаться. Интересно, что обо мне думал этот ле Тоффель? Как только солнце коснулось верхушек холмов, все конное воинство направилось в укрепленный лагерь и вскорости до слуха все еще стоявших в строю наемников донеслись веселые песни, войско изволило кушать и отдыхать. Стемнело, пехотинцы разожгли цепь костров и поротно оттягивались назад, оставив лишь пикеты с собаками, мы же потихоньку утихомиривались, отправляясь на боковую, косяки стреноженных коней мирно объедали дальний луг, трещали цикады. Так было почти до полуночи, когда из лагеря гуськом потянулись серые тени, сгибаясь под тюками, в которых иногда побрякивали доспехи и седлами со сбруей, почти без скрипа, на руках выкатили телеги с частью шатров и палаток, часть пришлось бросить. Мы ушли тихо, на той стороне не раздалось ни единого тявканья. В лагере оставалась полусотня свояка Твердилы с смешным прозвищем Охлюп, да Тень увел пятерых нарочных куда-то в холмы. В темноте седлать мешкотно, но сподобились и не долго не коротко, а пошли шагом сбивая колонну, где было поровней переходили на легкую рысь, потом снова шагом и так до рассвета. Привалились, сменили коней, пожевали сухого творогу, глотнули водички и снова в путь по следам обоза. По светлому скакать веселей и все чаще команда "рысью" подгоняла колонну. Вот так и добрались до "маяков" - двух городских жандармов, свернули налево, тут то чертежик показывал тропу "проезжую телегами". Дядька наверное два стимула сломал и весь голос сорвал, пока они здесь проехали, но ничего, только четыре поломанных воза стояли у тропы. Попетляв средь холмов, вышли на ковыльную равнину, вдалеке чернелся лесок и неторопливо трюхал обоз. Догнали, привалились, пожевали вяленного мяса, попили водички, сменили коней и дальше. Мы шли по огромной дуге перехватывая тракт и отрезая "Бирюкам" путь к дороге прямоезжей. Опять притомились знатно, в сумерках дал команду "ночуй", мужи кулями попадали с седел, сутки скакать, это вам не бабу тискать, терпение нужно. Под утро нас по богатырскому храпу нашел нарочный.
- Черные вести у меня.
- Говори как есть, но по порядку, с толком.
- Мы схоронились на холме, с подветренной стороны. Почти до обеда полусотня дядьки Охлюпа дурака валяла, стрелы пущщали, голые зады казали. Заводных лошадей поближе держали и все время подменивали.
- Только те чегой-то протумкали, пустили пять пятерок верхами, луков и самострелов у них нет, только сулицы. Пехотные чудно построились , живо так и скорым шагом вперед пошли. Наши к лагерю верховых подманивали, а как подманили, вперед кинулись, да куда там, больно кони у тех хороши. Ох, какие кони! Только двоих в спины сшибить смогли.
- Как пехотные построились?
- Говорю ж, чудно, вроде квадратом, а посередке дырка, там самострельщики кучей обретаются.
- Ясно, каре называется, про то трактаты пишут.
- Ну может и карей, я знаю? Только тех карей два, каждый по своей половине пересохшего русла, скорым шагом поспешает, пики вверх вздыбили. Верховые меж квадратов и проскочили, а Охлюп видать решил пешцов на зуб попробовать и взял правей, к дальним от нас, только не видел он, а мы предупредить не смогли, что под самым нашим холмом, дюжина пятерок проскочила, а на поводах у них парсуны.
- Врешь!
- Да чего врать-то? Дело ведь ратное. Сурьезное.
- Ладно, чего далее?
- Полусотня вбок карею нацелилась, а те как разом встанут! На колени разом "бух"! Самострельщики как разом пустят и многих у Охлюпа побили, да все больше лошадей. Те кто обезконили, за спину побратимов прыгнули и давай скакать к заводным коням. Только им навстречу, от заводных отрезая, те которые с парсунами мчатся. Наши за луки, те зверей спустили. Наши стрельнули, да неловко как-то, зверей совсем не задели, а конных может семерых ссадили. Тут парсуны до лошадей дорвались, нырк под брюхо, конь с копыт! Смешалось все, кто смог, те бежать кинулись, но большинство на месте крутятся, зверей выцеливают, тут и конные налетели, сулицы мечут. Парсуны за беглыми бросились, лошади от них не уйти, а наши безлашадные в круг встали, да ведь у них один меч на пятерых. Даже боя не было, сеть накинули и живьем повязали. Беглецов всех переловили, кони у них супротив наших, что молнии, да словив в бою живота лишили. Черная весть у меня для тебя Твердило Отвердович, нет у тебя родственника, он под сеткой той оказался. Знать смерть лютую принимать будет.
- Парсунов много побили?
- Нет, может трех, а может и меньше, далеко было, да и пылью все заволокло.
- Та-ак, дальше сказывай.
- Конные кругом посмотрели, видать следы прочли и назад заспешили. Мы тихонечко вослед двинулись, Тень оказывается уже тропку пробил, почти до их лагеря. Лагерь из возов состоит в круг поставленных, снялись быстро, почти как мы. Первый карей в колонну перестроился и по тракту на восток пошел, за ним обоз, за обозом второй. Конники с собаками вокруг шастают, так видать и нас учуяли. Слышим псы брешут все ближе, Тень мне сказал, чтоб мчался отрёконь по вашим следам, как догоню, все подробно доносить. Сам он других увел в сторону, что дальше было, то не ведаю.
- Хорошо, отдыхай пока. - Вестник, покачиваясь от усталости отошел и осел под ближайшим деревом.
- Какие кони, какие кони - и уснул.
- Ой Охлюпка, ой Охлюпка. Голова с дырой, зачем на пешцов кинулся, такую полусотню погубил! Ой Охлюпка. - Запричитал Твердило.
- Не блажи, умственный он муж, знал что за ними смотрят, вот и показал на что супротивник способен. Тризну мы по нему справим, такую как у вас заведено, с пленниками. Илагон-кровавый - хохотать будет. Верь мне. Только придумай, чего с собаками делать?
Передовой дозор банды наемников "Бирюки", из двух пятерок всадников, двигался ходко, но сторожко. Опытные вои спиной чуяли, за ними наблюдают, собаки тоже вели себя беспокойно, суетились, принюхивались. Большое поле, длинной в лигу, заканчивалось, тракт упирался в опушку, самое место для засады. Псы опустив носы припустили по тракту в лес, на окрики не реагировали, пришлось наддать следом. Псы начали повизгивать и понеслись махом, тракт резко вильнул и на открывшейся поляне скулила течная сука, привязанная к дереву. Головной всадник резко осадил лошадь и рванул дротик из колчана, поздно. Град стрел из близких кустов хлестал и по людям и по лошадям, дозор должен умереть быстро и без следов, совсем не дело когда из леса выбегает конь без наездника. На поляне весело кружилась "собачья свадьба".
Передовой дозор галопом исчез в лесу, значит все чисто. Головные - полусотня конных егерей, прошедшие череду войн в Империи и теперь занесенные на дикий Север, неспешно зарысили к опушке, до кустов осталось шагов двадцать, хорошо виден прохладный сумрак леса. Треск, хрип, прямо через ветки навстречу рвется лава неказистых, низкорослых лошадок. Над их большими головами с великоватыми ушами оскаленные рыла бородатых дикарей и плечи натянутых луков, тяжелые стрелы бьют почти в упор, развернуться и попытаться уйти удалось немногим, но и их достали в спину, стрелы летели больше чем на 200 шагов.
Ле Тоффель, сонно покачивался в седле, возглавляя первую баталию, рядом молча ехали драбанты и первый лейтенант. Дикий лесной барон, со своими животными инстинктами, три дня назад его обманул, ну он так думает, офицеры предполагали, что может варвары вернулись в свои болота, но это конечно не так. Захваченные кочевники, пытались молчать под пытками, но имеющий уши да услышит. Ле Тоффель услышал - они угрожали. Крутящиеся вокруг лазутчики, тоже неспроста. Вчера наконец затравили собаками двоих, одного пришлось убить, а второго, сильно погрызенного взяли живым, так этот отвратительный полуэльф (какая гадость), как только пришел в себя, сразу вцепился зубами в ворот своей зеленой куртки и сдох от эльфиячего яда, так и не захотев ничего рассказать. Хотя все ясно, варвары их обошли и сейчас готовят засаду. Может прямо вот в этом лесу. Нет, все-таки они недоумки, решили атаковать в чистом поле, где полно места для маневра, что ж, тем хуже для них. Его благородные предки в Тойфельбургском лесу уничтожили три имперских легиона, просто завалив дорогу деревьями, а эти хроник конечно же не читали и лезут на открытое место, это просто скучно. Смазка для длинных пик. Ле Тоффель посмотрел на лейтенанта, который косил на него оловянным глазом.
- Командуйте перестроение - и погнал коня в сторону второй баталии.
Задудел рог, протяжно, хрипло, значит все сладилось, значит и нам пора. Полянка, собачки крутятся, не обращая внимания на людей и лошадей стрелами утыканных. Опушка, парсуна та же, люди, лошади, белые оперенья стрел. Вдали Твердило своих перестраивает и черный квадрат каре, пиками ощетинился, что дальше, то не видно, пыль столбом. Пора и нам построиться. Первый ряд - три рыцаря, второй - пять, третий семь, а дальше широкой колонною. Подвожу весь строй так, чтобы в угол бить. Ну Твердилушко, починай давай.
Кметы литвинские встали в колонну по двое и растянулись почти на два раза по пятьсот шагов, рядом с ними каре, где одна сторона квадрата, шагов сорок, сорок пять, казалось недоразумением, смертельно опасным недоразумением. Как удав лесной, колонна конная на каре бросилась и петлю смертельную вкруг его сплела. Только всадники приблизились на шестьдесят шагов, два черных рыцаря, что внутри стоят, разом гаркнули. Пикинеры с алебардщиками, на колено дружно бухнулись, арбалетчики вместе стрельнули. Только то вам не Охлюпку бить, туча стрел в ответ солнце застила, застучали стрелы тяжкие, словно град весной, словно град весной но убийственный и свалились самострельщики как подкошенные, вместе с ними оба рыцаря, что коней своих потеряли враз. Закричали алебардщики, алебрдщики в спину битые, тем что стрелами вперелет пришлось. Покрутился змей, да и встал на раз, больше ведь ни кто, не стрелял в ответ.
Ну Твердило, ну мастер! Не зря вчера полночи под елкой сидели, палочками на земле полоски рисовали. Теперь наш черед.
Угол каре ощетинился пиками, первый ряд на колено сел, их из-за щитов и не видно совсем, только шлемы торчат. Три следующих ряда из одоспешенных вглухую, у многих шлемы с личинами, пики двумя руками держат, попеременно, на левую сторону и на правую. Да-а, это вам не лесовики, судари мои, это вам не "деревца" упертые. Это как фалангиты древности, строй непрошибаемый. Дальше должны алебардщики стоять, чтоб рубить в пиках застрявших, но их стрелами крепко проредили, там доспехи не полные были, еще дальше были пикинеры снова, но именно "были", доспехов на них почитай, что и не было, вот их в спины-то и побили насмерть. Кметы кольцо разорвали, открыв для нас проход, подъехали шагов на тридцать и бьют выборочно, над каре стоит свист и жужжание. Иногда стрелами уязвленные орать начинают. Справа ле Манн своих новиков в колонну строит, видны арбалеты заряженные. По бокам от меня Дохлая Рыба и барон ле Хитт по прозвищу "Череп", сзади рыцари подпирают, коней горячат, к удару готовятся. Ну, Илагон-бешеный улыбнись нам! Ле Манн руку поднял, готовы значит, в ответ я лэнс опустил. Начинаем!
Я своих шагом тронул, а новики на рысях пошли, к пикам близко держатся, шагов пять, арбалеты захлопали, только видно как пики падают. Ну и мы на рысь, а потом в галоп, пред нами уже не частокол стоит, просто рощица. Конь подо мной к таким делам обученный, слегка грудью повел и жало копья на нагрудник принял, отлетело копье вверх и в сторону. Тут и я, сам достать могу, лэнсом в голову, лэнсом в голову как в арбуз попал, раскололся арбуз только брызнуло. Вот второй с копьем, в бок нацелился, в бок нацелился но не ловко так, соскочило копье по доске стальной, ну а лэнс ему, во плечо попал, оторвал плечо как и не было. Алебарда летит, не сдержать удар, не сдержать удар - уклоняюся. Рыба Дохлая, скорый на руку, зарубил мечом алебардщика. Проскочили строй, как сквозь масло прошли, раскидали всех будто тряпошных, но стоять нельзя, сзади рыцари, сзади рыцари напирают все, и скачу вперед как помешенный. В спины бью копьём, застревает копьё, я за меч тогда, порублю вас всех, но рубить уже не приходится, разбежались пешцы, испугалися!
Вокруг кипела сеча, потерявших строй наемников рубили нещадно и наши и литвины, конечно те у кого мечи были, у кого не было схватились за волосяные арканы, по всему полю скачут всадники волоча за собой человеков. Знать будет кого на тризне вслед павшим отправить! Конь захрипел, наконечник пики, соскользнув с нагрудника, зацепил шею, рана не глубокая но кровит сильно, как бы жилу не задело. Кручусь на месте, все пажи мои в рубке, не дозовешься. Ан нет, мальчонка стремянной в стороне стоял, с запасным конем, увидал, что кручусь и коня ведет. То не просто конь, то любимец мой, зовут Бурый, ну а ласково Бурушка-ладушка. Пересаживаюсь. Доспехов на Буром нет, только синяя попона, да "бастард" к седлу приторочен.
- Рану перейми, смотри чтоб кровью не истек, как только кто из жандармов освободится, ему покажешь.
- Будет сделано, ваша милость.
Осматриваюсь. С первым каре все кончено, второе на помощь шло, во фланг видать ударить хотели, да не ожидали, что все так быстро будет. Остановились, по бокам их конники с сулицами клубятся. Надо своих собирать. Загудел в маленький рожок. Вскоре баннер-прапорщик подскакал, встал рядом. Паж мой, окровавленный меч ни как в ножны не кинет, справился, в большой рог взревел. Жандармы мои и городские пристраиваются. Повел шагом. Вторая баталия, боя не принимает, пятится, вот развернулись и почти бегом к лесу двинулись, егеря им спину прикрывают, эх, бить надо! Тведило как раненый Тур ревет. Во ругается, заслушаешься. Его люди неохотно бросают обирать трупы (дорвались до железа, как дитяти до свистулек), потихоньку подтягиваются, собираясь оприч рыцарей. Пошли! Зарысили без особого строя, широкой лавой. По правую руку мелькают брошенные на тракте возы. Егеря от нас, что зайцы от борзых, действительно кони у них дивные, таких и у наших рыцарей нет. В галоп! Что за притча? Осаживай!!! Поднимаю Бурого на дыбы, скачущие рядом тоже, лава не сразу, но останавливается. Вовремя! Гуляй город, всплывает не раз читанное слово - "Вагенбург", сподобился теперь увидеть своими глазами. Значит пока мы первую баталию в лапшу рубили, ле Тоффель время зря не терял, возы в круг поставил. Последние конные егеря вовнутрь заскочили и телегу за ними задвинули. Внутри от народу черным-черно, на возах внешние стенки, чем-то надставляют, на других просто щиты ставят. Арбалетчики суетятся, рядом болт свистнул, кто-то вскрикнул. Та-ак, подальше отъезжать надо. Отъехали. Тянусь потылицу почухать, латная перчатка на шлем натыкается. Появился Твердило Отвердович, морда озабоченная, у меня под шлемом наверно тоже.
- В колонну строимся, твои впереди и сзади, обойдем по большому кругу, пусть все посмотрят, с чем дело имать придется.
Совершили круг, впечатлились. Твердыня. С налету не взять. Осаждать придется. Терпеть не могу, хуже чем в осаде сидеть, хотя в осаде тоже не сладко. Слышу гогот сзади. О дядька, вовремя, может он чего подскажет?
- Обоз скоро подойдет, я вперед поскакал, больно любопытно как у вас дела.
А вы значит опять дело профукали? Супративнику время на обустройство дали? Твердило Отвердович, ты же муж с разумением, ты-то куда смотрел?
Твердило только глаза опустил и руками виновато развел, вроде "Звиняйте господа, обмишулился". Дядька в сердцах аж плюнул. От дальнейших укоров нас спас звук трубы, телеги раздвинулись и в прем выехал ... здоровенный орк на огромном сквигге. Илагон-потрясатель, ЭТО-ТО здесь откуда?!
Твердило как орка увидел, аж взрыкнул и конька своего вперед послал, еле успел за плечо его поймать.
- Стой воевода! Не твое это дело! - Бо ярый только плечом крутнул, моя рука отлетела как веревочная.
- Стоять! Клятву вспомни о подчинении беспрекословном!
Полутысячник если б смог, во мне взглядом дырку прожог, но неохотно вернулся взад. Тут уж меня по другому плечу, дружески хлопнули, хорошо что латный наплечник есть, а то б плечо отвалилось. Дохлая Рыба, вместе с конем на месте приплясывают, как отроки сильно писать хотящие.
- Он мой - утвердительно сказал барон.
- Твой - подтвердил я.
К барону подлетел паж и помог снять синюю котту, потом подал новенький лэнс, запаслив Рыба, мой то где-то в трупе торчит. Тоже подзываю пажа.
- Обоз сзади, гони намётом, возьми мой самый большой лэнс, шлем барбют и мухой обратно. Давай!
Дохлая Рыба торжественно выехал вперед и отсалютовал копьем орку, потом представился, все честь по чести, куртуазно вельми. Это правильно он, хоть и нелюдь, а супративник стоит, не уважить - себя уронить. Орк рыкнул чегой-то в ответ и поднял... нет, это был не лэнс и не пика, скорее рогатина, с такой на гризли-шатуна ходить хорошо. Толстенная, вся железом окованная, подток немногим короче жала, но на мой вкус для боя верхом коротковата. Вообще орчище весь в железе был, причем толстенном, шлем у него правда полуоткрытый и без забрала. Сквигг тоже одоспешен до передних ног, дальше вроде кожаная попона. Глянул на вагенбург, там на возах висят чуть ли не гроздьями, всем на такое зрелище полюбоваться охота. Поединщики разъехались, тут-то орк и представился:
- Я великий Миах-Хаш, пожиратель хумансов, я сегодня всех вас пожру, а пожравши всех, отблюю назад. Сквигга мой, целый день не ел, ну и он сейчас пожует человеченки!
Барон не тратя слов даром, дал шпоры коню и опустив лэнс погнал на орка. Тот, как бы с ленцой, держа рогатину на отлете, навстречу двинулся. Как осталось меж них, промежуток малой, сквигг вильнул стороной, тем хозяина спас, от удара в живот, и коня зацепил за брюшины испод. Клык железом оббит, распорол конский круп и на землю упал располосанный труп.
Дохлая Рыба вылетел из седла, перевернулся несколько раз и остался лежать на измятой траве. Орк не спеша поворотил свою чудовищную скотину, перехватил рогатину двумя руками и зарысил к человеку, поравнявшись, вогнал оружие в спину лежавшего. Остановился, по бабьи, закинув ногу вперед, слез. Рыцарь был еще жив, его ноги судорожно скребли по земле, а голова дергалась. Нелюдь вытащил, что-то похожее на мизерикордию, подошел, присел и ткнул тонкое лезвие куда-то под шлем, барон перестал биться. Орк облизнул дымящийся от свежей крови клинок. Встал и наступив на человеческую спину и с усилием выдернул рогатину, поднял ее верх и проревел:
- Я, Миах-Хаш! Кто еще хочет смерти?! Мой сквигга голоден! Вы все еда! Идите ко мне!
Рыцари за моей спиной загудели.
- Стоять! Он мой! - и я послал Бурого вперед. Вдалеке мелькал паж с волосинкой лэнса над головой. Отстегнул шлем, и спешился. Рассказал Бурому, как себя вести, чтобы сквигг его не поранил. Бурый покивал в ответ и скребанул копытом, торопя меня. Подскакал паж на взмыленном коне, соскочил, помог с барбютом и передал лэнс. Ну что ж, теперь я готов. Орк стоял оперевшись на рогатину, сквигг отрывал куски от конской туши.
- Нелюдь, больше ты ни кого не убьешь, а твоего поросенка скормят собакам.
Орк промолчал. Разъехались, Бурушку шпорить не надо, он и сам лучше меня знает что делать. Кабан вильнул, конь закинул круп, клык зацепил только длинный, ухоженный хвост, я не достал копьем чудище. Промчались мимо, разворачиваю, нелюдь уже готов, поворотливая у него скотина. Вот теперь схлестнемся! Опять сквигг вильнул, Бурый взял правей, лэнс скребанул по свинскому боку, разъехались. Кабан раскидав кишки на пол поля, бился в судорогах, орк копошился недалеко, пытаясь встать. Я сейчас могу наколоть его так же, как он несчастного Рыбу, но мне этого было мало. Подъехал, постучал лэнсом по железному шлему, вроде как "Есть кто дома?" Людоед шарахнулся.
- Что нелюдь, страшно? - тот оскалился и заозирался в поисках рогатины. Я не спеша спешился и отцепил бастарда. Орчище уже крепко стоя на ногах, рванулся к сквиггу, через мгновение у него в руках была секира. Сошлись. Он был очень силен и не по человечески ловок, лезвие топора иногда сливалось в сверкающий круг, угрожая то голове, то ногам, орк напирал. Я тоже взвинчивал темп, иногда отводя удары на доспех. Попробовал перерубить топорище, но это было не дерево, меч искрил и соскальзывал. Зацепил людоеда за кисть, тот слегка сдал назад, показал удар в голову, враг отразил топорищем и контратаковал. Я поднырнул под удар и перехватив бастард за лезвие, вогнал снизу под подбородок. Все замерло, орк сделав пол шага назад, рухнул замертво.
Все наше воинство ревело и выло. Конные и спешенные потрясали оружием, на возах гуляй-города подавленно молчали. Я шагал закинув бастарда на плечо и ведя коня в поводу. В открытый шлем приятно дул ветерок, охлаждая разгоряченное лицо. Навстречу вышел дядька-пестун, посмотрел на меня внимательно и пал на одно колено. Воины замолчали. Потом стоявшие в первых рядах мои пажи и жандармы повторили его движение, следом на колено встал Твердило, за ним кметы, кто сидел верхами преклонили лэнсы и мечи. Я скосил глаза вниз, так и есть, борода посинела, вот почему я летал вокруг вражины, словно легкий пух. Надо было что-то сказать, но слов не было. Я поднял бастарда к небу двумя руками и взревел, ответом был такой рык, что казалось облака падут на землю.
Позади шумел разбиваемый лагерь, скрипели возы, ржали кони, вокруг вагенбурга крутились конные разъезды. Продолжался бесконечный день.
- Чего делать будем?
- А чего делать? Воды у них нет, посидят день - другой и зеленый куст поднимут. - Непривычно легкомысленно ответил пестун, - Думай куда потом всю ораву деть. Отпускать их нельзя, разнесут всю провинцию, даже если мы отберем их оружие. Там два раза по пятьсот крепких воинов.
- Твердило Отвердович, ты что думаешь?
- Силой лагерь брать, то людей терять, а ведь нам еще на дорогу идти и ни пешему, ни конному проходу не дать. Поберечь людишек надо. Может миром с ле Тоффелем договориться? Слово с них взять и пусть бредут восвояси.
Сзади раздался пьяненький голос.
- Ты чего барон кручинишься? Может я чем горю помочь смогу?
За спиной стоял механикус, хвативший хмельного и теперь ему сам Илагон был не брат.
- Чем ты поможешь, пропойца? Тут дела воинские, ты иди вон, коней ковать, да мечи точить, благо их теперь есть у каждого.
- Зря ты так, от ворот поворот, может есть у меня чем врагов побить.
- Не хочу я сидеть, осаждать, а на штурм идти то людей терять. Дядька прав поди, что без воды им не высидеть, но Илагон глумлив и хоть сегодня наш верх, то назавтра может будет не так.
- Ну тогда барон, ты мне прикажи и до ночи всех сожгу как клопов.
- Ты бы лучше пошел и проспался, чем языком молоть, а не то батогов отведаешь.
- Не серчай господин, я не пьяный сейчас, только выпимши. И не вру совсем и не хвастаюсь, на возах у меня есть эльфийский огонь и ежели прикажешь, то еще до ночи он падет на голову наемников.
Мы опешили, про эльфийский огонь слыхали все, более страшного оружия в Илаале не было. Как написано в людских хрониках им сжигали целые города, потушить его было нельзя, чем больше воды льешь, тем сильней горит. Секрет считался давно утерянным, во всяком случае последние битвы Старой Империи и эльфов обходились без него, а тут какой-то пьяный механикус говорит что у него есть легендарное оружие прошлого. У него значит есть, а герцог идя на битву тяжелую такого не имеет. Или имеет?
- Нет, герцог про то даже не ведает, эльф Сарториус, показав старые манускрипты приказал повторить древний секрет и денег дал на все нужное. Я старался, но ни чего не выходило, огонь горел, но его можно было потушить водой и пламя было слабое. Только три терции назад у южного купца купил один ингредиент, похожий на тот, что был в манускрипте, добавил и все получилось. Сразу старому эльфу ничего не сказал, бо уже не раз опростоволосился. Наготовил пять бочек, проверял из всех - получается. Тут поход, эльфу некогда, а в последний момент мне сказали идти с тобой, ну вот я четыре бочки захватил, думал что непременно пригодится. Так что прикажи барон и еще до ночи мы спалим этот клоповник.
- Что тут сказать? Давай механикус, жги. Если получится, то проси у меня чего хочешь, ну а если все пьяное бахвальство, то получишь горячих и на долю в добыче можешь не рассчитывать.
Только дело появилось, так все засуетились как ошпаренные, солнце уже зенит перевалило. Дядька мехи собрал и три воза в лес за водой послал, Твердило щиты и доспехи к своим кметам примеривал, да мальчонок стрелы собирать погнал. Механикус возы рассупонивал. Один так вовсе разбирать почал, днище вынули, борта надставили, за передние колеса, те что малые, вожжи кожаные привязали. На облучок голову медную драконью взгромоздили, с языком длинным, да трубчатым, на языке том чашка бронзовая. Голова людей что за ней стоят щитом крепким запрятала. К дракону тому трубки медные и по шву спаянные мостить почли, трубки те к механизму хитрому присупонили. Голова драконья понемногу могла смотреть в стороны. Тут телеги с водой пришли, той воды в бочку налили, а наверх механизм с коромыслами припсотили. Подмастерья вовнутрь воза влезли и вчетвером коромысло качать начали, механикус на облучке встал за щитом драконовым. Из языка трубчатого как вода забрызжет, да шагов на двадцать, мальчонки побежали плюхаться. Только механикус словом черным стал подмастерьев ругать, из трубок, что членились везде, вода фонтанчиками цвыркала. Начали смолой и тряпками те фонтаны смирять. Потом снова из головы брызгали, получалось подальше теперь, поигрались еще и вода кончилась. Я совсем уж собрался механикусу батогов давать, ведь не может быть что вода горит и сжигает все на своем пути. Тут открыли бочонок что на ведер пять, внутри кисель жидкий был и дух с него пошел... ну в общем крепкий дух. Из бочонка кисель в бочку, что на возу стоит перелили, да механизм с коромыслами снова сверху припсотили. Из баклажки малой маханикус зелья налил в бронзовую чашку, что на языке трубчатом, да и зелье то подпалил. Сам бегом за щит оголовный побежал - прятаться, всем сказал чтоб уходили подальше и обережено чтоб. Подмастерья качать почли, а из языка как взрыкнет и как фахнет, да еще, да еще и кончилось, только огонек язык облизывает. Там где огонь упал, все горело еще и земля плавилась. Тот огонь из ведра заливать почли, ну а он еще пуще горит и дымом черным окутывается. Вот каков он Эльфийский Огонь! Тут пропойца наш к огню подбежал и давай его землей закидывать, так огонь затих и пропал вконец.
Ну механикус, ну выдумщик! Не соврал он мне, знать теперь пора к вагенбургу идти, пока солнышко не закатывается.
Внутрь воза залезли восемь подмастерьев и той воз изнутри толкать начали, воз по тракту пошел себе ни шатко, ни валко, маханикус за вожжи дергает и колеса передние поворачивает. Все кто в возе были, тех не видно совсем по тому что борта дюймовыми досками надстроены, кажется буд-то воз едет сам по себе , вот притча диковинная. Вокруг воза собрались людишки обозные и толкать начали, чтоб быстрее шел. По бокам от воза с обеих сторон Твердило поставил своих людей попарно. Один несет пехотный щит, другой будет стрелять из лука под прикрытием. Тех щитов было ровным счетом сто шестьдесят и пять, значит и пар было столько же. Позади стрелков двумя группами ехали рыцари, слева ватагу вел я, справа барон "Череп". Как до телег вагенбурга осталось поприще, рыцари встали, а остальные вперед пошли, но тут арбалетные болты начали посвистывать, людишки обозные спужались вельми и толпой назад побежали. Теперь воз защищенный еле полз, но полз все равно. Щитоносцы с лучниками встали и отвечали стрелами, хотя похоже без толку, арбалетчики добре хоронились за досками. Воз теперь полз один, только чудилось как по нему болты стучат, а пробить не могут, как не пыжатся. Подошел огнеструй к гуляй-городу шагов на двадцать, встал, было слышно как механизм коромысловый застучал и тут как шваркнет, как фахнет, как пальнет! Только вой человеческий, тех кто сгорает заживо над полем встал! Огнеструй головой драконьей повел и другую телегу огнем окатил, потом следующую. Три телеги горели и за ними внутри еще что-то заполыхало. Дракон повернулся на другую сторону и опять огнем плюнул и еще и еще. Часть защищенного лагеря превратилась в подножие трона Илагонова, что огненными языками облизыван. Воз пополз обратно, видать кисель эльфийский кончился. Стрелки напротив поближе подошли и стрелы наобум закидывают, если там кто затеял тушить, пусть скорее одумается. Огнеструй вблизи был похож на ежа, только вместо иголок болты арбалетные, а механикус с подмастерьями, те целехоньки, правда заморены.
- Отдыхайте пока, может скоро опять понадобитесь.
Стрелять от вагенбурга прекратили совсем, видно спужались да попрятались. Пока там все в ум не пришли, две тройки лошадей не горящие телеги растаскивали. В глубине гуляй-города стала видна стена щитов и пики на нас уставленные. Ле Тоффель готовился продать их жизни подороже. Нет, ну каков упрямец. По всему видать придется их опять огнем палить. Только времени совсем мало есть, солнце низко стоит, скоро темнеть начнет, а в темноте от отчаяния могут наемники беды наделать. Подъехали Твердило и пестун, совет держать, как нам до сумерек дело сладить. Пока механикус своего дракона эльфийским киселем поил, пока спешенные литвины на отбитых возах устраивались, рыцари два пеших клина готовили, в тесноте лагеря на коне не развернуться. Конные разъезды между лагерем и лесом наконец все мечи получили, если пешцы бежать кинутся, то их рубить беспощадно надо. Ну вроде все приготовлено. Телеги, которые эльфийским огнем были облиты, сгорели почти дотла, земля вокруг них дымилась черная, знать огнеструй вести чуть сбоку надобно. Рыцари да городские жандармы помогали воз стороной тащить, кроме них никто таких лат не имел, чтобы болт не прошиб насквозь. Завели мы дракона уже вовнутрь, оставалось шагов пятьдесят до баталии, тут труба трубит, звонко так и переливчато. Если опять поединок, то знать наемники на хитрость пустились, до темноты время выгадывают. Ан нет, рыцарь пешком идет, зеленой веткой помахивает. Выхожу навстречу, за спиной Твердило Отвердович зло сопит, видать ни как тех доспехов южных с перьями забыть не может. В этот раз ле Тоффель забрала не опускал и личность его была видна сразу же.
- Благородный барон, хотел бы с вами обговорить условия почетной капитуляции.
- Условие одно, сдавайтесь на милость победителя, иначе всех сожжем, а кого не сожжем, тех в лапшу порубим. Выхода у вас нет.
- Барон Лонгобрад, вам знакомо понятие "Победа Тирра"? Вы понимаете о чем я, конечно этой ночи нам не пережить, эльфийский огонь - убийственный аргумент, но и ваш небольшой отряд понесет такие потери, после которых ни о каком захвате провинции речи не будет.
- Ле Тоффель, то чего мы возьмем с вас, вполне позволит не идти дальше, трофеи и ваша казна нас вполне устроят.
- Баро-он! Не пойте мне песен менестреля, вы здесь не за добычей, ваш сюзерен ведет войну, вы прикрываете фланг, ни куда вы не уйдете, честь превыше. Давайте оговорим условия.
- Наши условия я озвучил, но так и быть, просто ради интереса, готов выслушать ваши.
Батюшка, когда в духе был, поучал меня непутевого:
- Если будет так, что тебе повезет и Илагон-милостивый улыбнется, то не медли, скачи из всех сил, потому что та улыбка может смениться гримасою. Вот мы и скакали. Войско пришлось разделить на две части, первая, которую вели мы с Твердило Отвердовичем была из одиннадцати рыцарских копий и шести полусотен литвинов. Вторую вел ле Хитт, который Череп и дядька-пестун и были там все оставшиеся, большей частью язвленные и обоз наш, безмерно разросшийся. Да и как ему не разрастись? Посудите сами, пришли мы имея только по одной телеге на пять конных, да кметы литвинские сколько-то там лошадей под вьюками вели, а теперь когда мы забрали половину всего, что имели Бирюки, телег было многие пятерки.
Ле Тоффель, дав обещание не воевать с нами год и один день, почал торговался как продавец речных омаров на Привозе, пришлось Отвердовичу вмешаться, да механикусу пару раз пальнуть, для острастки. Договорились до того, что Бирюки отдают половину от всего, что мают. От телег, припасов, лошадей, парсунов и людишек к строю не приставленных. Половину от всей казны, которая серебром, золотом, драгоценными камнями, перьями, шкурами да тканями имеется. Все доспехи южные, новомодные, числом четыре и вдобавок бумаги долговые от торгового дома тоже к нам ушли. Из оружия им оставили только по одной из дюжины пик да алебард, да арбалетов, да мечей да другой сброи, но чтоб не воевать, а токмо из земель этих уйти, животы сохранив. Когда дело почти сладилось, механикус, проныра пьяная, по возам прошерстил и нашел сундук алхимичиский с зельями, стаканами, колбами крученными и чучелом образины незнаемой. За тот сундук торг отдельный был, я бы плюнул уже, бо притомился незнамо как, но пропойца напомнил обещание, что за дракона его он попросит все что вздумает. Вот он и вздумал. Ле Тоффель за тот сундук взбеленился весь, чуть кинжал из ножен не достал, но был приструнен своим лейтенантом и сник. Как торг закончили и сброю прибрали, ночь уже на исход пошла, только литвины не унимаются, посвятить они решили пленников, богине своей, что "невестой воинов" кличится. Тризну так по быстрому справить надо им. Тех кто пораненый, тех на кол волокут, да в костры ногами засовывают, тех кто крепкий пока, тех меж собой рубиться заставляют, железом каленым упрямцев вразумляя. Что тут почалось! Бирюки с руками голыми на пики поперли, механикус огнем заплевался, офицеры за мечи схватились. Тут Твердило Отвердович слово свое молвил, если уж наемникам своих побратимов жалко так, то так и быть, богиня малым обойдется, а пленников он продать готов за мзду крохотную. Почалось опять. Теперь выкуп за пленников, солдаты бирюковские по кишеням собирать начали. Насобирали. Как после этого лошадки кметов ноги переставляли, то даже мне не ведомо. Вьюки стали как у чудищ бактрианских горбы наетые. Неподъемные. Говорили древние мудрецы - "Горе побежденному!". Так теперь во след ихней мудрости и я скажу, - "Не садись играть в шалранг не умеючи, а коль сел то не жалуйся".
Как закончилось все, теперь уже мы возы, свои и пришлые кругом поставили, от неожиданностей житейских, а Бирюков, хотя какие они теперь "Бирюки", так, шваль нищая да подзаборная, прочь погнали с тракта. Пусть уходят из провинции дорогами окольными, а если нам еще раз на глаза попадутся, пусть не обижаются, богиня не утоленная осталась. Скрылись их возы в лесу и я расслабился, покачнулся и спать упал, только если враги на приступ пойдут, то тогда будить, а коль нет, то отвяньте все - я умаялся. Пока спал, батюшка привиделся и сказал строго, что скакать надобно. Подскочил, словно луком подброшенный и по лагерю кругом побежал. Дрыхнут все, караульщики те и то носами клюют. Скарб не прибранный, доспех не подогнанный, возчики новые без пригляда оставлены. Приходи кто хош, забирай что хош! Караул! В копье!!! Во, забегали. Накричал на всех, что на дядьку, что на рыцарей, на Твердилу и то порычал слегка, все прониклись, хоть и обиделись, но делами насущными занялись. Ближе к вечеру совет созвал, во первых словах сделал подарочек. Тестю будущему, вою славному, тот доспех, что от орка взял, подарил Твердиле Отвердовичу, прими мол, не побрезгуй. Твердило, что байстрюк, в коже да ржавье под стрелами шастает, а если что случись, кто с литвинами управится? Воевода носом покрутил, но в отказ пойти, то обидеть меня, а рассориться нет, не хочется. Знаю, он на латы южные, вороненые нацелился, но по фигуре его их ни в жисть не вогнать, а железо орочье, буд-то на него скроено, одевай и скачи ни чего не боясь, да железо то (я уже смотрел) дюже толстое. Потом дело сказал, хоть добычу мы взяли славную, (за пять лет в лесу не видал такой), только главное, герцогом нам заповеданное, мы не сделали, по дороге прямоезжей прям сейчас дружины латные, в бок государевый целятся. Достал чертеж из тубуса, показал дорогу торную, по которой мы легко, а обоз с усилием, доскакать до прямоезжей быстро сподобимся. Приказал делиться на две части, той которая со мной идет и уже завтра к вечеру ту дорогу переймет и второй обозной, что прибыток наш сохранит и на другой день к нам подтянется. Порядились, поспорили, но потом согласились все и тот час полетели как ужаленные.
Первая война за "Любезное наследство" тянулась еще три месяца, я с моими рыцарями и литвинами покрыл свое имя славой неувядаемой. Да и как не быть славным тому, кто не дал врагам многочисленным соединиться вместе? Как не быть славным тому, кто захватывал караваны великие и отправлял их к своему государю Просвещеннийшему, оставляя себе лишь долю малую, лишь бы на корм хватало и нанять воев иноземных? Как не быть славным тому, кто вел битвы бесконечные вдоль дороги прямоезжей, супротив рыцарей благородных и рейтар презренных? Как не быть славным тому, кто город Парадиз-Ринал в кольцо взял и применив разумение, а так же машины хитрые в тот город ворвался и тем подвел его под руку государя милостивого? Как не быть славным тому, кто в городе сем в осаду сел и бился аки грифон геральдический против полчищ несметных, которые подобно аримаспам запрудили все окрестности? Как не быть славным тому, кто с подмогой невеликою хвастливого графа ле Брасса, те полчища в чистом поле побил наголову? Как не быть славным тому, кто провинцию богатую бросил к ногам государя Максимилианна, да продлятся его годы до скончания веков? Вот и отвечу на то вместе с вами, читатели многомудрые, без славности ни как такое невозможно. Так и наш государь порешил, осыпав меня милостями всяческими. Скромность моя природная не позволяет теми милостями шибко хвастаться, а лишь напомнить всем о сути сего трактата назидательного. По силам ли войску пешему, что суть есть быдло одоспешенное, успешно биться с конным войском, что суть есть сословие благородное, али борьба сия не перспективная? Сей вопрос освечу окончательно в части третьей - Заключительной.