Как-то вечерком заглянул я в таверну. Посидеть, старые кости погреть, благородных людей послушать, с соседями словом перекинуться. Сами знаете, в замке иногда такая тоска... особливо зимой. Не успел второй кубок выцедить, слышу рядом заспорили, как обычно о женщинах. Прислушался.
- А вот хренушки! Сосед наш слаб, куртуазен вельми - он баб даже не бьет!
- Да не надо её бить. Уронил нечаянно с балкона, и... Прости, дорогая - так получилось.
- То смотря какая баба, та которая его, вылазя из кустов, помашет ручкой и скажет *ласково так* - ты не уходи никуда милый. Я сейчас. Я быстро. - Приданное за ней было дадено...Так что с стряпчими потом намаешься.
- Какие такие кусты на мощеном брусчаткой плаце?
- Вот народ, пошел...
- Барон,вы это видали? Молодежь уже даже супругу с балкона уронить не умеет. А мы еще гадаем, отчего дщери Евы есть погибель для рода Адамова... Плохо мы еще воспитываем нашу молодежь, очень плохо. Удивительно у них несерьезное отношение к браку.
- Благороднейший и куртуазнейший сосед мой, не стал бы я столь уничижительно отзываться о сих молодых людях, ибо уронить с балкона тварь вертлявую не всегда успешно получается. Тому пример брак мой первый. Не хотел бередить старые раны, но видно придется. Наберитесь терпения почтенные, история длинная будет.
Первая женитьба барона.
Надо сказать, что я есть второй сын у отца моего благородного и наследство мне сызмальства не полагалось. По этому с младых ногтей готовили меня к службе ратной. С тринадцати лет ваш покорный слуга по турнирам новиков разъезжал, да еще забавам с мячом овальным предавался (если кто не знает, игра сия благородная с далеких островов к нам пришла). Вот на почве игры в мяч я с будущим курфюрстом нашим и познакомился, он забаву эту тоже вельми уважал. Когда мне стукнул девятнадцатый годок и пришла пора из отчего замка отъезжать, внезапно папенька мой альянс брачный для сына младшего организовать сподобился. Надо сказать не без помощи молодого курфюрста коий трон только что занял. Брак был с фрейлиной курфюрстини и приданное за ней государь наш самолично дал - замок небольшой и две деревеньки. Папенька помнится вне себя от радости был, только матушка по углам плакала и все поговорить со мной порывалась, но отец обрывал ее всегда, весьма грубо. Суженая моя была хороша собой, только мелка больно, не подумайте плохого, не карлица совсем, но маленькая очень. Когда я увидел ее первый раз, то даже засомневался, не сломаю ли сию девицу субтильную, весу в ней было не больше трех пудов с четвертью, а я уже тогда стоун да полпуда весил. Когда под венец шли, то картину из себя мы весьма колоритную представляли, но скалозубить ни кто не решался, знали мой норов и руку тяжелую. После сочетания отъехали мы в новые владения, приданное моей супруги. Батюшка расщедрился и пожаловал мне полное рыцарское копье - пестун-дядька мой (воин знатный в прошлом), два пажа и два жандарма, все в полном тяжелом облачении. Знать и я не голодранцем каким выглядел, вполне себе рыцарь, респектабельный.
Замок был совсем маленький, донжон каменный да тын деревянный, вот и вся фортеция. Только есть одна особенность в том донжоне - балкончик на третьем ярусе, миленький такой. Кто в городе Верона бывал, тот похожий видел, точно с такого балкончика злонамеренная Джульетка благородного Ромео совращала. Спальню мы свою как раз на третьем ярусе и облюбовали. Надо сказать, что супруга моя весьма в постельных утехах ненасытна была, только рассеяна очень, вечно подушку не на то место положит, все под зад норовила пристроить вместо изголовья. Она конечно постарше меня была, двадцать пять ей стукнуло, но что б такой забывчивостью страдать вроде как рановато. Мои опасения раздавить или сломать женушку рассеялись быстро, хоть и мелка, но гибка и крепка вельми. Кроме любви постельной, охоту соколиную жаловала и скакала борзо. Много тогда ваш покорный слуга не понимал, да и откуда? Всего опыту было - на балах с соседскими барышнями куртуазничать да пейзанок по сеновалам валять. А вот с супругой многие таинства любви благородной открылись (только по сю пору в толк не возьму, при такой опытности и девица? Чудны дела твои Господи.) После баталий постельных любил я на балкончик тот выйти и окрестности обозреть, хорошо на душе становилось, покойно.
Однако подошел срок сорокодневной повинности перед курфюстом, конно и оружно. Снарядился, копье свое рыцарское в порядок привел и отбыли мы в столицу. Дело намечалось не сложное - полюдье в чухонских землях, кои тогда язычники были.
В полюдье сходить дело не сложное, только курфюрст наш по молодости обмишулился. Не знал он, что чухонцы литвинские тайно под руку князя Игайло ушли. Не успели мы толком в леса втянутся, как на арьегард силой тяжкою навалились. В дубраве буковой, где коню не развернуться, обоз отбили и многих рыцарей наземь крючьями постаскивали да цепами и молотами дух из них повыбивали. Я со своими людьми в авангарде был, когда позади замятню услышал. Коней поворотили и сбившись ватажкой на помощь поскакали. Вовремя поспели, государь уже на земле был и сеча вокруг лютая кипела. Мы спешились и вставши клином врубились в язычников. Супротив меня, да в ярости им слабо оказалось, не хвастаюсь, но человек двадцать я тогда порубил, пробился к курфюрсту и вместе со своими людьми в кольцо оборонительное его взял. Вокруг нас остальные собираться стали, все спешились, коней в голову баталии отправили и таким ежом отступили. Позади болото оказалось, на том болоте остров, вот на него и отошли, а узкий перешеек я со своим копьем стеречь взялся. Вовремя взялся надо сказать, княжеская дружина подошла, рать латная. Встали они на той стороне перешейка и по легионной науке лагерь разбили, валом опоясанный с рогатками по гребню, да ими же проход в лагерь прикрывали. Стали поединщики выезжать, вот здесь то я и отвел душу. За два дня имел честь трижды копье переломить с княжескими витязями и трижды своих благородных противников наземь повергал, что благотворно сказалось на чести моей и репутации , а так же на кошеле. Три боевых коня, три комплекта оружия и три благородных пленника для выкупа. Оставалось только придумать как со всем этим добром ноги унести. Дела нашего войска были плохи, еда вся в обозе осталась, а от болотной воды многие рыцари и пажи животом совсем прохудились. Еще пара дней и забирать нас можно было голыми руками. Так на совете у курфюрста все и высказались. Тут пестун мой слово взял, хоть и происхождения он не благородного, но вой авторитетный.
- Выход один - ночная атака всеми силами, только так пробиться можно. Только вперед послать рыцарей молодых, чтобы караульщиков обезвредили и рогатки меж валов раздвинули, после того в лагерь княжеский конно и ворваться.
Вы конечно милостивые государи догадываетесь, кто пластунов возглавил? Все получилось как пестун говорил, караульщиков в ножи взяли, рогатки сдвинули и наши рыцари при свете костров многих посекли. Да так, что шатер княжеский вместе с казной захватили, князь в одном исподнем еле спасся. Не дожидаясь рассвета, одвуконь (лошадей в лагере хватало) наметом в свои земли поскакали. По пути тревожили нас сильно лучники, на низкорослых мохланогих лошадках, но в голову колонны так выйти и не смогли, хотя убили многих. Меня Господь Громовержец миловал и вышли мы с моим копьем из конфузии без потерь, а с прибытком немалым. Когда в свои земли вернулись, курфюрст облыбзал меня трижды и золотую чашу в награду пожаловал. Только потом, когда мы с ним тет а тет остались, краснея и не поднимая глаз он мне совет дал, чтоб не возвращался я домой как триумфатор гордый, а следуя книге мудрой о Улиссе-путешественнике, проник в замок тайно и ночью. Мол среди фрейлин супруги его, слухи странные о делах моих домашних ходят. И снова покраснел, как маков цвет. С чего бы то?
Следуя совету великодушному курфюрста нашего, подъехали мы к замку глубоко за полночь. Коней с одним пажом оставили и тайно через тын перелезли. Собаки брехать было начали, но учуяв хозяина замолчали и заластились. Стараясь не звенеть шпорами, прошел я к донжону и стал подниматься по лестнице. Уже на втором ярусе услышал звуки знакомые, любила моя женушка, во время утех сладостных покричать ликующе. Кровь моя к голове прихлынула и в глазах пятна красные поплыли. Как наверх взлетел не помню, рванул дверь в опочивальню, оказалось не заперто и обомлел. Ну что сказать господа, кто такое видел, тот поймет, кто не видел, так дай ему Бог и не видеть. Сначала и не понял кто на ком и как они это делают. Только услышав как дверь хлопнула, вся компания замерла, что и дало мне возможность, зайдя сбоку, в свете камина разглядеть непотребство. Диспозиция была следующая - снизу лежат двое мужчин,закинув ноги друг на друга - валетом, выставив елдораи кверху, а на них обеими своими срамными дырками моя благоверная скачет, третий стоит перед ней и она его по французски ублажает, не забывая иногда отороваться и покричать всласть. Вот такая картина, милостивые государи, так сказать - маслом. Стою и чувствую, как голова раскалываться начинает, видать украшения, коие благородному оленю больше к лицу, пробиваться наружу стали. Бешенство меня обуяло, супружница благоверная, словно кошка мартовская! Только я не знал тогда, что сия кошка драная, девятью жизнями обладала. Ну что ж, хвать мерзавку за волосы и к балконной двери, ногой пнул, та с петель слетела, мерзавку с размаху в прем и швырнул, только кожа на голове под волосами хлюпнула. Как она извернулась и в полете одной рукой за перила ухватилась, ума не приложу.
Смотрю, на перилах повисла одной рукой, а потом и другою ухватилась. Вот так кошка непотребная первой жизни и лишилась. Повисела и подтягиваться начала, уже копна полуоторванных волос показалась. Подскочил и с размаху по макушке кулаком врезал. Я таким ударом двухдюймовую доску перешибаю, этой гадине тоже хватило, сорвалась и вниз полетела, только опять, но уже за балконную площадку всеми пальцами зацепилась. Вторая значит жизнь израсходована. Висит, поскуливает, бормочет чего-то, жить значит хочет, из под ногтей от напряжения кровь выступать начинает. Дальше - глазам своим не верю, ловко так перебрасывает левую руку на болясину, ухватилась покрепче и правую рядышком, сейчас выше перебираться начнет. Нет думаю, так дело не пойдет, снимаю с себя ремень кожаный, все что на нем закреплено враз стряхиваю, делаю петлю и перегнувшись вниз на шею мерзавке накидываю, другой конец вяжу за перила. Отошел на полшага, полюбовался на сделанную работу и окованным сабатоном начал мозжить пальцы гадине вертлявой, по одному. На четвертом левая рука сорвалась, начал на другой, взвизгнула, оторвалась и повисла в петле, вот так ушла третья жизнь. Снова перегнулся, смотрю - висит, качается, отходит вроде. Повернулся и пошел в спальню, знакомиться теми кто меня ветвистыми украшениями наградил.
В комнате уже все упорядочено. Два жандарма и паж мужиков голых к полу прижимают, пестун в камин дров подкинул и факелы зажег, чтоб в темноте глаз не ломать. Взял я кочергу железную и в каминные угли сунул, мужики голые зашевелились и говорить пытаются. Пестун прошелся, каждому саботоном мозги взболтал и попросил меня рук не марать, а предоставить все ему, да и если потом виру требовать кто-то начнет, пусть на нем, дядьке моем названом и неблагородном, дело и остановится. Я согласился, но про себя решил, что если какие родственники обнаружатся и про виру разговор заведут, всех на поединок вызову и живота лишу. Дело сладилось без осложнений и к рассвету я заглянул в гиенну смрадную, в коей обнаружились ехидны и химеры. Оказалось, что три моих "гостя" - маркизы и кровные братья и замок сей давно прибежищем блуда и разврата нестерпимого служит и к делу этому сам курфюрст отношение непосредственное имеет. Дворня молчит, так как к присяге приведена, но как-то все стало известно курфюрстине и она под угрозой развода скандального потребовала вертеп сей прикрыть. Фрейлин распихали куда попало, одну вот за меня пристроили. Только узнав, что я мужа ее от смерти и позорного плена не раз спасал, благородная госпожа потребовала, чтобы господин со мной объяснился. Он и объяснился, как сумел. Духу у него не хватило, все прямо сказать, а только так - кривоватыми намеками. Маркизики дознания не стерпели и сдохли позорной смертью, загадив и облевав всю мою бывшую спальню. Шастали они сюда, каждый раз, когда моих людей и меня не было. Женушка голубиной почтой знать давала, а что из похода мы вернулись, так то им неведомо было, который день в увлечении.
Вышел я на балкон, глянул на баронессу, что в петельке болтается, да и перерезал ножом ремень. Только хряпнувшись о траву двора мразь неверная лежать тихонько не осталась, а забилась и завыгибалась. Уж на что пестун мой, муж ушлый и много повидавший и тот удивился, так ушла четвертая жизнь.
Как из донжона вышли и на свет солнечный попали, пестун глянув на меня замер и пал на одно колено.
- Наша кровь, наша! Весь в деда пошел.
Тут то я о синей родовой бороде и услышал. За ночь бороденка молоденькая пробилась, как вы милостивые государи понимаете - синего цвета. Дальше было однообразно, кроваво и я бы даже сказал - скучно. Ни как кошка драная помирать не хотела, скажу только что упокоили мы ее через двое суток, пробив осиновым колом и утопив в болотной бочажине. Назад я возвращаться отказался, в замке этом мне жить было нестерпимо, в отчий дом идти противно. Остался в лесу, через день прибежал мой пес, перегрызя веревку, да иногда дядька-пестун покричав по опушкам, оставлял мешок муки.
Многие удивляются моей жестокости и хладнокровию, так скажу не таясь, вы господа меня жестоким не видели, а те кто видел, те об этом сказать уж не смогут. Одичали мы с моим псом, стаи бирюков нас стороной обходить стали, медведицы медвежат бросали, когда нас чуяли, только болото где эта дрянь драная осталась, по ночам светилось и нас заманивало, только мы туда не ходили. Кончилось все неожиданно, в Лесу раздался звук рога. Кто это в моих владениях охотиться посмел? Неспешной трусцой мы с Псом отрезали охотничкам путь обратно и собрались уж карать наглецов, как на тропу еле сдерживая обезумевшего от ужаса коня вылетел... курфюст! Говорить я толком уже не мог, больше рычал и подвывал местами, борода стала до пояса и цвета "морэнго" и наверное на человека не шибко походил, а больше на гоблина лесного-лешего. Одежка как вы понимаете тоже вся истлела, срам не прикрыт и ногти когтями оборачиваются. Курфюрст страх свой сдержал, коня отпустил, тот бедняга умчался сломя голову, и заговорил со мной, прощения прося. Добрым словом сделать можно многое, вот государь это и сделал. Вернулся я к людям, поселился в новом замке на границе с весью.
Граница та неспокойная была, все оттуда набеги устраивали. Только как я появился, утихомирились. Городища их огнем спалил, язычников тех изводил тысячами, как пройдусь в поход с дружиною, так никого там в живых не останется. Сказки страшные про меня слагать начали и детишков мной по ночам пугать. Только я душой у пепелищ ихних отогрелся слегка, а через какое-то время снова женился, но это уже другая история.
Вот так, благороднейший сосед, притча в том, что не каждую вертлявую мразь можно с балкона скинуть, а если уж скинул, то проверь сколько у той еще жизней осталось.