Холодает, стылый ветер дерёт с сухих веток последние хрусткие листья, ноют к дождю старые раны. Осень. Тоска. Старость. Глаза толком не видят. Уж и при масляной лампе буковки в рукописном трактате не различаю, по вечерам читать не могу. Спать бы надо залечь, ан не спится, только и остаётся, что прошлое ворошить. Из тьмы забвения появляются лица, пути-дороги, битвы прошлого.
Снова на ум приходит война "За любезное наследство". Вспомнилось как Бирюков мы побили, как отняли у них половину всего что было, как забрали зброй и оружие, да и погнали с дороги торной как псов шелудивых. Помню, как истомленный до невозможности, спать рухнул, повелев напоследок лагерь разбить. Только поспать долго не пришлось, батюшка во сне привиделся, суровый такой. Треснул он меня стимулом гибким промеж глаз, как бывало, да и сказал наставительно:-"Если Илагон-яростный улыбнулся тебе, то не медли, садись на коня и скачи что есть мочи, а не то та улыбка гримасой обратиться может!". Сказал, да и пошёл на конюшню старшего брата пороть, который опять дворовую девку обрюхатил, почем зря. Подскочил я, как требюшетом подкинутый, все своё воинство на ноги поднял да и распорядиться изволил: войско делить на две части. Первая, которую поведем мы с Твердило Отвердовичем будет из одиннадцати рыцарских копий и шести полусотен литвинов. Вторую ведет ле Хитт, который Череп и дядька-пестун и были там все оставшиеся, большей частью язвленные и обоз наш, безмерно разросшийся. Вот таким манером, как змей двухголовый мы до дороги прямоезжей и доберёмся. Согласно чертежу из тубуса, первая часть быстрее, а вторая на день попозже.
Мудрость батюшки, впору нам пришлась, головной разъезд прислал весточку, по дороге прямоезжей караван идет, по всему видать к герцогине вдовствующей. Как вестник сказывал, он таких караванов не видал еще, словно род литвинский откочевывает. Там телег и возов идет несчитано, да охрана больно добрая. Вот добраться еще не успели, а Илагон-глумливый опять во весь щербатый рот щерится, добыча уже в руки плывет, только взять ее надо с ловкостью. Если темноты подождать, то они возы кругом поставят, а механикус только завтра к вечеру объявится. Подождать с утра, и ловить их пока на дорогу вытягиваются, то они насторожены будут, да и мало ли что за ночь послучается. Лучше бить сейчас, когда солнышко к закату близится, караульщики за день намаялись и все думки у них не о страже зоркой, а о каше жирной. Хоть и наши кони притомленные, пересесть с заводных да на боевых, все ж свежее они. Если крепко ударим, то бой не затянется ведь караульщики послабей одоспешены и нашим коняшкам сил хватит вполне.
Твердило Отвердович, в железах орочьих, неодолимых (все ж одел подарочек, не побрезговал) взялся хвост колонне рубить, я зайду в голову, две полусотни легкие пусть вдоль возов проносятся и всех стрелами поистыкают. Сказано- сделано, когда солнце за деревья зашло, караван был наш, а охраннички частью битые, частью мертвые, частью на милость сдавшиеся. Их не так много оказалось, всего четыре полусотни, все без рыцарей. Для нас сейчас на один понюх, то совсем не Бирюки в ярости.
Купчин собралось, не приведи Илагон-сумрачный, как мух на ослиной туше, три дня на земле провалявшейся. Все орут, все кричат, плачут, волосы на себе рвут, детками малыми клянутся. Голова кругом. Вроде порубить всех, да и дело с концом, ан тоже нельзя, куда нам такую гору товаров деть? Да и герцог, буде прознает про такой выверт, тоже по головке не погладит, герцогство оно не только землей, но и торговлей богатеет, а если я их всех порублю, то кто товары возить будет? Нет, рубить то не дело, тут умственно надо. Ясно одно, те товары к супративникам пускать нельзя, а вообще, что за товары они везут? Та-ак, вот с этого и начну, пока наш обоз не приедет, а пока...
- Твердило Отвердович, давай-ка пока суд да дело, к ночевке готовиться будем, да разошли во все стороны дозоры, а то неровен час уже не караван, а войско подойдет, а мы как слепцы и возьмут нас тепленькими.
Все как всегда, уже привычно поставили возы в круг, свои и торговые, назначили караульщиков. Мне разбили купеческий шатер посреди лагеря и взялся я за труд непосильный. Начал списки товаров смотреть, если где непонятность была, то пажей посылал проверить и все думку гадал как с елки слезть и в прибытке остаться.
К утру стало немного понятней, часть товаров действительно шла в соседнее герцогство, то в основном оружие и зброй разный, при чем за все торговый дом задаток дал. Часть товаров, вот слово хитрое, негациантское - транзитом, к нам на ярмарку. Часть вообще какая-то дурная, где попало продать, потом что попало купить и опять куда-то везти. Была еще часть - диковины разные, вроде как наш механикус ингредиенты для огня искал, то под заказ, среди тех заказов и от нашей герцогинюшки были. Хорош бы я оказался, если б тех купчин порубил. Герцогинюшка она конечно лебедушка, но если ей кто по недоразумению на хвост наступит, тот и трех терций не проживет, бывали случаи, к некоторым и ваш покорный слуга отношение имел, не-е, оборони меня Эйбрен-заступница. Как разобрался я во всем, так и решение появилось. Возьму со всех купчин выкуп, согласно возов которые у них есть и той стоимости, что возы те везут, да и направлю их по тракту к нам, пусть эльф Сарториус разбирается. Только охрану мы частью побили, частью покалечили, а из своих кого дать не выходит, не выходит, а надо. Мужи торговые все ушлые, отправлю их, они дня три пройдут по другой дороге, да и завернут обратно, то-то государь возрадуется - пятерки возов с оружием для ополчения вдовицы.
Чего же с людьми делать? Может охранников под свой баннер поставить? Одоспешить, да по копьям и полусотням раскидать? Надо с Твердилой, рыцарями и дядькой посоветоваться. Все одно вперед идти нельзя, пока наш обоз не подойдет. За этими думами я и уснул, прямо за столом сидючи.
Разбудил меня Отвердович.
- Просыпайся барон, скоро замятня начнется, нарочный из дозора прискакал, в нашу сторону отряд идет.
- Давай гонца.
- Да здесь он уже, сейчас введу.
Дозорный, из молодых литвинов, толком сказал одно:
- Одоспешены добре, но не по нашему, гербов не имеют, всего их семнадцать да еще людишки их, тех много, может тридцать пять, может тридцать семь, да еще телеги странные, на двух больших колесах. Идут не торопясь, сюда появятся как солнце на полдень встанет.
Мы с Твердилой Отвердовичем переглянулись.
- Что-то я не слыхал в наших краях о двухколесных телегах.
- Я тоже. Двухколесные бывали колесницы, про то трактаты пишут, а вот про телеги такие и я не слыхал. Ты ничего не путаешь?
Гонец посмотрел на свою растопыренную ладонь, пошевелил губами и уверенно сказал.
- Точно, на двух.
- Ну ступай пока, подожди там.
- Барон, оно как и побить бы их надо, да вдруг зря, давай засаду устроим, но прежде чем бить, я к ним выеду да поговорю. В моих железах они мне все одно ничего не сделают, а ежели враги они, так мы их без твоей куртуазности поубиваем.
- Хорошо, только не обессудь, но и я с вами, да четыре рыцарских копья, дорогу перехватим и спереди и сзади, а твои по бокам с луками. Так оно наверняка и пораненых у нас не будет. В лагере оставим четыре полусотни, так всем спокойней будет.
Как только молодой литвин о таком не сказал? Кони у них были даже лучше тех, которых мы у Бирюков отобрали. Чудо, а не кони, небольшие, поджарые с маленькой головкой и сухими ногами, расцветки тоже необычной, в большие яблоки. Великолепные кони. Твердило стоял на четыре корпуса впереди нас и молчал, наверное тоже на коней залюбовался. Всадники остановились и беспокойства не выражали, стояли себе и ждали, легкий ветерок трепал лошадиные хвосты на коротких копьях. Зато их люди, по виду оборванцы ярмарочные в разноцветных хламидах, но тоже на таких лошадках, что не зазорно человеку благородному в свет выехать, споро повыхватывали маленькие, причудливо изогнутые луки и косились в близкие кусты, где особо не скрываясь возились кметы. Телег, за плотно сбившимися всадниками видно не было. Наконец воевода опомнился и собрав все свое вежество спросил:
- Вы кто есть такие и куда путь держите?
От группы причудливо одетых иноземцев отделился один и подъехал к полутысячнику. Был он темен лицом, носил красную бороду и говорил смешно, но вполне понятно.
- Мы миигит, люди говорят здесь война и дают хороший таньга, вот мы и приехали. Я зовусь Ки Олты, а это мои люди. Ты кто? Зачем на дороге стоишь? Ты будешь таньга давать?
Для Твердилы разом столько вопросов было многовато и он слегка растерялся. Стрелять из лука и рубить вроде рано, а чего отвечать - непонятно. Он поелозил в седле, попробовал почесаться, но наткнулся на броню панциря и наконец оглянулся. Барон с интересом смотрел на него и на помощь приходить не спешил. Молчание затягивалось, надо было что-то сказать.
- Я Твердило Отвердович, деньги давать не буду - и замолчал. Ки Олты терпеливо ждал продолжения. Так они и стояли разглядывая друг друга, потом воевода потеребив бороду, махнул рукой, мол "поехали" и подвел собеседника к барону.
- Твоя милость, вот иноземцы - помолчал - воевать хотят, а за кого не знают, можа нам сгодятся?
Я отсалютовал лэнсом и насколько мог изобразил куртуазный поклон, краснобородый прижал правую руку куда-то к животу и тоже поклонился.
- Я зовусь Ки Олты, это мои люди, мы воюем за таньга.
- Барон Лонгобрад. Мне нужны люди, я могу платить если твои вои хороши и клятву нерушимую на время похода дать готовы.
- Мои миигит самый лучший, сам посмотри.- И крикнул что-то по своему. Ряды всадников расступились и к нам подъехал... Человек-гора. Ростом он наверное был на голову выше меня, а чтобы посмотреть сначала на левое плечо, а потом на правое, надо было эту голову поворачивать. Поперёк чудовищного седла лежал шестопёр на аршинной рукоятке, а из под шлема, типа нашего барбюта, торчала огромная чёрная борода, с вплетенными крупными жемчужными зёрнами. В трактах о таких пишут, что это амбал или палван, с далёкой восточной земли. Большая редкость. Конь под ним... не бывает таких коней, эльхи лесные такие бывают, но те с рогами, а это конь, только о-очень большой. Бурушка подо мной аж затанцевал, он тоже такого никогда не видел и ему не терпелось вцепиться зубами в холку чуды-юды.
- Хороший миигит, много воевали, на всей земле, если у тебя таньга хватит, за тебя воевать будем. - Сказал краснобородый, довольный произведённым впечатлением.
- Э-э-э, поехали в лагерь, там решать будем, возьму вас или нет.
К вечеру наконец подтянулись наши во главе с пестуном и Черепом, стали совет держать. Полночи рядились да умствовали, а на рассвете огромный табор стронулся с места и пошёл по плохонькому тракту что ведёт в герцогство Максимилиана Просвещённого, чтобы жить ему до ста двадцати лет. Во главе и в хвосте скрипели наши возы, а посерёдке - купеческие, так оно надежней будет, ни у кого дурных мыслей не появится свернуть в сторонку и продолжить путь к вдовице воинственной. В охрану поставили сборную полусотню язвленных литвинов, да четырёх рыцарей с дюжиной жандармов, тоже все хворые да увечные. Старшим пошёл баронет Свиненыш, ну это его так про меж своих называли, у батюшки евойного вепрь на гербе значится, а третий сын пока ещё до такой зверюги не дорос, вот и откликается на поросячье прозвище. Злится, но откликается. Ничего, если обоз без убытка доведёт до замшелого пня, эльфа Сарториуса, то назовётся баронет - Кабанчиком.
Остались мы с двумя пятидесятками телег набитых припасами, да тюками синей ткани (один купчишка, на беду свою вёз, теперь налегке остался, пергамент с моей запиской к Сарториусу не много весит), как до города доберёмся, на всю хоругвь котт нашьём. Доспехи тоже частично разобрали, довооружили кметов и бывших охранников, которые клятву принесли и под мой баннер встали. Миигит конечно наняли, вои они отменные оказались, хоть и бьются немного не по нашему, но бьются крепко. Проводили мы табор, да и неспешной рысью пошли дорогой прямоезжей на столицу провинции, городок Парадиз-Ринал.
Тесаные камни старой имперской дороги ложились под копыта коней, а вокруг буйствовало начало лета и сочная луговая зелень радовала глаз. По сторонам на пологих холмах то и дело попадались пейзанские хибары окружённые яблочными садами и зарослями крыжовника, иногда к самой дороге подступало редколесье, при нужде хорошее место для засады. Лепота. Скачи и радуйся, тем паче, что засады можно не опасаться, вперёд на один переход ушёл рыцарь ле Манн со своими новиками, несколькими миигит и полусотней литвинов, с боков фуражируются два полесских бо ярых, это те которые в хоругвь последними влились, а в арьергарде ещё одна полусотня плетётся. Хорошо. Покойно. Колонне, коия вместе с обозом растянулась на две тысячи шагов ничего не угрожает, корму лошадям и людям хватает вполне, в сундуках звенит злато-серебро, а впереди ждёт-не дождётся добыча жирная, да славная. Дай боги здоровья и процветания герцогу Максимилиану и герцогинюшке-лебёдушке за то, что в такое славное полюдье северян отправили.
Ближе к вечеру повстречались "маяки", место для ночевки присмотрено, только чуток в сторону от дороги прямоезжей взять. Место и впрямь доброе: холмик, рощица да пруд, молодец ле Манн, вот что значит рыцарь опытный да разумный, а вот и он, собственной персоной.
- Хорошее место, ночевать без опаски будем и всего в достатке. Ты чего такой смурной, али добычи маловато взял?
- Добычи много не бывает, сколько не возьми все мало, но в сём походе грех жаловаться, пока в прибытке идём. А смурной от того, что незадача случалась, миигиты с литвинами поцапались, бирюками друг на друга смотрят, того и гляди в горло друг-другу вцепятся.
- Что так? Делить им пока что нечего.
- Да с пустяка все началось, удалью молодецкой похваляться стали, кто с луком ловчей управляется да глаз зорче имеет. Ну и как это бывает, слово за слово, чуть до мечей дело не дошло, еле унял. Теперь друг на друга косятся и зубы скалят. Не дело это.
- Не дело. Замирить их надо, а то в сечу идти без приязни к сотоварищу, бедой обернуться может. Езжай пока, а я покумекаю как дурь им из башки выбить.
Как только обустроились, приказал пажу трубить в трубу серебряную, что у Бирюков вместе с другой рухлядью отняли. Запела труба, чисто да звонко, рыцари да люди на звук собираться стали, тут другой паж, что герольдом поставлен был, объявил громогласно:
- Его милость, барон Лонгобрад, хорунжий наш, турнир стрелковый открыть изволит! Три приза ценных, со своего плеча выставляет! Братину полуведерную, золотую всю, да с лалами, тому кто издальше всех на скаку стрелой кольчугу двойного плетения насквозь проткнет! Панцирь чудный, работы южной тому кто с коня стрелку дальше всех закинет! Зброй полный для коня лихого тому кто больше всех стрел в воздухе держать сможет, да не просто так, а на скаку борзом!
Засуетились все, забегали. Многие побежали коней боевых засёдлывать, турнир, даже такой походный, это и прибыток и авторитет немалый. На лужку мои жандармы уже болвана из соломы скрученного в кольчугу обряжали, да на кол усаживали. Судьи собрались: три рыцаря из тех что родовитей всех и опытней, самый старый из полусотников литвинских, да палван Нанук от миигит. Помогать и присматривать я своих пажей отправил. Тут и стрелки пожаловали, турнир начать спешили, пока солнышко не закатилось.
Первыми выехали те, кто кольчугу с восьмидесяти шагов мнили проткнуть. Таких собралось немало: литвинов восемь человек, миигит пятеро и рыцарь один, молодой Дохлая Рыба решил счастья спытать. Разбили их всех по парам и со ста пятидесяти шагов выпускать стали. Всадники мчались на болвана наметом и стрелу пускали поравнявшись с пажем, что малый баннер держал. Паж следил чтоб пускали честно, без заезда за мерную линию. Так одному литвину выстрел и не засчитали, бо стрелу он пустил уже за баннером. Из четырнадцати стрел одна промазала (Дохлая Рыба, покраснев как омар вареный, ушёл восвояси), одну не засчитали, а пять кольчугу пробили. Три литвиновских и две миигитов. Отнесли баннер на сто шагов, теперь кольчугу две продырявили, обе литвиновские. Со ста десяти шагов только одна стрела, да и та с наконечником на шило кованным, да жиром смазанным кольца раздвинула и на полпальца в солому ушла. Вот так братину полуведерную зрелый литвин по прозвищу Прыня себе забрал. После того на дальность пускать начали, тоже конями сначала разгон взяв. Здесь лучше всех миигит оказался по имени Тэпсел-Джан, так он стрелку лёгкую на пятьсот семьдесят шагов закинул, лучший из литвинов только на четыреста двадцать сподобился. Уехал тот Тэпсел в обнимку с панцирем. В окончании стрелы в воздухе держали. Ругани и ссор произошло, не приведи Илагон-склочный! Все никак судьи определить не могли, когда первая стрела в землю воткнулась, сразу стрелок пускать перестаёт или ещё одну успевает, на скаку не уследить. Пришлось пажам рядом скакать и по сигналу рыцаря стрелка останавливать. Лучшим тут опять миигит оказался, прозвище его Ки Етты, младший родственник их старшего Ки Олты, так он умудрился девятнадцать стрел в небо кинуть до того как первая в землю воткнулась. Правда литвин по имени Плат Микулович от него на чуть отстал, вполне может где и пажи обмишулились, пришлось и ему приз давать, утешительный. Кинжал дивной работы, железа белого, нержавеющего. Я тот кинжал у купца одного за выкуп взял, но за такое мастерство в стрельбе ничего не жалко. Вот так миигиты с литвинами зло на друг-друга держать перестали, а напротив уважением к сотоварищам прониклись.
Солнце давно за деревья ушло и последний приз я уже вручал по серости, как слышу за спиной шушукаются, да не просто так, а с подрыкиванием. Обернулся, Твердило стоит, насупившись.
- Ты барон своего механикуса уйми, виданное ли дело, посеред лагеря демонов приваживать, да в костреце с ними забавляться. Не уймёшь, сам его на голову укорочу, лихоимца.
- Каких демонов?
- Бес их знает, каких. Мелких вестимо.
- Не надо его на голову коротить, лучше поедем и безобразие то прекратим.
Вагенбург встречал гомоном и запахом кулеша упревшего, в том же углу где механикус обретался, напротив, пахло углём древесным и молотки в походной кузне постукивали. Сам пропоица сидел у костерка малого и следил как в огне демоненок ярится, шипит и вертится. Вокруг уже толпа собралась и опасливо за теми игрищами наблюдала.
- Эй, механикус! Почто непотребство устраиваешь? Почто нечистого в лагерь притащил? Прекрати занятие богам противное, а не то без башки своей глупой останешься!
Пиитух с трудом оторвал взгляд от костра и с недоумением уставился на барона.
- Какого нечистого?
- Да вот этого, который в огне вертится. Демон мелкий да вертлявый.
Тут механикус заржал, чисто конь над кобылой, хохоча он завалился на спину и задрыгал обутыми в чоботы ногами в воздухе. Пришлось его огреть литвинской нагайкой, чтобы в разум пришел. Подействовало. Мастеровой подскочил и поклонился в пояс.
- Твоя милость, не дерись и не лайся, сейчас все объясню. Тут демонов нету, одна лишь игра разума человеческого. Смотри. - Пропоица вытянул рукавицы из-за пояса и сунув обутые руки прямо в огонь, вытащил оттуда демона, тот не замедлил шариком медным обернуться и только паром пофыркивал. - Вот смотри, шарик полый внутри, да две трубочки гнутые, аккуратно припаяны. Внутрь воды наливаю и в огонь сую на двух спицах бронзовых, чтобы он крутиться мог беспрепятственно. Вода внутри закипает, ну как в котелке обычном и пар образованный из трубочек свистит да шарик крутиться заставляет. Безделица. Токмо показывает, что единение сил первичных - огня и воды нечто третье производит - движение. А вот это как раз и загадка есть над которой я и размышляю.
Тут Твердило влез:
- Значит он огнём водяного бесит, изгаляется. Дай барон я его мечом рубану, да и дело с концом, а не то на ближайшей переправе дядька-водяной с нас виру возьмёт людьми али лошадьми. Он таких штук не прощает никогда, как о том не размышляй. Про то все знают.
Стоявшие позади кметы одобрительно загудели, только один полусотник рассудительно сказал, что мол мечом уже не поможет, топить надо, прямо здесь, в пруду, а иначе водяной не успокоится. До механикуса стало медленно доходить, что шутки кончились и его кажется сейчас живота лишать будут, за колдовство злокозненное. Бахнулся он на колени и запричитал голосом жалостливым:
- Ой, не губите люди добрые, не со зла я, а по недомыслию! Водяному сам виру заплачу, богатую. Прямо завтра на рассвете, в том пруду, что рядом находится!
Повопил он так, да повалялся на земле какое-то время и затих. Люди, а что люди? Люди у нас отходчивые, видят что человек раскаялся, водяного в костерке уже не крутит, виру заплатит. Чего ещё надо? Не душегубцы какие, погудели благожелательно, да и пошли кулеш есть, пока не простыло. А мастеровой с коленок встал, как ни в чем не бывало, отряхнулся и сказал тихим голосом, буд-то и не блажил только что:
Твердило Отвердович только головой покрутил от такого лицемерия, но сказать было нечего и потопал он восвояси, удивляясь натуре человеческой.
Вот кто бы что не рассказывал, а лучшие конные ратоборцы во всем Илаале это эльфы. В том Лонгобрад убедился самолично увидав как шестеро закованных в золоченую броню ушастых расшвыряли копьё барона Вепря и понеслись дальше по полю сечи сея вокруг ужас. Их надо было остановить, тем паче, что откуда-то вывернулись ещё четверо и пошли на соединение со своими.
- В галоп! Смерть им!!! - Рыцарь ле Манн притиснулся сбоку, пажи привычно сформировали крылья, а новики сбившись двумя плотными ватажками вырвались вперёд, обтекая короткую шеренгу латников. Эльфы это заметили и развернулись встреч, превратившись в блестящую стену и наклонив свои необычно длинные пики с цветастыми флажками. От истребления бароново копьё спасли конные арбалетчики. За мгновение до сшибки захлопали тетивы и с семерыми людьми столкнулись лишь трое беловолосых, ещё трое были вышиблены из седел тяжёлыми болтами. Впрочем и трое эльфов в стихии конного боя это очень много, ле Манн и двое пажей были сбиты с лошадей, а все ушастые, оставшись невредимыми, уже схватились за тяжёлые кривые мечи. Тут повезло Лонгобраду, один из эльфов оказался к нему боком и не увидел как лэнс бьет его в подмышку поднятой в замахе руки. Только поторжествовать не получилось, вторая "камера" из четверки золоченых всадников наконец доскакала до свалки и один из них грудью своего коня свалил Бурого вместе с бароном. От удара о землю вышибло дух и перед глазами всё стало черно, а звуки пропали. Потом кто-то поднял забрало и в маленькое оконце сунулась встревоженная физиономия одного из пажей:
- Твоя милость, живой?
- Вроде живой, помоги подняться. Что с конём?
- Да что ему сделается, вон стоит.
Бурый действительно стоял на трясущихся ногах и ошеломлённо мотал башкой. Хороший коняга, крепкий. А вокруг бесновались миигиты, без пощады добивая последнего эльфа, знать кровную месть совершали. Тут бы надо по порядку вспоминать.
Вчера, уже за полдень, от передового отряда примчался гонец.
- Войско идёт, в силе тяжкой. Мы столкнулись с их дозорными, нескольких литвинов посекли, те наутёк, да и погоню на новиков навели, хорошо что рыцарь ле Манн успел за меч схватиться. Двоих зарубил, а одного кметы арканом словили, правда и у нас двое молодых к Илагонову престолу путь пошли искать, да ещё двое пораненых. Господин рыцарь весь отряд в кулак собрал и за рощу увёл, а меня к вам отправил с пленником полонённым.
Вот так мы встретились с войском графа ле Ресепет, младшего наследника бездонных сундуков торговой компании, которой его семья (конечно через подставных лиц) владела. Уразумев се, я отдал распоряжения, коих по счёту было ровно три. Во первых. Дядьке-пестуну обоз скоро разворачивать и идти на место последней ночевки, там вагенбургом встать и к обороне готовиться. Как дядька сладит все, пусть ко мне спешит чтоб совет держать. В других. Войску заглавному назад податься, за гряду холмов, тех, которые мы только что проехали, там и схорониться. И последнее. Ле Манну, рыцарю храброму да разумному, свой отряд завесой развернуть да пятиться, боя с ворогами не принимая.
Распорядившись так, сел с пленником разговаривать. Вот здесь то и открылась мне гиенна смрадная, "большой политик" прозываемая.
Полонённый наш оказался дворянином, много лет в имперских конных егерях прослужившим, навроде тех, что у Бирюков обретались. По его словам выходило, что Император Порфироносный с большой приязнью ле Ресепета принял и дал право ему невозбранно охотников в имперских землях нанимать. Той граф, в средствах совсем не стесненный, быстро под свой баннер двести лэнсов поставил, среди которых и отряд эльфов-извергов. Багрянородный к той дружине немалой, от щедрот своих ещё полусотню егерей добавил, на время их от имперской службы отставив. Только видать сего мало ему показалось и решил он ещё помочь герцогине вдовствующей, отрядив своего тысячника, по южному - маршалом прозываемым. Той маршал зовётся ле Броманс и сил ему дали ни как не меньше регулярной роты рейтаров и пехотной баталии с обозами и помогальщиками всякими.
Как услышал я такую весть, закручинился, захотелось мне зелена вина, что из местного крыжовника делают. Вот сходили в полюдье называется, пейзан да сервов для своего хозяйства набрать. Как сейчас вся эта силища даванёт, так от нас только мокрое место останется. Только пьянкой горю не помочь и стал я того дворянина ещё спрашивать, тут как ясно солнышко в день пасмурный, прозвучала благая весть. Имперский тысячник в бой не торопится и от войска графского дней на дюжину в пути отстал, значит то, что супратив нас сейчас дружина сильная, но в бою вполне одолимая. Полегчало мне, но не надолго, сам себе вопросец задал да и сам на него ответ нашёл. Отчего это император делами нашими северными пристально столь интересуется? Да ведь просто все, сейчас граф с семьей да с сподвижниками нашего герцога в бою победит, а победивши на вдовице женится. После этого вместе с маршалом альянс то и нарушит, отказав знатным фамилиям в выделении уделов самостоятельных, а сам наместником императорским станет, имперской силой поддерживаемый.
Так Багрянородный Север потихоньку к рукам прибирать начнёт, а в движении том наша очередь будет следующая. Вот почему маршал не торопится, ему в главной баталии участвовать не с руки, сил для победы и так достаточно, а вот после, пока все станут раны зализывать он со своим войском сильнейшим будет и никто и вякнуть против не посмеет. Вроде и просто все, но хитро, как партия в шалранг кою мастер играет. Только мы тут по серёдке встряли и все хитрые планы нарушили, но про то ведь никто не ведает. Поразмыслив так, написал письмо к пню трухлявому, эльфу Сальмиррал-Сарториусу, да вместе с полонённым дворянином и отправил, отрядив в гонцы пажа своего и пятерку кметов. Тут уж вечер настал и пора совет держать как нам графа Ресепета верней побить.
На совете, нарядившись в лучшие одежды и исполнены важности заседали два рыцаря: бароны по прозвищу Вепрь и Череп. Были ещё: полутысячник Твердило Отвердович, старший над миигит Ки Олты, дядька мой пестун, да я, многогрешный.
Доложил я честной компании, что от дворянина пленного узнал и спросил совета разумного, как нам войско супротивное разбить и убытку в людях не претерпеть большого. Первый слово Ки Олты взял, только вся речь его была за эльфов-извергов. Получалось по речи той, что враги они эльфам заклятые, потому что живут по соседству с Эльфландом и терпят обиды страшные. Эльфы постоянно к ним в полюдье ходят, с земель сгоняют и частенько при том всех под корень изводят, не щадя даже деток малых. Так вот и род Ки своих земель лишился и теперь по свету странствует, отсылая мечом взятое, чадам своим и домочадцам, кои где попало обретаются. Изверги - те кто в Эльфланде пребывать не могут по причинам разным, чаще всего из-за преступлений или борьбы кланов и в войске графа их много быть не может - либо десять, либо двадцать. Они всегда на копья по десятке делятся, так и воюют. Внутри десятки их две группы - "камеры", шесть и четыре особи. Для миигит это большая удача, поймать малый отряд нелюдей и поэтому Ки Олты просит в бою поставить их так, чтоб можно было совершить месть кровную.
Следом бароны высказались в духе том, что битва будет славная и сто тридцать северных лэнсов разорвут изнеженных южан как тряпошных, ведь тех всего-то двести или чуть поболее.
Полутысячник покряхтел слегка, помялся, покосился хитро на пестуна моего, да и сказал что он человек не знатный, на советах речь держать не обученный, как его милость скажет так воевать и будет.
Дядька помолчал, да и вдруг пустился в воспоминания, как один раз Полесский князь разбил наголову герцога нашего, говорит, а сам на меня поглядывает, значительно так. Тут то меня и торкнуло, стало ясно все как белый день! Знаю я теперь чем одолеть ворогов!
- Правильно все сказали бароны многомудрые, в боях познавшие радость побед, слабо южанам против мышцы северной. Только ведь нет у них ни чести, ни совести и будут кидаться они на каждого витязя нашего вдвоём и более. Вот, чтобы битва была равная сделаем мы следующее: построимся в три линии. Первая - шестнадцать рыцарских копий, в центре барон Череп, он и поведёт линию. Вторая - девять копий, ведёт барон Вепрь, а на флангах у них миигит, те кто добре одоспешены. Третья - я с пажами своими, ле Манн и новики. Стоим здесь поперёк дороги, за холмами схоронившись.- Твердило заёрзал, в той диспозиции его кметы не упоминались совсем. Как? Такая битва и без него?
- Э-э-э, твоя милость, а мы? Мы то куда?
- У вас будет дело самое важное. Берёшь пять полусотен и до рассвета вперёд уходишь, на лигу или чуть далее. Строишься там поперёк дороги и ждёшь когда на тебя всей силой граф Ресепет вдарит, но прямого боя не принимаешь, а засыпая их стрелами назад скачешь. Они в погоне за тобой кишкой вытянутся и лигу наметом пронесутся, коней утомляя. Перед холмами ты в стороны порскнешь, давая рыцарям место для удара, а сам по бокам растянешься и стрелами ворогов с боков избивать начнёшь. А оставшиеся две полусотни и миигит-лучники, тоже до рассвета уйдут на поллиги вперёд и в стороны, да там в рощах и схоронятся. Как основная масса врагов мимо них проскочит, клещами сожмутся и дорогу им в тылу перехватят. Да так крепко, чтоб ни один не ушёл. Если Илагон-кровавый с нами пребудет, то завтрашний закат в их лагере встретим и пленников в жертву Невесте Воинов принесём.
На гребне холма стоял барон Лонгобрад в окружении своих пажей верных, которые высоко баронский баннер вздымали. Позади, от нескромных взглядов скрытые, переминались две неровные шеренги рыцарей да латников в синие котты обряженые. Крыльями второй шеренги были миигит, так они вокруг шлемов накрутили тюрбаны синие. Получилось куртуазно вельми и барон про себя решил, что и он так будет делать впредь. Позади двух шеренг кучковались малой купкою новики-арбалетчики со своим рыцарем. Всего за холмом затаились сто шестьдесят семь одоспешеных. Впереди же, вдоль дороги прямоезжей неслась погоня лихая, то граф Ресепет с рыцарями и рейтарами тщился поймать литвинских кметов, которые от них убегали борзо. Только кони южные не чета лошадкам махлоногим и то один, то другой кочевник попадал под лэнсы и мечи догоняльщиков, побратимы северные в долгу не оставались и на скаку поворотясь били стрелами, иногда преследователей с коней ссаживая.
Вообщем гонка сия, увлекательна есть для обеих сторон и барон даже в глубине души позавидовал, лепо так по полю нестись взапуски со смертью играясь. Только сражение, то не турнир благородный, сие дело серьёзное да кровавое.
Затрубили рога один раз тоскливо, протяжно. Барон ле Хитт, по прозвищу "Череп", повёл шагом свою шеренгу на гребень. Литвины, увидав на фоне неба частокол вздыбленных лэнсов, смекнули и в стороны порскнули, Череп же начал своих под уклон разгонять. Так рыцари и рейтары молодого Ресепета вместо конских хвостов, узрели перед собой блестящие наконечники копий. Узрели, но взад не повернули, а молодецки гикнув, припустили ещё пуще, к сшибке готовясь. Только кони у них уже притомились, да в горку уже не так борзо неслись и строя тоже не было, а лишь кишка безобразная. То и вышло, налетающие как попало южане валились срезанными яркими цветами под копыта коней Севера, а линия синих котт, стараясь держать равнение, ровным галопом шла вперёд. Долго так продолжаться не могло, среди рейтар тоже были мужи с разумом, вот вокруг таких почли сбиваться копья рыцарские и на линию Черепа стали бить уже построившись. В линии той проступили прорехи рваные. Снова, теперь уже дважды проревели рога, и барон ле Линг с вепрем на гербе, вывел на гребень вторую линию. Общий строй им держать не нужно было, а разбившись по копьям врубиться в прорехи меж синих котт. Той удар не сдержали воины южные, кто душой послабей, стал коней разворачивать, кто отважен без меры был, тот на землю сбит и копытами затоптан. Над побоищем свист стрел нарастал, то литвины мстили за своих порубленных. Растеклись вдоль дороги с обеих сторон и опустошали колчаны особо не заботясь кого найдёт оперенная смерть, коня или всадника. На них тоже смельчаки бросались, но в одиночку или группами малыми. Стоило такому из всей массы выскочить, да погнать скакуна на стрелков , как в него стрелы починали со всех сторон лететь и даже если железа не пробивали, то лошадь ранили. Обезумевший конь седока скидывал, да и мчался прочь, а того кто остался спешенным, арканами ловили и волокли за линию. Знать будет кого вечером принести в жертву Невесте Воинов.
Битва в бегство повальное ещё не перешла, все же у графа было слишком много ратных людей. Единой линии уже не было и по всему полю рубились группами, нужен был еще один удар и тогда южане побегут, напора не выдержав. Затрубили рога три раза и барон повёл всех оставшихся. Высоко поднятый баннер издалека видать и к нему потянулись те, кто своих потерял, остальные воодушевились да возрадовались. Как горячий нож сквозь масло прошло бароново копьё через сечу жестокую, убивая всех кто на пути стоял. Уж и биться отчаянно было некому, только хвосты лошадиные вокруг мелькают, но спасая жизнь и честь южан появились эльфы конные. По всему видать в общей свалке они не участвовали, а где-то в стороне стояли, только видя, что ещё чуть-чуть и сражение будет проиграно, рассудили так же как барон Лонгобрад и в битву кинулись. Первое попалось копьё барона Вепря, что дальше всех северян вперёд прошло и за ним тянулись прочие. Вот по нему эльфы и ударили, посшибав всех с сёдел, тут-то Синебородый со своими пажами да новиками их на себя поворотил. Быть бы и им всем опрокинутыми и порубленными, но на баннер поднятый, кроме других, миигит пошли, то барон уже не видел, ему потом рассказали. Первым налетел человек-гора, на коне своём чудовищном. Шестопёр мелькал как молния, с одного удара всадника ссаживая, а когда кривой меч рукоятку срубил, палван прямо из седла на эльфа прыгнул и с ним на землю грохнулся. Тут остальные миигит наскочили, без пощады рубя ушастых, и мгновенья не прошло как все нелюди или убиты были, или оглоушены. Оглушённых верёвками спутали и по земле за холм потащили.
Все бароново войско, получив передышку малую, вокруг баннера собралось и опять вперёд кинулось, теперь уже лавой нестройною. Только противиться им уж никто не смел, баннер графа литвины окружили и стрелами коней рыцарских поубивали, самого Ресепета арканом из строя пешего выдернули и в полон уволокли. Те немногие, кто к лагерю прорваться хотел, полегли перед двумя полусотнями, что дорогу в тылу оседлали. Из всего войска супротивного спаслись люди из полусотни егерской, они с дороги в рощи ушли, прорвав заслон кметов и теперь тропами звериными на юг пробираются.
Это была победа несомненная и Илагон-кровавый хохотал как безумный за побоищем с облаков глядючи.
Говорил не раз батюшка мой многомудрый, стимулом меня вразумляя:-"Не похваляйся на рать идучи, а похваляйся идучи срати". Вот и лагерь графский той мудрости отвечал вполне. В том, что в бою верх возьмёт, Ресепет не сомневался ни разу и стоянку свою не укрепил ни как. Не было ни валов земляных, ни телег, кругом поставленых. Только шатры роскошные, палатки воинские на холме в беспорядке расставлены, да коновязи с заводными конями, что мирно зерном да сеном хрупают. Людишки прислуживающие даже разбежаться не успели, а в кузне походной, да в шорне, мастера с ремонтом возятся. Лагерь сей, трофей великий есть, войско наше обогащающий безмерно.
Я когда походный шатёр графа Ресепета увидал, так рот раскрыл, как простец какой, ибо чисто дворец, полотняный только. Ошибался я, как во внутрь вошёл, да ткань пощупал, только тогда понял - полотна там нет, а кругом шёлк эльфийский, лёгкий да плотный. Дальше, обходя лагерь, наткнулся и на шатры эльфов, красоты неземной, было их пять всего, нелюди, как Ки Олты пояснил, живут парами. Возле тех шатров диковин много разных, только меня привлёк зверёк странный, на цепи сидевший. Той зверёк был цвета серого с пятнами бурыми, роста малого, голый как младенец и уши у него огромные, на свету светятся. Как увидел меня сей зверёк несуразный, так и захотел сбежать да и спрятаться, только цепь железная не пускала его.
- Это есть не зверёк, а тварь разумная, в наших местах хоблинами прозываема. Сии твари на болотах живут, а эльфы их ловушками ловят и для забавы оприч себя держат. Забавляются с ними они так: кровью суки течной срамные места мажут, а потом кобелей спускают, что потом с ними спариваются. От того ушастые в веселье приходят и ставки делают, чей кобель похотливей будет. Так они забавляются не только с хоблинами, но и с нашими деточками. - То мне Ки Олты сказал, с лица побледнев и желваками играя. Тварь разумная, видать человеческий язык разумея, перестала цепь дёргать, а присев на корточки ... Заплакала. У меня по сердцу как ножом полоснуло. Муж я воинский, на веку своём видевший разное, но бессмысленное издевательство над существом беззащитным никогда не приемлю.
- Ты не плачь, тварь диковинная, я сейчас кузнеца позову, раскуёт он тебя, дальше ты птица вольная, хочешь, при моем столе оставайся, в обиду не дам, а не хочешь - иди на все четыре стороны, на воле добывай пропитание.- Сказав то, послал пажа за кузнецом, а сам присев на землю возле тварюшки безответной, пригорюнился, всех разумных под пятой эльфийской изнывающих, жалеючи. Только в том минорном настроении пребывать долго не пришлось мне, за шатрами раздалась брань чёрная и из-за угла выскочили один из пажей моих и ... механикус. Этот-то откуда здесь? Войско сюда доскакало только что, а обоз, дай боги, подойдёт только к вечеру.
- Господин барон! - Заблажил мой паж.- Уйми мародера этого! Там телега стоит с эльфийским железом, фасонно сделаным, а прощелыга её под себя иметь хочет. Только ведь по уставу, предками заведённым, весь трофей справедливо делиться должен между воинами, живота своего на поле бранном не жалевшим. Про мастеровых в том уставе слова сказано не было!
- Бестолочь ты неразумная! Чего пасть свою раззявил мерзкую?! Кобылам иди хвосты крутить, недоумок! Если разумения ни о чем не имеешь, так молчал бы в тряпочку, сойдёшь за умного. Этот ж надо сказать :-" Железо, фасонно сделанное". Тьфу на тебя, деревенщина, скорпион боевой железякой называющий! Твоя милость, убери от меня щенка вислоухого, а не то за себя не ручаюсь!
- Что, действительно скорпион?- Удивился я.
- Похоже, да не один, а два, но разобраны. Я такую конструкцию не видал ещё, покумекать спокойно надобно.
- Паж мой верный, хвалю за настойчивость, но ещё порицаю за невнимательность. Сказано ведь было, что механикус под себя имеет право забирать все диковины.
Молодой человек покраснел, а потом пробормотал под нос, что поди разберись где диковины, а где просто добро из под носа уводят, так на всех добра не напасёшься. Пришлось излишне ретивого приструнить слегка.
- Паж мой верный, бери чернильницу, за механикусом ходи по лагерю и пиши что он сочтёт диковинами, чтоб чудеса механические не пропали почем зря. Так же запиши тех людей, что с теми чудесами знакомые и их тоже отдать механикусу. Исполняй немедля, а ещё раз услышу, что бранишься ты по чёрному, не посмотрю на твой древний род, отлуплю нагайкою.
Тут пришёл первый паж с кузнецом и почли хоблина расковывать. После барон Вепрь появился и сказал заикаясь, что пленников пригнал, тех кого на поле бранном взяли, надобно идти отделять благородных от тех, кто сегодня на тризне пойдут в утоление литвиновской богине.
Заикаться барон стал после того, как эльфийская пика его наземь сшибла, да конь копытом по шлему огрел. Дядька говорит, что сие ненадолго, дней через пять снова нормально говорить Вепрь сможет, бо голова у него дюже крепкая. Вот же, лёгок на помине, пестун прискакал, озабоченный, рассказал что обоз исправно движется, по пути наших язвленных собирая и по телегам раскладывая, а ему самому недосуг, пир и тризну готовить надобно. Посокрушался только, что разносолов жарить времени нет и придётся довольствоваться варёной убоиной.
Закрутили дела хлопотные, только одно приметил я, куда не пойду, сзади тихо плетётся тварюшка несчастная, что-то себе под нос бормоча и на меня жалобно поглядывая.
Граф Ресепет оказался испуганным вьюношем, годов семнадцати. В пол лица его расплывался лиловый синяк, а под сломанным носом запеклись сгустки крови. Локти графские за спиной скручены, а на шее была верёвка грубая. За верёвку ту держался воевода Твердило Отвердович и ухмылялся презрительно.
- Твоя милость, прими подарочек, не побрезгуй такой малостью.
- Эх, полутысячник. Никого в тебе вежества. Разве можно так с благородным пленником? Развяжи его не медля, да сними с шеи верёвку обидную. Вы, ваше сиятельство, на литвинов моих не гневайтесь, куртуазности они не обучены, зато в битве надёжней их, людей не сыщите. Да ещё, не расстраивайтесь, счастье военное переменчиво, только надо было сдаваться врагу благородному, а не ждать пока на вас аркан накинут степняки заскорузлые. Эй, пажи! Таз воды тёплой, его сиятельству, смыть следы битвы жестокой, с лица благородного.- Испуганный вьюнош, посмотрел на меня признательно и морщась опустил руки в поднесённый таз.- Дело в том- продолжал я светским тоном- что среди моих людей есть такие, что совсем недавно увидали свет Пяти Богов и предрассудки их ещё не изжиты полностью. Эти люди, после битвы обряды совершают, в честь своей богини, как они думают, им победу даровавшей. Мы же с вами, как люди просвещённые, понимаем, что это есть заблуждение, но отказать воинам храбрым в своём внимании на обрядах и на празднике, не считаю возможным. Попрошу вас нижайше, сопровождать меня на пиру этом, в том зазорного не усматриваю, оказать честь присутствием - победителю.
Что оставалась делать недорослю, с молоком на губах необсохшим? Только изобразить поклон вежливый и плестись рядом, нога за ногу.
Бывший графский лагерь был уже по кругу возами обставлен, караульщики везде стояли парами, поднимался вкусный дух от котлов и отовсюду неслись песни весёлые. За возами, на лугу, готовились к празднику, коий сразу и тризной будет, по тем, кто этого праздника не увидит более. Складывали дровяные кострища, копали ямки под колья, а миигит, аккурат посреди луга, врыли два столба и кинули перекладину. Вот туда мы и направились, по пути светски беседуя, осведомлялся я о здоровье императора. Подошли. Сзади нас столпились воины, окружая конструкцию на ворота похожую. Потемнело уже и с четырёх углов от ворот этих зажгли костры яркие. В свет костров втащили трёх эльфов и содрали с них остатки одежды. К моему удивлению, однова из них оказалась сукой, впрочем статью и ростом сильно самцам не уступая. Только услышал как рядом ахнул графёныш:-"Леди Малиан!" И заткнулся.
- Что, твоё сиятельство? Неужели связь имели с нелюдью? М-мда, неприятно сие наблюдать будет, но делать нечего, среди моих людей есть те, кто эльфам - кровники.
Пока мы так беседовали, ушастых пинками поставили на колени и силком влили в рты какое-то варево, после, за кисти подвесили к перекладине. Перед подвешенными встал миигит по имени Тэпсел-Джан, тот который на турнире лучников дальше всех стрелу закинул. Постоял, потом поднял руку в которой качалось что-то блестящее и заунывно запел. Тот мотив подхватили другие восточные люди и стали выходить в круг, в ладоши прихлопывая, вышли все и хоровод образовали. Мимо меня кто-то протиснулся. Ба, да это зверушка несчастная. Проковыляла, да и к кругу пристроилась, палван Нанук глянул вниз искоса и подвинулся. Хоровод медленно закружился, блестяшка покачивалась, заунывный мотив убаюкивал. Эльфы безвольно начали носами кивать, дольше всех продержалась самка, но вот и её голова свесилась.
Из хоровода вышли три воина и стали ножами острыми кожу снимать с нелюдей, те даже не охнули, видно спали колдовским сном. Когда сняли кожу с груди суки, графа вырвало и он попытался упасть в обморок, но я придержал его за шиворот, не куртуазно покидать представление, лицедеи могут обидеться. Наконец ободрали все три туши, кожу собрали комками влажными и под ноги кинули, хоровод остановился, заунывный напев кончился. В тишине только дрова трещали, да сопели сотни людей вокруг собравшиеся. Тут раздался первый крик, самка очнулась и завыла по животному, как червяк извиваясь. Вскоре к ней присоединились самцы, оглашая окрестности дикими воплями.
Наблюдая ту картину я размышлял о том, что если бы на поле боя оказался не один десяток беловолосых, а к примеру три, то скорее всего на такой перекладине пришлось бы висеть мне. М-мда, совсем неприятно. Рядом раздался глухой стук, его сиятельство все же грохнулось в обморок.
Литвины, впечатленные эльфячьей казнью, решили не ударить в грязь лицом. Провыли молитву Невесте Воинов и принялись за дело со свойственной им обстоятельностью. Затрещали высокие костры по кругу, пораненых пленников споро колами протыкивали и меж костров вертикально вздыбливали в ямках колья устраивая. Тех пленников, что совсем уж от ран души лишались, ногами в огонь запихивали. Ор и стон над лугом стоял неумолчный. Крикам диким вторил наследник капиталов торговой компании, по всему видать, не такой он себе войну представлял. Ну кто ж ему виноват? Это не политик строить с императором, добро пожаловать на войну с Севером.
В это время, мимо нас в освещённый круг толкали не язвленных пленников с мечами, принуждая их биться друг с другом и калёным железом вразумляя упрямцев.
- Унять? А как же богиня? Впрочем унять их можно, но в ответ мне понадобится от вас небольшая услуга.
У западных ворот городка Парадиз-Ринал было столпотворение, окрестные крестьяне и жители посада не малого, стремились укрыться за городскими стенами. Слухи, которые доносили беженцы были один-другого страшней, с запада шли дикие северяне, не оставляющих живых на своём пути. Пожилой барон, назначенный военным подеста ещё месяц назад, не находил себе места от этих тревожных известий. Его малая дружина и городское ополчение серьёзной осады не выдержат, вся надежда была на войска и наёмников, которые проходили через городок, направляясь в метрополию. Пять дней назад гостевал юный граф Ресепет с целой армией, а вчера мимо проскакали южные егеря с вестью, что эта армия разбита. Барон усилил дозоры на башнях и велел всем окрестным жителям с оружием и харчами уходить за стены, если будет осада, то лишние руки пригодятся. Вот как раз сейчас толпа селян и тщилась протиснуться через ворота. С верхотуры сторожевой башни, самого высокого места города, застучали в било. "Похоже начинается"- подумалось старому вояке.
- Закрыть ворота! Опустить решетку!
Люди, не успевшие проскочить вовнутрь, начали разбегаться. Сам барон поднялся на надвратную башню и увидел колонну телег и всадников бредущих по старой имперской дороге. "Не похоже на вражескую армию"- решил подеста. Так и оказалось.
- Барон, бесы тебя раздери! Ты что, не узнаешь меня? Я графский сенешаль, мы были у вас недавно, отворяй, у меня раненые.
Лицо у пропыленного всадника в помятых доспехах и впрямь было знакомое. Рядом с сенешалем стояли несколько рыцарей, один из них держал штандарт графа ле Ресепет, а на возах виднелись человеческие фигуры, прикрытые каким-то тряпьём.
- Простите, ваша светлость, думали что идут язычники с севера. Говорят, побили наше войско.
- Битва была, но победили мы. Отворяй скорей, долго будешь держать нас на солнцепеке?! Раненым вода нужна!
Не длинная колонна начала втягиваться под низкую арку, барон побежал вниз, что бы встретить сенешаля и узнать новости.
На привратной площади толпились зеваки, ополченцы с алебардами и приезжие рыцари, не слезая с коней, о чем-то переговаривались. От ворот напирали пароконные возы, грозя запрудить небольшую площадку.
- Сворачивай сюда, в переулок! Миршо! Покажи куда им ехать!- Старик, отдав распоряжение, дребезжащей шаркающей рысцой направился к всадникам. Сенешаль повернулся к рыцарю в дорогих чёрных доспехах, который почему-то не поднял забрала своего шлема, украшенного роскошными перьями, и спросил:
- Теперь вы довольны, господин барон?
- Вполне,- гулко раздалось в ответ и черный рыцарь, как-то с ленцой ударил булавой по голове подошедшего военного подеста. С возов, скинув тряпки, посыпались воины и набросились на ополченцев. Городок Парадиз-Ринал пал, так и не начав толком защищаться.
Если уподобиться птице небесной и глянуть вниз, то можно увидеть речку Ринал, что начало берет на севере и изрядно пропетлявши уходит на юг жаркий. В излучине реки на высоком мысу притулился городок Парадиз, на квадрат похожий, ровно как военный лагерь Старой Империи, окружённый толстой, низкой стеной с восемью башнями. Городишко тот по сути лагерь и есть, где когда-то, давным давно, квартировал легион. Легион ушёл, Империя рухнула, лагерь заселили жители, обложив земляной вал камнями, рекой намытыми, а название сохранилось. Только благородное звучание Парадизиум, переводимое как "благолепное", превратилось в варварское "Парадиз", да ещё имя реки прибавило.
Жизнь городу давала дорога, имперскими инженерами построенная, проходя вдоль стен города выходит на каменный мост она и перебравшись через реку ведёт далее, в населенные густо, земли южные. По дороге той караваны идут с товарами, среди прочих везя бочки деревянные с сидром яблочным и крыжовенным вином, что в окрестностях Парадиз-Ринал выделывают. Вокруг города вольно раскинулся посад великий из домов деревянных и каменных, с мастерскими и подвалами винными, постоялыми дворами и конюшнями. Проходящий караван всегда за мзду малую, здесь приют найдёт, отдохнёт да оправится, перед тем как путь свой продолжить на юг или на север.
Если глянуть на город сверху, то увидишь нагромождение домов черепицей крытых, среди которых многие о двух этажах, а по середине, возле площади с фонтаном есть один, так он трёхъярусный. Возле дома того, магистратом кличимым, садик притулился, яблонь на дюжину, вот как раз в их тени и стоял стол деревянный да две лавочки. За столом тем, на лавочках, сидели дядька-пестун да механикус, оба пьяные до изумления. Я пестуна в таком подпитии видел второй раз, первый, когда батюшка от раны злой, смертью помер.
- Что стоишь дубинушка? На мастерового не смотри, он вообще лыка не вяжет, так что считай вдвоём мы. Совсем думаешь старик из ума выжил, в походе пить начал? Что молчишь? Знаю, думаешь. Расскажу тебе орясина, я историю веселую, от веселья такого - обхохочешься. Вышли с Севера давеча почти две сотни одоспешеных, с ними сотен пять литвинов-лучников. Что, пенёк дубовый, знакомая история? По пути к ним присоединились пять десят миигит отчаянных, да вполовину насильно караванных охранничков в строй поставили, тех за сотню будет. А в городишко сраный этот пришло всего пять сотен голов, да язвленных крепко ещё голов семьдесят, по домам обывательским валяется. Эти вроде барона Черепа, что третий день в лихоманке горит, от руки своей, полуотрубленной. Но зато у сей компании, что из Севера вывела пятьдесят возов, есть сейчас возов - четыреста, да если эту дыру, что Парадиз называется, прошерстить, то ещё сотня добавится. А табун у этих добрых людей, что себя дружиной Синебородого кличут, не поверишь - четыре тыщщи голов, половина из которых твоему Бурому не уступят. Все луга вокруг объели, ну чисто прузи. Похода такого Север не видывал, про добычу такую твои внуки баллады петь будут, тут бы надобно и честь знать, да оглобли к дому поворачивать. Ан, незадача! Вздумалось южному маршалу, тому что Броманс именуется, в той же час на север двинуться, а сил у него тыщщи две, без малого. Вот и выходит милок, что внуки твои баллады петь не будут, бо не будет у тебя внуков, как и деточек. Погуляли мы всласть, но теперь пришла пора ответ держать, слово герцогу дадено - костьми ляжем, но ворога вбок войску заглавному не пропустим. Слово наше твёрдое, раз сказали, то выполним. Только пью я не от этого. Пожил уже, да и ты не вьюнош далеко, смерть достойно примешь. От другого кручинюсь, ляжем мы здесь, а Север без защитников останется, молодым нашим науку бранную передать некому будет. Лесовины то быстро пронюхают, и запылают кострами замки, потечёт рекой кровь благородная. Вот от чего кручинюсь и пью горькую.- Произнёс то пестун-дядька, да и сунул нос в кружку великую, пойло лакая словно пёс забегавшийся.
Подошёл я поближе и кружку выбил, облив старика до пояса, после взял кувшин, в котором без малого было полведра да в стену его запустил. Хорошо кувшин полетел, красиво, пятно винное на стене магистрата тоже осталось не малое.
- Если ещё раз увижу выпившим, не посмотрю на седины, посажу в холодную. Что до того, что тобою сказано, верно все, только домовину для нас ещё не выстругали, обломает зубы маршал об воев Севера. Вон на площади фонтан стоит, окуни голову. Как в понятие придёшь, помокай механикуса, да приходите вместе на совет, думать будем как с ёлки слезть и жопу не ободрать.
- Не буду мост ломать, бо дюже красивый он, да анженерно построенный!- Механикус видно от хмельного не отошёл и пытался буянить. Кивнул я на него Твердиле, тот довольно оскалился, видать водяного припомнил, и от всей широты души, но ладошкой, засветил в ухо. Только грохот по залу магистрата прошёл, механикус закатился под дубовый стол, все молчали, ожидая продолжения. Из под стола раздалось:
- Тем камнем, что от моста останется можно стены на аршин поднять, а если и дома разобрать некоторые, то и два получится.- Механикус выбрался из-под стола и сел, как ни в чем не бывало, только ухо багрянилось варёной свеклой.
- Что ещё присоветуешь?
- Восточные ворота подле реки, а как моста не станет, то машину или башню какую, к ним не подвести, а вот западные подход добрый имеют. Там на надвратной башне огнеструй поставлю, а чтоб его не сбили, двумя трофейными скорпионами прикрою, хороши машинки. На угловой башне, она самая широкая, требюшет поставлю, такой, как в эльфийским трактате, на оси поворачивающийся. Больше пока ничего в голову не пришло.
- Может Твердило Отвердовича ещё попросить, чтоб он тебе в ухо?
- Не, не надо. А тебе Отвердович я ещё припомню, придёшь ты ко мне доспех подгонять, так я тебе специально в него колючку вставлю, как повернёшься, так меня вспоминать будешь.
Твердило только фыркнул в ответ и гордо бороду задрал, вроде как :-"Это мы ещё посмотрим, кто кому колючку засунет".
- Ладно, пошутковали и будя, к обороне Парадиз-Ринал готовить станет ле Манн, в том ему дядька поможет. Рыцарь, ты себя как чувствуешь? По силам тебе такое?
- Эльфийская пика по железу скользнула да бок разодрала. Кровь унялась быстро, сейчас только дышать тяжко, а так ничего, сдюжу. Людишек то, каких и сколько мне дашь, барон?
- Людей почитай, что и нет. Возчиков тебе дам, тех что с нами из Севера вышли. Им доверие есть. Литвинов дам полусотню, тебе хватит, чтоб горожан и работных людей в узде держать.
- Не густо, но справлюсь. Возчиков из городского арсенала одоспешу, да самострелы им вручу. Порядок поддерживать и на стенах стоять смогут.
- Вот и славно, а теперь смотрите, что у нас получается. Чертёж, на пергаменте писанный, показывает, что окромя моста через речку, брод есть, по летнему времени телегами проходимый. Брод тот в четырёх лигах южнее города, вот его-то и будем с войском охранять. Как маршал южный появится и здесь перейти не сможет, так ту переправу быстро сыщет, а там мы с него плату возьмём, кровавую. Правда сдержать совсем, сил нам не хватит, вот и будем с боями пятиться к городу, пока он нас к стенам не припрет, а как припрет, в осаду сядем. Только тут незадача, с нашим табуном не высидеть, никакого сена не хватит, да и воду из колодцев кони всю выпьют. По сему поводу мы с воеводой советовались и вот что надумали. Говори Твердило.
Полутысячник степенно бороду оправил и глянул на всех со значительностью, потом откашлялся и молвил веско:
- Табун надо отправлять в герцогство, туда где наш род живёт, там лошадки в сохранности будут и дождутся возвращения воинства. А буде так, что воинство сгинет, то по осени старейшины всех по семьям разведут, откуда добытчики были. То касается не только нас, но и рыцарей, и пажей, и жандармов, воля, в бою живота лишившегося, соблюдается свято. С табуном можно отправить добычу малую, что на вьюках поместится. Добыча тоже хозяев дожидаться будет. Косяк коней погонят мои люди и возчики пришлые, те к которым доверия в ратном деле нет. Если гнать не жалеючи, то через полторы терции, Боги дадут, уж на месте будут. Возглавит весь поход мой родич, полусотник старый по имени Селян Пришлый. Думку имею, что если он охотников кликнет, то глядя на добычу великую, многие захотят судьбу испытать под рукой Синебородого. Так что может статься, что через пять терций или чуть ранее, здесь объявятся несколько сотен луков. Сечи лютой они конечно не выдержат, но за пятки южного маршала, покусают здорово.- Произнеся речь такую, Твердило Отвердович снова оглядел всех, но теперь вопросительно, только волнительно бороду теребил, сам того не замечая.
Бароны и рыцари, сидевшие вокруг стола, задумались крепко. Хоть за время похода литвины им стали почти побратимами, но отдавать добычу, за которую кровью плачено, показалось боязно. Слегка заикаясь заговорил барон ле Линг:
- С табуном отправить надо кого нибудь из баронов, лучше всего бы подошёл старый Дохлая Рыба, он и куртуазен был, и велеречив, но...- Вепрь тяжело вздохнул, вспомнив как орочья рогатина пригвоздила к земле его друга душевного.- Отправить надо для того, чтоб сопроводил пленников знатных ко двору герцога, да и буде там кто из рыцарей обретается, пригласить их к охоте на маршала. Тем усилим лёгких лучников и подмога будет нашей латной коннице.
- Изрядно придумано, с тем бароном и пленниками, отправлю письмо герцогинюшке, дама она умственная, может чем и поболее помочь сможет, горемыкам, в осаде изнуряемым.- Проговорил я в задумчивости. - Господа бароны, кто на себя труд возьмёт собрать подкрепления и скорым маршем привести к нам на помощь?
Только охотников не было, не хотелось баронам оставлять без присмотра добычу великую, сейчас в надежных стенах города укрытую, да и бросать войско перед битвой, так и чести умаление получиться может. Пришлось самому назначать.
- Господин ле Форсил, возьмёшься?- Этот барон даже прозвища заслужить не успел, больно молод был, всего девятнадцать годков, сей поход для него - первый. Правда, не по возрасту серьёзен, потому что после гибели своего батюшки, пять лет назад в Полессье, остался за старшего в семье из девяти сестёр и братьев. Герцог наш его мечом опоясал без службы пажеской, в знак уважения за то, что не взирая на возраст, удержал ле Форсил земли и замок, хотя желающих отнять и то и другое вокруг хватало. Был ещё один резон его ко двору отправить, ведь говорить ему придётся с герцогиней, а на неё пригожий сирота скорее произведёт впечатление, чем рубака в шрамах.
- Взяться то возьмусь, только обидно мне, все мечами махать будут, один я должен скакать туда, да обратно.
- Не обижайся, твоя милость, кроме тебя никто гонки такой не выдержит, сам же видишь, те кто родовит тот или ранен или стар, так что больше некому.
- Ну коли так, то делать нечего, когда выступаем?
- С делом этим тянуть нельзя, Отвердович, твои к завтрему готовы будут?
- А чего же не быть? Будут.
- Ну тогда, во славу Пяти Богов, завтра и выступайте.
Ночью поспать не пришлось, писал письма: одно к герцогинюшке, а другое к одеревенелому Сарториусу, разъясняя обоим ситуацию по которой войско от города отойти никак не должно. Если южане в Парадизе этом закрепятся, то выбить их ни за что не удастся, а то угроза серьёзная королевству нашему будущему. Аргумент этот подействовать должен сильней, чем потеря дружины северной. Рассвело. Вышел провожать табунщиков, как слышу спереди брань да ор, да ещё хохот заливистый. Разъяснил улыбающийся ле Манн, смеяться в голос ему пока больно было.
- Молодой Дохлая Рыба свою любовь новоявленную с малой добычей отправить хочет, а Форсил его урезонивает.
- Какую любовь? Неужели девицу смазливую нашёл?
- А ты что, ничего не знаешь? На главной площади, аккурат подле фонтана стоял механизмус странный, у горожан спросили, а те говорят, мол гаррота это. Значит чтобы лиходеев удушивать, казнь у них здесь такая. Рыба этим делом заинтересовался дюже, дня не проходит, чтоб он со своими людьми кого нибудь не поймал и гарротой не удавил. Больно потешно ему, какие рожи казнимый корчит, даже стул себе напротив поставил, сидит и смеётся, словно дитя малое. А как вчера прослышал, что можно часть добычи на вьюках в герцогство отправить, так засуетился, из земли столб вырыть приказал, думает что во время осады любовь его на дрова пустить могут. Только столб той только между двух лошадей везти нужно, а для дальнего перехода сие весьма хлопотно, вот его Форсил и урезонивает. Рыба же, словно единорог складчатый, ярится, лается и за меч хватается, сейчас глядишь и до поединка дойдёт.
- Поединков мне только не хватало. А ну...
Через время малое, молодой Дохлая Рыба чуть не плача, потащил любовь свою обратно в город, под смешки людей над картиной той потешавшихся.
Западный берег реки Ринал сейчас походил на погост неприбранный, весь трупами людей и лошадей заваленный. Передовой отряд войска маршала из егерей конных и рейтар доспешных, нахрапом переправиться решил, за то и поплатился.
Ещё шесть дней назад силы южные подошли к мосту у города Парадиз-Ринал, только глядь, а моста то и нету, только остовы быков каменных из воды торчат. Река здесь узкая, шагов семьдесят всего, но берега крутые, даже коней поить несподручно и течение больно быстрое. Вот и решили они мост деревянный на быках старых надстроить быстренько. За дело взялись споро и уже на следующий день от своего берега до первого быка пролёт прокинули , после за второй взялись, так работали, что любо - дорого. Рыцарь ле Манн им в том деле не мешал, на усилия спорые любуясь и механикуса поучая, мол гляди деревенщина, как умельцы стараются. Наш механикус только злобно ворчал на те упрёки и готовил каверзы, а как рыцарь ему отмашку дал, так с двух требюшетов закидал почти готовый мост горшками с зельем горючим. Чего он туда намешал, то не ведомо, но горело жарко и от строительства вскоре одни угольки остались. Ломать оно не строить, ничего хитрого. Это видать и ле Броманс понял и оставив в лагере укреплённом людей толику, вниз по течению направился. Брод они уже разведали, а колья и рогатки, что мы на своём берегу натыкали их не смутили, бо оборону ту хлипкую на первый взгляд, охраняли разъезды малые. Вот конники передового отряда, голов в двести, легко переправились и лишь на западной стороне оказавшись, пришли в сомнение, когда увидели что из редколесья хоругвь навстречу выехала. Хоругвь пестрела всеми оттенками синего, а кроме котт у многих на шлемах тюрбан накрученный, со стороны глядючи не поймёшь , дружина то или ордонанс-эскадрон. Рейтар одоспешеных у южан немного было, голов всего пятьдесят, остальные егеря с сулицами. Как успели, так построились, но удара шокового почитай сотни с гаком витязей Севера не сдюжили. Опрокинули их и застрявших в рогатках почитай всех и порубили, на ту сторону сбежали немногие. Вот теперь берег западный и принял вид погоста неприбранного. Рать же наша, дело сделав, не торопясь развернулась и в лесок уехала.
Уже в вечер подошло основное войско, словно ариманы берег затопили, подивились на побоище и лагерь возводить начали. А на утро маршал за дело всерьёз взялся. К самому урезу воды подвели машины метательные и давай пулять камнями да стрелами длинными, отогнав нас на расстояние почтительное. После колонну пехотную сформировали, хитро построенную. В голове колонны, на глазок человек в четыреста, по четыре в ряд встали щитоносцы с павезами, после пикинёры пристроились, пики долгие к небу задрав, а за ними, в хвосте значит, алебардщики. Вот таким манером, под барабанный бой, медленно, но верно и пошли через поток, дружка дружку поддерживая. Залюбовался барон такой слаженностью, ведь не каждый день увидишь как машина военная, добре смазанная на убой шагает через воды речные.
Уважения к пешцам, после того как Бирюков побили, нет ни капельки, ведь скот сей двуногий только под прикрытием способен обороняться, связь локтевую поддерживая. В поле же чистом, они есть жертва несчастная, обреченная Илагону-кровавому. Как подошла колонна поближе к нашему берегу, машины пулять кончили, чтоб своих не задеть нечаянно. Литвины конные сразу к урезу сунулись, стрелы в колонну пуская. Только пустое то, павезы надежно хоронили голову, а что навесом падало пробить шлемы железные на шляпы похожие, не могло никак. Ободренные пешцы дошли до кольев с рогатками, первые протиснулись, а сзади топоры застучали, колонне всей дорогу расчищая. Вот щитоносцы прошли через заграждения и из колонны по четыре попарно в стороны кинулись, образуя линию павез как прикрытие для пикинеров. Споро, быстро и слаженно. Восхищение такая дрессировка вызывала неподдельное, это же сколько их пороть надобно, чтоб точности добиться, более клепсидре присталое! Только восхищаться ещё, времени не оставалось совсем , как пикинёры свои места займут, то пробить их в лоб не получится. Опустив лэнсы благородные, рыцари, пажи да жандармы в галоп ринулись, торопясь поспеть пока пики в их сторону не склонились, частоколом сплошным. Поспели вовремя, пикинёры ещё бежали к краям, а алебардщики даже из воды не выбрались, как ударила рать конная истребляя всех без пощады. Пихоты презренные, в стадо не сбившиеся, подобно баранам заблеяли и врассыпную бросились. Щитоносцев с павезами конями посшибали, а пикинеров, которые копья свои страхолюдные в начавшейся свалке толком развернуть не могли, мечами рубили. Лишь немногие пешцы, разума не потерявшие, у уреза воды встали и как ёж ощетинились, сзади их алебардщики подперли, потерь ещё не понёсшие. Засмеялись наши конники той забаве детской, когда мужи взрослые друг за дружку прячутся да и поворотили коней взад, стрелкам место уступая. Пусть мол и эти потешатся.
Тут уместно сказать про литвинов слово доброе, ведь из Севера вышли они босота босотой, один меч на пятерых имеющих. То ли дело сейчас, посмотреть заглядение. Лошадок своих махлоногих почти все в заводные отправили, а сегодня гарцуют на южных конях, красивых да борзых, правда прихотливых, страсть. Все поголовно в бронях разных, на головах шлемы, по миигитовской манере с хвостами конскими, тюрбанами украшены. От разнообразия мечей, палашей, сабель в глазах рябит, но у каждого пика тонкая с бунчуком, тож из хвоста конского. Только луки свои трёхслойные сохранили литвины, бо не уступают они даже миигитовским. Вот из тех луков, да с сорока шагов и начали ежа обстреливать, ведь щитов у пешцов не осталось, а кольчуга так близко стрелу не держит. Долго забава сия не продлилась, пихоты, чести не имеющие, поворотились и в реку кинулись, только спаслись немногие, даже если в спину были ранены, то в воду падали и захлёбывались. С берега того вновь машины грянули, ну а конники отъехали восвояси, перед побратимами хвастая сколько народу кто побил.
Маршал ле Броманс понаблюдав сие действие, осерчал, но впал в задумчивость, осознал видать ошибку горькую. Шапками закидать войско Севера не получается и переправляться силами малыми, только людей терять. Как завалилось солнце за полдень, застучали барабаны да трубы запели, стало войско на том берегу выстраиваться, к переправе кровавой подготавливаясь.
Пехотная колонна построилась прежним манером, только теперь в воду полезут две роты, знать человек восемьсот, а по бокам пешцов встали конные, тоже колоннами, только по одному. Изменили тональность трубы, по другому стучат барабаны и обречённые на смерть тихим шагом пошли форсировать Ринал.
Парсуну ту наблюдали мы с воеводою, поперед хоругви выехав. Твердило меня в бок локтем ткнул и сказал, чуть обижено:
- Вот когда я про водяного говорил, ты посмеивался, думая что то сказки бабкины, а теперь смотри что станется. Когда в первый раз войско южное через реку переходило, то их не очень много было и река тому не противилась. А сейчас, поперёк реки бредёт без малого тысяча человек и лошадей более двух сотен. Ринал-река серчать начнёт и на помощь дядьку кликнет, дядька-водяной шуток таких не разумеет и виру начнёт брать с переправщиков.
Хотел я позубоскалить в ответ, но тут сам увидел, вода то прибывает! Если поначалу лошадям, что оприч пехотных шли выше течением, было по брюхо, то теперь до седла доставать начало. Да не просто доставать, а крутиться бурунами да пениться, знать не врёт Отвердович, Водяной действительно шутковать не любит. Голова колонны почти дошла до нашего берега, а в середине... ты смотри, что деется! Вода там поднялась, водоворотами пенится, пешцы уже почти по грудь и еле-еле друг за дружку держатся! Всадникам же держаться не за кого и одного вместе с конём приподняло, да на пихотов ка-ак кинуло! После другого! Колонну посерёдке прорвало, людей друг от друга отрывает, закручивает да и топит, а в брешь вода с рёвом ликующим понеслась и спадать начала, знать Водяной виру взял с переправщиков. Вот он момент, для нас счастливый! У берега ведь всего половина рати, а вторая теперь не скоро подойдёт. Бить сейчас надо! Ан нетушки. Полусотники маршальские, не простецы какие, дважды на грабли деревенские наступать не будут. Строиться они почали ещё в воде и на берег вышли, хоть и половинным составом, но в порядке полном. Правда тот порядок ущербный получился: щитоносцев много, а пикинеров едва половина от потребного, что ж до алебардщиков, то их нет совсем. Но в отличие от прошлого раза, крыльями пехотной линии нынче рейтары стоят, хоть и не много их, всего по полусотне на каждом фланге, но пробивать клином линию боязно, враз с боков ударят. Пока я думу думал, пешцы взялись за заграждения, вмиг повалили, порубили да повыдёргивали. Втыкали мы, втыкали, а тут раз и все сломали. Оно ведь, ломать не строить, попроще будет. Строем ровным южане отошли от уреза воды на тридцать шагов, да и встали как вкопанные, им теперь спешить некуда, подкрепления дожидаются.
- Видал, Твердило? Чего делать будем?
- А чего тут сделаешь? В лоб ударишь, крылья сожмутся. С боков зайти - места не хватает. Разве что, пока не поздно, попробовать их выманить, чем демоны не шутят, пока Илагон спит.
Дал я команду хоругви разбиться по копьям, да держать ухо востро, ежели момент представится, бить не раздумывая. Воевода своих повёл, рейтар обстреливать, пихотов то бесполезно, они за щитами попрятались.
Кметы с миигитами изгаляться начали, подъедут на двадцать шагов и считай в упор щели в доспехах выцеливают. Только рейтары, люди видать благородного сословия, даже бровью не ведут, лишь щитами треугольными прикрываются. Если подстрелили кого, так сзади выезжает следующий и место в строю не пустует. Вот ведь характер! Ни один на надоед не кинулся, то вам не войско графское. Слово старинное есть - дисциплина! То понимать надобно. Зауважал я их безмерно и подумал про себя, если теперь кто к ним в руки с луком попадётся, то пожалеет, что на свет родился. Но не взирая на их дух необоримый, лучники в конце концов наверное всех бы поистребляли, только тут видя такое непотребство, с того берега в воду кинулись конные. Рейтары вперемежку с егерями и плевать им было на Водяного, видать совсем мы их раззадорили. Оглянуться я не успел, а на нашем берегу уже рать собирается, рогатки им теперь не мешали. Воевода едва в рог протрубить успел, литвинов назад отзывая, как два крыла вперёд пошли, без особого строя, лавою. Мы тоже стоим как попало, но свалка беспорядочная нам невыгодна, их же почитай раза в два больше. Так и я "отход" трубить начал. Думка была растянуть преследователей, да потом враз и поворотиться, но маршальские конные проскакав шагов двести, встали, да и шагом к своим пехотным вернулись. Вот так, совсем не героически отдали мы переправу.
По сию пору я пережил три осады. Дважды оборонял малые остроги от лесовинов, а один раз барон "Гризлева Голова" решил проверить прочность моего, свежеотстроенного замка. Во всех случаях, больше чем лесенки с перекладинами, пенькой прикрученными, или бревна для вышибания ворот, штурмовых приспособ видеть не доводилось. Зато сейчас смотрел я на четырёхъярусную осадную туру, что с невероятным скрипом и кряхтением, медленно подкатывалась к стене и чувствовал как подгибаются колени. Южане это не лесовины дикие, толк в чудесах механических знают. Ползёт это чудище на шести колёсах само, точно как наш воз огнеструйный, когда мы вагенбург Бирюков штурмовали. Знать народу сейчас внутри у неё тьма-толкают, упираются. А механикус - зараза, не то что ров прокопать не удосужился, так даже камни из дороги, что прямо к воротам ведёт, не повыковыривал. Вон он, стоит недалече, ухмыляется и в ус не дует. С самого начала осады я ему на эту башню пальцем тычу, как только её за палисадом ладить начали, а этот пропоица дышит перегаром и знай твердит:
- Не изволь беспокоится твоя милость, нам это чудо на один понюх, вмиг спалим.
Вот если не спалит, запорю, запорю собственноручно, конечно если жив останусь. У маршала народу раз в пять поболее, чем у нас есть и как они все по мостику, что с туры на стену перекинут, полезут, так нам их не удержать, там же, на четвёртом ярусе черно от арбалетчиков. Эти стрелки сверху стену от защитников почистят и своим дорогу откроют, а дальше южные пешцы удержу знать не будут. Тут вам не поле чистое где мы их в хвост и в гриву гоняли, тут судари мои город, в котором на коне добром не развернуться. Ох, муторно мне, не люблю осаждать, а ещё пуще не люблю в осаде сидеть.
- Твердило, где твоя подмога? Уж пять терций прошло, как табун угнали, а ни слуху, ни духу.
- Синебородый, ты чего ко мне чипляешься? Знаю я не больше твоего и сам недоумеваю. Только мнится мне, что не о подмоге ты печёшься, а страхолюдины этой опасаешься, вот и не даёшь житья всем, кто вокруг стоит.
- Извини, Твердило Отвердович, в корень зришь, опасаюсь. Опасаюсь, что подведёт нас механикус, с того дня как мы в город вернулись, ни разу его трезвым не видел. А вдруг как не загорится Эльфийский Огонь? Чего делать станем?
- "Чего делать?"- передразнил воевода, - знамо дело, помирать будем. Ты к своему Илагону служить пойдёшь, а меня Невеста Воинов примет, заждалась поди, все глаза выплакала. Однако думаю, что зря ты волнуешься, если б с Огнём что-то было не так, не ходил бы наш пиитух по стене таким гоголем. Видишь, по такому случаю даже рубаху чистую надел, праздничную, да и сифон он водой испытывал, сам давеча видел. Если б не работало, то суетился бы, да на подмастерьев покрикивал, ан нет, стоит спокойно. Так что понадеемся на богов и пойдём в башню, а то они вижу баллисту налаживают, как бы не зацепило по глупому.
Обстреливать нас маршал начал почти сразу, ещё только разбирать завалы от сожжённого посада и полисад осадный строить почли, а машины уже заработали. Конечно, старой стене - земляному валу камнями обложенному они сделать ничего не могли, а вот то что поверх заборолами надстроили, то ломалось быстро. Мы поначалу отвечать начали, только стрелки у южан не в пример нашим, умельцы знатные. Вот за пару дней и расколотили нам три требюшета. После, как полисад закончили, то арбалетчики их из-под прикрытия стали выбивать лучников, но на приступ не шли, туру дожидались. Дождались.
Спустились мы от зубцов вниз по лесенке каменной в бывшую караулку надвратной башни, а там суета. Огнеструй подмастерья обихаживают. Я сразу к бойнице стрельчатой, посмотреть как смерть наша подкатывается. Хорошо подкатывается, споро. Скоро с полисадом поравняется, а полисад той близёхонько, шагах в ста или менее. Тура с близи ещё больше кажется, в основании широкая, шагов десять, а к верхушке сужается, шагов пять в поперечнике. Сейчас видно - построена хитро, как бы вперёд наклоняется и на третьем ярусе балкон, подъемным мостом заканчивается. Вроде как в замке у меня сделано. На четвёртом ярусе, под крышей косой - арбалетчики, уже пускать начали, стреляют быстро, знать им сзади заряжают и вперёд передают, только болты смертельные мелькают. Под таким обстрелом на стене скоро никого не останется. Тура по животу шкурами мокрыми оббита, на солнце глянцево лоснится, знать умельцы южные от огня защиту сладили, помнят как мы им мост сожгли. Сверху грохнуло, видать каменюка машиной брошенная, по зубцам врезала, тут и механикус объявился, весь белой пылью, как мукой обсыпанный. Появился, подмастерьев построил, хором они молитву Сатару-проницательному прочитали и за дело принялись.
Огнеструй теперь стоял на четырёх колёсах малых, бочка из которой механизм торчал с коромыслом, закреплена добре. Голова драконья с языком длинным, трубчатым щитка медного лишилась, а под ней жаровня стоит, трубки паяные стали совсем короткие и от механизма к голове протягивались. Отворил механикус в крышке бочки пробку малую и через воронку стал лить кисель из двух оставшихся бочонков. Кисель дух имел крепкий, с непривычки и сблевать можно было, но то и хорошо, чем крепче дух тем знать Огонь горячей будет. Пропоица наш лить закончил, пробку затворил и к голове пошёл, там, на языке плошка болталась, цепочками подвешена, вот в тую плошку он зелья набулькал из фляги малой.
- Готово все, твоя милость, как подойдут они на двадцать шагов, так и конец им всем, неминучий. Только после, ты уж не обессудь, Огня у нас больше не останется.- Помолчал и добавил. - Правда если уж совсем припрет, то кой чего сообразить можно.
- Считай, уже припёрло, как скажу, так начинайте.- Прорычал я, опять в бойницу выглядывая. Тура уже палисад прошла, а за ней....Охорони нас Эйбрен-заступница! За башней маршировала колонна пихотов, по трое в ряд и сколько есть народу в той колонне даже понять невозможно, может тысяча, а может и две. Железная змея шишаками да шлемами увенчанная, да по случаю штурма без длинных пик, а с короткими копьями и алебардами. Это ж что получается? Неужели южане в обозе второй комплект зброи возят? Пока так размышлял, тура совсем близко подъехала, весь вид своей тушей загородила. Опасно, как Илагон - оскалившийся!
- Начинай механикус! И да поможет нам Пятерка Богов!
Мастеровые только того и ждали. Отодрали деревянный ставень от окна, специально в стене пробитого и все вместе огнеструй накатили, механикус ткнул факел в плошку, та сейчас же огнём взялась, той огонь язык трубчатый облизывал. Подмастерья вчетвером за коромысло схватились и ну давай качать, только стук пошёл, пропоица к голове подошёл и чего там дёрнул. Как взрычало! Как зашипело! Да ка-ак фахнет! Сунулся я опять в свою бойницу и увидел как струя жидкого огня, дымом опоясана, чуть вниз загибаясь, уперлась в покатый живот башни, немного ослабла, потом снова вздыбилась и опять все Огнём залила, теперь повыше. От жара великого прибитые коровьи шкуры начали скукоживаться, обнажая доски строения. Только тура того кажется не заметила и продолжала ползти к стене города, вот тогда и осмыслил я, ведь Огонь башню не сразу сожжет, да пока она сгорит многие к нам в гости пожалуют.
- Твердило! За мной!
Балкон с мостом, вот он, рядышком! Рукой подать. Выше ярусом арбалетчики, с нашими лучниками перестреливаются, что на двух соседних башнях засели. На стене никого нет, лишь камнями валяются зубцы сбитые, да пара мертвых, болтами утыканы. Снизу дым поднимается и слышно как Огонь взрыкивает да мы с Твердилой торчим посерёд этой вакханалии. Только долго поскучать в одиночестве не пришлось нам, мост со скрипом опускаться начал.
- Труби, Отвердович, труби! Я пока этих задержу!
Мост до середины чинно прошёл, а потом как грянется! И зацепился крючьями за огрызки зубцов. Открылась мне дорога деревянная с перилами, а в конце дороги той провал чёрный в котором кто-то ворочается. Время стало длинное-длинное, мысли тягучие:-"Вот и все барон, довоевался...". Только додумать до конца не успел, на мостик попёрли алебардщики, беззвучно рты раззевая. Бегут медленно, на меня замахиваясь. Так же медленно шагаю навстречу, под топор подныриваю и концом меча, аккуратно в рот разверстый, тыкаю. После, кистью дёрнув, второго поперёк лица крещу и поставив защиту, отшагиваю. Алебарду в сторону отвожу и уколом достаю ещё одного, в горло. Сразу получаю толчок снизу, по кирасе, зачерненой матово. Перерубаю древко и обратным движением бью в голову. Тут и мне по голове прилетает крепко, аж присаживаюсь, а алебарда снова на замах пошла, ишь ты, резвый какой, рублю локоть руки, той, что ко мне ближе. На мосту заминка, проход битыми пешцами завален. Отшагиваю. Оглядываться некогда, мысль мелькнула:-"А чего это арбалетчики прохлаждаются? До сих пор меня не истыкали?" Только опять додумать не пришлось, пешцы мостик расчистили и построившись, трое в ряд опять вперёд пошли. Нет, ну ты на них посмотри, никакой куртуазности, трое на одного и не совестно? Отступаю назад и влево, понимаю, что нельзя их пропустить в караулку, пока там мастеровые с Огнём возятся. Рядом возник Отвердович, кривой эльфийский меч двумя руками держит и на того, что с копьём, наскакивает. Копейное жало, на лист похожее, орочьей брони пробить не смогло, а за то воевода пешцу башку развалил. Отшатнулись в живых оставшиеся, а полутысячник видать болт словил, как стоял, так и сел на задницу. Ну что за притча? Опять я один. Прыгаю вперёд и рублю крест-накрест, сотоварища выручать надобно.
Время опять нормальный ход взяло, различаю снова звуки и запахи. Воняет паленой кожей, из-за стены вой несётся нечеловеческий, по всему видать огонь добрался до толкальщиков, только пихоты по мостику валят сплошным потоком, хоть и дым снизу густой идёт. На другой стороне стены синие котты мелькают, не дают прорваться к дальней от нас башне.
Вот чего у маршальских воев не отнять, так это дисциплины и подчиненности, только благородной смелости не достаёт им. От меня одного назад пятятся, меча свистящего побаиваются. Тут позади толпы робкой появился рыцарь, видать только наверх поднялся, закопчённый весь. Пешцы от него аж шарахнулись, в кучу сбились и опять по стене вперёд поперли, алебардами и копьями угрожая. Теперь мне отступать приходится, только успеваю что отмахиваться, да опасаюсь как бы о Твердилу не споткнуться. Опасаюсь зря, Отвердович уже на ногах и рядом встаёт, теперь мы вдвоём врагов сдерживаем, благо, что больше, чем по трое в ряд они не могут построиться. Тут подмога нежданная пришла, один пихот осел с болтом в груди, за ним следующий. Улучив момент, оглядываюсь. Ба, механикус! Пристроился на лесенке каменной да и стреляет, арбалеты меняя, которые снизу ему подмастерья подсовывают. Молодец, десятка не робкого. Из-за его спины Вепрь появляется, зарычал и наверх вырвался.
- Барон! Подвинься!
Меч "бастард" воздух режет с шипением, наводя на пихотов изумление. Отхожу за спину ле Линга, дух перевести, а то запалился, как мерин на пахоте, пот горячий глаза залил, отереться бы надобно. Только гляжу, из провала темного уж не вои бегут, а языки пламени вырываются. Знать горит тура уже изнутри, получается, что отбили мы приступ.
То видать и враги поняли, остановились и копьями ощетинились, сознают - смерть их пришла, со стены мы их не выпустим. Хуже нет, чем ловить крысу, в угол загнанную, покусает обязательно, знать опять нам людей терять, а того мне не хочется.
- Эй, вы! Бросай оружие. На милость сдавайтесь, все одно вам не жить!
Из толпы протиснулся рыцарь закопчённый.
- Жизнь моим людям сохранишь?
- Да пёс с ними, пусть живут, нам не жалко.
- Тогда сдаёмся - и шагнув ко мне, отрекомендовался учтиво - кавалер ле О'Марр, маиор пихотных. - Сказав то, поворотил меч рукояткой ко мне. - С кем честь имею?
- Барон Лонгобрад, предводитель сего воинства.
Вот так я встретился с человеком благороднейшим, ставшим в будущем на многие годы моим другом сердечным.
Узкая лодчонка неслась по стремнине реки как стрела и стрелы да болты, которые в неё пущали имперцы, большей частью падали мимо али за кормой. Два гребца надрываясь гнули весла, а кормщик, лихо проскочив излучину, теперь правил к разрушенному мосту. Там-то, схоронившись за остатками быка, лодчонка пристала к крутому берегу, аккурат напротив восточных ворот. Из неё выскочили четыре человека и шустро полезли по круче к стенам города. Старший над караулом, наблюдавший всю картину сверху, дал команду впустить беглецов. Через время малое ко мне привели... баронета Свинёныша!
Этот третий сын барона ле Линга по прозвищу "Вепрь", на гербе которого сей вепрь и значится, по молодости лет до такой зверюги не дорос, вот и откликается на поросячье прозвище. Злится, но откликается. Баронет в своё время повёл захваченный нами торговый обоз в Герцогство и больше от него не было ни слуху, ни духу. Сейчас сей недоросль стоит супротив меня и радостно лыбится.
- Отца видел уже?
- Не-а, твоя милость. Сразу к тебе повели. Живой он?
- А чего ему сделается? Заикается слегка, а так живёхонький. Обоз-то довёл?
Вьюнош солидно провёл рукой по несуществующим усам и горделиво ответил:
- Конечно довёл, а назад с великим подкреплением прибыл.
- Да ну? Молодец какой, быть тебе с сего дня "Кабанчиком". А теперь рассказывай все по порядку.
И новоиспечённый Кабанчик поведал о своих приключениях.
Обоз он вёл пятнадцать дней с гаком. В пути чего только не было, но от встречи с остатками банды Бирюков, боги уберегли. Дней через семь их нагнал мой паж, который вёз пленного дворянина из войска графа ле Ресепет. В самом конце дороги с ними поравнялись барон ле Форсил с старым литвинским полусотником по имени Селян Пришлый, гнавшие табун лошадей и прочие трофеи, в род Твердилы. Посоветовавшись, молодые рыцари решили явиться ко двору вдвоём, так им показалось сподручнее беседовать с герцогиней-лебёдушкой.
Приняли их самым радушным образом, ещё бы, с такой-то добычей, знатными пленниками и вестями добрыми. Разгром Бирюков, Ресепета и захват Парадиз-Ринала это вам судари мои, не хрюкотун чихнул. Однако весть о маршале Бромансе великую озабоченность вызвала. Война с Империей из-за Любезного наследства в планы пня трухлявого, эльфа Сальмиррал-Сарториуса никак не входила. Император Порфироносный на что лапы свои загребущие наложил, то выпускает с большой неохотой, если вообще выпускает. Однако и наша герцогиня-лебедушка расставаться с тем, чего коснулись ее нежные ручки, отнюдь не намерена. Ведь Парадиз-Ринал, уже под руку герцога Максимилиана подведён, а значит отпустить сие никак не возможно. Кроме того, если Броманс от осады освобождён будет, то как пить дать двинется в пределы Любезного герцогства и ввяжется в войну. Государю Просвещеннейшему это вообще ни к чему, дела и так идут не сказать что блестяще. Войско наше несколько замков взяло и победу в большом сражении одержало, понеся при том потери немалые. Однако эта сучка вдовствующая поражение признавать отказалась и заперлась с войсками в столичном городе. Там сейчас тоже осада идёт и конца-края той осаде не видно. Из сего и следует, чтоб имперцам Парадиз не сдавать ни под каким видом, а лучше так и ихнего маршала наголову разбить.
Герцогиня, не взирая на увещевания пня замшелого, - мол посольство к имперцам слать надобно, развила самую бурную деятельность. Скребли по всем сусекам, собирая тех, кто способен усидеть на коне. Набралось таких двенадцать рыцарей опоясанных, пажей и новиков два десятка, да жандармов пятьдесят три человека. Всего значит восемьдесят пять лэнсов латной конницы, да ещё присовокупили тех моих северян которые с вестями, обозом и табуном возвернулись. Тут и Селян Пришлый пожаловал, ведя с собой шесть пятидесяток литвинов, в основном молодежь зелёная и старики среброусые.
Старшим над этим, с позволения сказать воинством, поставили известного болтуна и сказочника, барона ле Брасс. Известен тот барон тем, что когда-то служил на Юге, а теперь обретался при дворе и писал воинский трактат "О пользе водных путей для воинства, дальним походом изнуренного". Он видать в Полесских болотах никогда не бывал и знать не знает, каково это - брести по пояс в вонючей воде несколько дней кряду. Вот это "изнурение", а совсем не "польза". Болтун одним словом, но Сарториус его привечает и по моему разумению он же ле Брасса в заглавные выдвинул.
Вот такие новости Кабанчик на меня вывалил, присовокупив тубус с письмами от герцогини, эльфа и самого ле Брасса.