Подшувейт Валерий Борисович. Песни

В а л е р и й

Г а д а л ь ш и н

0x08 graphic

п е с н и

0x08 graphic

VBP - Publishing

Геленджик - 1999

Геленджик, Февраль 1999 года.

Моей любимой и единственной

доченьке Тате

дарю и посвящаю.

В. Гадальшин

( В.Б.Подшувейт )

Примечание: Псевдоним "В. Гадальшин" завещала мне

моя мама, Галия Гадиатулловна Гадальшина,

беззаветный врач - фтизиатр,

капитан медицинской службы (времён ВОВ),

бедная страдалица - жена

и просто чудесный человек,

память о котором

пусть останется на нашей Земле.

- 1 -

Р у с ь .

Я хотел бы слова

эти мягкие самые

вам принесть и отдать,

чтобы было тепло.

Есть такая трава, неприметная, малая,

над которой молчанье в лесу залегло.

Там седая роса на рыжеющих иглах,

муравьи и покой, что сараной цветёт.

На полянах по-женски печалится иволга,

и паук, как старушка, меж сосен с шитьём.

Там под искрами солнца клубятся туманы

из речушек с дегтярной живою водою.

Там под деревом заяц, пугливый и странный,

прядет чутко ушами на крик козодоя.

Если долго идти, можно встретить там озеро,

всё в снежинках из лилий, кувшинках из меди.

Не спеши, посиди: пред тобой глаза осени.

В них глубоко вглядись и слезинку отведай.

Это русская прелесть в камышовых ресницах

и с морщинками просек, смеющихся в небо;

это русское небо над тобою в зарницах,

это осень нагая, ещё не укрытая снегом.

Если просто бродить лубяными лесами,

видишь время, что солнцем меж пальцев текло..

Я хотел бы слова

эти мягкие самые

вам принесть - и отдать,

чтобы было тепло.

Москва, 1964.

- 2 -

Глазами сосен улыбнулась осень... .

Уходит осень с тёмными глазами.

На всё смотрю печальными глазами.

Ты мне сказала трепетно глазами,

что всё забыто тёплыми глазами.

Когда я появляюсь в мире сосен,

я обнимаю лапы старых сосен

и белок на верхушках стройных сосен,

и ветер, рвущий иглы с этих сосен.

И мнится мне, что ты мне улыбнулась,

краями глаз и губ ты улыбнулась...

Как жаль, что ты совсем не улыбнулась -

ведь было б здорово, когда б ты улыбнулась.

Когда приходит к нам с тобою осень,

дожди и слёзы нам приносит осень.

И всё же, каждый день я славлю осень

за то, что грусть зовётся - просто осень...

Глазами сосен улыбнулась осень...

Москва, 1964.

- 3 -

А л ь м а - М а т е р

Alma-mater стоит кристалл. ⁽*⁾

Солнце резко кладёт мазки.

Объясните же ради Христа,

вправду ль нам уезжать из Москвы?

Вот осталось чуть-чуть досдать,

профессуре забив мозги.

До Луны рукой не достать,

из Приморья не видно Москвы.

Взяв ребёнка подмышку, с женой

улетим, где зимой - ни зги.

Пусто всё, и всё сожжено

в голове далеко от Москвы.

Первый год будешь всё вспоминать,

да ходить шутом цирковым:

всё равно уж навек спалена

та тропа, что ведёт до Москвы.

Только письма. А письма - что?

Все друзья, как один, таковы:

постепенно забудут о том,

что ты там, чорти-где от Москвы.

Только радости, что преферанс,

да дерябнув коньяк, завыть.

Будет ждать тебя твой реферат

так, как писем ты ждёшь из Москвы.

Ну, а если удастся не спиться,

вечно в горле комком слова:

- Дорогая моя столица,

золотая моя Москва!...

⁽*⁾- Alma-mater - здесь синоним Университета.

Москва, 1965

- 4 -

В с т р е ч а

Может быть, встречу её

где-то на здешней окраине.

Будет орать вороньё,

ставни все будут задраены,

Буду спокойно идти,

глаз не сводя с обочины:

можешь сама подойти,

заговорить озабоченно:

- Милый, куда ты идёшь?

Стылый туман повсюду,

стылый туман и дождь,

и облака - посудой.

Ну же, остановись,

взгляд подними с обочины,

взгляд отведи - ввысь:

видишь просвет всклокоченный?

Это - твоя душа.

Что же ты хмур, как тучи?...

...Как же ты хороша,

словно звезда падучая,

будто мечта моя -

просто земная женщина...

Муза, последний маяк,

тронный и неразвенчаный...

Приморье, 1965

- 5 -

О т к р о в е н и е

О нас, чудаках, только песни поют,

только всё удивляются люди.

А почему мы здесь, а для чего мы тут -

когда и поймут, не рассудят.

А вы, как врастёте в столы в городах,

так всё шлёте друг другу бумажки.

На службе - тоска, как бы час скоротать,

храня геморройную важность.

И нет нынче здесь у нас длинных рублей,

и жратву мы сами покупаем,

а редкий часок, проведённый в тепле,

ненужные письма кропаем.

Красоты? Вот важность! Их ловит турист,

на путеводитель надеясь.

А бороду холить да трубку курить

умеет теперь и младенец.

Винчестер - охотник, а спининг - рыбак

своими по праву считают.

По ягодам, травам, корням и грибам

есть тоже спецы - не чета нам.

Осталось одно: терпим жар, холода,

и голод, и титул - чудак! -

чтоб нам научиться хотя б по складам

кириллицу камня читать...

Приморье, 1966.

- 6 -

Таёжная хроника

Все дни и числа одинаковы,

нет ни суббот, ни выходных.

Лишь только знаки зодиаковы

здесь в небесах считают дни.

Мы только года временами

свой вечный отмечаем путь.

Однажды всё-таки за нами

придёт машина как-нибудь.

Она нас вывезет в жилуху

от злых лишений и невзгод.

Но это будет, по всем слухам,

не раньше, чем под Новый год.

Тогда по снегу и морозу,

по магазинам и пивным,

под детский смех и бабьи слёзы

пройдём, немножечко пьяны.

A нас, шальных, надёжно любят

и без упрёка ждут. Но вот,

что делать, если это будет

не раньше, чем под Новый год?

Что делать, если целовал ты

богам тропы таёжный крест?

Земля и небо маловаты,

и ты у них - один, как перст!..

Кавалерово, 1965.

- 7 -

Солдаты и геологи

Идут законом мужества

с оружьем на ремне.

Им беспокойно служится

в далёкой стороне.

Солдаты и геологи

в одеждах цвета хаки,

огромные, весёлые,

они всегда в атаке.

Их дисциплина бдительна,

их бороды косматы.

Вот предтечи строителей -

геологи, солдаты.

Вот те, что мне так дороги

и близки, как родня:

их молодость, их гордость

и руки у ремня.

Пока земля вращается

и существуют даты,

щиты и поиск счастия -

геологи, солдаты.

Приморье, 1965

- 8 -

Гимн костру

Кто-то первый костёр запалил на Земле

из смолистой, трескучей ели.

Стало чёрное небо от искр светлеть

и созвездия загорелись.

Слава Прометею,

одарившему нас светом!

Мы идём по зелёной метели

за смолистыми звёздaми следом.

Ежедневно по всем часовым поясам

загораются ранние звёзды,

происходят обыденные чудеса,

для которых наш мир и создан.

Слава Прометею,

одарившему нас светом!

В невозможных своих затеях

мы приходим к тебе за советом..

Пусть останется только один человек

на остывшей планете нашей.

Всё равно, вечерком он костёр на траве

разожжёт, и устало скажет:

- Слава Прометею,

одарившему нас светом!

Люди к звёздам далёким взлетели,

исполняя твои заветы..

Приморье, 1965

- 9 -

Таёжный лагерь на Маме ⁽*⁾

( песня старого бича ⁽**⁾)

Огонь почти погас,

в Москве девятый час,

там, братцы, не до нас - ей-Богу!

Такие вот дела:

кругом - одна зола.

Кого б ещё послать за грогом ?

Тот бравый адмирал ⁽***⁾

был, право, не дурак:

такой денатурат - навылет!

Налей ещё в котёл

чай с водкой, и потом

помешивай, козёл, не вылей!

Мы топали весь день.

Я, братцы, пропотел.

И ноги от лаптей ноют.

Плеснул водой в лицо,

смотрел на молодцов,

побеленых пыльцой новой.

На гари - сами гарь.

Тот, чай, с ножом - волгарь,

а с книжкой - ренегат;

верно ведь?

Всех нас равняет вошь

да хлеб - не прожуёшь.

Всё бич - последним прёшь.

первым ли.

- 10 -

Будь проклята тайга!

Лишь муравьёв стога,

да будто стог - таган чёрный.

А наш начальник Боб

бичей загонит в гроб,

катинку выдать чтоб, -

учёный!

Очки его блестят,

ремни его хрустят,

орёт: " А ну-ка, спать,

подонки!

Спешит сюда зима,

предчувствую алмаз:

запишут в святцы нас

потомки."

А завтра - снова в путь,

пожрав кирзухи чуть..

Подняться не забудь,

дневальный!

Не то подымет Боб

голодных за собой,

по сопкам, прямо в лоб

отвалим..

⁽* ⁾- Мама - река в Восточной Сибири.

⁽** ⁾ - Бич - бродяга-сезонник,

современный сибирский люмпен.

⁽***⁾- Адмирал Грог, изобретатель чая с джином.

Тетюхе, 1966

- 11 -

Грустный марш

Шелестит под ногами гравий,

умирает нехоженый день.

Я своим беспокойством равен

голубым мятежам деревень.

А они на дорогу одеты,

как костяшки на палочки счёт.

Провожают ватагой дети,

несказанный даря мне почёт.

..Мне бы навзничь упасть, и забыться

где-нибудь в середине пути.

Пусть шальная ночная птица

хриплым криком по мне погрустит.

Пусть она. Только я уж не в силах.

Обрати меня в камень, Земля,

и в ручьи - глаза мои синие,

чтобы прожил я всё же не зря.

Пусть присядет на камень путник

и, хлебнув синевы из горсти,

удалится мои маршрутом -

я тебя не окончил, прости.

Дальше этой нехоженой грани

мне с подбитым крылом не лететь...

.. Шелестит под ногами гравий,

умирает неведомый день.

Кавалерово, 1966

- 12 -

Мессианский сон

Мне снится, что ночью

мне вовсе не спится,

что рядом кружится ужасная птица,

и надо бояться её, как огня -

не то она в небыль утянет меня.

Мне снится, что я - умирающий странник,

а люди идут, отчуждённые странно,

и важное нечто я знаю про них;

зовусь я как-будто небесный жених.

Спасти их, безжалостных и равнодушных,

зачем-то мне нужно.

Но слишком недужно

тянусь я, слепой, за монетой скупой,

и часто руки их касаюсь губой...

А лица пусты так сумрачно серы

( не вижу - а знаю ), и пахнут-то серой!

Спасти их - погибнуть навек самому

в котлах пресловутых и в адском дыму.

...Но я только палкой

на птицу машу,

целую их руки, спасти их спешу...

Приморье, 1966.

- 13 -

Вьет - Конг ( фолк-рок ) .

Я иду, как обычно,

смотрю по сторонам.

Солнце светит мне в спину,

и асфальт под ногами не тряский.

Ну, а где-то далёко

есть такая страна,

про которую можно

рассказывать сказки..

Но там шрапнель

свистит под облаками

и в джунглях партизаны ищут путь,

и самолёт в пике румянощёкий ами ⁽*⁾

направил, чтобы прошлое вернуть.

На руки взяв кровавую девчонку,

грозит мать небу тощим кулаком,

а под Сайгон подходят катакомбы,

чтоб янки стал со взрывами знаком.

Сидит посол, советников штук триста

и триста тысяч беленьких парней:

они всего лишь милые туристы

в тропической нехоженой стране.

Они напалмом джунгли расчищают,

цивилизуют ядами поля,

концлагерями красных причащают:

да здравствует культурная земля!

Бомбят Хайфон, предместия Ханоя,

бомбят уже Камбоджу и Лаос.

А в баре генерал, влажнеющий от зноя,

планирует, как бизнес, реки слёз.

- 14 -

И вновь шрапнель свистит под облаками,

и в джунглях партизаны ищут путь,

и бомбовик в пике

демократичный ами

направил, чтобы прошлое вернуть.

Он смотрит вниз глазами - образами,

закатаны по локоть рукава.

Его за ручку водила в школу мама,

учили там, что враг его - Москва.

Но снизу вдруг две трассы пулемётов

скрестились к самолёту на беду:

и вот он связан, и на глазах пилотка,

идёт за косоглазым, как в бреду.

И видит он горящие от гнева

раскосые и смелые глаза.

От всех материков под бирюзовым небом

народов зазвучали голоса:

- Иди домой, румянощёкий янки,

тебя сюда обманом завели

твои дельцы, компании и банки -

враги прекрасной утренней Земли.

Народ сильнее всех твоих компаний,

путь войск не триста тысяч, а мильон.

Иди домой, демократичный ами,

иди домой дружок, иди домой,

иди домой, солдат, иди домой,

иди домой, шагай себе домой..

Москва, 1966.

- 15 -

Литл - Бой ( фолк-рок ) .

"Литл-бой" (малыш) - кодовое наименование

атомной бомбы, взорванной 6 августа

1945 года над городом Хиросима.

По ночам,

души павших взяв ласково на руки,

Хиросима печально склоняет главу.

Огоньки поминальных бумажных фонариков

по янтарной воде Отагавы плывут..

.. Я - фонарик, я - фонарик;

я плыву по Отагаве,

иероглиф нарисован на спине:

чьё-то имя из сожжённых

Литл-боем и пожаром

на окончившейся в августе войне.

Я - учитель. Может статься,

рисовал: "Микадо, славься!" ⁽*⁾

Мне открыты были детские глаза.

Грифель след оставил вечный,

ну, а я сгорел, как свечка:

уплываю вниз огарочком - банзай!..

Я - мальчишка черноглазый.

Помнил только пару сказок.

Под окошком школы вишенка росла.

Тушь осталась на оконце.

Вспыхнул я под новым солнцем,

и плыву теперь по речке без весла...

Гейша я, мальчонки мама.

За десяток йен у храма

толстяка поила сладкою слюной.

До сих пор те йены ходят;

- 16 -

кимоно и я - в расходе,

и качается фонарик мой резной...

Я - толстяк, служитель банка.

Гейшу я любил. Забавно?

Харакири пусть кончает самурай!

Спят у храма мои гэта, ⁽**⁾

пепел мой не канул в Лету:

огонёк на Отагаве - не мираж!..

Рис варю, его жена я.

Он с другой, я это знаю,

но нужны детишкам крыша и отец.

Дал зеленщик мне картошки,

и цела она в горшочке,

только я мигаю тускло на воде...

Я - лошадка, я - иная,

мне не нужно поминанья.

Я возила в город сорго и спаржу.

В тень мою попал зеленщик:

он признателен мне вечно!

Вот - и я плыву. Вам слышно, как я ржу?..

.. И когда канет в небыль

хиросимская вишня,

огоньки, выплыв в море,

становятся звёздами.

Люди, видите? С неба

светят души погибших!

Нет, вы видите?

Я спрашиваю серьёзно...

⁽*⁾ Микадо - император Японии.

⁽**⁾ гэта - сандалии на толстой деревянной подошве.

Москва, 1966.

- 17 -

Песенка о море и Геленджике .

Тебя в словах не выразить,

ты неизречено.

Кусочек просто вырезать

с листок величиной,

послать девчонке почтой

со штемпелем в углу:

- Ты видишь море (точка).

Внизу: - Тебя люблю.

Здесь городок у моря

и ситцевый залив.

К нам с гор приходят зори

мир светом просолить.

Стою на пирсе прочно,

солёный гул ловлю.

- Так любят море (точка).

Внизу: - так я люблю!

А если вдруг неделю

нас валит с ног норд-ост,

ты свирепеешь зверем

и пляж грызёшь, как кость,

гремишь прибоем, точно

стопушечный салют..

- Вот это - море (точка).

Внизу: - А я люблю.

Весной сбежим по картам

ко всем земным морям.

Судёнышки в закате,

как факелы, горят.

Пусть качка заморочит,

пусть нас на дно сошлют,

- Но с нами - море (точка).

P.S.: - Тебя люблю!

Геленджик, 1967.

- 18 -

Ц ы г а н щ и н а

Опадают, опадают лепестки..

Пропадаю, пропадаю от тоски!

Облетают даже целые цветы:

сойду я с ума,

сойдёшь с ума и ты..

Ты - как белый, снежно-белый абрикос

в обрамленьи чёрных веток, чёрных кос.

Вся дорожка здесь усыпана тобой:

пройду я по ней,

пройдёт - увы! - другой..

Ты - как розовый, несбывшийся миндаль,

и лицо твоё - печальная медаль.

Ты - ван-гоговский бестрепетный мазок:

в твоём ордене

я рыцарь, я масон.

Сколько моря, сколько неба между век,

сколько рук твоих рассыпано в траве!

В чернозёмье, как кузнечики, чисты.

твоих глаз беспечных

звёздные цветы..

Опадают, опадают лепестки:

не пущай к себе другого, не пусти!

Облетают даже целые цветы:

я приду к тебе,

придёшь ко мне и ты..

Геленджик, 1967.

- 19 -

( Мелодия Руслана Подшувейта )

Инка,

ты песня о боге у старого инка.

Ты - как над омутом ива - грустинка,

Инка - малинка, живинка, Инка,

Инка...

Слушай,

не смогут фантасты выдумать лучше,

сводит с такою, как ты, только случай,

мучай, молю тебя, мучай, мучай!...

Лучше

так вот

чем оголтелым мещанам поддакивать.

Ты и весь мир остальной - одинаковы.

Я вас люблю, как воин любит атаку.

Так вот.

Смежишь

грозные крылья ресниц твоих нежных.

Сколько несбывшегося ещё между

мной и тобою. Вежливость реже,

реже,

Инка,

чем понимание, хрупкое, как былинка.

Что же поделаешь, если такой я, Инка,

Инка - сурдинка - тартинка - былинка -

Инка, Инка, Инка...

Геленджик, 1967.

- 20 -

Г р у с т ь .

( Мелодия Руслана Подшувейта )

Глупо в деревьях видеть врагов,

грустно идти, спотыкаясь о прошлое.

Тёмная ночь леденящей рукой

неба громады и души ворочает.

Ветер порывистый буйно шипит

и под одежду, под кожу врывается.

Где-то, наверно, девчонка не спит,

в белых подушках лицо улыбается:

букв муравьи заползают в глаза,

строя виденья нездешне красивые..

Ветер всё силится что-то сказать,

чуть шевельнёт огонёк керосиновый

хлопнет калиткой, рявкнет в трубе

и убегает, рассержено воя..

Так вот и мне не прорваться к тебе,

не шелестеть по одеждам в покоях,

Не настораживать злых часовых,

из темноты не свистеть по-разбойничьи..

Ночь. Я иду. Отзовись, отзовись!

..Только деревья выходят из полночи,

чёрные, мокрые руки суют,

просят погладить корявую кожу:

эти бродяги меня узнают -

мы в темноте удвительно схожи.

Геленджик, 1968.

- 21 -

Баллада о четырёх геофизиках, .

взявших Эльбрус ..

Им мастеров не дали,

их имена не известны.

Вместо медалей - дров наломали,

да в эту попали песню.

По шесть накопив отгулов,

по семь потов пролив,

Двугорбому в скулу - губа не дура! -

к трону пошли "короли".

А Эльбрус в осыпях весь, окутан лавинами,

оба лба козырьки туч на брови надвинули.

Даже асам район запрещён и закрыт:

от Уллу-Хузрука до Приюта заслон - словно щит..

Начальство не волновалось:

друзья в Пятигорск махнули;

девчонок навалом, и нет обвалов..

И партия мирно уснула.

Они же на стенку вышли -

один обушок на "связку".

И не было мысли: "А что будет выше -

трагедия или сказка?"

А Эльбрус, как верблюд, всё плюётся и бесится;

с седловины не видно ни чорта, ни месяца.

Мастера и спасатели пьют за Приют

и поют В.Высоцкого песни про крюк и подруг..

- 22 -

Никто там не лазал раньше,

но был всё же траверс сносен.

Был вынут барашек в Приюте из ранца,

и асы оставлены с носом.

Альпийцев не била икота:

геологи ж всюду на месте!

Ну, мало ли что там - такая работа,

хоть в море, хоть на Эвересте.

На Эльбрус, если трус, ты без дела не сунешься.

Пусть и смел, - дикий снег охладит и безумца.

Август-месяц коварен, и смыта тропа.

Как Двугорбому в лапы хоть на день попал - и пропал..

А утром они исчезли,

и не было беспокойства:

к тому ж, неуместно держать неизвестных,

попавших на профиле в гости.

С бородкой - кричал и смеялся;

очкарик помалкивал сослепу;

четвёртый набрался, а третий всё мялся:

так их вспоминали после.

А Эльбрус поутру, словно взорванный, вздыблен был.

Он хотел от людей этих требовать выплаты.

А они не сдавались, и гребнем прошли,

и в ложбинке святилище древнее горцев нашли..

И, чтоб доказать ребятам,

что были на самой крыше,

кувшин, как награду,

очкарик припрятал, -

и спать.. А Горбун всё слышал.

- 23 -

Он ночью сорвал палатку,

и пальцы им поморозил.

Что, братцы, не сладко?

Такая раскладка!

Старик наш во гневе грозен.

А Эльбрус по нутру сам был богом и демоном.

Пусть они, идя вниз, чудо ловкости деяли.

Татей он не прости, всё равно отомстит:

и нога у очкарика хрупнула тихо в кости..

Плутали они по циркам,

и где-то кувшин разбили.

А тот, на носилках,

всё хныкал и цикал,

когда они спирт распили.

..В балладе морали - нету,

и жалко их, невезучих.

простите мне это, что я всему свету

болтаю про этот случай.

А Эльбрус

на ветру снова в небыль вздымается,

и ему

одному в небе солнечном маяться.

Нет другого такого среди стариков,

чтоб, как он, щедро солнце дарил

хмурым людям - тропой..

Домбай, 1968.

- 24 -

И вот - опять весна и море

и ошалевшие цветы,

и после напастей и горя

воскресшая из пены ты.

Нас приютил мой град-владыка.

Зеваки с завистью глядят:

в лохмотьях пёстрых паладина -

бог всех бездомных и бродяг...

Мы побредём на юг и запад,

и каждый смел, как никогда:

сквозь темень звёзд

на мягких лапах

спешит к нам синяя вода...

Не верил я в возможность счастья,

боюсь поверить и сейчас:

луна, разбитая на части,

застыла в сохнущих сетях...

Не обмани надежд печальных,

дарёных слов не забывай:

не поздно, может быть, причалить

к земле Любви, где я бывал...

Геленджик, 1968.

- 25 -

З а Б ы Т ы й С о Н

( о п ы т р о м а н с а )

Забытый сон мне наяву ли снится,

иль волшебство над миром пронеслось.

Очей крыла, как две ночные птицы,

зовут меня отчаянно, без слов.

Как я молил в тот страшный миг пощады!

Но ты была неумолимо зла...

И вот, в тени заброшенного сада,

в ненужный час любовь мне принесла.

Всё тот же он. Поют щеглы в жасмине,

и радужен лазурный небосклон.

Но сердце бедное ночами хладно стынет,

когда уйдёт неповторимый сон...

Геленджик, 1968.

- 26 -

Историко - риторическая

Он бел, глаза в прожилках красных,

и на щите латинский крест,

тевтонский рыцарь, Альт прекрасный,

магистр палестинских зверств.

Вот грабит Альт один гарем:

( щедра ты, Клио, на сатиры! )

жидовка пела: "Ава - нахила..",

и смуглый стан тянул к игре.

И он к себе в маркграфский замок

привёз неверную жену.

Она поёт всё то же самое,

и в песнях слышно сатану.

Но вот Брунгильда. дочь барона,

владенья чтоб соединить,

себя отдала Альту в жёны -

и лопнула страстишки нить.

Бредут курчавые детишки,

пылят германские пути.

Но, в иудеечку влюбившись,

их бедный йомен приютил.

... Прошли века, и сгнили срубы.

Но, ставкой сотен лотерей,

потомок Альта, Шикльгрубер

в своих стреляет матерей.

В гробах ворочаются кости,

напалм уродует жнитво...

А новый Альт приходит в гости,

и кое-кто - не гонит вон.

Геленджик, 1970

- 27 -

Застольная баллада мстительного

алкоголика, одноглазого гипнотизера,

о случае в 100-м вытрезвителе

( подражание Александру Галичу )

В шалманчик при вокзале,

устав, я брёл из зала.

Пришёл туда я с Леною -

клал руку на колено ей.

Простой московской водкою

себе прочистил глотку я.

Для Лены сделал сразу

во лбу - четыре глаза.

Потом мы так нарезались,

что в бар за стойкой влезли вниз.

Соседям же казалось,

что мы лишь целовались.

..Зову официанта -

а вижу вдруг - сержанта,

и в воронок нас втиснули

с моею милой кисою.

Мы смыться с ней пытались,

чуть в крыс не превращались -

но чёртовы наручники

не слазили наружу.

У чёрно-красной вывески

нас с ней, как мёртвых вынесли.

Её кладут у двери -

меня волочат, звери.

Сержант по морде крагою -

напомнил три параграфа,

и, в смокинге - под душик,

и спать, но без подушек.

- 28 -

Лёд душей, я вам сенькаю:

я не был больше стелькою!

Вдруг вспомнил, глаз протёр:

ведь я - гипнотизёр!

Ну, думаю, ах, сволочи,

сейчас я вас попотчую.

К сеансу я готов -

а мзду возьму потом.

Напряг я глаз отчаянно,

сшиб с плитки взглядом чайник,

и все они вдруг замерли,

как мальчик - на экзамене.

..Отряд уполномоченных

шеренгой озабоченной

под душем марширует

под "мурочку" блатную.

Уже их рожи красные

под кафель перекрашены:

ох, завтра с бюллетенями

походит отделение!

..Начальник отделения

проходит вытрезвление,

и в середине цикла

отхаркивает сипло,

утюжит фалды смокинга

и вытирает сопли мне,

топорно лебезит

со штрафами в связи.

Со всей братвы по синенькой

берёт, балда осиновый,

квитанции штампует

и мне сдаёт, ликуя.

- 29 -

Сержанту бью по роже я -

беру с него дороже я

за то, что в прошлый раз

он мне попортил глаз.

И, в форме сине-красной,

под душ его, заразу,

и знаю очень точно,

что этой падле хочется.

Но пусть пока не мочится -

уважит труд уборщицы.

Потом, в моих ногах

в свои два сапога...

Я получаю грамоту:

сеанс проведен грамотно;

и всех лягавых подписи,

чтобы не ждать их подлости.

На газике с сиреною

назад нас свозят с Леною,

и снова в ресторанчике

нам зазвенят стаканчики.

Сержант к столу проводит,

и честь нам отдаёт

( а в темноте прохода

по красненькой суёт..)

..Ни шагу из столицы я:

житуха - первый сорт!

Моя, значит, милиция

меня тут бережёт!...

Москва, 1970.

- 30 -

В е с е н н и й т в и с т

Не плачьте, девочки, в подушки,

не прячьте в ящики игрушки.

Не лгите мамам вечерами,

прильнув лицом к оконной раме:

...он подождёт, он подождёт (поверьте мне - он подождёт),

покуда дождик не пройдёт...

Пускай желтеют ваши лица,

летают мокрые ресницы,

и пусть хрустят в суставах пальцы

и перья норовят ломаться:

...он не уйдёт, он подождёт (взгляни в окно - ты видишь, ждёт!),

пока весна Землёй идёт...

Зажгутся вечером неонки,

полтинник прыгнет в кассу звонко,

рука повыше локтя ляжет

и пёстрый луч по кадрам пляшет:

...он не уйдёт, он только ждёт (ведь он с тобой - он будет твой!),

под тёплым ласковым дождём...

Ах, мамы, сколько беспокойства!

Секунды щёлкают, как кости.

И ночь пугающе чернеет:

вдруг что-нибудь случится с нею?

...она придёт, она придёт, не пропадёт, не пропадёт

пахнув улыбкой и дождём.

И в темноте возникнет шопот,

от ваших слов простынный шорох,

и с мамой дочь обсудит это

в бессонном молоке рассвета.

...А он всё ждёт, чего-то ждёт, и всё же ждёт

( и вечно ждёт! )

под тёплым утренним дождём...

Геленджик, 1971.

- 31 -

К о л я д а

Никогда не говорите "Никогда":

позабудутся и сроки, и обиды,

и над яслями откроется звезда -

мы, как чёрные волхвы, её увидим.

Всякий раз приходишь ты

спасти весь мир,

человечек, и у мамы нет сомненья,

что ты - Бог,

а значит, чорт меня возьми,

если ты не всемогущий от рожденья!

Не забудь, что ты Спасителем рождён:

это трудная работа, аж до плача.

Ну, а мытарем ты станешь иль вождём -

знают только вера, случай и удача.

Но настанет день,

и ты спасёшь закат

от кощунственного страха перед счастьем.

Ну, а крест тебе нести, или плакат -

это всё решает

без твоего участья...

Геленджик, 1971.

- 32 -

С н е г у р о ч к а

Где же ты теперь, моя снегурочка,

пахнущая рожью и росой.

Видно, заблудилась в чаще, дурочка,

след замётан рыжею косой.

Ты сидишь под деревом заснеженным,

коченея Деда добротой,

и напрасно жду тебя я, нежный,

сильный, молчаливый и простой.

Больше ты не принесёшь в подарок

рук своих прохладное тепло.

Значит, Новый год пройдёт,

как старый -

одиноко, зло и тяжело.

И тебе за вьюгой будут сниться

на окне морозные цветы

и огонь, слепляющий ресницы,

и слезами тающая ты.

Геленджик, 1971.

- 33 -

Блатная песенка о любви

Расстались мы, по-моему, зазря:

все беды наши будут позабыты.

Ведь если посчитаться, не дуря,

- твои обиды - не мои обиды.

Я был тогда, как водится, не прав,

когда корил тебя за иностранца:

у них совсем не наш, советский, нрав

и, может, не бывает менструаций.

Он, видимо, не знал, что ты - жена,

а я не смог растолковать на ихнем.

Скрипел он зубом: ты была нужна

как женщина, а может - как врачиха.

И я не смог ему врубить меж ног,

боясь международного скандала.

А может, он и вправду занемог?

Зачем же ты про это не сказала?

Он не оформит брака через МИД,

ты зря надеешься с своей калмыцкой рожей.

Я не был никогда антисемит,

но сионистов не люблю я тоже.

У них, арабов , ты учти, гарем,

к тому ж они, по Энгельсу, - евреи.

Обманет он тебя, чтоб я сгорел!

А может быть, и наголо побреет...

Так лучше ты прости мои грехи,

а я клянусь, что Нинку с Катькой брошу.

А то - давно не стираны портки

и запах в кухне очень нехороший.

А если надо - я его найду

и отучу любить советских женщин.

Пущай не присылают к нам инду-

-сов и других страмотных деревенщин!

Геленджик, 1971.

- 34 -

Грустно мне и одиноко без тебя,

даже имени не знаю твоего.

Как земля в ногах кружится,

когда нужно спать ложиться -

ты далёко, путь - дорогу замело.

Замело метелью времени и снов.

Безнадёжна эта слабая любовь.

Только где-то есть, наверно,

ты, моя слепая вера,

с тёмным взглядом, как у осени лесной.

Я тебя рисую тысячами слов,

но никак не заменяет ремесло

тёмных глаз твоих осенних,

тёплых губ твоих оленьих

и волос, пожухших хвоей под сосной.

Не поверю, что на свете нет тебя,

доброта и откровение моё.

Завтра встречу среди тысяч.

Скажешь ты мне

- Добрый витязь,

это я,

неужто ты не узнаёшь?

Геленджик, 1971.

- 35 -

О к т я б р ь с к и й д ы м

Всё дело в том, что юность - позади,

и это не тоска, а настроение.

Как будто всё, что было, просадил

по случаю, а может - невезению.

Октябрьский дым спускается с небес

и на висках струится сизым пеплом.

Мы всё бежим судьбе наперерез

и, спотыкаясь, падаем нелепо.

Постылый норд швыряется листвой.

Бреду, зажав ледышки рук в карманах.

Я только твой, и, всё-таки, не твой,

и оттого тебя мне слишком мало.

Октябрьский дым скрывает мир от глаз;

в тумане рук протянутых не видно,

и мир уходит в прошлое от нас,

и это так, хоть и до слёз обидно.

Не те слова слетают с языка,

и сердце, словно маятник, спокойно,

и тихо обрывается строка,

когда ложится снег на подоконник.

Октябрьский дым дурманит, как наркоз

и размывает контуры деревьев.

Октябрьский дым...

И всё-таки до слёз

необходимо чьё-нибудь доверие...

Геленджик, 1973.

- 36 -

КМ НИС "Морской Геолог"

Коле Парамонову

посвящается.

Возвращенья из рейса исполняются сроки.

Полагаем быть дома к концу ноября.

С философским подтекстом ненужные строки

отдаём мы радисту, наверное, зря.

Мы уверены слишком что нас ждут ещё дома

и, последнюю чарку согревая в руке,

пьём здоровье любимых, родных и знакомых,

отражаясь друг в друге, как дурак - в дураке.

Это было, и будет из-за денег, и просто

из-за тяги к солёной разноцветной воде.

Мы уходим от суши, как пацан - переросток

убегает из дома к свершенью судеб.

За спиной у любого на далёкой, на пресной

твёрдой трети такое - что только держись.

Там мы женщин любили, там слагали мы песни,

там, короче, узнали настоящую жизнь.

В этом сказочном фоне морских декораций,

убаюканных качкой, нас не стоит жалеть.

Только SOS в три минуты молчания раций

намекнёт, что бессильны и бот, и жилет.

Вот такая планида на уютных и стройных,

на свинцовых и белых, на посудах любых...

Ждите нас на рассвете, и будьте спокойны:

вспоминайте науку прощать и любить...

Берингово море, 1986.

- 37 -

Песенка бравых моряков-научников

Валяет с борта на борт,

мутит от сигарет.

Узнать от моря надо нам, брат,

тривиальнейший секрет:

Травить, травить косу на зыби -

что, то же, что за борт травить?...

А щедрый кок опять насыпет

неведомой жратвы.

Узлов за десять с гаком,

гитаре трудно петь.

И правит баки нам, салагам,

мастер Тулин, кэдэпэ.

Травить, травить на полубаке -

ах, то же, что себя травить.

А чайки с лаем, как собаки,

вкушают от жратвы...

А в чайках, как известно,

приют моряцких душ.

Зеленолицые повесы,

мы на рейде грянем туш:

травить - травить из клюза якорь, -

не то же, что за борт травить!

Сойдя на пирс, солёный пахарь

шалеет от жратвы...

И ходит под ногами,

как палуба, земля.

С кормы на киль качнёт ночами,

ах - любовь или семья...

Травить - травить за рейс коллегам -

ах, то же, что за борт травить...

Но - впереди другое лето,

так что всё же мы правы!

Геленджик, 1969.

- 38 -

Не пиши мне, не пиши мне:

письма в море не дойдут.

На причале помаши мне,

и надолго позабудь.

За солёною водою

на высоком берегу

я тебя почти святою

в глупом сердце сберегу.

Не пиши мне - почты нету.

Только радиоволна,

обежав кругом планету,

скажет мне, как ты больна

одиночеством бесцветным

и зелёною тоской.

Я вернусь с попутным ветром

из погибели морской.

Не пиши мне: понимаешь,

это только трата слов.

Я и так тобою маюсь

в колыбели тайных снов.

Ах, зачем мы так уходим

друг от друга далеко?

Я иду на пароходе -

ты плывёшь меж облаков.

Не пиши мне, не пиши мне,

письма в море не дойдут.

На причале помаши мне:

я увижу как-нибудь,

как-нибудь, погожим утром

или в непогодь ночи

мы с тобою рядом мудро

и прекрасно помолчим...

Охотское море, 1986.

- 39 -

На траверзе Южно-Курильска

Успокой, море, душу мою;

упокой, море, мою печаль...

Я живу, море, в тёплом краю,

где не надо сажени в плечах.

А мы идём, бежим вперёд, нам ветер в спину -

тайфун нагонит и накроет невзначай.

Ах, мама, мама, не грусти о блудном сыне...

Упокой, море, мою печаль.

Не сердись, море, на радость мою:

я прекрасней морей не встречал.

Я тебе, море, себя отдаю;

упокой, море, мою печаль...

А мы бежим, идём назад, как под обстрелом,

пока нас Тихий навсегда не закачал.

Мы ровно на год здесь за месяц постарели:

упокой, море, мою печаль...

Не жалей, море, что целы ушли:

нас тебе, море, вернёт причал.

Только ты, море, спасенье сулишь;

упокой, море, мою печаль.

А мы летим, летим вперёд по мёртвой зыби,

хоть альбатрос нам вслед ругался и кричал.

Я одарю его печальною улыбкой -

упокой, море, мою печаль...

Тихий океан, 1986.

- 40 -

Ласковое море, Тихий океан,

мы к тебе явились из далёких стран.

Белым пароходом гладим по спине:

Тихий и Великий, улыбнись-ка мне!

Мы с тобой поладим - убери тайфун.

На мажорном ладе выстрою семь струн.

Сядет рядом лада, улыбнётся мне,

Тихий и Великий гладя по спине.

Но далёко лада, я пою один;

подмигнёт в полёте мне дружок дельфин.

Ветерок неслышно ходит по волне,

будто меня лада гладит по спине.

Солнышко утонет, звёзды - как роса.

На минорном тоне песню не бросай!

Примет вахту трёха ⁽*⁾, а корабль во сне

Тихий и Великий

качает на спине...

...А в Путивле лада кличет со стены:

- Да когда ж ты слезешь с этакой спины??

Скажет мне гидрограф про дальнейший путь -

сколько ещё Тихий спину будет гнуть...

⁽*⁾ "Трёха" - третий помощник капитана.

Тихий океан, 1986.

- 41 -

Подражание А. Розенбауму

Мы ушли на пароходе:

я - на баке, ты - внизу.

Пароход под нами ходит,

но не вышибет слезу.

Ты дружна со всем морфлотом,

мастер кличет на чаи.

Значит, там, за поворотом,

каждому - пути свои.

Прости-прощай, и ничего не обещай!

Прости-прощай, булыжник - я, а ты - праща.

Прости-прощай, - махнёшь легонечко рукой, -

и я лечу уже к другой...

Нас напрасно повязали

в дикой травле на корме.

Ведь тебе и горя мало,

что немало горя мне.

Ты стихи мои читаешь,

улыбаешься хитро,

а сама уже витаешь

у родёмого метро...

Прости-прощай, за что - не знаю, но прости;

прости-прощай, лечу, как камень из пращи!

Прости-прощай, парю над грешною землёй

к себе домой (письмо - за мной)...

Не могу быть просто другом

той, что режет и манит,

по орбите водит кругом

словно стрелочку - магнит.

Море синее смеётся

и хохочут острова...

Ничего не остаётся -

только прошептать слова:

Прости-прощай, я подаянья не прошу.

Прости-прощай, и заряди другим пращу.

Прости-прощай, пиши "востребованье, мне":

что ж, на войне, как на войне...

- 42 -

Подражание Зауру Квижинадзе

Почему очами

водишь ты сердито?

Я вошёл случайно,

дверь была открыта.

Может, это к счастью:

посидим, покурим.

Я вот тоже часто,

как и ты, тоскую.

Ветер белой пеной

бьёт в иллюминатор.

Здесь, в железных стенах,

ты одна - отрада.

До любви - далёко,

полпланеты лёту.

Ни к чему морока,

не сердись, ну что ты?

Нас качало в небе,

на земле качало.

Не бывать измене,

где любви начало.

Я не помешаю

твоему молчанью:

ты уже большая,

я - вошёл случайно...

- 43 -

Подражание А.Городницкому

И не на что надеяться,

всё было и прошло.

Любовь, как красна девица,

пригубила вино.

Любовь меня баюкала

надеждою на лжи,

но нынче просто злюкою

ушла с другими жить.

А пароход качается,

а коечка - скрипит,

и в ней моя красавица

клубочком тёплым спит.

Травою под ресницами -

Земля, а на земле:

ах, дай мне Бог присниться ей

в мои семнадцать лет...

Фантазии мальчишечьи,

забытые слова:

как от запретной книжицы,

кружится голова.

А седина-то - в голову,

а бес-то, брат, в ребро!

Любовь, ты правдой голою

ложь переходишь вброд.

- 44 -

Остров Рождества

Восславим детские причуды Божества:

оно то врежет нам, то пряником поманит.

Нам три недели снится остров Рождества,

а на борту всё видим - как у тумане.

Как выше сказано, туда зашли мы зря,

причины не было. Как славно без причины

узнать, что где-то в океане есть друзья,

которых мы пока ничем не огорчили.

Здесь русский флот с войны, представьте, не бывал,

и после нас, быть может, много лет не будет.

Но знают точно нынче люди с Рождества,

что рашен все-таки уже почти как люди.

Привет тебе, наш безымянный добрый друг!

(не Нил, не Росс, не Хантер и, увы, не Мэтьюз)

Ты говорил, что в эту чортову дыру ⁽*⁾

и посылать кого-то если - так за смертью.

А нам бы - дай-то Бог ещё увидеть рай,

где люди, крабы и летучие лисицы,

где волейбол над океаном - не игра,

а жизнь, в какой бы надо заново родиться.

Но - три недели, как уносит нас вода

от КрисМесс-Айленда туда, где ждут Стожары,

где позабытая Полярная звезда,

как часовой, на красным полушарьем...

⁽*⁾ О-в Рождества расположен на 2 градуса южнее экватора,

но австралийцы считают его почти что местом ссылки,

как у нас какую-нибудь станцию "Северный полюс-NN".

Индийский океан, 1989.

- 45 -

Заговаривая беды под гитару,

мы пропели, друг мой, годы, стали стары,

и места уже давно позабывали,

где когда-то вроде счастливы бывали.

И зелёная полоска в океане

нас давно уже с тобой к себе не манит.

Что искать нам там,

под пальмами на рифах?

Разве только новый лад для наших грифов...

А туман неверья в завтра и удачу

оседает на глазах.

Но мы не плачем.

Может быть, ещё удача к нам вернётся

тем лучом зелёным на закате солнца...

Индийский океан, 1989.

Александру Танкову,

матросу и человеку.

"Суета сует, и томление духа..."

Екклезиаст.

Ты на свете прожил четверть века,

большинство морей избороздил,

но нигде не встретил человека,

равного по мере чуйств и сил.

- 46 -

Попадал в лихие передряги,

и ещё, возможно, попадёшь.

Но, в любой компании и драке

Ты друзей своих не подведёшь.

Ах, Саша, держи штаны, держи карман!

Ах, Саша, нам жизнь досталась задарма...

Ох, Саша, ещё дадим мы прикурить,

ещё нам есть кого любить!...

А в Находке встретил ты девчонку;

понял сразу - с ней пришла хана.

И тогда у ей из-под юбчонки

ты достал лихого пацана.

Ни в Шанхае и ни в Сингапуре

киндеров таких не отыскать!

Будет, как папаня, тёткам - дурам

потихоньку мРзги полоскать.

Ах, Саша, на баке помни, где корма!

Ах, Саша, вся наша жизнь - сплошной обман...

Ох, Саша, ещё дадим мы прикурить,

ещё нам есть кого любить!...

У тебя сегодня именины,

и за "люминатором" штормит.

А посуда ржавая - "Федыня"

в горках Магеллановых бежит.

Под килём не семь, а тыщи футов,

и земля далёко, и родня.

А у нас веселье, потому как

не видать такого больше дня!

Ах, Саша, держи штаны, держи карман!

Ах, Саша, нам жизнь досталась задарма...

Ох, Саша, ещё дадим мы прикурить,

ещё нам есть кого любить!...

Тихий океан, 17.02.93.

- 47 -

А.Г.Кротову, в память о НИС"Логачев"

и о "5^th Floating University Cruise"

О чём, гитара, плачешь,

о чём, дружок, поёшь?

Что в переборе прячешь,

Куда меня зовёшь?

Какие рвёшь из сердца

заветные слова,

когда всё так "до дверцы"

и ноет голова?

Кронштадт на горизонте,

и дом - рукой подать.

Но вы, друзья, извольте

немного подождать,

пока прибудет лоцман,

"добро" таможня даст

и перечислит боцман,

кому он вырвет глаз.

Мы шли вокруг Европы

от Крита в город Брест,

где потрепал нам.. спины

лихой шалун - зюйд-вест,

где в ихнем IFREMER'е

нас ждали, как родных,

Жан-Поли и Жан-Пьеры -

так выпьем же за них!

...Сойдём на берег утром,

по Гаванской пройдём

и позабудем мудро

про наш плавучий дом...

А ты молчи, гитара,

не плачь и не рыдай,

держи мотивчик старый

и боле не страдай...

С-Пб., 24.09.95.

- 48 -

С о д е р ж а н и е

Русь 1

Глазами сосен улыбнулась осень 2

Альма-матер 3

Встреча 4

Откровение 5

Таёжная хроника 6

Солдаты и геологи 7

Гимн костру 8

Таёжный лагерь на Маме (песня старого бича) 9

Грустный марш 11

Мессианский сон 12

Вьет-Конг (фолк-рок) 13

Литл-Бой (фолк-рок) 15

Песенка о море и Геленджике 17

Цыганщина 18

Инка... 19

Грусть 20

Баллада о четырёх геофизиках, взявших Эльбрус 21

И вот - опять весна и море 24

Забытый сон (опыт романса) 25

Историко-риторическая 26

Застольная баллада мстительного алкоголика, 27

одноглазого гипнотизёра, о случае в 100-м

вытрезвителе ( подражание Александру Галичу )

Весенний твист 30

Коляда 31

Снегурочка 32

Блатная песенка о любви 32

Грустно мне и одиноко без тебя... 34

Октябрьский дым 35

Возвращенья из рейса исполняются сроки... 36

Песенка бравых моряков-научников 37

Не пиши мне, не пиши мне... 38

На траверзе Южно-Курильска 39

Ласковое море, Тихий океан... 40

Подражание А.Розенбауму 41

Подражание Зауру Квижинадзе 42

Подражание А.Городницкому 43

- 49 -

Остров Рождества 44

Заговаривая беды под гитару... 45

Александру Танкову, матросу и человеку 45

О чём, гитара, плачешь... 47

Оставить комментарий © Copyright Подшувейт Валерий Борисович (vbp41@yandex.ru) Размещен: 21/06/2012, изменен: 21/06/2012. 80k. Статистика. Статья: Лирика		Ваша оценка:
Аннотация: Подборка песен Валерия Гадальшина (В.Б. Подшувейта) с 1960 по 2000 год. Автор - морской геолог,математик и шестидесятник (1941 года рождения), живущий и работающий в Геленджике. Мелодии песен - обычные: пойте, не боясь ошибиться.

Подшувейт Валерий Борисович : другие произведения.

Песни