Павел Николаевич Вершинин решил стать сумасшедшим. Нет, не совсем уж таким явным умалишенным, -в так-слегка 'тронутым'.
Он сидел на кухне уже третий час и курил выданную профсоюзом на родном заводе 'Астру'. В пепельнице лежало уже десять окурков, по ни одной здравой мысли о том, как ему без особых последствий сделаться шизофреником, в голову не приходило.
Вообще-то настоящих сумасшедших он за свои тридцать пять лет повидал немало. Встречались ему на жизненном пути и буйные, и тихие, и припадочные. По вот как они становились из нормальных людей не совсем нормальными - видеть ему не приходилось.
Он понимал, что можно было бы, конечно, при желании полистать учебники по психологии, где досконально описываются все признаки психических отклонений, но Павел Николаевич интуитивно чувствовал, что если он начнет симулировать 'по науке', то его сразу же 'раскусят и выплюнут'. Перебрав все возможные варианты, он в конце концов пришел к выводу, что для его случая лучше всего подойдет бессистемная импровизация.
Окончательно решив остановиться на этом варианте, он затушил в пепельнице уже давно обжигавший его пальцы окурок и машинально достал из пачки новую сигарету. Прикурив от 'ритуального огонька', который круглые сутки синим пламенем мерцал на газовой плите, Павел Николаевич услышал сухой треск обгорающих волос на своей голове.
Раздраженно затянувшись сигаретой, он пригладил свои усы, которые не стриг уже второй
месяц - они обгорали во время такого прикуривания до необходимых размеров. Вообще-то спички в доме были, но жена категорически запретила ему дома пользоваться спичками. На работу она выдавала ему наполовину наполненный коробок, чуть ли не отсчитывая каждую спичку. При этом она еще обязательно ему напоминала, чтобы он экономил и понапрасну не жег этот копеечный дефицит.
Что и говорить, жена у Павла Николаевича была не в пример ему - экономная и практичная. Ее мелочность его иногда раздражала, но несмотря на это он ее очень любил. Можно было даже сказать - очень сильно любил, а с некоторых пор он понял, что просто безумно любит ее. И все-таки только сегодня он осознал, что любит ее до того безумно, что даже готов ради нее стать сумасшедшим...
Тихую и размеренную жизнь Павла Николаевича круто изменил один теплый мартовский вечер. В этот день он должен был выйти на работу во вторую смену.
Еще днем он почувствовал, что не совсем здоров, но все же решил поехать на завод. Шинный завод-гигант, на котором Павел Николаевич работал мастером, находился далеко за городом. Добирался он туда обычно более часа, с несколькими пересадками. Приехав в этот день на завод, он уже на проходной почувствовал, что весь 'горит' от резко поднявшейся температуры. Он знал, что по городу уже несколько недель ходит 'испанский грипп'. В его смене эта прилипчивая болезнь уже 'выкосила' за последнюю неделю самых лучших сборщиков автопокрышек.
Пройдя черед проходную, он задумался. План за этот месяц был уже сорван окончательно, так зачем же ему гореть на работе. Решив, что здоровье дороже денег, тем более премии все равно уже не видать, Павел Николаевич, не заходя в цех, сразу же пошел в заводской медпункт.
Простерилизованный и пахнущий спиртом термометр подтвердил его опасения.Температура
была под сорок. Молоденькая медсестра осторожно, двумя пальчиками взяв градусник, опустила его обратно в баночку с раствором.
- Вот и до вас добрался грипп, - - сказала она и, спохватившись, надела противогриппозную марлевую повязку. Затем она посоветовала ему ехать домой и вызвать врача на дом.
Над городом уже спускались сумерки, когда Павел Николаевич в почти пустом автобусе добрался до города. Пересев на 36-ой маршрут, он решил проехать до дома через микрорайоны. Этот маршрут был длиннее обычного, но зато довозил до дома без пересадок. Он уже, удобно усевшись, расслабился на мягком сидении, как вдруг на остановке 19-го микрорайона увидел свою жену Майю.
В первое мгновение он подумал, что обознался. Он увидел, как женщина, похожая на Майю, вышла из автобуса на противоположной стороне улицы и, торопливо обходя лужи, направилась в сторону нового микрорайона. Последние лучи заходящего вечернего солнца, отражаясь в лужах яркими вспышками, слепили ему глаза. Но все же несмотря на это, в следующее мгновение он сразу же узнал ее по легкой стремительной походке, которой он всегда любовался, глядя на Майю со стороны. Она удалялась и он видел ее только со спины, но без сомнений узнал ее пышную копну
темно-пепельных волос, стриженных под Лайму Вайкуле. Она была в своем темно-сиреневом плаще, который так удачно сочетался с ее бездонными синими глазами. Павел Николаевич не мог ошибиться. Он узнал бы ее в любой толпе и на любом расстоянии. Сомнений быть не могло-это была его Майя.
Забыв про свое болезненное состояние, Павел Николаевич- соскочил с места и, придержав рукой закрывающиеся двери автобуса, выскочил па остановку. Перебежав дорогу, он уже хотел окликнуть ее, но вдруг какая-то нелепая, или как он ее назвал- случайная, мысль остановила его порыв.
'Куда она идет: -недоуменно подумал он,-ведь в этом районе у нас нет никаких знакомых'. 'Ничего, сейчас догонишь и все выяснится', - успокоительно сказала ему другая, здравая мысль.
Он прибавил шагу и стал догонять ее, как вдруг в голове снова промелькнула эта ехидная случайная мысль: 'Почему она тебе не сказала, что собирается куда-то идти вечером.Тем более одна и в твое отсутствие. Здесь что-то не так!'.
Тем временем Майя вошла во двор недавно построенного дома, который был как бы втиснут между старыми домами, и скрылась в первом подъезде. Он бегом добежал до подъезда и, войдя в него, успел услышать, как на втором этаже хлопнула закрывающаяся дверь. Он поднялся на второй этаж. Перед ним было три совершенно одинаковых двери. 'За которой из них Майя?'- лихорадочно думал он, прислушиваясь ко всем доносившимся звукам. Вдруг он услышал ее голос.
Он уже протянул было руку к звонку над этой дверью, как вдруг оттуда же послышался мужской голос. Поднятая рука Павла Николаевича остановилась, на полпути. В его мозгу сразу же замельтешили исключительно случайные мысли. 'Майя в чужой квартире с мужчиной, одна, вечером, в твое отсутствие, тайно от тебя.Как это можно объяснить?"
И тут наконец-то здравая Мысль нашла в себе смелость признаться ему в том, о чем уже давно нашептывали случайные мысли. 'Майя тебе неверна!' Эта мысль обожгла его разгоряченное болезненной температурой тело. В одно мгновение на него нахлынула тошнотворная слабость.
Он медленно прислонился к стене. В глазах плыли ярко-радужные кольца,которые превращались в темные разбегающиеся круги. В голове кружились какие-то отрывочные фразы. Они наталкивались одна на другую, разбиваясь и отскакивая в стороны, не оставляя в мозгу ни одной законченной мысли.
Держась за стену, он спустился но лестнице и вышел из подъезда. Вечерний прохладный ветер освежил его. Он медленно прошел через двор к соседнему дому, сел на скамейку у подъезда и стал смотреть на освещенное окно второго этажа, где сейчас находилась его жена Майя.
Через час в квартире погасили свет, но из подъезда никто не вышел. Несколько раз он порывался встать и пойти туда, но каждый раз его останавливала какая нибудь спасительная
мысль. Он начинал придумывать в ее оправдание какие-то невероятные ситуации, и тут же сам их отбрасывал. В конце концов он уцепился за версию, которая стала его последней надеждой. Он решил, что просто обознался. Мало ли в городе похожих на Майю. Сейчас он пойдет домой и увидит свою Майю, которая, поджав под себя ноги, сидит на диване и смотрит телевизор. Но что-то его все же удерживало на этой скамейке, и он так и не нашел в себе силы уйти.
Когда через два часа зажегся свет, он весь внутренне насторожился. 'Если через полчаса никто не выйдет, то я пойду туда и все выясню',-твердо решил он для себя. Через двадцать минут он увидел, что из подъезда вышли два человека.
В полоске света, падающего от уличного фонаря, онувидел, эти две фигуры -
мужская и женская прошли к дороге, остановились,затем обнялись в пращальном поцелуе и разошлись в разные стороны.
Павел Николаевич заметался, не зная - что делать? Мужчина сразу же вернулся в подъезд и скрылся, а женщина, так похожая на Майю, пошла к остановке. 'Надо ее догнать и удостовериться, что это не Майя',-подумал Павел Николаевич и бросил-
ся за ней. Но не успел он пробежать и половину пути, как увидел, что к остановке подъехал автобус, и женщина, сев в него, уехала.
Павел Николаевич выскочил на шоссе и стал ловить такси. Вскоре, поймав 'частника', он. Обогнав по пути автобус, подъехал к своему дому. В темных окнах его квартиры матовым светом отражалась луна. 'Может быть, она уже легла спать? - с надеждой подумал он, открывая ключом входную дверь.
В квартире было пусто. Снова закрыв дверь, он спустился во двор и сел в беседке. Через пять минут во двор вошла Майя. Она прошла мимо беседки, не заметив его. Он не нашел в себе силы окликнуть ее. Последняя его надежда рухнула, не успев окрепнуть.
Павел Николаевич, как завороженный, остался сидеть в беседке. Он чувствовал. как из него уходит жизнь. Она уходила с каплями холодного пота и с горячей, набегающей на глаза слезой. Болезненный озноб ломил кости, а ночная прохлада, прилипая к мокрой рубашке, вытягивала из него последнее жизненное тепло. Но он не замечал этого. Он думал о ней. Он вспоминал каждую проведенную с ней минуту. Он перебирал в памяти все моменты своей жизни, связанные с ней, начиная с той первой встречи, когда сразу же решил для себя, что это его единственная женщина. Он понимал, что сегодня случилось непоправимое и случилось это так неожиданно для него, что он даже не мог сообразить теперь-как ему жить дальше?
Майя была на двенадцать лет младше него. Когда они познакомились, она была очаровательной и юной практиканткой. Он тогда был уже мастером смены. За несколько ночных смен, когда завод, не теряя рабочего ритма, становится сонным и призрачно нереальным, они, сидя на еще не остывших свежеиспеченных автопокрышках, рассказывали друг другу о своей жизни. Ни с кем в жизни он не был так откровенен, как с ней.
Такое произошло с ним впервые и случилось это потому, что только в ее огромных синих глазах он увидел такое понимание, которое не встречал ни у одной женщины. Он рассказывал ей о своем детстве, о юношеских забавах, затаенных мечтаниях. С легкой иронией и очень прозрачно поведал ей о своей нынешней ветреной и беспечной жизни. Об одном только он умолчал. О длинной веренице женщин, которые, соблюдая очередность, прошли через его жизнь, не доставив ему при этом никаких особых волнений, как, впрочем, и ярких воспоминаний. К тридцати годам, все женщины, которые прошли через его холостяцкую квартиру, стали восприниматься в его сознании, как небольшая безликая толпа. Имена, телефоны, лица, сменялись, как в калейдоскопе, - быстро и беспорядочно. Ему тогда казалось, что это и есть жизнь-полноценная и бессмысленная, как любая другая в этом далеко несовершенном мире.
И только познакомившись с Майей, он вдруг понял, что, оказывается, есть другая, настоящая жизнь - наполненная глубоким смыслом и неземной любовью к духовно близкому тебе человеку. Он вдруг осознал, что любовь к женщине-это не миф, не выдумка полусумасшедших поэтов, а вполне реальная действительность. И он, не верящий уже ни во что, - поверил. Поверил глубоко и искренне в свою счастливую судьбу и в большую светлую Любовь, которая теперь воплотилась для него в образе этой темноволосой и ясноглазой богини, сидящей перед ним на автомобильных покрышках.
Они сблизились быстро, кто-то сказал бы даже-торопливо.
Каждый день их встреч был наполнен нетерпением и каким-то неописуемым восторгом, который бывает при встрече с чудом. Через несколько месяцев они поженились, хотя хозяйкой в его доме она стала уже через неделю после их знакомства.
И вот теперь он сидел под окнами своей квартиры, перебирая осколки разбитых иллюзий, духовно и морально уничтоженный в одночасье женщиной, которая сама сотворила его праздничный хрустальный мир.
Мужское самолюбие нашептывало ему банальный выход из создавшегося положения, к которому, судя по статистике, -прибегает каждая третья часть супружеских пар в первые же годы совместной жизни.Развод!
'Но почему я должен разводиться с любимой женой, только из-за того, что какой-то подлец тайно покушается на мое счастье?' Мысли в его голове путались и проносились бессвязно. 'Это произошло потому, что. у нас нет детей. А почему у нас нет детей?
Майя никогда не говорила о детях, а я не спрашивал. Кто же этот негодяй? Чем он лучше меня? Я всегда был ей хорошим мужем. Разве я ее хоть чем-то обидел? Чего ей не хватало? Наверное, он молод и красив. А разве я уродлив и так уж стар? Когда она успела с ним сойтись? И выгляжу я моложе своих лет. Почему я ничего, не замечал раньше? Давно ли у нее эта связь? Она ведь любит меня. Только вчера она была на редкость ласкова и нежна со мной. Что же мне теперь делать? Как я посмотрю ей В глаза. Что я ей скажу? Может, покончить счеты с этой неудавшейся жизнью? А почему я? Виновата ведь она! А может, она не виновата. Кто виноват? Конечно же, этот соблазнитель!'.
И тут его впервые обожгла мысль, что он может и даже должен уничтожить своего соперника.
'Господи! - опомнившись прошептал он.-Нет, только не это. А почему нет? Ведь он влез в твою жизнь. Не будь его,
все было бы по-прежнему. А когда его не будет, все снова будет как раньше. Она любит меня. Я ей все прощу. А его надо уничтожить, потому что он не имеет права. Это будет возмездие, заслуженная кара за поруганные святые чувства. Я уничтожу это ничтожество и рука моя не дрогнет!'.
Тут он снова очнулся, тряхнул головой и ужаснулся своим мыслям. 'Постой, что ты несешь. Ты спятил. Ты болен. Ты бредишь'. Павел Николаевич встал и обхватил голову руками. От слабости подгибались ноги. Он посмотрел на окна своей квартиры - свет не горел, он даже не заметил, когда она его погасила. Посмотрев на часы, он увидел, что уже четыре часа утра.
'Надо идти домой,-подумал он.-Завтра на свежую голову все обдумаю и приму решение. Пока сделаю вид, что ничего не произошло'.
Он поднялся на третий этаж. Открыл своим ключом дверь. Майя никогда не просыпалась, когда он возвращался ночью с работы. Включив в прихожей свет, он открыл дверь в спальню. Майя безмятежно спала. Ее густые волосы как всегда были рассыпаны на две подушки. Глядя на спящую жену, он подумал, что если он ляжет в постель, то ему невольно придется прикоснуться к ней. Сможет ли он? Нет.
'Теперь Мне нельзя делать ни одного необдуманного шага, - подумал Павел Николаевич. - Теперь все зависит только от меня'.
Он тихо разделся. Достал лист бумаги и карандаш. Минут десять обдумывал текст, затем написал записку: 'Майя! Я заболел, у меня грипп. Вызови врача на дом, не буди меня. Паша'. Записку он положил рядом с будильником и тихо прикрыл дверь в спальню. Он лег в гостиной на диване и сразу же провалился в болезненный сон.
Утром его разбудил протяжный звонок. Звонили в квартиру. Он встал и сразу же вспомнил все, что произошло накануне вечером. В теле ощущалась болезненная слабость, в голове туман. Накинув халат, он открыл дверь. На пороге стояла женщина и, судя по белому халату, который выглядывал из-под плаща, это была врач.
За две минуты она его осмотрела, поставила диагноз и выписала рецепт.
'Оперативно работает', - подумал Павел Николаевич, закрывая за ней дверь. Затем он лег на диван, включил телевизор и пролежал так целый день, рассматривая картинки, мелькающие на экране. Он обдумывал свое дальнейшее поведение с Майей. К ее приходу он разработал фундаментальный стратегический план, которого решил придерживаться до выяснения всех обстоятельств.
Когда Майя пришла с работы, он вел себя, как подобает больному мужу. Вяло и неохотно отвечал на вопросы, отказался от ужина. Внешне он выглядел равнодушным и рассеянным, хотя внутренне весь был напряжен, как заведенная до отказа пружина. Но все же, как он ни старался выглядеть больным и буднично-расслабленным, Майя что-то все-таки почувствовала. Подавая ему лекарство, она вдруг спросила: 'А что ты так странно смотришь на меня сегодня?' Он сначала замер от неожиданности, затем взял себя в руки и неторопливо положил на язык таблетку, медленно запил ее водой и, подавив в себе внутреннюю дрожь, спокойно ответил: 'Просто давно не видел тебя, такой ... и, помедлив секунду,
добавил - красивой, как сегодня'.
Всю неделю, пока Павел Николаевич болел, Майя по вечерам была дома и заботливо ухаживала за больным мужем, стараясь предупредить все его - желания. Иногда он даже ловил себя на мысли: 'А может быть, мне почудилось все, что я увидел в тот вечер? Может, это был болезненный сон? Нереальные плоды моей фантазии?
В субботу температура наконец-то упала до нормы, но Павел Николаевич еще чувствовал слабость во всем теле и с постели не вставал.
Ближе к вечеру он заметил, что Майя поглядывает на часы. Он почему-то почувствовал какое-то внутреннее волнение и, как оказалось, не напрасно. Майя в очередной раз взглянула на часы и, как бы опомнившись, сказала: 'Да, я совсем забыла, мне надо сходить к подруге раскроить платье. Я с ней договорилась, что сегодня зайду'. Павел Николаевич, стараясь сохранить ровный голос, спросил: 'Когда вернешься?' Майя, уже, видимо, готовая к вопросу, быстро ответила: 'Думаю, до девяти управимся, значит, к десяти буду дома'. Затем она быстро оделась и, улыбнувшись на прощание, выпорхнула за дверь,
Павел Николаевич сразу же встал, торопливо оделся и вышел следом. Выглянув из-за дома, он увидел, как она села в подъехавший автобус 36-го маршрута. Через минуту он уже остановил такси и попросил водителя подвезти его до 19-го микрорайона. Быстро расплатившись с шофером, он прошел в знакомый ему уже двор и сел на скамейку у противоположного дома, где он уже однажды сторожил Майю,
Минут через десять во двор вошла Майя. Быстро оглядевшись вокруг, она взмахом руки поправила волосы и вошла в подъезд.
Последние сомнения Павла Николаевича улетучились. Подавив в себе чувство нахлынувшей на него ярости, он стал лихорадочно обдумывать, как помешать встрече Майи и этого незнакомого ему соперника. Он знал, что если Майя увидит его здесь, то это сразу же кончится разводом. Она была не из тех, кто оправдывается или вымаливает прощение. Гордость и независимость-именно эти качества так резко отличали ее от всех тех пустых улыбающихся кукол, которые, долго не задерживаясь, прошли через его жизнь, так и не сумев отогреть ни одного миллиметра в его сердце.
Вечер в этот день был пасмурным. Временами накрапывал дождь, и дул холодный ветер. Солнце еще не успело спрятаться за горизонт, как на улице уже стемнело, В окнах стали зажигаться огни. Желтым светом вспыхнуло окно и в той, ненавистной ему квартире. Судя по расположению комнат - это была кухня. 'Чай пьют', - зло подумал Павел Николаевич. Вдруг в небольшом проеме между незадернутых занавесок он увидел женский силуэт.
На улице стало уже совсем темно. Оглянувшись вокруг, Павел Николаевич отметил, что во дворе уже никого не видно. Он быстро подошел к этому светящемуся окну и скрытый темнотой стал разглядывать свою жену, сидящую в чужой квартире.
Теперь он отчетливо видел ее. Она сидела как раз напротив узкого пространства видимого между занавесками. Он видел ее мягко очерченный профиль, ее руку, в которой она держала маленькую чашку. Она улыбалась кому-то, сидящему напротив, и что-то говорила, покачивая головой. Судя по размерам чашки, Павел Николаевич понял, что они пьют кофе. 'А ведь дома кофе не пьет, все для гостей экономит', - со злостью почему-то опять подумал Павел Николаевич.
Вдруг, поставив чашку, Майя взглянула в окно.- Павел Николаевич резко отшатнулся и встал за дерево. Он увидел, как Майя встала и задернула занавески. Через несколько минут свет на кухне погас. 'Нет уж, сегодня этому не бывать', злорадно подумал он и поднял с земли увесистый булыжник. Расчетливо взвесив камень в руке, он подошел к окну гостиной и, мысленно представив траекторию полета, с силой запустил это 'оружие пролетариата' в окно. Бросок получился на редкость удачным. Павел Николаевич уже завернул за угол дома, а сзади него все слышался звон бьющегося стекла, которое по кускам вываливалось из рамы и летело с высоты второго этажа на землю. Грохот был слышен, наверное, по всему микрорайону.
Тем временем Павел Николаевич вышел к дороге и встал в тени деревьев невдалеке от остановки. Посмотрев на часы, он деловито засек время. 'Теперь посмотрим через сколько - минут у нее сдадут нервы', - с холодным спокойствием подумал он и стал ждать Майю. Долго ждать не пришлось. Буквально через пять минут он увидел Майю, которая быстрым шагом, почти бегом неслась к остановке. На этот раз 36-й автобус опять, как по заказу, сразу же подкатил к остановке и увез ее домой.
Павел Николаевич холодным и мстительным взглядом проводил автобус до поворота. Затем поймал такси и, снова опередив жену, оказался дома раньше ее. Когда Майя вошла в квартиру, Павел Николаевич уже лежал под одеялом и рассеянно смотрел на экран телевизора, Майя вошла в квартиру. На ее лице он увидел плохо скрываемое раздражение. Совершенно невинным голосом он полюбопытствовал: 'Что так быстро? Еще нет девяти часов'. Майя отвернулась и стала переодеваться. Потом, немного помедлив, сказала, стараясь придушить в своем голосе досадные нотки: 'Не пришла подруга, прождала ее зря целый час'.
Эта небольшая победа воодушевила Павла Николаевича и он даже затаенно стал надеяться, что преступная связь Майи с тем неизвестным мужчиной закончилась. Окончательно выздоровев, он вышел на работу. Работая три дня в первую смену, он каждый вечер возвращался с завода, боясь не застать ее дома. Но все эти вечера Майя сидела дома, не порываясь куда-нибудь уйти. На четвертый день он должен был выйти во вторую смену. 'Если она окончательно порвала с ним все отношения, то сегодня вечером тоже будет дома, - думал Павел Николаевич
по дороге на работу, - если же она опять пойдет туда, то ...' Он не знал, что будет тогда, но в одном он был твердо уверен - Майю он никому не отдаст..
Телефона в квартире у Павла Николаевича не было, поэтому он долго думал, как же ему проверить - дома ли его жена. В конце концов он решил что-нибудь соврать и отпроситься с работы пораньше.
Домой он приехал к девяти часам вечера. Открыв ключом дверь, он вошел и снова обнаружил пустую квартиру. Сев в темной прихожей прямо на пол, он просидел так полчаса. За эти полчаса он все для себя решил. 'Надо уходить, пока она не пришла', - подумал Павел Николаевич. Теперь для него главным было не выдать себя, потому что он знал, если Майя заподозрит, что ему все известно, она уйдет от него в тот же день.
Павел Николаевич погулял до окончания смены по городу. Вернувшись к двенадцати часам ночи домой, он застал Майю уже в постели. Поцеловав ее, он, как всегда, спросил о том, как она провела вечер. Майя ответила, что сидела дома, готовила ужин, читала журналы. Как следует заботливому мужу, он поинтересовался - когда она собирается идти к подруге кроить платье. Майя, не чувствуя никакого подвоха, ответила, что, возможно, на днях сходит. Пожелав ей спокойной ночи, он закрылся на кухне и стал обдумывать свой план.
Он понимал, что убить человека - это великий грех, и он на такое никогда не решился бы, но теперь перед ним встал вопрос - или он, или тот неизвестный. Весь мир теперь сосредоточился для него в банальном любовном треугольнике, в котором
ему было тесно. Моральные вопросы, которые когда-то терзали студента Родиона Раскольникова перед убийством старухи-процентщицы, его не тяготили. Он, в отличие от Раскольникова, не рассуждал категориями 'Тварь я дрожащая-или право имею?' Павел Николаевич этот вопрос сразу же решил для себя в пользу 'Право имею'.
Сейчас его мучил другой вопрос - как осуществить задуманное так, чтобы об этом никто и никогда не узнал. Нет, он не боялся возмездия от правосудия. Он прекрасно понимал, что за убийство на почве ревности ни один суд больше восьми лет ему бы не присудил. Если бы дело было только в этом, он готов был бы сам прийти с повинной и отсидеть положенное ему по закону. Все дело было в том, что Майя, узнав только о его намерениях, не говоря уже о действиях, сразу же покинет его навсегда , а этого он не переживет. Кто-то из лириков сказал, что из двух любящих всегда один- любит, а другой - благосклонно разрешает себя любить. С самого начала их семейной жизни Павел Николаевич почувствовал себя в этой непривычной роли- чрезмерно любящего мужа. Понимал он также и то, что никогда не сможет убить человека топором, как это сделал ненормальный студент Раскольников. Он не любил кровь и вообще какое бы то ни было насилие. Как же ему устранить противника? (Он называл это так, потому что слово 'убийство' он не мог произнести даже мысленно). Решение проблемы ему пришло в голову неожиданно и сразу, еще когда он сидел в темной прихожей. Теперь, сидя на кухне, он обдумал и механизм решения этого вопроса. К утру он уже знал, как это сделать, даже не прикасаясь к своему противнику, даже не принимая в этом процессе никакого участия, на расстоянии и имея железное алиби.
В ту же самую ночь, обдумывая детали, Павел Николаевич и решил стать слегка сумасшедшим. Психическая ненормальность потребовалась ему для
того, чтобы в случае неудачи, а такой вариант тоже следовало предусмотреть, он мог бы сослаться на невменяемость и избежать тюремного заключения. Вполне здраво рассуждая, он решил, что провести пару лет в психлечебнице все-таки лучше, чем десяток за колючей проволокой. Да и компания психов все-таки более приятна, чем бандиты и уголовники всех мастей.
Решив не откладывать это дело в долгий ящик, Павел Николаевич на следующее утро, специально не выспавшись, не побрившись, не умывшись, -пошел в поликлинику. Найдя кабинет психиатра, он увидел, что обычной очереди здесь не видно, и сразу же вошел. Как он и ожидал, психиатр, не успев спросить его фамилию, сразу же уставился ему в глаза. Затем начал задавать вопросы о родственниках, имеющих психические заболевания, и только потом спросил о том, что его привело в этот кабинет.
Павел Николаевич смело начал импровизировать. Он рассказал доктору, что в последнее время плохо спит, что как только ему удается заснуть, его во сне посещают какие-то архангелы. Затем доверительно сообщил, что слышит иногда какие-то голоса, которые рассказывают ему о космических братьях по разуму. Потом довольно красочно рассказал о своих встречах с инопланетянами, с апостолами Христа-Спасителя и другими таинственными личностями, которые ему не представились.
Врач, поглаживая свою чеховскую бородку, внимательно его выслушал. Затем ненадолго задумался и посоветовал ему пить снотворное, но ни в коем случае не употреблять спиртное.
Поводив перед глазами, Павла Николаевича палочкой и постучав молоточком по коленкам, врач, видимо, ничего подозрительного не обнаружил. Сначала это его явно повергло в уныние, но ненадолго. Взяв его личную медицинскую карточку, врач начал что-то писать в ней мелким неразборчивым почерком. Именно этого Павел Николаевич и добивался. Цель его визита к врачу была достигнута. Теперь в его медкарте будет документально отражено, что он кандидат в сумасшедшие, а значит, вполне способен на любые противоправные действия в состоянии аффекта. В случае чего медицинская экспертиза больше поверит этим записям, чем собственному заключению. Врачи не любят рисковать в определении диагноза на психическую вменяемость подсудимого, а в наше неспокойное время демократизации судопроизводства, тем более. Если у человека раньше были какие-то отклонения и предпосылки к психическому заболеванию, то после совершения преступления он становится окончательным идиотом. Павел Николаевич знал, что для врачей этот вывод будет самым логичным.
Закончив заполнение медкарты, врач пододвинул к себе стопку бланков и выписал Павлу Николаевичу кучу рецептов на различные транквилизаторы. Затем посоветовал больше гулять на воздухе и ни о чем не волноваться.
На прощанье Павел Николаевич благодарно пожал врачу руку и сказал, что когда увидит какие-нибудь новые видения, то обязательно зайдет к нему и поделится впечатлениями. Врач, в свою очередь, с явно наигранным добродушием ответил, что будет очень рад его выслушать.
Приехав на работу, Павел Николаевич закрылся в комнате мастеров и разложив перед собой наряды за текущий месяц, стал обдумывать свои дальнейшие действия. Следующим этапом его плана было визуальное знакомство со своим соперником, которого он про себя назвал 'Дантесом'. Он, по правде говоря, не знал, кто такой был
'Дантес', но имя это было звучное и вполне подходило для кодового названия этого негодяя, А не знал он этого по той простой причине, что ни в школе, ни после не отягощал свой мозг познаниями русской литературы. Поэтому взаимоотношения Дантеса и Пушкина были для него такой же тайной, как и все творческое наследие А. С. Пушкина. Сам того не подозревая, какой точный псевдоним он выбрал для своего противника, Павел Николаевич называл его так только потому, что когда-то в молодости слышал популярную в то время песню какой-то рок-группы, в которой был жесткий припев - 'Ты мой соперник, ты мой Дантес!'. Впрочем, тогда же какая-то юная красотка помнится пыталась ему объяснить - кто такой этот Дантес, но Павел Николаевич не любил отвлеченных разговоров и сразу же заткнул ей рот поцелуем. Возможно, зная историю этого трагического для русской словесности треугольника между Наташей, Сашей и Жоржем, он из суеверных соображений поостерегся бы так назвать своего соперника.
Как бы там ни было, а увидеть своего 'Дантеса' ему хотелось нестерпимо. Надо сразу сказать, что природа не обделила Павла Николаевича ни ростом, ни здоровьем, ни молодецкой удалью. Ценители мужской телесной красоты сказали бы, глядя на него, что это "великолепная мужская особь". Его мужественное открытое лицо было без изъянов и непропорциональных излишеств. В общем, на свою внешность Павел Николаевич пожаловаться не мог.
Если говорить о характере, то можно сказать, что он, конечно же, не был идеальным, но совершенства в этом плане, как известно, нет Ни у кого. Нрава он был скорее тихого и, можно сказать,- мягкого. В разговорах сдержан, молчалив. По правде говоря, о его внутреннем мире никто четкого представления не имел. Его начальство, например, считало, что звезд с неба он не хватает, но дело, которому обучен,- знает хорошо.
Павел Николаевич никогда не задавался вопросом, как его оценивают окружающие. Только сегодня, может быть, впервые, он мысленно взглянул на себя со стороны. Дело в том, что желая познакомиться со своим противником, он больше всего боялся увидеть, что тот лучше него. Его мало интересовал интеллектуальный уровень 'Дантеса'. Его бесило сознание того, что тот может оказаться красивей, сильнее и выше ростом. Эти мысли терзали его самолюбие и он ощущал при этом почти физическую боль. Конечно же, думал он, для Майи такой выбор был бы простой логикой жизни, где по- законам животного мира - самка предпочитает более жизнестойкого самца - посредственному. Но в то же время он почему-то нутром чувствовал, что его соперник - ничтожество по сравнению с ним и это уже заранее оскорбляло его мужские достоинства еще больше, чем в первом случае. Второй вариант вдвойне унижал Майю в его глазах и втройне его самого.
Тягостный поток его мыслей вдруг прервали начальник цеха и молоденькая табельщица Таня,
которые вошли в комнату мастеров и сразу же начали наперебой просить его принять участие в работе избирательного клуба по подготовке к всесоюзному референдуму. Павел Николаевич, как всегда, начал отнекиваться и отговариваться. В последние годы всевозможные выборы проходили чуть ли не каждые полгода. И его, как самого безотказного, всегда запрягали в это дело. На этот раз он уже решил было твердо отказаться, но вдруг его осенило: 'А ведь мой соперник живет как раз на нашем избирательном участке. Ведь это прекрасный повод посмотреть на него, не вызывая никаких подозрений!'.
Он тут же сделал вид, что сомневается, соглашаться ему или нет. Потом, как всегда, начал торговаться. 'А избирательный участок тот самый, что был в прошлый раз?' - спросил он у начальника цеха. Начальник подтвердил, что тот же. На вопрос Павла Николаевича - будет ли ему за это три дня отгула начальник поморщился, но тоже согласился. 'Ладно, уговорили',
- вздохнув, согласился Павел Николаевич, втайне радуясь такой своевременной удаче.
Начальник поспешил его заверить, что работы будет немного
- надо обойти только две пятиэтажки и проверить списки избирателей. В помощницы он определил ему молоденькую табельщицу, так что на двоих выходило как раз по одному дому.
Узнав, кто на этот раз председатель комиссии, он сразу же пошел к нему и заявил, что обойдет со списками именно эти два дома, указав на карте микрорайона дом своего 'Дантеса' и рядом стоящий. Председатель комиссии был не против.
С табельщицей Таней он договорился встретиться в восемь часов вечера на остановке 19-го микрорайона сегодня же вечером. У нее, видимо, были другие планы, потому что, захлопав ресницами, она жалостливо протянула: 'А может завтра начнем, не горит ведь?' Но Павел Николаевич не намерен был затягивать роман своей неверной супруги и к тому же ему не терпелось увидеть своего 'Дантеса', поэтому он жестко оборвал ее, сказав: 'Сегодня в восемь без опозданий!'
После смены он зашел в клуб избирателей и взял списки жильцов, проживающих в этих домах. Списки были составлены еще во время предыдущих выборов. Перелистав мелко исписанные листочки, он нашел квартиру 'Дантеса' По данному адресу проживал - некто Крутов Андрей Иванович - 1956 года рождения.
Информация была скудной, его поразило только то, что соперник был его ровесником. Он ожидал, что противник будет помоложе.
По дороге домой он тщательно обдумал еще раз все, что ему предстоит сделать сегодня вечером, стараясь предусмотреть все детали. Дома он сказал Майе, что едет в клуб избирателей готовить участок к референдуму. Специально посокрушался, что опять достался этот проклятый 19-ый микрорайон, где всегда столько грязи. Краем глаза он заметил, что ее ресницы при упоминании 19-го микрорайона дрогнули, но на лице ничего не отразилось. 'Может быть, съездишь, пока меня не будет, к своей подруге', - невинным тоном предложил Павел Николаевич жене. Он сознавал, что такая проверка опасна и может ее насторожить, но в данном случае это было вынужденной мерой. Майя, не почувствовав подвоха, как бы раздумывая, помедлила и ответила: 'Нет, в следующий раз как-нибудь. Сегодня займусь уборкой квартиры'.
Теперь Павел Николаевич был твердо уверен, что Майя там сегодня не появится. Поужинав, Павел Николаевич отправился исполнять 'общественную нагрузку'.
Уходя из дома, Павел Николаевич предусмотрительно положил в карман фанарик. В связи с дефицитом электролампочек, подъезды многоэтажных домов в городе уже не первый месяц встречали своих жильцов непроницаемой темнотой. Для Павла Николаевича этот ламповый кризис сегодня был как раз кстати. Кто знает, может быть, Майя уже заочно познакомила своего любовника с фотографией мужа. Это, конечно, было маловероятно, но предосторожность, как считал он, будет не лишней.
Подъехав к остановке 19-го микрорайона, он увидел, что его напарница Таня уже на месте и нетерпеливо топчется, ожидая его. Она была при полном 'параде' и макияже, видимо, свидание отменить не удалось. Впрочем, она сразу же предупредила Павла Николаевича, что свободна только на часок, и к девяти ее ждут в условленном месте. В ответ он только неопределенно хмыкнул и кивнул головой.
Когда они подошли к подъезду того рокового дома, он с удовлетворением заметил, что все идет по плану. На улице было уже достаточно темно, в подъезде не горело ни одной лампочки. Его 'Дантес', судя по освещенному окну на кухне, был дома. Разбитое им окно в гостиной было затянуто полиэтиленом. Дефицит оконного стекла доставил, видимо, 'Дантесу' немало хлопот. Сознавая это, Павел Николаевич почувствовал дополнительный прилив мстительного и злорадного удовлетворения.
Заняв исходную позицию у подъезда, Павел Николаевич решил дать своей напарнице последнюю, но крайне важную ему инструкцию: 'Значит, так. Ты звонишь в дверь, предъявляешь наш мандат, говоришь избирателю, кто мы и по какому поводу. Вежливо просишь его назвать свои данные. Фамилию, имя, отчество, год рождения и, если есть, номер телефона. Я в это время сверяю по списку и записываю номер телефона'. Телефоны избирателей обычно не записывались, поэтому Павел Николаевич предложил Тане следующую версию: 'Прошлый раз мы телефоны не записывали и потом нам пришлось в день выборов ходить по квартирам и напоминать людям, что они должны исполнить свой гражданский долг. С номерами телефонов нам будет проще. В день референдума позвоним забывчивым прямо из клуба и напомним. Все поняла? Тогда вперед!'.
Пройдя квартиры первого этажа, Павел Николаевич с удивлением отметил, что обычно рассеянная Таня на этот раз все поняла правильно и действует точно по инструкции. Поднявшись на второй этаж, Павел Николаевич почувствовал, как у него в груди что-то бешено заколотилось. .
Он вдруг вспомнил, как неделю назад стоял перед этой дверью и слушал доносившийся оттуда голос своей жены. Ему даже стало страшно, что он опять
начнет терять сознание, как в прошлый раз. Собрав волю, он заставил себя загнать внутрь свое малодушие и посветил фонариком на звонок у двери. 'Звони', - сказал он Тане, а сам отступил в сторону, чтобы не попасть в полосу света из открытой двери квартиры и, таким образом, остаться невидимым.
Через несколько секунд дверь открылась. На пороге, прищурив явно близорукие глаза, стоял его 'Дантес'. Павел Николаевич чуть не выронил из рук список жильцов,
Он ожидал увидеть наглого молодого хама. Ну, в крайнем случае, смазливого и самоуверенного обольстителя, для которого не существует ни морали, ни чести, ни совести. Перед ним же стоял какой-то тщедушный скромняга. На нем была застиранная футболка с полуистертой надписью и такие же видавшие диды трикотажные штаны с оттянутыми коленями. На голове у него топорщились какие-то неровно стриженые остатки волос неопределенного цвета.
Глубокие залысины плавно переходили в уже наметившуюся под редкими волосами плешь. Что-то поспешно дожевывая, он внимательно выслушал вступления Татьяны и спокойно заявил: 'Я в референдуме участвовать не буду'. Сказав это, он уже хотел закрыть перед ними дверь, но Павел Николаевич вдруг, выйдя из оцепенения, быстро проговорил: 'Назовите номер вашего телефона'. Всколоченная личность, приостановив ход закрывающейся двери, резонно спросила: 'А зачем?' Павел Николаевич накануне проработал все каверзные варианты вопросов избирателей, поэтому ответ у него был заготовлен заранее. 'В день референдума мы вам позвоним. Кто знает, может быть, вы еще измените свое решение'. 'Дантес' на секунду призадумался и, видимо, не желая обидеть подневольных людей, нехотя ответил: 'Можете записать: 69-14-08, но сразу предупреждаю - можете не трудиться, я не приду сказать свое 'Да! - Союзу'.
Таня, воспитанная в лучших традициях комсомольской преданности идеалам коммунизма и свято верящая в правильность социалистического выбора, который хоть и был сделан задолго до ее рождения, но виделся ей единственно верным для ее Отечества, задохнулась от негодования:
'Вы что, хотите развалить наш Союз на удельные княжества! Не хотите жить в обновленном Союзе равноправных и суверенных' . .. Павел Николаевич, видя, как 'Дантес' издевательски улыбается, слушая Татьяну, резко оборвал ее: 'Таня, участие в референдуме - личное дело каждого. Пойдем дальше'. Дверь политически незрелого 'Дантеса' захлопнулась за ними, мягко щелкнув автоматическим замком.
Проследовав дальше, они таким образом обошли еще несколько подъездов. В девять Татьяна сбежала на свидание, а Павел Николаевич продолжил проверку списков без нее.
К одиннадцати часам он обошел оба дома и в изнеможении сел у подъезда на скамейку. В голове стоял звон, как на колокольне перед Рождеством. Ноги одеревенели и гудели от усталости.
'Итак, - подумал Павел Николаевич, - теперь я знаю его в лицо, знаю, кто он, где живет, номер его телефона. Этого вполне достаточно, чтобы осуществить мой план по устранению, к сожалению, не превосходящего в силе противника'.
На следующий день Павел Николаевич взял отгул, чтобы вплотную заняться приготовлениями. Проводив утром жену на работу, он отправился в свой гараж, где уже несколько лет стоял купленный в кредит мотоцикл 'Урал'. Давняя мечта купить машину, в связи с постоянной инфляцией, оставалась мечтой. Рост его сбережений никак не поспевал за ценами на подержанные автомобили. Последнее трехкратное повышение цен, которое войдет в историю как 'Павлов день', уж в который раз опять отодвинуло его мечту, но теперь уже, видимо, в следующее тысячелетие.
Зайдя в гараж, он сразу же отыскал заветный железный ящик, который всегда держал на замке и прикрывал грудой железного хлама. Содержимое этого ящика подпадало под статью Уголовного кодекса, поэтому о его существовании не знал никто - даже близкие друзья.
Еще в детстве Павел Николаевич, как все мальчишки определенного возраста, пристрастился к пиротехнике. Любовь к огню и к его разрушительной силе ученые-психологи называют атавистическим инстинктом - пережитком, доставшимся нам от первобытного человека, для которого огонь был непонятным, странным и всемогущим существом. Детская психика ближе и природе, а значит, и ближе к первобытному естеству. Наверное, поэтому все дети немного пироманы.
Глядя на забавы более старших мальчишек, Паша тоже начал баловаться разными взрывчатыми и горючими веществами. Сначала он попробовал возможности карбида, спичечной серы, бензина, серебряниой краски, селитры и марганца. Затем, став постарше, начал с друзьями составлять разные химические смеси и составы уже с более мощной взрывчатой силой. Сырье для своих небезобидных опытов они добывали в школьном кабинете химии, потихонечку пряча в карман на глазах у зазевавшейся учительницы все, что было в пределах их досягаемости. Получая двойки по химии, они все же с легкостью усвоили, что такое термическая реакция и благодаря каким компонентам можно вызвать ее разрушительную силу.
Заучив название химикатов, они стали совершать набеги на близлежащий металлургический комбинат, где нужные им химические вещества лежали кучами прямо под открытым небом и в любом количестве.
Со временем их взрывы становились все более мощными и эффектными, пока они наконец не поняли, что это становится небезопасным. Дело было в том, что наскоро изготовленные взрывные устройства были примитивны и ненадежны. Порыв ветра мог вдруг задуть клочок бумаги, которым поджигалась очередная 'бомба', а другое дуновение ветра могло так же внезапно раздуть его опять именно в тот момент, когда все уже высовывались из укрытия. Буквально чудом никто ни разу не пострадал, но страху натерпелись не однажды.
Именно это обстоятельство и послужило толчком к новой волне изобретательства в их 'взрывчатой' компании. Это увлечение целиком захватило и Павла Николаевича. Он начал изобретать и изготавливать различные взрыватели, взрывные механизмы и устройства. Сначала друзья пытались соперничать с ним, придумывая свои хитроумные бикфордовы шнуры и запалы, но вскоре все поняли, что в этом деле тягаться с Пашей бесполезно. Незаметно для себя он увлекся этим делом всерьез. Желая расширить свои познания, он решил познакомиться с теорией и историей пиротехники, но здесь он встретился с пустотой. Книжные фонды библиотеки упорно умалчивали обо всем, что было связано с пиротехникой. Однако Паша не отступил и начал выискивать крупицы информации, которые проскальзывали в разных научно-популярных и литературных источниках.
Вскоре он обнаружил неисчерпаемый и легкодоступный источник, где описывались взрывные механизмы совершенно оригинальных конструкций. Он стал методично прорабатывать эту литературу. Дошло до того, что женщина-библиотекарь,
выдававшая ему книги в районной библиотеке, даже спросила его однажды - с чего это он так полюбил книги про партизан и вообще о войне? Вопрос застал Пашу врасплох. Не зная, что ответить, он смутился и пробурчал что-то нечленораздельное, а сам подумал тогда про себя: 'Знали бы наши компетентные органы, сколько в этих книгах ценных советов по пиротехнике и минерному делу, они бы давно оформили всю эту мемуарную литературу партизанских командиров в спецхран'. Немало интересной информации о хитроумных взрывах и поджогах добывал он и из детективной, приключенческой литературы. Но главным источником все же были 'партизаны', потому что достать в то время шпионские романы было труднее, чем колбасу. Все те крохи авантюрной литературы, что печатались в издательствах, сразу же расползались по домашним библиотекам и хранились как семейная реликвия. Сегодня, правда, шпионский роман и колбаса поменялись местами и ценами. Эта рокировка принесла Павлу Николаевичу столько же радости, сколько горя доставила его жене.
Уже перед уходом в армию Паша стал демонстрировать друзьям, такие чудеса пиротехники, что его можно было смело зачислить в диверсионную группу без подготовки в разведшколе. Он мог взорвать самодельную мину от одного луча солнца, который в нужный ему момент, пройдя сквозь линзу, поджигал запал. Он с гордостью показывал друзьям работу взрывных-устройств с часовыми механизмами разных модификации. Его 'бомбы' взрывались от попадания воды, от удара, от перемены температуры воздуха, от шума, дневного света, ночной темноты и даже о от лампочки карманного фонарика. Пытался он собрать и электронный взрыватель с дистанционным управлением от радиопередатчика, но не нашел нужных радиодеталей.
Когда же пришла пора идти в армию, он, как все новобранцы, пройдя медкомиссию, подтянул сатиновые трусы и зашел в последнюю комнату, где сидел военком. Пожилой полковник рассеянно взглянул на его не по годам развитый мощный торс и устало с просил: 'Ну что, орел, тоже в десант хочешь?' 'Никак нет', по-военному ответил тогда Паша. - 'Если можно, запишите меня инженерные войска. Хочу получить квалификацию минера'.Полковник удивлённо приподнял брови, затем перелистал его личное дело, на секунду задумался и что-то там записал. Потом откинулся в кресле и сказал: 'Пойдешь туда, куда Родина пошлет!'.
'Родина' послала Пашу в учебный полк внутренних войск, где он получил квалификацию начальника караула по охране особо опасных рецидивистов. Но даже охраняя уголовников, Паша все-таки не забыл про свое взрывоопасное 'хобби'. Его часто можно было увидеть в соседней воинской части, где был взвод саперов, химиков и минеров. Быстро завоевав доверие и уважение у минеров благодаря своим познаниям в пиротехнике, Паша мог наблюдать за их работой и изучать современные чудеса минного вооружения. Затем он свел знакомство с прапорщиком кладовщиком боеприпасов и вскоре за бутылку водки выменял у него упаковку новеньких детонаторов. Товар был ходовой. В лихих таежных местах многие рыбаки глушили рыбу, используя военные боеприпасы. Учения в этой части проходили часто и не очень шумно, а боеприпасов после этого списывали столько, что вполне хватило бы на небольшую войну регионального значения.
Демобилизовавшись, Паша вернулся домой весь в значках за отличную службу ... в десантных войсках и в черной форме морского пехотинца.
И то, и другое он приобрел по случаю. Этот маскарад был не из-за тщеславия. Просто ему не хотелось
расстраивать родителей и потешать друзей рассказами о том, как он два года вместо Родины охранял уголовников.
На дне его дембельского чемодана, рядом с подарками для родственников лежала и заветная коробка с детонаторами.
Свою гражданскую жизнь он начал с того. что купил мотоцикл и стал ездить на рыбалку. Говорят, что рыбак видит своего единомышленника издалека. Наверное, потому вскоре Павел познакомился с одним рыбаком, который как-то после нескольких стаканчиков спирта и сытой ухи поведал ему по секрету, что может достать динамит. Взрывчатку он доставал по вполне сходной цене у геологов. Тут и пригодились привезенные Пашей из армии детонаторы и его знания в минерном деле. Гулкие подводные взрывы, которые иногда раздавались в глухих уголках на степных каналах, давали неплохой улов.
Проданная затем в городе рыба окупала затраты и на водку, и на новую партию динамита. Майя не догадывалась о его методах рыбной ловли.. Ее вполне устраивало, что в доме всегда была свежая рыба, а на какой крючок она поймана - Майя не интересовалась.
Павел Николаевич открыл свой маленький сейф и достал оттуда несколько брусков динамита. Это был запас на непредвиденный случай, который он оставлял после каждой рыбалки. На дне ящика сиротливо лежали четыре детонатора - последние, оставшиеся еще от той армейской упаковки.
'Жаль, - подумал Павел Николаевич, -но три штуки придется выбросить'.
Он выбрал один детонатор, самый, как ему показалось, надежный, хотя уже использованные 96 штук, еще ни разу его не подводили. Затем он аккуратно завернул в тряпку броски динамита и засунул их в сумку. Полюбившийся ему детонатор он положил в карман, а оставшиеся три штуки завернул в бумагу.
По пути домой он выбросил пакет с ненужными детонаторами в мусорный ящик. Зайдя домой, он тщательно закрыл дверь на ключ и накинул цепочку. До прихода Майи с работы оставалось еще шесть часов. По его расчетам он укладывался во времени, чтобы сделать все задуманное.
Разложив на столе свое смертоносное оружие и необходимые инструменты, Павел Николаевич взялся за дело. А прежде всего он плотно скрепил между собой изолентой три бруска динамита.
Затем таким же образом прикрепил к ним детонатор. Оглядев сотворенную им бомбу, он прикинул в уме, что мощности такой 'игрушки' вполне хватило бы на слона, но в данном случае его заботило только одно, чтобы выдержали бетонные стены панельного дома, в котором живет его 'Дантес'. Ему не хотелось, чтобы при взрыве пострадали ни в чем неповинные соседи.
Решив, что стены выдержат, он принялся за самое главное-за изготовление взрывного устройства. Еще накануне он обдумал множество вариантов, но сразу же отверг все хитроумные системы, которые можно было применить в данном случае. Он понимал, что в этом деле устройство механизма- должно быть предельно простым и надежным. При этом самое важное заключалось в том, что после взрыва не должно было что-то остаться па месте. Он мог бы сделать сложшый часовой механизм, который привел бы в действие его 'адскую машину' с точностью до секунды, но любой часовой механизм состоиг из железных деталей, а железо, как известно, не горит. Остатки такого механизма сразу же обнаружат. Делать своими руками улики против себя Павел Николаевич не хотел.
Перебрав в памяти все известные ему системы, он остановился на классическом варианте, который использовал еще в детстве. Он даже вспомнил, кстати, что несколько лет назад с удивлением обнаружил описание этой системы в романе американского писателя Артура Хейли 'Аэропорт'. Ему даже было досадно, что его изобретение уже давно известно в Америке. Читая этот роман, поражался, как точно автор описал его взрывное устройство, которое на протяжении нескольких страниц собирал какой-то полусумасшедший самоубийца. Этот ненормальный американец сделал бомбу, чтобы взорвать самолет, на котором сам же и полетел. Таким образом он решил обеспечить свою жену страховкой на несколько сотен тысяч долларов. Прочитав тогда 'роман, Павел Николаевич так и не смог понять этого американца, который ради благополучия жены и детей решил угробить себя и сотню ни в чем не повинных пассажиров.
'Интересно, застрахован ли мой 'Дантес', - подумал Павел Николаевич, вспомнив теперь сюжет из того романа.-А впрочем, кому нужна наша советская страховка на пару тысяч рублей, на эти деньги сегодня даже приличных похорон не устроишь'.
Павел Николаевич вышел на балкон и снял с бельевой веревки прищепку. Потом достал паяльник и тщательно припаял проводочки к двум канцелярским кнопкам. Готовые кнопки он воткнул с внутренней стороны зажимных губок прищепки. Теперь при нажатии на прищепку контакты расходились, а в состоянии покоя под действием пружины соприкасались. Между кнопками он воткнул тонкий кусочек пластмассы от школьной линейки, на конце которого просверлил маленькое отверстие. В эту дырочку он .продел капроновую нитку и закрепил ее. Теперь стоило дернуть за нитку и кусочек пластмассы выскакивал из зажатых губок прищепки. Контакты при этом замыкались и проводили электроток, необходимый детонатору. Связав изолентой три батарейки от карманного фонарика, чтобы получить 12 вольт, Павел Николаевич подключил этот блок к своему устройству. На концы проводков подключил лампочку и, подергав кусочек пластмассы, проверил плотность контактов. Мигающая лампочка показала, что все сделано безукоризненно.
Теперь ему оставалось сделать одно очень важное и довольно рискованное дело-купить чемоданчик типа 'дипломат', с которыми обычно ходят теперь электрики и телемастера. Когда-то с такими чемоданчиками ходили важные чиновники, 'дипломат' был в моде и его невозможно было достать. Теперь же мода прошла и эти 'черные ящики', даже при нынешнем товарном голоде, спокойно стояли в магазинах.
Взяв большую спортивную сумку, Павел Николаевич отправился в центральный универмаг, где он на днях видел шеренгу этих дипломатов'. Купив чемоданчик и выйдя из магазина, он сразу засунул его в спортивную сумку. Никто не должен был увидеть его с 'дипломатом' в руках.
Дома он упаковал свою бомбу и взрывное устройство в бумагу, оставив снаружи только два проводка от детонатора. Уложив все это в чемоданчик, он увидел, что осталось еще много свободного места. 'Что ж, полезное пространство не должно пропадать', - подумал Павел Николаевич. Найдя в ванне почти пустую картонную коробку от стирального порошка, он высыпал остатки в раковину и тщательно смыл водой. Затем сходил в гараж и принес канистру бензина. Вложив в пустую коробку из-под порошка три вложенных один в другой полиэтиленовых пакета, он наполнил их бензином. Вошло примерно литра три. Достав паяльник, он тщательно запаял поочередно все три пакета один в другой. Положил коробку на бок-проверил герметичность. Затем плотно упаковал коробку с бензином в бумагу, плотно перевязал ее со всех сторон изолентой и положил рядом с 'бомбой' в 'дипломат'. Теперь Павел Николаевич был точно уверен, что после взрыва в квартире разгуляется такой пожар, что доблестным пожарникам придется залить водой весь подъезд.
Чемоданчик с 'бомбой' он засунул в большой пластиковый пакет и отнес в гараж. Вернувшись в квартиру, он, в ожидании жены, сел у телевизора и стал слушать очередную речь Президента. Президент эмоционально жестикулировал, довольно убедительно доказывал шахтерам, что они не правы, Павел Николаевич не вникал в смысл бурной полемики оратора с самим собой. Он обдумывал свой план, просчитывал все варианты, стараясь не упустить ни одной детали. Самым важным для него теперь был вопрос-бывает ли его 'Дантес' днем дома? Если он работает по сменам, как Павел Николаевич, то это был бы лучший вариант. Днем меньше людей ходит по подъезду и по двору- все на работе, дети в школе. Меньше вероятности кого-то встретить, кто может его заметить и запомнить.
Майя пришла с работы уставшая и нервная. Быстро поела приготовленный им борщ и рано легла спать. Прикрыв дверь в спальню, Павел Николаевич еще долго сидел на кухне и обдумывал, - когда же ему приступить к реализации своего плана. В конце концов он решил, что дело затягивать нельзя. Укладываясь спать, он оставил рядом с будильником записку для Майи: 'Меня не буди, я взял отгул'.
Утром он проснулся от звона будильника, но глаза открывать не стал. Он слышал, как Майя встала, нажала на кнопку будильника, прочитала его записку и ушла завтракать. Как только за Майей захлопнулась входная дверь, Павел Николаевич встал и пошел в гараж. Достав чемоданчик и надев предварительно на взрывной механизм предохранительную скобку, соединил его с бомбой.
Недалеко от гаража была будка с телефоном-автоматом. Заранее припасенные двушки лежали
в кармане. Первым делом Павел Николаевич позвонил 'Дантесу'. Слушая длинные гудки, он ощутил в себе какую-то нервозную раздвоенность. С одной стороны, хотелось, чтобы 'Дантес' был дома, чтобы претворить свой план именно сегодня днем, что-было выгоднее и безопаснее во всех отношениях, с другой стороны, он боялся, что придется начинать так скоро, не успев насладиться чувством неотвратимого Возмездия, которое он выстраивал, в своих потаенных мыслях по кирпичику, сознательно и бессознательно уже несколько недель. Поэтому, когда в телефонной трубке раздался сонный голос, он растерялся и даже не сразу сообразил, что надо повесить трубку. Опомнившись, он звякнул трубкой по рычагу и застыл у автомата, собираясь с мыслями. Сердце гулко стучало в груди, ладони взмокли и соленый пот неприятно пощипывал ладони, разъедая свежие царапины и заусенцы. Отступать было некуда.
'Значит, сегодня и сейчас же', -подумал Павел Николаевич. Немного успокоившись, он вытер потные ладони о штаны и снова взял трубку. Список друзей, которые могли быть сегодня днем дома, был невелик. Он начал со школьного товарища, который работал в ателье фотографом. Павел Николаевич иногда заходил к нему в фотостудию, когда выпадали выходные дни среди недели. Они обычно брали несколько литров пива и прямо в фотолаборатории, из химической посуды с мерными делениями пили этот бархатисто-горький напиток, вспоминая свою резвую молодость и юношеские похождения.
Ему сегодня определенно везло. Друг-фотограф оказался на работе и был рад предложению Павла Николаевича - 'опрокинуть 'несколько мензурок' во главу Господню'.
Для страховки Павел Николаевич обзвонил еще несколько знакомых, но дома никого не застал. 'Ладно, хватит и одного',-подумал он и пошел в гараж за своим смертоносным грузом.
В гараже он тщательно проверил еще раз свое взрывное устройство и хладнокровно подсоединил питание от батареи к проводкам детонатора. Замер на мгновение . Взрыва не последовало - значит, все сделано было на совесть. Затем он достал большой полиэтиленовый пакет, на дно которого уложил куртку от рабочей спецовки и старую матерчатую кепку. Поверх спецовки он уложил в пакет тяжелый 'дипломат'. Взяв сквозь отверстия в пакете ручку чемоданчика, он поднял свой груз и осмотрел его. Как он и ожидал, со стороны казалось, что он держит легкий пакет с коробкой внутри.
Закрыв гараж, он пошел на автобусную остановку и сел на 36-й маршрут. Автобусы в это предобеденное время ходили полупустые. И все же какая-то неуклюжая и бесформенная тетка умудрилась пнуть его чемоданчик ногой при выходе из автобуса. От этого неожиданного удара у Павла Николаевича перехватило дыхание и захолонуло сердце. Он на секунду представил себе, как от этого случайного сотрясения его мина и он вместе с этой крупногабаритной теткой мгновенно превратились бы в беспорядочную массу органического вещества, равномерно распределенного при этом по всему микрорайону.
Проводив "чудом спасшуюся" тетку тяжелым взглядом, Павел Николаевич мысленно пожелал ей долгих лет жизни и направился к домам 19-го микрорайона. Пройдя мимо окон, где жил 'Дантес', Павел Николаевич зашел в соседний подъезд. Слегка прикрыв подъездную дверь, он прислушался к доносившимся звукам. В подъезде было тихо. Во дворе, кроме случайных прохожих, никого не было.
Павел Николаевич осторожно вытащил из пакета чемоданчик. Достал спецовку и кепку. Одев все это на себя, он воткнул в нагрудный карман куртки отвертку.
Теперь у него был типичный вид электрика из ЖЗКа. Затем приоткрыв 'дипломат', Павел Николаевич тщательно прикрепил к внутренней поверхности крышки конец капроновой нитки от взрывателя и снял предохранитель. Теперь достаточно было открыть крышку чемоданчика хотя бы наполовину, чтобы нитка натянулась и потянула за собой проложенный между контактами кусочек пластмассы.
Аккуратно закрыв крышку, Павел Николаевич защелкнул замки. Пластиковый пакет он свернул и засунул в карман. Сильно хотелось курить, но он предусмотрел это заранее, решил для себя не устраивать никаких перекуров-дорога каждая секунда. Выйдя из подъезда, он краем глаза оглядел двор и окна дома.
Человеческих особей нигде не было видно.
Позвонив в дверь 'Дантеса', Павел Николаевич нетерпеливо прислушался. Он боялся, что его жертва не окажется дома и придется все переигрывать, а это вдвое увеличит риск. Но нет, послышались шаги.
Дверь открылась, на пороге стоял он - Крутов Андрей Иванович, 1956 года рождения.
'Извините, - охрипшим от волнения голосом начал Павел Николаевич и, откашлявшись, быстро продолжил, - видите ли, я, телемастер, пришел к вашим соседям сверху починить телевизор, а их нет дома. Они, наверное, скоро подойдут, а мне надо срочно сходить в мастерскую. Можно, я оставлю у вас свой чемоданчик с инструментами, чтобы не таскаться с ним, а через полчаса приду и заберу его. Вы ведь будете дома?'.
'Да, конечно же',-засуетился 'Дантес', как только уразумел сообщенную ему Павлом Николаевичем 'легенду'. Он впустил его в квартиру и показал, где можно поставить 'дипломат'.
Главное было сделано. Теперь оставались только детали. Павел Николаевич, еще раз извинившись, попросил 'Дантеса' дать ему листок бумаги, чтобы записать записку 'мифическим' соседям.
На самом же деле ему нужно было отвлечь внимание 'Дантеса' для того, чтобы протереть ручку 'дипломата' от своих отпечатков пальцев. Вся остальная поверхность чемоданчика была протерта уже заранее.
'Дантес' вышел из прихожей и скрылся в комнате. В это время Павел Николаевич быстро и провел носовым платком по ручке дипломата. Взяв принесенный ему листок бумаги, он поблагодарил 'Дантеса' и, незаметно держа в руке платок, открыл входную дверь. Уже на выходе Павел Николаевич, как бы опомнившись, обернулся и попросил 'Дантеса':
"'скажите, пожалуйста, на всякий случаи свой номер телефона. Если вдруг непредвиденно задержусь, то я позволю и предупрежу вас'. 'Дантес', ничего не подозревая, во второй раз назвал Павлу Николаевичу номер своего телефона.
Выбежав из подъезда, Павел Николаевич сразу же нырнул в соседний подъезд. Скинул с себя спецовку, кепку и снова засунул их в пластиковый мешок.
Теперь отсчет времени пошел на минуты. Он взглянул на свои электронные часы, недавно подаренные женой к Дню Советской Армии, и засек время. Было ровно одиннадцать часов утра.
Спокойно выйдя на дорогу, он поймал такси и за десять минут доехал до центра города, где находилось фотоателье его товарища. Зайдя в фотостудию, он увидел, что его товарищ фотографирует группу каких-то важных чиновников, видимо, командированных за опытом на родственное предприятие. Увидев Павла Николаевича, товарищ кивнул ему и попросил подождать. Павел Николаевич сел на дерматиновый диванчик и, чтобы как-то унять дрожь в руках, взял в руки лежавший на столике журнал 'Советское фото'.
Через несколько минут, закончив съемку, подошел товарищ. Павел Николаевич сразу же взглянул на часы и сообщил ему, что времени двадцать минут двенадцатого, а пиво продают только с двух часов. Такое уточнение времени ему нужно было для того, чтобы товарищ в случае чего подтвердил, что в половине двенадцатого он был в городе. Поболтав минут пять, Павел Николаевич сказал товарищу, что сходит в парикмахерскую постричься, а к двум часам снова подойдет.
Время уже поджимало, поэтому Павел Николаевич, выскочив из фотоателье, быстро направился к присмотренной им накануне телефонной будке. По дороге он свернул пакет со спецовкой в сверток и незаметно бросил его в мусорную урну.
Остановившись у телефона-автомата, он снова почувствовал нервную дрожь в пальцах и гулкое сердцебиение в груди от которого перехватывало дыхание.
С трудом попав двушкой в прорезь. телефонного аппарата, Павел Николаевич, негнущимися пальцами набрал номер 'Дантеса'.
Пока он слушал длинные гудки, в его голове проносились какие-то восторженно-горделивые мысли: 'Ай да Паша! Идеальное убийство по телефону. Надо же такое придумать! Это наверное уникальный случай в мировой практике! Трехступенчатый взрыватель с двувидовой уничтожающей силой! За много километров отсюда сейчас произойдет взрыв, который уничтожит твоего противника, и сделает это он сам!'.
Гудки прервались и послышался голос 'Дантеса', Павел Николаевич, помедлив секунду, набрал в грудь побольше воздуха и выпалил фразу, которую вызубрил наизусть, чтобы, не дай бог, не забыть хоть одного слова. 'Извините еще раз. Это телемастер, который к вам сейчас заходил. У меня тут небольшая задержка, но скоро я приду. А сейчас у меня к вам просьба, Я забыл в своем чемоданчике записную книжку с телефонами, а сейчас мне надо срочно позвонить. Если вам не трудно, достаньте мою книжку из чемоданчика и подскажите мне один номер'.
Проговорив весь текст, Павел Николаевич замер. Теперь все зависело от 'Дантеса', Тот с видимым недовольством посопел в трубку и буркнул: 'Сейчас'.