Есть на берегу Керченского залива курортное местечко - Героевское. Песчаный пляж, турбазы и пансионаты, кофе и крошечные бары, громкая музыка по вечерам. Осенью и зимой здесь пустовато, конечно. И кто-то помнит этот берег и совсем иным. Тогда этот берег и поселок называли "Эльтиген". Или "Эльтигенский плацдарм".
В свой десант сержант Марина Шведова ушла 23-го ноября 1943 года.
...Ветром с волн срывало ледяные брызги, укрыться было негде: доставало и за ящиками. На мотоботе было две с лишним тонны груза - продукты, медикаменты, и десять пассажиров - медработники. Медсанбат на плацдарме нес потери едва ли меньшие, чем бойцы в траншеях - передовую и "тыл" разделяло менее тысячи метров. До берега вся тысяча пятьсот - обжитых, изрытых траншеями и окопами, насквозь пристрелянных метров. Десант у Эльтигена держался уже двадцать три дня. Позже наши взяли плацдарм севернее, за Керчью. Но пробиться, соединиться не получалось.
Шли мотоботы, подпрыгивая по волнам, ловя низкими бортами тяжелую воду. Окунался трос буксира в свинцовое море. Свистел ветер, швырял бесконечно острые брызги в лица. Старший лейтенант-военврач всё тянул шею, пытаясь рассмотреть суда противника. Без боя не обойтись - блокаду немцы держали плотно. Марина их барж никогда не видела, но говорили - сплошь бронированные. Что им жиденькая 37-миллиметровая пушечка и единственный пулемет бота? Вынырнет из мокрого сумрака немец, ударит в упор...
Медики молчали. И говорить было трудно, да и не о чем. Марина здесь никого не знала. Еще три девчонки, санинструкторы. Наверное, тоже добровольцы.
Впереди мелькнуло что-то темное - кажется, склон. Отчетливо блеснул разрыв снаряда или мины - звук не долетел, в ветре затерялся... Где-то правее шевельнулся смутный свет, пополз лучом по воде залива - прожектор немецкий.
Разгружались практически на ощупь, подошла лодка - до берега было рукой подать, но вплотную бот подойти не мог. Метрах в сорока от берега по дну тянулся бар - намытый волнами песчаный вал. Дальше опять глубина. Говорили, в первые ночи высадки уйма ребят-десантников так и потонула. Обвешенные боеприпасами и оружием, в намокшей одежде, шли ко дну в считанных шагах от берега...
Впереди мелькал красный фонарик. К лодкам кинулись темные фигуры бойцов, хватали ящики с медикаментами, подавали по цепочке.
- Сюда! Живей! Живей!
- Давайте, подруги, - старший лейтенант-военврач по пояс в воде переносил девушек на камень. Марина, страшно стесняясь своего вещмешка, съезжающего карабина и нелепых брюк, неловко перевалилась через борт в его руки.
С камней санинструкторы, помогая друг другу, попрыгали на берег. Марина, клуша такая, все-таки черпанула голенищем.
- Чего стоим?! - рявкнул кто-то начальственный из тьмы. - Взяли по ящику и к складу бегом.
Навстречу, кажется, прямо в воду несли раненых. Кто-то сдавленно стонал, остальные молчали. Провели человека в одной гимнастерке - голова сплошь в свежей белизне бинтов.
- Капитана осторожнее...
Маленькая светловолосая санинструктор, прибывшая вместе с Мариной, метнулась в воду, на ходу расстегивая ремень с кобурой.
- Сдурела, девка?!
- Да померзнет же, не видите, что ли...
Безмолвного капитана в накинутой на плечи куцей санинструкторской телогрейке усадили, и переполненная лодка скрылась во тьме. Спешно грузили вторую...
- Так, девчата, за мной, - появился распоясанный военврач, с мокрой шинелью на плече. - За нами из санбата пришли...
Марина несла две коробки с медикаментами. Ремень карабина, неловко накинутый поверх вещмешка, тер шею. Впереди стреляли: пулеметные очереди, хлопки миномета, снова очереди. Одна за другой повисали ракеты - не освещали, лишь слепили. Нужно было смотреть под ноги - под обрывом лежали раненые. Много. Было понятно, что всех не заберут. И почему молчат, тоже понятно. Редко в последние ночи катера к плацдарму пробивались...
***
Сержант Шведова не ползала на нейтральную полосу, не проявляла героизм, вытаскивая раненых на плащ-палатке. Траншеи были рядом, раненых приносили их товарищи. А у Шведовой, у беленькой Ленки, у фельдшера Гельмана и Марины Ефимовны (местной, эльтигенской, непонятно как уцелевшей тетки) был Подвал. От сорока до шестидесяти тяжелораненых. Легкораненые не задерживались - бинтовались, ругались и возвращались в траншеи. Кого-то водили в операционную, устроенную за развалинами, у самого берега, лежачих первоочередных туда же таскали. Приходил врач-капитан, потом перестал приходить - убило, а остальные врачи были позарез заняты. Гельман в Подвале распоряжался. Вообще он был правильный человек, несмотря на свой нос волосатый и картавость ужасную. Книгу вел, умерших тщательно записывал, имена старался не путать. Регулярно приносил бинты и морфин. Мертвых вытаскивали в крошечную балку за развалинами сарая, присыпали как могли. Потом балки не стало, скорей уж холмик. Сносили в воронки под сломанными яблонями. Марина приноровилась стоя на коленях работать лопатой, - пережидать бесконечные артналеты было совсем уж невмочь. Потом следующие воронки заполнялись... Марина возвращалась в Подвал... Бинтовала, бинтовала, экономя бинты и вату, ворочала беспомощные, кровью и гноем исходящие, или уже остывшие тела. Давала пить, не позволяя обливаться и глотать лишку. С водой было совсем плохо. Оба колодца находились на нейтральной полосе и уж давно были пристреляны румынами. Бойцы ползали туда за солонковатой, "горчишной", как говорила Ефимовна, водой. Потом командование воду распределяло. Подвалу доставался бидон на сутки. Но и дожди шли, и ледок, воняющий взрывчаткой, на лужах наломать было можно и у печи растопить. В самые дурные дни Марина с Беленькой утрами ползали за заборы - там трава оставалась, соскребали изморозь со стеблей в котелки. Гельман ведро с морской водой притаскивал. Смешивали травяную воду с соленой - ничего, глотать можно было.
Ночью было чуть легче. Атак не было, летали над плацдармом "ушки", сбрасывали боеприпасы и продукты. Гельмана, вышедшего по надобности, чуть не убило мешком с автоматными патронами. Ругался он смешно.
Марина точно помнила, что иногда смеялась. Картавости фельдшера, невеселым шуткам приходящих в сознание бойцов. Нужно было смеяться. Иногда, когда никто не видел, молилась. Нет, в бога комсомолка Шведова, конечно, не верила. Просто просила катера прийти этой ночью, снаряды и бомбы лететь мимо, немцам всем утопнуть, а старшине, что ватные штаны всучил - быть живу.
Катеров, можно сказать, не было. Говорили, что немецких судов в проливе много: из Севастополя и Феодосии пришли. Но Большой плацдарм за Керчью жил, там наши держались крепко, готовили наступление, а значит, здесь, на этой полосе в два километра длиной, остатки гвардейцев, стрелков и бойцов морской пехоты не зря за землю цеплялись. Оттянули, отвлекли, обманули фрицев...
Лично сержант Шведова никого не отвлекала, не обманывала. Снова бинтовала, снова поила, снова ковыряла лопатой землю, прикрывая мертвых. Научилась в два движения вскрывать банки консервов. Банка на двоих живых в сутки. Сухари: когда горсть, когда чуть больше. Вобла из авиамешков. Иногда сахар. Но кушать, вообще-то, не хотелось. Ни умирающим, ни Марине. Наверное, по-настоящему оголодать не успела. Вот Гельман ворчал, говорил, что это не банки дают, а наперстки местечковые. Ну, он на плацдарме со 2-го ноября сидел. Целая жизнь.
Жизнь шла. Дрались за противотанковый ров, за школу, за развалины коммуны "Инициатива", отбивали немецкие самоходки, брали пленных, сигналили штурмовикам, сбрасывающим припасы. Рассказывали о свихнувшихся бойцах, что самовольно растаскивают продукты. Двоих расстреляли - комдив Гладков приказал. Понятно, не только те двое таскали, но теперь опомнятся. О боях на море говорили - наши катера пытались прорваться к плацдарму, как только позволяла погода. Работала артиллерия из-за залива, носились над головой штурмовики, бомбили фрицев, сбрасывали грузы. Бесились стянутые немцами чуть ли не со всего Крыма зенитки. Сбивали наших, наши истребители валили "юнкерсов". Считалось это вроде как затишьем. Наши за Керчью пытались атаковать, но далеко не пробились. Немцы и мамалыжники тоже силы копили.
В 6 часов утра 4 декабря враг открыл ураганный огонь по плацдарму. Чуть позже налетела авиация. Началась ликвидация Эльтигенского плацдарма...
...Приток раненых не слишком усилился - чаще их тащили к круче у бывшей пристани, где был санбат и хоть какие доктора, да и ближе туда нести было. На северном фланге плацдарма, где втиснулся в землю Подвал, враг нажимал слабее, зато с юга румыны и немецкие танки пробивались упорно. Днем самоходки прорвались сквозь траншеи, но наши смогли прижать и остановить пехоту. "Штуги" возвращались, пытаясь поднять румын, но не выходило. Держалась высота 57,6, била румынам во фланг...
- Пойду, пловерю, - сказал Гельман, напихал в подсумки обоймы, которые из-за тяжести на себе не таскал, выкопал в углу из-под тряпья каску и ушел в траншеи.
Марина осталась за старшую. Вскипятили вместе с Ефимовной воды, вытащили наружу старшину умершего. Немцы били люто - хором завывали шестиствольные минометы-"ишаки". В воронках под яблонями земля осела - пришлось вновь засыпать вылезшие сапоги и головы. У Ленки Беленькой рука высунулась - не везло девчонке. И письма не дождалась, и бомба та случайная не вовремя упала, да и сейчас мертвенькой покою нет. Присыпали подругу. С колен подняться было нельзя - осколки с яблонь последние ветви срезали, по камням осыпавшегося забора пули так и щелкали. Марина сказала:
- Наверное, мне тоже надо. В траншею. Что здесь сидеть?
- Сиди уж. Ты що, ворошиловский стрелок? Там обойдутся, а тут без нас никак. Заволнуются калеченые...
В Подвале действительно было дурно. От близких разрывов шатались камни пробитого свода. Стонал морячок с развороченным животом - не было ему облегчения, отмучиться никак не мог. В эти стоны ввинчивался рев штурмовиков - заходили снова и снова, проскакивая дым, пускали бледные стрелы "эрэсов". Казалось, вот-вот и в Подвал угодят.
Уже в сумерках румыны чуть продвинулись. Говорили, специальные какие-то мамалыжники - "горные стрелки". Что ж им, скотам, в своих горах не сиделось?
Пришел Гельман. Живой. Поставил винтовку:
- Одного точно свалил. Да, не зля ходил.
Ночью пришла. Снова жужжали "кукурузники", сбрасывали патроны и мины. Саперы тащили противотанковые "блины" прямиком к центральному "на-колхозному" направлению. Говорили, что комдив контратаку готовит. Тогда Марина впервые услышала о прорыве. Не верилось.
На море опять дрались - тарахтели пушечные автоматы, мелькали едва видимые трассеры, потом включилась немецкая артиллерия. Тонул метрах в двухстах от берега наш тральщик, горел понтон...
Один из катеров все-таки прорвался. Разгружали боеприпасы. Марина не поняла, как о катере прослышали в Подвале, но все кто был в сознании, зашевелились, застонали. Кто шевелиться не мог, просто смотрел. Ефимовна с кружкой ходила, поила, ворчала - "терпите, не ворохайтеся, никого не забудут". Сержант Шведова врать не могла - у берега раненых куда больше чем в Подвале. В эту ночь всех точно не заберут...
На севере, за Керчью, все замолкло. Утром и там жутко громыхало - упорно атаковала со своего плацдарма Приморская армия. Но не пробилась.
Ушел катер с ранеными. И о Большой земле напоминали лишь урчащие во тьме, а то и скользящие с выключенными двигателями, бипланы. Падали из беззвездной тьмы посылки с консервами и патронами...
Марина вроде дремала, перевязывала, топила печурку, принимала-считала консервы для раненых, вскрывала банки, пыталась кормить и поить, пила кипяток сама. Чистила тарань Гельману - уроженец Белгорода обращаться с вяленной рыбой вообще не умел. Ничего Шведова не помнила и все запомнила - может, уже знала, что считанные ночи Подвалу остались?
5 декабря началось с грохота. Немцы били чем-то жутким - часть свода рухнула, хотя взорвался тяжелый снаряд где-то подальше к берегу. Марина с фельдшером выкапывали из-под камней раненых, Ефимовна охала, пыталась встать - ей сильно зашибло ногу.
В 9 часов утра немецкие самоходки прорвались к каменоломням. Обнаглели и поднялись с земли румынские пехотинцы. В наших траншеях были все, кто мог стрелять, включая лично комполка. Может и не удержались бы, но дельно помогали штурмовики...
Враг наседал со всех сторон. Прорвавшиеся "штуги" развернулись, ударили в тыл у высоты 56,7. Жечь самоходки было нечем, наши огрызались, вновь пятились. К 16 часам вся южная часть плацдарма оказалась у врага. Десантники отошли в подвалы домов и в третью траншею, идущую вдоль западной окраины поселка...
...Бой шел прямо над головой. Часы, оставленные Гельманом, встали, но, судя по всему, пора было выбираться за водой. Марина, взяв ведро и малый бидон, выползла во двор. Яблонь за развалинами уже не было видно - совсем порубило. Рядом бил короткими очередями пулемет - Марина слышала, как звякают гильзы. Красные странные сполохи мелькали за хатами, словно живые змеи вились-ползали по остаткам стен.
- Огнеметами фриц жжет, - сказал боец, набивающий пулеметный диск под прикрытием остатков забора. - А ты далече собралась?
- За водой.
- Это к берегу. А может и у моряков есть, - рассудительно произнес первый номер и дал экономную очередь. - А ну, за танк пшел! Ага, не успел, гадюка ...!
- Миша, ты чё? - укоризненно заворчал заряжающий.
- Виноват. Отвлекся. Давай мне полную "сковородку" и за угол отползаем. Демаскируем больничку. А ты, сестричка, к берегу мотнись. К морячкам сейчас тоже рискованно. Много вас там, под камнями?
- Сорок один раненый.
- Много. Плохо. Как же вы так? - боец вздохнул. - Да ты не стой столбом, мигом спилят...
Пулеметчики полезли к соседним развалинам. Марина на миг приподнялась над камнями - разглядела какую-то угловатую развалину шагах в ста. Груда, освещенная заревом, вдруг шевельнулась - отчетливо крутилась гусеница, подминающая жерди сарайчика. Танк...
Марина свалилась в траншею, но пройти далеко не смогла - всё сплошь разворочено. Лежал убитый, дым несло над самой землей - дышать нечем.
- Шведова, ты куда навострилась? - навстречу ползли двое - старшина из санбата вместе с санитаром волок знакомый бачок с пресной водой.
- Я уж думала, не придете. Навстречу...
- Вот смешная. "Навстречу". Да тут все так перепахали. Прям заблудиться можно. Сама-то донесешь? Давай перельем.
Воду Марина донесла, правда, порядком натрусилось в ведро мусора. Но так всегда бывало...
Отбивались из переделанных в доты подвалов поселка наши стрелки. Горела на стенах и в воронках огнесмесь. Пробиться дальше немцы не смогли. Но от наших позиций до пристани оставалось всего ничего.
Ночью прямым попаданием накрыло подвал у развалин конторы. Сорок тяжелораненых, врач... Всех. Марине рассказал санитар из медсанбата - принес последние бинты - неполная сумка.
Марина дважды входила "подышать". Стреляли мало, зато стучали лопаты и кирки - бойцы восстанавливали траншеи и пулеметные гнезда, зарывались на новых позициях.
6 декабря немцы и румыны атаковали в 9:00. Напоролись крепко - за ночь десантники успели организовать систему огня. Но враг напирал - при поддержке самоходок пробился за каменоломни, вышел к склонам. Здесь румын остановили - на высотах 37,4 и Маячной наши держались. Но вновь и вновь заходили на траншеи немецкие пикировщики. Наших "ястребков" было мало - мешать "штукам" не успевали.
В 14 часов начался штурм Маячной высоты. Около 16 часов ее пришлось оставить. Фашистам удалось взять и южную половину поселка, захватить тяжелораненых в подвалах. Плацдарм практически был рассечен надвое.
С более спокойного северного участка обороны сняли две роты. Из них и учебной роты была сформирована ударная группа. Перед контратакой комдив Гладков дал последнюю радиограмму с плацдарма: "Противник захватил половину Эльтигена. Часть раненых попала в плен. В 16:00 решаю последними силами перейти в контратаку. Если останемся живы, в 22:00 буду выполнять ваш 05". О "ноль пятом" - приказе идти на прорыв, тогда только офицеры в штабе десантников знали.
С таманского берега помогли огнем, и после пятиминутного артналета сводная группа контратаковала. В рукопашном бою противник был выбит, половину поселка и раненых вернули...
...Потихоньку стихало. Вечер, наверное. В дыму пасмурное небо было не разглядеть. Гельман не вернулся, продуктов тоже не несли. Марина вскрыла пять банок из НЗ.
- Худо, - сказал сержант с раздробленным бедром. - Видать, выдыхаемся.
- Уйдут. Бросят нас, - прохрипел сапер, следя за Мариной блестящими горячечными глазами. - Пойдут на прорыв и бросят.
- Глупости не болтай, - резко сказала Марина и тряпкой вытерла розовую пену с губ сапера. - Тебе вообще разговаривать нельзя.
- А что можно-то? Ну, чё опять плачешь-то?
- Глаза такие - от дыма слезятся. Капли мне в госпитале капали...
- Не ври, нашла о чем...
Качнулась плащ-палатка, натянутая у прохода, впустила холод и дым. Сгибаясь, вошли двое: начальника санитарной службы Марина знала, второй офицер незнакомый - среднего роста, в новом ватнике, продранном лишь на одном локте. С Большой Земли, что ли?
Начальник санслужбы кашлянул, поморгал, пытаясь хоть что-то рассмотреть в тусклом свете пары коптилок:
- Товарищи! Тут такое дело... Нам поставлена задача на прорыв. Через час уходим...
В тишине слушали. Ждали этого, теперь молчали, лишь дыхание десятков людей, хриплое, натужное наполняло Подвал. Мгновение, даже не стонал никто. Потом разом закряхтели, зашевелились даже те, кто шевелиться не мог. Встать смогли трое, поковыляли к выходу.
- Куда его? На голову? - прохрипел раненый, - шевелить одной рукой он совсем не мог.
Ефимовна молча накинула ему на одно плечо шинель. Раненые выбирались наружу, в сырость и перестук выстрелов.
- Будьте живы, - сказал, не глядя ни на кого, начсанслужбы и пошел следом.
Второй, новенький, стоял, смотрел на подвал, словно запомнить хотел. Так бывает - с непривычки духота и кровь как обухом бьет. Бывает, из траншеи бойцы зайдут, дуреют, хоть нашатырь подноси.
- С документами, кто может, разберитесь, - сказал новый офицер. - По национальностям, званиям. Лишнего оставлять не нужно.
Марина чувствовала, что у нее дрожат руки. Спрятать бы их куда.
- Эй! - сказал офицер. - Санинструктор...
Марина обернулась.
- Со мной идёте, - незнакомец смотрел из-под каски. - Бойцы поймут. Здесь все сознательные.
- Не могу, - сказала Марина, да вышло что-то ужасно невнятное. - Так нельзя. Бросать нельзя. Да и не дойду я никуда.
- Звание? - кратко, и вроде бы негромко, рявкнул офицер.
- За мной, Шведова. Личное оружие, патроны. Не на танцульки.
- Правильно, - сапер усмехнулся, скашлял на подбородок. - Но ты ее и на танцульки опосля тож своди.
Марина суетливо вынула из сумки последнюю банку тушенки, отдала Ефимовне. Выдернула из груды тряпья свой карабин, ремень с подсумками...
- С Богом, - зачем-то сказала в спину Ефимовна...
Висела над развалинами ракета. У развалин школы коротко простучал автомат, ему ответил немецкий пулемет. Марина пыталась застегнуть ремень. В траншее сидело трое бойцов - видимо, ждали офицера. Хлопнула, заливая все мертвенным светом, очередная ракета.
- Не плачьте, - офицер двумя точными движениями помог застегнуть ремень с подсумками. - По траншее к КП моряков. Там медсанбат собирается. Найдете?
- Да. Товарищ... майор, - Марина наконец разглядела майорские звезды. - Мне, наверное, лучше остаться. У меня ноги... Я же не дойду...
- Чушь. Добежишь. Без разговоров, бегом арш!
Марина потрусила по траншее, качаясь, отталкиваясь рукой от влажной края, машинально перешагивая через пустые патронные цинки. Потом ползла по взрытому, цепляясь штанами за расщепленные доски, за проволоку. Ночь блестела, туманилась мерцанием ракет и слез. Шли, ползли, двигались в ту же сторону фигуры десантников. Их было еще много...
6 декабря 21.20. Десантники готовы к прорыву. Около 2000 человек, включая раненых. Все раненые вооружены. По плану остатки стрелков и морского батальона прорвали румынскую оборону.. Тыл прикрывали гвардейцы 335-го полка - около сотни бойцов. В центре боевого порядка двигался медсанбат с 200 ранеными.
В 22.00 взлетела красная ракета, и десант пошел на прорыв...
...Марина шаталась, шатались все, кто шел на север. Недоедание, дни постоянного обстрела и напряженных боев обессилили бойцов. Румынские траншеи остались позади, но в это не верилось. Легко как-то вышли. Первые несколько минут казалось, что врага вообще нет. Шли колонной, между воронок и окопов. Потом впереди судорожно ударил пулемет, через несколько мгновений захлопали гранаты, вспыхнула короткая яростная стрельба. За спиной, на оставленном плацдарме тоже стреляли - группы прикрытия отвлекали немцев и мамалыжников. Повисли очередные ракеты - Марина видела спины легкораненых, грязные повязки, автоматы, пристроенные, чтобы можно было стрелять одной рукой. Марина опекала своих: прыгал, опираясь на доску долговязый Яша, шагал пожилой боец с забинтованными, обожженными и раздробленными кистями обеих рук - на него повесили "сидор" с дисками. Остальные раненые, что в группу Шведовой вошли, разом как-то растворились среди бойцов. Перебираясь через траншею, Марина первый раз видела так близко мертвого врага - румын валялся, вывернув шею, точно в стену траншеи хотел ввинтиться. Червяк гадский...
Впереди была степь - темная, непроглядная. За спиной стреляли. Яша назойливым шепотом объяснял, как ему нужно подавать диски "если що". По лицу бил холодный дождь, Марина облизывала губы, падала, вставала, поднимала других, роняла карабин, поднимала его, искала и поднимала Яшкину доску... Ветви низкорослого кустарника, ставшие на холоде жестче стальной проволоки, раздирали руки и одежду. Потом под ногами захлюпало, зачавкало - бойцы вышли в заболоченную часть Чурбашского озера ...
...Вода соленая, тяжелая как студень. Где по колено, где выше. Скользкая доска у Яши вырывалась, он падал, хватаясь за товарища, оба плюхались в воду, Марина здоровенных мужиков удержать не могла. Ползли, - черная жидкая соль лезла в рот, - плевались, пытались встать. Помог кто-то черный, неразличимый в темноте. Шаги, еще шаги, грязь... Рядом стонали и ругались бойцы - эти, вроде и здоровые, но вот сил волочить пулемет не имели. Поминутно роняли - тело трофейного МГ уже в какую-то черную корягу превратилось. Старший пулеметчик ленты, навешенные на шею, всё пытался не окунуть...
Вроде мельчало - Марина запнулась, бухнулась на колени.
- То привычка, - сказал, задыхаясь, Яша.
Топкое озеро кончилось.
Только сели, как впереди и правее вспыхнула стрельба. Яростная, короткая.
Снова вокруг были люди, оружие, хриплое дыхание. Волокли противотанковые ружья, цинки с патронами, гранаты. Падали, ставили на ноги и подпихивали друг друга. Марина споткнулась о вещмешок - да, вещи бросают, себя бы да автомат донести. Хоть с одним диском.
Сержанту Шведовой бросать было нечего. Вещмешок пустой оставила у озера - там и была-то рубашка запасная и мыло с зубной щеткой. В подсумках по две обоймы. Карабин никак оставлять нельзя. Штаны ватные? Нет уж, пусть в них, в родных, убивают.
Впереди снова стреляли, хлопали разрывы ручных гранат...
Мимо прошел кто-то из командиров - приглушенным голосом командовал "подтянуться". Дождь все моросил, люди брели на ощупь...
Пахнуло теплом. У остывающих углей плотно сидели бойцы. Угадывался бруствер, за ним что-то с колесами.
- Батарею наши взяли, - прохрипел Яша. - Не ждали фрицы.
Кто-то тяжело пробежал мимо:
- Врач? Санинструктор есть?
Марина, застонала, поднимаясь: сначала на четвереньки, потом выпрямиться...
- Сюда, сестричка. Зацепила парня шальная...
Марине помогли спрыгнуть в траншею. Настил деревянный, площадка с ящиками, блиндаж - из снесенной взрывом двери воняло взрывчаткой и чем-то пакостным - не иначе, самой Германией.
Двое бойцов нагнулись над лежащим, - Марина пихнула ближнего в спину - обходить сил не было.
- Что?
- Да вот, в плечо его...
Лежал парень, скалился, ватник с плеча скинут.
- Подсветите, кто-нибудь. Давай, подвинься на бок, - пробормотала Марина.
Бойцы прикрыли плащ-палаткой, на миг вспыхнул электрический фонарь...
- Что сияем? В блиндаж его занесите, - приказали из темноты.
В блиндаже вонючем все спотыкались с чертыханьем. Завесили дверь, вспыхнула пара фонариков. Под ногами валялись убитые немцы. Марина подняла измочаленный осколками табурет:
- Садись, везучий.
Ранение у бойца было слепым, кость, вроде бы, цела. Видимо, пуля на излете вошла.
Заглянул офицер, приказал выдвигаться немедля. Бойцы завозились, пытаясь надеть на охающего раненого ватник. Кто-то часто вздыхал в углу - посветили - немец с разодранной грудью.
- Тьфу, гадюка живучая, - сказал старший из бойцов. - Эй, подруга, вставай, выдвигаемся.
- Не могу, - чуть слышно сказала Марина.
- Чего? Вставай, говорю.
- Не могу. Хоть стреляйте, - чуть громче пробормотала Марина.
- Вот фокусница, - боец присел рядом, ослепил фонариком - Марина зажмурилась. Сил действительно не было. Даже к опрокинутой печке, от которой тепло шло, подвинуться не получалось.
Боец выключил фонарик, помолчал.
- Пять минут. И выходим. На вот, погрызи...
Марина сидела, грызла безвкусный шоколад. Во рту он таять не желал, сглатывался трудно. Бойцы негромко говорили, что-то о Солдатской слободке, о каком-то кургане Юз-Ода. Мелькал луч фонаря: сержант Шведова смотрела на немца, умирающий баварец-артиллерист на русскую девушку.
Снова шел дождь, штаны и телогрейка сто пудов весили, карабин на бок клонил, опрокинуть норовил. Грязь чугунными чунями к подошвам липла. Спуск, подъем, ни зги не видно, бойцы ощупью о траву пытаются сапоги очистить. Сзади - кажется далеко-далеко - стреляет, воюет плацдарм. Два десятка бойцов прикрытия под командой лейтенанта, да раненые, которым уходить сил не осталось - отвлекают. Сколь от Эльтигена отошли? Десять? Пятнадцать километров? Пулеметные строчки как швейные, рвутся, рвутся...
Пить хотелось. Сесть и никуда больше не идти...
После 20-километрового марша, уничтожив две немецких батареи, захватив продсклад в Солдатской слободке, десантники готовились к атаке. В 5:30 остатки десантников атакуют склоны Митридата, ударят по берегу и южному предместью Керчи. 335-й полк отстал и уже не придет, его личный состав будет пробиваться к своим мелкими группами. Часть из них попадет в каменоломни к партизанам, кто-то пробьется на Еникальский плацдарм. Но в тот час, в кромешной тьме у Митридата в 5 часов утра никто не знал, как начнется и чем закончиться этот день...
Все это было давно. Плацдарм у Митридата удерживали четверо суток, но не удержали. Остатки десантников сняли катера, прорвавшиеся в Керенскую бухту. Да, вспомогательный десант свое дело сделал, высадке основных сил армии помог. Освобождать Керчь начнут с большого северного плацдарма. Но это будет лишь весной 1944 года.
Сто двадцать девять бойцов-десантников малого плацдарма станут Героями Советского Союза. Марина Шведова ордена не получит, закончит войну в звании старшины и вернется домой. Но Подвал с ней навечно останется.
Все это было давно. И давно уже нет поселка с чудным названием Эльтиген. Есть музей в курортном поселке Героевское, белый памятник десантникам, и бот ПВО, поднятый со дна пролива и замерший на бетонном постаменте.
Еще есть, там, в звездной космической пустоте, малая планета. Под номером 2217. Eltigen. А если сказать по-русски, то Эльтигеном тот десантный астероид называется.