Валуа Вероника : другие произведения.

Осенняя песня

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Никто не мог понять причину странного недомогания Хайди, пока в ее жизнь не вошли загадочные брат и сестра, которые могли дать ей ответы на этот, и многие другие вопросы. Неожиданно для себя она стала частью мира, который показался ей сном. Где проходит грань реальности и начинается игра воображения? Чем больше тайн открывается, тем больше их остается нераскрытыми.

  

Моей лучшей подруге Агнессе, с которой мы пели Осеннюю песню дуэтом долгие годы.

И тебе, Паоло, моему лучшему врагу, хоть ты этого никогда и не прочтешь.

  
  
  
  

Смотрит осень в мои глаза -

Неподвижно-янтарный взгляд.

Серой птицей небо в слезах.

Кто сказал, что нельзя назад?

Тэм Гринхилл

  
  
  
  
I. БЛАГОРОДНАЯ КРОВЬ
  
   I.
  
   Прозрачной дымкой задрожал над городом и рассеялся теплый сентябрь, и тихо наступила глубокая осень. Улицы, еще недавно полные звона, света и жизни, замерли и заглохли, не то в тумане, не то во сне. Небо померкло и так низко нависло над крышами, будто тяжесть дождевых туч придавливала его к земле. Где-то в его сизых глубинах скрывалось тусклое остывшее солнце. Казалось, лето, минувшее всего месяц назад, отцвело в незапамятные времена, и вновь на долгие, серые, тоскливые вечера все замерло в нескончаемом ожидании.
  
   В небольшом сквере никто давно не смазывал скрипучую калитку и не убирал листья. Они опадали, долго кружились в воздухе, застревали в завитках низкой кованой ограды, прилипали к намокшим скамейкам, попадали под стекла старых фонарей. Городской шум почти не долетал до сквера, со всех сторон окруженного краснокирпичными домами с белыми наличниками. Летом окна этих домов распахивались, подоконники заполнялись цветочными кадками, и из старых квартир доносились отзвуки и ароматы чьей-то уютной повседневности. Теперь белые рамы были наглухо заперты, шторы плотно задернуты, увядшие цветы в кадках - убраны до следующего лета. С карнизов и водостоков капала дождевая вода, отбивая такт по деревянным перилам крылец. Пахло яблоками, хотя их нигде не было видно.
  
   Узкие коричневые ботинки на частой шнуровке неслышно ступали по мягкому лиственному покрову. Предусмотрительно обходили лужи, время от времени откидывали в сторону попадавшиеся на пути глянцевые каштаны. Но вот что-то с глухим ударом упало на землю, и ботиночки остановились. Их обладательница наклонилась, чтобы подобрать старую потрепанную книгу. То была девушка с нежным, почти совсем еще детским лицом, выделявшимся болезненной бледностью в тусклом свете приближавшихся сумерек. Печальные серые глаза устало и безучастно скользили по аллее, по витой ограде, по закутанным в теплые одежды детям, в полном молчании собиравшим желуди. Медленно, еле передвигая ноги, девушка брела по скверу, впитывая его грустную красоту, вслушиваясь в монотонный шепот города и чьи-то отдаленные возгласы. Порыв ветра сорвал с дерева и бросил ей на голову пригоршню желтых листьев и тяжелых капель, и тут же заморосил мелкий, неуловимый для глаз дождь.
  
   Чей-то оклик заставил ее приостановиться. Обернувшись, она увидела, как к ней приближается другая девушка, высокая и статная, в черном приталенном пальто. Та прошла по аллее быстро, как лето, от ее стремительных шагов листья беспокойно шелестели и янтарными всполохами разлетались в стороны. От каждого ее движения веяло решительностью и какой-то скрытой таинственной силой. Длинные темные локоны развевались по ветру, затянутой в тонкую кожу перчатки рукой она пыталась усмирить их, но они все равно падали на глаза и закрывали половину ее прекрасного лица. Вскоре обе девушки поравнялись, и вторая замедлила шаг, оставаясь бок о бок с первой. Дождь заметно усиливался.
  
   -- Что тебе сказал врач? - глядя в сторону, спросила высокая девушка в черном пальто.
   -- Невроз, - выдержав паузу, неохотно ответила другая.
   -- Откуда у тебя может быть такой ужасный невроз, ведь все в порядке? - недоверчиво нахмурилась она.
   -- Тебе почем знать, Талисса, в порядке у меня все или нет? - возмутилась ее собеседница.
   -- Хайди, дорогая, дело должно быть очень серьезным, если доходит до обмороков, - холодно урезонила ее Талисса. - А ты не похожа на человека, переживающего страшную жизненную драму.
   -- Тогда какое тебе дело до всего этого? - пожала плечами Хайди. - Тебе всегда было на меня плевать. Вот и плюй дальше.
   -- А тебе всегда хотелось найти ко мне подход, - заметила Талисса. - Вот и воспользуйся случаем.
   -- Мне не хотелось бы раскрываться перед кем-то, совершенно ко мне равнодушным, - утомленно вздохнула Хайди.
   -- Я не прошу тебя передо мной раскрываться, я прошу рассказать о своей болезни, не более, - спокойно ответила Талисса. - И неужели ты думаешь, что я стала бы делать это беспричинно? Если я спрашиваю - значит, зачем-то это надо.
   -- Зачем? - Хайди уставилась на нее своими неестественно огромными глазами.
   -- Так ты расскажешь или нет? - упорствовала Талисса.
  
   Хайди остановилась и, крепко прижимая к себе ветхую книжку, разглядывала оставленную кем-то из детей горку желудей и каштанов. Она стала еще бледнее, лицо ее казалось не живой теплой плотью, но безжизненным воском, из которого лепят кукол в человеческий рост. Капли дождя стекали по белым щекам как холодные слезы. Ветер перебирал концы длинного шарфа Хайди и потяжелевшие от влаги кудри Талиссы. Наконец Хайди глубоко вздохнула и подняла глаза, в которых небо увидело свое отражение.
  
   -- Мне очень страшно, Талисса, - не сдержалась она, и тут же опять отвернулась. - Ты представить себе не можешь, как страшно.
   -- Смогу, если ты заговоришь, - пообещала та, и в голосе ее появилась нотка теплоты, незнакомая большинству тех, кто знал Талиссу.
   -- Я замерзла, - пожаловалась Хайди, вцепившись покрасневшими пальцами в истрепанный корешок книги. - Может, нам лучше пойти в какое-нибудь теплое место, и там я все расскажу, раз уж тебе так интересно?
  
   Талисса согласно кивнула, и вскоре за ними скрипнула закрывающаяся калитка. Сквер вновь опустел, только в сыром воздухе остался витать неуловимый аромат изысканных духов, смешавшись со сладковатым запахом яблок.
  
  
  
   II.
  
   -- Упадок сил и бессонница начались еще весной, - приступила Хайди, стараясь не смотреть на свою собеседницу, вместо этого наблюдая, как стекали капли по ту сторону зарешеченного оконного стекла.
   -- Что-то случилось весной? - уточнила Талисса.
   -- Ничего, абсолютно ничего, - мотнула головой Хайди. - Впрочем, я всегда была вялой и слабой, и поначалу не придала этому значения. Летом, думала я, отдохну и приду в себя. Но пришел и ушел июнь, а мне становилось только хуже.
  
   В чайной комнате, где девушки решили продолжить разговор, было жарко натоплено и пахло пирогами. Войдя, они повесили пальто на вешалку у двери и устроились за столиком у окна. Пожилая женщина, похожая на экономку старого образца, в черном платье с белым воротничком и завязанными в тугой узел волосами, принесла им васильковый чай и яблочно-коричный крамбл. Талисса со сдержанным любопытством разглядывала обитые темными деревянными панелями стены, старинные фотографии на каминной полке, сине-белый китайский сервиз. Она поймала себя на неожиданной мысли, что в этой маленькой чайной комнате ей спокойно и уютно. Хотелось остаться, подольше не выходить на промозглую улицу. Хайди это ощущение было хорошо знакомо, ведь это она выбрала свое любимое место. Она нередко приходила туда, скрываясь от дождя, ветра и одиночества. Там проводила она долгие часы с книгой и чайником, подчас оставаясь до самого закрытия, а потом возвращалась домой по пустынным темным улицам, освещенным желтоглазыми фонарями.
  
   -- Мы сначала пробовали всякую ерунду - витамины, сиропы, - Хайди сделала глоток дымящегося чая. - Очевидно, это не помогло. Я не могла ни есть, ни спать, слабость стала такая чудовищная, что по утрам я с трудом вставала с кровати. Мама повела меня к врачу. Анализы ничего не показали, врач долго смотрел на меня, думал, а потом поставил диагноз - переутомление. Понять бы только, что меня могло переутомить, если я только и делала, что отдыхала, гуляла, да читала книжки? Одно время мне вроде как стало лучше, и мы собрались было вздохнуть с облегчением, но тут начались головные боли. Голова у меня могла болеть сутками, так сильно, будто в череп налили свинец, до слез и до тошноты. В висках стучало и гудело, в глазах темнело, и иногда я теряла сознание. Обмороки - это еще ладно, но несколько раз бывало, что голова начинала кружиться, а потом я вдруг осознавала, что ничего вокруг себя не вижу. Вообще ничего, ночь, чернота. В первый раз я страшно запаниковала, думала, что ослепла. Но зрение вернулось так же внезапно, как и пропало. Позже это повторялось. Я думала, что сойду с ума, неделями не вставала с кровати, лежала и плакала. Мама водила меня по врачам, водила врачей ко мне, меня клали в больницу - но никто не мог толком разобраться, что же со мной происходит. Неожиданно становилось лучше, а потом - снова хуже, и так постоянно. Сейчас я чувствую себя терпимо, но, я уверена, это еще не конец, а ответов по-прежнему нет.
   -- Скажи, - обратилась к ней Талисса, до того внимательно слушавшая, - не бывает ли так, что когда у тебя в глазах темно, или когда ты проваливаешься в состояние между сном и явью, то слышишь голоса, отдаленные, как будто извне?
   -- Откуда ты знаешь? - устремив на нее испуганный взгляд огромных серых глаз, произнесла Хайди. - Я никому об этом не говорила. Я думала, это галлюцинации, и не хотела, чтобы меня сочли сумасшедшей.
   -- Что они говорят, эти голоса? - вместо ответа Талисса снова задала вопрос.
   -- Не знаю, - пожала плечами все еще пораженная Хайди. - Я ни слова не понимаю. Голос в моей голове говорит на незнакомом мне языке.
   -- Послушай, Хайди, - Талисса чуть подалась вперед и заговорила тише, мягче. - Я не хочу вселять в тебя ложных надежд, и не могу брать на себя смелость утверждать, будто способна во всем разобраться лучше докторов. Но я не зря настаивала, чтобы ты со мной поговорила, и теперь почти уверена, что должна познакомить тебя с одним человеком.
   -- Надеюсь, ты не имеешь в виду какого-нибудь шарлатана мага или целителя, - недоверчиво нахмурилась та.
   -- Что ты можешь знать о магах и целителях? - Талисса резко выпрямилась, как от оскорбления, но тут же вновь расслабилась. - Ты не думай пока об этом. Я ничего тебе не обещаю и ни о чем не прошу, кроме как освободить вечер пятницы. Тогда будет видно.
   -- Я все еще не понимаю, что тебе за дело до моих болезней, - угрюмо сказала Хайди, допивая остывший чай.
   -- Не знаю, какого ты обо мне мнения, да и не хочу знать, - ответила Талисса. - Но если я не интересуюсь общением со сверстницами, школьными сплетнями и обсуждением модных нынче фасонов, это еще не значит, что я пройду мимо человека, которому нужна помощь. Особенно, если у меня есть подозрения, что я знаю, кто эту помощь сможет оказать.
  
  
   III.
  
   Талисса де Вилль Франклин бросалась в глаза. Один раз увидев, ее невозможно было забыть. С самого первого своего появления в школе она стала сенсацией и излюбленной темой для сплетен. Удивительно, какие долгие о ней велись разговоры, учитывая, как мало почвы она для них давала.
  
   Однажды в начале года, когда все уже расселись по своим местам, и директриса затянула долгую торжественную речь, высокие двухстворчатые двери в зал вдруг распахнулись с бесцеремонно громким гулким стуком, и вошла Талисса. Она прошествовала между рядами длинных скамей к своему месту в первом ряду. Все молча наблюдали за ней, пока она шла, гордо и грациозно, словно на коронацию. Ни один вздох, ни одно движение мизинца не давали повода подумать, будто она волновалась. В идеально посаженном по фигуре строгом платье она выглядела взрослее остальных девочек. Густые темные волосы были убраны в высокую прическу, их было так много, что, казалось, ее хрупкая шейка могла сломаться под такой тяжестью. Весь ее вид внушал невольное уважение, которое потом не смогли подавить даже зависть и злословие. Тогда все хотели знать, кто она, но прошло много времени, а никто так этого толком и не узнал. Талисса де Вилль Франклин оставалась загадкой.
  
   Лежа в кровати и пытаясь уснуть, Хайди вспоминала тот день. Тогда, со своего места в третьем ряду у стены, она могла видеть полупрофиль Талиссы, и, разглядывая его, получала эстетическое удовольствие. Черты четко и чисто вырисовывались на темном фоне, будто созданные рукой одаренного художника. Внешность Талиссы была столь совершенна, что все безотчетно любовались ею, как картиной или статуей, забывая, что за этой красотой скрывается живой человек. Ее любили, ненавидели, помнили и обсуждали - как красивое создание, не придавая значения возможным личностным качествам, попросту не думая, что они могли у нее быть. Возможно, осознавая это, а вовсе не из высокомерия, Талисса никого к себе не подпускала и почти ни с кем не общалась. У нее была одна-единственная подруга, с которой они вместе появились в этой школе, и с самого первого дня обе держались особняком.

Подругу звали Алакина Ланеган, и была она не менее странная, чем ее прекрасная спутница. Ее черные волосы доставали до колен, а колдовские небесно-голубые глаза иногда смотрели так, будто видели за плечом каждого всех его мертвых предков. Алакина не стремилась выглядеть холодной и неприступной, могла улыбаться сверстницам, здороваться и даже говорить с ними о погоде. Многие пытались сблизиться с ней, чтобы таким образом подобраться к Граалю всей школы - Талиссе, но никто не преуспел. Алакина казалась милой и приветливой, но где-то возникала непреодолимая стена.
  
   У Хайди тоже не было подруг, но совсем по иной причине. Скромная и замкнутая, она больше интересовалась общением с книгами, нежели с людьми. В перерывах между уроками она предпочитала укрываться в библиотеке, где пахло кожей переплетов и старой бумагой, и золотистые пылинки танцевали в свете зеленых настольных ламп. Там было умиротворяюще тихо, Хайди могла спокойно рисовать или мечтать, никто ее не отвлекал. Талисса и Алакина часто присутствовали в ее мечтах, Хайди влекло к ним безнадежно. Нехотя слушала она все сплетни, касавшиеся таинственных подруг, и сама выбирала, чему верить, чему нет. Она вольна была награждать их любыми качествами, воображать их жизнь за пределами школы как угодно, и упиваться фантазиями о том, как однажды окажется с ними вместе.
  
   И вот Талисса сама подошла к ней с вопросом. Будь на ее месте любой другой - Хайди ни за что не стала бы рассказывать о своем недуге, но за внимание Талиссы она пошла бы и на большее. Оставалось гадать, что ждало ее в пятницу. Лежа в темной комнате на измятой постели, глядя на полосы лунного света на потолке и слушая лай собаки где-то в отдалении, Хайди размышляла. Не о том, сможет ли Талисса ей помочь, а о том, куда та ее поведет, что покажет. Возможность быть рядом с Талиссой взволновала ее больше, чем зыбкий шанс на выздоровление, за который Хайди, к тому же, не решалась ухватиться.
  
   Талиссе той ночью тоже не спалось. Она сидела перед камином в кресле с высокой спинкой, подперев голову рукой, и задумчиво глядела в огонь. У ее ног, щурясь на пламя, лежали два холеных, чистейшей породы далматинца. Рядом с ней на низком палисандровом столике стоял поднос с чаем и бисквитами. Время от времени Талисса протягивала руку, брала чашку с давно уже остывшим напитком, вертела ее в пальцах, а потом возвращала на поднос, так и не сделав ни глотка. Потом, приняв какое-то решение, она резко поднялась и вышла из комнаты.
  
   Пройдя по тускло освещенному коридору, она пересекла просторный холл, где звуки ее шагов эхом отдавались от каменных плит пола, поднялась по широкой лестнице, преодолела длинную, погруженную во тьму галерею, и постучала в одну из дверей в самом дальнем ее конце. Дверь приоткрылась, на пол легла полоска желтого света. В проеме стоял молодой человек, лица которого из темной галереи было не рассмотреть, но видны были очертания острого воротничка его рубашки и распущенных пышных волос, спадавших на плечи.
  
   -- Не спишь? - тихо спросила Талисса, стараясь не нарушать царившего безмолвия.
   -- Не сплю, ты же видишь, - так же шепотом ответил он. - Заходи.
  
   Она вошла, и они устроились на креслах елизаветинского стиля друг напротив друга. Он приготовился слушать, она долго не могла начать, водила кончиками пальцев по резному крылатому чудовищу на подлокотнике. Затем выпалила чуть раздраженно:
  
   -- Не знаю, какого черта мне взбрело в голову пообещать этой Хайди устроить встречу с тобой. Зачем я вообще с ней заговорила?
   -- Ты о чем сейчас? - в нарочитой манере слегка растягивая слова, спросил ее молодой человек.
   -- Эта Хайди Манн - моя одногодка из школы, - пояснила она. - Довольно тоскливая особа, ничего примечательного. С тех пор, как я ее знаю, она всегда была болезненной, однако в последнее время это стало выглядеть странно. Я чувствую, с ней что-то не то. Мне показалось, я уже видела где-то подобное недомогание. Я пыталась убедить себя, что додумываю лишнее, что это мое травмированное воображение дорисовывает то, чего нет. Я решила, что если поговорю с ней, все сомнения рассеются. Хотела успокоить себя, но вместо этого разбередила больное место еще больше. Теперь я уже не могу закрыть глаза на происходящее. Симптомы - один в один, Алиер. Все точь в точь, как было... у нее.
   -- Причем здесь она? - резко и холодно, будто защищаясь от удара, бросил Алиер.
   -- Мне не намного приятнее вспоминать, чем тебе, - укоризненно заметила Талисса. - Но разве то, что нам тяжело возвращаться к этой теме, разве наши потери дают нам право даже не пытаться помочь тем, кто в этом нуждается, и кого еще можно спасти?
   -- Ты так уверена, что эта твоя Хайди нуждается именно в моей помощи? - безучастно спросил Алиер. - Что ей недостаточно будет просто сходить к доктору и попить таблетки?
   -- Она была у доктора, и не у одного. Как тебе известно, в таких случаях они довольно бесполезны. И потом, меня обижает, какого ты низкого мнения о моих умственных способностях. Я бы не стала беспокоить тебя по такому вопросу от нечего делать, ты сам знаешь.
   -- Да, прости, - Алиер опустил голову, и темная волна густых волос закрыла его лицо. - Ты права. Я забываюсь, если речь заходит о ней. Что ж, веди свою Хайди Манн, я на нее посмотрю. Мне это нетрудно.
  
  
   IV.
  

   Домом Талиссы был огромный внушительный особняк в пятнадцати милях от Лондона. Его окружал обширный ухоженный парк. Высокие кованые ворота, охраняемые каменными грифонами, грозно взиравшими с высоты своих постаментов, вели на обсаженную вековыми буками подъездную аллею. Та заканчивалась небольшой эспланадой с круглым фонтаном посередине; летом прибывших встречал веселый перезвон водяных струй, осенью на поверхности стоячей темной воды бассейна покачивались опавшие листья, зимой пересохший фонтан заметало снегом, и его украшали елочными гирляндами. За домом расстилался зеркальный пруд, с одной стороны которого извивался вечнозеленый лабиринт итальянского сада, а с другой располагался розарий с маленьким павильоном для чаепитий. За садами начинались длинные парковые аллеи, располагающие к долгим неспешным прогулкам, будь то пешим или верховым. В октябре эти аллеи стояли янтарно-золотые, притихшие в тумане, прекрасные и печальные.
  
   Особняк, казалось, жил собственной вечной жизнью, и у него было свое имя: Шербери. Первые камни этого дома были заложены еще в Средневековье, но до ума он был доведен лишь в елизаветинскую эпоху, веяния которой и придали Шербери величавый, строгий, отчасти мрачный вид. Разумеется, он не раз обновлялся, но мощные толстые стены, окна в чугунных ромбовидных решетках, потолки с тяжеловесными балками и камины с грубыми массивными полками, - все оставалось напоминанием о давних временах молодости Шербери. Остались с прошедших веков картины в солидных рамах, покрывшиеся кракелюрами портреты предков, закованных в жесткие колеты и металлические корсеты, церемонно позирующих на фоне мрака тех времен. Сохранились и некоторые предметы мебели, несшие бесценный след прошедших столетий. В библиотеке, большом сумрачном помещении с высокими сводами, можно было найти фолианты возрастом до трехсот лет. Все здесь несло на себе печать времени, все было полно призраков былого.
  
   Чтобы содержать в тепле и сухости это строение, чрезмерно подверженное сквознякам и сырости, приходилось часто топить многочисленные камины. И обитатели Шербери, и его гости любили устроиться промозглым осенним вечером перед зажженным камином, слушать потрескивание дров и монотонный стук дождя за окном, пить дымящийся ароматный чай или терпкое красное вино из погреба, будь то в задумчивом одиночестве или в приятной компании.
  
   В пятницу после занятий Талисса нагнала Хайди в холле и кивком дала знак следовать за собой. Никто не заметил, что они ушли вместе, но для Хайди это было событием невероятного значения. От волнения она непроизвольно ушла в себя, что лишь усугубилось, когда к воротам викторианского городского особняка, где располагалась школа, подъехал сияющий черный "Роллс-Ройс". Талисса легко и быстро запрыгнула в машину, Хайди сделала это несколько медленнее и осторожнее. Очутившись в салоне автомобиля, ощутив кончиками пальцев скрипящую кремовую кожу обивки сидений, Хайди почувствовала себя особенной, будто ее вот-вот должны были посвятить в тайну, недоступную большинству.
  
   Каждая фраза стоила Хайди заметных усилий. Хотела она того или нет, но холодность Талиссы и исходившая от нее аура небожительницы сковывали и внушали смущение. Стоило ей увидеть очертания Шербери на фоне свинцового неба, как раковина окончательно замкнулась. Теперь Хайди и вовсе не могла выдавить из себя ни слова, с молчаливым восторгом озираясь вокруг. Ей хотелось все рассмотреть и обо всем расспросить, но она лишь растерянно следовала за Талиссой, как заблудившийся в чудесном лесу ребенок за проводником. Они поднялись по ступеням парадного крыльца и вошли в холл, где не было почти никакой мебели, а на стенах красовались старинные портреты и ветвистые оленьи рога. Дворецкий, которого звали Армитедж, забрал у них пальто, шарфы и перчатки, и Талисса повела гостью дальше - по внушительной лестнице, на широких перилах которой, по краям и на поворотах, восседали грозные львы.
  
   В маленькой гостиной, где незадолго до того Талисса предавалась ночным размышлениям, в том самом кресле с высокой спинкой, в компании тех самых благородных далматинцев, теперь сидел другой человек - Алиер, ее брат.
  
   Первым делом Хайди не преминула отметить про себя, до чего же они похожи. Та же величавая стать, та же высокомерная холодность, те же точеные, непогрешимо правильные черты, те же черные глаза с глубоким проницательным взглядом, та же роскошная грива темных волос, вьющихся крупными блестящими волнами. И та же неловкость, овладевшая ею при виде него. Хайди опустилась на диван рядом с Талиссой и уставилась на замысловатые узоры ковра. Ресницы ее дрожали, отбрасывая трепещущие тени на бледные скулы: она и хотела поднять глаза, чтобы взглянуть на Алиера, и не могла решиться сделать это.
  
   Подали чай, и начался обмен вежливыми, незначительными фразами. Талисса вымучила несколько слов о школе и о том, что связывало их с Хайди, и, поскольку материал для темы иссяк очень скоро, она смолкла. Алиер представил гостье собак: далматинцев звали Генрих и Джаспер, но, поскольку они всегда были вместе, их называли Тюдорами, и так на них и ссылались. Тюдоры снисходительно позволили Хайди провести рукой по их гладкой ухоженной шерсти. Время вступлений закончилось, пришла пора переходить к делу.
  
   Тогда Хайди пришлось сделать над собой усилие, и во второй раз за столь недолгое время самым подробным образом изложить историю своей болезни. Однако, как только она приступила к рассказу, стало очевидно, что Алиер слушал ее с неподдельным интересом и чем-то, предельно похожим на понимание. Он не хмурился и не качал головой, как это делали большинство врачей, вместо этого он был серьезен, сосредоточен, и, казалось, мысленно соглашался со своими невысказанными соображениями. Пока Хайди говорила, Алиер прижимал пальцы к подбородку, но как только она замолчала, он положил руки на подлокотники и откинулся на спинку кресла.
  
   -- Скорее всего, это именно то, что ты и предполагала, - сказал он минуту спустя, обращаясь к Талиссе.
   -- А что ты предполагала? - повернулась к ней Хайди. - Пожалуйста, если это возможно, сделайте что-нибудь, хотя бы скажите, что со мной.
   -- Попытаться что-нибудь сделать можно, - ответил за сестру Алиер. - Боюсь только, ты сама, узнав изнанку всего этого, откажешься иметь с нами дело.
   -- Тогда не объясняйте мне ничего, просто помогите, - предложила Хайди.
   -- Я бы на твоем месте не принимал таких поспешных решений, - ироничная полуулыбка тронула уголок его губ. - Ты веришь в сверхъестественное, Хайди?
   -- Сейчас я готова поверить во что угодно, - ответила она, потупившись. - От отчаяния.
  
   Хайди добавила это слово, испугавшись, что выдала свои истинные чувства. Не столько отчаяние толкало ее на необдуманный шаг, сколько поразительное, околдовывающее, парализующее влияние Талиссы и ее брата, в особенности его. Она совершила бы любую глупость, лишь бы снова иметь возможность войти под завораживающие своды Шербери, пить чай перед пятисотлетним камином, и слушать, как Алиер глубоким мягким голосом слегка растягивает слова. Он походил на аристократа-декадента, уставшего, пресыщенного, ночами размышляющего о красоте, о смерти, и о красоте смерти. И если бы он не мог ее спасти, если бы ей суждено было вскоре угаснуть, она с радостью закрыла бы глаза навсегда, лишь бы он в этот последний миг держал ее потяжелевшую голову в руках, украшенных старинным перстнем с черным обсидианом.
  
   -- Твое... лечение, не могу подобрать иного слова, может продлиться довольно долго, - продолжил тем временем Алиер. - Я не могу сказать, неделю или год. Для начала мне нужно самому все увидеть, понаблюдать за тем, что с тобой происходит. Скажи, ты могла бы на время остаться здесь?
   -- Да, конечно, - кивнула Хайди. - Я совершенно свободна, родители не возражают, если я поздно возвращаюсь домой.
   -- Ты не совсем меня поняла, - он мягко улыбнулся. - На время - значит, на месяц, может, больше. Можешь ты сказать своей семье, что погостишь у подруги?
   -- А вы уверены, что это... удобно? - она переводила растерянный взгляд с брата на сестру и обратно. - Я бы с радостью, но...
   -- Значит, решено, - перебил ее Алиер, махнув рукой в знак того, что не желал тратить время на вежливые ритуалы. - Тянуть в этом деле ни к чему. Мы пришлем за тобой шофера завтра в полдень, если у тебя нет других планов.
   -- Нет, никаких планов, - почти шепотом ответила Хайди.
   -- Не волнуйся, я пока не собираюсь ничего с тобой делать, только смотреть, - заверил Алиер, почувствовав, что она его боится. - Там будет видно. Одно могу пообещать: я не предприму ни единого шага без твоего согласия. Хорошо?
   -- Да, - Хайди кивнула. - Завтра к полудню я буду готова.
  
  
   V.
  
  
   Алиер наблюдал за Хайди, а Хайди наблюдала за Алиером. С интересом, словно он был не человеком, а книгой, она старалась все замечать, все запоминать, а иное и записывала, будто цитату. Незначительные эпизоды его повседневности в ее воображении превращались в картинную галерею.
  
   Вот пасмурным утром она подошла к окну и выглянула сквозь ромбовидную решетку на улицу. Туман в парке еще не вполне рассеялся, но уже был прозрачен. Алиер, сидя верхом на гнедой лошади, удалялся по золотой аллее. На нем были до блеска начищенные жокейские сапоги, узкие брюки и идеально скроенный блейзер с двумя рядами золотых пуговиц, а волны его волос были стянуты на затылке. Он держался в седле прямо, как свеча, а Тюдоры резво бежали бок о бок с его лошадью.
  
   Вот посреди дня вдруг стало темно, и начался дождь, забарабанил по крыше, разбил гладь стоячей воды в выключенном фонтане и в пруду. Хайди услышала звук мотора, приближавшийся со стороны подъездной аллеи. Через минуту дворецкий распахнул парадную дверь, перед домом остановился темно-зеленый "Ягуар", из-за руля поспешно вышел Алиер и взлетел по ступеням крыльца. Ветер развевал полы его расстегнутого пальто, длинный шарф и волосы.
  
   -- Привет, Армитедж, - бросил он, стягивая лайковые перчатки. - Ну и погода!
   -- Да уж, сэр, хороший хозяин собаку не выгонит, - поддакнул дворецкий, закрывая двери.
   -- Что ж, надеюсь, Тюдоры где-нибудь греются у камина, - усмехнулся Алиер.
   -- Так и есть, сэр, они спят в библиотеке, - подтвердил Армитедж.
  
   Тюдоры любили лежать у ног Алиера во время вечернего чаепития в маленькой гостиной. Он брал тостерную вилку, имевшую четыре фута в длину, - строго говоря, изначально этот инструмент предназначался для того, чтобы передвигать поленья, - и накалывал на нее куски хлеба. Ловко избегая языков пламени, он поджаривал хрустящие тосты прямо над каминным огнем, отчего по комнате расползался соблазнительный запах горячего хлеба. Затем он клал на тосты кусочек сливочного масла, которое тут же таяло. Хайди никогда не пробовала ничего вкуснее этого незамысловатого лакомства.
  
   Утром в столовой, выходящей окнами на итальянский сад, Алиер пил кофе и читал газеты. Еды всегда подавалось много, но ели хозяева мало. Правда, Талисса любила бельгийские вафли и не могла себе отказать в удовольствии, если их пекли к завтраку. Алиер предпочитал яичницу с беконом и ломтик серого хлеба. Хайди хотелось попробовать все - и бриоши, и круассаны, и ветчину, и сыр, и джем, и фрукты, и печенье. Но она стеснялась есть больше всех, да и не смогла бы одолеть большую порцию, так что она ограничивалась мюсли с молоком.
  
   Хайди никогда не входила в комнату Алиера, но по его фразам, вроде "У себя в гостиной" или "В моем кабинете", догадывалась, что комнат у него несколько. И наверняка они были еще красивее отведенной ей гостевой спальни, хотя Хайди никогда еще не доводилось жить в подобной роскоши. Обивка стен и дверей встроенного платяного шкафа, портьеры на окнах и полог над кроватью - все было из одинаковой жаккардовой ткани, тяжелой и богатой. Вишневый паркет укрывал толстый мягкий ковер. Над украшенным резьбой бюро красовался портрет дамы, одетой в стиле маньеризма. Дама эта удивительным образом напоминала Талиссу.
  
   Часто бывала в Шербери Алакина Ланеган, и нередко оставалась там на ночь. Однако, даром что теперь она находилась в одном доме с подругами, Хайди так и не стала одной из них. Талисса и Алакина закрывались в комнате, или уходили гулять в парк, молча, но явно давая Хайди понять, что она - лишняя. Иногда она слышала из-за какой-нибудь двери, как они смеялись втроем, - Алиер, его сестра и ее подруга, и что-то противно сжималось у нее внутри. Порой она чувствовала себя выкинутым на улицу, никому не нужным бездомным щенком. Но наступало время вечернего чая, Алиер передавал ей поджаренный тост с маслом, и сердце ее таяло, как этот ломтик масла на кусочке теплого хлеба.
  
   Раз, проходя мимо комнаты Талиссы, Хайди заметила, что дверь приоткрыта, а внутри нет никого, кроме Алакины. Не в силах совладать с любопытством, она осторожно приблизилась и заглянула внутрь. Алакина увидела ее, улыбнулась, и позволила войти на минутку, пока не вернулась Талисса.
  
   Стены комнаты оказались сплошь расписаны, потолок отделан кессонами с замысловатыми розетками, солидная мебель сохранила отпечаток долгой жизни, но не утратила своего великолепия. На длинном низком столике сиял канделябр с восьмью зажженными свечами, рядом стояло серебряное блюдце с шоколадными трюфелями, вокруг валялись раскрытые книги и листы с записями. Алакина лежала на диване среди лиловых подушек с золотой бахромой, концы ее волос касались пола.
  
   -- Здесь очень красиво, я хотела, чтобы ты заглянула, - приветливо сказала она. - Талисса была бы не в восторге, но чего она не знает, то ей и не мешает.
   -- Правда, очень красиво, - согласилась Хайди, не решаясь сделать больше трех шагов от порога. - Скажи, а почему Талисса так меня ненавидит, что я ей сделала?
   -- Боже тебя упаси что-нибудь ей сделать, - отмахнулась Алакина. - Ненавидит - сильное слово, я бы не стала его применять в данном случае. Я сказала бы, ты ей безразлична. Но в этом нет ничего особенного, ей безразличны все на свете. Кроме, разве что, отца, Алиера, меня, наверное, и Патрика Лейчестера... но, умоляю, не называй при ней этого имени, иначе наступит апокалипсис. Был еще один человек, за которого Талисса сильно переживала, но об этом я тебе рассказывать не стану. В конце концов, это, и правда, тебя не касается. Но что до ненависти - тут можешь быть спокойна. Тот, кого Талисса возненавидит, будет самым несчастным на свете! До тебя ей просто нет дела. Да может, оно и к лучшему.
  
  
   VI.
  
   В небольшом сквере с низкой витой оградой фонари тускло разбавляли тьму глубокой ночи. В краснокирпичных домах вокруг все спали, одно только окно светилось на чьей-то мансарде. Ни звука не долетало до околдованной аллеи извне, только желтые деревья в звенящем ночном безмолвии тревожно шелестели, да время от времени роняли горстки листьев.
  
   Хайди сидела на скамейке, негнущимися от холода пальцами прижимая к себе стопку книг. Она устала и замерзла, ей было страшно и одиноко. Покачивающиеся ветви отбрасывали зловещие черные тени на ее бледный лоб. Не произнося ни слова, одними губами, она звала кого-то.
  
   Что-то мягкое коснулось ее щеки, и Хайди обернулась. Алиер стоял за спинкой скамейки, склоняясь так низко, что его волосы скользнули по ее лицу. Она никогда еще не видела его так близко, не чувствовала так явно аромат его парфюма, с цитрусовой ноткой и сухим древесным шлейфом. Он смотрел ей прямо в глаза, и она поразилась, до чего они у него черные и бездонные. Подняв руку, она дотронулась кончиками пальцев до жесткого воротника рубашки, до шершавого подбородка, до уголка его губ.
  
   -- Хайди, - раздался его голос в шепчущей тишине, и легкая дрожь прошла по всему ее телу.
  
   -- Хайди, - снова его голос произнес ее имя, уже чуть громче и настойчивей.
  
   Она открыла глаза и увидела узорчатый полог кровати. В комнате не было темно, приглушенно светились бронзовые бра. Алиер сидел возле ее кровати, одетый в джемпер, серые фланелевые брюки и бархатные тапочки.
  
   -- Прости за столь бесцеремонное вторжение в твой сон, - он виновато улыбнулся. - Я сам не могу заснуть, это бывает часто. Обычно ночами меня одолевают самые непостижимые мысли. Вот и сейчас мне вдруг вселилась в голову безумная навязчивая идея, и я не могу успокоиться, пока не выясню, насколько она безосновательна. Поэтому я и взял на себя наглость явиться сюда и разбудить тебя, чтобы расспросить.
   -- О чем? - Хайди потерла глаза, поправила подушку и села в постели.
   -- Прежде всего, о твоих родителях, - сказал Алиер.
   -- О Маннах? - удивилась Хайди. - Что в них могло тебя заинтересовать? Это совершенно обычные люди. Мы живем в Илинге, в небольшом рядном доме из бурого кирпича, каких там сотни. Квартира у нас уютная, на втором этаже, с отдельным входом. Мама любит ей заниматься, обустраивать, покупать всякие симпатичные шторы, посуду, безделушки. Вкусно готовит, особенно пироги, особенно с яблоками. Работает на полставки в районной библиотеке, но в основном занимается домом. Папа - маклер по недвижимости, целыми днями на работе, по выходным дома с семьей. Да все как у всех, право, не знаю, что еще сказать.
   -- Ты их очень любишь? Они тебя понимают, ты на них похожа? - Алиер задавал вопросы таким тоном, что становилось ясно - на самом деле он хотел узнать о чем-то другом.
   -- Люблю, - кивнула она. - Они хорошие люди. Может, и не всегда меня понимают, но искренне стараются.
   -- А тебе никогда не приходило в голову, что, может статься... Всякое ведь бывает, - Хайди выжидающе глядела на Алиера, осторожно подбиравшего слова. - Не бывало ли у тебя поводов думать, что Манны могут быть не родными твоими родителями?
   -- Чего тут думать, - Хайди пожала плечами и усмехнулась. - Я знаю, что приемная. Всегда знала, никто не делал из этого секрета.
   -- Потрясающе, - выдохнул Алиер, скорее в ответ на свои мысли, нежели на ее слова.
   -- Разве из-за этого я должна меньше их любить? - продолжала Хайди, хотя он ее уже не слышал. - Они дали мне заботу, дом, образование. А что сделала для меня родная мать? Выкинула на улицу.
   -- То есть, ты понятия не имеешь, кто твои настоящие родители? - уточнил он.
   -- Понятия не имею, и не уверена, что хочу знать. То, как они со мной поступили, меня, мягко говоря, расстраивает.
   -- А если бы оказалось, что это была вынужденная мера, и что твоя мать все эти годы страдает, потеряв тебя, ищет и не может найти? - спросил Алиер.
   -- Возможно. Но какова вероятность, что на самом деле все было так трагично? - хмуро возразила она.
   -- Теперь я могу тебе сказать, что вероятность этого гораздо больше, чем ты думаешь, - ответил он. - Я очень хочу все тебе как следует объяснить, но пока не могу. Факты складываются в столь невероятную картину, что делать преждевременные выводы ни в коем случае нельзя. Но если мои догадки подтвердятся, Хайди, если все действительно окажется так, как я предполагаю... Ты представить себе не можешь, какое это может иметь значение!
   -- Да что такое? - воскликнула она, всплеснув руками. - Зачем ты морочишь мне голову? Либо говори все до конца, либо не стоило и начинать.
   -- Прости, пожалуйста, я вовсе не хотел тебя запутать, - его сожаление было искренним. - Просто мне кое-что от тебя нужно.
   -- Что? - покорно взглянула на него Хайди.
   -- Твоя кровь. Всего одна капля твоей крови.
  
   Уже тогда Алиер знал все. Знал ее настоящее имя, кем были ее родители, и почему оставили ее. Однако во все это было трудно поверить даже ему, привыкшему к самым необычайным вещам, и он не решался заговорить, не обретя полной уверенности в своей правоте. Кровь Хайди должна была разрешить все оставшиеся сомнения. Одна капля крови - а сколько в ней было ответов!
  
  
  
  
   VII.
  
   Субботнее утро выдалось дождливым, и Талисса с Алакиной не смогли выйти на прогулку в парк. Вместо этого им пришлось сидеть в комнате, слушая дробь капель по стеклу, и пить чай в обществе Хайди. Алакина пыталась завести беседу, но Талисса хранила демонстративное молчание, а Хайди скованно крутила в руках чашку и глядела в пол.
  
   -- Похоже, я разговариваю с Тюдорами, - проговорила Алакина, определяя вытянутые ноги на пуфик.
   -- Мы тебя слышим, - не глядя на подругу, заверила Талисса.
   -- Какая скука, - Алакина от нечего делать принялась наматывать на запястье длинные черные пряди своих волос. - Патрик не приедет?
   -- Что ему здесь делать? - неожиданно резко огрызнулась Талисса.
   -- Ах, что? С Алиером общаться. С нами. Поиграли бы в бильярд, в бридж, верхом покатались бы, - перечислила Алакина.
   -- По такой погоде? - медленно повернула свою изящную голову Талисса.
   -- Дождь скоро прекратится, - уверенно заявила Алакина.
   -- Ничего подобного, - возразила Талисса.
   -- Очень даже, - из вредности упорствовала Алакина.
  
   Дверь приоткрылась, и в комнату заглянул Алиер, отчего далматинцы сразу всполошились.
  
   -- Талисса, не могла бы ты зайти в библиотеку? Мне надо поговорить с тобой и отцом, он уже ждет нас там, - сказал он, придерживая дверь, чтобы собаки не выбежали в коридор.
   -- Разумеется, с удовольствием, - Талисса тремя крупными глотками осушила чашку и поднялась на ноги. - А то некоторым захотелось подействовать мне на нервы, - при этом она бросила осуждающий взгляд на подругу и удалилась.
  
   Хайди вновь осталась наедине с Алакиной, и ей сразу же стало легче дышать. Она налила себе еще чаю и взяла овсяное печенье.
  
   -- Незачем ее так бояться, - с улыбкой сказала Алакина, тоже потянувшись за печеньем. - Она не злой человек.
   -- Мне все время кажется, что если я раскрою рот, то скажу какую-нибудь несусветную глупость, - призналась Хайди. - А при Талиссе этого делать совсем не хочется.
   -- Потому что она посмотрит на тебя вот так, - Алакина вздернула нос и изобразила холодный презрительный взгляд из-под ресниц, и обе они рассмеялись. - А это, согласна, очень страшно!
   -- Мне при ней всегда не по себе, - сказала Хайди.
   -- Ты не одна такая, - заверила ее Алакина.
   -- Кто такой Патрик? - отважилась спросить Хайди. - За что она его терпеть не может?
   -- Как хорошо, что Талиссы здесь нет! - воскликнула Алакина, делая вид, что чуть не подавилась чаем. - Моя дорогая, Талисса его не просто терпит, она его обожает. Просто потому, что Патрика Лейчестера обожают все, хотят они того или нет. Знать его - значит, любить его. Я тоже его люблю, но он не отвечает мне взаимностью, - она театрально закатила глаза. - Изъясняясь проще, потому как я только что сказала тебе все, не сказав ровным счетом ничего, Патрик - это близкий друг Алиера, и обладатель бешеной харизмы.
   -- Не похоже, чтобы мнение Талиссы о нем совпадало с твоим, - усомнилась Хайди.
   -- Это ее самый большой секрет, - Алакина хихикнула. - Мы все ждем, когда она сама себе признается. Я бы предупредила тебя не говорить при ней об этом, однако, учитывая, что в ее присутствии у тебя язык присыхает к небу, я могу быть спокойна. У меня поначалу такую реакцию вызывал Алиер.
   -- У меня тоже, - не стала скрывать Хайди. - И все же он ведет себя не так высокомерно, поэтому я могу если не болтать без умолку, то хотя бы отвечать на заданные вопросы.
   -- О чем он тебя спрашивает? - поинтересовалась Алакина.
   -- О моем самочувствии, в основном, - сказала Хайди. - А недавно он явился ко мне посреди ночи, представляешь, чтобы расспросить о моих родителях.
   -- Это еще зачем? Вина он, что ли, перепил? - удивилась Алакина.
   -- Я так и не знаю, зачем, - пожала плечами Хайди. - Но спрашивал, и как-то взволновался, узнав, что они мне не родные.
   -- А они тебе не родные? - Алакина выпрямилась и как будто напряглась. - Что еще он спрашивал?
   -- Сказал, что ему нужна капля моей крови, и что благодаря этому все станет ясно, - ответила Хайди. - А что станет ясно - я так и не поняла. Как думаешь, что он имел в виду?
   -- Кажется, я знаю что, - шепотом отозвалась Алакина, которая в тот момент выглядела шокированной.
   -- У тебя такой вид, будто перед тобой покойник встал из могилы, - сказала Хайди.
   -- Если я сейчас права в своих предположениях, то у тебя самой скоро будет такой вид, будто перед тобой поднялось целое кладбище и взялось отплясывать чарльстон, - серьезнейшим тоном пообещала Алакина.
   -- Да объяснит мне кто-нибудь, наконец, что происходит? - возмутилась Хайди.
   -- Кто-нибудь объяснит обязательно, - сказала Алакина. - Потерпи еще немного.
  
  
   VIII.
  
   Хайди подошла к окну, чтобы закрыть его. Прежде, чем сделать это, она выглянула наружу. В парке светились фонари, в их слабом желтоватом свете видно было, как беснуются ветви деревьев на сильном ветру. Резкие порывы срывали листья и уносили их в темноту. Захлопнув раму, Хайди плотно задернула шторы, и в комнате сразу стало тише. Тревожный шелест терзаемых деревьев не проникал сквозь каменную толщу стен. Тикали часы, потрескивали поленья в камине, где-то ветер завывал в трубах.
  
   Она опустилась на пол и прислонилась спиной к кровати. Немного болела голова, но ей было тепло, уютно и спокойно. Благодаря отварам, которые готовил для нее Алиер, в последнее время ее самочувствие в целом улучшилось. Хайди обхватила колени руками и положила на них подбородок. Щурясь на языки пламени, как кошка, она начинала дремать, сидя на полу, когда раздался тихий стук в дверь, и вошел Алиер в сопровождении одного из Тюдоров. У него в руках был поднос с маленьким серебряным чайником.
  
   -- Я принес тебе отвар, - сказал он, ставя поднос прямо на ковер.
   -- Сам принес? - удивилась она, так как обычно это делал кто-то из слуг.
   -- Да, потому что хотел поговорить с тобой, - Алиер взял с кресла большую подушку, бросил ее на пол и устроился рядом с Хайди.
   -- Говори, я слушаю, - она налила в чашку пахнущий сушеными травами дымящийся напиток и выжидающе посмотрела на Алиера.
  
   Он отвел взгляд к огню и помедлил. Выбившиеся из небрежно завязанного хвоста пряди отбрасывали тень на его лицо. Хайди любовалась точеным профилем, завороженно наблюдала, как он водил кончиками пальцев по шее, как мерцал обсидиан в оправе его кольца. Она с трудом подавила в себе порыв протянуть руку и дотронуться до него. В последнее время это было все, о чем она могла думать: сможет ли она когда-нибудь хотя бы дотронуться до Алиера, пока он еще рядом, в одном с ней доме, подчас на расстоянии вытянутой руки. С отчаянием осознавала она, что, вероятно, покинет Шербери, так и не дотянувшись. Вместо этого она положила ладонь на шею собаки и стала медленно водить по шелковистому загривку.
  
   -- Просто скажи, и все, - подтолкнула его Хайди, поняв, что ему сложно начать.
   -- Мы знаем, кем были твои настоящие родители, - последовав ее предложению, без обиняков высказал Алиер.
   -- Мы - это ты и Тюдоры? - спросила она.
   -- Мы - это я, отец, Талисса, Алакина... Постой, какое это имеет значение? Я ожидал, что тебя больше заинтересует, кто твои родители, а не кто об этом знает.
   -- Я же говорила, я на них в обиде, - напомнила Хайди. - Но ты расскажи мне все, конечно, раз уж ты осведомлен.
   -- Ты не представляешь, как тяжело все объяснить так, чтобы ты поняла и поверила, - Алиер глубоко вдохнул и слегка запрокинул голову, посмотрев в потолок. - Мы другие, Хайди, не такие, как все. Наша семья, де Вилль Франклин, особенная. Мой отец - неординарный, великий в своем роде человек, и мы с Талиссой тоже не совсем обычные.
   -- Я понимаю, - глухо проговорила она. - Не знаю, что у вас за тайна, но ее наличие совершенно очевидно. Только причем здесь я, ведь я не ваша родственница?
   -- Нет, - он невольно улыбнулся. - Ты нам не родственница. Но твоя семья - такая же особенная, а твой отец был таким же значительным, как и мой. У него был скверный характер и дурная слава, но он, безусловно, был выдающимся человеком.
   -- Был, - шепотом повторила Хайди. - Значит, его уже нет...
   -- Зато жива твоя мать, - продолжил он, - которая долгие годы искала тебя, и уже не надеялась когда-либо найти. Когда ты услышишь ее историю, то поймешь, что она скорее отдала бы жизнь, нежели своего ребенка. История грустная и долгая, но в октябре длинные ночи, времени нам хватит.
   -- Я готова, - сказала Хайди.
   -- Что ж, тогда слушай. Имя, данное тебе при рождении - Адельхайда Адлер.
  
  
  
  
  
II. ТЬМА, И БОЛЬШЕ НИЧЕГО
  
   I.
  
   Все о них слышали, многие о них говорят, но никто никогда не видел их собственными глазами. Потому, что те, кто видел, никогда об этом не скажут. Постигнуть их тайны и не сохранить - значит, подписать себе приговор. Превращаясь в городские мифы, в которые можно не верить, они все же существуют, и иногда люди глядят на них, не догадываясь, что видят перед собой легенду.
  
   Они - члены тайных обществ. Масоны, иллюминаты, тамплиеры, есть и другие. Некоторые давно угасли и исчезли, иные время от времени возвращаются. Есть и такие, что веками не утрачивали своего могущества. Например, те, кого называют магами.
  
   Традиционно магия ассоциируется с размахиванием волшебной палочкой, превращением тыквы в карету и полетами на метле, но то, чем занимаются маги на самом деле, имеет мало общего со сказками. Их сила заключается в том, о существовании чего люди подозревают, но в чем не могут до конца разобраться. То, что для большинства балансирует на грани реальности и вымысла, для них - открытая книга. Тайны эзотерики, алхимии, психологии, философии, астрологии - для магов давно уже не тайны. Им известны ответы, которые всему остальному человечеству еще предстоит искать столетиями. Нет ничего удивительного в том, что, обладая подобными знаниями, маги зачастую становятся великими людьми, и в их руках сосредоточена большая власть.
  
   Не все маги одарены одинаково. Как и в любой другой области, талант к магии дается при рождении всем в разной степени, более того - если этот дар не развивать, он теряется, пропадает почти бесследно. Чтобы сохранить свои ценнейшие знания и навыки, маги внесли изменения в классическую систему образования и создали специальные закрытые школы, в которые и попадает большинство их отпрысков. Пройдя такую школу, маг уже знает свои способности, и может выбирать дальнейший путь. Нередко эти пути идут очень далеко и очень высоко, ведь маги - особенные люди.
  
   Есть и особенные среди особенных. Их называют черными магами, потому что волею судьбы они обречены нести одно только зло. Никто не знает, отчего тот или иной маг становится черным, даже сами они не властны над этим. Однако когда обнаруживается, что эта участь постигла кого-либо, за ним начинают пристально следить. Любое нарушение установленных тайным обществом правил, любое использование запрещенных приемов, как то чтение мыслей, управление сознанием или наложение проклятий, влечет за собой наказание. За дело берется магический суд, и преступников он не щадит. В особо серьезных случаях им может быть вынесен смертный приговор. По возможности этого стараются избежать, но вся беда в том, что черные маги нередко оказываются самыми талантливыми. Их способности, практически не знающие границ, несут в себе большую опасность, и тогда единственное, что может их остановить - это смерть.
  
   Впрочем, злодеев, достойных смертной казни, не так и много. Большинство из них успевают остановить, прежде чем они доходят до убийств. Последней громкой историей, закончившейся смертным приговором, был случай Мортимера Адлера. Он был феноменально одарен, подобные данные встречались у одного мага на тысячу. Про него поговаривали, будто он прожил пять сотен лет, что, разумеется, было неправдой. Ему приписывалось множество самых невероятных деяний, и какие из них он в действительности совершал, а какие нет, никто так и не смог разобрать. Свои тайны Мортимер унес с собой в могилу, и если бы они занимали место, для их погребения пришлось бы возводить мавзолей. Одно можно сказать наверняка: он был дьявольски хитер, а потому избегал кары за свои злодеяния намного дольше, чем это удалось бы любому другому на его месте.
  
   Только один человек мог встать на равных с Мортимером Адлером. То был сэр Артур де Вилль Франклин, потомок легендарного мага эпохи Регентства Арчибальда де Вилля. Они вместе учились в школе и едва ли не с детства начали конкурировать. Существование Артура не давало Мортимеру покоя, и дело было не только в уязвленном тщеславии. Он чувствовал, что борьба между ними идет не на жизнь, а на смерть, и что если де Вилль Франклин окажется хоть на толику сильнее, Адлеру придет конец. Шли годы, противостояние становилось все ожесточеннее. Один из них должен был получить титул Лорда Мастера и возглавить общество магов. Артуру в этой роли отдавалось предпочтение, но Мортимер наводил такой страх, а доказать его причастность к черной магии оказалось так сложно, что Совет общества сильно затянул с решением этого вопроса. Напряжение росло, об этом в те дни много говорили.
  
  
   II.
  
   Юная Кэти Ланеган, дочь одного из мелких магов, так увлеклась историями о противостоянии де Вилль Франклина и Адлера, что буквально впала в одержимость. Она никогда не видела ни того, ни другого, но мысли о них не покидали ее головы. Кэти писала рассказы и делала наброски в альбоме, всегда на одну тему: два враждующих могущественных мага, добро и зло, каждый по-своему прекрасен, каждый бесспорно велик. Она постоянно говорила о них, а когда не говорила - молилась, чтобы эту тему затронул кто-нибудь другой, а она могла развить. Она чувствовала, что уже всем надоела, но не могла остановиться. Слова неудержимо рвались наружу. Кое-что из этого вышло: когда отец Кэти получил возможность посетить банкет в отеле "Кларидж", где ожидалось присутствие многих именитых магов, он сделал все возможное, чтобы выхлопотать приглашение для своих жены и детей. Кэти два месяца жила, словно в горячке, готовясь своими глазами увидеть тех, кто был для нее почти за гранью реальности.
  
   -- Какие они прекрасные, - мечтательно проговорила Кэти, откидываясь на спинку сиденья, пока черный кэб вез их по ночным улицам Лондона обратно домой. - Но Мортимер Адлер гораздо ниже ростом, чем я ожидала. Он едва ли сильно выше меня самой, а ведь я такая маленькая...
   -- Это тебе издалека так показалось, - отозвался Седрик, ее брат. - Ты ведь не подходила к нему ближе, чем на пятнадцать ярдов.
   -- Ну и что, - пожала плечами она. - Он все равно меня заметил.
   -- Ты бредишь, - не пощадил ее чувств Седрик.
   -- Ничего подобного! - возразила Кэти. - Он на меня посмотрел! Не веришь? Хочешь, скажу, какого цвета у него глаза?
   -- Этим ты мне ничего не докажешь, сам-то я не знаю, какого они у него цвета, - хмыкнул Седрик. - И знать не хочу.
   -- А я могла бы смотреть в них, не отрываясь. Сколько бы я отдала, лишь бы узнать, что там, в их завораживающей бездне!
   -- Там тьма, и больше ничего, - процитировал он. - Поверь, чем дальше от нас это чудовище, тем лучше.
   -- Чудовище? - с упреком взглянула на брата она. - Он красив, как бог!
   -- Скорее, как дьявол, - ухмыльнулся тот.
   -- С тобой бессмысленно разговаривать! - с досадой воскликнула Кэти.
   -- Если об Адлере - то да, ты права, он к числу моих любимых тем не относится, - согласился Седрик.
  
   Кэти сложила руки на груди и отвернулась к окну, за которым проплывали яркие разноцветные огни Хеймаркета. Не столь важно, поверил ли Седрик ее словам или нет, она-то знала, что видела. У Мортимера Адлера были сапфирово-синие глаза, пристальный взгляд которых он остановил на ней на целых пять секунд.
  
  
   III.
  
   Целую неделю Кэти ходила сама не своя. Время шло, а она все еще оставалась в том вечере, в тех нескольких мгновениях, когда осмелилась встретиться взглядом с самым великим черным магом современности. Тогда ей не было страшно, он вовсе не походил на кровожадного злодея, каковым его описывали. Ей нравилось воображать, что однажды раздастся телефонный звонок, и ей сообщат, что Мортимер Адлер желает ее видеть. Какой бы тогда начался переполох, как бы все взволновались! А она, со спокойной улыбкой, надела бы свое самое красивое платье и отправилась на ужин, как ни в чем не бывало. Так она себе это представляла, но когда все произошло на самом деле, ни о каком спокойствии с ее стороны не могло быть и речи. Она пыталась улыбнуться, но губы ее дрожали. Руки, в которых она держала карточку с приглашением, предательски тряслись. Кэти никогда в жизни еще не испытывала подобного страха. Седрик приблизился к сестре и забрал из ее нетвердых рук украшенную гербом карточку.
  
   -- "Мисс Кэтрин Ланеган", - прочитал он вслух. - "Ваше присутствие на банкете в "Кларидже" было замечено, полагаю, небезызвестным вам Мортимером Адлером. Он был бы чрезвычайно польщен, если бы вы оказали честь составить ему компанию за ужином завтра вечером. Господин Адлер заедет за вами в семь часов. В случае согласия, прошу передать ответ с посыльным. С уважением, А. Л. Винтерс, секретарь." Он даже не мог сам написать записку, это сделал за него секретарь.
   -- Ты примешь приглашение? - обеспокоенно спросила миссис Ланеган, искоса поглядывая на ожидающего в дверях посыльного.
   -- Я не могу отказать, - шепотом проговорила Кэти, в голове у нее стучало. - Ты же понимаешь.
  
   Миссис Ланеган это понимала, понимал это и Седрик, как бы его ни возмущало происходящее. Мортимер Адлер не слыл любителем женщин и не стал бы приглашать незнакомую молодую девицу на ужин просто от скуки. Он как будто что-то задумал, и это пугало семью Ланеган. Они не хотели отдавать ему Кэти, но боялись даже предположить, что могло произойти, стань они возражать.
  
   В назначенный час перед белым крыльцом дома семьи Ланеган остановился жутковатого вида лимузин с затемненными стеклами, из которого никто не вышел. Кэти, то и дело оглядываясь на дверь, как на оставшийся позади спасительный берег, на неверных ногах спустилась по ступеням и села в автомобиль.
  
   Внутри оказалось просторнее и светлее, чем она думала. Мортимер Адлер, в действительности невысокий и отнюдь не зловещий, с удобством расположился на заднем сидении. На нем был элегантный костюм, сидевший как влитой на его стройной фигуре, сорочка с накрахмаленным воротничком, и шелковый шейный платок. Кэти отметила про себя, что вблизи он так же хорош собой, как и издали, и весьма обходителен, но все же она не могла не почувствовать, как от него веяло холодом. Казалось, его любезность - лишь хрупкий заслон, который мог рухнуть от одного неосторожного слова.
  
   -- Вы не возражаете, если я закурю? - вежливо спросил ее Мортимер, и, получив позволение, зажег сигару, которая тут же наполнила салон древесно-вишневым ароматом.
   -- У вас очень необычная машина, сэр, - отметила Кэти.
   -- Ах, да, похожа на катафалк, - усмехнулся он. - Людям нравится рассказывать обо мне всякие ужасы. Я нахожу забавным им подыгрывать. Хотите шампанского?
   -- Пожалуй, не откажусь, - кивнула она, надеясь, что вино приведет ее в чувство. - Куда мы едем?
   -- Ужинать, - ответил Мортимер, наполняя бокалы. - Для нас заказан столик в одном весьма приличном ресторане, но если вы пожелаете, мы можем поехать в любое другое место. Что вам нравится есть? Что вам вообще нравится, расскажите мне о себе.
   -- Едва ли мне есть чем заинтересовать такого человека, как вы, - смутилась Кэти.
   -- Но ведь я захотел провести с вами вечер, значит, вы меня уже заинтересовали, - сказал он. - Ну же, смелее. Я получаю удовольствие от откровенности, рассказывайте все, как есть.
  
   Ресторан, в который привез ее Мортимер, находился на втором этаже большого эдвардианского особняка. Чтобы попасть туда, нужно было пройти через бар, постучать в закрытую дверь тяжелым кольцом, которое держал в своей пасти медный лев, и подняться по широкой полувинтовой лестнице. Зал освещали сотни свечей, парчовые портьеры и резные деревянные перегородки образовывали множество укромных уголков. Метрдотель в белых перчатках и сюртуке с позолоченными пуговицами проводил гостей к столу.
  
   Кэти ничего не понимала в названиях изысканных блюд и винной карте, похожей на орфографический словарь незнакомого ей языка, поэтому заказ делал Мортимер. Им принесли охлажденное белое вино в серебряном ведерке со льдом и нежнейшие морские гребешки со спаржей на закуску. Затем подали рыбу, и Мортимер не преминул отчитать официанта за недостаточно тщательное филирование и за якобы пересоленный гарнир.
  
   -- По-моему, все очень вкусно, - заметила Кэти, успевшая немного расслабиться.
   -- Сносно, - согласился он. - Но ведь я Мортимер Адлер, мне не положено быть всем довольным. По-хорошему, я должен бы еще позаботиться о том, чтобы кого-нибудь из официантов, а может, и самого метрдотеля, сегодня уволили.
   -- Но за что? - недоумевала Кэти.
   -- К чему-нибудь всегда можно придраться, - пожал плечами он.
   -- И вы бы это сделали? - поразилась она.
   -- Я это делал уже не раз, - сказал Мортимер. - Но сегодня у меня хорошее настроение. Так и быть, нынче вечером я их пощажу.
  
   Дома никто не ложился спать, пока Кэти не вернулась. Когда она вошла, родители и брат сидели в гостиной, и три пары глаз уставились на нее в немом ожидании.
  
   -- Вовсе не так страшен черт, как его малюют, - сказала Кэти, скинув туфли на высоком каблуке и бросившись в кресло. - Мы пообщались. Поужинали. Все вокруг из кожи вон лезли, стараясь нам угодить. Я чувствовала себя такой особенной, такой важной. Он обещал, что мы снова встретимся. Теперь я совсем не боюсь.
  
  
   IV.
  
   Подвенечное платье, заказанное Мортимером для его невесты, было признано поистине королевским, о нем говорили по всей Англии. Такого великолепного кружева в таком щедром количестве давно уже никто не видел. Никому не известная Кэтрин Ланеган вдруг стала предметом зависти тысяч девушек, увидевших в ней воплощение сказки, сбывшейся мечты, простушки, преобразившейся в принцессу. Тогда, глядя на свое отражение в старинном зеркале, ожидая свадебной церемонии во дворце, Кэти и сама верила в сказку. У нее не было дара предвидеть будущее, были только наивные девичьи фантазии и губительная привычка видеть все в розовом цвете.
  
   Кэти отказывалась понимать, почему семья не желала порадоваться за нее. Родители взывали к ее благоразумию, увещевали, напоминали, что уже не одна достойная девушка отказалась стать супругой Мортимера Адлера, и то было явно неспроста. Но она не слышала их, а они понимали, что неосторожные слова могут дорого им обойтись. Менее сдержанный Седрик выказывал свое недовольство более бурно. Он и сам в те дни собирался жениться, его избранницей была милая девушка из хорошей семьи, но вокруг их свадьбы не было и четверти того ажиотажа, что окружал бракосочетание самой Кэти с ее обожаемым черным магом. Она предпочитала списывать негодование брата на ревность и зависть, так было проще закрыть глаза на редкие проблески здравомыслия, подсказывавшие ей, что она совершает очень большой, но не очень обдуманный шаг. Ей так хотелось стать миссис Адлер и занять свое место в кругу избранных. Ей так хотелось искренне верить, что она способна пробудить любовь в человеке, которого все - и она сама, в том числе - боялись.
  
   Поначалу все шло хорошо. Молодожены провели медовый месяц на юге Франции, на беломраморной вилле на берегу моря, окруженной огромным тенистым садом с фонтанами, беседками и качелями. Кэти преобразилась, благодаря созданным с учетом особенностей ее внешности роскошным туалетам, и фамильным драгоценностям, которые сделали бы честь любой особе голубых кровей. К ее услугам всегда был штат прислуги, автомобили, лошади, яхты. Мортимер заказал ее портрет, и Кэти написали маслом, в белом кружевном платье, на фоне пышных гортензий.
  
   По возвращении в Англию он сразу же увез молодую жену в свое имение неподалеку от Глостера, к чистому морскому воздуху и живописной природе. Жизнь в имении текла спокойно и размеренно, немногочисленные слуги заботились о поддержании комфорта. Кэти могла спать допоздна, гулять по зеленым газонам и по ухоженному парку, по вечерам читать у камина, благо у Адлера была богатая библиотека. Сам он в имении бывал нечасто. Ему там быстро становилось скучно, и тогда он собирал вещи и уезжал в Лондон. Кэти оставалась одна: сначала на день-другой, потом на неделю-другую, а потом и вовсе на месяцы.
  
   Она никогда не жаловалась. Во всех разговорах с родителями, во всех письмах к ним Кэти описывала, как хорошо ей живется со своим супругом. Да она и не смогла бы объяснить, что было не так в их отношениях с самого начала. Мортимер не причинял ей зла, но она не чувствовала с его стороны никакой теплоты. Он не шел ей навстречу, и как будто вовсе забывал о ее существовании, стоило ей исчезнуть из виду. Иногда Кэти думала, что если бы она тяжело заболела, Мортимер не пришел бы к ней, чтобы посидеть у постели и подержать ее за руку. Она лежала бы и страдала в одиночестве. А если бы она умерла, то венок на ее могилу от его имени прислал бы А. Л. Винтерс, секретарь.
  
  
  
   V.
  
   Стоял поздний май, в саду отцветала сирень и распускался жасмин, теплый воздух был напоен пьянящими ароматами. Солнце с каждым днем пригревало все больше, ветерок с моря стал ласковым и приятным. Здоровье Кэти ослабло за долгие и суровые зимние месяцы, и теперь она старалась больше гулять, черпая силы в предвкушении грядущего лета. Специально для нее разбили небольшой розарий, и она каждый день ходила посмотреть, как себя чувствуют ее розы. Эти кусты должны были расти, набираться сил и расцветать вместе с ребенком, которого она носила под сердцем. Так думала она, с нежностью прикладывая к животу ладони. Кэти ждала красивого, талантливого, сильного мальчика или прелестную, ласковую, очаровательную девочку.
  
   Мортимер не ждал никого, потому что его давно не было в Глостере, и о беременности жены он не знал. Она с нетерпением ожидала, когда он вернется, чтобы сообщить ему счастливую новость. Кэти надеялась, что ребенок сблизит их, и что Мортимер не сможет так подолгу отсутствовать, если дома станет дожидаться его маленькая копия. Она представляла себе мужа с малышом на руках, и с трудом сдерживала слезы. Не разучившись надеяться, она научилась разочаровываться. Тяжелое предчувствие зрело внутри нее, ощущение приближающейся беды. Прогуливаясь по берегу моря, лаская цветы, лакомясь ягодами в саду, любуясь окружающей ее красотой и ожидая чуда материнства, Кэти не могла отделаться от преследовавшей ее тени, которая лишь росла и сгущалась.
  
   Через секретаря Мортимер сообщил о том, что вскоре собирается явиться в имение. Его ждали к полудню, но он приехал лишь поздним вечером. Кэти сидела в большой, плохо освещенной столовой, одна за накрытым к ужину длинным столом. Перед ней стояла пустая тарелка, к еде она не притрагивалась. Мортимер вошел в столовую, не снимая грязных сапог и плаща. Стоя, он налил полный бокал вина и осушил его залпом.
  
   -- Ты не ела? Тебе не нравится, как готовит кухарка? - сухо спросил он, не удостоив жену даже приветствием.
   -- Я ждала тебя, - негромко ответила она.
   -- Не стоило, - бросил Мортимер. - В любом случае, теперь уже слишком позднее время для ужина. Тебе лучше пойти спать.
   -- Я ждала тебя, потому что хотела сообщить кое-что очень важное, - стараясь сохранять спокойствие, сказала Кэти.
   -- Уверен, ты с тем же успехом можешь сообщить мне это завтра, - отмахнулся он. - Вряд ли оно утратит свою важность за одну ночь.
   -- Я хотела бы сказать сегодня, Мортимер, - мягко настояла она. - Я и так слишком долго ждала.
   -- Что ты имеешь в виду? - он нахмурился. - Если тебе пришло в голову пилить меня за то, что я не сижу дома, предлагаю подумать дважды, прежде чем приступать. Я устал, как собака. У меня куча дел, идут они из рук вон плохо. Эти олухи наконец-то разродились решением, и отдали титул Лорда Мастера де Вилль Франклину. Я зол, я вымотался и нахожусь на грани срыва. Еще немного - и я за себя не отвечаю. Так что не испытывай свою удачу, иди спать.
  
   Кэти встала из-за стола, бледная, подавленная, и, не произнеся больше ни слова, ушла прочь. Мортимер Адлер взял графин с вином и бокал, прошел в библиотеку, развалился в кресле перед камином и закинул ноги в сапогах на низкий старинный столик. Он размышлял о чем угодно, но только не о своей жене.
  
   Прошло почти три дня, прежде чем Кэти вновь увидела его. Мортимер все время где-то пропадал - то в Глостере, то в парке, то на конюшне, то в своем кабинете, куда вход был заказан всем без исключения. Наконец, он спустился на террасу, где Кэти завтракала за круглым венским столиком, и сел напротив нее.
  
   -- Ты что-то хотела сказать мне вчера, - произнес он, щурясь на яркое солнце.
   -- Это было не вчера, Мортимер, это было в четверг, - поправила она.
   -- Ладно. Ты что-то хотела сказать мне в четверг? - флегматично повторил он.
   -- Да. Я хотела сообщить, что жду ребенка, - говоря это, Кэти не отважилась взглянуть на него.
   -- Вот как? - сказал Мортимер, и она так и не поняла, был он обрадован или раздосадован.
   -- Ты рад? - пришлось спросить ей.
   -- Да, если это будет сын, - ответил он.
   -- А если это будет дочь? - Кэти подняла на него свои трогательные, широко распахнутые серые глаза.
   -- Что ж, если это будет дочь, мы сделаем вид, что ее никогда не было, и будем ждать сына, - невозмутимо изрек Мортимер.
   -- Иногда у меня такое ощущение, что я только для того тебе и нужна, - она сглотнула подкативший к горлу комок, - чтобы выносить и родить твоего сына.
   -- Разумеется, - холодно подтвердил он. - Каждому нормальному мужчине нужна скромная, спокойная и послушная жена, способная стать матерью его наследника. Неужели кто-то женится по иным причинам?
   -- Да, думаю, некоторыми движет любовь, - нетвердым голосом проговорила Кэти. - И мне хотелось думать, что и ты способен испытывать ко мне нечто подобное, но, видимо...
   -- Видимо, как только мой сын начнет хоть что-то понимать, придется следить, чтобы ты не забивала ему голову всякой чепухой, - перебил ее Мортимер.
   -- Как это жестоко, - она поморщилась. - Ну, а я всегда мечтала о маленькой принцессе и надеюсь, что у меня будет дочь.
   -- Очень жаль, если так, - сказал он на это.
  
   Шесть с половиной месяцев спустя у вконец ослабшей Кэти родилась недоношенная девочка.
  
  
   VI.
  
   Адельхайда родилась совсем крошечной. Врачи сказали, что если она продержится первую ночь, то, возможно, выживет. Четырнадцать часов кряду Кэти, сама пребывавшая на грани небытия, молилась о том, чтобы ее дочь осталась жить. И ее молитвы были услышаны: Адельхайда не умерла. По крайней мере, в ту ночь.
  
   Кэти играла с девочкой, словно с куколкой. Баюкала ее, наряжала в кружевные распашонки и чепцы с оборками, катала в белой колясочке, но иногда забывала покормить или не давала спать. Когда нянька хотела забрать у нее малышку, чтобы дать той теплого молока или положить в колыбель, Кэти прижимала ребенка к себе и огрызалась, будто дикий звереныш. Слуги стали поговаривать, что молодая хозяйка тронулась умом.
  
   Срочно вызвали Мортимера Адлера, который при рождении дочери не присутствовал. Когда он приехал, было пять часов утра, еще не рассвело, хлестал дождь, и ветер швырял колючие холодные капли прямо в лицо. Обе створки парадной двери резко распахнулись, порыв ветра с грохотом втолкнул их в темный холл. Навстречу ему выбежала Кэти, босая, простоволосая, в одной ночной сорочке. Она держала на руках ребенка, укутанного в покрывало с брюссельским кружевом, которое волочилось по грязной мокрой земле. Кэти бросилась к мужу, смеясь, с неестественным блеском в глазах.
  
   -- Посмотри, какая она хорошенькая, - вскричала она, протягивая ему сверток. - Какая она прелесть, наша маленькая Адельхайда!
  
   Мортимер молча забрал у жены младенца. На пороге возникла экономка, наспех одетая и встревоженная. Стараясь перекрыть вой ветра и шум ливня, она крикнула:
  
   -- Как хорошо, что вы приехали, сэр! Видите, что творится?! Мы не знаем, что с ней делать!
   -- Уведите ее в спальню и заприте дверь, - отрывисто приказал Мортимер, быстрыми твердыми шагами входя в здание, и тут же исчез в его темных глубинах с ребенком на руках.
  
   Месяц Кэти не выпускали из ее комнаты. Ее заставляли пить какие-то снадобья и оставаться в постели, да ей и нечего было больше делать. Месяц не видела она ни мужа, ни дочь, и, тем не менее, постепенно успокаивалась и приходила в себя. В конце концов, безумие отступило, ему на смену пришла апатия. Кэти все время молчала и глядела в стену, с большим трудом можно было добиться от нее ответа на какой-либо вопрос. Казалось, жизнь покинула это тело, осталась лишь пустая оболочка, каким-то чудом продолжавшая двигаться и держать открытыми глаза. Тогда Мортимер позволил открыть дверь ее спальни и выпустить узницу на волю.
  
   -- Где Адельхайда? - был ее первый вопрос, когда она спустилась в библиотеку и увидела там супруга.
  
   Он с отвращением оглядел ее взлохмаченные волосы, серыми клочьями укрывавшие узловатые плечи, костлявые иссиня-бледные руки, повисшие как плети, залегшие под глазами черные круги. Ему не хотелось смотреть на это омерзительно жалкое создание.
  
   -- Ее нет, - сказал он. - Я же говорил тебе, что если родится девочка, мы сделаем вид, будто ее никогда не было.
   -- Я не верю тебе, - покачала головой Кэти. - Ты не мог. Каким бы чудовищем ты ни был, ты не мог этого сделать.
   -- Но сделал, - равнодушно подтвердил Мортимер. - Адельхайды нет.
   -- Нет, я не верю тебе, не верю! - закричала она.
   -- Тогда попробуй искать. Ты не найдешь ее нигде, - сказал он и отвернулся.
  
   И Кэтрин искала свою дочь с тех самых пор, не находя в себе сил поверить словам Мортимера. Она бы умерла, если бы это оказалось правдой. Душа ее была изувечена и не подвластна никакому страху. Ничто не могло ее остановить, потому что терять ей было нечего. Без боязни и без сомнений Кэтрин отдалась достижению двух целей: найти Адельхайду и отомстить Мортимеру.
  
  
   VII.
  
   Вторая цель, как ни странно, далась ей проще. Пойдя на большой риск, она раздобыла и предоставила Совету магов то, что те искали годами: доказательства использования Мортимером черной магии. Их было так много, и таких веских, что Мортимер Адлер был единогласно осужден на смерть. Беспомощная, хрупкая женщина, полумертвая, полубезумная, решила участь этого страшного человека. В двадцать два года Кэтрин Адлер стала вдовой.
  
   -- Вам, наверное, очень тяжело сейчас, миссис Адлер, - сам Лорд Мастер приблизился к ней и опустился рядом на массивную скамью, больше похожую на шкаф. - Но вы должны знать, что поступили правильно. Принеся в жертву одну жизнь, вы, возможно, уберегли многие другие.
   -- Вы думаете, мне жаль его? - она устремила на Артура де Вилль Франклина пронзительный взгляд. - Я с удовольствием устроила бы пир на его могиле. Мир стал лучше в тот момент, когда его покинул Мортимер. Только мне в нем по-прежнему нет места.
   -- Это не похоже на правду, - попытался поддержать ее Артур. - У вас есть семья. Родители, брат и его жена, племянница.
   -- Племянница, на которую я не могу смотреть, - глаза Кэти наполнились слезами. - Я вижу только призрак своей маленькой дочери в ее круглых детских глазах.
   -- Вы были правы, что не верили, - осторожно подбирая слова, сказал он. - Мортимер не убивал свою дочь. Он отдал ее.
   -- Вы знаете... кому? - выдохнула она, и сердце ее приостановилось.
   -- Не знаю, - с сожалением покачал головой Артур. - Но вы можете ее искать, вы должны ее найти! И я помогу вам в этом. Потому что есть еще кое-что...
   -- Почему мне кажется, что Мортимер достанет меня даже с того света, и сейчас я услышу нечто ужасное, - надтреснутым голосом произнесла она.
   -- Потому что это так, - вынужденно признал он. - Ваш покойный супруг принес много зла, Кэтрин. Один человек, - я не стану называть его имени, потому что он уже ответил за свой поступок, - наложил на его род проклятие. Все потомки Мортимера Адлера его милостью обречены на недолгую жизнь и раннюю гибель в расцвете юности.
   -- Не говорите этого, - Кэти схватилась за голову, будто та у нее вдруг нестерпимо заболела. - Господи, сколько еще я могу вынести?
   -- Проклятие возможно снять, я мог бы попробовать, и почти уверен, что у меня получилось бы, - поспешил добавить Артур. - Но для этого нужно найти Адельхайду.
   -- Это единственное, чего я еще хочу в этой жизни, - проговорила обессиленная Кэти. - Я сделаю все, что смогу.
  
   Взяв девичью фамилию, Кэтрин Ланеган поселилась в небольшом коттедже на окраине Лондона. В стране, где царила вечная осень, она жила тихо и незаметно, потерянная во времени и для людей. Единственное, чего она ждала, и на что продолжала надеяться, - это однажды снова обрести свою дочь. Сердце подсказывало ей, что Адельхайда все еще жива, что шанс еще есть.
  
   -- Ты только держись, ангел мой, - шептала она, глядя на затянутое тучами небо. - Дождись, не уходи...
  
  
  
  
  
  
III. СОН АДЕЛЬХАЙДЫ
  
   I.
  
   -- Выходит, моя странная болезнь - и есть то самое проклятие, - в глубокой задумчивости протянула Хайди, и Алиер кивнул в знак подтверждения. - И я скоро умру.
   -- Не умрешь, - уверил он. - Ведь мы тебя нашли.
   -- Правильно, - она с трудом переходила от одной мысли к другой. - Лорд Мастер может снять проклятие. Он твой близкий родственник?
   -- Он мой отец, - ответил Алиер, и Хайди резко вскинула на него взгляд.
   -- Я только сейчас поняла, что столько времени провела в Шербери, но до сих пор не видела твоего отца.
   -- Он был очень занят в последнее время, - пояснил Алиер. - То уезжал, то оставался в Лондоне по делам. Но ты обязательно с ним познакомишься, и очень скоро.
   -- Скажи, а ты умеешь снимать проклятия? - поинтересовалась она. - Тебе это приходилось когда-нибудь делать?
   -- Раз или два доводилось, но случаи были пустяковые, не чета твоему, - ответил он. - После одного очень печального эпизода моей жизни, о котором сейчас не стоит говорить, мы с отцом много времени посвятили изучению проклятий и способов их снятия, так что познания по этой части у нас приличные.
   -- Это долго и мучительно, наверное? - не сумев скрыть страх в голосе, спросила она.
   -- Долго - возможно, - сказал он. - Мучительно - вряд ли. Несколько неприятных эпизодов, пожалуй, будут иметь место, но никаких инквизиторских пыток. Для наложения действительно опасного проклятия нужны частички жертвы - волосы, ногти, кожа; а у врага Мортимера были только ненависть, имя и образ. К тому же, проклятие всегда легче обезвредить, если знаешь, кто его наложил, и в твоем случае мы это знаем.
   -- Как вообще выглядит этот процесс? - продолжала задавать вопросы Хайди.
   -- Для начала тебя нужно ввести в состояние гипноза, чтобы ты услышала те голоса в своей голове и смогла повторить, что они говорят. То, что ты слышишь в самые темные моменты - это и есть само проклятие. И когда мы будем знать его, то сможем и найти способ ему противостоять.
   -- На каком оно языке?
   -- Не знаю. Может быть на каком угодно, - пожал плечами он. - Поживем - услышим.
   -- Я не уверена, что смогу повторить фразы, в которых не понимаю ни единого слова, - засомневалась Хайди.
   -- Разумеется, сможешь, ты ведь будешь загипнотизирована, - заверил Алиер. - А в конце проводится ритуал, в результате которого проклятие теряет свою силу.
   -- Что за ритуал?
   -- Я предпочел бы не вдаваться в подробности, они не очень приятные, - замялся он.
   -- Ты меня пугаешь! - жалобно пролепетала она.
   -- Я ведь уже говорил, что никаких жутких пыток тебе переносить не придется. Для ритуала необходима будет частица плоти проклявшего.
   -- И где вы собираетесь ее взять? - спросила она, хотя уже и сама догадывалась.
   -- Нам же известно, кто он, и где его могила, - ответил он. - Согласен, способ довольно неприглядный, но магам не привыкать ко всяким необычным делам, а вариантов у нас нет.
   -- А вдруг все это не сработает? Как мы узнаем, что ритуал подействовал?
   -- Узнаем, - мрачно пообещал Алиер. - Уверяю тебя.
   -- Есть ли вероятность, что у твоего отца ничего не получится? - она взглянула на него с тревогой.
   -- Какова вероятность того, что какой-то маг, которого никто уже и не помнит, умел проворачивать штучки, в которых не разберется сам Лорд Мастер? - в словах Алиера сквозила утешительная уверенность. - Довольно маленькая, Хайди. Все будет в порядке. Я правда имею это в виду.
   -- Какое отношение ко всему этому имеет Алакина? Судя по фамилии, она должна быть мне не совсем чужая, - она перешла к другой теме.
   -- Алакина - дочь Седрика Ланеган, брата твоей матери. Стало быть, она твоя кузина, - с видимым удовольствием объяснил он. - Разве это не приятное открытие?
   -- А моя мать... она жива? - этот вопрос дался ей нелегко, но она не могла оставаться в неведении.
   -- Жива, здорова, и это чудесная женщина, - с теплотой отозвался он.
   -- Она живет в Лондоне?
   -- В одном из пригородов.
   -- Смогу ли я... увидеться с ней? - Хайди едва дышала.
   -- Я думаю, это лучшее, что ты можешь сделать, - поддержал ее Алиер.
  
  
  
  
   II.
  
   Дождь, наконец, прекратился, выдался ясный и теплый для начала ноября день. Осеннее солнце сгущало краски, мягкий ветерок шевелил алую листву дикого винограда, устилавшего стену коттеджа. Окно кухни было приоткрыто, и легкая занавеска сонно колыхалась на ветру. За окном виднелся маленький ухоженный сад, где на клумбах все еще пестрели астры, под аккуратно подстриженными кустами самшита опавшие листья были собраны в небольшие горки, а на садовом столике стояла корзина, полная яблок. Из духовки доносился душистый аромат горячей выпечки, на плите ворчал закипающий чайник. Хозяйка открыла буфет, достала оттуда одну чашку и со вздохом поставила ее на стол. Ей бы хотелось достать две чашки, целый сервиз, но вот уже много лет она пила чай в одиночестве.
  
   Неожиданно раздался звонок в дверь и непривычным гулким звуком расплылся по дому. Женщина озадаченно оглянулась и поспешила открыть. Кто бы ни был по ту сторону двери - почтальон ли, соседка ли, внезапно оставшаяся без соли, или представители благотворительной организации, собирающие по домам средства для какого-нибудь фонда - все-таки, это были живые люди, общества которых ей порой так не хватало. Однако она вовсе не ожидала увидеть того, кто стоял на пороге.
  
   Держа руки в карманах бежевого бушлата, наморщив лоб, на нее вопросительно смотрел молодой человек, вид которого показался ей очень знакомым. Копна темных непокорных волос, проницательный взгляд черных глаз, манера держаться, с первой секунды говорящая о породе, - все это сложно было забыть и с чем-то спутать. Один из сыновей сэра Артура де Вилль Франклина?
  
   -- Добрый день, - сказала она. - Вильгельм?
   -- Алиер, - поправил ее молодой человек. - Добрый день, мисс Ланеган.
   -- Прошу прощения, ведь я вас очень давно не видела, - смутилась она. - Входи, пожалуйста. Ты так вовремя. Не поверишь, но я буквально минуту назад думала, как хорошо было бы, составь мне кто-нибудь компанию за чаем. И пирог только что испекся. Надеюсь, ты не очень торопишься?
   -- Вовсе не тороплюсь, - сказал он, вешая пальто в прихожей. - Меня к вам привело крайне серьезно дело, такое в спешке не делается.
  
   Он прошел в гостиную и, пока Кэтрин Ланеган доставала вторую чашку и разрезала свежеиспеченный черничный пирог, с удовольствием оглядывался. Комната была обустроена в духе викторианской романтики - стиль взрослых женщин, не наигравшихся в детстве в принцесс. Там было много света, много дерева, много очаровательных безделушек, белый паркет, цветочные узоры, и пучки сушеной лаванды под потолком. Диван, на который он сел, оказался таким мягким и глубоким, что будто обнял его своими подушками. От всего веяло легкостью и наивностью, и в то же время теплом и уютом. Подобно девичьим грезам, это место исключало существование всего мрачного и недоброго. Алиер подумал, какие у Кэтрин Ланеган были причины создать себе такое убежище, и идиллическая цветочная комната тут же приобрела едва уловимый оттенок печали.
  
   Позвякивая посудой на подносе, в гостиную вошла хозяйка. Она разлила чай по фарфоровым чашкам с голубыми птицами, и опустилась в кресло напротив гостя. Кэтрин была в теплом платье и вязаных домашних сапожках, ее плечи укрывала длинная белая шаль. Алиер отметил про себя, какой она выглядела хрупкой. Глаза у нее были точно такие же, как у Хайди: почти неестественно огромные, пасмурные, трогательные.
  
   -- Как ваше здоровье, мисс Ланеган? - начал он издалека.
   -- Благодарю, не жалуюсь, - она добавила в чай каплю сливок и размешала. - Хотя, знаю, выгляжу я так, будто нахожусь на пороге могилы. Но это не так, уверяю тебя, я вполне прилично себя чувствую.
   -- Достаточно прилично, чтобы воспринять большую новость, испытать сильные эмоции, без... - он замялся.
   -- Без того, чтобы сойти с ума, ты хочешь сказать? - подсказала она.
   -- Без вреда для себя, скажем лучше так, - предложил свой вариант Алиер.
   -- Смотря что это за новость, - хмуро сказала Кэтрин. - Может, после нее мне можно будет слететь с катушек прямо в преисподнюю, и это не будет иметь никакого значения. Ни для кого.
   -- Уверяю вас, это не так, - улыбнулся он, хотя в голосе сквозила горечь. - Новость очень хорошая, возможно, слишком хорошая, чтобы не потерять от нее голову.
  
   Она выжидающе посмотрела на Алиера поверх позолоченного края чашки, и ему показалось, что само ноябрьское небо глядит на него с вопросом. Он повернул голову туда, где на беленой каминной полке стояло несколько рамок. В одной из них, самой большой, молодая женщина улыбалась со старой выцветшей фотографии, держа на руках закутанного в белое покрывало младенца.
  
   -- Это единственная фотография Адельхайды, - пояснила Кэтрин, проследив за взглядом Алиера. - Здесь ей всего две недели.
   -- Мы нашли ее, мисс Ланеган, - поняв, что более удачного момента ему не найти, сказал Алиер.
   -- Продолжай, пожалуйста, - после паузы сдавленно попросила она.
   -- Ее заметила моя сестра, оказывается, они учатся в одной школе, - последовал ее просьбе Алиер. - Талиссе показалось, что с этой девочкой что-то не так, и она привела ее ко мне. Потребовался месяц, прежде чем я разобрался, что за проклятие на ней, и кто она такая. Теперь этим занялся отец, так что скоро Адельхайда будет в полном порядке.
   -- Вы уверены, что это она? - медленно спросила Кэтрин.
   -- Абсолютно, - кивнул он.
   -- Где она была... все это время? - каждое слово давалось ей через силу.
   -- Ее удочерили хорошие люди, она выросла в любви, достатке и полной семье, - сказал он. - Так что у нее, пожалуй, было счастливое детство. Они живут в Илинге, но сейчас Хайди у нас.
   -- Илинг - это хорошо, там чудесные милые дома, - едва ли понимая сама себя, проговорила Кэтрин. - Хайди... так ее называют в этой семье? Хайди... Мне нравится, но я хотела называть ее Адель. Но мне нравится.
   -- Она все знает, я рассказал ей вашу историю, - продолжил Алиер, видя, что она топчется на месте. - И хотела бы с вами встретиться.
   -- О, я очень хочу ее увидеть! - воскликнула она. - Но мне нужно немного времени, чтобы... взять себя в руки. Я не хотела бы впервые показываться ей на глаза такой. Это произвело бы весьма жалкое первое впечатление. Ты ведь понимаешь?
   -- Разумеется. Позвоните нам, когда будете готовы. Мы будем ждать, - он обратил к ней взгляд, в котором сквозили и понимание, и поддержка, и ободрение. - Хайди тоже.
   -- Спасибо, Алиер, - тихо произнесла она.
  
   Он не стал долго задерживаться. Нужно было дать Кэтрин возможность прийти в себя после новости, услышать которую она ждала семнадцать лет. Поблагодарив ее за чай и похвалив пирог, он накинул бушлат и вышел; сквозь дверное оконце она увидела, как его темно-зеленый "Ягуар" скрылся за углом в конце улицы. Прислонившись к двери спиной, она долго-долго стояла так, не двигаясь, как будто даже не дыша. Потом, наконец, сползла по стене на пол и заплакала.
  
  
   III.
  
   Сэр Артур де Вилль Франклин произвел на Хайди неизгладимое впечатление. Никогда еще ей не доводилось видеть вблизи людей, от которых с такой силой исходила бы аура избранности, даром что он не делал и не говорил ничего особенного. Величавая осанка, пробирающий до костей взгляд, тонкий нос с горбинкой, и ни одного лишнего движения, ни одного лишнего слова. Он не был стар, но очень рано поседел, и его седины так и хотелось увенчать тяжелой золотой короной для полноты образа. Каждый раз, увидев его, Хайди словно окаменевала. Она задерживала дыхание и пыталась быть как можно более незаметной. Тем не менее, ей все время мерещилось, будто он пристально за нею наблюдает, даже когда он смотрел в другую сторону.
  
   Как-то раз субботним вечером в Шербери собрались гости: приехали несколько друзей сэра Артура. За ужином, за одним столом с именитыми магами, с самим Лордом Мастером и его семьей, кусок не лез Хайди в горло. Ей казалось, что все с любопытством разглядывали ее, наследницу нашумевшего черного мага, дочь дьявола, и она не могла предположить, что они думали. Особенно ее смущал взгляд миссис Ричардс, одной из знакомых сэра Артура: перед ней будто раскрылось все прошлое и будущее Хайди, и это видение ее потрясло. Девушка видела в серых глазах напротив бездну эмоций, но не могла понять, было ли то безграничное сочувствие, тяжкая печаль, горькое сожаление, или нечто совсем иное. Боясь нарваться на этот пронзительный взгляд, Хайди уткнулась в свою тарелку и передвигала по ней вилкой кусочки пищи, которую не могла заставить себя съесть.
  
  
  
   На следующий день, открыв дверь на стук, она увидела на пороге Алиера. На нем был белый свитер с высоким воротом и простое серое пальто, он явно собирался выйти на улицу.
  
   -- Как насчет того, чтобы прогуляться по парку с Тюдорами? - предложил он, прислонившись к косяку. - Погода, правда, так себе, но...
   -- Я готова, - мгновенно протянув руку, Хайди схватила со спинки кресла пальто и собралась было следовать за Алиером, который, однако, не двигался с места.
   -- Я бы, на твоем месте, сменил обувь, там довольно мокро, - улыбнулся он, кивнув на ее тапочки.
   -- Ах, да, - спохватилась Хайди, и порадовалась возможности отвернуться в поисках сапожек, чтобы он не увидел, как она покраснела.
  
   Вдоль парковых аллей безмолвно и печально возвышались окутанные туманом засыпающие дубы, каштаны и клены. Ветра почти не было, но с низко нависшего неба то и дело противно моросил холодный дождь. Тюдорам было все равно, летом ли резвиться на свежем воздухе или осенью, но людей хмурый пейзаж не мог не угнетать. Алиер и Хайди довольно долго брели, не произнося ни единого слова, молча наблюдая, как бегают между деревьями собаки. Они зашли уже довольно далеко, очертания особняка почти стерлись в тумане, когда Алиер, наконец, заговорил.
  
   -- Тебе придется еще на какое-то время остаться в Шербери. Отец говорит, что прогноз хороший, но сколько займет избавить тебя от этой пакости - мы не знаем.
   -- Есть в этом нечто мазохистское, но я не спешу избавиться от проклятия теперь, когда оно утратило свою смертельную опасность. Ведь тогда мне придется уехать отсюда, - сказала Хайди.
   -- Тогда ты будешь здорова, и свободна, - подчеркнул Алиер.
   -- Говорят, когда рабам давали свободу, они часто не знали, что с ней делать, - проговорила она. - Я буду скучать по Шербери. Пережив все то, что я пережила, узнав то, что я узнала, я буду чувствовать себя неприкаянной там, во внешнем мире. Слишком странная для обычных людей, недостаточно особая для магов.
   -- Ты зря считаешь, что тебя ничто не связывает с миром магов. Тебе теперь от нас никуда не деться. Здесь твоя семья, и помимо этого, многие захотят увидеть тебя, познакомиться с тобой.
   -- Некоторые это уже сделали вчера вечером, - Хайди поежилась. - Это было ужасно!
   -- Почему? - он посмотрел ей в лицо.
   -- Я чувствовала себя очень неловко, не знала, куда себя девать, - ответила она. - Они так смотрели на меня, будто мысленно разбирали на косточки. Особенно эта странная женщина, миссис Ричардс.
   -- Она не понравилась тебе? - нахмурился Алиер.
   -- Сама по себе она не произвела на меня никакого впечатления. Мне не понравилось то, как она меня поедала глазами.
   -- А что, если я скажу, что у нее была на это очень веская причина?
   -- Я отвечу, что это очевидно. И еще, что не прочь эту причину узнать, - сказала она. - Можешь рассказать мне о ней.
   -- Я уже рассказывал, Хайди, - мягко произнес он. - Имя этой женщины - Кэтрин Ланеган.
  
   Хайди застыла на месте, как вкопанная. Минута-другая ей понадобилась на то, чтобы осмыслить услышанное. Затем она тихо сказала то, что и ожидал услышать Алиер:
  
   -- Отвези меня к ней, пожалуйста.
  
  
   IV.
  
   -- У вас прелестный дом, мисс Ланеган.
   -- Спасибо, Хайди.
   -- Разве вам не грустно все время жить одной?
   -- С кем же еще мне жить?
   -- Вы могли бы завести собаку.
   -- У меня был спаниель. К сожалению, он умер. Я думала о том, чтобы взять другого. Возможно, я так и сделаю. Тебе нравятся спаниели?
   -- Да, очень.
   -- Еще чаю?
   -- Пожалуй. Спасибо большое.
  
   Кэтрин Ланеган и Хайди сидели на плетеных креслах на веранде коттеджа. Небо прояснилось и появилось солнце, но было довольно прохладно, так что обе они накинули на плечи мягкие пледы. Ветерок заносил на веранду желтые и красные листья, застревавшие между досками настила. Они пили горячий чай с черной смородиной и пытались разговаривать. У них не очень хорошо получалось, беседа выходила пустой, между фразами зияли длинные паузы. Обеим было нелегко свыкнуться с мыслью, что теперь они могут быть вместе. Первой решилась сделать реальный шаг Хайди. Ей было проще: она не тосковала все эти годы, и она не боялась быть отвергнутой из-за неосторожного высказывания.
  
   -- Я на него похожа? - спросила она, подняв голову.
   -- К счастью, ты больше похожа на меня, - ответила Кэтрин.
   -- Разве он был некрасив?
   -- Нет, вовсе нет. Мортимер был чертовски хорош собой, женщины восхищались его красотой и вкусом, даже мужчины отдавали должное его породе, - казалось, будто Кэтрин легко говорить об этом, но то было обманчивой иллюзией. - Просто это не тот человек, которого ты хочешь, чтобы люди вспоминали, глядя на тебя.
   -- Он был хоть немного такой, как Алиер?
   -- С чего им быть похожими, они не родственники, - с недоумением пожала плечами Кэтрин.
   -- Я не об этом. О красоте, вкусе, породе, как вы сказали. Если мой отец был таким, как Алиер, то я все могу понять: слепое повиновение, готовность пожертвовать собой, пренебрежение ко всем слухам и репутации. Доводы рассудка здесь бессильны.
   -- Значит, вот как на тебя действуют серьезные маги! - произнесла Кэтрин, хотя обе они понимали, что понятие "серьезные маги" в данном случае относилось к одному только Алиеру. - Да, я помню свои ранние впечатления от них. Они лишали меня дара речи. В том числе и Мортимер, он действительно был ошеломителен.
   -- Вы любили его? - тихо спросила Хайди.
   -- Готова была полюбить, но он не дал мне такой возможности, - вздохнула Кэтрин.
   -- Если бы можно было повернуть время вспять, вы бы все сделали иначе? Не вышли бы замуж за Мортимера, не разрушили бы таким образом свою жизнь?
   -- Есть вопросы, Хайди, которые лучше не задавать, ни другим, ни самой себе. Никто никогда не сможет повернуть время вспять. Нам остается только принимать последствия того, что свершилось, и не может быть изменено. Нет смысла размышлять о том, что изменили бы мы в своем прошлом, когда мы можем подумать о том, как изменить настоящее и будущее. Мне было очень тяжело все эти годы, и я хотела бы надеяться, что ты сможешь меня простить. Что мне не придется состариться и умереть в одиночестве.
   -- Я не могу вам врать, мисс Ланеган, и говорить, что с первой же секунды полюбила вас, как мать, - проговорила Хайди. - Но вам не за что просить у меня прощения. Вы ни в чем не виноваты, в этой истории мы обе - жертвы. Я хочу узнать вас лучше, хочу полюбить вас, и быть рядом, когда вы состаритесь. Вы правы, исправить ошибку нельзя, но мы можем постараться хотя бы чуть сгладить ее последствия. Я готова попробовать.
  
   Кэтрин не смогла вымолвить ни слова, но в ее прозрачных глазах Хайди прочитала сердечную благодарность, и внутри у нее разлилось тепло. Она вдруг почувствовала себя защищенной и обласканной. Она была готова в будущем держать руку стареющей матери, как сейчас мать взяла ее руку, чтобы помочь пройти через темное время. И пусть они столько лет провели в разлуке, Кэтрин Ланеган могла понять и поддержать ее в том, что стало важной частью ее жизни, и чего никогда не поняла бы миссис Манн: во всем, что касалось магов.
  
  
   V.
  
  
  
   Хайди лежала на кровати ногами к изголовью, волосы ее змеились по покрывалу. Она мечтала о долгой темной ночи, в которую в Шербери никого не осталось бы, кроме нее и Алиера. Они вдвоем заперлись бы от пустоты большого дома в его комнате, зажгли бы сотню свечей, и он позволил бы ей положить голову себе на колени. Он гладил бы ее шелковистые пряди, касался губами горячего бледного лба. Он рассказывал бы ей вещи, которые от остальных хранил в секрете, и они запечатывали бы тайны поцелуем. А когда ночь закончилась, он отвез бы ее в школу на своем "Ягуаре", и все стали бы шептаться: Хайди Манн и де Вилль Франклины.
  
   Кто-то сел на край кровати, и Хайди, вздрогнув, открыла глаза. Над ней возвышалась хитро улыбающаяся Алакина.
  
   -- Ты меня напугала, - с укором сказала Хайди.
   -- Прости! - извинилась та. - Не сердись, ведь я же твоя кузина! Ты рада?
   -- Очень рада, но в следующий раз стучись, пожалуйста, - попросила Хайди.
   -- Ладно, - кивнула Алакина. - Все собрались в гостиной и собираются пить вино, я пришла, чтобы предложить тебе к нам присоединиться.
   -- Кто это - все? - пожелала уточнить Хайди.
   -- Я, Талисса, Алиер, и Патрик приехал, - перечислила Алакина.
   -- Что ж, в таком случае, я согласна, - Хайди встала с кровати и заправила тусклые пряди за уши. - Пора мне своими глазами узреть пресловутого Патрика Лейчестера.
   -- Вот увидишь, он совершенно пленителен, - Алакина мечтательно закатила глаза. - Будем вместе по нему сохнуть.
  
   Хрипловато, потрескивая в тон поленьям в камине, звучал в сумрачной комнате патефон. Алиер полулежал на диване, лениво заплетая в косы бесконечные волосы Алакины, сидевшей на полу возле него. Патрик покуривал трубку, распространяя вокруг себя сухой туман с ароматом чернослива, и с задумчивым интересом разглядывал Хайди. Талисса, отойдя в сторону, перебирала виниловые пластинки, водила плечами в такт джазовому ритму, и не обращала на остальных внимания.
  
   -- Так вот, значит, какая ты, Адельхайда Адлер, - протянул Патрик, и медленно выдохнул облако табачного дыма.
   -- А какой я должна быть? - озадачилась Хайди.
   -- Видимо, он ожидал увидеть тебя этакой банши, высоченной, зловещей, холодной, и одним своим присутствием навевающей мысли о близкой смерти, - сыронизировал Алиер.
   -- Одна банши у нас уже есть, - усмехнулся Патрик.
  
   Все засмеялись, кроме Талиссы, к которой относилось это замечание, и Хайди заметила ее быстрый косой взгляд из-под ресниц.
  
   -- Что ты теперь собираешься делать? - продолжил расспрашивать Патрик.
   -- Снять проклятие для начала было бы неплохо, - ответила Хайди.
   -- Это понятно, ну а дальше? После того, как обнаружилось, что ты - одна из нас.
   -- Но я не одна из вас, - она мотнула головой. - Мне теперь уже никогда не стать одной из вас. Я не училась в ваших школах, ничего не знаю о магии, никаких талантов у меня нет.
   -- Один бог знает, какой ты оказалась бы талантливой, если б не потерялась, - заметил он. - Быть может, мы все сейчас смотрели бы на тебя снизу вверх. В конечном счете, такой отец, как Мортимер Адлер - это вам не пасхальный зайчик.
   -- Какая разница, кем был мой отец, он давно умер, я его никогда не видела, - хмуро ответила Хайди.
   -- Это само по себе неплохо, уж поверь нам на слово, - вставила Алакина.
   -- Но у тебя благородная кровь, Адельхайда, - добавил Алиер.
   -- Черная, - вздохнула она.
   -- Вовсе не обязательно, это не наследуется, - возразил Алиер. - Если ты никогда не замечала, что сеешь вокруг одни только беды и неприятности, то, скорее всего, особенность отца тебе не передалась. В любом случае, заниматься магией тебе уже поздно. Хотя мы могли бы научить тебя паре-тройке штучек, так, развлечения ради.
   -- Алиер и из Тюдоров сделает магов, если захочет, - ухмыльнулся Патрик. - Но я так и не услышал ответа на свой вопрос. Что теперь, Хайди?
   -- Я не знаю, - она потупилась. - Но я бы очень хотела, если не стать частью вашего мира, то хотя бы сохранить дружбу с людьми, что появились в моей жизни в связи со всем этим. Хотела бы иногда... их... видеть, - Хайди говорила, прежде всего, об Алиере, ей показалось, что Патрик это понял, и от этого она совсем стушевалась и смазала конец фразы.
  
   Она убедилась в правоте недавних слов Алакины: Патрик Лейчестер не мог не понравиться. В его манере обращения сквозило что-то обнадеживающее, воодушевляющее. С первой минуты казалось, что он - друг, который сам добился успеха, и не прочь поделиться им с окружающими. В его обществе невольно хотелось встрепенуться, улыбнуться, выкинуть какую-нибудь глупость, а потом пойти и покорить мир, как это сделал он. Одна только Талисса выглядела равнодушной к его порабощающему обаянию. Хайди подумала, что, не будь Алиера, она с первого взгляда без памяти влюбилась бы в Патрика, и, пожалуй, даже останься это чувство безответным, оно не разрывало бы ей сердце. Ничто, связанное с Патриком, не могло причинять боль, он был создан для вдохновения.
  
   В дверях возник напыщенный Армитедж с передвижным столиком, на котором позвякивали богемские бокалы и несколько покрытых пылью бутылок старого мерло. К вину подали крекеры, ветчину, кусочки чеддера с ананасом и огуречные канапе. Алиер и Патрик наполнили бокалы, и Хайди показалось, что, когда Талисса брала свой из рук Патрика, пальцы ее слегка дрогнули. Сама Хайди не имела привычки к вину, но ей безумно хотелось освободиться от оков, охватывавших ее в обществе любого из де Вилль Франклинов. Как могла она ожидать, что Алиер станет заплетать ей косы, как делал это с Алакиной, если при нем она только молчала и рассматривала пол? Он, пожалуй, даже не знал, какого цвета у нее глаза, и как звучит ее голос. Поэтому она с энтузиазмом принялась за мерло, и мало-помалу терпкий насыщенный вкус начал доставлять ей ни на что не похожее удовольствие.
  
   -- Хочешь, я открою тебе тайну семьи де Вилль Франклин? - Патрик наклонился к ней так низко, что она почувствовала его сладковато-сухой запах. - Дело в том, что они все пижоны, все до единого. Они проводят у своих портных больше времени, чем за занятиями магией.
   -- Как тебе не стыдно, - укоризненно сказал Алиер. - Весь лицей пытался пересчитать твои шейные платки, но все сбились со счету после пятнадцатого или семнадцатого.
   -- А моих девушек кто-нибудь считал? - спросил Патрик.
   -- Все сдались заблаговременно, - вставила Талисса. - Видимо, у тебя тоже есть любимое занятие, которому ты посвящаешь больше времени, чем магии.
   -- Магия - это работа, я ее не выбирал, - пожал плечами Патрик. - Девушки - это радость.
   -- Потребительское к ним отношение - это невоспитанность и недостаток класса, - пренебрежительно бросила Талисса.
   -- Почему потребительское? Я был искренне влюблен в каждую, и никогда не встречался с двумя одновременно, - оправдался Патрик.
   -- А с тремя? - спросила Алакина.
   -- К тому же, я делал их счастливыми, - Патрик обошел ее вопрос стороной. - Могу похвастаться тем, что ни одну из них не обидел. Я со всеми сохранил дружеские отношения, и ни одна не испытывает ко мне ненависти.
   -- Это ты так думаешь, - хмыкнула Талисса.
   -- Я вполне в этом уверен, Лисса, - возразил он.
   -- Я не верю, что можно влюбляться каждую неделю, - произнесла Алакина. - Вот я люблю тебя, Патрик, всю свою жизнь.
   -- Я тоже тебя люблю, ma cherie, это другое, - отозвался Патрик. - Любить и влюбляться - не суть одно и то же.
   -- Но как ты можешь любить одну, и тем временем продолжать влюбляться в других? - недоумевала Алакина.
   -- Не знаю, - Патрик выглядел растерянным. - Вероятно, от безысходности. Если любовь невозможно реализовать, приходится подпитывать себя влюбленностями.
   -- Я бы так не смогла, - осмелев, или - что вероятнее - опьянев, включилась в разговор Хайди. - Если я постоянно думаю об одном, все остальные вдруг кажутся мне такими неинтересными.
   -- О ком это ты постоянно думаешь? - ехидно полюбопытствовала Алакина.
   -- Мне и хочется отвлечься, - продолжала Хайди, - и никак.
   -- А ты выпей еще вина, - посоветовал Патрик, потянувшись за бутылкой. - Отвлечешься!
   -- Я вот пью, - Хайди посмотрела на кроваво-красную каплю, оставшуюся на дне ее опустевшего бокала, - а легче не становится.
   -- Значит, пей больше, - сделал вывод Патрик.
   -- Только осторожно, - предупредил Алиер. - Похоже, ты не привыкла к вину, у тебя может заболеть голова.
   -- Меня это не пугает, - отмахнулась Хайди, - после всего, что я перенесла. Мы с головой болью - закадычные подруги, а с душевными муками я не лажу. Налей мне еще, пожалуйста.
  
   Свечи догорали, воск стекал по ножкам тяжелых канделябров на резную дубовую столешницу. Беседа текла медленно и бессвязно, время приближалось к двум часам ночи. Зевая, Алакина поднялась на ноги и потянулась.
  
   -- Я, пожалуй, отправлюсь спать, - промурлыкала она.
   -- Это здравая мысль, - Талисса тоже встала, и вдвоем они вышли из гостиной.
  
   Вскоре их примеру последовал и Патрик. Алиер латунным колпачком тушил недотаявшие свечи. Хайди наблюдала за ним из-под полуопущенных век, не в силах поднять отяжелевшую голову. Когда в комнате воцарилась темнота, разбавляемая лишь слабым отсветом тлеющих в камине углей, Алиер повернулся к Хайди.
  
   -- Давай я провожу тебя до твоей комнаты, - предложил он.
   -- Не надо, я сама могу дойти, - предательски заплетающимся языком ответила она.
   -- Думаешь? Ты говоришь-то с трудом, - усомнился Алиер.
   -- Это потому, что я сонная. Не нужно меня никуда провожать, я прекрасно справлюсь сама. Ты можешь считать, что я беспомощная и глупая, но это все потому, что... Знаешь, что я тебе скажу? Это вообще не важно. Я отлично помню, где моя комната, и могу дойти сама куда угодно.
  
   Алиер с ухмылкой выслушал этот монолог и позволил ей самостоятельно подняться на ноги, что далось ей нелегко.
  
   -- Спокойной ночи, - насмешливо сказал он, когда она взялась за дверную ручку.
   -- И прекрати надо мной издеваться! - недовольно воскликнула она и хлопнула дверью, закрыв ее с другой стороны.
  
   В коридорах было тихо и мрачно. Лунный свет лился на холодные каменные плиты пола сквозь толстые стекла зарешеченных окон. Осторожно продвигаясь вперед, Хайди прошла через холл и поднялась по лестнице. Ее внимание привлек поворот, которого, как ей показалось, она раньше не видела. Сама не понимая, зачем, она свернула туда; там не было окон, и царила кромешная тьма. Вскоре Хайди уперлась в глухую стену. Прислонившись к ней лбом, несколько минут постояла, чувствуя, как земля вращается у нее под ногами. Затем развернулась и пошла в обратную сторону. Путь, ведший в ее спальню, уходил вправо по галерее, а тот, что вел в комнаты Алиера, - влево. Поразмышляв, Хайди повернула налево. Не отрывая ватных ног от пола, она брела во мраке, глядя вникуда, как вдруг наткнулась на кого-то и чуть не свалилась, но ее тут же уверенно подхватили чьи-то руки. Она испуганно подняла глаза, и сердце ее бешено заколотилось: то был Алиер.
  
   -- Ты заблудилась? - услышала она его приглушенный голос.
   -- Нет, - мотнула головой Хайди. - Я хотела увидеть твою комнату.
   -- Что ж, пойдем, я тебе ее покажу, - он обнял ее за талию, чтобы она не упала.
   -- Нет, спасибо, я пойду к себе, - она сделала попытку высвободиться из его рук.
   -- Успокойся, иди со мной, - мягко, но решительно он повлек ее к двери, на которую Хайди столько времени взирала с мучительным любопытством и вожделением.
  
   Она переступила заветный порог и осмотрелась. Все было как во сне, где можно сделать сотню шагов - и не сдвинуться с места, где происходят самые невероятные вещи, но почему-то кажутся нормальными. Всю стену занимала фреска, на которой был изображен сосновый лес в медовом свете заката. Дверь, в которую они вошли, казалось, уводила в этот лес, за пределы реального мира. Под высоким узким окном стоял массивный обитый железом сундук, запертый на тяжелый замок. В таком удобно было бы прятать трупы, уж нет ли внутри чьего-нибудь скелета, подумала Хайди, затуманенное сознание которой порождало безумные фантазии. На сундуке стоял бронзовый подсвечник и высилась стопка старых книг в потертых переплетах. Перед камином лежала, раскинув лапы, роскошная шкура барса. Хайди поплелась туда, намереваясь опуститься на шкуру, прижаться щекой к гладкой густой шерсти. Алиер разгадал ее намерение и не позволил ей этого сделать.
  
   -- Незачем спать на холодном полу, - сказал он, проводя ее через занавешенный богатой портьерой проем.
  
   Он усадил Хайди на кровать, которой достало бы на пятерых, и откинул край толстого покрывала. Затем легонько надавил на ее плечо, чтобы она легла, но она не подчинилась, а вместо этого подалась вперед, так что чуть не коснулась кончиком носа его лица.
  
   -- Я не хочу спать, - пробормотала она.
   -- Уверен, что хочешь, - сказал Алиер, и его дыхание скользнуло по ее виску, отчего Хайди вздрогнула.
   -- Ты будешь спать со мной? - жалобно спросила она.
   -- Нет, думаю, с этим ты все-таки справишься без меня, - ответил он.
   -- Почему? Потому что я тебе не нравлюсь? - она тихонько всхлипнула.
   -- Потому что у тебя хаос в голове, и ты не понимаешь, что говоришь и делаешь, - возразил он.
   -- Алиер, - прошептала Хайди, уткнувшись лбом в его шею.
   -- Что? - он аккуратно отстранил ее от себя.
   -- Я люблю тебя, но ты, кажется, знаешь об этом, - неожиданно для себя самой, созналась она. - Я говорю это не потому, что пьяна, а потому, что это правда.
   -- Ложись спать, Хайди, - ему все-таки удалось заставить ее положить голову на подушку. - Поговорим об этом завтра.
   -- Ладно, - тяжело вздохнула она, но стоило ей сомкнуть веки, как черная бездна закружила ее и унесла прочь, в небытие.
  
  
   VI.
  
   Дверь в дом была раскрыта, впуская липкий влажный воздух, насыщенный сладковатым ароматом мокрой листвы. Корзина на крыльце опрокинулась, и красные яблоки рассыпались по деревянному настилу. Кэтрин Ланеган стояла на ступенях и куталась в толстую шаль. Серость исчезла с ее лица, похоже было, будто ей впервые за семнадцать лет удалось заснуть и как следует выспаться. На восковом лице появился даже намек на прозрачный румянец, и она стала выглядеть совсем юной. Рядом стоял Алиер и барабанил пальцами по перилам.
  
   -- Ты уверен, что не хочешь остаться на ленч? - спросила Кэтрин.
   -- У меня еще дела в городе, - ответил Алиер.
   -- Что ж, спасибо, что находишь время держать меня в курсе событий, - сказала она.
   -- Всегда приятно уменьшить чью-то тревогу, мисс Ланеган, - улыбнулся он.
   -- Я все равно тревожусь за Хайди, хотя теперь уже по другой причине, - Кэтрин опустила взгляд. - Ты ведь, наверное, знаешь, что она влюблена в тебя.
   -- Знаю, - кивнул Алиер. - Она сама сказала мне вчера. Не то, чтобы я и раньше не догадывался. Но почему это вас беспокоит? Я понимаю, что у вас с серьезными магами связаны тяжелые воспоминания, однако, уверяю, между мной и Мортимером Адлером крайне мало общего.
   -- Дело не в этом, - вздохнула Кэтрин. - Мортимер был черным, ты - нет, это понятно. Я не боюсь, что Хайди была бы с тобой несчастна, я боюсь, что она будет несчастна без тебя. Она заслуживает всего самого лучшего, но, Алиер, я ведь отдаю себе отчет в том, что это невозможно.
   -- Почему, впрочем, вы так считаете? - он приподнял брови.
   -- Потому что ты - де Вилль Франклин, а она не соответствует, с какой стороны ни посмотри. Урожденная Адлер, выросла в семье людей, никак с магией не связанных...
   -- Мисс Ланеган, вы ведь знаете историю с Долорес Фэрли. Все ее знают. По-моему, она достаточно красноречиво говорит о том, что я не выбираю дорогих мне людей, исходя из того, соответствуют они моей фамилии или нет.
   -- И та история тоже не закончилась ничем хорошим, - хмуро проговорила Кэтрин. - Прости, я знаю, что тебе больно об этом вспоминать.
   -- Я никогда об этом не забываю, - мрачно отозвался он. - И сделаю все, чтобы не допустить повторения. Вы мне верите?
   -- Я стараюсь, - ответила она. - Мне бы хотелось поверить во что-нибудь хорошее.
  
  
   VII.
  
  
  
   Хайди поднялась из метро возле Букингемского дворца как раз во время смены караула. Она постояла немного у ограды, наблюдая за слаженными движениями гвардейцев в красных мундирах и черных коней, и слушая оркестр, торжественный грохот которого звучал странно в такой сонный серый день. Обычно поглядеть на смену караула собиралась густая толпа, но в тот раз народу было необычайно мало, и тот рассеялся, как туман, с концом церемонии. Сам дворец, даром что каменный, словно погрузился в глубокую дремоту.
  
   В Сент-Джеймсском парке тоже было почти пусто. Хайди долго стояла на холоде, наблюдая за покачивающимися на стылой воде опавшими листьями и продрогшими утками. Затем вышла на Мэлл, и через арку Адмиралтейства прошла на Трафальгарскую площадь. Там жизнь не угасала никогда, но черные машины и красные автобусы шумели как-то приглушенно, туристы на ступенях Национальной галереи будто старались говорить тише, и никто, кроме голубей, не приближался к фонтанам, от которых летели облачка ледяных брызг. Чтобы согреться, Хайди решила заглянуть в "Уотерстоунз" на минуту-другую, но, как обычно, книжные стеллажи долго не выпускали ее из своего коварного лабиринта, предлагая все новые и новые сокровища. Она пролистала несколько тяжелых томов об истории и архитектуре старых английских особняков и поместий, в одном из которых нашлась даже справка о Шербери. В серьезных книгах по философии и эзотерике она не поняла ни слова, зато детские рассказы об алхимиках и чернокнижниках так ее захватили, что она прочитала половину книги, не отходя от полки. На улицу она выбралась гораздо позже, чем намеревалась, и сумка ее при этом потяжелела на два готических романа и альбом для рисования.
  
   На Лестер-сквер Хайди вдруг вспомнила, что ничего еще не ела, но так как аппетита и не было, она удовольствовалась кофе и черничным маффином. Сидя на скамейке, она согревала руки горячим бумажным стаканчиком, и, медленно отламывая от кекса один маленький кусочек за другим, отправляла их в рот. Спускались голубые сумерки, на колени ей падали поздние кленовые листья. Разделавшись со своим скромным обедом, Хайди направилась в сторону Ковент-Гардена, куда дошла уже затемно. Загорелись теплым желтым светом фонари и витрины, уют сочился из окон и дверей домов из бурого кирпича. Хайди побродила по лавкам с занимательными безделушками: потрогала статуэтки из ивового дерева, понюхала огромные куски мыла с ароматами цветов и трав, померяла шляпки и береты, повертела в руках красивые блокноты, в которых так и хотелось написать что-нибудь очень личное и животрепещущее, чтобы прятать потом под подушкой. Почувствовав усталость, она зашла в чайную комнату, заказала чайник "Эрл Грея", и погрузилась в чтение одной из приобретенных книг. В романе и за окном сгущался вечер, предвещая близость ночи.
  
   Хайди намеренно тянула время, чтобы как можно дольше не возвращаться в Шербери. После того, как она повела себя накануне, ей не хватало духу показаться Алиеру на глаза. От одной мысли о том, что она ему наговорила, все внутри у нее противно сжималось, и она готова была остаться ночевать на улицах Лондона, лишь бы не представать перед Алиером и не отвечать за свои слова. Она достаточно хорошо успела его узнать, чтобы понимать: "поговорим об этом завтра" было не пустой фразой, он действительно намеревался с ней об этом говорить. Только вот она предпочла бы провалиться под землю. Проснувшись утром на кровати Алиера, на пуховых подушках в хрустких, будто свежий сугроб, наволочках, хранивших запах его волос, она какое-то время лежала неподвижно, прислушиваясь к тишине. Убедившись, что в комнате никого нет, она выскользнула из-под одеяла, еще раз огляделась на прощание, стараясь запомнить каждую деталь на случай, если ей никогда не придется больше переступить этот порог, и ушла, как привидение, беззвучно, незаметно. Тепло одевшись, Хайди сбежала из Шербери, пока никто ее не заметил, и старалась не возвращаться как можно дольше.
  
   Время было позднее, и угроза заночевать на Чаринг-Кросском вокзале из воображаемой стала реальной. Тогда Хайди поспешила расплатиться за чай и быстрым шагом пошла вниз по улице, торопясь успеть на последний поезд. Когда она сошла на ближайшей к Шербери станции, ей оставалось пройти еще около двух миль. Все магазины и заведения уже давно закрылись, на улицах не было никого, кроме кошек, гулявших сами по себе, но вскоре скрылись и те, так как начался дождь. Хайди пробиралась по пустынным тротуарам, вдоль слепых окон с задвинутыми ставнями. Добравшись до Шербери, она насквозь промокла и продрогла, так что первым делом поспешила стянуть с себя сырую одежду и встать под горячий душ. Потоки воды, от которой валил пар, приятно согревали кожу, Хайди блаженно закрыла глаза и позволила себе расслабиться, почти позабыв о том, чем изводилась целый день. Однако стоило ей выйти из ванной, в толстом халате и с пушистым белым полотенцем на голове, как она увидела Талиссу, устроившуюся в кресле перед камином в ее комнате.
  
   -- Где тебя черти носили? - мрачно и равнодушно спросила она.
   -- Разве тебе интересно? - пожала плечами Хайди.
   -- Мне абсолютно неинтересно, но, дорогая, некоторые за тебя волновались, - укоризненно проговорила Талисса. - Ты не можешь позволить себе просто исчезать на целый день, никому ничего не сказав, если не хочешь доставить массу неприятных минут людям, которые, предполагаю, тебе небезразличны.
   -- О ком ты? - растерянно взглянула на нее Хайди.
   -- Ладно, я не затем сюда пришла, чтобы проводить с тобой воспитательные беседы, - Талисса поднялась на ноги. - Зайди к Алиеру, если тебе не трудно. Он хотел тебя видеть.
  
   Талисса удалилась, а Хайди поспешила переодеться и выполнить ее просьбу. Второй раз за столь короткий срок она стояла перед заветной дверью, но рука у нее не поднималась, чтобы постучать. Она думала, Алиер должен был услышать биение ее сердца, так громко, почти больно колотилось оно о грудную клетку. Хайди не знала, сколько она простояла в коридоре, силясь собраться с духом, - три минуты или тридцать. Наконец она обессиленно подалась вперед и со стуком уткнулась в дверь лбом. Видимо, этот звук и заставил Алиера открыть дверь, так что Хайди едва успела удержаться на ногах.
  
   -- Ну наконец-то! - воскликнул он. - Заходи, пожалуйста. Знаешь, учитывая все последние события, пропадать вот так, без вести, все-таки плохая идея. Даже Армитедж распереживался, и первым делом явился сообщить мне, когда ты вернулась.
   -- Прости, я поняла, что поступила неправильно, - потупилась Хайди. - Но я чувствовала себя так глупо, единственное, чего мне хотелось - это исчезнуть.
   -- Глупо? Почему? - удивился он.
   -- Из-за всего, что я вчера наговорила, - она опустилась на шкуру и уставилась на пламя в камине.
   -- На самом деле, нет ничего глупого в том, чтобы сказать кому-то, что любишь, - он сел на кресло рядом с ней и положил руку на голову одного из дремавших Тюдоров.
   -- Ты, наверное, привык, что в тебя влюбляется каждая вторая, и полные чувств и страдания взгляды провожают тебя, куда бы ты ни пошел, - вздохнула она.
   -- Не совсем так. У меня есть громоотвод в виде Патрика, - он усмехнулся, и она тоже не сдержала улыбки. - Конечно, говоря правду, многие мечтают заполучить меня в качестве трофея. Сын Лорда Мастера - это ведь очень престижно, мною можно было бы хвастаться перед подругами. Думаешь, это то, чего я хочу? Быть чьим-то атрибутом роскоши?
   -- Извини, но я не верю, что в тебя не влюбляются на каждом шагу просто потому, что ты такой, какой есть. Наверняка многие сохли бы по тебе, и вовсе не зная твоего имени.
   -- Это очень приятно слышать, Хайди, - он тихо рассмеялся.
   -- Что ты теперь обо мне думаешь? - с беспокойством спросила она. - Наверняка ничего хорошего. Я такая нелепая, наивная и самонадеянная. И мне так стыдно.
   -- Я думаю, что ты искренняя и очаровательная. Что мне легко и приятно быть с тобой рядом, - ласково ответил он. - И я хочу предложить тебе завтра вечером поехать гулять в город. Как ты на это смотришь?
   -- Есть вещи, слишком ослепительные для того, чтобы на них смотреть, - отозвалась она, пряча лицо за волосами, потому что щеки ее полыхали ярче каминного огня.
  
  
   VIII.
  
   Они были живописной парой, будто сошедшей с рисунка на коробке печенья или английского чая. Прохожие оборачивались им вслед. Красивый молодой человек в костюме из джерси простого покроя и элегантном темно-синем полупальто с широким отложным воротником, с длинным зонтом-тростью в руке. Кукольная девушка в расклешенном платье, клетчатом жакете, плотных белых чулках и полусапожках на частой шнуровке. Они гуляли по улицам Лондона в синем свете наступающих сумерек, и согревали их своим смехом. Все, что накануне стыло в леденящей пустоте, - Сент-Джеймсский парк, и Лестер-сквер, и Ковент-Гарден, - теперь окрасилось в теплые золотистые тона и приобрело новую, свежую прелесть. Они кормили уток в пруду, катались на конной повозке, выбирали перчатки в кожгалантерее, ели конфеты из бумажного пакета, а когда настало время ужина, отправились прямиком в "Рулз".
  
   Переступив порог самого старого в Лондоне ресторана, они мгновенно перенеслись из суетного XXI века в спокойствие викторианской эпохи. Внутри было не просто уютно, а по-старинному покойно и тепло, будто во владении старого, богатого и образованного сквайра, любителя охоты: красный бархат, ковры, дерево, на стенах небольшие зеркала, рисунки, картины, карикатуры, охотничьи трофеи. Персонал встретил их услужливо и приветливо, без подобострастия и лишнего мельтешения, их чинно проводили к столу.
  
   -- Я никогда не смогу здесь ничего выбрать, - сказала Хайди, рассеянно листая меню. - Большинство названий ни о чем мне не говорят.
   -- Рано или поздно заговорят, такие вещи необычайно болтливы, - заверил ее Алиер. - Давай закажем шампанского. Только не переусердствуй, - он подмигнул ей.
   -- Теперь-то что, я уже выболтала все, что могла, - сокрушенно ответила Хайди. - Или ты боишься, что я стану признаваться в любви швейцару? Должна признать, он очень даже ничего!
   -- К швейцару я не ревную, но тебе может захотеться признаться в любви к шефу, после того, как ты попробуешь его шедевры. Ты любишь устрицы?
   -- Не знаю, - Хайди смутилась. - Думаешь, мне часто доводилось их есть?
   -- Вот сейчас и узнаем. Здесь лучшие в Лондоне устрицы. И шотландский лосось. И пудинги, разумеется, пудинги-то ты любишь?
   -- Люблю, - кивнула она. - Представляешь, я всегда ходила мимо этого ресторана, и голодными глазами вглядывалась внутрь, пытаясь рассмотреть, что там. Мне казалось, здесь сидят счастливые люди. И так хотелось быть одной из них!
   -- И как ощущения? - полюбопытствовал он, не отрываясь от меню.
   -- Магические, - она нарочно выбрала это слово, чтобы вызвать у него улыбку. - Ты ведь знал, что здесь бывал Чарльз Диккенс?
   -- Ты поклонница Диккенса? - спросил он с какой-то странной горечью в голосе.
   -- О да, еще какая, - подтвердила Хайди. - А что, ты считаешь это плохим выбором?
   -- Нет, вовсе нет, - Алиер закрыл меню, отложил его в сторону, и тут же сменил тему. - Моя мама любила "Рулз". Она каждый раз цитировала Грэма Грина: "Есть такие рестораны, что дают нам ощущение "как дома" даже больше, чем в гостях у лучшего друга". Нередко по субботам мы всей семьей ходили в театр, а перед этим ужинали здесь. Весь персонал знал нас по именам и мог перечислить наши предпочтения. Все засматривались на нас, образцовое семейство, предмет всеобщих восхищения и зависти. Статный красивый отец, элегантная утонченная мать, трое прехорошеньких, воспитанных детей, которые никогда не разбрасывали крошек и не роняли ни единой капли на свои по-взрослому стильные наряды. Я до сих пор вспоминаю с ностальгией, каким мы, должно быть, выглядели совершенством.
   -- Трое детей? - слух Хайди зацепился за это слово, показавшееся ошибочным.
   -- Мы с Талиссой и Вильгельм, наш старший брат, - с явной неохотой объяснил Алиер.
   -- Я не знала, что у вас есть брат. С ним что-то случилось?
   -- Случилось, - тяжело произнес Алиер, и глаза его потемнели. - Только я не хотел бы говорить об этом, если ты не возражаешь.
   -- Ладно. Не будем говорить об этом, - согласилась Хайди, и больше они не возвращались к этой теме.
  
   После ужина они вышли на улицу, притихшую в столь поздний час. Стало холодно, дыхание превращалось в облачка прозрачного серебристого пара. Хайди зябко поежилась, и Алиер, заметив это, обнял ее за талию и прижал к себе, чтобы хоть немного согреть. Бок о бок брели они по темным улицам, и, хотя Хайди засыпала на ходу, она хотела, чтобы этот вечер никогда не заканчивался, чтобы повторялся вновь и вновь, как морской прибой, целую вечность.
  
   Они остановились под фонарем на мосту Ватерлоо. Поодаль Биг Бен гулким басом провозглашал наступление полуночи. Огромный каменный зверь под названием Лондон был тих и спокоен, только темные воды Темзы дышали под сводами моста. Хайди в руках Алиера трясло мелкой дрожью не то от холода, не то от усталости, не то от волнения, а может быть, от всего этого вместе взятого. Ощущение реальности у нее притупилось, она была почти уверена, что вот-вот проснется в своей узкой кровати дома, в Илинге, на рассвете самого обыкновенного дня. Однако сон был необычайно детальным, потому что она чувствовала и аромат подмерзших водорослей со стороны реки, и ставшую уже привычной головную боль, и то, как пряди волос Алиера щекочут ее щеку.
  
   -- Поехали домой, - тихо проговорил он, почти касаясь губами ее виска. - Ты совсем замерзла и засыпаешь на ходу.
   -- Спать в такую ночь, как эта, когда каждая минута на вес золота - непозволительная для меня роскошь, - слабо отозвалась она.
   -- Не жадничай. У нас будет еще много таких ночей.
   -- Я не могу в это поверить, мне кажется, я сплю и вижу сон. И больше всего я боюсь, что, проснувшись, все забуду.
   -- Когда ты проснешься, я буду рядом и напомню тебе, - прошептал он, поднося лицо так близко, что у нее перехватило дыхание.
  
   Он целовал ее, его пальцы легли ей на затылок, кончик его холодного носа коснулся ее щеки. Теперь она ощущала, насколько он выше нее, какая теплая у него грудь, какой шершавый подбородок, какие жесткие волосы, и как пахнет сандалом, пачули и виноградом его шея. Сон не мог быть таким четким. То был не сон.
  
  
  
  
  
  
IV. ЗЕРКАЛО
  
   I.
  
   Талисса иногда бывала в комнате матери после того, как ее не стало. Сэр Артур запирал дверь, но девочка находила ключ и пробиралась в темную, пыльную комнату, где в шкафах все еще висели чехлы с роскошными платьями, а в щетке для волос так и осталось несколько длинных темных волосинок женщины, которой уже не было на свете. Талисса садилась за зеркальный столик, доставала из шкатулки костяной гребень с аметистами, и украшала им свою прическу. Кончиками пальцев она наносила за ушко каплю материнских духов, и ее окутывало нежное облако из благоухающих белых цветов магнолии, нероли, жасмина и роз. То был аромат изящный и женственный, возвышенный и чувственный одновременно, совсем не подходящий для юной девушки, еще ребенка. Ничуть не более, чем духи, подходило Талиссе шелковое платье в пол, которое она на себя надевала. Оно неуклюже сидело на ее не оформившейся фигуре, подол волочился по полу. Но Талиссе казалось, что в таком облачении она - вылитая мать, а ведь та была дивной красавицей.
  
   Она становилась перед высоким зеркалом в резной эбеновой раме, и подолгу смотрела на себя. Это зеркало сэр Артур приобрел для своей супруги на аукционе. Леди де Вилль Франклин давно положила на него глаз, и, хотя ее муж находил это плохой идеей, он ни в чем не мог ей отказать. Поговаривали, будто перед этим зеркалом был убит человек, и с тех пор оно оказалось одержимым духами. Дьявольское зеркало, называли его в Шербери. Оно сослужило Талиссе дурную службу.
  
   Талисса могла с точностью припомнить день, когда поняла, насколько она красива. Это осознание пришло к ней не постепенно, а внезапно, в одно мгновение. Она стояла перед дьявольским зеркалом, отыскивая в себе черты матери, и вдруг увидела, насколько прекрасно ее собственное отражение. В немом изумлении она не могла оторвать от себя глаз, и протянула руку, чтобы дотронуться до пленительного создания в зеркале. Однако пальцы ее ощутили лишь твердую и холодную поверхность стекла, хрупкую преграду между ней и ее идеальным воссозданием. Преграду, которую так легко разрушить, но невозможно перейти.
  
   В тот день бесследно исчезла беззаботная легкомысленная Талисса, на смену ей пришла та, что погрязла в вечном ненасытном стремлении к совершенству. Красота стала алтарем, на который она приносила одну жертву за другой. Идеалу нужно было соответствовать во всем, он не допускал ни единого промаха. Безупречностью должно отличаться все: манеры, речь, одежда, вкусы и предпочтения, успехи в учебе. Поставленных целей Талисса добивалась, и это доставляло ей ни с чем несравнимое удовольствие. Однако за минутой триумфа следовали часы, дни, недели, месяцы упорной работы над собой. Она никогда не теряла контроля, не позволяла себе расслабиться и побыть собой. Впрочем, она успела позабыть, кто она сама по себе, вне вечной погони за недостижимым совершенством. Это стремление забирало у нее все время и силы, оно стало ее сутью. Без него Талисса стала бы никем, не стоящим внимания пустым местом. Во всяком случае, так она сама считала.
  
   Патрик Лейчестер за совершенством не гонялся, оно само ходило за ним по пятам. Он был хорош собой, и не имел кокетливой привычки отрицать это, но как будто не придавал этому значения. Все, за что бы он ни взялся, удавалось ему без усилий, и с блестящими результатами. Он делал за два часа то, на что иным требовалось по два дня, и делал это лучше. Он обзавелся бы целой армией завистников и врагов, если бы только налаживать отношения с людьми ему не удавалось так же легко и просто, как все остальное. Все хотели с ним подружиться, потому что рядом с ним всем было хорошо. Только Талисса не попала под влияние его поистине магического очарования. Поначалу она сочла его мошенником и отказывалась верить, что человек из плоти и крови может настолько естественным образом оказываться непревзойденным абсолютно во всем. Одно время она была одержима идеей уличить его в обмане, в недостойных махинациях, раскрыть какой-нибудь его постыдный секрет. Ничего не обнаружив, она преисполнилась смешанного чувства досады, обиды и неприязни. То, для достижения чего она прилагала столько усилий, само шло к нему в руки, а он словно не обращал на это внимания. Она хотела ненавидеть Патрика, но здравый смысл заставлял ее молча восхищаться его способностями, и это доводило Талиссу до бешенства.
  
   Она предпочла бы как можно реже сталкиваться с Патриком, да вот только учились они в одном лицее. К тому же, как назло, он сдружился с Алиером и продолжил действовать ей на нервы за пределами школы, в ее собственном доме. О чем бы ни зашла речь, Патрик всегда сиял, и Талисса терялась в его сиянии. Он лучше всех учился, и выигрывал любой конкурс, в котором участвовал, нередко оставляя Талиссу второй. Он обгонял ее верхом, даже когда она рисковала сломать шею себе или коню. Он невольно перетягивал на себя внимание в любой компании и солировал в любой беседе. Подруги Талиссы, по очереди влюбляясь в Патрика, забывали восхищаться ею и подражать, вместо этого одна следом за другой брали на себя обязанность постоянно в ее присутствии слагать ему панегирики. Талиссе легко было надолго испортить настроение, всего лишь назвав имя Патрика Лейчестера.
  
   Как-то раз в лицее был объявлен конкурс работ на заданную тему. Победителю выпадала честь представлять Великобританию на международной встрече в Париже. Победа в этом конкурсе могла иметь большое значение в будущем, не говоря уже о том, какой это был бы повод для гордости. Талисса с удовлетворением заметила, что Патрик отказался от участия. У нее были все шансы выиграть, и она с утроенным усилием принялась за работу. На какое-то время все остальное перестало иметь для нее значение, она проводила целые дни в библиотеке, и ночи за письмом, забывая спать и есть. Наконец, работа была завершена, и все признали ее право на победу. Талисса превзошла сама себя. Никто не поверил бы, что юная особа ее лет могла бы написать нечто столь блестящее. Довольная собой, Талисса наконец-то легла в постель со спокойным сердцем, изнуренная, но окрыленная надеждой, и проспала двенадцать часов. Только для того, чтобы, проснувшись утром, обнаружить, что Патрик Лейчестер уже приготовил чемоданы, ведь в Париж решили отправить именно его.
  
   -- Но как?! - в негодовании воскликнула Талисса. - Ведь он даже не участвовал в конкурсе!
   -- Нет, но он провел необычное исследование для себя, и пришел поделиться результатами с преподавателем, у которого рот раскрылся от изумления, когда он увидел работу Патрика, - ответили ей. - И в Париже у всех точно так же рты пораскрываются. Патрик сделает наш лицей знаменитым, вот увидишь.
  
   И он это сделал. Он ошеломил всех своим выступлением и триумфально вернулся в Англию, еще более великолепный, чем когда-либо. В Шербери как раз отмечали день рождения Талиссы, когда он явился туда, по приглашению Алиера, с огромной коробкой французских сладостей в руке и золотым кубком подмышкой. Все тут же обступили его и принялись наперебой требовать подробнейшего отчета о поездке. Патрик покорился всеобщему желанию, и последовал долгий, детальный, увлекательный и искрометный рассказ о приключениях Лейчестера а Париже. Талисса не смогла долго это слушать, но никто даже не заметил, как она ушла.
  
  
   II.
  
   Двое кружились в безудержном жестоком танце с холодным оружием. Просторный зал отвечал эхом на частые звонкие удары рапир друг о друга. Талисса и молодой мужчина, оба ловкие, быстрые и гибкие, как дикие кошки, вели отчаянную борьбу. Она уверенно отражала его движения и яростно нападала, он защищался и не успевал атаковать. Взлохмаченная, бледная, с пылающим взглядом и крепко сжатыми губами, Талисса походила на вырвавшегося на волю беса. Мужчину это не пугало, напротив, он смеялся после каждого удара, который отправил бы его в могилу, не будь это тренировкой.
  
   -- Ты сегодня на высоте! - запыхавшись, произнес он, опуская рапиру.
   -- Я представляла Патрика Лейчестера на твоем месте, - объяснила Талисса, швыряя оружие на землю.
   -- Несчастный юноша! - усмехнулся он. - Ты превратила бы его в сетку.
   -- Несчастный? - она фыркнула. - Вот уж последнее определение, которое к нему подходит! Не знаю, занимается ли он фехтованием, но если да, то остается под вопросом, кто кого превратил бы в сетку. Этому подлецу все удается, ему даже не приходится прикладывать никаких усилий.
   -- Пришлось бы, если б напротив него со шпагой в руке стояла ты, - возразил мужчина.
  
   Молодой граф Орландо Неро обучал фехтованию детей сэра Артура де Вилль Франклина. Он всегда восторгался способностями Талиссы и считал, что в один прекрасный день она превзойдет в мастерстве своего учителя. Несмотря на разницу в возрасте, он был немного в нее влюблен, и Талисса догадывалась об этом. Его склонность льстила ей, и подталкивала к новым достижениям. Обожание в глазах графа Неро действовало на нее успокаивающе, а так как она не знала, занимался ли фехтованием Патрик Лейчестер, то всегда могла утешить себя мыслью, что уж в этом-то она наверняка его превосходила. И эта мысль побуждала ее любить фехтование еще больше и отдаваться ему самозабвенно.
  
  
   III.
  
   Она не могла вспомнить, кто именно из товарок вселил в ее голову глупое предположение, будто Патрик намеревался пригласить ее на бал в честь окончания года. С чего вдруг все взяли, что на самом деле она ему нравится, и он лишь ищет способ преодолеть возведенную вокруг нее ледяную стену. Она помнила, однако, как возмутили ее эти разговоры поначалу, и как у нее сводило живот, стоило кому-то их завести. Талисса разозлилась, Талисса разволновалась, Талисса снова потеряла сон и аппетит. Она ждала и ждала, никому не сознаваясь, но солнце вставало и заходило, очередной день оставался позади, а никакого приглашения она так и не получила.
  
   Выпрямившись и гордо держа высоко поднятую голову, Талисса вошла в зал, как королева. На ней было черное платье с необъятно широкой юбкой и шлейфом, волосы собраны в высокую прическу, лебединая шея не украшена ничем, кроме нежной белизны кожи и прикосновения легких цветочных духов. Она была в одиночестве, но сумела заставить всех поверить, будто это ее выбор. Любуясь ею с немым восхищением, никто бы не подумал, что внутри нее что-то задето и саднит. В глазах наблюдателя, попросту не нашлось бы человека, достойного вышагивать с ней рядом. На несколько мгновений ее красота вступила в абсолютную власть.
  
   Эти мгновения прошли, и, когда все очнулись от чар представшего великолепия, вечер продолжился. Талисса приблизилась к компании своих приятелей, но ей тут же стало дурно: первым, что она услышала, было ненавистное имя Патрика Лейчестера.
  
   -- Я слышала, он приехал с какой-то французской баронессой, - говорил кто-то. - Вот почему он не пригласил никого из лицея!
   -- Надо же, я думала, что он придет с Сиенной Кингсли, - был ответ.
   -- Нет, про Сиенну он сказал, что с него хватит. И я его понимаю. Как он вообще умудрился с ней связаться? Она же невыносима!
   -- У Патрика все превращаются в кротких овечек. Не удивлюсь, если с ним и Сиенна вела себя, как вменяемый человек. До поры до времени!
   -- Очевидно. Все же знают, что она помешана на Алиере де Вилль Франклине.
  
   Она напряглась, но никто так и не припомнил поверье о том, будто Патрик мог пригласить Талиссу. Хотя бы это унижение ее миновало.
  
   -- Кстати, скажу вам по секрету, именно он получит сегодня диплом и орден лучшего выпускника лицея!
   -- Я так и знала! - вступила в беседу ликующая Талисса. - Он это заслужил!
  
   На нее уставились пять пар расширенных от удивления глаз.
  
   -- Ты потрясающе выглядишь, и не сказать, что не здорова, - произнесла одна из девушек.
   -- Почему это я должна быть не здорова? - нахмурилась Талисса.
   -- Ты ведь ненавидишь Патрика, - напомнили ей.
   -- Тем более я рада, что лучшим выпускником будет объявлен Алиер! - кивнула Талисса.
   -- Я имела в виду не Алиера, а Патрика, - поправила та. - Его признали лучшим учеником, я слышала из очень надежного источника. Он лучше всех сдал все тесты, и теперь получит диплом и орден, сможет поступить в любой университет без конкурса, и его портрет повесят в парадном холле! Но это и понятно. Кто, если не он.
   -- Мой брат, например, - гневно воскликнула Талисса. - Он уступил Патрику всего на два балла по результатам тестов, зато, по крайней мере, всего добился честным путем!
   -- О чем это ты? Что ты хочешь сказать? - посыпались на нее вопросы.
   -- А то, что ваш обожаемый Патрик - подлый мошенник! Я слышала, как он говорил, что списывал во время тестов! И за это его хотят теперь наградить, за то, что он сумел обвести всех вокруг пальца? Здесь кому-нибудь знакомо такое понятие, как справедливость?
  
   Талисса действительно случайно подслушала, как Патрик поверял кому-то свой секрет, и ее переполнило негодование. Она не собиралась никому выбалтывать то, что услышала, считая себя выше этого. Однако теперь, когда ее любимого брата лишали почестей в пользу обманщика, у нее не нашлось сил промолчать. Она должна была разоблачить наглеца, должна была открыть всем глаза и восстановить равновесие! Но никто, казалось, даже не удивился. Все воззрились на нее с недоумением и непонятным осуждением, как будто Талисса вдруг во всеуслышание объявила, что это она сама всех водила за нос.
  
   -- И как, легче стало? - раздался горько-насмешливый голос у нее за плечом. - Такой груз с совести сняла, отчаянный борец за правду и справедливость!
  
   Прислонившись к колонне, Патрик смотрел на Талиссу с досадой и сожалением в глазах. С ним не было ни французской баронессы, ни Сиенны Кингсли, но сердце Талиссы при его виде треснуло и рассыпалось на множество мелких, острых осколков, которые ранили все внутри нее. Ведь это он врал и вел себя недостойно, все он, почему же она почувствовала себя ничтожеством в тот момент? Не выдержав, Талисса выбежала из зала. Она бегом поднималась по широкой мраморной лестнице, путаясь в черных складках своей огромной юбки, шлейф черным облаком волочился за ней, а по щекам текли черные слезы.
  
  
  
  
   Он нашел ее много позже, хотя она предпочла бы, чтобы он этого не делал. Талисса сидела на рояле, поджав под себя ноги, платье клубилось вокруг нее, как ночь. Патрик вошел в темную комнату и увидел ее силуэт в лунном свете. С распущенными волосами, стелившимися по шелку и лакированной поверхности рояля, она была похожа на сирену. Ему стало жаль ее, такую красивую и такую грустную.
  
   -- Не знаю, станет ли тебе от этого легче или тяжелее, но я не списывал тесты, - произнес он, осторожно приближаясь к ней. - Я так сказал всем, каждому в отдельности, будто бы по секрету. Но на самом деле я этого не делал.
   -- Зачем говорить такую глупую ложь? - не поняла Талисса.
   -- Ты права, это было глупо, - пожал плечами Патрик. - Но мне не хотелось, чтобы меня считали занудой, книжным червем, который только и знает, что учиться. Хотелось казаться этаким лихачом и ловкачом, который оставил учителей с носом. Легко и весело.
   -- Что ж... В таком случае, поздравляю тебя с заслуженной наградой, - она кивнула на золотой орден с белой лентой, украшавший теперь лацкан его блейзера.
   -- Спасибо. Твоя тяга к правосудию чуть не лишила меня этого.
   -- Мне жаль, - она опустила голову. - Я не хотела. Просто я не сдержалась, ведь я думала, что ты всех обманывал, а никто этого не видел, и я... не сдержалась. Попробуй меня понять!
   -- Есть такие вещи, Лисса, которые никогда не произойдут. Королева Виктория не войдет в эту дверь. Сиенна Кингсли не попадет в рай. Мы с тобой не поймем друг друга.
   -- Да, должно быть... ты прав, - она старательно отводила взгляд.
   -- Но нам придется заключить пакт о ненападении, если мы собираемся все вместе ехать в Италию этим летом. Каждый из нас возлагает большие надежды на это путешествие, и я не вижу смысла портить нечто столь прекрасное. Давай будем вести себя, как друзья. Идет? - он протянул ей руку.
  
   Талисса долго думала. Не потому, что не хотела пойти ему навстречу, а потому, что у нее дрожали руки. Наконец, она глубоко вздохнула, и вложила свои тонкие холодные пальчики в его уверенную теплую ладонь. С того дня они старались вести себя друг с другом дипломатично. Как и все остальное, Патрику это давалось легко. Талиссе - сложнее.
  
  
   IV.
  
   Хайди была влюблена не только в Алиера, но и в Шербери. Особняк хранил множество удивительных секретов, которые ей нравилось раскрывать. Там находились необычные картины, необитаемые комнаты с накрытой белыми саванами мебелью, заросшие плющом оконца, из которых открывался захватывающий вид на парк. Каждый раз, обнаружив нечто новое, Хайди лишь диву давалась, сколько всего неожиданного может скрываться в стенах одного большого дома. Однако главную тайну Шербери ей еще предстояло раскрыть.
  
   Бродя по особняку в поисках неизведанного и загадочного, она вновь свернула в коридор без окон, заканчивавшийся глухой стеной. Однажды она уже была там - в ту ночь, когда призналась Алиеру в своих чувствах. Тогда ей ничего не удалось разглядеть в кромешной тьме, но теперь, в приглушенном свете ламп, доносившемся из галереи, она увидела потертый ковер, деревянную обивку стен, несколько небольших мрачных картин, и узкую, крепкую дверь. Подталкиваемая любопытством, Хайди приблизилась к двери и попыталась ее открыть, но, как она и ожидала, та была заперта. Возможно, тем все и завершилось бы, успей Хайди уйти, она вскоре забыла бы о таинственном ходе. Но в тот момент поблизости раздались шаги, и она поспешила спрятаться в темную нишу в стене, и стала осторожно наблюдать из-за выступа.
  
   В коридоре появился Армитедж с подносом, на котором стояло накрытое блестящей серебряной крышкой блюдо и графин с вином. Ловко поддерживая поднос одной левой рукой, правой дворецкий пошарил под толстой картинной рамой, извлек оттуда ключ, отворил дверь, и тут же скрылся за ней. Не выходя из своего укрытия, Хайди опустилась на пол, сжалась в комочек и принялась ждать.
  
   Прошло совсем немного времени, прежде чем Армитедж снова появился, на этот раз с подносом, уставленным пустыми тарелками. Спрятав ключ туда, откуда взял его, мужчина удалился. Стоило его шагам стихнуть вдалеке, как Хайди вынырнула из ниши. Она понимала, что ей не следовало делать того, что она задумала, но притягательность загадок Шербери оказалась непреодолима. С отчаянно колотящимся сердцем, дрожащей рукой, она достала из-под рамы ключ и вставила его в замочную скважину. Ключ повернулся легко, дверь отворилась без скрипа - очевидно, ею часто пользовались.
  
  
  
  
   За дверью вниз уходила узкая винтовая лестница с крутыми высокими ступенями. Спускаться по такой и при дневном свете было бы небезопасно, а когда Хайди прикрыла за собой дверь, ее поглотил непроглядный мрак. Она стала продвигаться вперед очень медленно, тщательно ощупывая каждую ступеньку. Там, внизу, она ожидала увидеть винный погреб, полный стеллажей с запыленными бутылками, или полки со съестными припасами. Лестница уходила все глубже и глубже под землю, и она забеспокоилась. Едва ли кладовая могла располагаться так неудобно, вина и снедь явно хранили в каком-нибудь более доступном месте. Хайди начал овладевать страх, она хотела уже сдаться и повернуть назад, как вдруг поняла, что не только находит ступени наощупь, но и видит их очертания. Откуда-то снизу проникал слабый свет.
  
   Вскоре она добралась до места, где ступеньки резко сворачивали за угол, и именно из-за этого поворота лился золотистый свет. Сделав еще несколько шагов, она вышла на освещенную площадку, и остолбенела.
  
   В низком сводчатом подвале ярко полыхал большой камин. Плиты пола укрывал пунцовый ковер, вдоль стен стояли книжные шкафы, в углу, на заваленном бумагами поцарапанном письменном столе, горели свечи. Посреди помещения, на алом диване с бархатными подушками, вальяжно развалился человек и поглощал горячий ужин с вином. Видя его со спины, Хайди могла рассмотреть только распущенные, лохматые длинные черные волосы, и широкие плечи под чем-то атласным. Подойти к человеку она не могла: не столько оттого, что обомлела, сколько потому, что ее от всего остального отделяла решетка с толстыми прутьями, запертая на висячий замок.
  
   -- Наконец-то ты нашла меня, - глубоким голосом, прозвучавшим зловеще под сводами подвала, произнес незнакомец, не поворачивая головы. - Мне было любопытно, когда же это произойдет.
   -- Сомневаюсь, что кто-нибудь хотел, чтобы я вас нашла, - неуверенно проговорила Хайди. - Вы как следует спрятались. Но, раз уж я тут, то не могу отказать себе в удовольствии спросить, кто вы, и откуда меня знаете. Если знаете, конечно.
   -- О, ну кто же нынче не знает Адельхайду Адлер? - мрачно усмехнулся он.
  
   Незнакомец поднялся во всю высоту своего роста. Головой он почти касался каменного свода. Когда он обернулся, Хайди с трудом сдержала вскрик, ей пришлось зажать себе рот ладонью. На нее исподлобья смотрели так хорошо знакомые, так горячо любимые черные глаза, и лицо поражало сходством, только несло на себе устрашающий отпечаток чего-то демонического. Он приблизился к решетке, положил руки на перекладину, и уткнулся лбом в прутья, наблюдая за Хайди, словно дикий зверь из клетки: запертый, но все равно готовящийся к смертельному прыжку.
  
   -- Мне все о тебе рассказали, - уголок его губ приподнялся в кривой улыбке. - А ты обо мне что-нибудь слышала? Говорят ли обо мне там, наверху, или делают вид, будто меня не существует?
   -- Ни то, ни другое, - удовлетворила его интерес Хайди. - Я слышала только твое имя, Вильгельм. Больше ничего.
   -- А ты хотела бы знать все? - хитро прищурился он.
   -- Полагаю, если Алиер ничего мне не рассказал, у него были на то причины.
   -- Думаешь, Алиер непогрешим? - Вильгельм отошел от решетки, плеснул вина в бокал и стал бродить по своей камере. - Думаешь, каждому его слову можно доверять? Но если так, к чему столько тайн, зачем он так многое замалчивает?
   -- Затем, что меня эти вещи не касаются, вероятно, - предположила Хайди.
   -- Как это благородно! - он поднял бокал и пригубил вино. - Ну, мне-то благородство чуждо, иначе что бы я делал в этом гнилом подземелье. Мне скрывать нечего. Хочешь, я все тебе расскажу?
   -- Если честно, не очень, - пробубнила она. - По-моему, я не готова знать.
   -- Ладно, дело твое, - он пожал плечами и поставил бокал на каминную полку. - Послушай, можешь ты обещать мне одну вещь?
   -- Я предпочла бы не давать тебе никаких обещаний, ты уж прости, - она мотнула головой.
   -- Хорошо, можешь не обещать, но я все равно попрошу. Приходи ко мне иногда, пожалуйста. Просто поговорить со мной. Я постараюсь не болтать лишнего, если это важно, но мне бывает жутко одиноко. Ко мне заходят Армитедж, отец, изредка Талисса, ко мне даже пускают моего друга, графа Неро. Но ты была бы для меня глотком свежего воздуха, а это, черт подери, то, чего мне больше всего не хватает. Я бы душу дьяволу продал за три вдоха свежего, прохладного ночного воздуха!
  
  
   V.
  
   Она пыталась противостоять искушению, но Вильгельм снился ей по ночам. Она хотела рассказать обо всем Алиеру, но не отважилась. Вместо этого, она спускалась в подвал раз за разом. Ее тянуло туда магической силой, с которой она не могла совладать. Вильгельм вел себя вовсе не так, как она ожидала, не так, как обещала его внешность. Он оставался сдержан, спокоен, и, казалось, полностью примирился со своей участью. Сквозь прутья решетки он просовывал ей подушку, она кидала ее на пол и устраивалась поудобнее. Они пили вино из одного бокала, или чай из одной чашки, и вели долгие беседы. Алиер иногда замыкался в себе, и тогда Хайди, даже обнимая его, чувствовала, что между ними легла пропасть, мост через которую разрушен. Вильгельм не делал этого никогда.
  
   -- Почему у всех магов длинные волосы? - спросила Хайди, наматывая свою тусклую прядь на палец. - Это такая мода?
   -- Нет, волосы увеличивают магическую силу, - объяснил Вильгельм.
   -- Тогда ты должен быть сильнее своего отца, ведь у него хвост всего лишь до лопаток, а у тебя - аж до пояса, - заметила она.
   -- Для того, чтобы силу поддерживать или увеличивать, ее надо сначала приобрести. Моя в этом подвале пришла в полную негодность.
   -- То есть, ты ничего не можешь?
   -- Кое-что могу, но волосы тут не при чем. И ногти тоже, - он взглянул на свои руки. - Кстати, пора их обрезать.
   -- А как определить, черный маг или нет? - полюбопытствовала Хайди.
   -- А как определить, преступник человек, или нет? - перестроил ее фразу Вильгельм, доставая из ящика золотые ножнички в виде птицы с сапфировым глазом.
   -- Он должен совершить преступление, - ответила она.
   -- И это преступление должны еще доказать, - добавил он.
   -- Но если обычный маг совершит преступление, сделает ли это его черным? - не унималась Хайди.
   -- Если обычный человек совершит преступление, сделает ли это его маньяком? - опять перефразировал он.
   -- Нет, - мотнула головой она.
   -- Нет. Но его все равно осудят и накажут. Если будут доказательства, разумеется.
   -- То есть, ты хочешь сказать, что черная кровь - это что-то вроде психопатии?
   -- Пожалуй, - кивнул Вильгельм. - Этакая специфическая магическая психопатия. Ее практически невозможно контролировать. Черный маг может даже не осознавать, какое зло он творит.
   -- А ты когда-нибудь знал хоть одного черного? - поинтересовалась она.
   -- Знал, - отрывисто бросил он, старательно собирая обрезки ногтей и швыряя их в огонь.
   -- Это чтобы кто-то ненароком не проводил ритуалы с твоими ногтями? - уточнила Хайди.
   -- Это чтобы не было мусора, - буркнул Вильгельм. - И чтобы ритуалы не проводили, тоже, - добавил он, смягчившись.
  
  
   VI.
  
   Луна освещала погруженные в безмолвие сад и парк, где-то вдали кричала сова. Листьев на деревьях почти не осталось, теперь они покрывали собой дорожки и заполняли пересохший бассейн фонтана. Сильно похолодало, к утру обещали заморозки. Вильгельм и Хайди прогуливались по вечнозеленому лабиринту итальянского сада, выдыхая облачка пара и потирая замерзающие руки.
  
   Странное наваждение заставило ее выпустить его на волю. Она не могла этого понять, нечто необъяснимое завладело ее разумом. Словно во сне, пробралась она в подсобную каморку и нашла там связку ключей, один из которых подходил к камере Вильгельма. Шербери спал, и никто не видел, как они вдвоем бродили меж самшитовых кустов, вдоль пруда, по аллее. Хайди куталась в пальто, прижимая к себе поднятый ворот. Вильгельм, казалось, пьянел от свежего воздуха. Он вдыхал его глубоко и медленно, будто наркотические пары, и ступал нетвердо.
  
   -- Мне никогда раньше не хотелось смотреть на звезды, а теперь я не могу оторвать от них глаз, - произнес он, запрокидывая голову. - Удивительно, как начинаешь скучать по вещам, на которые обычно даже не обращаешь внимания, если долгое время их не видишь.
   -- И луна такая яркая, - отозвалась Хайди, тоже поднимая глаза к небу. - Она светит прямо в окно моей спальни. Вон то, на втором этаже...
   -- Третье слева, я знаю, - подхватил Вильгельм.
   -- Откуда? - удивилась она.
   -- Ведь это и мой дом тоже, - улыбнулся он. - И если бы не случилось то, что случилось...
   -- А что произошло? - то был первый вопрос, который Хайди задала о прошлом Вильгельма и о причине его заключения.
   -- Тебе знакомо имя Долорес Фэрли? - спросил он.
   -- Нет. Я его никогда не слышала, - ответила Хайди.
   -- В таком случае, тебе лучше спросить об этом у Алиера. А сейчас нам лучше вернуться, пока никто не обнаружил, что меня нет на месте.
  
   Они развернулись и неспешно пошли к дому. Вильгельм не предпринял никакой попытки сбежать, казалось, у него даже мысли такой не было. Это успокоило Хайди, и все же вскоре она явилась к нему, пылая от негодования.
  
   -- Как это подло с твоей стороны! - воскликнула она, бросаясь на решетку, будто это она была диким зверем взаперти.
   -- Что? Есть пирог без тебя? - он махнул блюдцем с куском яблочного пирога, которым как раз лакомился в момент ее прихода.
   -- Использовать свои магические штучки, чтобы я выпустила тебя! - гневно пояснила Хайди.
   -- Ах да, да. Хороших людей, сердце мое, на цепь не сажают, ты должна была понимать, что если я здесь - значит, я подонок. И все же я вернулся, ведь правда?
   -- Еще не хватало, чтобы ты не вернулся! - она продолжала злиться. - Ты хоть понимаешь, как меня подставил?
   -- Милая глупышка, - с ласковой улыбкой приблизился к ней Вильгельм. - Прости, что заставил тебя поступить так опрометчиво. И за то, что ты не сможешь устоять, и сделаешь это снова.
   -- Ни за что! - решительно отмела эту идею Хайди.
   -- Сделаешь, - вкрадчиво проговорил он, заглядывая ей в лицо, отчего она почувствовала себя кроликом перед удавом.
  
   И она сделала это снова, и снова. Это стало мукой, которую она не могла прекратить. Непостижимая сила волоком тащила ее к Вильгельму. По ночам, когда они гуляли бок о бок по темным аллеям, ей было так хорошо рядом с ним, как не всегда бывало даже с Алиером. Просыпаясь по утрам, она ненавидела себя за это. Рассеивался туман, отпускало наваждение, и Хайди понимала, что погружается в безумие, что творит вещи, которые важно было срочно прекратить. Но у нее не хватало решимости открыться Алиеру. Она боялась, что он не простит, а он и без того был достаточно далек и холоден.
  
   К счастью, Вильгельм каждый раз безропотно возвращался в свое подземелье, и Хайди оставалось надеяться, что так будет всегда. Однако надежды - зыбкая субстанция, и они предали ее. Однажды ночью Вильгельм вдруг остановился посреди аллеи, повернулся к Хайди, и взял ее лицо в свои ледяные ладони. Она не пошевелилась, не отвернулась, не моргнула, даже не вздохнула. Без слов, он наклонился и прижался к ее губам долгим крепким поцелуем. С каждой секундой, что длился поцелуй, голова у нее кружилась все сильнее, а в глазах становилось все темнее, пока она, наконец, окончательно не перестала чувствовать землю под ногами, и наступил мрак. Хайди провалилась в небытие.
  
  
   VII.
  
   Когда она очнулась, ей показалось, что она плывет по воздуху где-то на просторах Вселенной. Было темно, вокруг сияли звезды, и ее тело безвольно покачивалось в вакууме. Потом сознание стало проясняться, и она поняла, что кто-то несет ее на руках. С трудом подняв свинцовые веки и повернув потяжелевшую голову, она увидела Алиера, быстрым шагом направлявшегося к дому. Он выглядел взволнованным и раздосадованным.
  
   Алиер пронес Хайди по холлу, лестнице и галерее, ногой распахнул дверь в свою комнату, и втащил туда свою ношу. Бросив ее на кровать, он принялся лихорадочно расхаживать из стороны в сторону. Хайди тяжело поднялась и села, потирая глаза.
  
   -- Что произошло? - почти агрессивно накинулся на нее Алиер, заметив, что она опомнилась от обморока. - Что, дьявол тебя забери, произошло?
   -- Вильгельм... он целовал меня, и я потеряла сознание, - растерянно прошептала она.
   -- Прекрасно, вы еще и целовались, - Алиер с силой ударил кулаком по спинке кровати. - Какого черта ты его выпустила, какого черта ты вообще делала в этом подвале?
   -- Я гуляла по дому, и случайно наткнулась на эту лестницу, - жалобно лепетала Хайди. - Я думала, там, внизу, погреб или кладовка, мне стало любопытно посмотреть. А там оказался твой брат, и он стал разговаривать со мной. Я не хотела его слушать. Он предлагал рассказать мне все твои секреты, но я отказалась, честное слово.
   -- Мои секреты! - злобно ухмыльнулся Алиер. - Вот что ты хотела знать?
   -- Я же говорю, я отказалась слушать, - оправдывалась она. - Тогда он пообещал не говорить ничего такого, чего мне не хотелось бы знать, и попросил просто приходить к нему иногда. Он сказал, что ему там было очень одиноко.
   -- О, Хайди! - в отчаянии воскликнул Алиер, хватаясь за голову.
   -- А потом он что-то сделал со мной, и я его выпустила, - она пристыженно опустила голову. - Я знала, что не должна была, но почему-то выпустила. Однако он даже не попытался сбежать, он покорно вернулся к себе в камеру. Поэтому я думала, что ничего страшного не случилось...
   -- То есть, это был не первый раз? - изумился он. - Ты и раньше его выпускала?
   -- Да, и он всегда возвращался, - кивнула Хайди. - Я должна была тебе сказать, но не могла. Алиер, ты иногда смотришь на меня так холодно и отстраненно, что я понимаю, что совсем не нужна тебе. Если бы я рассказала тебе о Вильгельме, ты бы разозлился, и тогда я уже никогда не нашла бы обратный путь к тебе.
   -- Конечно, лучше было подождать, пока он сбежит, - саркастически произнес он. - Теперь я совсем не сержусь, и, вероятно, должен тебя похвалить?
   -- Так он все-таки сбежал? - тяжко вздохнула Хайди.
   -- И мы будем искать его всю ночь, пока он не успел далеко уйти, - сурово сказал Алиер. - А ты не выходи из этой комнаты, пока я не вернусь. Слышишь ты меня? Понимаешь?
   -- Хорошо, Алиер. Я буду здесь, - еле слышно ответила она.
  
   Как только дверь за ним захлопнулась, Хайди свернулась клубочком на вышитом покрывале и горько заплакала. Она боялась, что Алиер никогда ее не простит, и этот страх заставлял ее задыхаться. Она и не знала, что плакать можно так долго, что слез бывает так много. Стоило ей ненадолго успокоиться и глотнуть воздуха, как новые рыдания подступали к горлу, и Хайди думала, что умрет. Часы пробили два раза, стояла глубокая ночь.
  
  
   VIII.
  
   Часы пробили четыре раза, к горизонту стал медленно подползать рассвет, но тьма за окном царила непроглядная. В камине дотлевали головни, в комнате стало мрачно. Хайди слезла с кровати, подошла к письменному столу и зажгла настольную лампу. Откуда ни возьмись, у ее ног появились Тюдоры, вяло виляя хвостами. Хайди погладила их пятнистые головы, и устало опустилась на стул с высокой спинкой.
  
   На столе лежали несколько книг. Судя по их состоянию, Алиер нередко к ним обращался. Хайди взяла в руки верхний том и провела пальцами по тисненым на коже узорам, по металлическому замочку и неровному срезу. Открыв книгу, быстро пролистала ее, вдыхая сладковатый аромат осени и пыли, исходивший от старой бумаги. Какая-то карточка, заложенная между страниц, выскользнула и с тихим звуком упала на пол. Один из Тюдоров с любопытством поводил по ней носом, пока Хайди не нагнулась, чтобы поднять ее.
  
   То была фотография с фигурно обрезанными краями, выцветшая и потрепанная. Было очевидно, что ее часто держали в руках. С фотографии печально смотрела большими светло-карими глазами юная девушка. У нее было светлое, гладкое, словно фарфоровое лицо, и пышные рыжие кудри. Длинные, но редкие ресницы придавали взгляду невинности и грусти одновременно. Девушка казалась созданием из кельтской сказки, видением, возникшим летней ночью в благоухающем смолой и фиалками лесу. Что-то было в ней неземное, и оттого непостижимое.
  
   Хайди перевернула карточку и вздрогнула. На обороте размашистым почерком были обозначены дата и имя. Снимок датировался тремя годами ранее. Девушку на нем звали Долорес Фэрли.
  
   Словно завороженная, изучала Хайди каждую черточку необычного лица. Затем взяла чистый лист бумаги, карандаш, и стала рисовать. Аккуратный овал фарфорового лица, маленький прямой нос, четко очерченные нежные губы, широко распахнутые ангельские глаза, густые длинные локоны. Погрузившись в процесс рисования, она не услышала, как вошел Алиер. Он молча приблизился к столу, и зловещей тенью навис над Хайди. Тогда она, наконец, подняла голову и увидела его. Алиер был мрачнее тучи. Протянув руку, он взял рисунок и долго на него смотрел, не произнося ни слова. Хайди показалось, что он испытывал боль, глядя на изображение, и что эта боль отдаляла его от нее бесконечно. И все же она не ожидала того, что сделал Алиер в следующий момент. Безжалостно смяв портрет, он кинул его в камин. Лист ненадолго вспыхнул, осветил комнату отблеском неверного пламени, и превратился в пепел.
  
   -- Иди спать, - глухо проговорил он, отворачиваясь.
   -- Вильгельма нашли? - осмелилась спросить Хайди.
  
   Алиер угрюмо покачал головой и скрылся за дверью в ванную. Хайди ничего не оставалось, кроме как послушаться его и уйти.
  
  
   IX.
  
   Об исчезновении старшего брата Талисса узнала только на следующий день, и то не сразу. Никто не хотел ее понапрасну беспокоить, Вильгельма рассчитывали найти сразу же. Но пробило три часа пополудни, а ни сэр Артур, ни Алиер не возвращались, и Хайди не находила себе места. Талисса заподозрила неладное, потому что явилась в комнату к Хайди и накинулась на нее с вопросами.
  
   -- Ты знаешь, куда пропали отец и Алиер? - напористо вопрошала она.
   -- Нет, - испуганно уставилась на нее Хайди.
   -- Я тебе не верю, - не сдалась Талисса.
   -- Но я правда не знаю. А даже если бы знала, то мне лучше молчать. Я и так уже натворила дел и доставила порядочно проблем.
   -- Я обещаю проблемы тебе лично, если ты сейчас же не скажешь мне все, что знаешь, - пригрозила Талисса.
   -- Я знаю очень немного, - Хайди понимала, что та не шутит. - Всего лишь то, что сбежал Вильгельм. Очевидно, сэр Артур и Алиер отправились его искать, но куда - этого я тебе не могу сказать. Как ты понимаешь, меня не уведомили.
  
   Глаза Талиссы округлились. Нечто страшное появилось в ее ошеломленном лице, Хайди показалось, что эта бестия с волосами, похожими на крылья гигантского ворона, сейчас набросится на нее и перегрызет горло. Возможно, она и сделала бы это, если бы спросила, как Вильгельму удалось сбежать. Но она не задалась этим вопросом.
  
   На ходу накидывая пальто, она сбежала по лестнице в холл, навстречу вошедшему в парадную дверь Патрику. Тот выглядел обеспокоенно, и устремился навстречу Талиссе. Армитедж успел закрыть только одну створку двери, как двое выскочили на улицу через вторую, едва не сбив дворецкого с ног.
  
   -- Мне доложили, что пропал Вильгельм, - позволяя Талиссе тянуть себя к машине, взволнованно сообщил Патрик. - Это правда?
   -- Похоже, об этом доложили всем, кроме меня, - огрызнулась она.
   -- Обещаю, будет проще, если ты скажешь, куда меня тащишь.
   -- Садись в машину, - они как раз подошли к белому "Кадиллаку", на котором он приехал, и она, оттолкнув Патрика от себя, запрыгнула в автомобиль.
   -- Куда поедем, мисс Дэйзи? - он уселся за руль.
   -- У Вильгельма есть только один друг, верно? Граф Неро, наш учитель фехтования. Я всегда была его любимой ученицей, и он рассказывал и показывал мне вещи, о которых не знают ни отец, ни Алиер. Например, об особняке, который оставила ему в наследство его прабабка. Там уже давно никто не живет, потому что у него дурная слава. Но Неро никогда не пугали страшные сказки. В заброшенном особняке он обустроил для себя одну, всего одну комнату, и уединялся там, когда искал тишины и покоя. Я знаю, где находится этот особняк.
   -- Указывай дорогу, - Патрик повернул ключ зажигания, и машина резко сорвалась с места, подбросив в промозглый воздух камешки гравия.
  
  
   X.
  
   Над рекой плыл туман, сизой удушливой тучей расползался в стороны и заполнял собой запущенный парк. Сквозь его мутную пелену проступали уродливые силуэты облетевших кряжистых деревьев. Вороны истошно каркали и хлопали крыльями на вершине одного из старых больных дубов. Две фигуры продвигались по мокрой пожухлой траве от опушки парка к молчаливому зданию с заколоченными окнами. Они осмотрительно приближались с торца, всматриваясь вглубь туманной завесы, оглядываясь на каждый звук. Но ничто не нарушало безмолвия и покоя брошенного жилища, никаких признаков жизни внутри или вне его не было заметно.
  
  
  
   -- Осталось только придумать, как попасть внутрь, - сказала Талисса, когда они осмотрели дом снаружи и поняли, что все двери заперты.
   -- Как? - Патрик подергал одну из трухлявых досок, которыми было заколочено окно, и она отвалилась. - Вот так.
  
   Образовавшегося проема оказалось вполне достаточно, чтобы в него мог влезть человек. Патрик осторожно пробрался в окно, и помог сделать то же самое Талиссе, которая провернула этот трюк без смущения и без заминки. Внутри пахло сыростью и плесенью, не было ни мебели, ни источников света, плиты пола и ступени лестницы покрывал толстый слой пыли.
  
   -- Судя по тому, что пыль похожа на свежевыпавший снег, здесь уже очень давно никто не ходил, - прошептал Патрик, наклоняясь к самому уху Талиссы. - Ты уверена, что они здесь?
   -- Скорее всего, они пользуются черным ходом, - так же тихо ответила она. - Не станем же мы шарить по дому в поисках следов? Пойдем наверх.
  
   Они крадучись поднялись на второй этаж. Длинная галерея, разрезающая дом на две части, также была погружена в безжизненную тьму, но в одном ее конце сквозь щель под дверью пробивалась полоска желтоватого света. Талисса легонько ткнула Патрика локтем в бок и кивком указала на свет. В два счета преодолели они отделявшее их от двери расстояние, и Патрик резко распахнул дверь.
  
   Внутри тускло догорало одинокое поленце в камине, да на столе таяли три свечи. Патрик и Талисса увидели обширное помещение, стены которого были сплошь увешаны гобеленами с охотничьими сценами и изысканным, мастерской работы холодным оружием. Напротив камина стоял диван, на котором сидел человек в шелковой пижаме и точил шпагу. Последние пару лет Талисса видела его чрезвычайно редко, и то лишь издалека, из своего окна, когда тот приходил навещать Вильгельма. Она замерла на секунду, разглядывая изменившееся за прошедшее время лицо. Он, подняв голову и увидев свою любимую ученицу, невольно улыбнулся, хотя ее появление и не сулило ему хороших новостей.
  
   -- Неро, - произнесла она, выступая вперед. - Вот мы и встретились снова. Жаль, что это не произошло при иных обстоятельствах.
   -- Я рад встрече с тобой при любых обстоятельствах, - он галантно поднялся ей навстречу. - Хотя если бы я знал, что ты зайдешь, то, разумеется, оделся бы поприличнее и приготовил чаю.
   -- Мы не за чаем сюда пришли, - серьезно сказала она.
   -- Нет, подозреваю, что нет, - с сожалением вздохнул он.
   -- Где он? - без обиняков спросила Талисса.
   -- Неважного же ты мнения обо мне, если считаешь, что я выдам друга по первому требованию, - покачал головой Неро.
   -- Что ж, тогда мы сами его найдем, - Патрик попытался было пройти к двери, которая вела в анфиладу комнат, но не успел сделать и четырех шагов, как ему в горло уперлось мерцающее острие только что заточенного оружия.
   -- Это будет не так просто, как ты думаешь, друг мой, - Неро угрожающе сверкнул глазами.
   -- Не знаю, но я попробую, - Патрик огляделся в поисках способа для защиты.
  
   Футах в десяти от него на стене висели шпаги, которыми вполне можно было воспользоваться, но до них еще требовалось добраться. Он сделал два маленьких, осторожных шажка назад, а потом молниеносно извернулся и схватил одну из шпаг. Теперь уже Неро не угрожал Патрику, они находились в равных условиях. Двое встали в позицию, и началась схватка. Они дрались в каком-то безысходном, мрачном молчании, под звон стали и треск рассыпающегося в камине полена, и это производило пугающее впечатление.
  
   Сначала Талисса наблюдала за ними, охваченная испугом и в то же время зачарованная дуэлью. Патрик был на высоте, но Неро явно превосходил его и опытностью, и стремительностью движений. Секунды превращались в часы, Талиссе казалось, что прошло безумно много времени, прежде чем на них начала сказываться ярость схватки. Ни один как будто не чувствовал усталости, но оба тяжело дышали, их лица были напряжены, губы плотно сжаты, глаза внимательно следили за противником. На какое-то мгновение ей показалось, что у Патрика есть шанс, но тут же стало ясно, что не пройдет и минуты, как он будет побежден. Лезвие зловеще сверкнуло слишком близко от его руки, тишину разбил громкий вскрик, Патрик отклонился назад, его лицо резко стало бледным. Выронив шпагу, он зажал свою рану рукой, и Талисса увидела, как между пальцами проступила кровь. Не оставалось иного выхода, нельзя было медлить, и Талисса ринулась вперед стремительно и разъяренно. Несмотря на порывистость и волнение, она владела собой, к тому же, она хорошо помнила все слабые места Неро. Теперь настала очередь Патрика с замиранием сердца наблюдать за отчаянной схваткой. Он слышал от Алиера, что Талиссе хорошо давалось фехтование, но слышать об этом и видеть собственными глазами, - о, какая то была разница! Не то от смятения и беспокойства за нее, не то от потери крови, у Патрика закружилась голова. Он прислонился к стене, комната вращалась у него под ногами. Талисса наступала на Неро, как вихрь, у графа уже начали иссякать силы, но он вдруг засмеялся. Этот смех заставил Патрика широко распахнуть глаза, и он увидел, что шпага Талиссы глубоко вонзилась в тело противника. Неро сползал по гобелену, обагряя вышитых на нем охотников своей кровью, а на губах у него играла странная, страшная улыбка.
  
   -- Я всегда знал, что однажды ты меня превзойдешь, - хрипло проговорил он, прежде чем потерять сознание.
  
   Талисса бросилась к Патрику, который старался изо всех сил не утратить связь с реальностью. Он увидел на ее лице испуг, и ему захотелось заключить ее в свои объятия, заверить, что все будет хорошо. Но у него не получалось поднять руку, и он решил отложить нежности на потом.
  
   -- Ты его убила? - встревоженно спросил он.
   -- Нет, но он еще нескоро придет в себя и сможет преграждать нам путь, - ответила Талисса. - Только, похоже, ты и так уже не в состоянии сдвинуться с места.
   -- Сдвинуться с места я могу, но если Вильгельм тоже накинется на нас с оружием, то тебе придется проучить его в одиночку, - Патрик поморщился от боли. - Однако, я смотрю, ты с этим неплохо справляешься. Так что вперед!
   -- Что здесь происходит? - внезапно с громким стуком раскрылась дверь, и в комнату вбежали Алиер и сэр Артур.
   -- Раз вы здесь, значит, мы шли по верному следу, - отозвалась Талисса. - Жаль только, что вы не подоспели раньше.
   -- Что вы здесь делаете? - рассерженно навис над дочерью сэр Артур.
   -- То же, что и вы, - ответила она. - Возможно, если бы от меня не пытались скрыть побег Вильгельма, обошлось бы без крови! Ведь я сразу знала, где его искать, а у вас на это ушел целый день!
   -- Где он? - сэр Артур огляделся.
   -- Я не знаю, - сдалась Талисса. - Мы не знаем, - поправила она сама себя, покосившись в сторону Патрика. - Неро не пускал нас дальше этого зала. Вероятно, у него были на то причины.
   -- Патрик, ты как? - обеспокоенно поинтересовался Алиер.
   -- Жить буду, а вот насчет него ничего не скажу, - он кивнул в сторону графа Неро. - Талисса его ловко пришпилила к стенке.
  
   Однако прежде, чем выяснять подробности и последствия дуэли, нужно было обнаружить Вильгельма. Путь к двери в анфиладу комнат теперь был свободен, и все четверо бросились туда.
  
   В первой комнате было темно и пусто. Поеденное молью покрывало валялось на кровати, с балдахина вместо парчи свисала паутина. Во второй комнате несколько предметов мебели были накрыты белым полотном и выступали из серой полутьмы, будто призраки. В третьей комнате они нашли то, что искали. Вильгельм лежал на покрытом пылью и царапинами паркете. На его теле не было ничего, что указывало бы на причину смерти. Остекленевшие глаза, так и не закрывшись, бездвижно глядели в расписной потолок. Странная там была изображена сцена: грозовое небо, гнущиеся к земле деревья, и устрашающие создания с черными крыльями вместо пухлых купидонов. Из еще не успевшей остыть руки Вильгельма выпал смятый клочок бумаги. Сэр Артур нагнулся, поднял его с пола и развернул.
  
   "Если снова под землю, то сразу в ад."
  
   Вот и все, что сказал им Вильгельм на прощание.
  
  
   XI.
  
   -- То, что случилось с твоим братом, это... - Патрик замялся, - мне очень жаль, Талисса.
   -- Мне тоже, - она глядела перед собой, как слепая, и не видела ни огня, ни полулежащего на софе Патрика, бессознательно трепавшего край своей перевязки. - Но, знаешь, на самом деле Вильгельм давно уже был словно мертв для нас. Отец пытался его спасти, и не смог. Я успела привыкнуть к мысли, что у меня только один брат. Поэтому сейчас мне хоть и больно, но не так, как могло быть... если б я не ожидала подобного конца. Надеюсь, ты понимаешь, что я имею в виду. Должно быть, для тебя все это звучит дико и цинично.
   -- Что касается цинизма, Лисса, то тут я впереди планеты всей, - горько усмехнулся он. - И настанет твоя очередь ужасаться, когда я скажу, что сильнее всего сейчас испытываю облегчение. Если не сказать, радость.
   -- Какая странная реакция на смерть, - глухо проговорила Талисса, по-прежнему не поворачивая к нему головы.
   -- Дело не в смерти Вильгельма, - возразил Патрик. - Как бы я ни был привязан к твоей семье, ты же понимаешь, что своя рубашка всегда ближе к телу. Я не могу опомниться от радости, которую испытал, осознав, что мне самому сегодня умереть не придется. А ведь на какой-то момент я почти уверился, что именно этим все и закончится. Этот негодяй заколол бы меня, но ты меня спасла!
   -- Да, пожалуй, можно так выразиться, - сдержанно согласилась она.
   -- Будь на то моя воля, я бы под руку этому Неро предпочел не попадаться. Я не лучшего о нем мнения, но что касается его владения оружием - то, надо отдать должное, тут он хорош!
   -- Думается, я лучше, - устало произнесла Талисса.
   -- Что ж, ты не только оставила меня в долгу, но и нашла область, в которой очевидно меня превосходишь, - он улыбнулся. - Разве не этого тебе больше всего хотелось?
   -- Нет, вовсе не этого, - она поежилась, будто от холода.
   -- В таком случае, признаюсь, ты ставишь меня в тупик. Ты не оставляешь сомнений в том, что твоя главная цель - быть во всем и всегда лучше всех.
   -- Это не цель, это необходимость. Я не могу позволить себе быть мягче, скромнее, уступчивее. Я слишком далеко зашла, вокруг если не все, то многие меня ненавидят и только и ждут, когда я оступлюсь. Если миф о моем совершенстве разрушится, на его руинах тут же закатят пир стервятники. И во что я тогда превращусь? В серую, никому не нужную груду уродливых обломков. Я сделаю все, чтобы этого не произошло.
   -- И из этого состоит твоя жизнь? - Патрик вздохнул. - Ну, это просто... грустно.
   -- Только не нужно меня жалеть! - огрызнулась Талисса.
   -- Я и не сказал, что мне тебя жаль. Но, по-моему, грустно, когда душа питается только чужим одобрением, а без него испытывает мучительный голод. Восторги посторонних сегодня есть, а завтра их нет, и что тогда останется тебе?
   -- Мне кажется, ты обвиняешь меня в грехе, от которого и сам не свободен, - заметила она.
   -- Я не понимаю, - Патрик озадаченно нахмурился.
   -- Неужели все твои знания, умения, способности и успехи не стоили тебе дьявольских усилий?
   -- Ах, ты об этом, - лицо его прояснилось. - Не поверишь. Местами, пожалуй, приходилось использовать мозги по назначению, но в целом - не сказал бы, что мне пришлось много чем пожертвовать ради сомнительного превосходства над кем бы то ни было. Все оно как-то само получается.
   -- Ты такой тщеславный гордец! - раздраженно воскликнула она. - Заносчивый, кичливый, претенциозный...
   -- Продолжай, - со смехом подзадорил ее Патрик.
   -- Высокомерный, надменный, спесивый...
   -- Ну же?
   -- Самовлюбленный и чванливый!
   -- Дальше?
   -- Я закончила.
   -- Иссяк запас синонимов?
   -- Нет, думаю, до тебя дошел посыл.
   -- Он до меня дошел уже очень давно, Лисса, - заверил ее Патрик. - В тот вечер, когда ты попыталась лишить меня звания лучшего выпускника лицея, связанных с ним возможностей, и репутации в придачу.
   -- И тогда ты сказал мне, что я могу поставить крест на своем желании понравиться тебе, - добавила Талисса. - Я и поставила.
   -- Никогда я такого не говорил! - глаза Патрика расширились от удивления.
   -- Что же тогда означали твои слова: мы притворимся друзьями ради других, но никогда не поймем друг друга?
   -- То и означали, - он пожал плечами. - Что мне тебя не понять. И тебе меня, как мы только что выяснили, тоже. Но причем здесь... Я не понимаю, как работают самолеты, но они мне очень нравятся, я обожаю летать. Не понимаю разницу между импрессионизмом и экспрессионизмом, но мне нравится ходить по музеям и разглядывать картины. Не понимаю, о чем поют в опере, но каждый раз чуть не плачу, когда смотрю "Тоску". Лисса, не обязательно понимать, чтобы любить.
   -- Я не понимаю Тюдоров, когда они лают и чего-то хотят, - после затянувшейся паузы прошептала Талисса, и нерешительно подняла взгляд на Патрика.
  
   Он смотрел ей в глаза, и ничего больше не говорил. Внутри у нее все сводило от переизбытка эмоций, но это было даже приятно. Она думала о том, сколько же в нем красоты, ума, шарма, силы, достоинства. Она отдавала должное его превосходству, и, возможно, впервые в жизни делала это с удовольствием. В тот момент они, наконец, поняли друг друга, причем - без слов.
  
  
  
  
   XII.
  
   -- Хайди! Хайди, проснись!
  
   Кто-то сильно встряхнул ее за плечи, и она открыла глаза. Над ней нависал Алиер, с растрепанными волосами и взволнованным лицом. От его вида она быстро пришла в себя, и ею тут же овладел страх: что еще произошло?
  
   -- Иди скорее в ванну, - приказал он, всовывая ей в руку платок. - Ты только посмотри, что творится!
  
   Повернув еще тяжелую и мутную со сна голову, Хайди едва не закричала. Подушка, простыня и край одеяла - все было залито ее кровью. Она не чувствовала боли, только холод в пальцах и головокружение, но кровь шла носом так обильно, что было страшно смотреть. Прижав платок к лицу, Хайди выскользнула из-под покрывала и поспешила в ванную. Она умылась холодной водой, зажала нос, и взглянула на себя в зеркало. Бледное, как луна, лицо, затравленные глаза с залегшими под ними глубокими тенями. Она тяжело дышала, жадно втягивая ртом воздух. У нее зачесались уши. Сунув мизинец в одно из них, Хайди увидела, как тот оказался испачкан в крови.
  
   -- Алиер, что происходит? - в ужасе спросила она, пока он мочил полотенце.
   -- Что ты чувствуешь? - уточнил он.
   -- Честно говоря, страх, - призналась Хайди.
   -- Не бойся. Сядь, - он подвел ее к пуфику у стены, помог сесть, и надавил на затылок, чтобы она опустила голову вниз.
   -- Я что, умру? - донесся ее слабый голос из-за завесы влажных волос.
   -- Напротив, - Алиер приложил ей к затылку что-то холодное. - Хайди, с этой кровью из тебя выходит проклятие. Еще немного, и все закончится. Ты только потерпи, ладно?
   -- Куда я денусь, - вздохнула она.
  
   Алиер опустился рядом с ней на колени, мягко притянул ее к себе и заключил в согревающие объятия.
  
   -- Я же тебя испачкаю, - проговорила она, утыкаясь лбом ему в грудь.
   -- Это ничего, это ерунда, - он гладил ее по спине. - Главное, что все теперь позади. Нам теперь нечего бояться.
   -- Нам? - Хайди показалось, что она ослышалась.
   -- Думаешь, я ни на секунду не допускал мысли, что мы можем не справиться с проклятием? И думаешь, то не была страшная мысль? Иногда я терял от нее голову. Я должен попросить у тебя прощения, Хайди, за то, что бывал с тобой резок и холоден. Мне казалось, что таким образом я могу защитить нас обоих от ложных надежд и лишних чувств. Меня парализовали воспоминания, они не давали идти вперед, заволакивали глаза, чтобы я думал, будто и впереди - ничего, кроме непроглядной ночи. Но теперь я понимаю, что был неправ, и все будет иначе. Твоя свобода и меня сделает свободней.
   -- Тогда сначала ты должен будешь освободить меня еще кое от чего, - сказала она.
   -- От чего же? - поинтересовался он.
   -- От тайн, - Хайди подняла на него белое лицо, по которому все еще текли две багровые струйки. - Кто такая Долорес Фэрли?
  
  
  
  
  
  
  
  
V. НЕСЧАСТНОЕ ДИТЯ
  
   I.
  
   Дневник Долорес Фэрли
  
   Когда-нибудь я закончу школу и уеду домой. Но никогда не перестану вздрагивать, услышав название "Уиллоу Холл". Этот кошмар останется в моей памяти на всю жизнь.
  
   В лицей Уиллоу Холл я приехала три месяца назад, когда на календаре еще не кончилось лето, а здесь уже расползлась глубокая осень. В запущенном парке, окружавшем особняк елизаветинских времен, мертвая листва уныло висела на старых деревьях. Приближаясь к школе, я долго из-за вязкого тумана не могла разглядеть самого здания, как вдруг его серая громада выросла надо мной, словно чудовище из-под земли. Темные окна, ни единого признака жизни снаружи, и только вороны хрипло каркали, колотя клювами по крыше. Старый дворник, подметавший крыльцо, так посмотрел на меня из-под седых кустистых бровей, что если бы у меня был выбор - я бы бросилась бежать без оглядки. Выбора у меня не было.
  
   Мне здесь очень холодно. Трудно как следует протопить такую громадину, с каменными стенами толщиной в метр. Не знаю, бывает ли здесь хорошая погода, но на моей памяти пока не осталось ни одного солнечного дня. Сквозняки гуляют по коридорам, скрипя и хлопая недостаточно плотно закрытыми дверьми, и от этих хлопков я просыпаюсь среди ночи, а потом долго лежу с открытыми глазами, вслушиваясь в тишину. Приходится на себе испытывать, что такое хроническая бессонница. И все бы ничего, будь здесь хоть что-нибудь, кроме холода и одиночества.
  
   На несколько миль вокруг - ни единой живой души, только в двух часах ходьбы в сторону юго-запада какой-то богом забытый городишко. Мне с трудом верится, что там живут люди. В стенах Уиллоу Холла начинаешь думать, что других людей во всем мире не существует вовсе.
  
   Здешние ученики и учителя на редкость ко мне неприветливы. Когда я впервые зашла в класс, и меня кое-как представили, по рядам прокатилась волна приглушенного шепота. Все смотрели на меня искоса, стараясь скрыть взгляды. Я заметила одно свободное место в последнем ряду. Пройдя в конец класса, я села, спрятала половину лица в ворот свитера, отвернулась к окну и уставилась в туманную даль. Никто на меня не смотрел. Все сидели, сгорбившись и уткнувшись в книги. Не думаю, чтобы они так прилежно учились, просто им было неприятно мое появление.
  
  
   II.
  
   Странной была Долорес Фэрли, даже среди магов выделялась она своей необычностью. Лицо у нее было светлое, чистое, гладкое, словно фарфор, кажется - ударь, и по щеке пойдут трещины; а волосы - темно-рыжие, мелким бесом вьющиеся. Никто не принимал ее в свою компанию, да она и не стремилась к общению. У нее были свои друзья: книги, толстый дневник в кожаном переплете, и потрепанная фарфоровая кукла. Об этой кукле все знали, и многие любили над ней посмеяться. Кроме тех, кто видел ее своими глазами: то было жутковатое создание, слишком живое, со слишком жестокой улыбкой. Едва ли кто-то мог сотворить нечто подобное, чтобы маленькие девочки играли. Некоторые девочки горько заплакали бы, увидев такую куклу.
  
   Долорес любила страшные легенды Уиллоу Холла и знала их все. Не один вечер провела она в библиотеке, роясь в пыльных, разваливающихся прямо в ее маленьких руках книгах, по крупицам собирая леденящие кровь предания особняка. У нее была самая пугающая манера рассказывать эти истории: она начинала, нагнетала атмосферу, а потом, приблизившись к самому интересному, делала страшные глаза и замолкала, будто боялась рассказать концовку.
  
   После занятий, когда все шли гулять в парк или сплетничали в общей гостиной, Долорес скидывала надоевшую школьную форму, и надевала всегда одно и то же молочно-белое батистовое платьице с кружевами. Затем брала с собой книги и удалялась в западное крыло, где находился пустынный коридор с несколькими запертыми дверьми. Там никто, кроме нее, не бывал. В самом конце этого коридора окно выходило на печальный молчаливый лес. С ногами забравшись на широкий подоконник, Долорес проводила долгие часы за чтением. И чем мрачнее, страшнее или трагичнее была книга, тем больше нравилась она Долорес. Ее так тянуло ко всему душераздирающему, будто она пыталась таким образом рассмотреть со всех сторон красоту страдания и проникнуться ею.
  
  
   Дневник Долорес Фэрли
  
   Я сказала бы, что влюблена в него, но это не совсем так. Влюбиться можно в человека из плоти и крови, а он для меня - нечто иное. Я увлечена им, как литературным персонажем. Мне интересно, что будет дальше в саге о его жизни. Что сделает главный герой, прекрасный и недосягаемый Алиер де Вилль Франклин?..
  
   Он редко улыбается и мало говорит. Почти нет надежды, что он заговорит сам, и даже на заданные вопросы он отвечает избранно. Мне кажется, он живет в своем далеком мире, закрытом от окружающих и запретном. Там у него миллионы тайн. Возможно, там он - король теней и носит тяжелую сапфировую корону. А здесь, в Уиллоу Холле, только его тело, кожаный мешок костей и мяса, пусть красивый, но что с того?
  
   Девочки, как голодные звери за кусок пищи, готовы выцарапать друг другу глаза за один его благосклонный взгляд. Почему? Не знаю, но однажды, когда он посмотрел на меня и... улыбнулся, всего только улыбнулся, даже не поздоровался, а я уже была на вершине мира. Сейчас пишу об этом - и понимаю, как все это глупо, и мне смешно. А тогда казалось, будто я одержала какую-то великую победу.
  
   Может, потому, что он настоящий аристократ, этот Алиер де Вилль Франклин. В склепе вроде Уиллоу Холла, где мало кто думает о таких мелочах, как собственная внешность, он носит идеально сидящие блейзеры, белоснежные рубашки с накрахмаленными до хруста воротничками, шейные платки, скрипящие от чистоты и новизны ботинки. А на его ухоженных, почти женственных руках с пальцами пианиста темнеет старинное кольцо с обсидианом. Добавить к этому его задумчивую улыбку, его взгляд, будто проникающий в самые потаенные глубины души, и - подумав дважды - не так уж и глупо добиваться его улыбки. Не так уж и безосновательно.
  
  
   III.
  
   Во второй половине дня холл заполнился гулом голосов и стуком каблуков по выщербленным плитам пола. Все занимались своими делами и думали о своем, пока на горизонте не появились Патрик Лейчестер и Алиер де Вилль Франклин. Окруженные стайкой хорошеньких девиц, они вышагивали по оживленному холлу, словно принцы этого заброшенного замка. Было холодно, и Алиер накинул пальто, полы которого походили на недлинную мантию.
  
   Они как раз проходили мимо оконной ниши, когда Долорес спрыгнула с подоконника, на котором до того сидела и читала. Нечаянно она задела плечом одну из девочек, и толстая книга с грохотом выпала из ее рук. Другие с удовольствием не обратили бы на это никакого внимания, но Алиер остановился, нагнулся, поднял упавший том и протянул его владелице.
  
   Все резко замолчали. Казалось очень странным, что Алиер де Вилль Франклин вообще заметил существо вроде Долорес Фэрли. Как правило, для таких как он, такие как она были чем-то вроде мебели, причем не самой лучшей и не самой нужной. Сама Долорес, удивленная не меньше остальных, на минуту забылась и смотрела Алиеру прямо в лицо, чего обычно делать не отваживалась. Затем, немного опомнившись, отвела взгляд.
  
   -- Будь осторожнее. И, Лорес, это замечательная книга. Обязательно поделись потом со мной своими впечатлениями, - мягко сказал он ей, прежде чем продолжить свой путь.
  
   Прижимая к себе книгу, Долорес завороженно глядела ему вслед. Там, на холоде, в тонком белом батистовом платьице, она забралась обратно на подоконник и обхватила руками колени. Кудрявые волосы до пояса, разметавшись по плечам, накрывали ее пушистым покрывалом. И только когда все отправились обедать, она поднялась на свои тонкие ножки, и медленно, сонно побрела в сторону часовни. Даром что было время обеда, есть ей совсем не хотелось.
  
   Позже, когда закончились занятия, Долорес закуталась в пальто и вышла на улицу, подышать свежим воздухом в заброшенном уединенном садике за учительским флигелем. Там, среди беспредельно разросшихся кустарников, засыпанных сухими листьями фонтанов и занесенных дорожек, она всегда могла насладиться покоем. Но стоило ей выйти со двора, как ее окружила гурьба девчонок под предводительством Сиенны Кингсли. Лица у них были пугающие, озлобленные. Наступая на нее вчетвером, они прижали Долорес к стене.
  
   -- Что, позволяешь себе строить глазки Алиеру? - с издевкой начала Сиенна.
   -- Слишком много на себя берешь! Мы тебя быстро от этого отучим, тварь! - последовала ее примеру другая.
   -- Что это ты такого сделала, что он стал с тобой разговаривать? - присоединилась третья.
   -- Пора затолкать тебя обратно в твой угол, чтоб неповадно было! - четвертая больно наступила Долорес на ногу.
   -- Да смотри, не высовывайся оттуда больше! Еще раз увидим тебя с Алиером - все волосы повыдерем! - Сиенна схватила ее за мочку уха и с силой потянула.
  
   Почуяв ее страх, девочки принялись улюлюкать и толкать ее, а потом, войдя в раж, и бить. Сначала немного, как бы проверяя, потом все сильнее и сильнее. Долорес не плакала и не кричала. Она до крови прикусила губу и озиралась, как загнанный зверек, в поисках пути к спасению. Четверо здоровых злых девиц могли ее, хрупкую и слабую, забить до полусмерти.
  
   -- Хватит, - раздался вдруг в туманной серости чей-то голос, негромкий, но такой твердый, что девочки остановились.
  
   Засунув руки в карманы плаща, на них исподлобья смотрел Вильгельм де Вилль Франклин. Старший брат Алиера оставался в Уиллоу Холле в роли помощника преподавателя - по официальной версии, но каких только ни бытовало догадок о том, что он делал в лицее на самом деле! Ходили слухи о запретных экспериментах, о кровавом культе, о том, что Вильгельм скрывался от суда. Никто не признавался, но все его побаивались. От него веяло могильным мраком, от него тянуло смертным холодом.
  
   -- Пошли прочь отсюда, - спокойно скомандовал он.
  
   Девчонки переглянулись, помялись секунду-другую, но повиновались. Как только они ушли, и Долорес осталась в безопасности, Вильгельм тоже развернулся и удалился. Долорес смотрела ему в спину, но не находила в себе сил окликнуть и поблагодарить. Своего спасителя она боялась едва ли не больше, чем своих мучителей.
  
  
  
  
   Дневник Долорес Фэрли
  
   Говорят, что чаще всего невозможно определить, черный маг или нет, пока он не натворит дел, но тогда уже слишком поздно, и приходится их убивать. Я почти уверена, что Сиенна Кингсли - черный маг, и мое единственное утешение - это мысль о том, что ее тоже убьют, когда она перейдет границы дозволенного. Жаль только, что никак не сделать этого раньше, ведь нельзя же приговорить человека к смерти за мерзкий характер. Но я чувствую, с ней что-то не так, и со временем она станет действительно опасна. Уж не она ли пропавшая дочь Мортимера Адлера?
  
   Дело не в ревности, вовсе нет. Хотя всем в лицее известно, что Сиенна помешалась на Алиере де Вилль Франклине. За одно это я не могла бы ее осуждать. Какое я имею на то право, когда сама думаю о нем каждую ночь, лежа без сна? Когда забываю об учебе, если он находится в одном со мной классе, и целый час только и делаю, что смотрю на его волосы, то распущенные по плечам и скрывающие от меня лицо, то подвязанные лентой и открывающие мне часть его профиля. Я сама схожу с ума, я сама продала бы душу дьяволу за него. Но ведь я никого не бью и не унижаю из-за этого.
  
   С другой стороны, почем знать, как я повела бы себя, будь у меня хоть тень надежды? На днях я наблюдала, как Сиенна живо и назойливо интересовалась работой, которую писал Алиер. Она задавала вопрос за вопросом, будто не понимая, что этим отвлекает его, и вовсе не обращая внимания на замечания учителя. По-моему, он должен был быть раздражен, но он смотрел на нее своими черными глазами, отвечал ей, и улыбался, улыбался... Интересно, стал бы он отвечать мне? Ведь он - де Вилль Франклин, а я даже не Кингсли. Не тот уровень. Не тот, черт побери, уровень!
  
  
   IV.
  
   На подоконнике медленно оплавлялись две толстые свечи в медных подставках. Положив между ними локти, Долорес зачарованно наблюдала, как в отсветах на оконном стекле бесновались тени от голых ветвей. Весь день дул сильный ветер, он посрывал с деревьев последние листья, и теперь они стали похожи на руки черных скелетов, исступленно рвущихся куда-то. За окном было темно и холодно, на следующий день грозили наступить первые заморозки. Долорес укрылась видавшим виды шерстяным пледом со спутанной бахромой, села на деревянный пол, облокотилась о подоконник и, не отрываясь, смотрела на стекло, на гладкой поверхности которого разыгрывалось целое представление театра теней.
  
   Кто-то подошел и опустился рядом с ней, но Долорес было лениво и боязно обернуться. Кто бы ни явился незваным гостем в ночи в ее уединенный уголок, мог творить все, что угодно: говорить с ней, спрашивать, унижать, бить, она покорно вытерпела бы все. Однако она никак не ожидала услышать голос, раздавшийся у нее за плечом.
  
   -- Ты не должна думать, что хуже них. Это не так. Ты другая, и это хорошо, даже если сейчас с этим трудно смириться. Со временем все поймут, и ты тоже.
  
   Ее дыхание участилось, но она по-прежнему не отводила пристального взгляда от окна. Теперь она страшилась, что, обернувшись, увидит за собой пустоту. Что его голос, глубокий, бархатный, ей лишь почудился в полудреме.
  
   -- Скажи еще что-нибудь, иначе я стану думать, что мне это снится, - робко попросила она.
   -- Долорес, - она почувствовала, как кончики его пальцев легко, будто крылья бабочки, коснулись ее запястья. - Я не хочу слабодушно наблюдать за тем, как тебе ломают крылья. Я хочу быть тебе другом.
   -- О, я все равно стану думать, что все это только сон, - горестно вздохнула Долорес, но наконец-то повернула к нему фарфоровое лицо.
  
   В непостижимой глубине черных глаз Алиера, словно вдалеке, отражалось пламя свечей. В рыжих волосах Долорес отблески этого пламени сонно трепетали. Она всегда верила, будто родилась с этим знанием, что им должно быть хорошо вдвоем. Но ей и в голову не приходило, что Алиер мог подумать то же самое. Теперь она видела и чувствовала, что он пришел к ней, чтобы остаться рядом. Чтобы держать ее хрупкую белую руку до самого конца, когда бы ему ни было суждено наступить.
  
   Дневник Долорес Фэрли
  
   Сиенна Кингсли может сколько угодно считать себя непревзойденной, но есть та, чьего мизинца она не стоит даже в лучше свои моменты. Она умерла бы от досады, не будь Талисса де Вилль Франклин сестрой Алиера, ведь ей никогда бы не выдержать сравнения. Ей повезло, судьба избавила ее от самого жестокого соперничества. Вместо этого Сиенна может пытаться подружиться с Талиссой, чтобы одним выстрелом убить двух зайцев: подобраться поближе к Алиеру, и приобщиться к центру Вселенной. Ведь где Талисса - там и поклонение, и зависть, и вздохи окружающих, - все то, чего так жаждет Сиенна. Я могу придерживаться о ней какого угодно низкого мнения, но в одном ей не откажешь: Кингсли не отчаивается. Терпит поражение за поражением, казалось бы, лошадь очевидно сдохла - слезь. Но нет, она продолжает гнать вперед то, что безнадежно стоит на месте, стучится в закрытые двери, и свято верит, что однажды ей откроют, иначе и быть не может. Блажен, кто верует! Талисса то ли умело делает вид, то ли и впрямь факт существования Сиенны остается ею незамеченным. А вчера вечером Талисса де Вилль Франклин пришла ко мне.
  
   Сначала мы говорили об учебе, но я сразу поняла, что явилась она не за тем. Поэтому я слушала ее вполуха и отвечала спустя рукава, ожидая, когда же она скажет что-то по существу. У нее были гербовые пуговицы на рукавах, одна застегнутая, а другая почему-то расстегнутая, и я все глядела на них, когда Талисса вдруг подалась вперед и сказала: "Ты не слышишь меня". Мне пришлось сознаться что, действительно, она была права. Я думала, она рассердится, но она отреагировала самым неожиданным образом. Откинулась на спинку кресла и рассмеялась, отчего ее блестящие кудряшки взметнулись в стороны. "Алиер был прав, - сказала она. - Ты единственная в своем роде. Послушай, в пятницу мы с Алакиной собираемся поехать играть в поло. Хочешь с нами?" Как ни хотелось мне согласиться, но я никогда в жизни не играла в поло, и призналась в этом Талиссе. На что она ответила, что мне все равно стоит поехать с ними: погулять, пообщаться, погладить лошадей, поесть жаркое и пудинги в клубе.
  
   Я хотела написать: Сиенна Кингсли, тебе такое и не снилось! Но потом поняла, что, во-первых, нет ничего хорошего в тщеславном торжестве. А во-вторых - ей-то, пожалуй, нечто подобное и снилось, а вот мне - никогда. Я не осмелилась бы даже мечтать о том, что сейчас происходит со мной на самом деле.
  
  
   V.
  
   Вечером, как только сумерки сгустились и превратились в тьму, поднялся штормовой ветер. Он завывал в трубах, задувал в окна, и стремительно тащил по небу черные тучи. Сквозняки пробирались всюду, каждый укрывался от них, как мог. Долорес, накинув на плечи толстый потрепанный плед, пробиралась по погруженной во мрак галерее, где только редкие проблески лунного света выхватывали из ночи смутные очертания колонн и старых картин. Почти на ощупь поднялась она по широкой лестнице, прошла длинный коридор, и осторожно постучалась в нужную дверь. Ответа не последовало, и она постучала настойчивее. Дверь приотворилась, на пол упала полоска тусклого света от ночника.
  
   -- Патрик, - обратилась она к появившемуся на пороге юноше. - Прости, что беспокою. Я ищу Алиера. Позови его, пожалуйста.
   -- Его здесь нет, - не без удивления оглядывая Долорес, ответил тот.
   -- А где его найти?
   -- А может, лучше подождать до завтра? - предположил Патрик.
   -- Нет, не лучше, - она мотнула головой. - Не хочу разговаривать с ним на виду у всех.
   -- Что, Сиенна Кингсли пригрозила проклясть тебя, если увидит нечто подобное?
   -- А что, думаешь, она на это не способна?
   -- Боюсь, что способна, - вздохнув, признал ее правоту Патрик. - Алиер сказал мне, что пошел в часовню.
   -- Спасибо, - Долорес уже сделала три шага по коридору, как он снова окликнул ее.
   -- Лорес! Только не в действующую часовню. В заброшенную.
   -- Зачем ему понадобилось туда идти? - донесся до Патрика из мрака ее голос.
   -- Это ты у него спроси, - посоветовал он.
  
   Когда она вышла через черный ход на улицу, порыв ветра чуть не сбил ее с ног. С трудом шла она по дорожкам, которых не различала в темноте, а ветер швырял ей в лицо пожухлую листву. Она крепко прижимала к подбородку плед, накрывшись им с головой. Наконец на фоне черного неба появились едва различимые очертания бывшей школьной часовни. Здание было небольшое и совсем запущенное. Несколько десятков лет назад для удобства обустроили новую часовню прямо в особняке, и за старой перестали следить, поэтому там осыпалась штукатурка и росла плесень.
   -- Алиер, - позвала Долорес, оказавшись под высокими сводами, проходя между рядами отсыревших скамеек.
  
   На первый взгляд, внутри было абсолютно пусто. Но возле алтаря стоял зажженный фонарь, свидетельствовавший о том, что кто-то там все-таки был. Темный силуэт Алиера показался из-за исповедальни.
  
   -- Лорес! - он удивленно вскинул брови. - Что ты здесь делаешь?
   -- Я искала тебя, - она мягко улыбнулась, приближаясь к нему.
   -- Это Патрик сказал тебе, где меня найти? - и, получив кивок в ответ на свой вопрос, он насупился. - Не то, чтобы я не рад тебя видеть, но сюда тебе лучше не ходить.
   -- Ладно, я уйду, но сначала скажу тебе кое-что, - она заговорщицки наклонила к нему голову. - Передай, пожалуйста, Вильгельму, что кое-кто из учителей подозревает, что он в свободное от учебы время занимается магическими экспериментами, которые в школе... не поощряются.
   -- Откуда ты это знаешь? - он резко помрачнел.
   -- Я сама слышала, как они говорили об этом, - пояснила Долорес. - Сегодня днем в библиотеке, я искала книгу, которую как следует запрятали, залезла на лестницу почти под самый потолок, они меня и не заметили. Я разглядела их из-за стеллажей, а говорили они шепотом, так что не могу точно назвать тебе, кто именно это был. Но, судя по их словам, Вильгельм якобы развлекается тем, что для баловства не предназначено, и что за это ему грозят самые серьезные последствия. Они пока еще точно не выяснили, где именно он этим занимается, но это лишь вопрос времени, и недолгого.
   -- Черт, - Алиер ударил кулаком по спинке одной из скамей. - Ты себе не представляешь, как важно для меня то, что ты сейчас сообщила. Ты, можно сказать, спасла мне шкуру.
   -- Причем тут ты? - не поняла она.
   -- При том, - он взял ее под локоть, увлекая в боковой неф, и понизил голос, - что запрещенными экспериментами мы с Вильгельмом занимались вместе, и делали мы это здесь, в часовне. Это была его идея, мне она показалась увлекательной. Мы не делали ничего плохого, в том смысле, что не причиняли никому вреда, но нам было любопытно узнать и испробовать кое-что из того, чему в школе не учат.
   -- Ничего себе! - впечатлилась Долорес. - Ты мне расскажешь о том, что вы делали? Клянусь, мне можно доверять!
   -- Я знаю, но не сейчас, - Алиер с беспокойством огляделся: ему показалось, что он услышал какой-то посторонний звук. - С нами были еще несколько человек, надо бы поскорее их предупредить. Но сначала я должен забрать отсюда кое-какие вещи, чтобы здесь не оставалось никаких следов. Тебе же лучше уйти. Я могу зайти к тебе позже, если хочешь.
   -- Очень хочу, - краснея в душе, но с лица оставаясь все такой же бледной, ответила Долорес.
   -- Я безумно тебе благодарен, Лорес! - сказал он ей вдогонку, а она улыбнулась себе под нос, услышав это.
  
   До двери оставался один только шаг, когда та внезапно захлопнулась, и в замочной скважине со скрипом повернулся ключ. Снаружи донесся чей-то злобный торжествующий смех.
  
   -- Посиди пока там, звереныш! - услышала Долорес голос одной из своих мучительниц, приспешниц Сиенны Кингсли. - Посмотрим, через сколько тебя обнаружат!
   -- Если к тому времени от тебя останутся одни обглоданные крысами косточки, никто не будет плакать! - добавила уже сама Сиенна.
  
   Раздался топот торопливо удаляющихся ног. Долорес, с выражением отчаяния и беспомощности на лице, обернулась к Алиеру. Его лицо выступало из темноты, он смотрел тяжело, почти зло.
  
   -- Они заперли меня здесь! - воскликнула Долорес.
   -- Они заперли нас, - вздохнул он.
   -- Они не знали, что ты тоже тут. Мне жаль, что тебе пришлось попасть в эту неприятность из-за меня, - расстроенно сказала она.
   -- Не думай об этом, - Алиер раздосадовано поджал губы. - Это мне жаль, что с тобой так обращаются. Надо что-то с ними делать. С этими сумасшедшими девицами.
   -- Да что с ними сделаешь, - она слабо пожала плечами, - Я только надеюсь дожить до того дня, когда наши пути разойдутся. И терплю. Должен быть какой-то другой выход отсюда?
   -- Нет отсюда никакого другого выхода, - он обреченно опустился на скамейку для молитв. - Выхода нет...
  
   Чем глубже была ночь, тем холоднее становилось в часовне. Ветер продолжал бесноваться снаружи, производя пугающие звуки. Долорес стучала зубами, забившись в угол одной из длинных скамей с высокой спинкой.
  
   -- Я замерзла, - жалобно проговорила она, тщетно кутаясь в свой плед. - Тебе не холодно?
   -- Нет, - сдержанно ответил Алиер, но подошел и опустился рядом с ней на скамью.
  
   Долорес молча прижалась к нему плечом, он заключил ее хрупкое тельце в кольцо своих рук, однако намного теплее ей не стало. Ощущение холода отступило ненадолго, а потом усилилось, так что у нее свело конечности. Изо всех сил заставляя себя не жаловаться, она сжалась в комочек и закрыла глаза. Время тянулось медленно. Несмотря на мерзлоту, Долорес начало клонить в сон, и она сама не заметила, как отключилась.
  
   Проснулась она от громкого, протяжного воя за стенами. Встрепенувшись, она прислушалась. Вой повторился, очень близко и очень громко. Алиер все еще сидел рядом и неподвижными глазами глядел в пустоту.
  
   -- Ты не спишь? - шепотом спросила она.
   -- Волки не дают, - ответил Алиер. - Они здесь, совсем близко, может статься прямо за дверью. Сижу и слушаю их.
   -- Но если мы не можем отсюда выйти, то они не могут сюда войти, - сама себя успокоила Долорес.
   -- Конечно. Тебе нечего бояться. Если бы они еще и не выли, - он раздраженно цокнул языком.
   -- Думаешь, они чувствуют, что мы здесь? - задумалась она.
   -- Думаю, чувствуют, - кивнул Алиер. - И они не уйдут до рассвета. Но утром нас найдут, не волнуйся. Крысы нас здесь съесть не успеют.
   -- Я и не волнуюсь. Патрик знает, что я пошла за тобой в часовню. Стало быть, раньше или позже он сообразит, где нас искать.
   -- И все-таки раньше утра нам отсюда не выбраться, - он чуть крепче прижал ее к себе. - Ты бы попробовала еще поспать.
   -- Не смогу. Лучше давай будем мечтать вместе, - предложила она. - Когда мне совсем плохо, тоскливо и страшно, мечты о чем-то приятном всегда спасают. Они словно согревают изнутри. Расскажи мне... о своем самом любимом месте на земле. Представь, что ты сейчас там, и опиши мне его.
   -- Венеция? - подумав, назвал он. - Это самый невероятный город из всех, что я видел. Он полон тайн, легенд, и загадочной красоты...
  
   Алиер рассказывал о темных переулках, о горбатых мостах над зеленой водой, о вырастающих прямо из этой воды богатых дворцах, о длинных черных гондолах, о венецианцах в плащах и масках, о венецианках со стилетом за поясом, о кровавых тайнах, о блуждающих призраках. Ночь тянулась долго, но, вопреки всему, Долорес не ждала утра. Она могла бы целую вечность сидеть подле Алиера и слушать его голос, красочно повествующий о городе-мечте, о городе-бреде. Целую вечность, право.
  
  
   VI.
  
   Сиенна положила руку на медную ручку двери, ведущей в музыкальный класс, и замерла. Под тяжелыми сводами, усиливаемая эхом, лилась прекрасная музыка. Там, за дубовой дверью, кто-то играл на рояле печальную элегию. Она прислонилась лбом к дверному косяку и закрыла глаза. Когда-то давно, где-то далеко, в дни своего безоблачного детства, она уже слышала эту мелодию. Тогда рядом с ней была мама, державшая ее за руку, и окружающий мир казался восхитительным, а предстоящая жизнь - легкой и увлекательной. Ей достаточно было топнуть ножкой, чтобы получить желаемое. Теперь она в истерике топала обеими ногами, но желания не сбывались.
  
   Если бы в тот момент кто-то мог увидеть ее, то не поверил бы своим глазам. Циничная, самовлюбленная, обозлившаяся Сиенна стояла, затаив дыхание, в полутьме, и на щеке у нее блеснула мокрая дорожка от слезы. Оказалось, она умела чувствовать. Но никто этого так и не увидел.
  
   Когда элегия закончилась, последний звук растворился в сыром воздухе, она пришла в себя, выпрямилась, дернула дверь и вошла в музыкальный класс. За роялем сидела Долорес Фэрли, которая при ее появлении вздрогнула и невольно подалась назад. Светло-карие глаза наполнились испугом. Долорес захотелось уйти, но она не пошевелилась.
  
   -- Разве кому попало разрешают трогать рояль? - Сиенна подошла угрожающе близко, положила руку на резной пюпитр.
   -- Мне разрешают... иногда, - через силу выдавила из себя Долорес.
   -- Ну а чего ты так перепугалась, раз тебе можно? - она смерила ее колючим, недобрым взглядом. - А даже если бы и нельзя было, я бы сохранила твой маленький секрет.
  
   Долорес ничего не ответила. Она скользила опущенными глазами по зебре клавиатуры и нервно мяла подол юбки.
  
   -- Ты не скажешь спасибо? - с издевкой спросила Сиенна.
   -- За что? - переспросила Долорес.
   -- За то, что я пообещала сохранить твой секрет, - пояснила та.
   -- Никакого секрета нет, мне не за что тебя благодарить, - тихо, но решительно возразила она. - Уйди, пожалуйста.
   -- Я никуда не уйду, пока ты не поклянешься, что оставишь в покое Алиера де Вилль Франклина! - ядовито проговорила Сиенна.
   -- Оставить его в покое? - брови Долорес приподнялись. - Но я никогда не беспокоила его. Он сам пришел ко мне однажды вечером. Если кому-то и следовало бы оставить его в покое, - она сделала ударение на последние слова, - так это, пожалуй, тебе.
   -- Я бы на твоем месте была поосторожнее с тем, что говорю, - Сиенна угрожающе нависла над ней.
   -- Ты можешь издеваться надо мной, делать мне больно, превращать мою жизнь в ад, проклясть и убить меня, если хочешь. Но это не заставит Алиера полюбить тебя, - Долорес выпалила это, и, подняв голову к нотным листам, снова заиграла, давая таким образом понять, что не желает продолжать разговор.
  
   Диезы, бемоли, лиги, скрипичные и басовые ключи, и прочие непонятные знаки вновь превратились в прекрасную музыку, способную довести Сиенну Кингсли до слез. Последние слова Долорес и последовавшее за тем страстное вступление новой мелодии на мгновение совершенно лишили Сиенну разума. В яростном порыве, не отдавая отчета в своих действиях, ведомая слепой ненавистью, она сделала резкое и сильное движение рукой, захлопывая крышку рояля. Раздался гулкий грохот, громкий вскрик Долорес, а затем наступила зловещая тишина.
  
   Тяжело дыша, Сиенна взирала на то, что натворила и, казалось, сама приходила в ужас. Долорес, у которой в глазах потемнело и в ушах зашумело от боли, в первую минуту вообще не была в силах реагировать на произошедшее. Затем она подняла голову и долго в шоке смотрела на Сиенну, а та не могла отвести взгляда от ее кошмарно дрожащих рук. Пальцы правой руки были скрючены, как у старухи, и как будто лишены подвижности. На левой руке они приняли какую-то странную, неестественную форму.
  
   -- Скорее иди к медсестре, - сдавленно бросила Сиенна и опрометью кинулась прочь.
  
   Дневник Долорес Фэрли
  
   Всю ночь я пролежала без сна. Время от времени меня одолевали бредовые видения, но то были не сны. Я и хотела бы забыться, отдохнуть, и не могла. В самый темный час перед рассветом кто-то тихонько постучался ко мне в дверь. Соскочив с кровати, я босиком, на носочках, чтобы как можно меньше касаться холодного пола, подбежала к двери и приоткрыла ее. В коридоре стоял Алиер, растрепанный, в распахнутом плаще.
  
   По его словам, он так и знал, что я не буду спать. Он пришел, чтобы увести меня подальше от кошмара, и показать нечто настолько прекрасное, что должно было заставить меня на время забыть о боли. Достав из шкафа пальто и накинув его мне на плечи, он слегка приобнял меня за талию и повлек за собой. Через черный ход мы вышли во двор, а оттуда, через брешь в ограде, в лес. Я не видела, куда шла, но Алиер, казалось, обладал кошачьим зрением, с такой легкостью находил он путь в кромешной тьме. Он заботливо поддерживал меня, не давая упасть. Наконец, мы вышли на лужайку, посреди которой лежало поваленное дерево. Устроившись на его стволе, мы прижались друг к другу и стали ждать.
  
   Постепенно небо начало светлеть и наливаться всеми оттенками розового. Стали различимы все, даже самые крохотные веточки на деревьях. На горизонте пурпурные и алые всполохи сменялись спокойным янтарным сиянием, а потом снова аметистовые и рубиновые брызги разукрашивали небо от края до края. Наконец, показался краешек пламенеющего солнца. Самые первые лучи, играя и переливаясь, пробежались по кронам деревьев, скользнули по стволам, и мгновенно все вокруг ожило и наполнилось нестройным гомоном проснувшихся птиц. Прозрачный воздух благоухал ранними цветами, нежные бутоны которых раскрывались, покрытые росой, превращая поляну в яркий ковер из белых, желтых и салатовых узоров. Наступал новый день, и мы встречали его вместе.
  
   Я протянула уцелевшую руку и дотронулась до его волос. Они оказались холодными и влажными. Алиер с горечью взглянул на перебинтованную руку и ласково заверил меня, что пальцы обязательно срастутся как следует, и очень скоро. "Мне не больно, - ответила я ему. - Я никогда еще не была такой счастливой, как сейчас".
  
  
  
  
   VII.
  
   -- Сиенне тогда здорово повезло, что ее не отчислили. Приезжал разбираться ее отец, она сделала вид, будто нечаянно задела крышку рояля, которая упала на руки Лорес, извинялась, и трудно было не поверить в ее искренность.
  
   Алиер сидел, откинувшись на высокую спинку кресла, и рассказывал Хайди свою историю. Та лежала на шкуре барса перед камином, опираясь на подушку и согреваясь скудным теплом, исходившим от догорающих головней. За окном царила глубокая ночь, все в Шербери давно уже спали, но история еще не подошла к концу.
  
   -- Весна прошла без потрясений, - продолжал Алиер. - Сиенна как будто угомонилась, оставила нас с Лорес в покое, и даже пыталась встречаться с Патриком. Бедняга, он тогда не знал, на что она способна. Лорес не любила рассказывать о том, как ее изводили, и даже я тогда знал не всю правду. Когда Патрик заподозрил неладное и решил порвать с Сиенной, она еще попила его крови на прощание.
  
   В тот год мы с Патриком заканчивали школу. Когда наступило лето, мы покинули лицей, чтобы больше туда не возвращаться. Отец, чтобы порадовать нас и побаловать, снял виллу в Италии, и мы все вместе - я, Лорес, Талисса, Патрик и Алакина, отправились в Рим и провели там два незабываемых месяца.
  
   Теперь я вспоминаю то время и понимаю, что нам никогда уже не стать такими юными и беззаботными, как тем душным римским летом. Мы изнемогали от влажной жары, прятались от нее за толстыми стенами виллы на холме, лежали в беспорядке на кушетке у фонтана, тонкие одежды прилипали к телу. Приятно было слушать журчание воды и нежиться в тени магнолий, но сильно прохладнее от этого не становилось. Мы читали Фитцджеральда вслух по очереди, и в момент опустошали графины с лимонадом. Мы взяли в аренду желтый "Жук" и катались по кривым улочкам, нас трясло на брусчатке, как на стиральной доске, нам сигналили спереди и сзади, а мы хохотали в голос, а потом платили штрафы. Мы устраивали пикники в серебристой оливковой роще, или под фиговым деревом со спелыми плодами, ели хлеб с хрустящей корочкой, фрукты, пили вино. Ездили на море и резвились в воде, как дети, бегали по волнами прямо в одежде.
  
  
  
  
   Помню, как-то раз мы отправились в Тиволи, на виллу д'Эсте. Девочки были в белых платьях и с кружевными парасолями из Венеции, а мы с Патриком надели соломенные шляпы, полосатые костюмы, и чувствовали себя персонажами из литературы, этакими щеголями-денди на выезде. Мы шли позади Талиссы, Алакины и Лорес по Дороге ста фонтанов. Солнце уже клонилось к закату, и в его медовом свете казалось, что в фонтанах струится, вместо воды, золотой эликсир вечной молодости. Волосы идущих впереди девушек вспыхнули янтарным сиянием, фигуры в легких белых платьях казались неземными, их тихий смех сливался со звонким переливом воды. Впереди, где за балюстрадой заканчивался сад, над серебряными куполами Рима розовело небо, в котором уже начала проявляться прозрачная луна. Что-то было в этой картине невероятное, что-то достойное кисти и вдохновения великого творца, но слишком прекрасное, слишком совершенное для жизни на земле.
  
   Вскоре после этого мы получили приглашение на праздник в отеле "Босколо". Один знакомый моего отца устраивал вечер, посвященный "Золотым двадцатым". Лорес, услышав об этом, пришла в бурный восторг: она сходила с ума по "Великому Гэтсби" и заливалась над ним горькими слезами. "Это же почти все равно, что побывать на вечеринке у Гэтсби!" - воскликнула она. С Талиссой и Алакиной они с энтузиазмом взялись за дело, исследовали множество необычных магазинов и антикварных рынков Рима. Оно того стоило: я едва узнал ее, когда в назначенный вечер она спустилась по парадной лестнице мне навстречу. На ней было сплошь усыпанные сверкающими пайетками платье, высокие перчатки, маленькая шляпка, длинная нить жемчуга на изящной шейке. Долорес с накрашенными ресницами и красной помадой на губах выглядела совсем иначе. Сначала мне не понравилось, а потом я понял, почему: так она выглядела взрослее, увереннее в себе и независимее, и мне вдруг показалось, что кто-нибудь обязательно постарается отнять ее у меня. Поймав себя на этой мысли, я тут же признал, что она была несравненна.
  
   И так думал, очевидно, не я один. Когда мы прибыли в "Босколо", на нас устремилось множество взглядов. В них читались любопытство и одобрение. Нам налили шампанского, и вечер начался. У меня до сих пор рябит в глазах, когда я вспоминаю тот праздник: там все блестело, сверкало, сияло, вспыхивало, искрилось. Сумасшедший калейдоскоп с бешеной скоростью закружил нас в вихре брызг шампанского, жемчугов и бриллиантов, табачного дыма, громкой энергичной музыки, взрывов чьего-то смеха, блеска чужих восторженных глаз, звезд на небе, хрустальных люстр на лепном потолке. Я бы никогда не подумал, что Лорес умеет так лихо танцевать чарльстон! Какая-то незнакомая дама в мехах, парфюм которой перебивал даже аромат табачного дыма, наклонилась ко мне, и низким, почти мужским голосом проговорила: "Которая из них - ваша барышня? Все трое слишком хорошенькие. Но, может, мы с вами уединимся?" Я взглянул на нее, и меня одолел безудержный смех. К тому моменту я был уже немного пьян. Схватив Лорес за руку, я вывел ее на улицу, где было прохладно и дышалось легко. То была ночь Святого Лаврентия, когда падают звезды и можно загадывать желания.
  
   -- Твое сбылось? - спросила Хайди, поднимая на него серые, как английское небо, глаза.
   -- Я ничего не загадывал, - Алиер вздохнул. - Мне тогда нечего было пожелать. Разве только, чтобы это счастье длилось вечно. Но я понимал, что это невозможно.
  
  
   VIII.
  
   Из писем Долорес Фэрли
  
   Дорогой Алиер,
  
   Как хорошо, что я могу писать тебе, сколько захочу, а потом с нетерпением ждать ответа. Сейчас это единственное, что меня поддерживает. В остальном же мне нечем похвастаться. Кончились безоблачные дни, и вновь началась борьба. Теперь мне будет еще труднее, ведь мне есть, с чем сравнивать. Счастье подразнило меня, и скрылось за углом. "Догоняй," - кричит, а я иду-то еле-еле.
  
   Здесь, как всегда, плохая погода. Небо затянуто тучами, из них сочится мелкий, противный дождь. Солнце я вижу только во сне, а здесь непонятно, когда оно восходит, когда заходит, есть ли оно вообще. Лицей - как остывший, замшелый склеп, кажется, ты покинул его тысячу лет назад, и вместе с тобой из него ушла надежда. Зато Сиенна Кингсли лютует пуще прежнего. Если бы не Талисса и Алакина, она растерзала бы меня в клочья. Они очень милы со мной, но я их избегаю, не хочу отягощать своим дурным расположением духа. День ото дня все дурнее, что же делать.
  
   Впрочем, я не права, и они не единственные, кто избавляет меня от участи быть растерзанной. Я замечала раньше, замечаю и теперь, еще чаще, что за мной наблюдает Вильгельм. Уж не попросил ли ты его присматривать за мной? Иначе я ума не приложу, чем могла так его заинтересовать. Я чувствую его присутствие, как привидения, где-то за моим плечом, почти постоянно. Полагаю, это чувствуют и другие, и никто не решился бы провоцировать такого странного и пугающего призрака-хранителя. Вот только незадача: сама я боюсь его ничуть не меньше, чем все остальные. Мне кажется, с ним рука об руку ходит тьма.
  
   * * *
  
   Очень тяжело просыпаться, видеть за окном свинцовое небо и вспоминать, что я снова в лицее, когда минуту назад мне снилась вилла д`Эсте, по саду которой мы брели, взявшись за руки, под розовым небом. Бывает, я лежу в постели по часу, и мне тяжело дышать, и я не нахожу в себе сил подняться. Все здесь вызывает во мне отвращение. До такой степени, что иногда я не могу заставить себя даже читать. Раньше моя жизнь только и начиналась, когда я брала в руки книгу, все, что я переживала на ее страницах, было для меня реальнее того, что происходило на самом деле. А теперь я ловлю себя на том, что мне ничего неинтересно. Кусок моей души остался в прошлом, а на его месте - огромная брешь, в которую мне страшно заглядывать. И эта пустота давит на меня, хотя, казалось бы, как пустота может давить, она ведь ничего не весит? Тем не менее, никогда еще на сердце у меня не бывало такой тяжести. Подчас кричать хочется, чтобы кто-то снял ее, дал мне вздохнуть, открыть глаза. Но я молчу, никто не приходит, и я выползаю из-под одеяла в темный холод моей жизни, и изо дня в день плетусь в будущее, которого не вижу.
  
   Я помню, что ты запрещал мне думать о смерти. Это было легко, когда ты был рядом. А теперь меня постоянно преследует мысль о том, что я хотела бы не проснуться утром. Пойми, я не хочу умирать. Но если б можно было просто не быть, просто вдруг не стать, я бы не возражала. Слишком дорогой в этом мире товар - радость. Очень уж многое приходится сносить за каждую ее крупицу.
  
   * * *
  
   Сегодня утром я проснулась без волос. Да, вот так вот, ночью кто-то пробрался в мою комнату и, пока я спала, отрезал мои локоны! Поначалу я даже не могла понять, что не так. Потом почувствовала необычную легкость, подошла к зеркалу, и увидела. Теперь они не достают даже до плеч. Кудрявятся вокруг лица, так непривычно. Но знаешь, что? Это сделали, чтобы обидеть меня, а мне нравится. Мне хотели досадить, но теперь я - совсем как Дейзи Бьюкенен! По-моему, это выглядит очень мило.
  
   Однако мне не по себе от мысли, что кто-то способен на такой поступок. Что, если в следующий раз ему вздумается отрезать мне ухо, или сразу голову? Поэтому, как бы ни забавляла меня новая прическа, я решилась пожаловаться. Так или иначе, в плане репутации и отношений со сверстниками мне все равно нечего терять. Устроили большую разборку, но никто так и не признался. Волосы мои тоже так и не нашли, да ведь их могли попросту сжечь.
  
   Я уверена, что это сделала Сиенна. Я видела, как она злорадно улыбнулась, когда я вошла в класс. Я всегда думала, и до сих пор не разуверилась, что она - черный маг. Но ей опять все сходит с рук! Боюсь, что в моей истории зло нередко побеждает добро.
  
   * * *
  
   Ночи такие холодные, а я такая слабая. Нет ничего удивительного в том, что я заболела. Лежу теперь в постели, под тремя одеялами, пью горячий чай и пытаюсь отвлечься. Перечитываю "Тэсс из рода д'Эрбервиллей", она мне как сестра.
  
   Ко мне приходила Талисса, и мы говорили о тебе. Она рассказывала мне о Шербери, не зная которого, невозможно вполне знать и тебя. Талисса так красочно все описывала, что теперь мне кажется, будто я прекрасно знакома со стариной Армитеджем, который любит напустить на себя важный вид, но на деле - добрейшей души человек, и будто Тюдоры кинулись бы мне навстречу, виляя хвостами, случись мне войти в двери особняка. Я так ярко представляю себе, как пахнет старинная мебель и книжная пыль в библиотеке, какая сырость царит в винном погребе, как приятно пить чай в гостиной, слушая дробь дождя по окну в расчерченной ромбами решетке. Мы заболтались до глубокой ночи, хотя и знали, что этого делать нельзя. Но кто стал бы ругать нас, ведь я больна и не могу спать, а Талисса заботится обо мне, что исключительно похвально.
  
   * * *
  
   Время идет, и прошло его уже немало, а лучше мне все не становится. Приходится пропускать очень много занятий, и начинают говорить, что меня стоит отправить домой. Однако странная это болезнь: порой у меня возникает ощущение, будто я схожу с ума. Кружится и болит голова, меня одолевают бессвязные мысли, и, если б я не была так слаба, то стала бы совершать необъяснимые для меня самой поступки. Например, иногда мне хочется сжечь все свои вещи. Или схватить того, кто сидит рядом со мной, за волосы. А иногда температура поднимается до такой отметки, что я впадаю в забытье, и тогда я слышу голоса в своей голове. Они говорят на итальянском, это я понимаю, но что именно - разобрать не могу.
  
   Мама, узнав о том, что я брежу по-итальянски, решила, что я слишком тяжело переживаю перемену обстановки. Она думает, я была слишком счастлива летом, и слишком несчастна теперь, и это меня подкосило. Пожалуй, я склонна с ней согласиться. И потому ей пришла на ум идея: отвезти меня в Италию, в мой дорогой Рим. Там, где мне было так хорошо, и там, где такой целительный воздух, я обязательно должна поправиться.
  
   * * *
  
   Рим зимой отнюдь не такой, каким он был летом. По ночам здесь сгущаются такие же туманы, как в Англии, а днем идут такие же дожди. Я редко выхожу из гостиницы, и то лишь на непродолжительные прогулки. Мне хотелось бы вновь побывать и в Тиволи, и в том саду, где мы однажды отдыхали под фиговым деревом, но по большей части я слишком плохо себя чувствую, чтобы куда-то идти. Я не встаю с постели вплоть до обеденного времени. Маме я говорю, что сплю, хотя на самом деле за всю ночь мне едва ли удается заснуть больше, чем на четыре часа.
  
   В вестибюле нашей гостиницы я познакомилась с очень приятным джентльменом из Неаполя. Он профессор, и приехал в Рим на конференцию. От него я узнала, что мне не повезло с погодой: обычно даже зимой здесь все не так безнадежно, но последние недели вогнали в уныние даже жизнерадостных итальянцев. Еще он сказал, что у меня абсолютно неподобающий вид для юной девушки, отдыхающей в Италии. Моя бледность, замкнутость, вялость и синяки под глазами никуда не годятся, по его мнению, и я должна как можно скорее прийти в норму, порозоветь, округлиться, начать улыбаться и есть мороженое. Меня позабавили его рассуждения, он на это и рассчитывал. Вместе мы выпили чаю перед сном, и в его обществе мне удалось почувствовать себя так умиротворенно, что той ночью я сладко проспала почти семь часов!
  
   Теперь мы с профессором каждый вечер пьем чай и беседуем. Думаю, тебе бы он понравился.
  
   * * *
  
   Вчера мы катались на машине по городу. В Трастевере пусто. На Пьяцца дель Пополо пусто. На площади перед собором Святого Петра пусто. Вокруг Колизея никого. На Квиринале и Капитолии никого. На виа дель Корсо тишина. Мы зашли в палаццо Колонна, и у меня создалось ощущение, что он принадлежит мне. Весь город сейчас принадлежит мне. Я хотела бы сказать, что это чудесно, но испытываю щемящую грусть. Мне хочется вернуть Риму краски, шум, жар, жизнь. То, что я вижу - лишь тень прошлого. И моего прошлого в том числе.
  
   * * *
  
   Невозможно было дольше оставаться заграницей. Состояние мое только ухудшается: голова иногда раскалывается так, что я кричу от боли, и в глазах у меня темнеет. На днях я проснулась с двумя глубокими царапинами, крест-накрест расчертившими спину от плеч до пояса. Я и раньше подозревала, но теперь уверена: это не просто болезнь, здесь замешана магия, и только маги могут в этом разобраться. Поэтому мы досрочно вернулись в Англию. Уж здесь-то кто-нибудь сумеет мне помочь теперь, когда мы поняли, что спрашивать нужно не врачей.
  
   * * *
  
   Слишком поздно. Мы слишком долго ждали. Теперь уже ничто не сможет мне помочь. Прошу тебя, приезжай ко мне, если сможешь. И не теряй времени: у меня его немного осталось. Нет сил писать, остается только надеяться, что ты скоро приедешь.
  

Твоя Лорес

  
  
   IX.
  
   Темно-зеленый "Ягуар" пронесся по тихой загородной улочке и с визгом затормозил у одного из краснокирпичных домов. Окна с не до конца задернутыми горчично-желтыми шторами светились в сумерках уютом и умиротворением, в холодный воздух зимнего вечера вплетались согревающие нотки аромата свежеприготовленного ужина. Выскочив из машины и взлетев по ступенькам крыльца, Алиер успел заметить все это, и с горечью подумал, как обманчива бывает видимость, и как жесток этот обман. В доме, являвшем собой идиллическую картину, медленно умирала девушка, так и не успевшая толком пожить.
  
   Долорес сидела в кровати, укрытая двумя одеялами и завернутая в плед, откинувшись на подушки. Она была осунувшаяся, серая, с темными пятнами на лице. Ее некогда великолепные пышные волосы тусклыми мятыми прядями торчали в стороны. В нетвердых руках она держала чашку остывшего какао, а на прикроватном столике стоял поднос с едой, к которой она не притронулась.
  
   -- Ты приехал! - тихо ахнула Долорес, поднимая на Алиера трогательные глаза, в которых читалось, что она уже на полпути туда, где все мирское не имеет значения.
   -- Как я мог не приехать? - он сел на край кровати и взял в свою ладонь ее ледяные пальцы.
   -- Мне все время так холодно, - поежилась она, и он почувствовал, что ее всю трясет.
   -- Что же это такое, - простонал он, поправляя ее одеяла.
   -- Неужели ты не понял? - обреченно проговорила она. - Меня прокляли.
   -- Как такое может быть? Кто? - у Алиера сердце забилось где-то в горле от ее слов.
   -- Не знаю, кто, - Долорес устало закрыла глаза. - Сиенна Кингсли, может быть.
   -- Нет, я не верю, что это могла сделать она. Сиенна недостаточно опытный маг. Черт побери, я сам не знаю, как делается нечто подобное!
   -- Кто бы это ни сделал, теперь уже неважно, - прошептала она. - Я не хочу говорить об этом. Сейчас я хочу, чтобы все было, как раньше. Ляг рядом со мной, и давай всю ночь мечтать о нашем будущем, как мы это делали в Уиллоу Холле и в Риме.
   -- Долорес... - с болью в голосе начал было Алиер, но она жестом остановила его.
   -- Ты еще сможешь осуществить все свои мечты. Хотя бы на эту ночь давай представим себе, что я тоже смогу. Где мы еще побываем? Давай как-нибудь сходим в ресторан "Рулз". Мне всегда хотелось поужинать в "Рулзе", ведь там бывал сам Чарльз Диккенс.
   -- Мы обязательно туда пойдем, - пообещал он, нежно целуя ее синеватый висок. - И съедим столько всяких вкусных вещей, сколько влезет.
   -- А летом мы уедем в какую-нибудь уединенную деревушку, поселимся в домике на скале над морем, и там я напишу книгу. Длинную душераздирающую книгу, над которой все будут обливаться слезами и говорить: "Вот кто умел проникнуть в самые потаенные глубины человеческого сердца, так это Долорес Фэрли. Вы читали ее роман? Моя жизнь никогда уже не станет прежней после его прочтения".
   -- Да, я как раз знаю один подходящий коттедж в Северном Корнуолле. В получасе ходьбы от него есть маленькое рыбацкое поселение, из тех, где всего одна улица, и дома на ней лепятся к прибрежной скале. На каменистом берегу старые рыбаки сидят на перевернутых лодках и чинят сети, а на мысе, выдающемся далеко в суровое море, мерцает одинокий маяк.
   -- И на нем живет нелюдимый смотритель?
   -- Да, думаю, когда я в последний раз там бывал, жил там один такой. Пропахший солью и табаком бывший моряк.
  
   На полке тикали часы. Внизу миссис Фэрли складывала посуду в шкаф. Воздух был пропитан такой горечью, что Алиеру трудно было дышать. Он говорил с Долорес о будущем, которого у нее не было, и каждое предложение давалось ему тяжело. За окном становилось все темнее.
  
  
   X.
  
   Алиер сам не заметил, как заснул, но когда он открыл глаза, Долорес рядом не было. Одеяла были откинуты в сторону, плед бесформенной горой валялся на полу, на подушке оставалась вмятина от ее головы, но постель была пустой и холодной. В первое мгновение Алиер испугался, однако, в следующий же момент, повернув голову, он увидел ее. Долорес сидела перед зеркалом, в своем любимом белом батистовом платье и толстом длинном свитере, и расчесывала остатки того, что раньше было роскошной мантией из рыжих кудрей. В отражении она заметила, что Алиер проснулся, и обратила к нему свое лицо, на котором появилось подобие улыбки. Она положила щетку на столик и встала. У Алиера сердце сжалось от вида того, какой она стала худой и прозрачной.
  
   -- Ты действуешь на меня волшебно, - тихо сказала она, наклоняясь и касаясь его губ легким поцелуем. - Сегодня я чувствую себя намного лучше. Мне даже захотелось позавтракать!
  
   Они спустились в кухню, где миссис Фэрли, просияв при виде дочери, самостоятельно поднявшейся на ноги и изъявившей желание поесть, приготовила им чай и тосты. Долорес съела кусочек поджаренного хлеба и две дольки яблока, и выпила полчашки горячего чая. На щеках у нее появилась тень румянца, и она сказала, что чувствует себя чудесно и хотела бы прогуляться.
  
   -- Я так давно не выходила из дома, - проговорила она, кладя голову на плечо Алиера. - А здесь неподалеку есть поляна, точь-в-точь такая же, как та, возле Уиллоу Холла, где мы с тобой встречали рассвет среди первых весенних цветов.
   -- А ты уверена, что сможешь идти? - обеспокоенно спросила миссис Фэрли.
   -- Алиер поведет меня, - ответила Долорес. - Он всегда поддерживает меня и помогает идти вперед. С ним мне ничего не страшно.
   -- Тогда оденься потеплее, и, ради бога, не уходите далеко, не гуляйте слишком долго, - миссис Фэрли достала из платяного шкафа пальто и шарф для дочери.
  
   Сразу за оградой начинался редкий, но высокий лес. Затворив за собой низкую калитку, они медленно пошли по тропинке, укрытой мягким ковром прошлогодней листвы. Стволы деревьев покачивались и трещали, вдалеке кричала какая-то птица. Лес стоял облетевший, унылый, и просматривался бы далеко вперед, если бы не окутавший его туман.
  
   Вскоре они вышли на перелесье, посреди которого лежало гладкое черное зеркало пруда. Долорес встала на самый край и заглянула в стоячую воду.
  
   -- В детстве мне рассказывали, что давным-давно в этом омуте купались три сестры, - припомнила Долорес. - У них были волосы до пят и белые платья, совсем как у меня. Они пошли ко дну, но не умерли там, а превратились в ундин. И теперь, если достаточно долго смотреть в воду, можно увидеть в глубине их лица. Я могла стоять здесь часами, все глядеть и ждать, но никогда не видела ундин. А сейчас, мне кажется, начинаю видеть. Смотри. Смотри! Ты видишь?
  
   Алиер устремил взгляд на холодную воду омута, но ничего не увидел, кроме травинок, мертвых мошек, и прочего мелкого мусора на поверхности вязкой мутной воды. В ватной тишине, такой неестественной и пугающей, раздался негромкий напев. Алиер вздрогнул, не сразу сообразив, что это Долорес напевает себе под нос. Следуя ее примеру, он все всматривался в мрачную глубину пруда, и внутри него росло ощущение тревоги, которое он не мог объяснить.
  
   Внезапно напев прервался. Долорес плавно и бесшумно опустилась на землю.
  
   Алиер бросился возле нее на колени, взял в руки ее потяжелевшую голову, заглянул в стремительно тускнеющие глаза. Долорес все еще улыбалась, но несколько крупных слезинок скользнули по ее лицу и исчезли в уголках губ.
  
   -- Ах, умереть рядом с тобой! - только и выдохнула она, прежде чем ее не стало.
  
   Свинцовое небо нависло низко и почти ощутимо давило на голову. Заморосил холодный дождь. Долорес лежала на мокрой, грязной пожухлой траве, еще не высохшие последние слезы смешались на ее лице с дождевыми каплями. Ее мертвая голова лежала на коленях Алиера, а он все гладил замерзшими пальцами волнистые волосы и бледные щеки, ожидая, что вот-вот Долорес проснется.
  
  
  
  
   XI.
  
   Тем вечером в Шербери вернулся уже не тот Алиер, что покинул его совсем недавно. Он никому не сообщил о своем возвращении, тихо и осторожно, чтобы никто не заметил, прошел в свою комнату. Там было темно и холодно, камин не топили уже несколько дней. Не зажигая свет и не снимая пальто, он свалился на кровать и уставился в потолок. Разум его был полон чудовищ, сплошным черным роем застилавших от него все вокруг. Он не знал, сколько времени прошло - десять ли минут, или, может быть, целые сутки, прежде чем в комнате появилась Талисса. С зажженной лампой в руке, с распущенными волосами, она возвышалась над распростертым на кровати братом, словно банши, явившаяся забрать его в царство теней.
  
   -- Она мертва, - хрипло произнес он, и ему показалось, что собственный голос донесся откуда-то издалека. - Ее прокляли.
   -- Я знаю, - мрачно ответила Талисса.
   -- Кто мог это сделать? У кого нет души, что он проклял Долорес? Долорес! Тихое, беззащитное создание!
  
   Талисса ничего не ответила, но видно было, что у нее разрывается сердце.
  
   -- Неужели действительно Сиенна Кингсли? - надтреснуто проговорил Алиер.
   -- Это сделала не Сиенна, - через силу заставила себя сказать Талисса.
  
   Пронзительный, колючий взгляд, которым одарил ее Алиер, обернувшись, поколебал ее и без того непрочную решимость. Поставив лампу на прикроватный столик, она сцепила руки в замок так крепко, что пальцы побелели. Несколько раз глубоко втянув в себя воздух, она все же отважилась. Выбора не оставалось, он все равно бы узнал.
  
   -- Это сделал Вильгельм.
   -- Вильгельм? - Алиер резко выпрямился, но было заметно, что еще не вполне осознал услышанное. - Нет, Талисса, нет. Это какая-то чушь. Откуда у тебя в голове такие дикие мысли?
   -- У него нашли шкатулку с ее волосами, обожженными и испачканными в какой-то смоле, - она старалась не смотреть на брата. - А когда Долорес слышала голоса в своей голове - это были не отголоски снов, как она решила. Она слышала свое проклятье. Оно было на итальянском, но не потому, что Долорес грезила о Риме, а потому, что Вильгельм говорит на этом языке. Ведь они с Неро всегда общаются по-итальянски.
  
   Алиер подошел к окну, и долго всматривался в темноту за стеклом. Ночь стояла ясная, лунная, на фоне бархатного неба четко вырисовывался спокойный лес. Через несколько часов за черным кружевом голых деревьев должен был появиться краешек солнца, но - для других. Алиер не знал, сколько лет ему предстоит ждать новый рассвет.
  
   -- Почему? - не без труда расслышала Талисса его короткий вопрос.
   -- Из зависти, из ревности...
   -- К кому?
   -- К тебе. К ней. К вам обоим. Ведь он - старший сын, а ожидания отца с детства оправдывал ты, а не он. Характер у тебя лучше, ум живее, друзей больше, люди невольно отдавали предпочтение тебе. Он чувствовал это, даже если ему пытались не дать понять. Ему всегда нравилась Долорес, и, хотя сам он не подходил к ней, но не мог смириться с тем, что она тоже выбрала тебя. Она, как и все, тянулась к свету, которого в Вильгельме не было. Вдвоем вы испытали то, чего он отчаянно желал, но не надеялся когда-либо найти. Потому, что он, похоже, черный.
   -- Я догадывался об этом, когда мы занимались запрещенными экспериментами, - Алиер оторвался от окна и с потерянным видом остановился посреди комнаты. - Но я не знал, что его эксперименты зашли так далеко. Его приговорят?
   -- Мне кажется, отец этого не допустит. Он что-нибудь придумает, - мотнула головой Талисса. - Спрячет Вильгельма где-нибудь. Ты бы предпочел, чтобы он умер?
   -- Нет, мне не нужна еще одна смерть за пазухой. Но если отец сможет укрыть Вильгельма - пусть сделает так, чтобы он исчез и для меня тоже.
  
   Талисса взяла лампу и направилась к выходу. Но возле двери она задержалась и, сунув руку за пояс, извлекла оттуда толстую записную книжку в кожаном переплете.
  
   -- Чуть не забыла. Я забрала это из вещей Лорес для тебя. Это ее дневник, - она положила блокнот на каминную полку. - А я остаюсь здесь. Я больше не вернусь в Уиллоу Холл. Никогда.
  
  
  
  
КОНЕЦ
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"