Оранжевая леди
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
Варга В.В. Vasily_33@mail.ru
24 ноября 2006.
хор
Оранжевая леди. (13.53 авт. листа) +12.14+ 14.81 = 40.48 авт. листа.
Часть 1.
Берегитесь лжепророков, которые приходят к вам в овечьей одежде, а внутри суть волки хищные. Евангелие от Матфея, 7: 20.
1.
- Ласточка моя ненаглядная! умоляю тебя, успокойся. Ради нашей дружной семьи, ради детей, ради дочери, которая выходит замуж за англичанина, ведь мы будем жить в Лондоне на берегу Темзы, ты станешь сочинять мемуары, а я начну их издавать миллиардными тиражами. Мало того, ты станешь английской тещей. Писяевич уже стал американским зятем, он обязательно тебя позовет, поскольку в политическом смысле вы - два сапога пара. Тебе еще при жизни поставят памятник не только на твоей родине, где ты родилась, то бишь, в Днепропетровске, но и в Киеве. Я ручаюсь за это, клянусь, я сделаю все возможное и невозможное, вот увидишь, только потерпи, - тараторил муж у постели своей супруги, которая лежала на спине, устремив покрасневшие глаза в потолок. А когда зазвенел мобильный телефон, находившийся рядом с Юлией, он схватил крохотный кирпичик и сказал: - Алло, слушаю. Это ты Саша? Юлия Феликсовна почивают, позвони завтра.
Он только что положил крохотный мобильный телефон последней модели на подушечку, как негодник, снова заревел, да так протяжно и жалобно, что нельзя было не протянуть к нему руку.
- Они почивают, почивают, почивают, я уже сказал вам, сколько можно? Пощадили бы ее покой, в котором она, бедняжка, так нуждается, - как мог, отбояривался муж от назойливого звонка, а вернее от того, кто звонил и, похоже, мало интересовался душевным покоем Юлии. Он все еще стоял на коленях у дивана и преданными глазами смотрел на божественный облик Юлии. Пред ним лежала не просто его супруга, а богиня, неземная женщина. Она смотрела в потолок, но видела дальше, возможно небо, усеянное звездами, возможно, кресло президента или хотябы премера, которого ее так незаконно, так бессовестно лишили, но не его, есвоего мужа.
Юлия не сразу среагировала на звонок, однако, услышав имя "Саша", повернула голову в сторону мужа и спросила:
- Турко-Чурко звонил? Набери мне его номер.
- Но ласточка...
- Набери: я сказала! Не смей мне перечить - я дурно чувствую себя. И вообще, надоел ты мне как горькая редька. Не нужен мне твой словесный понос, он меня только раздражает. Ты, я вижу, забыл народную мудрость - молчание золото, так вот я тебе напоминаю: держи свое поддувало на запоре.
- Но я же ... мы ведь любим друг друга...
- У политика такого масштаба, как я, не может быть другой любви, кроме любви к своему народу, к своему государству, президенту, пусть даже такому тщедушному и ничтожному, как Виктор Писяевич. Ты думаешь, мне обидно, что я потеряла должность премьера? Как бы не так. Мне обидно, что мой народ потерял меня, выдающегося премьера. Народ будет страдать. Страдания народа не дают мне покоя. Я лишилась покоя и сна, перед моими глазами не кабинет, в котором я со своими министрами решаю судьбу страны, а осиротевший народ. Кем заменит меня этот дегенерат, этот импотент? Мне замены нет. Не найдется человек в нашем государстве, который мог бы заменить современную Жанну д Арк, то есть меня. Алло, Сашенька, мой дорогой, верный мой спутник, мой политический единомышленник, я сию секунду. Мой Мерседес у подъезда. А, ты за рулем? Ну, хорошо, пусть на твоем, у тебя "Ауди", или ты поменял? "Вольво"? Гм, тоже хорошая машина.
Муж покорно склонил голову, поднялся с колен в знак протеста и стоя у кровати знаменитой супруги, продолжал изображать радость на изможденном лице.
- Ну, наконец-то, наконец-то скупая улыбка облагородила это прекрасное лицо, - произнес супруг, складывая ручки, как перед изображением Иисуса Христа. - Молодец этот Турко-Чурко! давно ему следовало позвонить. Давно! И как я не догадался сразу отдать тебе трубку, ты уж прости меня, недогадливого, глупого, неблагодарного. Следующий раз я, как только услышу писклявый голос в трубке, тут же тебе поднесу, даже если ты в туалете на толчке будешь сидеть. А сейчас прости мя, грешного.
Юлия в этот раз пожалела свою зеленую надоедливую муху в образе супруга Павлика и не стала в течение часа облагораживать его словесным поносом, дабы самой еще больше не расстроиться. Она, как волчица, когда у нее хотят забрать волчонка, спрыгнула с кровати и набросилась на свой гардероб: подростковый мужской костюм мгновенно обвил ее худые плечики, опоясал тоненькую фигуру и разделил тоненькие ножки, придав бледненькому личику еще более строгое выражение.
- Ты ложись, дрыхни, не жди меня, - буркнула она, закрывая за собой дверь и не поворачивая головы в сторону опостылевшего супруга.
Павлик так и остался в той же позе над кроватью, будучи твердо уверен, что его знаменитая супруга только что покинувшая роскошное ложе не совсем ушла и не навсегда ушла, ее дух остался здесь, в этой комнате, на этой кровати. Она только физически ушла и то она должна вернуться. Поболтают там с Туркой о том, о сем, посоветуются, как вернуть народу утраченное счастье и наметившееся благополучие, и она вернется домой. А куда ей деться? А может еще и под бочок.
Слова "под бочок" совсем взбудоражили натуру Павлика. И тут он отошел от кровати. Невозможно было смотреть на еще теплую подушку только что брошенную супругой. Подушка, казалось, звала.
В подражание супруги Павлик резко развернулся на сто восемьдесят и через две комнаты, миновав их в мгновение ока, очутился на кухне, где, к его удивлению, все еще горел яркий свет, а дверь холодильника оказалось не плотно прикрытой. Он так же, в мгновении ока рванул дверь на себя, схватил бутылку с коньяком армянского производства, помня, что его тесть Капитальман, армянский еврей по национальности, а его знаменитая супруга почти армянка, потому что никак не хочет быть еврейкой. Она даже русоволосая, ничего армянского в ней ничего нет и не рыжеволосая, пойди разбери, кто она по национальности. Если только характер, если только кровь, судя по ее поведению. А может, а может, того...современная еврейка. Не исключено и то, что ее матушка согрешила, потому что не может быть такое белое личико, если отец был смуглый, южный еврей, с черными как мазут глазами и...и с буйной натурой, который не только ночью, но и днем хотел кувыркаться в постели с особью противоположного пола. А дочка чересчур холодна, значит украдена, или как настоящая , современная еврейка, чересчур расчетлива.
Ах, как давно была с ним в постели, он уж и забывать стал, какая она. Достав бутылку коньяка и банку с черной икрой, Павлик в одиночестве присел к большому столу и в отсутствии коньячной рюмки, налил себе в двухсотграммовый граненый стакан чуть больше половины и выпил залпом.
Как-то странно подействовал коньяк на Павлика: вместо приятного угнетения мозга, который начинает нашептывать всему организму: все суета, жизнь так хороша и прекрасна, можно пропустить еще рюмку и тогда море по колено, - наступило некое просветление, и реальная жизнь предстала перед ним как на ладони. Он как бы проснулся, увидел себя со стороны и даже увидел свою супругу, от которой он не услышал доброго слова в течение последних пятнадцати лет.
"Политика - страшная вещь. Она вытеснила из Юлии женщину, отняла у меня супругу, лишила тепла и семейного уюта. Если у Юлии, когда и просыпается женщина, то она бросается не на мужа, а на политического соратника. Сколько ночей она провела с лидером нации Вопиющенко, а теперь, должно быть, с Турко- Чурко. Потому-то и слова доброго у нее нет для мужа. Что мне с того, что она вчерашний премьер, лидер блока, созданного ею же и названого по ее имени и фамилии. Кстати не моей, а своей фамилии. Еще стакан! еще! это мудрый коньяк. Я начинаю прозревать, я, наконец, вижу себя со стороны, я теперь знаю, кто я, кто моя супруга и нужна ли мне такая супруга. Что мне дал этот брак? Я из одаренного инженера превратился в слугу, стал зависим от юбки, кручусь возле нее и никак не могу смириться с тем, что это уже не моя юбка и я простой плебей, даже не слуга, а так себе для виду муж, над которым все потешаются за глаза, разумеется. Я просто посмешище, вот кто я".
Он еще налил себе волшебной жидкости, намазал кусочек хлеба маслом и покрыл его толстым слоем икры, чтобы проглотить после приятной коричневой жидкости.
Эта порция еще больше расширила стенки сосудов, кровь стала стучать в висках, и это тоже повлекло за собой изменение мысли. Мозг что-то передал в сердце, а в сердце зарождался протест, а за протестом последовала злость на себя за свои неоправданные поступки, которые привели его в никуда, и пик этой злости замкнулся на Юлии, знаменитой супруге.
- К черту! - воскликнул он так громко, что кошка до сих пор свернутая клубочком у его ног, встала на дыбы и громко мяукнула. - Ах, ты! ну иди ко мне, - смягчился он. - Ты такая же одинокая, как и я. Мы с тобой отныне - два сапога пара.
Кошка смилостивилась, прыгнула ему на колени и принялась лизать его растопыренные пальцы. Он взял ее на руки, приподнял и приложился лицом к ее мягкой пушистой шерсти.
- Мы с тобой одного поля ягода. Хочешь коньячку? я угощаю. А ты хочешь мяса. А я хочу счастья, я еще так молод. Вот на тебе мясо, ешь, сколько влезет. Я тебе мяса, а ты мне счастья. Сможешь? О, да сможешь, это не так трудно и не так легко, я знаю.
Кошка полизала его нос, а потом бросилась на кусочек говядины, лежавший на полу. Она снова была у его ног и, доев мясо, с благодарностью глядела на хозяина.
"Любовницу заведу себе, а если нет, в бордель начну ходить. Сейчас этого добра полно, были бы деньги. А ты, моя армяшка, моя безголовая царица, занимайся своей политикой, изменяй своему Писяевичу, который лишил тебя кресла премьера, а мне...мне ты давно лгала..., давно мне не принадлежишь. Таков удел мужей знаменитых жен".
В три часа ночи загремел настенный будильник больших часов, а ему показалось, что гремит звонок входной двери. Едва держась на ногах, он подошел к входной двери, открыл ее настежь, но за дверью - пустота, никого нет. Он хлопнул дверью и вернулся на кухню к бутылке, в которой было половина крепкой жидкости.
- Последнюю рюмку, всего на донышко, а потом спать. Юля будет завтра. Завтра спрошу, где была, почему так долго, почему не вернулась домой хотя бы на рассвете?
2.
Саша Турко-Чурко посадил Юлию рядом с собой на переднее сиденье, и умчался в сторону Днепра. Юлия как бы уставилась в одну точку, хотя перед ее глазами мелькали дома повышенной этажности, а потом и хибарки старой постройки. Улицы и проспекты бежали ей навстречу и как бы говорили: мы твои, твои, а ты наша хозяйка - была, есть и будешь. Водитель молчал, как и положено водителю, не решаясь первым нарушать тишину. Саша сейчас был в положении водителя. Проехав несколько километров, он попытался включить приемник, но Юлия остановила его:
- Я хочу тишины, пожалуйста, не нарушай ее. Для меня это сейчас очень важно. Мой мозг в постоянном напряжении. Вся моя суть ищет выхода из создавшегося положения. Вообще вся моя жизнь - шумная, в заботах, в борьбе, я чего-то ищу, чего-то добиваюсь и что-то теряю. Да, я больше теряю, чем приобретаю. Так уж мне на роду написано, такова моя судьба, никакая собака не позавидует.
- Юлия Феликсовна, а может и лучше, что все так случилось, - осмелился заговорить Саша. - Страна с каждым днем близится к закату. Это одно. Второе, вас как пострадавшую, народ примет как родную: у нас жалостливый народ и на предстоящих выборах в Верховную Раду проголосует за вас, за вашу партию, в этом я нисколько не сомневаюсь. Партия БЮБ окажется впереди остальных. Тогда нам формировать правительство. Да я первым крикну на площади: Юлия Феликсовна - наш премьер! Кто "за"?! Увидите: все поднимут руку "за". Вы автоматически станете премьером до конца срока президентства Вопиющенко. А после него - президентский жезл в ваших руках. Это же очевидно. Как дважды два. Чего вам беспокоиться? Терпение и еще раз терпение.
Юлия впервые ласково посмотрела на Турко-Чурко, слегка улыбнулась и сказала:
- Саша, милый, притормози где-нибудь.
У Саши - мороз по коже. Он тут же включил сигнал поворота вправо и притормозил недалеко от Набережной. Юлия не отрывая от него сверкающих глаз, поманила его пальчиком, и когда он наклонил голову к ее подолу, схватила эту умную голову и впилась в его губы, чувствуя, как он слабнет.
- Ты - самый близкий мне человек и я готова на многое, на то, на что я не была и не могла быть готова раньше. Я умею быть благодарной за преданность. Только, Саша...
- Что только? говорите, умоляю вас.
- Саша, я скверная баба, я никого не люблю, я люблю политику. Я и сама себя не люблю. Если что я и разрешу тебе, то это только разовое разрешение, чтоб ты не обижался и больше ничего не требовал, поскольку мы можем поссориться. У женщины с мужчиной может быть дружба, только дружба, тогда она крепка и длительна, а если они проявят слабость и постараются укрепить эту дружбу в постели, тогда дружбе конец. Вот, Саша, выбирай...между дружбой и постелью. Если ты выбираешь последнее, то найди где-нибудь уютное место, и ... Считай, что это благодарность за твою преданность. Думаю, что мое тело для тебя дороже золота такого же веса, не так ли, мой воздыхатель?
Турко-Чурко побледнел, а потом позеленел и со всей силой нажал на газ. Машина взревела и как бы взлетела с места. Несколько минут, и она очутилась на встречной полосе. Водителю тут же пришлось нажать на тормоз, так как перед лобовым стеклом возник милицейский жезл, требующий немедленно остановиться.
- Документы! - потребовал постовой.
Оба великих человека достали депутатские удостоверения и начали совать в нос работнику дорожной службы. Милиционер увидел, вытянулся в струнку и, приложив руку к головному убору, произнес:
- Пардонюсь, пердонюсь, но в целях вашей же безопасности, позвольте вам сделать замечание: езда по встречной полосе, да еще на такой скорости, может привести к трагическим последствиям. Потом нас же обвинят. Дорожная служба окажется виноватой.
- Мы очень спешим. У нас дела государственной важности, - произнесла Юлия и добавила: - Вперед, Саша, пока я не раздумала.
Саша опять попытался остановить машину, но вдоль набережной гуляли парочки, и это не могло быть тем местом, где можно уединиться.
- Поезжай дальше. Там повернешь направо, затем налево. А где притормозить, я тебе скажу.
Саша поехал на бешеной скорости и дважды повернул и оба раза не в ту сторону. Юля стала потихоньку хихикать.
- Что с тобой, что ты за мужик, а? опять выйдешь на встречную полосу. Или ты уже видишь меня раздетую? - произнесла она, глядя ему в блуждающие глаза.
- Я..., я не могу, - произнес он едва слышно.
- Останови машину! - приказала она. - Посмотри на номерной знак, не оторвался ли?
Саша нажал на тормоз, колеса завизжали, машина остановилась. Выйдя из машины, Саша подошел к заднему номеру, а Юля тем временем очутилась за рулем, нажала на газ и тут же исчезла с поля зрения.
- Ау! куда вы? - завопил Саша и замахал руками. Он тут же готов был расплакаться, но, некоторое время спустя, машина, на которой умчалась его мечта, визжа тормозами, остановилась возле него, а Юлия, озаренная приветливой улыбкой, открыла дверь, приглашая Сашу занять место рядом с собой. Саша сел, достал платок и начал вытирать пот со лба.
- Испугался, да? - произнесла Юлия, положив ладошку на его лысину. - Я просто решила проверить ходовую часть, а заодно и тормоза. Все хорошо. И ты молодец, не распустил нюни. Я решила отвезти тебя на свою дачу. Там сауна, бассейн. Я увожу тебя на целых три дня, учти. Так что набирайся сил и терпения. И не только в постели. И ум должен напряженно работать. Надо составить план дальнейших действий. Ты понял меня?
- Да, да, моя божественная! Кто за то, чтобы утвердить предложенный вами план? - произнес Саша вне себя от радости и высоко поднял обе руки.
- Чудак, - произнесла Юлия и направила машину в сторону своей дачи.
В голове Турко-Чурко происходила буря, а сердце колотилось, будто собиралось выпрыгнуть из волосатой груди. Он уже раздевал Юлю и видел ее, в чем мать родила. Его плоть проснулась, не ожидая приказа, и это вселяло надежду, что он справится со своими обязанностями. Но даже не это главное. Главное было то, что он ее получит. Это подарок, которому нет цены. Юля не каждому уступит. Если только Писяевичу и то это уже в прошлом. Сейчас у нее чувство обиды на него, пса неблагодарного.
Наконец минули охрану. Хозяйка шла впереди, так же весело улыбаясь. Саша же едва поспевал с опущенной головой: ему все время хотелось закрыть глаза, потому что с закрытыми глазами он видел то волшебное место, куда ему суждено проникнуть через какие-то минуты.
Роскошная входная дверь, длинные сверкающие ключи, прихожая, рабочий кабинет, а дальше спальня с широкой двухместной кроватью посредине комнаты.
- Моя возлюбленная, самая красивая из всех женщин, которые я когда-либо видел, - запел Саша и подхватил ее на руки, едва она успела снять плащ.
- Ты что делаешь? куда так торопишься? И плащ не снял и пиджак на все пуговицы. Может, мы в обуви ляжем на белоснежные простыни?
- Я, я извиняюсь. Я сейчас, пробормотал Саша и вернулся в прихожую.
Юля подошла к зеркалу и начала расстегивать молнию на традиционном белом платье. В платье и косе веночком она смотрелась великолепно, а вот тело местами бугрилось, грудь отвисала, и ее нельзя было обнажать, а живот...совсем ей не нравился.
Пока Саша копошился в раздевалке, она шмыгнула и утонула в мягкой кровати без трусиков и ночной рубашке, и только лифчик оставался на месте.
Саша шлепал в тапочках, как слон. Когда она увидела его в черных длинных трусах, волосатого, с искаженным звериной гримасой лицом, она ахнула и отвернула лицо.
- Саша, не надо! Давай повременим с этим. Надо принять душ, господи как от тебя несет потом не то свиным, не то собачьим.
Но было уже поздно, да и к тому же Саша был не только невменяемым, но и совершенно глухим.
- Аггг-рррыыы, - зарычал он как медведь и тут же очутился у нее на животе.
Ей ничего не оставалось, как утихнуть, замереть в тревожном ожидании, что будет дальше. Ножки как веревки были разбросаны в разные стороны, а волшебное место, куда так стремился Саша, словно замерло в ожидании чего-то волшебного, великолепного, что для него было предназначено самой природой. Но по воле злого рока ружейный ствол повис веревкой, и Юля сразу поняла, в чем дело. Такое уже было и не единожды с Писяевичем, особенно после его "отравления".
- Ты меня раздавишь, бирюк. Иди лучше прими душ, от тебя несет на километр.
Саша быстро вскочил и исчез. А Юля поднялась и оделась. В доме царила тишина, будто все вымерли.
- Саша, где ты?
Но Саша не отзывался. Тогда она босая стала обходить комнаты, боясь, как бы он не повесился, или на худой конец не убежал. Но Саша стоял на кухне одетый и смотрел в окно.
- Ничего страшного, не переживай, это бывает. Видимо, нервный срыв. Вы мужики тоже ранимы. Мужик всегда хочет, но не всегда может, а женщина не всегда хочет, но всегда может. Ты слышал эту мудрую поговорку?
- Никада не слышал. Мне очень плохо. Отпустите меня домой. Я напьюсь и буду песни петь...про Майдан.
- Ты и у меня можешь напиться, только пьяным ко мне не приставай, я не выношу запаха спиртного. У меня есть еще одна спальня, туда я тебя и уложу. Согласен?
Саша только кивнул головой в знак того, что согласен. А что еще оставалось делать?
3.
Утром, еще до восхода солнца, Юлия уже была на ногах, громыхала дверьми то одной, то другой комнаты и даже заглядывала в ту комнату, где почивал Саша. Он лежал в неестественной позе, сбросив с себя одеяло и свесив голову чуть ли не до пола, и вдобавок дико храпел. Она сильно топнула ногой о паркетный пол, он как бы испугался, приподнял туловище и тут же свалился на правый бок и захрапел еще пуще. Юля подошла к кровати с намерением подергать его за ухо, но ее взгляд застыл на обнаженной фигуре Саши, покрытой густой черной шерстью, на выпирающем рыхлом животе, как у только что опоросившейся свиноматки.
- Бедный Саша, - произнесла она вслух. - Если бы у тебя не было рук, если бы ты не ходил на двух ногах, ты вполне мог бы сойти за жирного вепря, распластанного на лужайке и издающего такие же дикие звуки. Что, если огреть его палкой? Революционно настроенные массы, должно быть, ждут меня на улицах и площадях, а я не могу уйти, оставив его здесь.
Юля стала бродить по комнатам в поисках такой палки, - она палкой часто мешала белье, пока серьезно не занялась политической деятельностью,- но, уже, будучи на веранде, забыла о ней и переключилась на организацию избирательного штаба. Предстояли новые выборы в Верховную Раду, и она была уверена в том, что ее партия наберет наибольшее количество голосов, а это даст возможность снова выдвинуть свою кандидатуру на пост премьер-министра страны.
"Виктор Писяевич ссорится со своими одно партийцами, соратниками по борьбе за вечную, неизменную, незаменимую власть в стране. Кто выйдет победителем? А никто, все проиграют. А я выиграю, моя партия выйдет на широкую дорогу в борьбе за влияние на широкие народные массы. Члены партии Виктора Писяевича не находят взаимопонимания у себя внутри: каждый член партии требует одного: дай. И никто не морочит себе голову над тем, а что он может лично дать партии, какую пользу ей принести. У меня не так. Мы все едины. Вот когда я наберу наибольшее количество голосов, тогда ты, Витенька Писяевич, неспособный мой, бездарный мой, импотент мой, поклонишься мне в ножки и со сложенными ручками начнешь умолять: Юлия, иди, объединимся, ты становись премьером, а я буду продолжать свою великую миссию по вовлечению страны в Евросоюз, что даст нам полную возможность выжить москалей, запретить русский язык на всей территории нашей неньки Украины. Хай живее Майдан!"
Солнышко выглянуло из-за туч, одаривая все живое на земле с одинаковой щедростью, а Юлия так загляделась, так задумалась, как бы сливаясь с лучами, что и сама становилась солнцем и окончательно решила, что она, подобно солнцу, будет нести тепло и ласку всему человечеству. Она реприватизирует все фабрики и заводы, потом продаст их снова иностранцам по более высокой цене, а цену на газ из России понизит на пятьдесят процентов, а если москали начнут кочевряжится, она перекроет трубу ведущую в западные страны. Партию Регионов и коммунистов дипломатично выдавит из политической арены, а президента, этого туповатого, безвольного увальня, сделает английской королевой, и то, помня его былую ласку, когда она уносилась вместе с ним в иные миры.
"Может, переименовать мою партию и впредь именовать ее БЮС - блок Юлии Солнцевой? А чем плохо, а?"
В это время, едва она успела произнести последнее предложение, что-то мягкое и волосатое прижалось к ее фигуре с тыльной стороны, а жирные, слюнявые губы прилипли к позвоночным хрящам в том месте, где красовалась родинка, которую Юлия могла видеть только при помощи зеркала, расположенного за спиной. Все тело ее как-то сжалось, а из прелестных губ вырвалось совсем не дипломатическое выражение:
- Ах ты, жирный поросенок, испугал меня как! А храпел! как вепрь. Ну, будет тебе, будет. Не мешай мне. Мой мозг теперь в космическом пространстве, я строю грандиозные космические планы. А ты...поезжай в офис нашей партии, извлеки из шкафа стопку белой бумаги и сочиняй планы. Когда испишешь страниц пятьдесят-шестьдесят, позвони мне, я, возможно, подъеду, посмотрю. Потом соберем бюро, потом съезд, а там все наши решения - в массы. Ну, иди, иди. У нас нет времени на всякие там сантименты - позументы. Это я так...от скуки решила побаловать тебя малость, да ничего не вышло. Все мужики нынче импотенты. Я не знала, что ты такой слюнявый и такой храпун. Тебе надо трудиться в поте лица, чтоб заработать хотя бы еще один раз подобную мою благосклонность к тебе. Иди, составляй планы.
- А в стихах можно?
- Ха-ха! Свои дешевые стишки посвящай кому-нибудь другому. А моей партии нужна гегелевская философия. Хотя мог бы сойти и Ницше.
- А кто такой Гегель?
- Немецкий философ, грамотей. Непонятливый, правда. Даже Ленин на нем помешался. И умер от этого в молодом возрасте.
- А я не собираюсь умирать. Когда вы, Юлия Феликсовна, будете президентом - я смогу занять пост премьера, не так ли?
- Так, так, я согласна, но только иди, составляй планы.
- Хорошо. Только оденусь. Перекусить бы, правда, не мешало.
- Интеллигентные люди не завтракают. По пути можешь зайти в кафе. Деньги у тебя есть?
- Есть, а как же? Я ведь, благодаря вам, Юлия Феликсовна, депутат Верховной Рады, а у депутата хорошая зарплата. Двадцать шесть тысяч в месяц. Причем неважно, тянешь ты руку за или против, бываешь ли на работе, или находишься в объятиях любовницы, как я, например, в этот раз, зарплата все равно идет. И немалая.
- Ты много болтаешь. Помнишь поговорку: болтун - находка для шпиона. Ты же бывший секретарь райкома.
- Помню, помню, как же не помнить. Позвольте откланяться, хотя могли бы на посошок, как говорится.
- Иди, не морочь мне голову.
На этом словесная перепалка была закончена. Юлия еще выше подняла подбородок, еще больше расширила веки глаз, глядя на тучи, закрывшие солнце и не шевельнула ни одним пальчиком во все время ожидания Турко-Чурко, который еще долго стоял как столб, не смея пикнуть в такой ответственный момент. А потом, поняв, что лучше уйти, сделал несколько шагов назад, очутился в спальне, быстро облачился в одежду и закрыл за собой входную дверь.
Юлия свободно вздохнула, а внутренний голос почти вслух начал свое выступление:
- Наконец-то. Боже, какое счастье! Я не создана для одного мужчины даже в постели. Еще Виктор Писяевич куда ни шло, да муж мой лет пятнадцать тому был мужчиной, которого можно было терпеть. А этот хорек, фу! больше с ним никуда не поеду - дерьмо, а не мужик. Но ты, Писяевич, что же ты натворил? Кто тебя заставил подписать указ о моем освобождении? Я знаю, что это ты сделал под давлением...со стороны Катрин, со стороны Пети Пердушенко-Мордушенко и других оборотней со своего окружения. И все же...как ты мог?! Не на моей ли груди ты отдыхал дни и ночи до тех пор, пока не отравили тебя? Или ты сам отравился? И дозвониться тебе не могу. Поменял телефоны, номера другие, а в приемной не соединяют: помнят мой голос, узнают и тут же говорят: занят. Эх, собаки безмозглые! Вот сейчас возьму да позвоню. Разведка донесла твой новый номер, Писяевич. Да не Писяевич ты, а Пес, вот кто ты есть.
Она вернулась в комнату, взяла мобильный телефон, лежавший на тумбочке и набрала номер президента, нажала на кнопку вызова, но женский голос пропел: вы не можете позвонить сейчас так как находитесь поза зоной достижения, а потом раздались гудки.
Едва она успела нажать на кнопку отбой, как раздался звонок.
- Я слушаю.
- Это Петро...
- Меня нет дома. Не звоните мне больше, предатель. Вы мне ножку подставили, спасибо вам. Но и вы сами свалились в яму. Я очень рада. Очень. Не копай другому яму, сам в нее свалишься. Так-то, Пердушенко-Мордушенко! Адью!
4.
Оказавшись не у дел, Юля скучала. Так много сил и энергии, а применить эту энергию негде. Пуститься в загул, завести кучу любовников, тряхнуть стариной, как говорится, ее не особенно привлекало, да и это невозможно решить за один день. Саша, водитель Гена это не те люди, с которыми она могла пойти на сближение, а что касается Писяевича, то он, как мужчина, уже ни на что не годен и к тому же, предал ее - освободил ее от обязанности премьера.
"Прокачусь по центру Киева и проверю, так ли сильна любовь народа ко мне, как и несколько недель назад, или что-то изменилось?" - решила она и позвонила водителю Гене. Гена тут же очутился у подъезда ее дома и доложил, что прибыл и ждет ее.
Она спустилась на первый этаж и увидела машину "Аудли-6" с открытой задней дверью.
- На Крещатик, в правый ряд, на первой передаче, - приказала она водителю. - Помнишь тот вечер, когда мы возвращались с работы, и ты случайно перестроился в крайний правый ряд, чтоб совершить поворот направо? Я тогда опустила стекло, протянула руку, которую жали и целовали восторженные прохожие, узнав своего премьера? Ну, помнишь, или забыл уж, оболтус несусветный?
- Помню, а то, как же. Только теперь...
- Что теперь? говори.
- Едва ли теперь узнают, даже если вы голову высунете. А если и узнает кто, не исключено, что отвернется в другую сторону. Эх, совсем не знаете психологию простого человека. Вы будто премьером родились.
- А давай, попробуем.
-Хорошо, попробуем.
Гена повернул ключ в замке зажигания, машина плавно двинулась с места. Юля нажала на кнопку, чтоб проверить, как опускается стекло, и тут же подняла его обратно. Это, по сути, было повторение той поездки, которую она совершила несколько недель тому назад еще в чине премьера. Тогда машина шла медленно в окружении теле корреспондентов, фиксировавших каждый поворот колеса престижного автомобиля, в котором сидела премьер, высунув руку в приоткрытое окошко. Толпы прохожих останавливались, приветствуя ее поднятыми руками, и она сама всем махала ручкой и улыбалась как американка. Даже КАТРИН, жена президента, не могла так щедро улыбаться.
Водитель Гена, всегда нежно посматривавший на свою хозяйку, на этот раз хранил молчание и тут же, как только приблизился к Крещатику, занял правый ряд. Юлия по-прежнему как великий человек, расположилась на заднем сиденье, слегка опустила стекло, чтоб прохожие видели ее личико, и приготовилась махать ручкой. Но как нарочно никто не останавливался, чтоб ее приветствовать, все куда-то торопились, а какой-то молодой человек пытался перебежать впереди машины на желтый сигнал светофора, да замешкался, а растерянный водитель чуть не совершил наезд на него. Незнакомец покрыл его и хозяйку матом, да еще стукнул кулаком по бамперу. Водитель покраснел, а Юлия побледнела и закрыла личико широким рукавом своей новой недавно сшитой во Франции блузы.
- Лучше прибавить скорость, - сказал водитель, не поворачивая головы.
- Я запрещаю, - твердо произнесла Юлия.
- Вы думаете, вас будут приветствовать, как во время вашего премьерства? как бы ни так. Эти скоты, я их хорошо знаю. Теперь вы никто ничто и ни одна собака даже хвост не поднимет в вашу сторону, вернее, в вашу честь. Так что можем перебраться в крайний левый ряд и увеличить скорость до девяносто километров в час. Я понимаю: вам очень и очень больно, но наберитесь мужества...
- Не зуди, - произнесла Юлия сквозь слезы. Машина как раз остановилась перед светофором. Юлия высунула голову и увидела бабу Параску старуху-революционерку с Майдана, которая очень торопилась, но вдруг замелила шаг и направилась прямо к машине Юлии. Ее кривые ножки, казалось, дрожали, челюсть отвисла, и сопля из правой ноздри просилась наружу.
- Юлия Феликсовна, радость ты наша, хозяйка Майдана, Жанна Одарковна из Коломыи, уволили тебя несправедливо и теперь все, что ты обещала на Майдане - куку, как говорят бабки на рынке имени Степки Бандеры. Но ты не кручинься, вон как высохла, и личико побледнело, кожа яичной скорлупой покрылась: мы тебе не дадим пропасть. Вон новые выборы на подбородке, то бишь на носе, али на носу, как сказал бы Писяевич, и все мы за тебя отдадим свои голоса, касатка ты наша, кукушечка, сидящая в чужом, а теперь в родном гнезде.
Красный свет сменился зеленым, водитель нажал на газ, а бабка Параска все еще держалась за руку Юлии и бежала рядом с машиной.
- Параска, как только я стану снова премьером, ты у меня будешь работать...в должности заведующий хозяйством совета министров Украины. А сейчас поцелуй мою руку и далее держитесь своего пути. Расскажи свом знакомым, что я, Юлия Феликсовна, жива и здорова и готовлюсь к новым выборам в Верховную Раду, и у меня новая программа процветания моего народа, который бросится в раскрытые объятия Евросоюза уже в следующем году.
Она еще долго посылала воздушный поцелуй Параске, а когда потеряла ее из виду, снова устремилась в идущую навстречу толпу, слегка высунув голову и едва заметно помахивая ручкой, будто ее все знают и все радуются ей, Жанне дАрк двадцать первого века. Пираска осталась посредине шоссе, скрестила руки над головой и начала громко выть, причитая, что дескать Жанну Одарку обидели, и она на машине умчалась у Хранцию просить помошши и поддержки. Милиции пришлось вести ее под руки и уговаривать успокоиться, поскольку она нужна новой Оранжевой революции.
Вдруг проспект кончился, толпа исчезла, незаметно растворилась, яркое освещение тоже несколько поблекло, а потом и вовсе кончилось. Юлия освободилась, и это позволило ей сосредоточиться на планах, имеющих огромное значение для развития украинской нации, которая при ее будущем правлении непременно подружится с Россией, снабжающей энергией ее страну.
Если машина шла со скоростью двадцать километров в час на центральном проспекте, то теперь скорость увеличилась до сорока на пустынной улице имени Степана Бандеры.
Вдруг из темноты выскочил милиционер с протянутым жезлом. Как ни прискорбно - пришлось притормозить. Юлия вытащила удостоверение премьера все еще оставшееся у нее после того, как ее освободили от должности.
Дежурный работник дорожной службы взял массивные удостоверение вместо хрустящих зеленых бумажек под негласным наименованием взятка и немного дрожащей рукой преподнес к глазам. Там было волшебное слово ПРЕМЬЕР. Юлия уже торжествовала победу, но постовой, после того как дважды чихнул, невероятно осмелел.
- Дык вы уже давно сняты с должности по причине несоответствия или как не справившаяся со своими обязанностями. Пожалте штраф в размере, ну скажем пятьдесят доллалов.
- Я сейчас позвоню самому Залупценко.
- Ой, Залупе не звоните, Боже сохрани! Я вас и так отпущу. Поезжайте, потом сверните в кусты, там есть площадка. И там трахайтесь хоть до утра. Желаю тебе удачи парень, шоб стоял, как штык. Эта дама -во! Сухопарая? правда, но ничего; пущай она уже не премьер, но еще...того, сойдет.
Юлия слышала, что говорил работник дорожной службы, и поняла, что ее замысел показаться народу и сорвать кучу аплодисментов и хотя бы несколько восторженных криков провалился в тартарары.
- Возвращаемся обратно, - сказала она все еще командирским голосом, как во время заседания правительства и стукнула кулачком по собственному колену, заменившему ей крышку стола. - Занимай левую полосу и жми на газ. Скорость должна быть не менее ста двадцати километров.
- Это недопустимая скорость. В вашу бытность премьером, когда мы ехали в сопровождении целого эскорта машин, что-то подобное можно было себе позволить, а теперь эскорта нет, кресло из-под вас выбил Вопиющенко.
- Неправда!!! я и сейчас премьер. Меня народ еще в тогу президента оденет. Ты понял или нет?!
- Понял, понял, как же не понять?
- Тогда дуй и не возражай мне, я опаздываю.
- Хорошо, хорошо.
Он выехал на набережную. Днепр сверкал под серебряными бликами луны, огни горели ярко, машин и пешеходов было катастрофически мало.
- Останови у набережной, - приказала Юлия.
Водитель послушался: остановил машину, выскочил первым, чтоб открыть заднюю дверь. Юлия вышла и, сделав пять шагов, повернула голову и сквозь зубы произнесла:
- Не оставляй меня одну. Следуй за мной на расстоянии одного метра.
Гена послушался. Он понял, что сейчас начнется ералаш. И точно.
- Я продрогла, накинь мне на плечи что-нибудь!
Гена знал, что в машине остался хороший плед, но возвращаться не решился. И потому снял пиджак и набросил ей на плечи. Они шагали молча, но вдруг Юлия как-то неестественно дернула плечами, и пиджак упал у самого парапета.
- Что ты за тряпку набросил на мои драгоценные плечи? Ты забыл, кто я? Нет у тебя ни стыда, ни совести. Иди, накрой мои плечи.
Гена быстро поднял пиджак.
- Никаких тряпок на меня не вешай, я тебе не пугало огородное.
- Тогда я не знаю, как себя вести. Что вам нужно конкретно?
- Своей грудью накрой мои худенькие плечики и ручищами обними мой гибкий стан. И не больше, а то получишь в рожу.
- Я недостоин такой чести. Я простой водитель, а вы вчерашний премьер и возможно завтрашний президент.
- Я приказываю тебе. Я твоя хозяйка, или кто я тебе? Да я тебя до трусов могу раздеть, чтоб согреться, а ты не имеешь права даже пикнуть, понял?
Гена уже раскрыл руки, но Юлия оттолкнула его и расхохоталась.
- Не обессудь, - сказала она, - каждая женщина немного сумасшедшая. У француженки Жанны д Аркт тоже были не все дома. Женщина и меч просто несопоставимы. Женщина и игрушка, которую вы так прячете, это что-то неотъемлемое, без которого вымрет весь человеческий род. Ха-ха, я все сказала. Вези меня домой. Ну, что стоишь, увалень несусветный.
"Сумасбродка" подумал про себя Гена и сел за руль.
5.
Юля ревниво следила за пустующим креслом премьера, но это кресло пустовало недолго. Его занял мужчина с русской фамилией Ехоунуров, выходец из России, сумевший получить диплом с ученой степенью. Он в основном сохранил ту бездарную команду, которую сформировала Юлия, за исключением Пердушенко и Пустоменко.
Пердушенко с гордо поднятой головой занялся получением прибыли со своих многочисленных предприятий, раскинутых по всей стране и даже в России. А вот Пустоменко болезненно воспринял свою отставку. У него везде все было пусто.
Трудно было смириться с таким положением, и потому он стал подумывать о том, что стоит, пожалуй, оставить свою партию, партию президента и перекочевать к Юлии, поскольку оба они оказались в одинаковом положении. Как и Юля, Пустоменко каждый день поднимался на трибуну Майдана и что-то там добросовестно гундосил. Толпа его не понимала, но все равно хлопки раздавались и даже выкрики: Вонющенко - наш президент!" Тогда он, Пустоменко, еще больше вдохновлялся, поднимал руку, а то и обе, задирал голову высоко и, сколько было сил, выкрикивал: Вопиющенко - так! Вонющенко - т-а-а-ак!
И вот теперь его лишили поста заместителя премьера. Не столь болезненно он переживал потерю очень солидный зарплаты и других многочисленных привилегий, которые могут быть только в Совете министров и особенно в правительстве Юлии Болтушенко, сколько то, что лишился престижного поста. Ведь раньше к нему, маленькому, худосочному, чрезвычайно самолюбивому еще не старому человеку приходили на поклон не только такие люди, как баба Параска, но и гигант Тянивяму. А теперь он...нуль без палочки, вот кто он, бывший первый зам. красавицы Юлии, при встрече с которой у него душа уходила в пятки.
Можно не кормить цепную собаку целую неделю, она переживет, но нельзя лишить ее возможности гавкать, потому что если вы лишите ее такой возможности, она не выдержать - сама себе перегрызет горло.
Обида не давала ему покоя ни днем, ни ночью. Наконец выход был найден. Это был единственный выход в его положении. Он заключался в том, что Пустоменко пошел на разрыв с партией Писяевича и примкнул к партии Болтушенко. Все великие люди так и поступают в ответственный момент, они меняют правила игры, коренным образом направляют свою ориентацию в другое русло. Тем более, что Юлия обещала золотые горы, хотя сама она была посажена президентом на мель, очутилась в луже, но хитрость и изворотливость помогали ей околпачивать бывших своих подчиненных, не входивших ранее в ее сомнительную партию.
Пустоменко как бы не заметил, что сама Юлия, как недорезанная, несколько месяцев ходила, ни жива, ни мертва, и потому так обрадовалась Пустоменко, как бы поверила в его и свое будущее, что давало ей силы постепенно выкарабкиваться из ямы, куда ее свалила судьба. Вдобавок, Турко Чурко забросал ее стихотворениями, поэмами, состоящими из одной строчки, типа: "О, Юля, Юля - моя зозуля!"
Долгое время она не читала великие произведения, а потом, когда прочла вышеприведенную строчку, расхохоталась истерическим хохотом и велела пригласить к себе автора.
Автора долго искали и когда нашли, было без пяти двенадцать ночи.
- Я еду, сейчас же сажусь в машину, могу и на самолет. Я лечу.
- Завтра, украинский Петрарка, сегодня уже поздно. Завтра увидимся, - певучим голосом наградила поэта Юля.
- Нет сейчас же, сию минуту. Я знаю Юлию Феликсовну. Если она сказала позвать, значит, она ждет и спать не ляжет до тех пор, пока я не пожалую. Или вы хотите не спать всю ночь? Я не позволю это сделать. За вашей спиной великая нация, которая ждет очереди в Евросоюз. А без вас ей туда не попасть. Никак.
Действительно, Юлия ждала его. Она знала, что он приедет. Даже в три часа ночи. Она вышла в приемную в длинном халате и казалась выше своего роста.
- Саша, достань мне путевку в Крым, -- попросила она, едва успев поздороваться. -- Все пятнадцать лет я не отдыхала. Моя жизнь всегда принадлежала народу, некогда было думать об отдыхе. А народ, похоже, забыл меня. Он, народ, неблагодарен; любые блага, которые приносит отдельная личность, принимается, как должное. А вот благодарности не дождешься. И теперь хочу отомстить народу: я уединюсь, брошу его, пусть он катится в голодомор вместе со своим президентом.
- Так у вас дом в Крыму, или еще не достроен?
- Саша, не копайся в чужом белье. Мне нужна путевка в Крым и точка.
- Одну путевку брать или две?
- Двадцать. Ты что? Зачем мне кто-то нужен? Я хочу жить одна в каком-нибудь особняке. А если это будет этаж, то весь этаж надо закупить. Я никого не хочу видеть рядом с собой.
- А я могу рассчитывать? - задал наивный вопрос поэт.
- Боже упаси. Даже стихов мне не посылай. У меня должен быть полный отдых.
- А дочь с зятем будут рядом?
- Я сказала: никого не будет. Дочь с мужем поедут в Англию к королеве. Пусть погостят в Букингемском дворце. А я...? Мне действительно надо выкупить двадцать путевок. Это может быть целый этаж. А жить я буду одна, одна как перст, одна как волчица в берлоге. Буду грызть ногти, кусать локти и выть от безысходности. Вот тебе чек на пятьсот тысяч баксов.
- Это очень много. Двадцать путевок не может стоить пятьсот тысяч, - сказал Турко-Чурко.
- Остальные потратишь на нужды партии. Эти деньги мне подарили, когда я еще была премьером. Они мне не нужны. Я не так бедна, как ты думаешь.
- О, езус Мария, сказал бы депутат Дьяволивский. Все мое состояние на пятьсот тысяч не тянет. Но вы, Юлия Феликсовна, великая, красивая, божественная женщина! А могу ли я приехать на один денек, на полденька, часа на два...минут на двадцать, чтоб доложить обстановку в партии, о результатах изучения общественного мнения по поводу предстоящих выборов, о том как ведет себя президент, как Петя, которому вы, кажется, когда-то симпатизировали.
- Не смей при мне произносить эту фамилию. Он трус и предатель, к тому же тупой как сибирский валенок. А морда у него - фу, или фи, как говорит моя матушка.
- Слушаюсь, Феликсовна. А, правда, что вы еврейка по отцу? Это мнение бытует в развалившейся партии Яндиковича. И партия, и сам председатель партии только сплетнями и занимаются. Эту туфту я от них слышал многократно, все не верил, но потом подтвердил еще один человек из окружения президента.
Юлия тяжело вздохнула. Она не знала, что делать, как себя вести. Накричать, прогнать верного человека значило укрепить в нем ложное мнение относительно своего происхождения. Мало ли как? а вдруг в президенты придется баллотироваться? И что же, она еврейка по отцу - президент? Никто за такого кандидата не проголосует. Поэтому лучше сказать правду под определенным углом.
- Да, отец у меня действительно то ли армянин, то ли еврей, боже сохрани, он никогда не был настоящим евреем и не мог быть, это я точно знаю...мать говорила мне об этом. Я отца не помню, он умер рано.
-- Ваша фамилия Капитальман?
-- Откуда этот бред? Забудьте об этом, не то...
- Что не то, что не то? договаривайте. Ведь то, что вы сейчас скажете, станет достоянием истории. Я вас умоляю, скажите как есть. Я на всех улицах, на всех перекрестках буду кричать: наша Юлия вовсе не еврейка и не армянка, и не русская, она...американка. Такого верного человека, как я, вам не найти. Поэтому отдайтесь мне...всей душой.
- Саша, я тебе верю, и отдала бы тебе все, всю душу, если бы это было возможно.
- А тело? Я буду ждать. Буду ночевать на ступеньках вашего особняка до тех пор, пока вы меня не позовете, - я даже сейчас могу лечь.
- Полно тебе, Саша. Это все потом, потом. А что касается отца, нет, не отца а деда, то Копительман, мой дед, вовсе не мой дед. И отец не мой физический отец. Мать меня нагуляла, будучи в командировке во Франции. Вот почему я сродни Жанне дАрк. Мать иногда мне признавалась, что фамилия у моего отца, который бросил нас, когда мне были три годика, носил фамилию Грогян Фелик Абрамович. Это будто дед мой был Абрам Капитальман, он работал директором еврейской школы где-то на Волыни. Но кричать об этом на всех перекрестках по-моему нет смысла. Пусть идет так, как идет. Ты же видишь: я вся белая от ног до макушки. Я блондинка, я красивая, я латышка, а армянки...серые, скромные женщины, уверяю тебя. Я была в Армении, видела сестер и племянниц отца. У него были черные как уголь глаза, спина и шея в черной пушистой шерсти, как у черного барашка. А что касается того, чтоб ты навестил меня, то..., я право же не знаю, что тебе сказать. Я попытаюсь, впервые в жизни отключиться от всего-всего на свете, - знакомых, от дел, от избирательной компании, от своей партии и даже от тебя, Саша. Я имею на это право. Я даже мужа не возьму с собой, хоть он и умоляет меня об этом. Даже дочку отправляю в Лондон. Вот как, Саша. Я бы и тебя не приняла сейчас, если бы на твоем месте был кто-то другой.
- Значит мы братья по крови, и наша родина земля обетованная. Нет более радостной вести, чем та, которую я сейчас услышал. И последний вопрос: откуда фамилия, знаменитая фамилия - Болтушенко? Это по мужу?
-- Выходит так.
6.
Фамилию, которую она получила от мужа, явилась тем трамплином, который возвел ее на олимп славы. Когда-то, в молодости, будучи студенткой и комсомольским вожаком Юля влюбилась в секретаря горкома комсомола крупного города Кошика. Да так, что потеряла голову. Кошик снял номер в гостинице, где молоденькая Юля стала женщиной. Она ему не понравилась в постели, и это сказалось на их дальнейших отношениях.
-- Юрасик, когда мы увидимся? -- спросила она утром, собираясь на лекции.
-- Я позвоню, -- уклончиво произнес Кошик.
-- Я тебе и сама могу позвонить, -- сказала Юля.
-- Откуда ты знаешь мой телефон? -- спросил Кошик.
-- Хи--хи, -- ты не знаешь женщин.
-- Все же поделись опытом.
-- Когда ты после э т о г о заснул и тут же захрапел как вепрь, я порылась в твоем портмоне и нашла визитку, а там телефон домашний и рабочий. Рабочий я давно знаю, а вот домашний это ценность, понимаешь?
-- Не звони по этому телефону, у меня...жена дома, она очень ревнивая стерва. Известно, все вы, бабы стервы. Короче, знаешь, давай забудем обо всем, что между нами было. А я тебя не забуду. Как только ты окончишь свою учебу, мы возьмем тебя к себе на работу, идет? Ты в техникуме учишься?
-- Кошик, ты хороший сук, понял, кто ты есть, -- произнесла Юля, роняя слезы на роскошный ковер.
-- А ты сука, -- ответил Кошик и расхохотался. -- Короче, давай чеши.
Юля ушла, долго переживала, болела и отказывалась принимать пищу. Университетская подруга Алла взяла над ней шефство, выведала, в чем причина тяжелого настроения, посоветовала:
-- Отомсти ему.
-- Как?
-- Каждый вечер звони домой и требуй, чтобы эта сука его жена, добровольно уступила тебе мужа. Скажи: я жду ребенка.
-- Гениально, -- всплеснула руками Юля и тут же стала набирать номер квартиры Кошика. Но там никто не подходил. Да Юля отличалась упрямством. Она звонила каждый вечер, набирая тот же номер. Трубку по-прежнему никто не снимал.
-- Да чтоб вы провалились все, -- произнесла она и снова, как-то беспорядочно, наобум стала крутить барабан на телефонном аппарате.
-- Я вас слушаю,-- раздалось в трубке.
-- Кто это? Это ты Юрасик, котик, а точнее поганец.
-- Я не Юрасик и не поганец, я порядочный молодой человек и звать меня Сашей.
-- А как я могу в этом убедиться? -- спросила Юля.
-- Очень просто. Вам достаточно подъехать к центральному универмагу и стать у центрального входа с сумкой через плечо. А у меня в руках будет букет цветов.
-- Ого! Тогда я еду. Через пятнадцать минут буду там.
Саша Болтушенко оказался симпатичным парнем, на год моложе ее. Она прикинулась влюбленной и стала вести подготовку к более тесным и близким отношениям. Тем более, что Саша находился в близких отношениях с директором автозавода Кучумой: отец Саши работал у Кучумы главным инженером и был крестным отцом его дочки.
После многочисленных консультаций со своими подругами, на которых пробу негде было ставить, она пришла к выводу, что ей обязательно надо посмотреть хотя бы один порно фильм и сделать с Сашей то, что проститутки делают с мужиками в кровати.
Юля попала не в бровь, а в глаз. После первой же бурной ночи, Саша заявил отцу и матери, что жениться на студентке Юлии, иначе они его больше никогда не увидят. Родители сдались...с трудом: Саша бел единственным ребенком в семье.
Директор крупнейшего ракетного завода Кучума пригласил посмотреть новинку тогдашнего губернатора Днепропетровской области Павла Лазаренко. Там же оказались и супруги Болтушенко. Глаза губернатора задержался на личике молоденькой, довольно симпатичной, только что выскочивший замуж пигалицы Юлии. Юля уловила этот глаз и стала щебетать, не уставая. Короче она очутилась в обществе губернатора, а губернатор, которому все позволено, даже звезды располагаются в такой последовательности, которой желает губернатор, дал Юлии визитку и велел позвонить завтра же в пятнадцать часов. Муж который объелся груш и подумать не мог, что завтра в три часа тридцать минут его супруга очутится в одной кровати с губернатором и губернатор придет от нее в неописуемый восторг.
Вскоре Лазаренко повысили в должности, перевели в Киев и Юля с мужем навсегда простилась с городом, в котором она родилась и выросла. Мать Юли демонстративно осталась в Днепропетровске. Начался карьерный рост будущий украинской Жанны дАрк. Позже Юля поработила на короткое время, правда и Кучуму, ставшего президентом. Теперь была взята высота, недосягаемая для остальных. Муж остался в тени, а супруга возвысилась на удивление ...самой себе. Юля понимала, что раз она наверху надо действовать. Судьба вела ее наверх, не спрашивая ее об этом не только ее, но никого на свете. И Юля заключила удачный контракт на поставку фугасов с российскими военными, получила шестьсот миллионов долларов в виде предоплаты. Конечно же, это была первая, чрезвычайно удачная афера юной мошенницы. Никаких фугасов даже в природе не существовало. Несколько полковников и один генерал русской армии, которые поддались очарованию мошенницы, сели за решетку, а Юля торжествовала: это был старт ее политической борьбы за власть. Ей часто вспоминался этот эпизод в ее жизни. А вот то, что она поливала грязью Кучуму, в знак благодарности за то, что он ее возвысил, вспоминать не любила.
"Где этот Гена?" -- спросила она у себя, подходя к машине, чтобы направиться в аэропорт. А водитель Гена не узнал ее. Она была действительно неузнаваема. Вместо веночка светлых волос на голове дрожала двухэтажная копна черных волос, как у истинной армянки, если не африканки. Блузка безрукавка была так коротка, что не только пупок сверкал, но и солнечное сплетение порадовало бы глаз Турко- Чурко, если бы она разрешила ему провожать ее до аэропорта. Укороченная юбка едва прикрывала пятую точку, а на ногах платформы толщиной в двадцать сантиметров. Часть лица закрывали массивные очки, бледные щеки сверкали румяной штукатуркой.
Водитель посмотрел на незнакомую даму и сделал несколько шагов назад.
- Гена, что с тобой, ты меня не узнаешь? Ха-ха, а я этого и добивалась. Значит все правильно, так и должно быть.
- Юлия Феликсовна! Мне и сейчас не верится, что это вы стоите предо мной. Только голос вас выдает. Вы смело можете выступить в качестве разведчика, эдакого работника КГБ в юбке. Куда вас везти? В аэропорт? Вы, наверное, в Африку вылетаете, но там слишком жарко и всякие ядовитые змеи ползают, - не боитесь ли?
- Гена, поехали, а то я могу опоздать на самолет.
- А где ваши вещи, Юлия Феликсовна?
- Великие люди никакого багажа с собой не везут. Страна, в которую я вылетаю, обеспечит меня всем необходимым, - произнесла Юлия, пытаясь открыть дверцу машины.
- О, нет, нет, я открою, позвольте.
- Молодец, Гена, ты не только водитель, но и кавалер. Давай сделаем так. На период моего отсутствия ты находишься в отпуске. В случае если ты мне понадобишься, я тебе позвоню по мобильному телефону.
- Так у вас нет номера моего мобильного.
- У меня все есть, Гена, я все про тебя знаю. Даже то, что ты трижды женат. Из них один раз на еврейке, один раз на москальке и последний раз на татарке. У тебя что, не было своих, наших цветущих синеглазых украинок, чья красота славится на весь мир? Где ты был, когда я стояла на Майдане? Я бы тебя свела с какой-нибудь красавицей, она бы так тебя обработала, что ты забыл бы, кто ты такой и откуда ты. У тебя бы оранжевая революция происходила ниже пупка постоянно, не зная устали и не останавливаясь.