Человек не властен над духом, чтобы удержать дух, и нет власти у него над днем смерти, и нет избавления в этой борьбе, и не спасет нечестие нечестивого. (Екклесиаст, 7, 14; ,8,8)
1
В 19... году Василию Степановичу исполнилось двадцать три года. Старший брат Михаил уже был женат, жил отдельно в небольшой деревянной хибарке, родил сына, а младший брат Степан, с нетерпением ждал, когда же Василий женится, покинет родительское гнездо, так как по традиции младший сын оставался с родителями, автоматически становился наследником и дома, и всего что с ним связано.
Пять сестер, две из которых были на выданье, томились в ожидании, когда кто‒то из молодых людей возьмет замуж и уведут из переполненного родительского гнезда. Это томительное ожидание начиналось с шестнадцати, и длилось до 25 лет, а дальше шли мучительные годы одиночества, или выход замуж за хромого, слепого, с одним глазом жениха, дабы избежать одинокой старости. Эта, ошибочная, несправедливая традиция относилась только к женскому полу, а что касается мужчин, то он мог ходить в женихах до 30, а то и до сорока лет.
Зажиточность родителей влияла на замужество и на женитьбу, а внешние данные жениха или невесты были на последнем месте.
Василий знал, что свататься в богатом доме бесполезно, можно вызвать насмешку обитателей села и даже своих друзей.
- Жениться тебе пора, - всякий раз напоминал младший брат Степан старшему брату, сверля его маленькими, карими глазами. - Этих клуш так много развелось по селу, никто не берет замуж, никому они не нужны, так что тебя ждет успех, куда бы ты ни повернулся.
- Тебе-то, что не можется, на свадьбе погулять захотел? - корила сестра Ульяна.
- Я об отце забочусь и о матери тоже. Слишком много нас в доме развелось, тесновато стало. Мне надоело укладываться на земляной пол, когда стемнеет. Керосиновая лампа так чадит проклятая, вонь от нее ужасная, а от этой вони сны дурные снятся. Надо каждому из нас свою хибарку на курьих ножках заиметь.
- А ты возьми, да и женись, кто тебе запрещает, или женилка еще не сформировалась? - спросил Василий, кисло улыбаясь.
Сестры при слове "женилка" расхохотались, а самая младшая залилась краской от стыда. Она тут же уронила спицу из носка, который вязала в подарок отцу. Самолюбие Степана было задето не только словами брата, но, главным образом, тем, что он не мог найти слов, чтобы дать сдачи. Поэтому он сказал то, что всегда думал:
- Чем быстрее вы все заведете свои семьи, построите себе жилища, и не будете жить здесь, тем проще мне будет найти богатую невесту, ведь я остаюсь на старом месте. Не только я один жду этого, но и папа с мамой тоже. Всем нам здесь делать нечего, земли у нас не так уж и много, а то, что останется после надела каждому из вас, я и сам обрабатывать смогу.
- Что ты несешь, Степка? - спросила Женя, выступая вперед и устремляя на него свои красивые, отчего-то покрасневшие глаза. - Мы что, по-твоему, лишние здесь? Мешаем тебе, наследовать скудное богатство? И тебе не стыдно? Я от тебя такого не ожидала... а еще любимый братик. - Я скажу маме, какой ты. - И она повернулась лицом к двери, чтобы выйти во двор, где мать сейчас рвала стручки молодой фасоли для приготовления супа к обеду. Но Василий преградил ей путь:
- Не ходи к матери, нечего ее расстраивать. Степан еще сопляк: сам не понимает, что говорит, хоть и плесень в душе уже пустила глубокие корни.
- Я - что? я ничего. Я так, пошутил, малость, а вы уж накуксились все. Глаза у всех злые, будто вас кошки оцарапали. - Степан вытер сопли, и вышел во двор.
- Ну вот, и поговорили, - сказала Ульяна.
- О чем вы тут судачите? - спросил отец, входя в комнату.
- Наследство делим, - сказал Василий, улыбаясь.
- Делить особо нечего, - проворчал отец при всеобщем молчании. - А тебе жениться давно пора. Степан прав. Нечего шататься по всему селу, хвост трубой. Глядишь, хибарку какую построил бы, коровкой обзавелся. Вон, на горке, неподалеку две сиротки живут, земли навалом; не Бог весть какие красавицы, но с лица воду не пить, это всем известно. Была бы работящая, да за душой, что-то имела. Красота - что роса: сверкает только до восхода солнца. Кусок земли и от меня получишь, не волнуйся. Для меня вы все одинаковы, все родные.
-А Степан, что носит ваше имя? Не зря же, верно? - спросила Ульяна.
- Степан еще молокосос, не обращайте на него внимания, - ответил отец. - У него еще молоко на губах не обсохло. Подрастет, - иначе рассуждать станет. - Он окинул всех добрым взглядом, а потом добавил: - Впрочем, чего тут рассуждать, работать надо. Быстро все разбрелись: кто в лес, кто в поле. Корове бурьян насобирать, Василию палок нарубить в лесу: фасоль подрастает, ботва вокруг палки крутится, тянется вверх, урожай от этого возрастает.
Василий вместо леса, где ему надо было нарубить двухметровые прямые палки в кустах лещины или граба толщиной в два-три сантиметра, которые внедрялись в землю между двумя кустами вьющийся вверх фасоли, пошел просто прогуляться по селу. Село небольшое, домики приземистые, в один этаж, с двумя, тремя окнами, а то и с одним окном из теса, из кругляка, все с деревянными крышами из тонких буковых дощечек, служат не более двадцати лет, а потом все надо обновлять. Село расположено на узкой равнине между горами. Единственная речушка за тысячелетия, не только углубилась, образовав долину, но и расширила эту долину метров на восемьсот, течет и сегодня, рассекая село на две части. В сезон дождей речушка выходит из берегов и ведет себя непредсказуемо.
Деревянные домики ютятся вдоль единственной грунтовой дороги кое-где посыпанной щебенкой и, в общем, довольно ровной, поскольку ни одна грузовая машина никогда здесь не появлялась. Грузовых машин просто еще не было ни в одном государстве. Такого чуда вообще здесь никто никогда не видел. Если кто и нарушал тишину, то разве только собака на цепи при приближении незнакомого человека.
Никого из подруг Василия не оказалось дома, все куда-то подались: кто в лес за молодой листвой, кто на мельницу молоть кукурузу, кто в поисках новостей к соседке или верной подруге.
"Пойду, посмотрю, что за сироты там обитают, - решил Василий во время своей бесполезной прогулки. - А вдруг эта сирота - ничего, и понравится? Чем черт не шутит. Не видел я никого из них, ни старшую, ни младшую, видать не выходят в люди, хозяйством заняты".
2
Побродив по селу бесцельно и безрезультатно, он вернулся домой, достал топорик с длинной деревянной ручкой и направился к дому, в котором обитали эти самые две сиротки, не так давно лишившиеся обоих родителей. Ни одну из двух сестер он ни разу не встречал. "Должно быть, они скромные чересчур, либо матрешки, которым стыдно показаться на людях,- подумал он, переходя речку по подвесному мостику. - Хотя с лица воду не пить. Уж если жертвовать своей холостяцкой свободой, то ради чего-то большего, а не только ради одной юбки. А там кусок земли и не такой уж, и маленький. Корову содержать можно. На первый случай годится".
Тропинка шла узкой расщелиной, между невысокими, покрытыми зеленеющим лесом горами, а потом резко стала подниматься вверх. Слева протекал ручей, омывая круглые твердые камни. Ручей полноводный, довольно обильный, в сухую погоду, вода чистая, прозрачная как слеза. Пешеходная тропинка, хорошо утоптанная, свидетельствовала о том, что здесь люди поселились 500, а может и тысяча лет тому назад.
Молодая трава ярко сияла зеленью по склонам гор. Кроны старых и молодых буков, в зеленых шубах листвы, торжественно глядели на путника, забредшего сюда, полюбоваться природой, а за одно поглядеть на невесту. Здесь настоящий птичий рай, перезвон, особенно весной; тропинку может пересечь пугливый заяц или спокойная белка - маленькая царица лесов. Она медленно отступает, как бы оценивает, грозящую ей опасность, величественно несет свой пушистый хвост и в любую секунду готова прыгнуть на дерево, с необыкновенной легкостью взобраться на самую вершину, откуда, в полной безопасности наблюдает за страшным пугалом ‒ человеком.
Василий Степанович тоже увидел белочку, остановился, стал разглядывать крону гладкоствольного, высокого бука, по которому, как по дорожке легко бежала белочка, и там на самом верху, так искусно замаскировалась, что даже пушистого хвоста не было видно. Он сложил по два пальца на обеих руках и под углом, сунул в рот, громко свистнул, но белочка даже не пошевелилась. Притаилась, словно растворилась в поднебесье, даже коршун не найдет.
Вскоре перед ним открылась ложбина, утопавшая в садах, уже отцветающих, но все еще пахнущих упоительно сладостным запахом. Здесь росли яблоня, слива, черешня, груша, грецкий орех, вишня, абрикос. Кое-где еще белели цветы, увядающие лепестки которых срывал тихий, прохладный ветерок. Солнце пригревало, с каждым шагом поднимаясь по чистому, как слеза, небу. Здесь было так тихо и уютно, как в раю: только три домика утопали в этой прелести. И то на значительном расстоянии друг от друга. Первые два домика, принадлежащие братьям Чвиркунам, а третий как раз этим двум сироткам, куда направлялся Василий.
Домик в два небольших квадратных окошечка с западной и южной стороны глядели в волшебный тихий мир и давали свет в большой комнате с земляным полом. Крыша из колотых дощечек дуба почернела от дождей и солнца, но была надежной и прочной еще лет на двадцать.
Входная дверь, слегка прикрыта, но не на запоре. Василий толкнул, дверь подалась, скрипнула на деревянных петлях, и он очутился в сенях.
- Кто там? - послышался голос из большой комнаты.
- Охотники, - ответил незнакомец. Грохнула щеколда и в проеме двери показалась молодая хозяйка Ульяна. Волосы у нее растрепаны, темной тучей свисают по плечам, скрывая тугую грудь, на горящем лице красные пятна, ноздри широко раскрыты, халатик застегнут не на все пуговицы.
-Тебе чего? Я уже занята, вон будущий муж в кровати меня дожидается. С нетерпением, дрожит весь и там у него все на мази.
Губы у нее подергивались от неостывших поцелуев; она сделала шаг назад в полумрак комнаты, чтобы закрыть дверь, но незнакомец проворно поставил ногу между порогом и полотном двери.
- Да погоди ты, успеешь взять свое. Жених не волк, в лес не убежит.
- Говори, чего тебе надо? Говори, не тяни резину!
- Кажись, у тебя младшая сестра есть. Где она сейчас? Я могу ее увидеть?
- Так бы и сказал. - Ульяна скупо улыбнулась, покачивая упругими бедрами. - Василина с коровами на пастбище, метров сто от дома, пойди, разыщи ее, я разрешаю. Только не трогай, она еще непочатая: поженитесь - тогда другое дело. Мы обе сиротки несчастные, нас обижать грех. Ты думаешь, я просто так лежу со своим женихом и позволяю ему делать все, что хочет со мной? Дудки. Он поклялся, что женится на мне. На днях сватов присылал. Перепились они тут все, а мой Ванька совсем не пил, говорит, что пьян был от одного моего прикосновения. Так-то, милок. Любовь у нас крепкая и прочная, на всю оставшуюся жизнь.
- А она такая же... твоя сестра?
- Красивая.
- Не конопатая? - улыбнулся Василий.
- Она девушка - во! Такой во всем селе не найдешь, понял? Если у тебя серьезные намерения - отправляйся, а если думаешь просто побаловаться - возвращайся, откуда пришел, - сказала Ульяна и захлопнула дверь.
Василий поднялся выше по небольшому склону и без труда определил пастбище, где кое-где росли молодые побеги бука, граба и широкие, раскидистые кусты орешника. Здесь, в кустах, паслись две коровы. Василий устроился в кустах орешника и стал топором рубить длинные стройные отростки - "тычки". Василина, от древнего имени Василиса, собирала ягоды возле старого пня, увидела незнакомого парня, немного испугалась, но в этом испуге появился интерес к незнакомцу, и она невольно кашлянула. Стук топора прекратился и вскоре вышел молодой, симпатичный парень высокого роста и тут же спросил:
- Не боишься меня?
- Я не из пугливых, мне бояться нечего: я на своей земле. А вы что тут делаете? Вон у вас рубашка на пузе расстегнута, хи-хи-хи!
Василина была молодая, неопытная, но Василий заметил, что глаза у нее зацвели, как только она его увидела, а щеки покрылись румянцем, что давало повод быть уверенным в успехе. В этих местах женились и выходили замуж попарно: девушки из з замужних семей старались захомутать не бедных парней. Но были и исключения. Если девушка из бедной семьи очень красивая, к ней мог прилипнуть богатый жених и как бы родители не возражали, все кончалось заключением брака.
-Я охотник. - Василий приблизился к Василине во весь рост, стройный, красивый, высокий. Лицо продолговатое, нос горбинкой, глаза карие, живые, волосы черные, копной на высоком лбу. - Пуговицы нет, пришить некому. Ты-то умеешь пришивать пуговицы?
- Не приходилось.
- Лет- то тебе сколько, белочка на двух ногах?
- Много уже, старая я, - ответила Василина смущенно, теребя тоненький прутик в руках, при помощи которого она укрощала нрав животных.
- Сколько же?
- Шешнадцать скоро, - ответила она.
- О, так ты уже старуха. Замуж хочешь?
- Нет. Пока старшая сестра не выйдет, я об этом даже думать не смею. У нас это не принято. Да и не звал меня никто замуж пока.
- Ну, а если бы кто позвал, пошла бы?
- За вас?
- Приблизительно.
- Я вас впервые вижу, как это... вы, наверное, смеетесь надо мной? Мне сестра сказала, что я некрасивая, и никто на мне не женится. Но, с лица воду не пить, говорит моя тетка. Я думаю, она правду говорит.
- И я так думаю, - сказал незнакомец. - Ну, так, как?
- Что как?
- Пойдешь за меня?
- Боюсь я замужества: не знаю, как с мужем вести себя.
- Так же, как сестра. Обратись к ней, она тебя научит.
- Я не хочу у сестры учиться. Сестра уже спала в постели с предыдущим женихом, который, значит, использовал ее, а потом бросил. Как поступит этот, не знаю. Но я не хочу следовать примеру сестры, хоть и люблю ее, она мне вместо матери. Она в доме старшая.
- А у тебя там пушок появился или еще нет?
Василинка покраснела, зло улыбнулась и ответила:
- Не ваше дело. Тоже мне жених, при первой же встрече стыдные разговоры заводит. Небось, вы похлещи моей сестрицы, такую невесту и выбирайте себе. - Она повернулась и побежала в противоположную сторону, потому что корова очутилась в траве.
"А она ничего, уже сформировалась, - подумал Василий, - в постели выдержит. Возможно, это моя суженая, моя судьба. И эту судьбу я сейчас должен выбрать. Если спросит отец, как мои дела, что я решил, скажу, что нашел молодую клушу, довольно зажиточную, пусть они с матерью идут договариваются о приданом. Ее старшая сестра не может все загрести себе, пускай делится".
3
Через две недели, на святую Троицу, к Василине пожаловали сваты. Она так растерялась, что совершенно потеряла дар речи, и румянец на щеках стал еще гуще, еще ярче. И глаза стали мокрые, и косынка влажная. Будущая свекровь успокаивала ее:
- Успокойся, деточка, Господь с тобой. Выходить замуж это хорошее дело. Это значит, что ты кому-то нужна, кто-то интересуется тобой, хочет разделить с тобой свою судьбу. Может, тебе не нравится мой сын? так ты так и скажи, мы не будем тебя неволить. Девушек много, любая согласится иметь такого мужа. Наш Василь работящий парень, да и сам мужик что надо: и лицом и фигурой вышел. Ты только присмотрись, раскрой свои зенки - баньки.
- Я...от радости. Я считала, что никому не нужна. А потом в наших краях женихов вовсе нет, росла, никого не видела, а тут, вдруг, такой красавчик появился. Отдайте мне его навсегда, я его буду любить, беречь, рубашку стирать, картошку на сале жарить...
Она прилипла к груди будущей свекрови и добавила: - Можно, я буду звать вас мамой?
- Да, доченька, зови, я буду очень рада. - Она вытерла платком личико невесты, усадила ее за стол напротив жениха, и сама уселась рядом. Торги были недолгими. Василине полагалось шесть гектаров земли с тем условием, что она оставляет дом со всеми постройками старшей сестре, а сама забирает только одежду, два ковра из овечьей шерсти, одну корову и пять овец после того, как они сыграют свадьбу.
Ближе к полуночи, когда сватья разгорячились, и многочисленные тосты за счастье молодых были произнесены, Василина уже, сидя рядом с будущим мужем, жалась к его левому плечу, вдыхая горький, махорочный запах дыма, окутывавший голову и плечи. Этот дым выпускал жених. Ей было все еще стыдно и страшно, но стыд постепенно проходил, а страх оставался, и она в душе радовалась, что, когда все уйдут - уйдет и он: они еще не муж и жена.
Василина была девушка невысокого роста, широкоплечая, с коротким слегка приплюснутым носом и ярким румянцем на пухлых круглых щеках. Она вступила в ту пору физического развития, когда каждый день прибавляет чуточку силы, роста и больше в высоту, чем в ширину. Ей бы еще годик походить в девушках, чтобы дозреть, как дозревает плод и тогда он приобретает все вкусовые качества. Но она сознавала, что у нее нет ни отца, ни матери - оба померли еще в прошлом году от тифа, - а тут подвернулся жених, который хочет на ней жениться. Он и будет ей вместо отца и матери. С сестрой житья нет. Сестра отличная гулена, питает слабость к мужчинам, и житья ей без них нет, как без пищи.
Жених сидел рядом, такой близкий и такой далекий, почти не глядел на нее, только изредка жал ее горячую руку под скатертью стола, которую она не одергивала, а иногда отвечала на пожатие, слабым, едва заметным движением. Если бы он в это время заглянул ей в лицо, он заметил бы испуганный, но томительно - сладостный блеск в коричневых круглых от страха и ожидания глазах, но все его внимание было сейчас сосредоточено на скорой перемене в жизни, которая и радовала и пугала его.
К потолку была прикреплена большая керосиновая лампа с большой жестяной тарелкой - отражателем. Керосин, очевидно, сгорал не полностью: на потолке образовалось круглое черное пятно. Гости иногда снимали лампу с крючка, прикуривали сигареты самокрутки и ставили на место.
В углу сидел скрипач, пиликал на старой ободранной скрипке.
Только однажды жених повернулся к невесте, спросил:
-Танцуешь?
- Не, не умею. Никогда не баловалась танцами.
- Это не смертельно. В хлеву около коров будешь танцевать.
- О, это с превеликим удовольствием. Я еще и поросят разведу, и всякую другую живность.
В два часа ночи взошла неполная луна, и ярче стали пульсировать звезды в далеком неведомом пространстве. Гости засобирались по домам. Жених тоже ушел вместе со всеми. Даже не пытался остаться на ночь. Сестра удивилась и даже стала спрашивать, чего так, не понравилась что ли.
- А почему он не остался ночевать? - спросила Ульяна. - Ты что, прогнала его?
- Он сам ушел.
- Значит, он не очень любит тебя: он должен был бы хотя бы попытаться это сделать. Мой Иван просто остался, свалился на кушетку и заснул. Пришлось будить, за огурец хвататься.
- Мне это не нужно, - заявила Василина. - Я вообще не хочу спать с мужчиной, я еще не дозрела.
- Глупая ты, вот что я тебе скажу. Я в твоем возрасте уже лишилась девственности и не жалею. Было немного больно, но хорошо до умопомрачения. Я два дня после этого ходила такая легкая, будто из меня всю тяжесть выкачали, и казалось: вот-вот взлечу. Я даже руки в стороны распрямляла, как птица крылья, когда хочет взлететь.
- И взлетела?
-А как же! В объятия любимого.
-У тебя там пушок уже был?
-А что?
-Да Василь у меня про этот пушок спрашивал, - призналась Василина краснея.
- И что ты ему ответила?
-Я стыдила его. А потом убежала.
-Ну, и глупая ты, надо было задрать юбку и показать. Пусть бы слюнки глотал, стоял. - Ульяна расхохоталась и убежала на сеновал укладываться на ночь.
День свадьбы был назначен через два месяца. Это был период подготовки к торжеству бракосочетания, венчания в церкви. Будущего мужа Василина практически не видела: он не появлялся, и она уже стала забывать его, думая, что нашел другую. Но по слухам в той семье тоже активно готовились к свадьбе.
4
Свадьба состоялась. Василине пришлось переехать к родителям мужа: у них не было своего угла.
- Это небольшая беда, - сказал муж, - была бы земля своя, место, где построить жилище. Ты потерпи немного. Я, завтра или послезавтра отправлюсь на заработки, вернусь с полными карманами денег, тогда начнем строить дом.
- Побудь хоть недельку, - просила Василина, - что это за муж, который старается сбежать на второй день после свадьбы?
- Время дорого, ты уж извини. Если я буду сидеть возле твоей юбки, у нас своего угла никогда не будет.
Василина смолчала, надеялась, что муж только так говорит, но, когда он, после нескольких сладких ночей, все же отправился на заработки, она была оскорблена до глубины души.
"Не понравилась, значит, - думала, она, обливая слезами подушку, когда в доме свекра уже все видели сны. - Дура я, надо было еще сидеть в девках, коров пасти, да грибы собирать. Как там птички красиво поют! Телочки мычат, бычки прыгают... Сбегу я, пожалуй, отсюда. Пускай Василь ищет себе другую жену, а я больше никогда, никогда замуж не выйду".
С этой мыслью она засыпала почти под утро, но сон был всегда короткий и тревожный; она долго не могла прийти в себя, когда утром свекор, этот ворчливый старик, тормошил ее и требовал, чтобы вставала и разжигала в доме плиту.
Желание сбежать еще более усилилось, но, однажды, как только она поднялась, ее потянуло на рвоту. Она так перепугалась, что вся обида на стариков, куда-то улетучилась и Василина обратилась к свекрови с вопросом, не отравилась ли она.
- Радоваться надо, детка, - сказала свекровь, поглаживая ее по голове и прижимая к своей груди. - У тебя будет ребенок. Рановато, правда, но ничего, с Божьей помощью все будет в порядке.
- А Василий хочет ребенка, вы не знаете? Мне кажется, он разлюбил меня, не успев полюбить.
- С чего это ты взяла?
- Если бы любил, не бросил бы меня на третий же день после свадьбы. Уже полтора месяца его нет и никакой весточки. Хоть бы письмо прислал, два слова написал, неужели это так трудно? Вон наш зять Клопоцелла, женился и никуда не уезжает, при жене неотлучно находится.
- Твой муж не на гулянку уехал, а на заработки. Вы должны свой дом иметь и жить отдельно от нас, поняла? Тут видишь, какое дело, наш Степан, младший сын зубы на тебя точит. Ему так хочется иметь женщину и это естественно. Смотри, не соблазнись. Как только у вас будет свой дом, мы его женим, а пока это невозможно. Он вынужден терпеть. И ты, дочка, потерпи. Мы ворчливы, старики, одним словом, особенно свекор...
- Ваш Степан, правда, негодник: всякие стыдные слова произносит в моем присутствии. Вчера меня за юбку схватил и говорит: давай побалуемся на сеновале, мужа больше месяца нет, ты страдаешь, небось, очень. Так я могу его заменить и тебя утешить. Я - в слезы. Как так? Я ведь жена родного брата.
- Ты подожди, я ему устрою...баньку.
***
Муж вернулся не через месяц-два, как обещал, а накануне нового года, когда Василина уже заметно округлилась, располнела, и в ее глазах появилось добродушно - тревожное выражение. Она глядела на него широко открытыми глазами, в которых скрывался едва заметный укор не только за причиненную обиду, но и за те пропущенные ночи, когда они могли бы дать другу то, что уже теперь дать невозможно. Но она ничего не говорила, ни в чем не корила молодого мужа, который готов был на многое, а она это многое вынужденно откладывала на неопределенное время, сама не зная, на какое время. Он глядел на нее виноватыми глазами, с каким-то интересом, видел в ней что-то новое и невольно отдалял ее от себя, обижаясь, что был с ней всего две-три ночи, а, поди ж ты, уже пузо растет. Зачем так сразу... дети, к чему это после такого сладкого и незабываемого еще и результат есть: он скоро станет отцом.
Заработав значительную сумму денег, он сразу же принялся за строительство жилища на земле своей суженой. На строительство ушло четыре месяца. Еще столько же пришлось потратить на обустройство дома. Это был длинный сарай, под одной крышей, как в России, под которой разместился хлев для скота, небольшое помещение для дров на зиму и на лето и помещение для жилья с тремя окнами.
Первый ребенок родился без врача, да и все дети в будущем родились без врача, но при помощи повивальной бабки, которая играла значительную роль для благополучных родов. Первого ребенка назвали Леной, это была девочка. Она была невероятно крикливая и капризная. Только сейчас Василина поняла, что такое дети и что значит быть матерью. После тяжелого трудового дня почти бессонная ночь. Такое может выдержать только молодой организм.
Даже ласки мужа были для нее тяжелы. В маленькой комнатенке, которую они себе отвели в доме, было так тесно, что качалку с малышкой пришлось на веревках подвешивать к потолку. Длинными, зимними ночами единственным источником света была керосиновая лампа - последнее достижение цивилизации конца двадцатых годов двадцатого века. Она эта лампа так чадила, что потолок почернел, а печка жарила неумолимо, духота держалась до середины ночи. Просыпался ребенок, и его приходилось кормить. Потом он, насытившись, почему-то снова пищал. Да и печку надо было подтапливать чаще сырыми дровами, что недавно валялись в снегу, и не успели обсохнуть в сколоченном ящике перед печкой.
В апреле Василина поняла, что ей вторично придется стать матерью. Это так просто. Стоить выйти замуж и рожать придется, чуть ли не каждый год. Вон жена соседа Пиццы сколько развела, не знает, как их прокормить. Радости у нее от этого было, конечно, мало.
Вдобавок муж загорелся идеей скупки земли. Его сосед, Пицца Иван, который уже успел нашлепать восемь детей, где-то прослышал о мировой революции, решил распродать всю землю, которой он владел. На радостях он явился к Василию с предложением.
- Я продам тебе кусок земли по сносной цене. Сена у меня на две коровы не хватает, а на одну излишки остаются. Зачем мне это?
- У меня сейчас денег нет, - сказал Василий.
- Отдай хоть малую часть, ну третью часть, остальные потом. Я верю тебе.
Василий Степанович сгреб все, что у него было, и отдал Пицце за гектар земли под заготовку сена.
Василина одобрила его поступок, не предполагая, что муж снова вынужден будет отправиться на заработки на длительный срок, возможно, в другую страну. Некоторое время спустя, с предложением продать кусок земли пожаловал и второй сосед Иван Клопоцелла, муж Ульны, старшей сестры. Если сосед Пицца страдал от недостатка подруг, то Клопоцелла от нехватки водки. Он был равнодушен к женскому полу, но испытывал слабость к спиртному. А так как он нигде не работал, и ниоткуда копейки не поступало, решил последовать примеру Пицца.
- У меня в доме ни гроша, - сказал Василий свояку.
- Одолжи, - жалобным голосом сказал Клопоцелла. - У меня в доме даже соли нет, спички давно кончились, да и горло замочить хочется, или хотя бы понюхать. Что это за жизнь такая? Рюмку не потянешь даже в праздники. Я недорого возьму. Ты сходи к старшему брату, он хороший портной, у него всегда денежки водятся. Я тоже гектар земли продам, и гораздо дешевле, чем Пицца. Давай соглашайся, жалеть не будешь.
Василий бросился к старшему брату Михаилу и занял у него пятьсот чешских крон.
Неожиданное приобретение двух гектаров земли и присоединение их к тем двум, что получила жена в наследство, так вскружило голову Василию, что он плохо стал засыпать по ночам и слышал писк маленькой девочки в кроватке-качалке, но не подавал вида. Раньше с ним такое не случалось. "А что, если купить еще? Я могу выйти в люди. Я смогу содержать две, три коровы и хоть с десяток овец, да еще волы будут, или лошади. Тягловая сила в хозяйстве должна быть. Это все равно, что вода в доме. Вон жена, кажись, снова с пузом ходит. Я не хочу, чтоб мои дети были нищими. У меня-то какое приданое было, что я получил? почти ничего. Все мое богатство, когда я женился, я сам. Надо искать работу. Как только закончится сенокос - сразу смываюсь. Говорят, в Италии хорошо можно заработать. Там тоже лес валят, а я по этой части мастер. Заработаю, долги отдам и, возможно, что-то еще прикуплю. Жене трудно придется. Но ничего, она дома. А рядом родная сестра, в трудную минуту придет на помощь, а куда деваться?"
Посреди ночи заорал ребенок, Василина проснулась, накормила и снова улеглась. Она почувствовала, что муж не спит.
- Ты, почему не спишь?
- Так, думаю о том, о сем.
- Зачем ты в долги залез? Как мы будем выходить из положения?
- Есть выход.
- Какой может быть выход? Ты что, снова хочешь оставить меня одну и смотаться на заработки?
- Приблизительно. Как только закончится сенокос.
- Я не справлюсь одна с хозяйством. И к тому же...у нас будет второй ребенок.
- Оказывается, ты плодовитая баба, как зайчиха.
- Не лезь ко мне, тогда ничего и не будет.
5
Во второй половине июня самые короткие ночи, не успеешь голову приложить к подушке, и какой-нибудь красивый сон до конца досмотреть, как уже петухи начинают верещать, глядишь, звезды меркнут и гаснут, пора брать инструмент и отправляться в поле, потому что в этот период день месяц кормит. Особенно если стоит хорошая солнечная погода. Прозевать нельзя: беды не оберешься потом. Заготовка сена - это важная пора в жизни сельского труженика этих мест, где скотоводство - один из основных источников существования.
Василий Степанович это хорошо знал. Он даже на заработки не мог уехать, не заготовив сено на зиму. Еще с вечера, после захода солнца, отбивал косу, а уже в три ночи, когда едва начинало светать и первый петух начал реветь, на востоке еще не занялась заря, оставлял супругу, не успев ее облагородить, быстро одевался, умывался холодной водой, брал косу, и уходил в поле, оставляя за собой тощие валки.
Земля, полученная супругой в качестве приданого, а также те два гектара, которые он прикупил, была не шибко пригодной, не славилась буйной травой: местами трава росла, как ощипанные волосы на голове, а о зерновых и говорить нечего. Тем не менее, он был рад и этому. Любой кустик радовал его, поскольку здесь он чувствовал себя полным хозяином. Надо бы удобрять земельку, она бы компенсировала, но как, чем? Навоза от коровы, даже от двух едва хватает для удобрения участка под картошку и кукурузу, а для удобрения земли под сенокос и думать нечего. Вот если снять штаны и сделать пи-пи - это будут удобрение, думал он и чесал за ухом.
Ему и во сне не могло присниться, что где-то есть коллективная собственность на землю. А вот, поди ж ты, сосед утверждает, что это райская жизнь и грозит прибрать себе все, что он скупил недавно у него же гектар и у соседа Ивана, мужа Ульяны. Если сделать землю ничейной, кому будешь радоваться? Он просто радовался тому, что земля даст ему возможность увеличивать количество скота, и другой живности - бычков, телок, свиноматок, поросят, телок. Можно продать, можно получить свежее мясо, молоко, сметану, творог, да мало ли чего. А подросших бычков, телок, а то и коров всегда можно сдать скупщикам на вес, а то и просто продать на рынке, и выручить, таким образом, достаточно денег для того, чтобы, опять же прикупить кусочек земли. Строительство и обустройство дома можно было и отложить на потом, но тут он допустил ошибку. Теперь чтобы рассчитаться с долгами, надо снова отправиться на заработки.
Когда он уходил из дому, дети спали, их уже было четверо. Пищать начинала самая маленькая Оксанка. Она хотела кушать. Мать спохватилась, достала ее из кроватки мокрую и прикладывала к груди. Ребенок вновь засыпал. Но матери ложиться не приходилось. Надо было идти доить корову, бросить ей бурьян в ясли, цедить молоко, наполнять деревянные кадки, прятать в холодное место, потом чистить картошку, разводить огонь в печке, готовить мужу завтрак. А кашу? Детей не оставишь голодными. Они вскоре проснутся и начнут верещать, будто их три дня не кормили. Надо было и свинью кормить, телку поить молоком, ‒ словом надо было поворачиваться, как заводной.
Как только солнце поднялось и стало высушивать росу, Василина вооружилась сумкой и граблями, сработанными мужем сестры Иваном. В сумке был кусок хлеба из кукурузной муки, свежая простокваша, сдобренная свежим творогом и сметаной, и сто грамм самогона собственного производства. Муж Василий в это время уже отбивал косу, он отмахал уже два часа и ждал завтрака.
Василина поставила сумку рядом, взяла грабли и ушла грести, покошенную траву. Валки были слабые, просвечивались до самой земли, разбивать было нечего, пришлось грести кругами, чтоб покрыть землю для просушки. Потом, часа через два приходилось переворачивать и в третий раз сгребать и складывать в пласт очки, а в четвертый раз стаскивать на двух палках в одно место, к забитому в землю штырю и складывать в большую копну. Хорошо, если днем в небе не загремит и не польется дождь, который может свести на нет всю предыдущую работу, далеко не легкую.
Сформировать сено для просушки ‒ это обязанность Василины, а стаскивать сено к штырю ‒ вдвоем. Потом Василий возьмет деревянные вилы, начнет закидывать сухое сено в копну, а жена будет утаптывать, держась за штырь. Опять же, если не гремит гром.
Сгребая сырую траву, Василина вспомнила, что она не успела покормить малышей: они все еще спали, когда она уходила. Она тут же бросила грабли и успела сказать мужу:
‒ Я пошла!
Василь хотел было прилечь после сытного завтрака, минут на десять, хотя бы, но не получилось. Ему показалось, что в этот раз он скосил всего три сотки, а земли тут гектара два.
6
Мать прибежала, запыхавшись, а дверь заперта изнутри. После долгого громыхания кулаком в дверное полотно, старшая дочка Лена открыла, сняв крючок с петли. Сынишка Михаил, лет пяти лежал в кроватке, а остальные братья и сестры насильно поили его простоквашей из кружек и деревянных ложек. Но он отказывался. Он болел. Он отравился месяц тому, и в его последах всегда сверкала кровь. Врача в селе не было и в соседнем селе не было врача. Врач был только в Солотвино, в 25 километрах от дома.
Все деревянные кадки с простоквашей и молоком были опрокинуты, земляной пол белел, покрытый простоквашей.
‒ Мама, задуши меня. Я так измучился и не хочу больше жить. Почему ты меня так часто оставляешь? Эти обезьяны обижают меня. Они не верят, что я скоро умру.
‒ Бог с тобой, дитя мое. Давай я тебя отмою и переодену. Видишь, мы вынуждены оставлять вас одних. В поле так много работы. И везде одна работа, работа и еще раз работа. Надо, чтоб вы все подросли и нам помогали. Хозяйство у нас большое, а работать некому. Мишенька, выздоравливай побыстрее. Болеть негоже. Только недавно картошку окучили, теперь сено надо заготовить. Будешь молочка свежего? Я корову подоила сегодня утром.
Миша, вытер глаза, полные слез и больше не укорял мать. Она его подмыла, вытерла худое тельце подолом и предложила сметану с сыром.
‒ Он орал тут, ‒ стала наговаривать на него Лена, старшая сестра. ‒ То кушать просил, то плевался, то грозился описать всех, когда мы все будем спать.
‒ Кусать, мама, дай, ‒ требовали остальные малыши.
Пришлось варить кукурузную кашу и каждому давать ее с творогом и со сметаной.
‒ Детки, оставайтесь одни, только не безобразничайте, а я возьму Мишу с собой, он уже у нас большой, пусть посмотрит, как отец косит, может на следующий год и сам возьмет косу в руки. И не закрывайте больше дверь изнутри.
‒ Поросенок плачет, накорми его, ‒ сказала Лена и хихикнула на радостях, что мать забыла.
Мать держала сына за ручку, но он тяжело переплетал ножками, и личико у него все время покрывалось потом.
‒ Мама, я не могу больше идти. Оставь меня здесь, под этим кустом. Я тут вас буду ждать.
Мать заплакала и взяла сына на руки. Он казался таким тяжелым хоть и был худым.
Они уже ступили на ту землю, где отец махал косой, как раздался первый гром в той стороне, где всегда скрывалось солнце, когда наступала ночь.
‒ О, Боже! ‒ воскликнула мать и опустила сына на землю. Маленькая, крохотная тучка разрасталась на западной стороне, увеличиваясь с невероятной скоростью.
‒ Все пропало, сынок.
‒ Если бы и я пропал, ‒ произнес Миша, прижимаясь к материнской ноге.
Василь тоже перестал махать косой, глядя на запад.
‒ Давай соберем хоть полусухое сено, где еще одни грабли? Бегом домой, за граблями. Мишу оставь со мной.
Василика побежала домой и вскоре вернулась, она тоже была вся в поту и как автомат стала работать граблями. Уже стал накрапывать дождь, но все что было накошено, они собрали, а бежать от дождя уже было поздно. Их немного накрыл своей кроной дуб средней величины.
‒ Зачем нам все это? ‒ с укором спросила жена своего мужа. - Ты хочешь быть богатым? А кто будет обрабатывать эту скудную землю? Я не вынесу. Кроме заготовки сена, есть и другая работа. Дети ревут, корова мычит голодная в хлеву, а мы на этом пустыре заготавливаем сено! А я в поле рожаю детей раз в два года, а то и чаще. Ты посмотри сам на себя, на кого ты похож. Нельзя так. Моя сестра живет куда лучше, у которой всего две коровы.
‒ Ну, ну, не раскисай. Такова наша доля, куда денешься? Подрастут дети, начнут помогать.
7
Буря как началась, так и кончилась. Вскоре стало совсем светло, видна каждая травинка. Засверкали бусинки росы под прямыми солнечными лучами.
Защебетали и закружились птицы высоко над головой. Над поверженной травой пролетали разные птицы. Их голоса были похожи на голоса небес, сулившие людям счастье.
"Работящая, - подумал он о жене, - это хорошо. В этом плане повезло. Если бы еще готовить научилась, а то соли как накидает в пищу - рот сворачивает. Но не все сразу. Скоро ей снова рожать. Если так пойдет и дальше, то у нас будет столько же детей, сколько у Пиццы. Тогда пиши: пропало. Откуда я возьму столько земли, чтобы каждого наделить? Ах, этот извечный долг родителей перед детьми и отсутствие долга у детей перед родителями! И кто его только выдумал? Я точно такой же. Стоило мне завести семью, жить своей трудной жизнью, как чувство сыновнего долга куда-то улетучилось, его как не бывало. Меня ждет та же участь. Теперь, когда я сам стал отцом...а что это? Лиса с длинным пушистым хвостом медленно побрела в ста метрах от него и, кося левым глазом, определяла, насколько опасен противник в образе человека.
- Бры-ысь, а ну пошла! - крикнул он громко, так что эхо отдалось в противоположном лесу.
Лиса ускорила шаги и скрылась в дальних кустах.
"Как она живет, чем питается? Если курицу, где схватит, вот у нее праздник! Охотники отстреливают этих красавиц, но не грешно ли это? Не мы даем им жизнь и не нам ее отнимать. Видимо, так устроено Богом. Звери поедают зверей, люди убивают друг друга, и зверей не оставляют в покое".
В ожидании жены, которая отнесла мальчика домой, Василий Степанович решил передохнуть. Сел на мокрую землю, приготовился отбивать косу и, вдруг, заметил соседского мальчика лет семи, сгребавшего валки в домотканую простынь. Собрав все четыре концы простыни, и связав их в два узла, мальчик взваливал груз на плечи и направился в кусты. Василий Степанович приподнялся с места, обошел, с другой стороны, и схватил его за руку.
- Ты что воруешь чужую траву, Василек, как тебе не стыдно? Кто тебя научил этому?
- Я не ворую, я просто беру. У вас много травы, а у нас совсем нет. Тато говорит, что земля должна принадлежать всем. Наша коовка голодная, я решил ее покормить. Она нам молочка даст. Нас много, целая орава в доме. Папка дрыхнет, не хочет зарабатывать на хлеб, а мама одна с нами не управляется. Так что коровку надо кормить.
- Чужим сеном?
- Отец говорит, что скоро вам придется делиться землей. Мы ее у вас отберем.
- Отец дома?
- Дома. Спит.
- Кто тебя сюда послал?
- Мама, а что?
- Когда твой отец встанет, скажи ему, чтобы пришел ко мне.
- Я еще коровку покормлю, только потом пойду домой.
- Так ты ее уже накормил, вон она и есть не хочет.
- Если бы ты мне не помешал, - накормил бы, - нагло заявил маленький Пицца.
- Ну и стервец же ты, - сказал Василий Степанович, сплюнул и ушел отбивать косу.
Маленький Пиццарик сунул указательный палец в правую ноздрю и стал отчаянно бороться с застывшими соплями в ноздрях при помощи длинного грязного ногтя. Когда он убедился, что Степанович далеко и не видит его, нырнул в ложбинку, где были покрупнее валки, снял рваные штанишки и облегчился. Нагадив в скошенную траву, обрадовался, встал и побежал домой проведать, не проснулся ли отец.
8
Наконец, показалась Василина, одетая, в сером выгоревшим платке, и про худевшем во многих местах платье. Она ступала босыми ногами по гладкому покосу, не чувствуя, как срезанные пеньки крупных стебельков травы впиваются в подошвы. В левой руке она держала ребенка, а в правой полотняную торбу с кастрюлями, где был только что, приготовленный завтрак и обед вместе. Внутри, округлившегося живота, она несла еще одно маленькое существо, которое вот‒вот должно появится на свет Божий.
- Ты воды принесла? - спросил муж.
- Воды? Нет, не принесла. А зачем? Я тебе суп сварила, он достаточно жидкий, в нем только две картофелины плавают, так что нахлебаешься, не переживай. К этому пойлу, напекла блинов, чуть больше соли вбухала, может по второму разу, ты прав, будет жажда мучить и пот литься, но я этот живой груз оставлю на покосе, а сама сбегаю, принесу воды полную банку.
- Та-а-то..., - тянула ручки маленькая Маша.
- Сколько ты бухнула соли, - килограмм? - зло спросил Василий, хлебая бурду.
- Извини. Ты знаешь, замоталась: от всевозможных домашних дел голова кружится. Может, я второй раз посолила. Боялась, что несоленый суп ты кушать не будешь. Ах, Боже мой, Боже мой, опять перепутала.
Она виновато опустила голову перед ним, сверкая выпиравшим животом, под тонкой истертой юбкой. Даже икнула с перепугу.
- Ну, иди, разбивать валки, а воды принесешь позже, - коротко сказал муж.