От автора. Настоящие фамилии героев этой повести заменены. Ворюгам не нравится, что о них пишут и указывают их фамилии. А зря. Эта повесть ‒ памятник им. Они уйдут в мир иной и все о них забудут, как мух, которые погибают в морозную ночь. А тут они бы остались на 200‒300 лет. Один израильтянин, сбривший пейсы и ставший гусским, крепко отлаял меня на этом сайте. Дескать я писатель старый, времен Средневековья и вообще не писатель, а так себе ‒ шобло... Итак, начинаем повествование.
***
Глахман Владимир Фуфимович - начальник крупнейшего Домостроительного комбината Москвы изменил свою фамилию и стал гусским, как и его предки, сделавшие государственный переворот в 1917 году, и стал носить благозвучную фамилию Попелев.
Изменить свою фамилию мог любой гражданин, стоило только захотеть. Кроме этого он прослышал, что почти всё Брежневское Политбюро - чистокровные евреи, но все носят гусские фамилии и поэтому они - слуги гусского народа, во главе с Леонидом Иличем Генопольским, простите Брежневым. Как и все члены Политбюро, Глахман не смахивал на еврея, был стройным, выше среднего роста, довольно симпатичным и нравился женщинам.
Для того, чтобы подняться так высоко по общественной лестнице, он получил золотой диплом - эдакую маленькую красную книжечку с бородкой Ильича, с официальным названием партийный билет. Без партийного билета ему надо было всю жизнь трудиться на стройке штукатуром - таскать раствор и орудовать мастерком. Надо сказать, что евреи неглупые, изворотливые люди, умеют жить в любом обществе.
Я, как всякий русский Иван, даже будучи на последнем курсе университета, не знал, что такое партийный билет. Клянусь, не знал, и это незнание обходилось мне слишком дорого на протяжении многих лет. А Володя Глахман знал это еще будучи учеником восьмого класса.
В должности начальника комбината его утверждали на бюро горкома партии. Он был одет в новом костюме, хорошо выглядел и понравился одной очень важной даме, которая вела Бюро Горкома и сразу, после утверждения в должности, Владимир Фуфимович стал членом московского горкома партии. Никто теперь не мог претендовать на его место. Даже начальник Главмосстроя, вставал с кресла, руки по швам, когда Владимир Фуфимович, врывался в его кабинет без предварительной записи.
В минуты отдыха он вынимал партийный билет, поглаживал бородку Ильича и произносил: благодарю тебя добрый, великий, мудрый. Нет и не было такого человека, который дарил бы другим счастье, так ни с сего, ни с того. Да я за тебя душой и сердцем, гуний всего еврейского народа. Владимир Фуфимович был строгим руководителем, а потому уважаемым начальником, которого все уважали, а точнее боялись. Его кабинет всегда пустовал, за исключением тех дней, когда проводились совещания, а по четвергам накачка. В этот день все начальники строительных управлений и директора заводов сидели, опустив головы, а если Фуфимович называл чье-о имя, вскакивал, руки по швам, и произносил одну и ту же фразу: так точно, виноват ВФуфимович.
В остальные дни, когда никого не было в кабинете, он сидел и вспоминал свою зигзагообразную жизнь с самого детства. Эта жизнь, благодаря его упертому характеру, была довольно интересная и разнообразная.
Родился Фуфимович Глахман в глухой деревне Лугины Житомирской области, на территории Украины, в еврейской семье. Обычно евреи поселялись на отшибе группой, хотя бы в несколько человек, а тут Глахман Янкель в одиночестве, поскольку в селе Лугины был единственный магазин, где можно было купить соль, спички, килограмм сала, да бутылку водки. В семье было много детей, но Ефим старался, чтобы его чада получили хоть какое-то образование в местной школе. Каждый ребенок имел свою отдельную тетрадь, карандаш и маленькую домотканую сумку. Никто из детей интереса к учебе не проявил. И только младший, кудрявый Володя наполнял свою сумку книгами и сидел за полночь при свете керосиновой лампы над выполнением домашнего задания.
- Правильно, сынок, я горжусь тобой. Когда я помру, этот магазин займешь ты и женишься на россиянке. Видишь, евреев больше здесь нет никого. И невесту нашей национальности днем с огнем не найти.
- Нет, папа. Я должен покорить Киев, а то и Москву, если получится, чего тут делать в этой дыре? Но... папа, как бы нам сменить фамилию? Что это за фамилия Глахман да еще Янкель?
- Не хорошо, сынок, отказываться от своего рода. Глахманом родился и умереть надо Глахманом.
Володя высморкался на пол, вытер ноздри рукавом и продолжил.
- Есть такой вариант, папа. Когда я стану великим человеком, уважаемым человеком, я снова вернусь к своей фамилии и буду Глахманом, глухим человеком ко всем земным бедам и эту фамилию будут произносить с придыханием, папа, вот как.
- Откуда ты все это берешь, умный, чертяка? А теперь иди в школу и выступи там с речью перед гусскими дураками, как говорил наш земляк Ленин.
Володя выступал на политическую тему в своем классе, но его пламенной речи не поняли одноклассники, но когда он окончил, аплодировали, а одноклассница с подбитым глазом вслух произнесла:
- Далеко пойдешь, Володя. Только вот пейсы растут, удаляй их.
- Ну и что, ну и что? Они говорят о том, что я представитель древней нации.
Володя уже знал, что еврей Ленин покорил всю Россию, а почему бы ему, что-то не оторвать? Стоит только сменить не благозвучную фамилию, стать гусским. Русские любят гусских со времен Ильича. Именно он покорил не только Москву, но и всю Россию, согнул нацию в три погибели и теперь русские боготворят его, как верующие в Иисуса Христа.
Замысел юноши, сбрившего пейсы, стал осуществляться, как у Наполеона. Сначала он побывал у Житомирского раввина Пуцконестойко, после восьмого класса, дабы получить консультацию, что делать дальше.
***
Главный раввин Житомира Пуцконесойко сидел в пошарпанном кабинете, и воевал с назойливой мухой. Посетитель вошел без предварительной записи и стал у входной, умоляя принять его принять без предварительного согласования. Мальчик достал из полотняной сумки литровую банку полевых ягод и два белых гриба в подарок великому человеку.
Муха устала от преследования и в последний раз села на кончик носа великому человеку. Разозленный раввин замахнулся, но попал не туда, куда нужно. Шлепок пришелся на верхнюю губу, да так что слюна брызнула на посетителя.
- Молодец, так и надо, так и надо, почтение раввину от простых людей принимаются с благодарностью, а то власти враждебно относятся к евреям. Зачем пришел, кто тебя послал, по существу пацана, не разбирающегося в жизненных вопросах. Подставь лоб, я по нему тресну, а потом можешь изложить свою просьбу. Ну вот так, садись милый вьюноша. А дары в корзину. Видишь, она пуста эта корзина, просителей катастрофически мало. Ну, давай рассказывай.
- Божественный раввин. Не могу знать, что делать дальше. У нас многодетная семья. Я десятый субъект, окончил восемь классов, питался одними грибами, летом сырыми, жареными, а зимой сушеными и полевыми ягодами. Отец хромой, слепой, у матери кишки болят ничего кушать не может, а старшие братья и сестры грызут ногти.
- Надо среднее образование иметь, потерпи еще два года. У меня у Моськве полно друзей, они тебя пристроят. Сначала в институт, а потом подберут должность. Фамилию придется сменить.
- Я уже сменил фамилию. Я теперь ‒ Попыл. Был Глахман, а теперь Попыл, а это уже не еврейская фамилия.
- Но и не гусская. Надо гуссую, гусскую и еще раз гусскую. В Москве у тебя уже должна быть гусская фамилия. Надо добавить несколько букв, чтоб вышло Попелев, понял? Тогда будет все типочки - тапочки. Ну, бывай, как говорится. Через два года я жду тебя. Посети меня, не поленись и грибочков побольше притащи.
- А если вы уйдете на повышение, на пенсию или вас изберут киевским раввином, что я тогда буду делать? как мне вас найти, я принесу еще два гриба и банку полевых ягод.
- Никуда я не уйду, не переживай. Раввины никуда не уходят. К примеру, раввин Ленин никуда не ушел, когда он умер, его похоронила в Мавзолее, запомни это.
***
Получив среднее образование, Володя снова отправился в Житомир, к Пуцконестойко, и также легко, как в первый раз, попал на прием. У Пуцконестойко была хорошая память, он запомнил этого вьюношу и потрудился над сочинением рекомендательного письма московскому раввину Досягайкусу Льву. Этот Досягайкус обустроил в Москве уже 20 миллионов евреев из разных областей Советского союза, учитывая тот факт, что из Москвы евреи убегали в Израиль на постоянное место жительства. Ситуация была странная. С одной стороны евреев особенно не, а с другой стороны евреи, принимая русские фамилии, становились гусскими и высокие должности брали на абордаж. Достаточно взглянуть на брежневское Политбюро, где еврей на еврее сидел и евреем погонял. Те же евреи, кого не пускали выше заведующего баней, обижались и убегали в Израиль и там, ...работая дворниками, зарабатывали в четыре раза больше, чем в СССР и оставались на новой родине до последнего сердцебиения.
***
- Как ты доберешься до столицы России - пешком или на перекладных? - поинтересовался Пуцконесойко у будущего Попелева, который никак не хотел садиться, а упорно стоял, переминаясь с ноги на ногу и пожирал глазами великого человека Житомира.
- Без билета, поездом, - отчеканил хитрый молодой человек.
- Я тебе займу три рубля на дорогу, до Киева доберешься, а там... как Бог даст.
- На три рубля я смогу прокормиться, а доеду на перекладных: то пешком, то на волах, если мне не найдется место в общем вагоне поезда Львов - Москва, то поездом. А вы допишите в письме московскому раввину, пусть он одолжит мне хотя бы десятку на первое время. А я, когда разбогатею...
- Знаем, знаем! Ну, какой же ты умный! Из тебя толк получится. Ай, да Глухой, ай, да Глухоман ‒ Иван! Поезжай и всех приветствуй одном словом ‒ шалом.
***
С аттестатом, полученным заслуженно и паспортом, полученным за последние гроши, Володя пристроился в купе к одному богатому еврею в качестве няньки. Володя оказался на киевском вокзале на следующий день, а там вспомнил пословицу- язык до Киева доведет, и тут же ее переименовал. Теперь эта пословица звучала так: язык до московского раввина Досягайкуса доведет. И это сработало.
Московский раввин третий степени Лев Досягайкус жил среди евреев, как кот среди сонных мышей, и принимал посетителей только по четвергам. И то по предварительной записи. Володе Глахману пришлось несладко. Все еврейские хитрости не приносили положительного результата. И босым он стоял у входа в синагогу, и плакал, сидя на тех же ступеньках, никто на него не обращал ни малейшего внимания, по той причине, что у него отсутствовали пейсы. Все было, как у русских. Раввина Досягайкуса сопровождали еще два еврея в мантиях и, если кто из просителей пытался заговорить, прикладывали пальцы к губам, что значило молчать и только молчать.
Где можно достать полевые ягоды, спрашивал себя будущий Попелев? Только на рынке, был внутренний ответ. Что если пойти...слямзить, то бишь украсть, простит ли всевышний?
В очередной раз Володя отправился на тат же Киевский вокзал для ночлега, подошел к одному знакомому из Казахстана, который тоже ночевал на вокзале и спросил, какой день завтра.
- Четверха.
- Это четверг?
- Ях, ях.
- У! - вздохнул Володя, - на рынок идти не надо. Завтра прием у Досягайкуса Льва.
***
В этот раз раввин Досягайкус находился в превосходном расположении духа. Три еврейки вернулись из Израиля, там их заставили таскать мешки с картошкой и чистить тупыми ножами, чтоб сварить суп для армейцев-добровольцев и платили скудную зарплату, а их дипломы никто не признавал. Всех троих он устроил директорами московских школ и был невероятно доволен.
***
Досягайкус сразу понял, что хочет посетитель, не задавал ему лишних вопросов, а подписал заготовленный лист бумаги, адресованный московскому мэру Кацу, в миру Лужкову, в которой содержалась просьба трудоустроить и прописать единокровного брата Володю Янкелевича Глахмана, будущего Попелева на вечное пребывание в столице социалистического государства, данного просителя.
- Как ты попадешь на прием к мэру..., я тут ничем не могу помочь. Мы не должны светиться.
- Найду способ, - заверил посетитель Володя и схватил бумагу, чтоб раввин не передумал.
***
Москвичи знали своего мэра, как Лужкова, претендующего на пожизненное пребывание в скромной должности, и, если бы кто осмелился сказать, что он вовсе не Лужков, а Кац, закидали бы камнями. В возрасте пятидесяти лет Кац цвел и пах не только в сердцах москвичей, но и конкретно в сердце своей секретарши Бабуриной, которая в последнее время приносила на подпись одну и ту же бумажку раз двадцать в течение дня. В конце концов, она добилась своей цели. Мэр заметил это и обратил внимание на молодуху, которая была моложе его на 35 лет.
В этот раз мэр задержался на работе, и секретарша тоже задержалась. Он забегал в нулевое помещение отлить, и она забегала, но всякий раз трусики оставались влажными. Он вроде бы уже уходил, закрыл свой кабинет на ключ, но в секретарской задержался. Увидев, что секретарша поедает его воспаленными глазами, он схватил ее за руку и поцеловал ниже носа. Секретарша знала, что надо делать дальше. Она начала расстегивать молнию на брюках своего шефа. Шеф воспалился. В самый ответственный момент...дверь отворилась и в секретарской оказался незнакомый молодой человек.
2
- Чем обязан? - коротко спросил мэр, клацая зубами. - И..и как вы сюда попали? Это просто наглость! Врываться так...без разрешения, без предварительного согласования, да еще в конце рабочего дня. Как такое может быть?
- Юра, сделай этому парню все, что он просит и отпусти его. Я вся..., я готова... пожертвовать собой, ради любви, воспалении, пожара. Ради Бога, потуши этот пожар!
- Кто ты, молодой человек, какой профессии? - спросил мэр, читая бумагу, подписанную раввином.
- Я - щекотур, - наобум ответил Глахман.
- А, счас. Чичас, сей минут, моя звонить, тебе ждать...
Он тут же позвонил начальнику 5-го строительного управления Журавлеву.
- Послушай, Юра! завтра к тебе придет некий Глахман. Посели его в общагу и устрой штукатуром. Кто это говорит? Да это Лужков, балда. Потом доложишь, как он трудится и что это за субъект.
- А где это управление, господин мэр?
- Найдешь, не маленький, - сказал мэр, и моргнул, как это делал вождь.
***
В пятницу утром Володя Глахман, в собственной голове Попелев, уже стоял у входа в пятое строительное управление, задолго до прихода начальника Журавлева. А Журавлев прибыл только к 12, пришлось стоять, как дуб среди поля, и новый штукатур терпеливо ожидал.
-Здравия желаю, господин Журавлев, я тот самый Попел, будущий Попелев, вот мое направление.
- Я не господин, а товарищ. Следуй за мной, товарищ. У кабинета, на втором этаже уже ждали начальника, но Янкелевич следовал рядом и пролез, следуя за Журавлевым.
- Бумажку на стол! - скомандовал Журавлев. - А, вот все ясно. Адрес общаги на улице Зои Космодемьянской, комендант Донцова, она тебя поселит. Обустроишься, а в понедельник на работу...вместе с ребятами, с кем будешь жить в общаге. В общаге не пьянствовать, не дебоширить, баб не водить. Какой у тебя разряд штукатура?
- Да я так. Без разряда, самоучка. У меня отец щекотур.
- Ну, посмотрим. Зайди в отдел кадров, оформись и дуй в общагу.
После оформления Попыл заскочил в магазин, отоварился, и, три бутылки православной, выложил на стол, став, таким образом своим человеком.
Два месяца спустя, когда Москвой уже правил еврей Россин, Попылев ринулся на переговоры с новым мэром столицы.
- Вот, поссорились два еврея, один мэр, другой премьер, то бишь президент, и теперь остался я, но я тоже еврей. Думаю, что недолго буду сидеть в золотом кресле, а посему, говори, брат, чем тебе помочь, - произнес Россин, вытирая влажные глаза.
- В институт бы податься, да экзамены вступительные надо сдавать, а я заканчивал провинциальную школу и считаю, что квадратный корень из 9 будет 30. А мне говорят: неправильно. Тогда я отвечаю: квадратный корень из 9 равен 99. Неправильно, говорят мне и даже смеются, канальи. Черт их разберет, эти квадратные корни - раввину корм.
- Э, не так надо решать эту проблему. Зайди к ректору Моисиондзу, нашему человеку, он тебе поможет. Я сейчас могу ему позвонить.
Но тут же загремел телефонный аппарат Россина. Он снял трубку. Оказалось, что Мосиондз звонит Россину.
- Сто, сто? У тебя проблем? Коробок наклонился? Шестнадцатиэтажный? И твой офис там? ты мозес попасть в аварию? Подожди до завтра. Завтра у тебя будут рабоцие и будет техника. Послусай, выдай диплом строителя моему парню. Он у меня тут сидит и плачет. Знаний много, а подтвердить нечем. Записи в блокнот его фамилию - Глахман, Фуфимович Глахман. Да не Глухой, а Глахман. Он будет у тебя завтра в три часа дня. Рабочие будут в три часа, и он будет в три часа. Шалом! А, забыл. Денег у него -- ни копейки.
Попел был растроган настолько, что заплакал. Он бросился на колени перед мэром, приблизился и стал целовать колени и приговаривать:
- Если бы не было евреев в Москве, мне бы не видать этой Москвы, как свинье своих ушей, сука буду, еврейская сука. Все-таки евреи народ дружный. Слава этому народу. И вам слава, раввин Россин. Если я стану значимым человеком, я построю синагогу, и вы станете ее главой, даже если будете лежать в гробу, как мой отец, который уже наверняка лежит в гробу, поскольку прошло три недели после моего отъезда из Житомира.
- Когда я буду лезать в гробу, мне узе ничего не нужно. Ты лучше выкопай мой гроб и отвези в Израиль.
- Изделаю, сотворю! - врал Копел и осмелев до того, что подал руку шефу и выскочил из мэрии, как Мендель, когда посещал мэрию Москвы.
***
Теперь Попыл уже был штукатуром высшего разряда с дипломом строителя в руках. Он все еще работал молча, зная, что это продлится недолго. И действительно, его включили в состав делегации рабочих, которая в следующем месяце отправится в Камбоджу для передачи опыта работы. Он воспринял это с неким неудовольствием, он ожидал лучшего, но ребята, с которыми он проживал, и Ваня, и Петя, сказали:
- Да ты что кочевряжишься? Любой из нас был бы рад такой командировке. Девушки в Камбодже, низкого роста, любят русских мужиков высокого роста и горячие как угли, стоит прикоснуться и уже на небесах.
Несколько позже, когда делегатов собрали для инструктажа, перед которыми выступил Россин, он увидел, что состав делегатов состоит из одних евреев и понял: командировка в Камбоджу - хорошее дело и пренебрегать ею не стоит.
К тому же, в кармане у Попелева, был еще один диплом - маленькая красная книжечка с бородкой Ильича. Таким образом, наличие двух дипломов, пятый разряд штукатура, знакомство с Россиным, и московским раввином Досягайкусом - все это свидетельствовало о том, что он, Глахман - Попылев, стоит на твердых ногах и беспокоиться не о чем.
Уже в среду делегация была в Камбодже. А после обеда - на стройке. Первыми показывали свое мастерство камбоджийцы. У них получалось все так, что ничего не получалось. Не так приготовили раствор, слишком туго затянули ремни, перебрали русской водки во время обеда, страшно хотелось пить, а вода в Камбодже - дефицит.
Члены советской делегации стояли, выпучив глаза.
Тут Глахман выхватил мастерок у одного камбоджийца и оштукатурил двадцать квадратных сантиметров поверхности за считанные минуты, сопроводив свое умение сочным русским матом под аплодисменты камбоджийцев и членов советской делегации.
Все было заснято на пленку нашими и камбоджийским телевидением, и показано на весь Советский союз, а то значило на весь мир.
Глахман, простите, уже Попелев, вернулся в Москву знаменитым. Сам Гриссель, простите Гришин, вручил ему орден Ленина и высказал пожелание Раисе Федоровне Дементьевой утвердить Глахмана в должности начальника Домостроительного комбината на Бюро горкома партии. Вскоре состоялся краткий разговор со вторым секретарем горкома Раисой Федоровной, которая щебетала как птичка и если бы Попелев проявил смелость, беседа могла бы закончиться пребыванием в сауне. Но Володя, этот женский сердцеед, только мычал и заверял, что комбинат под его руководством займет первое место среди других строительных гигантов Москвы.
- Раиса Федоровна! Уважаемая Раиса Федоровна, уже через неделю ДСК подарит вам пятикомнатную квартиру в центре столицы.
- Дурачок, не нужна мне жилплощадь, у меня площади хоть отбавляй. Мне нужно другое. Я женщина, еще не старая, иногда скучаю, может мы..., она хотела сказать поладим, но воздержалась. А Фуфимович испугался: он подумал, что могущественная баба хочет взять его в денщики и вместо признания в благодарности, только мычал.
- В четверг, в три часа на бюро горкома. Можете быть свободны Попелев.
После утверждения в четверг, Попелев поднялся, нет, взлетел по служебной лестнице на недосягаемую высоту: он стал начальником огромной строительной организации столицы - начальником ДСК, а затем и членом Горкома партии. Сам всемогущий Гришин (Гриссель), родственник по крови, почесал ему то место, где должны были красоваться пейсы. Даже остальные члены Политбюро, кто всегда сбривал пейсы, аплодировали. Они тоже были гусскими. Это Суслов- Зюс, Соломенцев-Зальц, Устинов-Ульбрихт, Шелест--Шен, Примаков-Киршблат, Соломенцев- Зальцманн и даже Пугачева- Певзднер.
Ну как тут нашему герою Глахману - Попелеву не цвести и не пахнуть?
3
Первое же совещание с начальниками строительных управлений и директорами заводов показало, что новый начальник- вчерашний, полковник, а то и генерал, который требует от подчиненных придерживаться устава, в котором всего одно словом- молчать. Все его речи наполнены матом и русскими нецензурными словами, от которых уши становятся ватными, но сохрани вас Боже, подражать начальнику его речам. Я, как директор колледжа, приглашался на эти совещания и дивился этим грубым, унизительным речам в адрес подчиненным и дивился тому, что он не называет мою фамилию, не заставляет меня стоять навытяжку и слушать его хамство. За все двадцать лет, что я там работал, он ни разу не посетил мое учебное заведение. И только однажды раздался звонок по прямому проводу, который мало кто знал.
- Ты на месте, сука, й... твою мать? Я к тебе, бл... чичас приеду. Пить твое пойло я не буду, так что никаких угощений, никаких хвалебных речей в мой адрес не хочу слышать, а вот одно дельце решить придется. Ты слышал, что я тебе сказал? Даже в тувалет не смей отлучиться... у меня, бл... работ невпроворот.
Я мог его послать куда подальше или просто пойти побродить по кабинетам, сказав секретарю, что вызвали в райком партии: не он начислял мне зарплату, не ему я подчинялся по службе, но...комбинат делал бесплатно капитальный ремонт, оплачивал мебель, телевизоры и всякую новую технику и, главное, выделял квартиры для сотрудников. А поскольку я тоже считался сотрудником и нуждался в жилье, пришлось смириться.
- Рад буду встречи с вами. Посмотрите кабинеты, мастерские, моих молодых сотрудников, так что ждем вас. А вы удин?
- Не гони лошадей, сам увидишь, с кем я. Любопытный как баба, а сам мужик, недотепа.
На престижной машине "Волга" он быстро примчался к моему учебному заведению, впервые за двадцать лет, которые я там работал, и ввалился ко мне в кабинет, не снимая верхней одежды. Рядом жалась, едва доставая его плеча, низкорослая, упитанная сучка, моложе Глахмана, простите, Попелева, на 35 лет. Она, голодная, больше посматривала на молнию брюк любовника, чем на меня, будущего своего директора. Но так как в районе молнии ничего не шевелилось, могла закусить губу и сплюнуть на пол.
- Я привез тебе эту малышку, чтоб ты ее приютил. Ей захотелось поработать преподавателем английского языка. Пригрей ее у себя, - я, что хошь для тебя сделаю.
Выдели мне квартиру, подумал я, но будучи излишне дисциплинированным и скромным, ляпнул:
- Владимир Фуфимович, помилуйте, я не могу этого сделать: у меня уже есть преподаватель английского языка. Куда я ее дену? К тому же она член партийного бюро.
- Сен кью... верни мяч, - произнесла Люба и расхохоталась.
Грозный начальник набычился.
- Ты что, ты директор или х...собачий? Хочешь, я с Раисой Федоровной о тебе поговорю, и тебя завтра тут не будет, - сказал Попелев, встал и схватил кошку за ручку. - Да я миллионы потратил, чтоб твое училище блестело, как у кота яйца, а ты не можешь сделать пустяковое дело, но ты пожалеешь об этом.
- Пошли от этого придурка, - произнесла Люба и лизнула его в локоть.
При упоминании Раисы Федоровны у меня затряслись колени, я тоже вскочил, догнал Любу и шепнул ей на ушко:
- Приходи завтра оформляться.
Кто такая Раса Федоровна теперь уже никто не знает, а тогда Раиса Федоровна была выше любой московской башни, выше крыши, выше московского прокурора, выше председателя Мосгорисполкома, выше главного врача родильного дома, - фактически она была Первым секретарем горкома партии..., потому что Гришин - Гриссель считался Первым, и по- совместительству Членом Политбюро ЦК КПСС, и все время пропадал на Старой площади, 4, а Раиса Федоровна вершила всеми делами в Москве. Стило ей один раз чихнуть в мою сторону, и, меня, как ветром сдуло, - я был бы лишен не только директорской должности, но и членства в партии. А это значило, что я стал бы инвалидом первой группы без сохранения содержания.
Вот кто такая Раиса Федоровна...была.
***
Люба Вонюха явилась на работу в понедельник, расфуфыренная, напудренная, надушенная французскими духами, в роскошном платье, с новой прической, - а я чуть не упал в обморок от ее красоты, но, зная, кто она, чья она сучка, замкнулся как мужчина, и превратился в строгого чиновника, немного сгорбился в кресле, и старался смотреть мимо, и только мимо, в угол, там ли веник. Не отвечал на ее завлекательный взгляд.
- Владимир Фуфимович... он мужик властный, и симпатичный, но... у него не работает эта штука. Он может только обслюнявить. А я вся горю и начинаю бушевать. Меня распирает всю от пят до макушки. Я хочу и ничего не хочу знать. У меня там...импульсы. Может, мы с вами поладим, а? Вы тоже симпатичный, пожалуй, красавчик. На одну ночь хотя бы.
- Люба, ты мне тоже нравишься, ты сучка, каких белый свет не видел. Вот прикажу секретарю никого не пускать и...
- Ну и хорошо, даже очень хорошо, симпатяга. Иди закрой входную дверь... так чтоб нельзя было открыть.
- Но Люба, красавица, у меня тоже не... работает, ну совсем. Жена меня бросила и бегает от одного мужика к другому. Ты видишь, в каком кабинете я сижу. Стены полностью закрыты ДСП ( древесно-стружечная плита), она негативно влияет на мужскую потенцию. Врачи меня предупреждали, да я не послушался. Так что выйдет одно и тоже, что Фуфимович, что я.
- Э, черт бы вас подрал, одни импотенты.
Она встала и ушла.
Приказ о ее зачислении преподавателем английского языка был мною подписан в тот же день, а неделю спустя, утром, за завтраком у меня дома раздался телефонный звонок. Кто бы это мог быть? Я этот номер никому не давал.
- Это Люба Вонюха из Бердичева. Я сегодня не выйду на работу. Не выспалась, да и желания никакого нет.
- Чего так?
- Не хочу, не хочу и все тут. Не допытывайся, импотент. Я так хотела, а ты не решился.
- Я не принимаю отказа явиться на работу. Вы должны быть вовремя, иначе будет приказ, что вы совершили прогул.
- Хорошо, но ты еще пожалеешь об этом, - сказала она и первая бросила трубку, сопровождая это матом.
И я действительно пожалел, я лишился квартиры и живу теперь в клетушке.
***
Я не назвал бы этого загадочного еврея слишком умным. Основное его достоинство - это сочный русский мат, невероятное хамство, помноженное на ненависть к русскому Ивану, которым он командовал, как лошадью с обрубленным хвостом.
Присутствуя на совещаниях, которые он проводил с начальниками строительных управлений, директорами четырех крупных заводов, я понял, что основным его оружием, как руководителя, является мат и не последовательное, ничем не подкрепленное чтение морали. Он не шибко окружал себя евреями.
Русские покладистые, молчаливые, терпеливые люди подходили ему как нельзя лучше. Если бы он окружил себя евреями на все сто процентов, у него были проблемы с раввином, довольно важным человеком. Его могли бы даже вызвать на беседу, где бы ему читали мораль, а не он им. А тут, к примеру, стоит любой директор завода или строительного управления, опустив голову, и даже не пикнет в ответ на мат в свой адрес, и на унизительные, несправедливые обвинения. Трудно было подумать, что он окажется настолько хитрим ворюгой, что во время приватизации, оформит на себя, и своего заместителя все богатства комбината в сумме 6 миллиардов рублей, а шесть тысяч человек остались с носом.
Схему грабежа коллектива ему составляли зарубежные юристы. И эта схема просто удивительна. Изучив ее, можно понять, как и почему Ленин так легко облапошил Россию, захватил ее, разрушил ее экономику, переориентировал мышление русской нации. Попелев настоящий ленинец. Мне хочется отойти от его методов грабежа. Я приведу картину, как великий Фуфимович отдыхал со своей сучкой в Крыму, когда еще не было разрыва братских отношений Украины с Россией.
4
Мне выделили путевку в пансионат 'Це наша земня' в Крыму. Инесса Александровна, начальник отдела кадров базового предприятия, постаралась, чтобы я отдохнул. Это была моя первая поездка в Крым. Меня сначала поселили в двухместный номер на втором этаже к начальнику четвертого строительного управления, мужику примерно одного возраста со мной. Он не глушил водку, не курил в спальной комнате и главное, не храпел.
- Куда ты бегаешь все время с бутылками, если сам не пьешь? - спросил я его однажды, когда он вернулся без бутылок запыхавшись и вытирая пот с лица.
- Как куда? Попеля пою, сейчас моя очередь. А он жрет, как бык пойло. Да еще сучка ему помогает и ее матушка, не прочь. Да водка не так дорога, как жратва. Вот только что вернулся из Симферополя, ездил за угрем холодного копчения. Из Москвы мой заместитель передал. Только в Москве можно купить такую рыбу. Не привезешь - сожрет, дорогой Фуфимович. Придется и тебе помочь, не потащу сам. Две сумки набиты так, что швы трещат, а еще третья с коньяком и шампанским. Тут, видишь и закусь. Угорь копченый, пришлось в Москве заказывать. Самолетом доставили, передали вчера, пришлось ездить в аэропорт. Вкусная рыба, черт возьми. Ты-то хоть пробовал?
- Никогда в жизни. Первый раз слышу такое название.
- Следующий раз отрежу кусочек, а сейчас уже все упаковано. Эту рыбу любит его сучка Люба Вонюха.
- Вонюха? Не может такого быть. Вонюха..., она у меня работает преподавателем английского языка. Как же она тут оказалась, ведь, учебный процесс только начался, две недели тому назад, ну-ка пойдем, я ей в глаза посмотрю, - сказал я, наливаясь злостью.
Мы вооружились сумками и двинулись по песчаному берегу. Благо идти было недалеко. В километре от основного корпуса, в тени деревьев был построен одноэтажный особнячок с кухней, туалетом, душевой и роскошной спальней и сауной. Он предназначался для начальника комбината Попелева.
Когда мы подошли к крыльцу, нас встретила мать Любы Надежа Петровна, приехавшая сюда из Днепропетровска. Она приняла наши дары и готова была отпустить нас с миром, но я вдруг спросил:
- Ваша дочь здесь? Нельзя ли мне ее увидеть?
- По какому праву, простите, по какому поводу, кто вы? я вас не имею чести знать.
- Я ее директор. Скажите: Александр Павлович зовет.
- Ну, ежели дилехтор...,в таком случае пусть сама решает, но... ребенок отдыхает. Знаете, после любовных утех полагается отдых. Наш Фимович, лошадка еще та. Ах, бедный мой ребеночек, единственная моя крошечка, как она устает, как она устает. Я помогаю ей спинку натирать и полотенчиком вытирать.
- Кажется, он Фуфимович, Владимир Фуфимович, - поправил я несчастную матушку. - Вы все-таки загляните в их спальню, если они там не ...того, не обнимаются, если...
Едва окончился этот разговор, как в столовую вошла Люба, практически голая. Свое стыдное место она прикрывала полотенцем, но полотенце все время сползало. Она мне моргнула, мол, если желаешь - пожалуйста, поздоровалась и попыталась чмокнуть своего директора в щеку.
- Как вы тут оказались? Почему бросила ребят, кто тебя отпустил? - набросился я на Любу.
- Ласточка, ты очень устала? у тебя изможденный вид, - едва не расплакалась мать.
- Черта с два. Если бы устала, было бы лучше. Этот алкаш может только обслюнявить. А на основное, он неспособен. Ты-то, матушка, понимаешь, что это значит? Э, забыла уж все.
- А синяки, губки у тебя в синяках все. О чем это говорит? Это говорит о том...
- Мама, уйди. Дай поговорить. Я хочу уломать и своего директора. Он мне все врет, что ни на что не способен, а я не верю, пока не проверю.
- Уйду, уйду, ласточка, ты только не злись, не нервничай, нервы не останавливаются.
- Не восстанавливаются, мама, сколько можно говорить? Короче, Александр Павлович, Владимир Фуфимович звякнул вашему заму Лукашевой, и она тут же меня отпустила. Надо же подсолиться на море.
- Ах, бедное мое дитя...
Люба вернулась в спальню, и там начался бой. Владимир Фуфимович оказался сильнее и ловчее. Он схватил Любу за волосы, наклонил ее голову к своему мертвому сучку и приказал:
- Работай!
- Ах, бедное дитя! - произнесла мать, хватая кухонный нож. - Да я чичас отрежу!
- Мама, не надо. Это мне полезно.
В это время все начальники управлений, директора заводов, главные инженеры стали собираться у крыльца дома: начальник ДСК намеревался прочитать им лекцию на тему 'Кирпич- Ильич и строительство нового квартала в Ясенево'.
Когда Люба выполнила свою миссию, Владимир Фуфимович вышел на крыльцо, оглядел всех счастливым взглядом и рявкнул, как полагается строителю:
- Где бутылки, вашу мать? Я спрашиваю, где то, что должно у вас быть, когда вы идете к своему начальнику, находящемуся на отдыхе в компании своей подружки и ее матери? Вонюхаа- Вонюха, выдь, покажи свою попку.
Мать Любы вышла заплаканная с опущенной головой.
- Вонюхаа-Вонюха, посмотри, какие козлы стоят перед тобой. Ты должна переспать с каждым из них. Если отказываешься, я прикажу это сделать твоей дочери Любе. Ей все не хватает одного, то есть меня. Пусть насытится. Опустить штаны всем!
Толпа замерла, никто не двинул рукой.
- Кругом! Ша-агом, арш! Ять-два, ать-два, ать-два! Левой, левой, левой! Люба, пляши! Ты молодчина! Половину корпуса, где живут эти жлобы - твои! Сегодня же приказ о передаче будет подписан.
Люба вышла на этот раз в очень короткой юбчонке, но без лифчика и начала плясать.
- Ах, бедное дитя, да сколько можно, - сокрушалась мать.
Петр Васильевич, директор Мытищинского завода, стал активно хлопать в ладоши. Он присоединился к Фуфимовичу. Мне тоже следовало выражать свой восторг путем хлопанья в ладоши, но я как-то лениво исполнял эту дурацкую миссию.
Владимир Фуфимович посмотрел на меня звериным взглядом и зарычал.
- Сегодня же вечером будешь переселен в другой номер. Тебе дали бесплатную путевку по моему приказу, хотя этого не следовало делать, ты передаешь мне плохих рабочих, они ничего не умеют делать, приходится обучать их заново, а ты, падло, неуважительно относишься к моей подружке. Прошлый раз утром она тебе звонила, чтоб ты заменил ей уроки, а ты отказал. Ей так спать хотелось после бурной ночи, а ты...
- Владимир Фуфимович, откуда она узнала мой домашний телефон? В училище его никто не знает.
- Это не она узнавала, это я узнал. Я еще многое другое знаю.
Я в тот же вечер был переселен этажом выше в шестиместный номер, где было накурено, наплевано, где до трех ночи горел свет, а потом все храпели нещадно, пришлось отсыпаться днем и ждать конца отпуска, оказавшего хуже каторги.
5
Как педагог, я все время думал, откуда, кто эти люди, как они воспитывались. Владимир Фуфимович, конечно же рос в бедной, многодетной семье и никакого воспитания не получил, а когда чуть-чуть подрос, его воспитывала улица. В том не было и не могло быть сомнения.
А вот, кто и как воспитывал Любу, мне удалось узнать у Ирины Борисовны, ее матери, с которой мы сошлись на почве любопытства: она заинтересовалась, как я, такой тихий, такой робкий и вежливый, руковожу целым коллективом мастеров и преподавателей, этими пропавшими алкашами, и главное, оравой подростков. Ить они не только пьют водку и лезут под юбки своим сверстницам, но еще и воруют, и совершают другие преступления.
У меня же возникло любопытство, как воспитывалась Люба, почему она избрала такой путь в жизни, не думая, что ее ждет в будущем. То, что я узнал, не имеет прямого отношения к педагогике, как науке. Это скорее педагогика, которая существует в самом человеке, как существует сознание, способность мыслить. У матери была своя педагогика, основанная на материнской любви, на ее глупости, на ее нежелании думать, к чему это приведет, как повлияет ее забота, чересчур навязчивая, излишняя на характер ребенка, кем она будет, когда вырастет.
В семь лет, когда Люба еще играла в игрушки и впервые переступила порог школы, она инстинктивно пыталась собрать игрушки в одно место, а книги, тетради сложить в стопочку, чтобы их потом уложить в сумку.
- Солнышко, не надо, я сама, ты отдыхай, тебе предстоит пешком топать в школу, а это большой труд, у тебя будут болеть ножки, а ты еще и ручки перегружаешь. А мы еще не умывались, пойдем, я тебе личико умою и вытру полотенцем.
Мать ее вела за руку, сдавала, как вещь классному руководителю и таким же путем забирала из школы.
- Мам, мне эта форма не нравится. Я не хочу ее носить. Не хочу и все. Забери ты ее и выбрось в мусорный бак.
- А в чем же ты будешь ходить в школу, дитя мое? - сокрушалась мать. - Ой, что делать. Давай, завтра я выясню у самого директора Зульфии Зариповны. Как она скажет, пусть так и будет.
- Не хочу Зариповну. В нашем классе ее не любят. У нее нос кривой и глаз один плохо открывается. Говорят, муж ей в глаз кулаком заехал.
- Ну, тогда, поменяем тебе эту форму на новую школьную форму. Я пошла искать. Только почему ты так слабо покушала, детка? Отощать можно.
- Не буду.
- Почему не будешь? какая причина? Говори, не расстраивай маму.
- Ты картошку вчера вечером сварила и держала ее в холодильнике, поэтому она невкусная.
- Да, детка, ты права. Какая ты у мен умница.
- Да, я умница, а ты дура.
- Кто тебе об этом сказал?
- Папа сказал.
- Папа нас не любит, поэтому так говорит, ты его меньше слушай.
- Зато мы его любим. Он хоросий.
Когда Люба оканчивала среднюю школу, она не знала, как вымыть тарелку после супа, как простирать тряпку, свое нижнее белье, почем картошка на рынке или супермаркете, - мать ее не только ничему не научила, наоборот, препятствовала даже позывам дочери что-то сделать.
Говорить о высшем образовании Любы проблематично и сложно. Уже тогда советский строй начал подгнивать изнутри, и бездарные абитуриенты проскакивали в вузы при помощи взяток. И родителям Любы поступление обошлось приблизительно в две тысячи долларов. Кажется, в это время доллар стоил четыре рубля.
Получив диплом учителя английского языка, Люба неспособна была выполнять свои обязанности. С Попелевым она познакомилась в Крыму. Он, будучи под мухой, увидел ее полностью обнаженной под деревом на закате и присел рядом.
˗ Ну, что касатка, плачу пятьдесят долларов за одно прикосновение к коленке, идет?
˗ Хи-хи. Я согласна, только деньги на бочку.
˗ Эй вы, холуи, сто долларов моей знакомой.
Начальники строительных управлений тут же сбросились, и у Любы оказалось 250 долларов в кармане, или две тысячи рублей в национальной валюте.
˗ Ах, голубушка, ˗ сказала мать. ˗ Соглашайся, куда деваться. Видишь, папы у нас теперь нет. Надо как-то на жизнь зарабатывать. А вдруг он на тебе женится. Я была бы счастлива.
˗ Я тоже так думаю, только я ничего не умею.
− А что тут уметь. Ляжешь и лежи, а он пущай работает. Ах, бедное мое дитя.
6
После развала коммунистической империи, началась приватизация. Мало кто знал, что это такое. Существовали ваучеры. Никто не знал - это рубли или пустые бумажки? Элита молчала. К ней присоединились евреи. Началась скупка ваучеров...за бесценок. Но все равно люди были рады, что можно куда-то сбагрить эти пустые бумажки. Попелев, как любой еврей, не дремал. Он скупил эти ваучеры у своих сотрудников за бесценок и приватизировала весь комбинатт на себя одного, вернее на троих человек, оформив на себя две третьих доли, а четвертую часть отдал своему заму Мишину и бывшему главному инженеру Коняпину.
Все имущество комбината исчислялось в миллиард сто миллионов долларов. Будучи жадным и успешным, и сообразительным, он все равно не знал, куда девать эти деньги, так же как не знал, что с ним будет, если его махинацию разоблачат его сотрудники.
- Надо покупать дворцы в Германии, Англии, Италии, - подсказал Мишин, его заместитель.
- Послушай, а это верно. Попробуй, свяжись. Тебе тоже обломится.