Варга Василий Васильевич : другие произведения.

Болото

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  Болото
  
  1
  
  Мария Клебан была старшей дочерью у Гавриила Ивановича и его супруги Агафьи. Гаврила с Агафьей были плодовитой парой: достаточно было поцеловать Агафью в темноте ночи и, глядишь, брюхо начинало увеличиваться.
   Мать, подобно корове Брендуши, если бугай вскочил, рожала теленка. Так и Агафья. После Марии родила еще десять детей. Трое померли в раннем детстве, а восемь остались выносить на своих плечах тяготы жизни. Возможно, их предки были настолько грешны и неправедны, что возмездие отразилось на внуках.
  У них был небольшой деревянный домик, возведенный без литого фундамента; он плохо защищал от морозов; земля под ним куда‒то ползла и проваливалась, и в стенах всегда зияли трещины.
  Земелька в горной местности на редкость непригодна для выращивания собственного хлеба, овощей и фруктов, а вот возвести сад, заготавливать луговое сено для содержания крупного рогатого скота - сколько угодно, было бы желание...трудиться.
   Гаврила трудился с раннего утра до позднего вечера, что дало ему возможность содержать двух коров, откармливать свиней, лошадей и развести великолепный сад возле дома.
  Все шло на поправку, и Гавриил с женой Агафьей уже распределяли свое богатство между детьми, прикидывали, кому что достанется, да вот, как гром среди ясного неба, грянуло светлое будущее. Советские войска вошли в Подкарпатскую Русь в октябре 44 года, а два года спустя, начал внедряться социализм‒ коммунизм, заискрило ВКП(б) (второе крепостное право большевиков).
  У Гавриила, как и у остальных крестьян отрезали земельку по углы, да еще угрожали отправить по ленинским местам всех, кто добровольно не желал вступить в это вкпб.
  Осчастливленный советской властью, Гавриил вскоре отправился на тот свет, а подросшие дети разбрелись по всей стране и каждый устроился, как мог и где мог: старший Коля на шахте в Донбассе, Иван в Свердловске, Анна в Луганске. Только самая старшая дочь Мария не решилась уехать из родных мест. Она не умела ни читать, ни писать, ни считать выше десяти и боялась, что ее с подбитым глазом, где‒то, кто‒то разденет после захода солнца, и того, как его, раскидает ноги в разные стороны. Как же она останется совсем голой? Трудно сказать, насколько она была приспособлена к жизни, но крестьянская хитрость у нее сочеталась с подлостью и непредсказуемым коварством.
  Поскольку в опустевшем доме Мария не смогла жить: колхозный бригадир превратил ее домик в конюшню, считая, что это дом бывшего кулака, ей пришлось вступить в колхоз, дабы построить себе лачужку на небольшой возвышенности, окруженной березами.
  Председатель колхоза Халосука, известный своей жестокостью, пожалел ее и выделил десять соток земли, на которых она умудрилась не только выращивать фасоль, картошку, но и содержать коровенку. Как она сумела это сделать? Очень просто. Работая в колхозе, она задерживалась дольше всех, а потом, когда бригадир и сторож смазывали пятки салом, прихватывала с колхозного поля, что только могла. А потом делались рейды и ночью. Если раньше, когда был жив отец и когда земля у всех была своя, она считала великим грехом украсть у соседей даже соломинку, то теперь все было общее, все принадлежало всем, грешно было не прихватить мешок сена, а точнее, не украсть.
   Если, конечно, считать воровством то, что раньше тебе принадлежало, то теперь, тебя обокрали.
  Большевики ограбили народ открыто в наглую, возродив крепостное право на всей территории советской империи. Одни грабили, да еще сажали при этом за решетку, а люди, чтобы выжить, прятали картофельные клубни за пазуху и под покровом ночи тащили к своим жилищам, чтобы кормить детей и самим не пухнуть с голоду. За картофельный клубень можно было схлопотать лет десять и отправиться по ленинским местам за Урал. Но такие порядке были при первом палаче и при втором ‒ Джугашвили, а потом наступило послабление ‒ воруй, сколько хочешь.
  В двадцать семь лет Мария стала женщиной. Кратковременное счастье улыбнулось ей совершенно случайно. Сам Бог создал женщину такой, которая как в воздухе нуждается в мужчине, источнике продолжения рода, а Мария...на нее никто не обращал внимания. Лицом не вышла, фигурой не получилась. Рост маленький, ножки кривые, ни бедер, ни талии - мешок с крупой, да и только. Она не дружила с зеркалом. То, что она видела, когда его держала перед собой, не нравилось самой, не радовало, не обещало встретить суженого.
  Но вот в один из религиозных праздников она не вышла на работу в бригаду. Бригадир Ваня Горло Хватко разозлился не на шутку и решил лично удостовериться, почему такая-сякая не явилась утром на развод для получения персонального задания - корчевать мелкий кустарник и уносить ветки далеко в ров, где они должны были сгнить в течение четырех-пяти лет.
  Колокола единственной церквушки затянули задушевную мелодию возбуждая у стариков неясные чувства вечности и сожаления о попрании святынь "народной" властью, что осуществлялась через людей, лишенных не только разума, но и совести, не говоря о чести. Как раз в это время Горло Хватко приближался к домику Марии на лошади оранжевой масти. Спешившись и привязав коня к крыльцу, он вошел в дверь, не запертую на ключ, но в маленькой комнатенке с одним окном и железной кроваткой, да ведерком с водой на дне возле двери, никого не было. Он повернулся, стукнул головой о перекладину и направился в хлев, где была привязана корова. На чердак вела лестница. Бригадир решил: она там. И поднялся по лестнице. Действительно "преступница" прогульщица лежала на сеновале, раскинув ручки и ножки с задранной к пупку юбкой.
  Мария не носила трусов, даже не знала, что это такое. Бригадиру бросилось в глаза то, что так берегут женщины, и ему стало не по себе. К тому же, у него целую неделю не было женщины. И супруга как раз болела женской болезнью. Неугомонная плоть сытого бирюка начала буянить, требовать, брыкаться, как у бугая при виде коровы, приведенной на случку. Ни о чем не думая, Горло Хватко развязал ремень на брюках, они сползли к носкам, мешая двигаться, и стал на колени, запустив жирные пальцы в волосы непочатой рабыни, а пальцами правой руки схватил жертву за горло.
  Рабыня проснулась, вытаращила глаза и закричала, что есть мочи:
  - Спасите, убивают!
  - Успокойся, дура! Я решил тебя осчастливить.
  - Берите все, что хотите, только не убивайте...
  - Не сжимай ноги, расслабься. Сейчас улетишь вместе со мной в светлое будущее.
  Мария успокоилась, а потом обрадовалась. Если вместе с бригадиром, великим человеком, хоть и без двух передних зубов, то что же, где наше не пропадало. Она затихла и широко открыла глаза. То, что она увидела, было гораздо короче, но гораздо толще, чем у бугая, осеменяющего коров.
  - Ох боюсь, проткнешь меня насквозь, - кто будет работать в колхозе, - произнесла она, выпуская слюну изо рта, который не закрывался, очевидно находясь в параличе со времени испуга.
  - Молчи, дура. Благодари судьбу, что эта прелестная копченая колбаска унесет тебя в неведомые края.
  Горло Хватко даже не чмокнул ее в щеку, слегка покрытую тонкой растительностью ниже ушных раковин, а сразу, как бугай приступил к осеменению. Она думала, что так и надо, что это так и делается, только не понимала одного: почему и больно, и сладко одновременно. Она еще долго осталась лежать, не сдвигая ножек и смотрела в щель крыши, обливаясь счастливыми слезами. Бригадир все‒таки, а не кто- нибудь. А бригадир, немного полежав рядом, пробубнил:
  - Завтра в шесть быть на разводе. Нонешний день прощается тебе, пойнятно? И ишшо. То, что только что случилось, никто, ни одна душа в мире не должна знать, иначе..., словом, ты поняла?
  - Как не понять, - сказала Мария, не глядя на своего благодетеля.
  
  Бригадир больше не появлялся, он послал к Марии своего помощника по прозвищу Конь. Будучи в дым пьяный, он сразу набросился на жертву.
  - Маар-рия, у мене уже три часа стоит, обслужи эту мою капризную штуку. Бабы говорят, что она меда слаще: не только совесть, честь, но и память можно потерять, хошь докажу? Удивишься, сука буду.
  - Ну и сто, ну и сто? видали мы таких кобелей, как ты. У тебя жена дома и детки по земляному полу бегают в собственном говне. А ты к цузой бабе лезес, постеснялся бы.
  - Да ты посмотри на эту прелесть! полжизни отдать можно. Он у пупка дырку сделает.
  - Ну цорт с тобой, шланг у тебя длиннее, чем у твоего бригадира, - произнесла Мария, краснея и дрожащими коротенькими ручонками стала расстегивать пуговицы на рваной одежке, прикрывающий ее плоскую грудь.
  Девять месяцев спустя, Мария родила крепкого дебильного мальчика с неестественно крупной головой и приросшим детородным органом к мошонке: она дала ему имя Иван, как у бригадира. Кто его отец, она не могла определить, да и не переживала по этому поводу. Но остановилась на первом, на бригадире, а не на его помощнике.
  Мария так же ходила в колхоз на тяжелые работы, оставляя ребенка в ящике так похожем на гроб и подвешенным к потолку на четырех веревках. Это были своего рода качели, что действовали усыпляющее, и маленький Иванко спал в собственной моче и кале, а просыпался только от голода и дико кричал. Мать навещала его только в обед, кормила грудью, а когда молоко присохло, воровала коровье молоко на ферме для единственного сына.
  Ни Горло Хватко, ни Конь больше не появлялись в домике Марии. Ее это обижало и унижало. Однажды она, разбавляя молоко водой на колхозной ферме, увидела приближающегося бригадира и фляга с водой скользнула мимо фляги с молоком. Бригадир выкатил глаза и хотел ударить ее по лицу, но она схватила его за руку и сказала:
  ‒ Следующий раз схвачу за то, что в бруках. Почему не заходишь? Там бы дал по лицу, а потом опустил бруки.
  ‒Как‒нибудь в другой раз. Уремени нет. Много вас, сучек, а я один кобель.
  ‒ Ну и сто, ну и сто? ‒ произнесла Мария бригадиру в спину.
   ***
  Ток прошел от пупка и застрял в грешном месте, и быстро исчез. Надо было таскать фляги с водой до самого конца рабочей смены.
  Несмотря на невероятно тяжелый труд в колхозе, зимние холода (домик на курьих ножках продувался ветром со всех сторон), время бежало со скоростью света и Мария вдруг увидела своего сына ростом выше себя, и шире в плечах в два раза. Это был настоящий помощник. Уже в пятнадцать лет он взваливал мешок с мукой на плечи и тащил через перевал с Тевшага в Ледяное, к домику на курьих ножках.
  - Ччч -что так нагружаешься, дитя мое? позвал бы меня на помощь, я бы килограмм пять, а то и десять потащила, все же было бы тебе легче.
  - А где папа? почему у других есть папы, а у меня нет его, откуда я взялся? - задавал Иванко один и тот же вопрос вот уже пять лет подряд.
  Мать смущалась, краснела, опускала глаза и поворачивалась, чтобы уйти по своим делам, давая понять сыну, что он задал совершенно пустяковый вопрос, но Ваня преграждал ей путь, раздвинув руки и повторял то же самое.
  - Скажи, я должен знать, меня мои сверстники спрашивают.
  - Ты краденый у меня. Я тебя украла. Так уж получилось, что тут поделаешь, - сказала мать, ожидая бурной реакции сына.
  - Сука ты, мама, а не женщина. Никто тебя не взял замуж, потому что ты ходила промеж людей с задранным подолом и давала всем, кто хотел поганиться с бабой. Хорошо. Раз я краденый, то и я буду красть...всю жизнь. Вот я уже украл мел и губку, которой доску вытирают в школе. Вон у нас единственное окно, заплеванное мухами, возьми губку, пописай на нее, выжми и вытри окно: ничего не видно.
  - Украл, так украл, - сказала мать ровным, без тени упрека, голосом. - И я краду. Теперь так: не украдешь - не проживешь. Бросай эту проклятую школу, все равно толку никакого, а я переговорю с бригадиром Горло Хватко, чтоб он тебя к лошадям приставил в качестве извозчика. Там знаешь, сколько можно хапануть? и сена привезешь и картошки, и свеклы, и кабачков, и ячменя, - всего что есть в колхозе привести можно.
  - Школу бросить можно, я все равно ничего не понимаю, о чем говорят учителя. Они рунду мелют у доски, а я в это время девочек за косички дергаю, либо крестики-нолики прямо на парте рисую. Ты только мне штанов накупи побольше, а то я описываюсь ночью, жидкость во мне плохо держится.
  - Потерпи еще немного. Подрастешь, когда, все само собой пройдет у тебя там. Вот только пиписка у тебя приросла к мошонке, к врачу надо, а то женишься - детей родить не сможешь.
  - Не нужны мне дети, к черту детей...
  В это время мелкий камушек просвистел мимо его уха и тихо шлепнулся в картофельную ботву. Иван уже знал, кто послал этот камушек и повернул голову в сторону кустов, где пряталась девочка на год моложе его, но уже кажись, побывала в мужских руках прошлой осенью, когда ездила на уборку свеклы в Винницкую область.
  Иван в свои шестнадцать лет весил девяносто килограмм, что свидетельствовало о благополучии в семье, хорошем питании. Девочка Марта испытывала к нему нежные чувства, которые исходили из сугубо природных данных, которыми Господь наградил не только людей, но и животных, млекопитающих и насекомых.
  По воскресным дням крепостные не выходили на каторжные работы в колхозе, им давали отдых для накопления сил. Мария проспала до десяти утра, а потом пошла доить корову. Полное ведро молока занесла в сени и накрыла ведро нестиранной тряпкой. Корова заревела в хлеву. Она просилась на пастбище. Мария взяла лом, длинную веревку, обмотала рога и отвела на пастбище, на бывшую землю соседа Степановича. Когда забивала кол в землю, корова лизала ее оголенное плечо. Мария, в знак благодарности обвела ее шею руками и поцеловала в ноздри. Ей показалось, что в больших глазах слезы и сама заплакала, сама не зная отчего.
  ‒ Сиротки мы с тобой. И никому не нужны. Тебя некому облизывать, меня некому топтать, как положено по законам природы. И тебя, и меня Бог наказал, как только мы родились. Ты попала ко мне одинокой, и сама ею стала, а я...уродливая баба с детства. Ни один мужской глаз не прилипает, так и помру в одиночестве. Хорошо, хоть сынишка растет. Какое счастье. А если бы его не было, что бы мы с тобой делали?
  Но тут загремели звоночки на лошадях и сын, сидя наверху воза, погонял их кнутом, сопровождая криком‒ гиком.
  ‒ Мама, иди, погляди, сколько наворовал на ферме. Даже кресло привез.
  
  2
  
  Марта сидела на небольшой полянке в тени молодых берез попарно раскладывая белые грибы, собранные на опушке леса. Иван остановился в пяти шагах от нее, орудуя соломинкой в зубах, засоренных недоваренной бараниной еще со вчерашнего дня.
  - Садись рядом, не укушу, не бойся, - сказала Марта еще выше задирая юбку.
  Иван уселся и сосредоточил все свое внимание на грибах. Он думал, как бы стащить несколько грибочков, а Марта думала, как бы сделать так, чтоб у него разорвалась веревка, стянутая и удерживающая штанишки на пузе, разодранные вдоль жирного бедра, но ничего не могла придумать.
  - Пойдем сегодня вечером к кривоглазому Пицуре на яйца: ты будешь отвлекать собаку, давать ей по кусочку хлеба, а я в это время в курятник с авоськой, а добычу поделим пополам. Яиц там штук двадцать не меньше. Пицура на заработках, а его кривоногая Ульяна поганится с Бровкиным. И еще. Застегни мотню, а то схвачу и оторву, - расхохоталась Марта. - Говорят, у тебя приросло. Это правда?
  - Глупости говорят, а ты слушаешь, - оправдывался, краснея Иван.
  - Покажи!
  - А это не хочешь? - спросил Иван, показывая комбинацию из трех пальцев.
  - Ну и хрен с тобой. Ходи, кастрированный. Ни одна баба за тебя замуж не пойдет. - Марта поднялась, собрала грибы в авоську и направилась домой. - Вечером, как только зайдет солнце, на этом же месте, не забудь, договорились?
  - Постараюсь.
  
  Марта, истинное дитя социализма, была шестым незаконнорожденным ребенком и в отличие от братьев и сестер отличалась необузданным нравом. Уже после шести лет она могла плюнуть матери в лицо и обозвать ее сукой, курвой, блядью и давалкиной.
  Социализм поощрял внебрачные отношения и оказывал значительную материальную помощь матерям одиночкам. Удивительно при этом то, что партийные боссы самого высокого ранга могли иметь кучу любовниц, но жена должна была быть всего одна, а многобрачие не поощрялось. Что касается рядовых граждан, то здесь перекос в сторону безбрачного потомства был столь разительным, что две третьих браков распадалось, молодые матери не всегда во второй раз выходили замуж, а жизнь требовала свое, и внебрачные дети росли как грибы. Часть представителей слабого пола, если не одна треть, то одна четвертая часть, это уж точно, предпочитала иметь потомство от случайных кавалеров, в случайном месте, особенно когда и тот, и другой находились под воздействием паров алкоголя.
  Многодетная мать-одиночка как правило, нигде не работала, а жила на пособия от государства. Чаще эти деньги тратились на спиртное, а дети росли впроголодь, в грязной, рваной одежде, их кусали не только блохи, клопы, но и вши пили молодую кровь.
  Матушка Марты Оксана, родив семерых детей и сделав около четырех абортов, была еще в полном соку и сейчас, когда Марта вернулась с авоськой, полной грибов, поганилась с Павлом, своим пятым или шестым "мужем", который жил с ней в ее доме вот уже с полгода. Это был самый длительный союз, основанный на сексе и алкоголе. Сейчас Марта застала матушку и ее хахаля Павла в состоянии полного аффекта: Павел играл охотничьим ножом, а Оксана бегала из угла в угол со скалкой в руках и дико ругалась матом.
  - Закрой поддувало, убери свои лошадиные зубы и пасть прикрой, если не ладонью, то полотенцем: вонь от тебя такая, я скоро в обморок упаду. И свою мочалку прикрой чем- нибудь. Круп у тебя, как у лошади. И пасть, как у лошади.
  - Закрой е...к, гомик паршивый, - парировала Оксана злорадно смеясь и заголяя зад. - Поцелуй меня в жопу, вот сюда. Больше ты ни на что не годен: сосиска у тебя - тоненькая, обглоданная сарделька, только кошке под хвост, но никак не такой благородной и красивой женщине, как я.
  Павел рассерчал не на шутку. Слова "гомик паршивый" и другие оскорбительные слова про тоненькую сосиску "только кошке под хвост", задели его мужское самолюбие не на шутку, и он рассвирепел как зверь раненый в клетке. Зная, что она ничего не боится, не верит в то, что он способен пырнуть ее ножом, Павел бросил нож в угол, молниеносно приблизился к ней, схватил за длинные волосы и так же молниеносно намотал их на руку, рванул на себя и уставился злыми глазами в ее обезумевшие от боли глаза. Оксана выронила скалку, обхватила шею длинными голыми руками и впилась ему в губы со всей зовущей, и парализующей мужскую волю страстью. То, что она делала в это время, она почувствовала бедром, да и пальцы его разжались, и взлохмаченные волосы стали прилипать к голове. Она тут же отяжелела и стала двигаться назад, в сторону старого дивана, укрепленного досками совсем недавно его же руками.
  Павел повиновался. Какая-то сила, помимо Оксаны, заставляла его подчиниться чужой воле, сдаться роковой женщине, а вернее тому сладкому пирожку, ставшему бранным словом, способным унизить того и другого и все же самым прелестным, самым нежным и всегда зовущем, способным довести до экстаза.
  Оксана присела на край дивана, молниеносно расстегнула ремень на брюках Павла и радостно вздохнула. То, что она увидела, привело ее в состоянии легкой дрожи и покраснению кожи лица, ей хотелось обнять и поцеловать, но он схватил ее за обе ноги, чтоб уложить на диван, она стукнула головой о доску, но не почувствовала боли.
  Марта стояла в это время за приоткрытой дверью и с интересом наблюдала за матерью и ее сожителем. Ей интересно было поведение матери и она улавливала каждое движение ее туловища, выражение лица, и особенно то, как у нее корчилось лицо от чего-то необыкновенно сладкого, и то как мать потом блаженно лежала с закрытыми глазами и больше ни на что не реагировала.
  - Мама, - позвала она не очень громко, но мама не откликалась: только счастливые глаза открылись и смотрели в потолок. А Павел свалился на пол и неторопливо сосал бычок, о чем-то напряжено думая.
  Он вспомнил свою супругу, тихую, стеснительную, никогда ему ни в чем не перечившую и даже молча сносившую побои, как правило, незаслуженные. Звали ее Леной. Там у Павла осталось шестеро детей, мал мала мал. Оксана как-то собирала грибы в воскресение утром, недалеко от его дома, и тут произошла встреча на небольшой поляне, окруженной лесом, только в небо видно. Павел и сам не знал, как так случилось, что они оказались в объятии друг друга. С тех пор жизнь его круто изменилась.
  " Ничего хорошего из этого не выйдет: там дети, здесь дети - сплошная безотцовщина, - думал сейчас Павел. - Она, конечно, не Лена, сладкая сука, но все же сука. Стоит мне отлучиться на заработки, она ляжет под любого другого кобеля, а я останусь рогатым, как ее предыдущие, так называемые мужья. - Павел повернулся на правый бок, подложил руку под голову, согнув ее в локте и еще больше задумался. - Побуду еще с месяц и надо драпать, куда глаза глядят. Возможно, вернусь к своей прежней клуше, она уж точно не прогонит. Обстирает, приготовит, накормит, а то, что в постели, как дохлая лошадка, простить можно и компенсировать можно с такой же сучкой, как эта".
  - Ну, где ты там, мурло? - спросила Оксана, шаря рукой вокруг себя. - Куда подевался, кобель мой сладкий. Подай мне воды: горит у меня все внутри. И промеж ног тоже горит. Иди, погаси огонь.
  - Обойдешься: я тебе не бугай, - недовольно произнес Павел.
  - А кто же ты? Ты мне только как бугай и нужен. Больше от тебя пользы никакой. Работать не хочешь, сел на мою шею и ни туды, ни сюды. Хоть бы на завод сторожем устроился. Или траву покосил какой- нибудь бабушке, глядишь трешку на хлеб пожаловала бы.
  - Ну ты, блудница, закрой поддувало.
  - Замолчи, извращенец.
  - Давалкина! гамадрила.
  - Чмырь!
  - Дрысталкина‒ давалкина! - Павел встал на колени, послюнявил палец и сделал ей крест на лбу. - Дылда безмозглая. Остолопка.
  - Гнойник на моей заднице, - произнесла Оксана членораздельно и расхохоталась.
  На этом Павла задело, если не сказать, заклинило. Он сплюнул на пол, поднялся с колен, снял выгоревшую на солнце кепку с гвоздя, нахлобучил на нестриженую голову и вышел из хаты.
  Оксана попыталась встать и пойти следом за ним, но у нее ничего не получилось. Как только Павел оказался на дворе, Марта настежь открыла дверь и вместе с гурьбой детишек, ворвалась в комнату, куда никто раньше не смел заходить.
  - Я грибов принесла, мама, растопи плиту, сваргань какую похлебку, все мы голодные, будто всю жизнь не ели. Хорошо, что этот бурундук ушел: он за пятерых жрет, - сказала Марта под всеобщий писк сестренок и братьев.
  - Да, мама, да, вставай, кормилица наша, - добавил самый старший Митя, самый авторитетный и любимый сын блудной матери. Именно он не пускал никого в комнату, когда она занималась блудом с чужим бурундуком.
  Оксана набросила старое драное одеяло на свои могучие бедра и приняла сидячее положение. Грудь полная молока, свисала под тяжестью до самого живота, дети к этому привыкли и только маленький Жорик сообразил, что надо делать.
  - Я сейчас маленькую сестричку Авдотью принесу, она плачет с самого утра, должно быть описалась и обвалялась, да еще голод ее мучает. Посиди, мама.
  - А чтоб все вы подохли, чтоб тиф всех вас скосил, и холера в земельку свела, как вы мне все надоели, - заревела Оксана и схватилась за голову. - И зачем вы родились, кто вас просил об этом?
  - Мама, ты нас нашла во рву, когда было наводнение, - сказал Жорик ласково. - Теперь, куда деваться. Когда мы вырастем, мы тебе грибов насобираем и водичкой свежей напоим.
  - Ну тогда иди к матери, мой маленький козленок, а Авдотью принесешь попозже, пусть она там поревет, а то не будет знать, что такое крестьянская жизнь, полная горечи и разочарований. А ты, Митя, принеси хворосту, да щепы, чтоб Марта печь растопила.
  
  Грибная похлебка, не заправленная чесноком и луком, основательно подсоленная, чтоб хотелось пить, наполнять желудок, привела в восторг всех чад Оксаны, да и сама она навернула две миски в кругу детишек от разных отцов.
  - Поцему нет хлеба, я хлеба хоцу, - плакалась маленькая Анютка. - Когда ты, мама, в магазин сходишь за хлебом?
  - Получу пособие от государства на содержание всех своих котят, тогда и схожу, - сказала мать, берясь за хвост алюминиевой ложки, чтоб дать по лбу Анютке, если она не перестанет хныкать.
  - Замолчи, козявка, какашко едка - сказал Митя, строго глядя на маленькую Анютку.
  - Уф, орангутанг, какой ты страшный! А навонял, как: апчхи! - произнесла Анютка под всеобщий хохот.
  
  3
  
  Прежде чем отправиться на лужайку, чтоб встретить Марту, Иван обшарил все углы в поисках хоть одного яйца, им можно было стукнуть о колено, очистить скорлупу, бросить щепотку соли в отверстие, и с хлебом недельной давности проглотить за милую душу. Наконец, он нашел ключ, замотанный в засаленную тряпку и тут ему стукнуло в голову, что этим ключом мать открывает сундук, достает деньги и самое сладкое что есть в доме - сахар. Поцеловав ржавый ключ, он бросился к деревянному сундуку, открыл его и стал перебирать всякие тряпки. Здесь оказались чулки, в которых мать ходила на колхозные собрания дважды в году, выгоревший шерстяной платок на голову и банку, замотанную в тряпку. В банке оказался сахар, а в сахаре деньги, свернутые в трубочку. Крупная сумма, целых пятнадцать рублей. На такую сумму можно было купить овцу. "Это мне пригодится, - подумал Иван, пряча деньги за пазуху. - А сахар только попробую".
  Проглотив чайную ложку сахара и поняв, что этим не утолишь голод, он снова бросился в атаку на яйца. Но увы, яиц нигде не было.
  Мать трудилась в колхозе, на обед взяла чекушку молока и кусок того же черствого хлеба, а сын, сирота казанская, остался с носом: хоть плачь, хоть вскачь.
  Иван долго думал, потом стукнул себя кулаком по лбу, да так крепко, что искры посыпались из глаз и громко, как обитатели леса, когда соседский дом не ближе трехсот метров, воскликнул:
  - Ба, какой я дурак неисправимый! сказала же мать, что обе курицы квохчут, превратились в наседки, у них горячка, сидят на муляжах, потому что настоящих яиц нет и птенцов не будет. Хорошо, что Марта позвала к Пицуру на яйца; наворуем, и я подложу под наседку, а там пойдут птенцы. Много птенцов.
  Иван схватил корку хлеба, окунул ее в стакан с водой, посолил немного и стал жевать. Он уже успел потерять два верхних и два нижних зуба: щелкал лесные орешки, освобождая их от скорлупы.
  Зеркала в доме не было, да и не заботился Иван о внешности, полагая, что это удел девушек. Уж Марта наверняка крутит рожицу перед зеркалом, хотя и без зеркала она довольно хорошо выглядит. Особенно хорошо торчат два бугорка не стесненные лифчиком.
  Как только солнце упало за гребень довольно высокой горы на западе и цикады запели песню в полях, Иван задумался: что за этой горой может быть? Может там вода мутная и горячая, а в этой воде змеи плавают, а здесь ничего такого нет, он ходит свободно, и только зайцы изредка встречаются, и то убегают как угорелые в темень леса. Хорошо-то как. Только в брюхе урчит немного, но это ничего, это пройдет. Солнце не только село, но и стало гаснуть: гора толстая, перекрыла лик Божий... И, он побежал к полянке, и прислонился спиной к молодой березе в ожидании Марты.
  Марта пришла без опозданий еще засветло, она была в слишком короткой юбке, прикрывающий не только попку, но и то место, куда Иван совсем не смотрел: его в данную минуту интересовали яйца, а еще больше сам процесс добывания их. Если Пицура заметит их, он конечно же пойдет жаловаться матери, а то и сам накостыляет дрючком каким- нибудь, что тогда делать, как быть?
  - Иван, у тебя правда срослось там все? давай проверим, а?
  - Ты хорошая мастерица говорить глупости, - сказал Иван с обидой в голосе. - Давай лучше по яйцам ударим.
  - По твоим? - расхохоталась Марта. - А то я могу. Вот согну колено и дам в промежность. Взвоешь, небось, как вепрь недорезанный. А что касается куриных яиц, то подождем немного пока окончательно стемнеет. В темноте с курицей можно делать все что угодно, она слепа, ничего не видит. А пока можем обняться, прижаться друг к другу, как это делает моя мама.
  И Марта тут же прижала Ваню к своей тугой груди. Но Ваня стоял с опущенными руками, как столб и не знал, что делать. Она взяла его руку положила на грудь и еще пуще выгнула спину.
  - А теперь сюда, - сказала Марта, хватая его за руку и прикладывая к нижнему бугорку. - У меня там все горит. Только ты можешь погасить этот огонь, давай, я проверю, насколько ты готов к этому. Ба, да он у тебя действительно прирос к мошонке, тебе к врачу надо. Хочешь, я с тобой поеду и скажу, что мы собираемся жениться, но женилка твоя требует ремонта. Они исправят тебе все. Два‒три дня полежишь и будет все в порядке, вот увидишь. Ты симпатичный парень, мог бы иметь семью, а так останешься бобылем. У меня так все в порядке, я уже пробовала. А раз попробуешь, еще хочется. Я даже сплю плохо оттого, что так сильно хочу.
  - Уже стемнело, идем к Пицуру.
  - Идем, - разочаровано сказала Марта.
  
  Василь Пицура, женат на Ульяне Кобыле, находился на лесозаготовке, зарабатывал гроши, но и это годилось в доме, где так же, как у соседки Оксаны куча детей от двух месяцев до тринадцати лет в количестве девяти душ. Разница только в том, что у Лены все дети от законного мужа и потому никакого пособия от государства она не получала. Оксана посмеивалась над ней и все выше заголяла юбку.
  - Тебе не муторно идти красть яйца у родной тетки? - спросила Марта шепотом, когда дом Пицура был еще далеко.
  - Какая она мне тетка, ты что - дурная? Да эта Ульяна Кобыла, она цыганка, какая она мне тетка?
  - Что-то ты смахиваешь на ее родного брата Коня. Видать, он тебе отец. Почему мать тебе не скажет, что здесь такого? Наш сельский председатель с уважением относится к незаконнорожденным детям. Я ведь тоже к ним отношусь, поэтому мы - два сапога пара.
  - Черт с ними с отцами, не бульдог же мою матушку осеменил, а какой-то мужик. Вот и получилася я с крепким здоровьем и умной головой.
  ‒ Идем, нечего болтать глупости, - произнес Иван решительно, хватая Марту за руку и волоча ее за собой через овраг, усеянный воронками, которые наворотил тот же Пицура, выковыривая большие камни из почвы для строительства погреба перед домом.
  Затявкала собака на цепи. Цепные собаки всегда агрессивны и злы, рвут железную цепь с такой силой, что всякий, кто подходит к дому Василя, испытывает страх: а вдруг цепь не выдержит и собака вопьется в ногу и будет грызть, пока не откусит.
  Иван остановился.
  - Ты знаешь, что?
  - Догадываюсь, - шепотом произнесла Марта.
  - Ну так вот, иди прямо к дому, остановись у калитки и жди, пока не выйдет хозяйка. Как только выйдет Пицуриха, заведи разговор о ее муже. Словом, затей с ней болтовню путем переливания из пустого в порожнее. Собака будет тявкать не переставая. Я в это время преспокойно проберусь в курятник и выгребу все яйца. А ты обращай внимание на поведение собаки: как только я уйду, она свою мордуленцию направит только на тебя и не будет поворачивать голову в другую сторону. Это будет значить, что я уже ушел и мои карманы набиты товаром. Ты поняла?
  - Поняла, Иванко, ты просто молодчина. Из тебя выйдет квалифицированный вор. Даже моя матушка могла бы тебе позавидовать.
  - Гляди, не проболтайся ей.
  - Клянусь пузом.
  Марта первая приблизилась к дому Пицура и была встречена интенсивным лаем цепной собаки. Хозяйка дома долго не выходила, но и Марта не старалась войти в дом, она ждала.
  - Что надо, какая сволочь дразнит мою собаку? а что, если она порвет цепь и изорвет задницу в клочья? я отвечать не буду.
  Марта прокашлялась басом, как мужчина. Тогда Лена быстро спустилась с крыльца, думая, что это Роман, колхозный сторож, либо даже сам бригадир Горло Хватко. Ульяна знала, что Горло Хватко уже всех перепробовал, только она одна осталась пока невостребованной.
  - Что за неожиданный гость решил навестить скучающую женщину? объявись, может тебе будут рады...
  - Тетя, Ульяна, это я, Марта, ваша соседка. Мама прислала спросить, как у вас здоровье и смогли бы нам одолжить одно яйцо на выпечку блинов? Мы завтра же вам вернем, можете не беспокоиться. У нас две курицы, троих ястреб унес. Если бы не этот ястреб, мы были бы обеспечены яйцами лучше всех в округе.
  - А что, ты не могла прийти раньше? как я теперь пойду в курятник, там темно и куры спят, перепугаются. Приходи завтра с утра.
  Лена уже собиралась уходить, но Марта преградила ей путь.
  - Вас Горло Хватко спрашивал, он не заходил к вам сегодня?
  - Горло Хватко?! Сам Авделай? Ты не брешешь? Ну- ка, посмотри мне в глаза! Он при матери тебя спрашивал, или тебя одну, прижав в углу?
  - Да нет, я просто шла по грибы, а он был в засаде. Так испугал меня, ужас, у меня даже юбка промокла.
  - Ну как он, как мужчина - гигант?
  - Я право же не знаю, - поежилась Марта.
  - Не бреши, по глазам вижу: ты поганилась с ним. А меня чего он спрашивал, зачем я ему нужна: у меня муж и девять детей.
  - А вот и спрашивал. У вас волос длинный, ум короткий, бедра широки и глаза с поволокой, говорил он, вы мягкая как подушка, набитая отавой.
  - Ну и брешешь же ты. Хотя все равно приятно. У меня муж совсем негоден как мужчина, хоть и детей нашлепал, черти сколько. Послюнявит один раз и глядишь: брюхо начинает округляться. Я уже ему говорила об этом, но как горох о стенку.
  - Вы, Ульяна, с подбитым глазом. Кто вам сделал такую пакость?
  - Василь. Кто же еще. Когда мы были подростками, мы играли в разные игры. Он убегал, а я ловила его. Однажды он с палкой в руках дразнил меня, направляя конец палки в сторону моей промежности и как бы сверля мою лохматую подружку. Я бросилась за ним, он убегал, но когда я его схватила за доломан, он неосторожно направил конец палки мне в левый глаз и подставил ногу. Я упала на...палку и подбила глаз. Наши родители решили: когда мы подрастем - они нас переженят. Так оно и вышло. Цяба! Пшел в будку. Коль тут твоя хозяйка, нечего тебе драть глотку!
  - И все равно, Горло Хватко интересовался...
  - Когда его увидишь - скажи: я рада его принять.
  Собака почти перестала лаять и даже начала вилять хвостом, сосредоточив свое внимание только на Марте. А сие значило, что дело сделано, операция прошла успешно.
  - Ну, я пойду. За яйцом я могу прийти и завтра с утра, а может и не понадобится. Вдруг наши курочки снесутся обе. Признаться, я больше пришла потому, чтоб сообщить: Горло Хватко проявляет к вам интерес и не столько как бригадир, сколько как мужчина.
  Ульяна, захваченная мечтой встретиться с бригадиром, потеряла ориентацию и вместо того, чтоб зайти в дом, направилась в туалетный домик, сколоченный из старых досок, прибитых старыми гвоздями к деревянным брусьям из ольхи. Сооружение шаталось всякий раз, когда хозяйка навещала этот домик. И сейчас ухватившись за ручку двери, испугалась, как никогда, думая, что он непременно завалится и потому присела рядом.
  Собака дважды тявкнула и улеглась в своей будке почивать.
  "Соберу все яйца и буду хранить их до тех пор, пока Авделай не явится, - размышляла Ульяна. - А когда придет - дам ему выпить прямо сырыми. Говорят, он выпивает по двадцать штук за один раз. Вот это мужчина! Если что, я потом скажу: это твой ребенок, ты должен проявить заботу о его будущем, иначе грех на всю оставшуюся жизнь".
  
  4
  
   Ульяна Кобыла, дитя развитого социализма, вышла замуж довольно рано за Василия Пицура, родившегося при капитализме, а к семнадцати годам, когда наступило светлое будущее, был несказанно рад, поскольку тяжело рос в истинно пролетарской семье, выдерживавшего постоянные побои отца, переносившего голод и топавшего босым к соседям за коркой хлеба в зимний период. Его отец пил довольно умеренно, но за бабами гонялся постоянно и еще до пришествия светлого будущего продал до последнего клочка земли все по той же причине - завоевать, задобрить подарками новую подружку. Семья в двенадцать человек хотела кушать. Обычно все обходились завтраком, вплотную садились вокруг стола, прижимаясь друг к дружке в ожидании похлебки в небольшом деревянном половнике. Обычно Василь кричал: мне мало, подайте еще, а отец в ответ бил его палкой по голове приговаривая: вот тебе добавка, сынок. И он и его братья с сестричками пухли с голоду, ходили с большими животами от воды и похлебок с крапивой, да переносили всякие мыслимые и немыслимые болезни. Отец обычно говорил при громаде:
  - Хоть бы кого холера взяла на тот свет, как вы мне все надоели, но даже смерть не идет за вами, никчемные двуногие твари.
  После войны, то ли в 46, то ли в 47 году раздавали американскую гуманитарную помощь. Вся семья с сумками и мешками ринулась в атаку, тесня других пролетариев, а Васька обошел складское помещение с тыла и схватил небольшой ящик, в котором было много маленьких бутылок с уксусом.
  - Это же уксус, отравишься, - сказал незнакомый дядя.
  - Ничего, не отравлюсь, не переживайте. Скажите, для чего он предназначен, если это пищевой продухт.
  Дядя начал ему объяснять, но маленький Псицура уже удирал с ящиком за плечами, лелея надежду на то, что он вылет несколько бутылок в похлебку и все отравятся, а он останется один в доме и начнет вести хозяйство самостоятельно. Оно так и вышло. Семья во главе с отцом вернулась с полными мешками чужого добра, и все решили организовать праздник. Мать извлекла несколько бутылок самогона, поставила в центре стола и расставила пустые блюда, куда собиралась налить гороховый суп каждому в его миску.
  Пока мать занималась сервировкой стола, Василь вылил две бутылки уксуса в общую кастрюлю, а затем, радостный и возбужденный, присел к столу, на свое старое место. Мать разлила похлебку, запахло кислятиной и еще чем-то, а отец приказал подождать немного. Он налил себе полный двухсотграммовый стакан и стал произносить речь. Никто ничего не понял из этой речи: все хотели как можно быстрее испробовать всякие печенья с супом, от которого исходит необычный запах.
  Папа опорожнил стакан, заел печеньем и снова налил. Потом все набросились на суп. С голодухи суп был проглочен всеми, только Василь к нему не прикасался. Через некоторое время все стали хвататься за животы и качаться по полу. Что такое скорая помощь, никто из членов семьи не имел понятия. К утру в живых остался только Василь. Он объяснил это тем, что он дорогой наелся печенья, а суп, приготовленный матерью, издавал нехороший запах и потому он к нему не прикасался.
  Всех похоронили в общей яме, Василь поплакал, а потом вернулся домой в чрезвычайно благоприятном расположении духа, обошел весь двор и даже заглянул в коровник, пока пустующий с паутиной во всех углах и на потолке.
  - Га, у меня все будет, - сказал он сам себе и направился в избу, чтобы прилечь на кушетку.
  Он проснулся около полудня. На дворе было пасмурно и сыро. Растопил плиту и только тогда подумал, что придется, у кого- нибудь из соседей попросить хлеба и хоть немного картошки.
  В это время Ульяна Кобыла прогуливалась в лесочке, искала грибы и подняв почему-то голову в небо, увидела дым в виде вопросительного знака, идущего из печной трубы.
  Она быстро спустилась к домику и без стука вошла в сени, а затем и в комнату к Ваське Пицуру.
  - Ты что, живот у тебя не болит? Ну ты даешь! А я уж думала: и ты окочуришься, тогда мы твой дом займем и будем жить в нем до поры, до времени.
  - Га, поселяйся, бум жить вдвоем. Я не хлебал отравленного супа. Это отец подсыпал нам, хотел нас отравить, да будучи пьяный и сам нахлебался. Он сказал мне, умирая: женись, сынок, на Ульяне Кобыле и будь счастлив; наплодите детей столько, сколько мы с мамой наплодили. Человек тринадцать.
  Ульяна расхохоталась и убежала. Василь расплакался от обиды. Его мучил голод и полное незнание, с чего начинать, как поступить, чтобы в миске была похлебка из крапивы из щавеля, а то из виноградного листа, как было всегда, когда мать варганила в общем чугунном котле. Он уже собирался к соседу Степановичу слямзить курочку, он ее давно приметил, полагая, что достаточно будет свернуть ей голову и опустить в кипяток, перья сами отделяться от кожи, а дальше можно варить хоть до полуночи.
  Но тут скрипнула дверь и на пороге остановилась Кобыла с корзиной в руках.
  - Можно войти? - спросила она и не дожидаясь ответа, закрыла дверь, а корзину полную всякого добра грохнула на дощатый стол без скатерти.
  Василь долго моргал одним глазом, сделал несколько шагов назад, а потом радостно запричитал:
  - Гы! дорогая моя непочатая телка, я рад тебе, но в брюхе у меня урчит, давай сперва налопаемся, а потом я зачну тебя починать на этой вот кушетке. Ты видишь: на кровати нет ни матраса, ни одеяла, все мой отец, жлоб проклятый свернул, завязал в узел и взгромоздил на машину.
  - Я не только поесть, я и выпить принесла. Давай напьемся, нажремся и на кушетку. Мне уже семнадцать, а я этой вашей сосиски даже в глаза не видела. Расстегни штаны и покажи: говорят, у мужчин сосиска до колен. Это правда?
  - Не знаю, как у других, а у меня на один раз пописать, - сказал Василь и бросился к корзине.
  - Налей, - велела Ульяна.
  Они распили бутылку; Василь опьянел, его мучила отрыжка, а в животе скапливались газы. Он втихаря выпускал пар, но Ульяна не возмущалась, только нос морщила.
  - Ну покаж свое богатство! - настаивала она.
  - Лучше ты почуйствуй, эта штука не для обозрения, - сказал Василь, прикрывая ладонями мотню.
  Лена, не раздеваясь, легла на кушетку. Василь заголил юбку, а потом стал раздвигать ноги. Ульяну охватила дрожь. Это от любопытства и страха. Она пролежала довольно долго, но Василь все еще не приступал к своим прямым обязанностям.
  - Ты что там мусолишь? - спросила она его, приподнимая голову.
  - Выпрямляю своего непокорного дружка, а то висит крючком.
  - А ты оторви и выбрось.
  - Не получается.
  - Долго мне еще так лежать впустую?
  - Чичас. Кажись, выпрямился.
  Но будущий муж ничего сделать не смог. Только прилег на брюшко Лены, а там у него снова повисло крючком. У Лены хоть не было опыта, но с мальчишками она целовалась и прижималась, тем местом, откуда растут ноги и чувствовала что-то твердое как палка, но смутно представляла почему эта палка такая твердая и для чего это нужно.
  Она потеряла всякий интерес к Василю и его крючку.
  - Ложись рядом на пол, у меня уже глаза закрываются, - сказала она и накрылась юбкой почти до пят.
  Василь покорно улегся, но долго не мог заснуть. Он думал: уйдет ли от него Ульяна завтра или останется и что он будет делать, когда она уйдет.
  Но Ульяна и не думала уходить. Рано утром, Василь еще спал, она отправилась на прогулку, якобы по грибы и встретила Павла, сожителя тети Оксаны, который был старше приблизительно вдвое.
  - Нейзя грибы собирать в лесу, - сказал он строго. - Грибы - общенацийональное достояние.
  - А вам нельзя женщин портить: жена у вас и детки, - сказала Ульяна, обнажая свои подгнившие передние зубы.
  - А ты как перенесла порчу? или ты замужества уже была порчена?
  - Ни до замужества, ни после замужества, я еще невинная.
  - Как так, ты же вышла замуж, вернее поселилась с эти одноглазым придурком, - сказал Павел хищно улыбаясь.
  - У мово Василя - крючком, даже домкратом не поднять. Негодный он как мужик.
  - Мне жалко тебя, ты хорошая девушка и достойна полета в поднебесье. Только под мужиком такой полет возможен.
  - А покажите свою кирку, которой вы могли бы меня задеть и в поднебесье утащить.
  Павел развязал брючный ремень. Ульяна ахнула.
  - Страшно-то как! Никогда не думала, что он такой живой и приветливый. Дергается как, значит просится. Ну подружка моя страдающая примай лыцаря в свои апартаменты.
  Павел обнял Уляну, а затем разрешил ей поиграть с волшебной игрушкой, и только потом приступил к лишению девственности. На самом деле, девственность Лена потеряла еще два года тому назад, когда ездила на уборку зерна в Винницкую область. Но Павел безразлично отнесся к этому. Мало того, у него создалось впечатление, что Ульяна уже рожала детей и сделала несколько абортов.
  - Твой интим похож на печную трубу, которая давно не протапливалась. С какого возраста на тебе мужики покачались?
  - С тринадцати лет, когда впервые поехала на уборку зерна. Там мужик был, такой мордатый и тупой, невысокого роста и всегда ходил с расстегнутой ширинкой. Однажды, у него эта штука вывалилась, а я увидела и упала в обморок. Тут все и произошло. Это он виноват, сволочь: разворотил мое маленькое отверстие до трубы большого диаметра, как он сам любил выражаться.
  - Такая молодая, а уже сучка.
  - Ты сам сук. Давай, уйдем куда подальше, чтоб нас не засекла Оксана и продолжим полет на небо.
  - Нет уж, уволь, лапочка. От тебя несет, как от дохлой курицы. Я могу дать тебе добрый совет.
  - Какой?
  - Ты умываешься каждый день?
  - Почти каждый. Лицо умываю.
  - Так вот, нужно умывать не только лицо, но и свое стыдное место, там столько грязи - ужас.
  - Ну и черт с тобой, ты тоже не конфета. Возвращайся к своей Оксане и пусть вам ложе будет тысячами иголок.
  
  5
  
  Ульяна стала пухнуть. Муж, который ее по ночам мусолил, и как-то с грехом пополам выполнял сугубо мужские функции, заложенные природой, был убежден, что Ульяна носит его ребенка.
  Новая демократическая власть разрешила им не только расписаться, а точнее зарегистрировать свой брак в сельском совете, но и обвенчаться в православной церкви, когда Ульяна едва передвигала ноги, будучи на сносях. Василь был на седьмом небе от счастья. По этому случаю он похитил двух баранов в соседнем селе Апша, пригласил сестер Ульяны, которые приготовили мясо с капустой. На свадьбе было много самогона и еще какой-то бормотухи, называемой вином. Гости пили, закусывали громко чавкая и брызгая мокротой на соседа, как четвероногие хрюшки не кормленые два дня до этого. Никто не кричал "горько" поэтому Василь не слюнявил свою законную подругу, а только произносил "гы" и открывал следующую бутылку. Он втайне от супруги ждал, когда же начнется какая- нибудь заварушка, поскольку свадьба без заварушки так себе, не свадьба, а просто коллективная выпивка - судачить про свадьбу никто не будет.
  Прошло еще некоторое время, гости уже плохо сидели на своих местах: кто скрипел зубами, кто рвал на себе волосы, кто склонял свою голову на плечо рядом сидящего кума. И вдруг, наконец-то, умница Марта, дочь Оксаны поспорила, а затем и подралась с сестричкой Ульяны Анкой. Недоразумение у них вышло на пустяках: Анка утверждала, что ее мать лучше, а Марта, что мать Анки ни одного волоса не стоит ее матери Оксаны и еще при этом назвала ее Конякой. Здесь вмешался Иван Копыл, сын Марии Клебани. Он выступил на стороне Анки, а Марта призвала на помощь Павла, постельного дружка своей матери, она уже называла его отцом.
  Завязалась драка. Копыл получил под глаз, зашатался, но пришел в себя и бросился искать кол во дворе.
  - Чичас как долбану колом по башке - ногами накроешься, - угрожал он Павлу.
  Кола не нашлось, а вот крючок для перемешивания углей в печке попался на воспаленные глаза Ивану Копылу. Теперь он был во всеоружии. Размахивая железкой, случайно задел керосиновую лампу, ярко горевшую над головой подслеповатого жениха и невесты на сносях Ульяны Кобылы, а отныне Пицурихи- Заморихи. Лампа не загорелась, но свет потух. Стеклянный колпачок разбился и разлетелся по шляпам и взлохмаченным волосам гостей. Воспользовавшись этим обстоятельством, Павел подошел к Копылу вплотную, наставил ему фонарей под оба глаза, а потом ухватился за богатство противника, расположенное в том месте, откуда растут ноги. Иван заревел и попросил пощады:
  - Прости и пожалей папочка, дорогой, никада ничего подобного про меж нас не произойдет, клянусь матерью, родившей меня от бригадира Горло Хватко, который погиб за правое дело соцьялизьмы и коммунизьмы.
  - Это неправда, ты есть мой сын, - признался крепко поддатый Иван Конь. - Ты - Иван и я Иван. Твоя мать бегала за мной как сука, пока я ее не трахнул. Я, конечно, и подумать не мог, что такой пацан получится. Павел, пощади его.
  - Я и тебе морду набью, - произнес Павел в темноте.
  - Давай лучше выпьем, а потом поговорим.
  Оксана в это время запустила руку за брючный ремень Василю Пынтынскому, но так как была разочарована, сказала ему прямо то, что думала:
  - Ты дерьмо, а мой Павлик то, что надо. Павел, где ты, я по тебе истосковалась, иди сюда.
  Таким образом конфликт был исчерпан, самогон выпит, свет восстановить не удалось и гости, если бы были более собранные и более благоразумные, стали бы расходиться по домам, но, каждый знал, что свадьба длится не менее полутора суток, оставались на своих местах. Прошло некоторое время и алкогольные пары стали выходить в распахнутые двери, а гости выражать пожелание еще по стопке пропустить за здоровье молодых.
  - Гы! - произнес Василь, законный муж Ульяны. - Три корчаги самогону вы выдули, а остальное - нам с Ульяной: у нее без самогона нет любви ко мне. Как только она разрешится от бремени, я позову вас всех на...крестины. Идет? А ты Ульяна покажи всем пузо, пусть видят, что у тебя скоро будет сын.
  - А это твой сын? - спросила Марта.
  - А чей же еще? Кто еще обымал Ульяну окромя меня? Гы, гы, никто. А теперь убери свое пузо, Ульяна. Дай, я тебя поселую.
  - Ты только обслюнявишь, иди на х. Лучше тебе собраться прямо завтра на Поляну лес валить, дитя родится - кормить его нечем. Я отдам тебе последнюю банку простокваши, а хлеб купишь на месте.
  Гости, чтобы не мешать молодым выяснять отношения, стали расходиться по домам, а Василь утром собрался с мешком на Поляну валить лес. Это был понедельник, а в субботу, когда он возвращался с работы поздно вечером, он приносил в двух торбах, скрепленных между собой веревкой, кучу всяких железок. Он считал себя профессиональным воришкой и рад был, что ворует только у государства, а вот у товарищей по работе - его даже не тянет. А мог бы. Сколько раз ему приходилось тормошить пьяных после получки, у кого из карманов торчали рублевые бумажки. Но, этого нельзя делать, считал он. Дома у них жены, небось голодные, как и моя, он и так пропил много денег, а если еще и я у него тяпну, что он домой принесет. А вот у государства всего навалом. Это были болты, шурупы, стамески, молотки и даже небольшие кувалды без ручек. На лесозаготовки ринулась техника - узкая колея, вагоны для перевозки леса, тракторы, подъемники, трельяжи и даже маленькая теплоэлектростанция, работающая на угле. Кроме этого, рабочим выдавался различный инструмент. Василь освоил гаечный ключ и зорко следил, когда техника пребывала в нерабочем состоянии, подходил и откручивал болты, прятал в авоську, а так же подбирал бесхозно валяющийся инструмент, складывал его под матрас, или загребал где-то в лесу и присыпал землей, либо прошлогодним листом. К субботе набиралось килограмм двадцать, а то и тридцать, и Василь взваливал поклажу на плечи и вместе с остальными рабочими садился в товарный вагон и в двадцатикилометровый путь, а потом через два перевала километров пятнадцать длиной топал пешком до самого дома. Радости было так много, что давивший на плечи груз, казался сносным и терпимым.
  - Зачем же ты железки притащил, дерьмо собачье, - набросилась на него супруга. - Хоть бы булку хлеба ребенку прихватил, не говоря уже о таких деликатесах, как печенье, или конфеты сусальные. А еще, говорят, шоколадки продаются.
  - Чоколадки? никогда не слыхал таких слов. Брехня все это. А что касается хлеба, так его и вовсе нет, особенно к субботе. Окромя того, я не знал, что ты от бремени разрешишься. Кто у тебя - сын али дочь? как решила назвать?
  - А почему другие рабочие привозят? Вон братья мои по два батона привезли. Хлеб белый как снег и мягкий как резиновая губка. А пахнет - душа радуется, - как бы не слыша вопросов мужа, продолжала свои вопросы Ульяна.
  - Ну, дык они всю неделю не ели хлеб, а субботу им выдеЛиды лимит, вот и принесли, - защищался Василь.
  - Вор ты неисправимый.
  - А ты воровка. Кто колхозное сено ворует, скажи?
  - Все воруют и я ворую, иначе корову держать не сможем, - и ни молока, ни простокваши тебе не видать, как свинье своих ушей.
  - Вот так же точно и я. Я смотрю, что делают другие, то и я стараюсь делать. А может я трахтор смастерю, дрова на зиму им привезу и не надо будет на горбу таскать.
  - У меня яйца и двух курей украли, что теперь делать, - уже более миролюбиво сказала Ульяна, исподлобья глядя на мужа.
  - Гы! как что делать? самим украсть. Вон у соседки Валентины, какие упитанные ягнята, почему бы нам одного не прихватить? Сам Бог велел это сделать.
  - Там злая собака.
  - И я злой, как пес, когда мне надо. Эта собака хорошо знает меня. Всякий раз, когда я приходил помогать старухе Вале, я прихватывал кусок хлеба и незаметно подбрасывал ей, она ласково на меня поглядывала и хвостом вращала. Мы с ней друзья, не разлей вода.
  - Как ты сказал: не разлей вода? ты что - трахал ее? признайся, лучше будет.
  - Гы! когда ты беременной ходила, был грех.
  Ульяна схватила скалку и нанесла несколько ударов по голове, а потом произнесла:
  - Сымай штаны, яйца оторву, кобель вонючий. Брысь с глаз, чтоб я тебя никогда не видела.
  В это время запищал ребенок в корыте. Василь подбежал и стал рассматривать.
  - Это что, девка что ли? Мне девок не надо.
   - Не надо так не надо, невелика беда, ей может найтись другой истинный отец.
  - Что ты говоришь? рази она не моя дочь? - вытаращил глаза Василь.
  - Ладно, я пошутила. Надо крестить, дать ей имя. Какое имя ты предлагаешь?
  - Каздоя.
  - Ты что, сумасшедший? Такого имени я ни разу не слышала. Лучше назвать Ганка.
  - Пусть будет Ганка, какая разница.
  
  6
  
  Пожилая женщина Василина, от древнерусского Василиса, жила по соседству с домом Пицуры. Ее мужа Степана отправили по ленинским местам на десять лет за то, что он имел несколько гектаров земли, содержал двух коров и одну лошадь на момент практической реализации лозунга - "Земля - крестьянам". Земельку отрезали по углы, скот национализировали, да еще дали команду: подавай заявление в колхоз. Степан окрысился и заартачился. Ленинские эмиссары притихли на некоторое время, но две недели спустя, молодчики НКВД явились глубокой ночью, разбудили освобожденного, но непокорного гражданина, приказали ему одеться и разрешили взять кусочек черствого хлеба в дорогу. Василина больше его не видела. Она осталась с сыном Игорем, еще не окончившим школу. Светлое будущее свирепствовало в крае чуть больше сорока лет.
  Сын Василины уехал в Россию, получил там образование, работал на престижной должности и почти ежегодно, хоть и ненадолго навещал мать. Мать Игоря вела хозяйство, держала свинью и корову. А когда светлое будущее кончилось, ей выдеЛиды гектар ее же земли. Соседи относились к ней с завистью, а зависть пробуждала злобу и стремление сделать какую- нибудь пакость старухе, у которой все есть, даже самогонка хорошего качества, настояна в бутылках, закопанных в огороде.
  Ульяна решила, что старушке пора на тот свет и замыслила довольно оригинальный способ отправки ее в темень, откуда никто не возвращается. Она раздобыла несколько электроламп, растолкла их в ступе, а потом смешала с медом. Баночка меда - это лучший подарок соседки, а если набрать еще целый букет полевых трав, которые смешать, заварить и попить с медом, то любую болезнь как рукой снимет.
  Что она будет делать после того как бабка Василина помрет, Ульяна еще и сама не знала. Но она знала одно: у соседки полон дом всякого хозяйственного инвентаря, белья, посуды и даже стирального порошка в изобилии. Надо помочь ей уйти на тот свет, если она сама не собирается. Собрав все что она замыслила в небольшую полотняную торбу, Ульяна направились к соседке. Там было полно сушеной травы разного сорта, отвар из которых, по ее убеждению, излечивает высыпания на коже лица, улучшает работу желудка, поднимает настроение и улучшает сон. Баночку с медом завернула в полотенце и положила в сумку сверх всех трав.
  - Добрый день тетка, Василина, я тут слышала, что вы прихворнули и дай, думаю, соберу кое-что из мною проверенных трав, которые не только излечивают, но и омолаживают весь организм. Вы же знаете, как долго и тяжело я болела после родов, даже местный врач приходил, бухой, правда, но я и тому была рада. Он мне дал какое-то волшебное лекарство в виде не то таблетки, не то порошка, уж и сама не помню, но только помню то, что после приема одной порции я три дня дристала. И вот тогда я твердо решила: больше со мной такого не должно случиться. Мне еще мать покойная говорила: самая лучшая аптека - травы, которые растут вокруг нас все лето. Этими травами я излечилась от проклятой болезни и вам принесла, а вот баночка с медом, ее надо в первую очередь употреблять, особенно перед сном.
  - Спасибо, - сказала Василина. - Я хорошо помню твою матушку, царствие ей небесное, она, кажется, нагуляла тебя с одним цыганом. Были тут такие, целым табором, колокольчики на скот отливали из меди, их лагерь вдоль речки располагался, где вода и песок рядом. Но ничего, ты хорошенькая получилась. А что касается характера, так скверный характер чаще обладателю приносит пользу. А за травы и мед спасибо.
  - А когда ваш сын Гриша приедет? Я, кажись, сто лет его не видела.
  - Да должен приехать...с женой вместе.
  - Так он рази женился? оченно жаль. Мы с им в далеком детстве женихались. А за Пицуру я вышла не по любви замуж и все время каюсь: зачем я такую обшибку допустила? А вы положите все это добро в тряпичный мешочек, желательно из натуральной конопли и чтоб не в сыром месте. Ну я уже пошла, некогда мне чаи распивать, в другой раз как- нибудь. А пока спасибо, благодарю за прием. Вы у нас самая лучшая среди соседей. А вот еще. На меже растет сливовое дерево, урожай в этом году просто закачаешься; не отдадите ли вы весь урожай мне в этом году, а в следующем я вам весь уступлю. У меня с одной сливы - бутыль самогона, как пить дать. Сварю и вас угощу.
  - Не поспели еще, - сказала Василина. - Поспеют - договоримся.
  Ульяна тут же встала, сделав наклон головы в знак особого уважения и закрыла дверь с обратной стороны. Отойдя шагов сто от дома Василины, Ульляна прислушалась и услышала сопенье мужа.
  - Вась, погодь! Какой ты молодец. Ты еще двух курей прихватил. Одна твоя, а вторая моя. Как ты думаешь?
  - Не слишком ли жирно, а? - спросил муж и усилил шаги по направлению к дому.
  - Не поделишься - продам, учти и не обижайся потом.
  - Ну иди, черт с тобой. Получишь одну курицу и пять яиц.
  - Так мало? - разочаровано спросила Лена.
  - Прокурор добавит.
  
   Василина спасла свой организм от беды, а возможно и свою жизнь благодаря чрезвычайной осторожности, с которой она относилась ко всему, в том числе и к приему пищи. Достав чайную ложечку и зачерпнув мед из баночки, она не проглотила его, как голодный шматок мяса или хлеба, а положила за щеку и стала сосать с некоторым наслаждением. Но мед не рассосался: какие-то мелкие крупинки не свойственные меду начали впиваться в десна и пощипывать, а потом и вовсе разбуянились: права щека начала кровоточить.
  " Что это? - подумала она и выплюнула остаток на ладошку. Мелкие крупинки, которыми можно было порезать кончики пальцев, заблестели на свету. - Боже, да это же мелкие кусочки битого стекла. Вот так соседка! Чего же она добивается? Сливу хочет прибрать к рукам? Но у меня же сын есть. Коньяка поганая. Не пойду к ней ругаться, помучаю ее. Она сегодня спать не будет в надежде, что к утру я окочурюсь. Вот тебе!" Василина скрутила комбинацию из трех пальцев и послала в направлении дома Ульяны.
  Пучки трав, что принесла соседка выбросила в печку, а сама улеглась на кушетку, чтоб погрузиться в сны.
  
  Василина варила хороший самогон из чернослива венгерки, закапывала стеклянную бутыль с содержимым в огород и извлекала спустя год, а то и два. И Марта, и Ваня Клебани, и Василь Пицура знали, что она закапывает водочку в землю и даже бывало, щупали лопатой почву в огороде, но ни разу этот волшебный клад никто не находил.
  - Ну и хитра же эта Василина, - говорил Иван Копыл матери. - Где держит волшебную жидкость, никто определить не может. Ты зачастила бы к ней, понаблюдала, а вдруг?
  - Мть-мть, тямогонку не хоцу красть, пущай этим занимается Марта и ее мать Оксана. А ты в кольхоз к лошадям иди, возницей будешь, вот где всякого добра можно домой привезти, причем кожен день. Я смотрю, как это Пантелеймон делает. Иди, Ванька, Горло Хватко возьмет тебя, я уже просила его об этом. И он дал согласие.
  - Школу придется бросать, - сказал сын.
  - И бросай ее к чертям собачьим: школа тебе ничего не даст. Я еще хотела тебе сказать... с Мартой не возись. Марта хорошая курва. Вся в мать. Мать уже, правда, отцветает, скоро никому не будет нужна, но ничего страшного: Марта займет ее место. А ты, когда получишь лошадей и хорошую подводу, тащи из колхоза строительный материал. Нам дом надо построить. Как только старушка помрет, дай Бог, чтоб ...царствие ей небесное, мы оттяпаем ее приусадебный участок, сад, колодец, помещение для скота и два пруда, что сын ей вырыл. Мы с бригадиром говорили на эту тему. Мне кажется: он даст добро.
  - Мы с Мартой может придушить эту Василину, - сказал Иван и задрал голову.
  - Не смейте этого делать: Бог не простит вам, - сказала мать. - В этом нет необходимости. Она прихрамывает что-то, бледная, как полотно, помрет скоро, должно быть без вашей помощи. И так на ладан дышит.
  Слова Клебани Марии вскоре сбылись. Василина умерла в сентябре около одиннадцати ночи. Как никогда, она перед смертью хотела видеть сына. Но сын приехал только на похороны.
  После похорон, когда солнце уже касалось западного перевала, Гриша вернулся в опустевший дом и случайно зашел в хлев посмотреть, не голодная ли корова, которую мать так любила и ухаживала за ней, как за собственным ребенком. Корова обнюхала, стала лизать ему руки, а потом положила голову на ладони, как маленькая девочка сирота. Что-то жуткое пронзило душу Григория.
  - Не бойся, я отдам тебя в хорошие руки. У тебя просто сменится хозяин.
  На поминки Василины пришли со всей округи, читали псалтырь, вспоминали ее добрыми словами, плакали, говоря: придет и наш час, а потом много ели и пили вдоволь самогона двухлетней давности, сваренного Василиной.
  
   7
  
  Мария Клебани подкараулила бригадира Горло Хватко, бросилась ему в ноги и запричитала:
  - Дорогой наш преседатель, смилуйся над нами сиротами несчастными! Выдели нам земельный участок под строительство домика, где-нибудь рядом! Мой и твой сыночек, которого ты смастерил по милости своей семнадцать лет назад, работает у твоей бригаде ужо третью неделю. И хорошо работает, ты сам его хвалил. Мы не можем жить у этой халупе больше: стены зимой промерзают, ветер в щели дует. Я сама так ослабла, шо кровья у меня с ног текет, посмотри на мои ноги. Я вижу: ты тоже болеешь, мешки под глазами, да и сами глаза красные, виски седые, голова лысая, макушка черная от укусов комаров и мошкары проклятой.
  - Цыц, старая. Твой бригадир - команишта, у него есть семья и согласно уставу каписе он не могет иметь детей на стороне. Ты мне разврат не суй под нос. А ежели кто будеть мимо проходить и услышит, какую ахинею ты тут несешь, что тогда? А что касаемо стройки, то пущай твой недоносок пишет бумагу, я схожу к преседателю Халусуке за резолюцией. И тады стройте хоть дворец. Я за твоим недоноском давно наблюдаю и вижу, как он потихоньку ворует стройматериалы. Если бы это был другой, я давно посадил бы его за решетку. Нечего народное добро расхищать. Только ты, Клебаня, прикуси язык: язык мой - враг мой. Так говорит наш преседатель Халусука. Запомнила? То-то же.
  Бригадир хлестанул сытого коня хлыстом по лощеному заду, лошадь перепрыгнула Марию все еще стоявшую на четвереньках и загремела по колхозным полям. Мария увлажнила подол мочой от страха и лицо слезами радости и поднялась во весь свой рост. Она тут же помчалась к дому соседки Ульяны, осмотрелась вокруг и громко произнесла:
  - Это моя земня.
  Мария была права. Кусочек земли, на которой она хотела построить домик, принадлежал ее отцу Гавриилу еще до установления советской власти, а потом, когда Псицура женился на Ульяне Кобыле, колхозное начальство присоединило небольшой участок к его делянке.
  - Ты что там стоит на коленях и причитаешь? - спросила Ульяна.
  - Это моя земня, я тут дом буду строить, - заявила Мария.
  - Вот тебе, кочерга старая, гусыня коротконогая, - сказала Ульяна, тыча в нос Марии комбинацию из трех пальцев.
  - А ты кто? Ты выдра, гадюка, гнида, горилла, зассыха, жополизка и злодейка. Мужем прикрываешься, а сама трипперную дырку всем подряд подставляешь. Тварюга, сопля, сосалка и сифилитичка, тухлятиной от тебя несет на километр.
  Ульяна не ожидала такой атаки от соседки Марии, которая казалась всегда тихой и скромной с виду. Если на ее платье, а то и на шее чернел присохший коровий навоз, а резиновые калоши одеты левый на правую, а правый на левую ногу, то все ей прощали, поскольку на Марию, как на женщину, все давно рукой махнули. И вот такая неслыханная атака! ужас просто. Ульяна не на шутку перепугалась. После трех бессонных ночей, она все же нашла довольно оригинальный выход.
  Изорвав короткую холщевую юбку во многих метах и подняв ее гораздо выше колен, она в некоторых местах поцарапала ноги ниже колен, а затем взяла ярко красную краску и усилила царапины, а затем намазала зеленкой.
  В таком виде она поехала на прием к председателю колхоза Халосуке.
  Тот как увидел - ужаснулся и пришел в состоянии невиданной щедрости.
  - У вас тромбофлебит. Срочно ложитесь на операцию. Садитесь, садитесь, вам тяжело и даже вредно стоять. Говорите, зачем вы пришли, я все что могу, сделаю для вас. Ай, да женщины, нежные и ранимые существа! Садитесь же, не стойте: в ногах правды нет. Хворосту вам выписать, али пять килограмм слив с колхозного сада?
  Ульяна растерла слезы по грязному лицу и всхлипывая, начала выражать свою просьбу:
  - Господин преседатель, великий человек, аки сам Иисус Христос, спаси и помилуй. Я у колхозе кожен день тружусь, не разгибая спины, поскольку лишь так можно коммунизьму приблизить. У мене пятнадцать соток земельки вокруг дома, а соседка Мария Клебани собирается дом строить прямо у моих окон. Йона говорит, что ее сын Иван по прозвищу Копыл произошел от бригадира Горло Хватко и етот Горло Хватко разрешает ей это безобразие творить под моими окнами. А у меня тромбо бомбо хлебит, вы сами видите, какие у мене ноги: ночи не сплю, днем покоя нет.
  - Гражданочка Клебани! наша передовая колхозница, коров-то умеете доить? так вот наша лучшая доярка! возвращайтесь спокойно в бригаду Горло Хватко - я обо всем позабочусь. Ни один дом у вас под окнами не будет построен.
  Ульяна вернулась домой, застала свое дитя живым, ревущим на всю округу в моче и кале, вынула его окунула в чуть теплую воду и только потом приставила к полной груди.
  - Чекушку мне и немедленно! - произнесла и бросила ребенка на кровать, а сама бросилась в чулан за чекушкой.
  Настроение у нее было такое же, как в то время, когда встретила Павла после первой неудачной брачной ночи. Вопрос с земельным участком под строительство дома Копылом был снят раз и навсегда.
  
  Иван Копыл не терялся: он знал, что если не здесь то там выделят участок под строительство дома. Он уже достаточно наворовал строительного материала в колхозе, а тут, неожиданно большевистское крепостное право приказало долго жить, фермы опустели, бригадиры разбежались. Иван оставил себе колхозных лошадей и ринулся разбирать ферму. Каждый день привозил строительный материал, разгружая его у дома умерший Василины, хотя его мать Мария три дня выла по случаю кончины светлого будущего, потому что не только сын воровал в колхозе, но и она от него не отставала. В последние годы, когда этот Гэрбачов, будь он неладен, начал разваливать страну, все члены колхоза стали переходить от строительства светлого будущего к сплошному растаскиванию колхозного майна, а рабочее время стало походить на праздник - никто ничего не делал.
  Дом они с сыном соорудили на участке умершей вдовы Василины, поделив участок пригодный для возделывания урожая пополам.
  И Иван тут же женился на местной проститутке Ане. Она легла с ним в кровать и при включенном свете обнаружила, что детородный прибор прирос к мошонке, но не шибко расстроилась.
  - Завтра идем к хирургу, - заявила она и брезгливо отвернулась.
  Ивану сделали операцию очень удачно, и Аня, несмотря на пересуды о том, что она никогда не родит ребенка, так сделала бесчисленное количество абортов, стала округляться. Иван был на седьмом небе от счастья.
  - Смотри, - сказала Аня на восьмом месяце беременности, - к этой суке Марте не заглядывай. - Я должна сделать перерыв, иначе ребенок родится раньше времени, у меня уже есть печальный опыт. До тебя я была дважды замужем и оба раза случался выкидыш. А почему? Да потому, что я никому не отказывала. А теперь воздержусь. Даже тебе, свому мужу, не дам. Окромя всего прочего, я должна это сказать тебе и твоей матери, а вот она ломится в дверь без разрешения, без стука, эй ты, свекруха кривоногая, стучать надо, а ты прешь как свинья. Остепенись, дай мне поговорить со своим мужем! А, вот- вот, ретировалась, ты, Ваня, держи дициплину в доме. Честно говоря, она меня раздражает. А я в таком положении, что от звука комара прихожу в возбуждение. Так вот, я хотела тебе сказать: ходят слухи, что сын умерший старухи Вали, вскоре приедет. А ты на его участке дом соорудил и даже не спросил у него разрешения. А вдруг он в суд подаст и выиграет, куда мы денемся?
   - У мене от колхоза вилы остались. Я его вилами - бац в живот и ему конец. И делу конец.
  - Какие вилы? Дурак ты, как я погляжу. Да у этого твоего соседа пиштолет есть и пушка (ружье) есть: он тебя застрелит как зайца.
  - А что делать в таком случае?
  - Молись!
  - Кому теперь молиться? Теперь говорят: Ленин - паршивый жид. А в школе нам говорили, что он мудро чихал на буржуазию. Отняли у нас Бога. Скучно теперь жить станет.
  - Ты настоящему Богу молись, - наставляла Аня.
  - Ни одной молитвы не знаю.
  - Кчк, кчк, я ишшо помню "Отче наш", - пропищала Мария за дверью.
  - Убери свою кривую рожу, нечего подслушивать, - озлилась Аня. - Ну, сгинь ты к чертям собачьим! Как ты мне надоела, если бы кто знал.
  - Ну, мам, убирайся к чертовой матери, воняет от тебя - дышать нечем, - произнес сын и заскрипел зубами.
  За дверью послышалось всхлипывание, а потом все стихло. Мария ушла в свою комнату еще не оштукатуренную, легла на кушетку и беззвучно плакала.
  Иван тоже расстроился, нахлобучил кепку на голову и сказал жене, что отправляется за грибами.
  - Иди, иди, а я отдохну немного, надоело мне все и вы мне надоели.
  - Ну, не скажи,- произнес Иван, закрывая за собой дверь.
  - Если грибов в лесу нет, я прихвачу бревно: топить нечем, дом обогревать, щекотурка должно обсохнуть, - произнес Иван сам для себя вслух и направляясь в сторону леса.
  С этими проблемами он достиг перевала. И здесь он, к своему удивлению, встретил Марту с полной сумкой грибов.
  - Здорово, сосед, - сказала Марта останавливаясь. - У тебя вид, будто тебя прогнали из дому. Что случилось?
  - Ничего особенного. А ты, Марта, похорошела.
  - А ты подурнел. Так тебе и надо. Мог на мне жениться, а не на проститутке. Ты думаешь - твой ребенок распирает ей пузо? Как бы ни так. Я давно знаю: она с Митей Хромым путалась.
  - Мать во всем виновата, - робко начал Иван. - Ты показалась ей излишне любвеобильной. И потому она встала на дыбы, на ком угодно женись, только не на Марте: от Марты у тебя никогда не будет своих детей, - сказала она.
  - И ты поверил?
  - Ммм.
  Марта повернулась в сторону лесной чащи и стала отдаляться от Ивана, не говоря ему ни слова. Ваня постоял, подумал и ноги сами понесли его вслед за ней.
  - Ну, ты, чего плетешься за мной следом?
  - Не знаю. Просто так плетусь и все.
  Марта остановилась на небольшой полянке, окруженной лесом, поставила корзинку с грибами в сторону, а сама стала расстегивать платье - халат.
  - Ну иди, чего остановился?
  - Хочу на тебя поглядеть. Я в колхозе видел, как корова ведет себя, когда ее приводят на случку к быку. Никакого стыда. И у нас так должно быть.
  - Если я телка, а ты бычок, обнажайся и ты.
  - Стыдно мне, - признался Иван.
  - Хорошо, я тебе помогу.
  На этот раз Марта осталась довольна партнером и даже похвалила его за его старание.
  - Завтра в это же время, я тебя жду здесь. Твоя корова брюхата, ей не до этого, вот я ее и подменю на время. А если ты и потом обо мне не забудешь, - я всегда в твоем распоряжении.
   Иван вернулся домой в этот раз не позже чем обычно, но сам он был необычным: все время чему-то улыбался, задумывался и глядел долго в одну точку, как деревенский философ. Супруга дважды позвала его, но он не откликнулся. Только когда она подошла сзади и кулачком дала ему подзатыльник, он слегка вздрогнул и спросил:
  - Что такое?
  - Что такое? Я сейчас скалку возьму и по хребту. Должно быть, здорово обработала тебя эта сучка. Ты семье не принадлежишь, я это вижу, - что я дура набитая по-твоему? Иди, ужин готов. А потом пойдем за кирпичом на ферму.
  - Это очень далеко. Я лучше завтра привезу.
  - Ты уже вторую неделю обещаешь. А мы печку никак не можем достроить: кирпича нет. Я на тебя взвалю мешок с кирпичом на спину: ты лось здоровый, побольше и подальше тащи, не захочешь к этой проститутке.
  - А она говорит, что ты проститутка. Вас не поймешь.
  - Я ей вырежу между ногами то, что покрыто мхом, вот увидишь, и тебе яйца отрежу. Уж потом буду ходить спокойно.
  Аня схватила мужа за лацканы пиджака и потянула на кухню, где стоял единственный свободный стул.
  - Садись и жри, - произнесла она, награждая его подзатыльником.
  
  8
  
  Все в округе хорошо знали: Марта - сука, но эта сука обладала невидимым и необъяснимым магнитом. Стоило один раз попасться ей в зубы, а вернее забраться под юбку, и мужчина становился той лягушкой, которая сама ползет в пасть змеи. Уже на следующий день задолго до восхода солнца Иван погнал коней к дому Марты, где росли не только цветы, кусты малины и черники, но и обильная отава. Марта спала, а когда продрала зенки-баньки, расшумелась на всю округу. Ивану только этого и надобно было. Он тут же побежал, схватил лошадь за узду, но глаза его уже оказались прикованы к двери, а когда Марта показалась в короткой юбке и кофточке с расстегнутыми пуговицами, его ноги просто приросли к земле.
  - Ты? - спросила она зевая. - Зачем коней запустил в мой огород?
  Иван стоял, в рот воды набрав. Довольно роскошная грудь и длинные стройные ноги заменили ему все реальное, что существовало вокруг. - Подойди! - велела она.
  Иван отпустил коня и прилип к Марте, а когда она запустила руку в его штаны и вовсе потерял ориентацию.
  - Годится, - сказала Марта. - Сразу видно: хирургическое вмешательство даром не прошло. Заходи.
  Иван повиновался. Марта, не отпуская его затвердевшее достоинство, увлекала в спальню, где было еще трое детей. Все было бы хорошо и прекрасно, если бы Аня, как обезумевшая, с выкатившими глазами не примчалась с дрючком в руках.
  - Ах ты, блядища, гадина, давалкина, холлуйка, хрякша, членовозка, членососка, - семью вздумала разрушить?! Да я тебе вырежу твою губастую и горячих углей туда накидаю, вонючка необузданная, хрюшка некастрированная. На всю округу от тебя несет. Небось, гонореей и сифилисом болеешь одновременно. Сколько на тебе побывало сифилитиков? И мово вздумала наградить? Не позволю. А ты, хмырь ползучий, куда лезешь, да знаешь ли ты сколько мадавошек у нее между ног копошится? А потом в семью. Я тебя по новой отведу к хирургу и попрошу, что отрезал совсем.
  Она остановилась с дрючком в руках перед Мартой на расстоянии одного метра, но у той ни один мускул на лице не дрогнул.
  - А ты кто? Сколько раз от триппера лечилась, шизичка проклятая? Шкурница и шлюха. А моего старшего ребенка Сашко кто первый раз соблазнил? Курва ты, цыганка недоделанная, членососка. Убери свой дрючок. Ты у меня Ивана отняла, но учти, он - мой, был моим и всегда будет.
  - Это правда? - обратилась Аня к законному мужу.
  - Да я, да мы..., тут, значит, такое дело.
  При этих словах у Ани выпал дрючок. Свободными ладонями она ухватилась за голову в мгновение ока исчезла.
  - Ты чо, Марта, сдурела?
  - Иди, дело сделаем, - сказала Марта и схватила его за кисть руки. - Я - голенька, горяченькая, сладенькая.
  Иван повиновался. Он забыл про существование Ани, которая, колыхая пузом, куда-то умчалась.
  А она, проклиная все на свете, умчалась в сельский совет с жалобой на мужа и Марту, совратившую ее дорогого Ваньку. Но сельский совет оказался закрытым, а председатель Иосиф Петрович валялся в кювете облеванный.
  - К кому теперь с жалобой обращаться? - спросила Аня у ковыляющей старухи.
  - А теперь не к кому обрашшаться: власть переменилась, к венграм пойдем на поклон, - сказала старуха.
  - Будеть брехать, Ермолаевна, - произнес мимо ковыляющий старичок. - Вон преседатель сельсовета по кличке " На воре шапка горит", как только придет в норму, тут же приметь и помогет. Даже без бутылки совет даст, но с бутылкой ишшо лучше. Иди к нему Аня. Юбку не забудь повыше задрать и все хорошо будеть.
  Аня, не помня себя, побежала к канаве, где лежал председатель.
  - Вставай, дорогой, подсобить надо.
  - Бутылку поставишь? Дуй за бутылкой, а я тем временем подымусь и поковыляю к своему рабочему креслу.
   Его приемная размещалась на втором этаже, куда вела очень узкая и крутая деревянная лестница. Тесный проход не освещался. Единственное благо - поручень, за который можно было держаться одной рукой. В коридоре тоже было темно, как в могиле. Там стояли женщины. У некоторых были заплаканные глаза и у всех поголовно злые лица. Одна баба просто причитала:
  - Ушла совецка власть, а куды она подевалася, никто не знает. И что теперь будем делать? Зима на носу, а украсть негде. Теперь каждый о себе должен заботиться, а для чего тогда осударство? Оно должно о нас заботиться, а то мы помрем без заботы. Вон мой муж Мигель у Чехию поехал, на господ работает. Наш Кряхчук согласие дал...на рабский труд своих граждан. Одна надежда на преседателя, может он смилостивится, и поможет.
  - И я на него уповаю, - сказала бабушка с клюкой.
  - Напрасно уповаете. Преседатель сельского совета это вам не колхозный бригадир, который все мог и все умел, - сказала одна молодка.
  - Да ты уж молчи. Подставляла ему и дочку заставила в шестнадцать лет потерять с ним, этим верзилой, девственность, вот он и давал тебе все бесплатно. Ты известная сука, - произнесла одна интеллигентная дама, так похожа на учительницу младших классов, где училась Аня. Аня еще больше расширила глаза и убедилась: это точно та училка, которая увлеченно рассказывала на уроках о светлом будущем, о коммунистическом рае на земле, который так и не наступил.
  - Бабуль, расступись, енерал идет, - сказал Иосиф Петрович.
  Аня уже была здесь с бутылкой под мышкой. Она не могла долго стоять: большой живот тянул ее вниз. Спина ныла и какие-то колики в районе пупка начались.
  - Не могу стоять, - заявила она. - Пустите, родненькие, вне очереди.
  - А этого не хочешь? - скрутила дулю старушка с клюкой. - Я герой труда и то стою, не выкобениваюсь.
  - Пропустите ее: пузо мешает ей стоять долго на одном месте.
  - Нагуляла, пусть стоит. Она сучка еще та, я ее хорошо знаю. Мой сыночек Коля опосля того, как она его соблазнила, целый год по больницам шастал - никак вылечить гонорею не мог.
  Аня еще постояла до шума в ушах. Как только в мозгах зашумело, она протаранила дверь председателя и свалилась на свободное кресло. Председатель Иосиф, всегда добрый милый человек, сейчас стал более важным и строгим. Не обращая внимание на упавшую в кресло посетительницу Аню, он продолжал разговор со своей бывшей коллегой Аллергией Петровной, которая пришла на прием уже во второй раз сегодня. Аллергия Петровна никак не могла получить земельный участок для постройки собственного маленького домика для семьи, численностью в один человек.
  - Мой муж еще при царствовании Леонида Ильича, был отправлен в Афганистан для исполнения интернационального долга. Он так добросовестно исполнял его, что начальство никак не хотело отпустить его домой даже на побывку. Но вы, Иосиф Петрович хорошо знаете эту ситуацию. Бывший бригадир Горло Давко уперся и никак нельзя было получить две сотки на постройку дворца на курьих ножках. И вы ничем не могли тогда помочь. А теперь вы полный хозяин на селе.
  - Я выделю вам полгектара, - выпалил Иосиф Петрович. - Фсе, Аллергия Петровна. Аня Клебаня, что у вас?
  Аня вскочила, а потом стала на колени.
  - Я такая несчастная, вся больная, ребенок скоро должен родиться, а мой муж, Клебаня, проклятая Клебаня, издевается надо мной. Гуляет с этой сукой Мартой, которая больна сифилисом и гонореей одновременно. А я женщина чистая, непорочная, и кроме своего мужа никого не знала в жизни и знать не хочу, клянусь своим будущим ребенком, который уже просится наружу. Бутылку в другой раз принесу, а пока поверьте на слово.
  - Ну, насчет непорочности я немножко сумлеваюсь. Насколько я помню, ты уже в четвертом классе платьице задирала перед мальчиками и глазки строила. А глазки у тебя курвьи, с поволокой. А чем я тебе могу помочь, право не знаю. Совет могу дать хороший.
  - Какой совет? Вы помогите мне, вы обязаны, коль представляете осударство.
  - Родишь, когда - отомсти мужу, гульни с кем- нибудь.
  - Да, но эта сука, всех молодых людей возле себя держит. И к тому же мужиков на селе не осталось. Один бригадир был хороший мужик и то теперь в Чехию смотался: на заработках пребывает.
  - Разродишься - приходи, что- нибудь придумаем.
  - Возьмите Марту за жабры, прошу вас. Отблагодарю, в долгу не останусь, вот увидите, Иосиф Петрович, дорогой вы наш преседатель.
  Аня ушла, как будто довольная и только когда пришлось подниматься в горку, поняла, что ничего не добилась, ходила впустую в такую даль.
   9
  
  В отстроенном доме на ворованный стройматериал Иван Копыл отделал только одну комнату, куда поместилась чугунная плита для приготовления пищи, ведро с водой, маленький кухонный столик, сбитый из двух не строганых досок и сколоченная им же деревянная кровать. Здесь, в тесноте, да не в обиде они размещались втроем - муж, жена и ребенок.
  Времени на отделку комнат катастрофически не хватало. Иван был занят совершенно другими делами. Когда все бывшие колхозные фермы были разграблены, разворованы, остановиться стало практически невозможно. Следующим объектом, на который Копыл давно положил глаз, был дом умерший Василины и не только дом, но и небольшое поместье с тремя вырытыми прудами, в которых водилась рыба, относительно хорошим садом, берущим начало еще до советских времен. В доме же и в других помещениях находилось много инструмента в основном слесарно-столярного.
  - Я колодец копать не собираюсь, - заявил он супруге.
  - А где воду брать? Ходить к дому Василины я не собираюсь - далеко.
  - Я привезу шланги и проложу до любого пруда и даже в ихний колодец опущу, а ты дома только краны будешь открывать. Наш дом ниже по уровню дома Василины.
  - Во молодец, - сказала супруга. - Когда молодец, тогда молодец, а я и представить себе не могла подобное. Давай копать, а то этот приедет, сын Василины, он где-то там в деревне навоз чистит, за Москвой, кажись. Я тоже помогу тебе, я киркой хорошо работаю.
  - Тогда идем прямо чичас.
  - Ночь уже.
  - Ничего, а вдруг этот оглоед приедет.
  - Не могу ребенка оставить, - сказала Аня.
  - Черт с ним с ребенком, я тебе сбацаю еще и не одного.
  - Рази что.
  Они взяли кирки и лопаты все краденые и пошли копать канавку от своего дома к дому Григория, который находился далеко.
  При хорошем лунном освещении к утру канавка была готова.
  - У меня глаза слипаются, - жаловалась Аня, - да и ребенок весь мокрый и должно быть, голодный. Я пойду, а ты тут ковыряйся.
  - А я жрать хочу, - заявил Иван, - у меня в брюхе Октябрьская революция началась, идем оба. Картошка вареная есть?
  - Есть. Позавчера варила. И простокваша тоже есть.
  - Гм, в кладовой Василины есть рис, гречка, макароны. Надо туда пробраться.
  - Я буду только рада, если ты что-то съедобное принесешь, - сказала Аня, подавая картошку правой рукой, а левой придерживая ребенка, прилипшего к груди.
  - Но я должен объединиться с Мартой. У Марты ключи. Она украла их в день похорон хозяйки дома.
  - К черту Марту. Возьми ножовку, срежь замки.
  - Срезать можно только висячие. Ты не финти. Я с Мартой проникну во внутрь помещения, поделюсь сахаром, крупой, вот и все. Остальное меня ничего не интересует, ты не думай.
  - Ну хорошо. Слопаешь картошку, пойдешь, зароешь шланг, а потом, уж так и быть, иди к Марте. Только смотри: увижу - оторву, потом никакой хирург не поможет.
  - Ги-ги-ги: дай тебе тышшу, ты этого не сделаешь. Если не прочищать дымоход - закоптится и работать не будет. Так и ты.
  - Пшел вон, не вводи меня в краску. Не такая уж я сука, как твоя Марта.
  Иван размотал ворованный шланг, аккуратно уложил его на дно канавки и стал загребать глину и утаптывать. На ниве не оставалось следов и это радовало Ивана: молодой хозяин вернется на побывку и не узнает. Уж к обеду он заканчивал работу. Как раз в это время заревел мотор и вскоре показалась машина иномарка. Она остановилась у дома и из нее вышел Григорий.
  - Привет, Иван! ты что тут роешь, клад ищешь?
  - Да я, мч, мч, не то чтобы клад, а так трубу закапываю. Ежели б клад, то...содержимое такого клада отдал бы полностью вам, Григорий Васильевич. А тут всего трубу закапываю. Как вы думаете, пойдет ли вода из вашего пруда к моему дому? Я делаю это исключительно для вас, это в ваших интересах, клянусь своим голым пузом, чтоб мне не дыхнуть, ни перднуть, как говорится, если я вру.
  - Неужели?! экий ты добрый мужик. Вообще такие вещи надо согласовать с хозяином, а ты, как воришка присваиваешь себе чужой труд.
  - Да это же в ваших интересах, клянусь пузом. Вода очищается, рыба лучше размножается. Через год в пруду каждый карп будет весить до шести килограмм, как раньше в колхозе. Вы меня еще благодарить должны.
  "А может, это действительно так, - подумал Гргорий, у которого было два высших образования, но не было даже начального в области ведения домашнего хозяйства. - И окна никто не выбил на доме, и сараи стоят на месте, и дверь на хлеву заперта..."
  - Ладно, Иван, разберемся, а пока закапывай свой шланг, что поделаешь. Мы теперь близкие соседи, как два брата, хотя, правда, ты сюда влез, никого не спрашивая. Перекроил мой земельный участок, оставил мне клочок для посева лука и чеснока. А если я когда- нибудь вернусь сюда? Дело-то движется к пенсии. А ты..., короче, нехорошо ты поступил.
  - Мч, мч, я всю жизнь у колхозе с утра до темной ночи работал и мне колхоз этот участок выделил.
  - Ты в колхозе воровал с утра до вечера, не ври лучше.
  В это время подошла Аняс ребенком на руках. Она ущипнула его за ножку ближе к попке, и ребенок заплакал.
  - Успокойся, дитя мое. Дядя принес тебе новую рубашечку, шапочку и всякие сладости. Счас он тебе достанет из машины, потерпи, крошечка моя золотая.
  - Вы меня принимаете за кого-то другого, - сказал Гриша удивленно глядя на соседку. - Я даже не знал, что у вас ребенок. К тому же...
  - Что к тому же, что к тому же? А кто вам охраняет дом, чтоб он сгорел этой же ночью, кто ходит по ночам вокруг вашей кучи, осматривает все окна, считает форточки, чтоб кто не вытащил. Вон соседка Марта, у нее на окнах ни одной форточки, все выбито. Там каждый день драки происходят, окна бьют. А сейчас зима приближается, вы что думаете - они мерзнуть будут? как бы не так. У вас ни одного стекла не останется. Или я не права?
  - Аня, вы конечно же правы, - виновато сказал Гриша. - Спасибо вам за труд и за то, что вы такая хорошая соседка. Вот вам десять долларов или пятьдесят гривен, возьмите, купите конфет ребенку, а в следующий раз я конечно же привезу подарки и не только ребенку.
  Аня взяла, спрятала за пазуху и улыбнулась. Она умудрилась подмигнуть и мужу. Иван тут же сообразил и протянул раскрытую ладонь. Иван мужик и ему пришлось дать в два раза больше.
  У хороших замков несколько комплектов ключей. Это довольно удобно. Покойная Василина сохранила старые нравы, она никогда дом не закрывала, а другие подсобные помещения тем более. К ключам относилась несколько философски. Из семидесяти шести лет жизни только сорок прожила при советской власти. Она как бы не заметила того, что подросло новое поколение, именующее себя советским народом, передовым народом в мире. Комплект ключей от всех замков у нее всегда висел на наличнике окна при входе в сени. Марте ничего не стоило снять связку ключей и положить в карман, когда она навещала уже мертвую хозяйку. Григорий не обратил никакого внимания на исчезновении комплекта ключей, он просто достал второй комплект и все тщательно позакрывал, когда возвращался в Москву после похорон матери.
  
   10
  
  Поговорив с соседями, желающими ему только добра, и отблагодарив их деньгами, Григорий, играя ключами, пошел открывать пустующий дом. Он бы чрезвычайно доволен, что окна на доме целы, замки целы и, смазанные маслом, хорошо открываются, рояльные петли на дверях не скрипят и на кухне вся посуда на месте.
  "Да, хорошие здесь люди, - невольно подумал он, помня свою дачу в Подмосковье, где весной все разбито, все белье утащено и любой инструмент, включая сломанную стамеску, похищен. - Там ничего невозможно оставить. Хорошо иметь халупу в дачном поселке, там все сообща нанимают сторожа, сторожа редко спаивают или жестоко избивают, а затем привязывают к столбу, чтобы получить возможность безобразничать в чужих дачных домиках. А здесь это все же нет. Здесь другие люди".
  Осмотревшись и немного отдохнув, Гриша направился к дому Марты.
  У обшарпанной, исписанной всякими похабными словами двери Мартиного дома, толпились мальчишки от тринадцати до шестнадцати лет. Одни хихикали, другие что-то доказывали и даже грозили друг другу кулачками.
  - Что, не пускает хозяйка? - спросил Григорий, подавая руку по очереди мальчишкам. - Дома Марта?
  Мальчики расступились, Григорий постучал пальцем в косяк двери.
  - Подожди, я еще не кончил, - донесся голос из глубины комнаты. Мальчишки прыснули.
  - Не ходите туда, - посоветовал один робко.
  - Почему?
  - Там надо работать, а у вас жена дома.
  - А, вот в чем дело! Проходите практику? Как ваши мамы на это смотрят?
  - Мамы не знают.
  - Следующий! - раздалось из комнаты.
  Остекленная дверь в виде небольших квадратных окошек, с выбитыми стеклами, была прикрытая тряпкой. Любопытный мог посмотреть неприглядную картину в глубине комнаты и даже услышать голос сынишки: мама, концай, сколько мозно поднимать задницу?
  Мальчик, стоявший в очереди первым густо покраснел, он уже положил пальцы на дверную ручку и готовился войти, но Марта вдруг поднялась с пола, высунула голову с растрепанными волосами в дверную щель и сказала:
  - Любовный кордебалет временно отменяется. По рублику сбрасывайтесь и марш за водкой. Принесите хоть две бутылки бормотухи, тогда сеанс возобновится. О, кого я вижу! Григорий Васильевич, заходите, милости просим. Вот уж не думала, не гадала.
  - Марта, я пришел сказать, что у меня сахар, мука, консервы - все на месте, ничего не пропало. Это твоя работа?
  - Что, что, что? Я? как вы можете? как вам не стыдно? я порядочная женщина, никогда чужим не пользуюсь. Спичку ни у кого не взяла без спроса. А вы..., все было на месте и теперь все пропало. Это благодарность за то, что я вашу фазенду сторожу ежедневно, еженощно. Больше в жизни не буду смотреть за вашим домом, пусть он сгорит, а пепел ветер развеет.
  - Да подожди ты, не кипятись. Я же...Может, и не ты, но...
  - Что "но"? Что но? Я вам не сторож день и ночь стоять у ваших кладовых, чтоб никто туда не пролез исключительно из нужды. Подумаешь, несколько килограмм сахару унесли! Да не обеднеете вы, устыдились бы даже говорить об этом.
  - Мама, сахар ты приносила, лучше признайся, - сказал мальчик Иван. - Правда, дядя, лучше признаться, чем брехать?
  - Брысь в угол! Кому сказано?
  - Я тебя не боюсь. Я хоросий мальчик, а ты сука, - произнес Иван и шмыгнул мимо Григория Васильевича, а потом исчез за домом.
  - Марта, убери своих уток из моего пруда. В пруду рыба, мальки: утки их пожирают как мух. Я окормлю рыбу и тебя угощу..., на закусь, идет, Марта? Мы соседи, будем друзьями.
  - Я их туда не посылаю, они сами идут, пристыдите их, может, не пойдут больше. Хотя, это такая птица - воду любит. Мне добрые люди надавали...маленьких птенцов. Я их с трудом выращивала, а вы хотите, чтоб я их, - куда же я их дену? Что касается дружбы, как у настоящих соседей, то у вас блондинка, с огненными глазами, небось всю ночь не дает покоя, а я...не хочу быть, где-то на задворках. Вон, молодежь всегда в очереди стоит, проходят практику.
  Григорий кисло улыбнулся: у него никогда не вызывали симпатию женщины, от которых пахло алкоголем, потом, грязью, а еще больше моральным разложением.
  - Я имею в виду не постельную дружбу, а обыкновенную, ту, что обычно существует между соседями. И все же, уток убери, не то у меня с собой ружье, можно и пострелять, если девать некуда.
  - Га, только попробуйте. Впрочем, не надо так шутить. Стреляйте зайцев, да почтите женихов своей молодой супруги, а то тут кое у кого уже слюнки текут. Стоит вам отлучиться на денек - другой, глядишь, она окажется в объятиях молодого, горячего, страстного, от которого мозги плавятся, а что касается того огненного места, оно после такого массажа будет гореть очень долго и не пожелает, чтоб вы к ней прикоснулись.
  - Каждый судит в меру своей испорченности.
  - Как учено вы говорите. Ничего не понятно, хотя и понимать нечего. Мы, бабы, слабые существа, у нас только одно сильное место и было бы глупо этим не воспользоваться. Мне вон сколько денег всегда выплачивало осударство, я не только удовольствие получала, но и деньги, и не малые надо сказать.
  Марта отвернулась, как бы желая посмотреть в окно и ловко расстегнула несколько пуговиц на грязном халате. Несмотря на то, что она родила четверых и сделала столько же абортов, тело обрамляющее довольно стройную фигуру, выглядело все еще привлекательно, если не сказать соблазнительно.
  - А я многое умею, - произнесла она и сделала шаг к Грише.
  - А если у меня гонорея...
  - О, это пустяки: несколько уколов и как рукой снимет. Я болела уже неоднократно, ну и что, - я здесь, как видите. Хотите, я все с себя сыму?
  - Нет, Марта. Я не одобряю секс без любви. Случайная связь, ни к чему хорошему не приводит, - произнес Гриша, хватаясь за ручку двери. - А что касается исчезновения из сарая продуктов, то ты меня не поняла, я наоборот хотел выразить тебе благодарность за то, что все цело, ничто нигде не тронуто.
  - Наплевать мне на все что не тронуто. Я тоже не тронута. А ты - интюлюгент паршивый.
  - Марта, не злись. У меня после матери осталась только собака, может быть ты...
  - А где собака, я ее видеть не видела, слыхать не слыхала. Зачем она мне? Иван Копыл лучше будет за ней ухаживать. Приведите свою собаку, нас тут много, каждый по очереди станет носить ей вечерю.
  - Пойди, приведи Ивана, - произнес Гриша, несколько повысив голос.
  - Ивана? сию секунду. Возьму его за сучок и приведу, не погляжу, что он женат на какой-то мымре и цыганке из другого села. Она ребенка родила неживого, никто на ней жениться не захотел, Ивана поймала, в штаны полезла, вот он и очумел. А мог бы на мне жениться, такой жены как я, ему во всей округе не найти. Да вот так произошло, побегу, притащу его...не за сучок, а за шиворот. Так и скажу: москвичи тебя требуют и немедленно. Что стоишь, затылок чешешь, застегни мотню, а то запущу руку, оторву и свиньям выброшу, шоб твоей мымре не досталось, коль меня она лишила такого счастья.
  - Говорливая ты, сука, - рассмеялся Григорий.
  Иван тут же пришел, но сказал, что мешка муки мало для одной собаки, надо два, как минимум.
  - Хорошо, будет тебе два, - сказал Григорий. - А за труд вот тебе пятьдесят долларов и еще водопроводом моим можешь пользоваться.
  - Я вполне доволен. Два мешка муки давайте сразу и деньгу тоже, мне подковы для лошадей надо покупать, а потом еще и ковать их, - все это стоит денег и немалых. И лошади мне нужны как воздух. Колхоза уже нет, рассыпался, как труха, надо что-то прихватить, пока не поздно. Все, у кого лошади, везут, сколько могут. А если проморгаешь, сам виноват. Моя супруга Аня спать мне не дает: приходи поздно, вставай рано и все вези ей. Даже старые прогнившие рейки со ржавыми гвоздями годятся. Дом забит неотделанными шкурами, молотками, зубилами и горшками из жести. Ферму разобрали, скот увели, распродали за бесценок, а одного бычка я обухом по голове, проломил череп, быстро погрузил на телегу и привез домой: вот тебе Аня, жри и детей корми. Бегу я: барана теперь надо поймать и нож ему сунуть прямо в горло, а кровь - буль-буль-буль.
  Григорий отдал пятьдесят долларов соседу и ушел к себе растапливать печь.
   11
  
  Григорий привез собаку, она была у племянницы Зины в Бычкове, подремонтировал ей будку, тщательно позакрывал все на замки и уехал в Будапешт на какой-то форум, а оттуда через Польшу - в Москву.
  Марта подкараулила Ивана и договорилась с ним о разделе по-братски все, что осталось в соседнем доме, поскольку теперь была самая благоприятная обстановка: хозяин укатил в Москву, собака быстро привыкла и не издавала ни одного звука при их приближении, а наоборот приветствовала их хвостом, а иногда и скулила.
   Марте достался сарай, в котором, как она успела заметить больше всего добра. Здесь, в деревянных ящиках, с висячими замками мешки с мукой и сахаром, а также жирами и тушенкой. А в доме, должно быть, больше всяких безделушек, типа ковров, дорожек, да бытовая техника. Пусть Иван это тащит, если сумеет пробраться: там же решетки на окнах, да и на входной двери тоже.
  Марта оторвала две доски на фронтоне сарая и по лестнице беспрепятственно спустилась с чердака, где было так много добра, что она растерялась: с чего начинать? В спешном порядке она вернулась к себе, нашла старую торбу во многих местах продырявленную молью, вернулась тем же путем, развязала мешок с сахаром, ткнула носом в белый сладкий песок и высунула язык.
  - Сладко-о! - завопила она и запустила грязные пальцы с не стрижеными ногтями, сделав ладони лодочкой, чтоб черпать сладкий песок. Наполнив торбу до половины, поднялась на чердак, даже не подозревая, что струйка сахарного песка стелется следом, образуя дорожку.
  - Ну что? - спросил Иван, - как урожай? есть что‒нибудь?
  - Ни фига нет. Соли набрала с полкило, вот и все, - солгала Марта, дабы Иван не приставал больше. - А у тебя как?
  - Я еще не ходил: некогда. Вот дождусь воскресенья и тогда совершу экскурсию.
  - Торопись, а то знаешь, как может быть: не понравится ему в Москве, и он вернется сюда с женой раньше времени, а мы останемся с носом. Обидно будет.
  Марта глядела на Ивана плутовскими глазами, но Иван никак не реагировал даже тогда, когда она подмаргивала.
  - Изнасилую я тебя, когда-нибудь, хоть ты и болван несусветный. Мог бы со мной остаться, сейчас бы вдвоем промышляли, а то одной скучновато, муторно как-то. Моя шантрапа- мелюзга еще только за юбку способны держаться, куда их можно взять? Беда одна с ними.
  - Иван, Иван! - кричала Аня. - Кобыла пол скребет новой подковой, иди скорей, неча лясы точить с этой сучкой.
  - А ты кто? ты есть цыганка, лахудра, змеюга, импотентка, истеричка, очкодралка.
  - А ты давалкина, гонорейкина, бегимотина, дерьмоедка, блевотина, дырочка венерическая. Отходи от нее, Иван - заразит тебя зараза.
  - Поцелуй меня в ж..., дешевка, подошва, бараниха, говнодавка, дырко вонючко.
  Аню так обидело последнее слово, что она запустила короткие пальчики в куцые волосы и стала рвать их, как шерсть на хвосте коровы.
  Иван не на шутку испугался, набычился, плюнул в сторону Марты и побежал успокаивать разбушевавшуюся супругу. Аня сразу утихла у Вани на руках. Она только боялась, чтоб Иван не отнес ее на кровать и не стал задирать юбку, ибо у нее действительно с запахом были проблемы. Ночью она спасалась как могла: простой одеколон на грудь выливала, чтоб перебить дурной запах юбки, а вот днем..., просто не было на это времени. К тому же все так неожиданно.
  - Ой, сердце! - нашла она идеальный выход. - Полежу немного, потом приду в себя. Надо наказать эту суку, чтоб рот не раскрывала. Кто она такая, ты мне скажи? Да она же настоящая злодейка и сифилитичка, что я не знаю, кто она такая есть? Ох, сердце, дай водички попить!
  Напоив жену, Иван ушел расстроенный. Он так и не понял причину, почему его Аня пошла на хитрость и обманула его. В его крестьянском мозгу были мешки с зерном, с удобрением и многообещающая перспектива проникнуть в чужой дом и прикинуть, чем можно поживиться.
  Всю неделю он добросовестно трудился: разбирал крышу одной, случайно оставшийся колхозной фермы и отвозил кровельный материал к себе, а в субботу вечером, поставив Аню сторожить, положил стамеску с полукруглым лезвием в карман и взвалил небольшую лестницу на плечи. Вооруженный этим инструментом, он подошел к чужому дому, как к своему сараю, не оглядываясь по сторонам и не обращая внимание на лай соседней собаки Васи Псицура.
   На фронтоне дома Григория была дверь с висячим замком. Если сорвать петли, - вход на чердак свободный. А там лестница на первый этаж. Он это хорошо запомнил, когда приходил к Грише, глядя, как тот поднимался по внутренней лестнице на чердак.
  Но вход оказался заблокированным, лестница ликвидирована. Иван почесал затылок и трижды сплюнул, думая, что делать. Пробивать дыру в потолке слишком рискованно: соседи могут услышать. А если кто услышит, добра не жди, обязательно продадут.
  Прихватив кое-какой инструмент, Иван ушел, не солоно хлебавши.
  Супруга Клебани Аня была крайне разочарована, что муж вернулся домой с пустыми руками. Инструмент, который он притащил, значил для нее не более одного стебелька спичек, сэкономленного на углях, затерявшихся в золе и давших возможность разжечь плиту.
  - Ты что, Ваня, с пустыми руками? неужели у этих буржуев ничего в доме нет? А я уже собиралась с мешком: у них тушенка, масло, колбасы, свиной жир, одеяла, покрывала, а вилки, ложки - просто прелесть, из нержавеющего материала, не то, что у нас - сплошной алюминий.
  - Я думал: из чердака есть ход в дом, но сосед, видать, жук еще тот: заделал этот вход, защекотурил и гравием засыпал, не отличишь, где был раньше вход. Через окна не проберешься: на них железные решетки. Ты уж, Аня, не серчай, пожалуйста, я компенсирую эту потерю. Я стоял перед окнами и думал: запустить камень, или воздержаться. Думал, решал, а потом все же один бросил, так он, подлец, отскочил от железного прутка и мне в плечо - бац. Окна-то у нашего соседа зарешечены, так-то.
  - Давай, его собаку перестанем кормить. Пусть скулит. Скажем: мука давно кончилась, а у нас денег нет на новый мешок, что с нас, нищих возьмешь?
  - Она и так еле ноги волочит, - сказал Иван.
  - Ох, ох, пойду, прилягу, - запричитала Аня и поковыляла в одну из неоштукатуренных комнат достроенного деревянного дома на чужой земле. Она была на шестом месяце беременности вторым ребенком и потому с подозрением относилась к мужу, особенно, когда он возвращался поздно с лошадьми, а если от него несло сивухой и вовсе падала в обморок.
  Одной из ее соперниц, самых бесстыдных и опасных бала Марта, проживавшая почти рядом. Марта всякий раз укорачивала юбку, прохаживалась мимо их дома, хотя и напрасно, поскольку Иван уходил рано, а возвращался довольно поздно. Лишь в выходные дни Иван выгонял лошадей в поле далеко от дома и тогда Марта прохаживалась якобы за грибами, случайно, как бы встречала конюха, где- нибудь на опушке леса уже с расстегнутыми пуговицами на халате и с какой-то дикой радостью кидалась ему на шею.
  Иван понимал, что если бы он был не простым конюхом, а каким-нибудь сторожем, а то и помощником бригадира, кому ни одна женщина отказать не может, и то бы он не устоял против такого лакомства. Марта была не чета Кисе, она не лежала бревном под мужчиной, работала и верхними губами и языком и обнимала, сжимала банан ладошкой до тех пор, пока он не затвердевал как камень, и только потом принимала его в себя, как нечто необыкновенное, ради чего можно пожертвовать всем на свете.
  - Эх, ты, женился на выдре, дикарке, выросшей в лесу и видевшей только волков и зайцев, да она даже не подмывается и потому несет от нее на десять метров. Уйди от нее, я приму тебя, не пожалеешь.
  - Ты хорошая баба для мужика, лучше и не сыщешь, но вся беда в том, что ты всем даешь. Ты вся в матушку, мальчишки в очереди стоят к тебе, и ты никому не отказываешь. У тебя сколько их, незаконнорожденных?
  Иван, как правило, не выслушивал ответ, он уходил, зная, что Аня может появиться из-за куста неожиданно, и тогда прощай шевелюра. Марта так и осталась лежать на лужайке, изображая обиженную. Она о чем-то бормотала; то ли кляла, то ли жаловалась на судьбу, Иван слышал, но не совсем отчетливо, он спешил к лошади. Лошадь отвязалась и норовила убежать. К тому же задние ноги о веревку запутались. Иван приблизился, больно ударил носком сапога в лопатку задней ноги, а лошадь в отместку со всего размаху копытами ударила в промежность. Иван взвыл и покатился клубком.
  - Что с тобой, дружок? - взволнованно спросила Марта выбегая из кустов и спеша к пострадавшему. Но тут и Аня выскочила из противоположных кустов.
  - Сгинь, курва, чтоб мои глаза тебя не видели. Это ты его сюда затащила, - зло произнесла Аня, в гордой позе стоя над мужем. - А тебе так и надо, нашел, что искал. Я совсем не жалею тебя. Если там все оторвано или разбито вдребезги, так тому и быть. Я обойдусь, но буду спокойна: на сторону тянуть не станет.
  - У меня кажется мочевой пузырь разворочен, - кто лошадей водить будет, ты что ли?
  Муж все еще лежал колесом на траве, зажав свое хозяйство ладонями обеих рук. Аня стояла и улыбалась: то, что произошло с мужем был бальзам для души. Сам Бог наказал изменника и предателя.
  - Рожу этого, - сказала она тыча пальцем в свой живот, - и разведусь с тобой. На кой черт ты мне импотент нужен? И Марта от тебя отвернется, вот увидишь. Ну я пошла.
  - Да помоги мне встать!
  - Лежи, пока лежится, ничего с тобой не произойдет, не журись. Если оторвано что - пришью. Дратвой. Она у меня есть, - лошадям подпруги пришивала недавно.
  Аня ушла, переваливаясь с ноги на ногу. Марты тоже не было, ее и след простыл. Иван лежал, а потом, когда боль утихла, заснул. Ему приснилось, что он проник в покои соседа Юры, а там всего полно - вина, коньяки, сало, свиные окорока, серебряная посуда, а за шкафом тайник с деньгами. Он сложил все добро в мешок и стал карабкаться наверх. Аня стояла внизу и протягивала ему руки. Он стал прыгать, больно ударился животом о кочку и проснулся. Солнце ушло за гору, наступали сумерки. Он пошевелился и боль вроде бы прошла. Лошади паслись него без привязи, а та, что стукнула его в промежность, искоса посматривала на него и всякий раз отходила дальше, если так случалась, что оказывалась очень близко.
  - Ах ты дрянь паршивая, - произнес Иван вставая.
  Он появился дома уже в сумерках, оставив лошадей пастись всю ночь. Ани дома не оказалось. Входная дверь была на надежном запоре. В пузе урчало, перекусил только утром, а теперь и кусок сырого мяса съел бы. Сев на ступеньки и обхватив голову руками, Иван призадумался. С одной стороны, не так уж все и плохо, даже если этот колхоз разваливается. Лошадей он оставит себе, чужую землю, что захватил при колхозно- крепостном праве, тоже оставит у себя. А ферму...все тащат все, что только могут, но и он не отстанет.
  С другой стороны, жаль, что колхоз развалился, власть поменялась, а ведь все принадлежало народу, иди, бери, сколько хочешь, в ночное время, правда, когда сторожа спят, бригадиры пьяные валяются. А теперь, кто знает, как будет дальше, куда пойдет государство, по какому пути.
  - Ты что тут сидишь? разве не знаешь, что ключ от входной двери под ковриком? - Аня тащила мешок не то с картошкой, не то со свеклой.
  - Ты что несешь в мешке?
  - Картошку, что еще может быть? Соседка пьяная валяется, ну я пошла один рядок выкопала в ее огороде. Куда ей так много? Вона в прошлом году небольшой участок под морозы, да под снег оставила. Все равно, зимой ко мне придет просить.
  - Нехорошо как-то, - сказал Иван.
  - Нехорошо сидеть и бездельничать. Ты вон ходил, рисковал к соседу, однако ж, ничего не принес. А мог бы, но плохо старался. Потом, не забывай: Марта у нас в прошлом году бутылку самогона стащила. Пришла за чекушкой и говорит: кума, брат приехал, срочно чекушку налей. Я в то время корову доила, говорю: подожди, кума, а она вопит: никак не могу, выручай срочно, кумочко дорогая, я тебе не только заплачу, как только получу помощь на детей, но еще и отработаю полдня. Я тогда говорю: в прихожей бутыль, иди сама налей. Так что ты думаешь, она чекушку налила, а полулитру спрятала за пазуху, я гляжу, торчит бутылка, даже сиськи оттопыренные не помогают. Что там у тебя, кума? - спрашиваю. Бутылка с молоком для маленького ребенка, - отвечает. Ну-кося, покажи! - требую. Да нет, не стоит, кума, право же не стоит, зачем тебе это? Покажь и все, требую. Она давай удирать. Тут я пымала ее и руку запустила между двух отвисших сисек, а там бутылка, тяжелая такая, я сразу поняла, что там что-то есть и тут же дернула и поднесла к глазам, гляжу: прозрачная волшебная жидкость и ничем не пахнет, ну будто заводская. А это? спрашиваю. Да так, водичка из колодца нашего соседа. Ах, ты лгунья, воровка, очкодралка, лярва, макака, крякша, крысятина, брысь с моих глаз! Изыдь, издохни, жопотряска. А ты говоришь: нехорошо. Жалко, должно быть. Поимел ты ее, и она тебя поимела. Если сифилис в дом принесешь, я удавлюсь: повешусь на крюк в сарае, где ты свиней после убоя опаливаешь. И ты будешь виноват в этом: Бог тебя накажет за неверность. Даже в Библии многоженство не поощряется.
  - Успокойся, - озлился Иван, - я не жрамше весь день, приготовила бы похлебать чего- нибудь.
  - Иди к Марте, посмотрим, чем она тебя накормит, дармоед проклятый, желтопузик с миниатюрным членом.
  - А ты..., у тебя дыра, как у шланга, через который дерьмо качают. Вонь на всю округу. У меня после тебя три дня эта штука издает запах.
  Аня закрыла лицо руками и убежала в коровник. Иван раскочегарил плиту, достал банку ворованного свиного жира, начистил картошки и бухнул на сковородку. Аня все не приходила.
  "Ну и черт с тобой. Подыхай, я к Марте прилипну. Может, это и к лучшему, - думал Иван, вилкой помешивая картошку на сковородке, уже основательно подгоревшую. - А может она и вправду что- нибудь с собой сотворит, греха не оберешься, посмотреть сходить, что ли?"
  Когда он вышел на площадку перед домом, в это самое время корова стала мычать. Не так громко, но как-то так, будто разговаривала с хозяйкой, стараясь ей помочь. Иван мигом очутился в хлеву. Аня лежала, закусив нижнюю губу и периодически вскрикивала от боли. Иван понял: у нее выкидыш, она рожает прежде времени, до родов осталось еще два месяца.
  - Звиняй, - робко сказал он, стоя над ней и глядя как она мечется в конвульсиях.
  - Теплую...воду, полотенце..., корыто..., иди, бурундук, духопер, - проговорила она и снова закрыла глаза.
  Иван убежал греть воду в горшке, в котором Аня варила свекольную ботву для свиней.
  Когда он принес подогретую воду, старую тряпку и деревянное корыто, жена уже была готова.
  - Семимесячные не всегда выживают.
  - Ладно, у нас уже есть один сынишка Иванко, - сказал муж. - У тебя был еще один ребенок при первом муже и кажись тоже не выжил, так? - спросил Иван.
  - Не будь идиотом, не задавай дурацких вопросов именно сейчас в это время, - сказала Аня, не гася улыбку на лице.
  - Хорошо, не буду, звиняй. Пойдем лучше в дом, начнем готовиться к похоронам.
  - Так закопаем, без обряда, - произнесла Аня добродушно, будучи твердо уверенна, что все недоразумения теперь уже позади.
  
   12
  
  Марта как женщина уже к тридцати семи годам выполнила свою миссию на земле: она родила одиннадцать детей, правда, далеко не все выжили, дабы пройти тяжелый жизненный путь, сродни материнского. Из одиннадцати родившихся, в живых остались только четверо: две девочки и два мальчика. Оба мальчика то ли родились умственно неполноценными, то ли в процессе роста сделались такими, никто не знает. Что же касается девочек, то за ними не замечались странности, кроме склонности к распутству хуже материнского.
  Ни две выжившие сестренки, ни два братика не знали и не могли знать своих отцов. Мальчики больше интересовались у матери, где у них папа, кто он и почему ни разу не навестил их, а девочки были абсолютно равнодушны, - уже после десяти лет у них начинали блестеть глазки при виде чужих мужчин. Они видели отца и еще кого-то, сами не знали кого, но личико покрывалось краской и все существо их трепетало, будто тот, на кого они глядели, не отрывая глаз, увозил их в волшебную страну.
  Это касалось и тех мужчин, которые навещали мать. Только почему мать уводила их в другую комнату, когда была трезвая? Юлия первая это заметила и в ее головке зародилось нечто негативное, нечто противное, граничащее между детской и взрослой ревностью. Но были случаи, когда, пьяная в дым, раздевалась донага прямо в их присутствии и тогда Юлия произносила про себя "ну, и сука ты, мама", но в то же время с интересом наблюдала за сценой разврата. Ей так хотелось посмотреть и понять, что же это дядя толкает в материнскую писку, но подсмотреть никак не удавалось.
  И вот однажды, когда мальчики стояли в очередь со спущенными штанишками, она увидела и так осмелела, что подошла к самому последнему в очереди, кажется пятому и сказала:
  - А ты давай со мной.
  - Не смей! - закричала мать. - Тебе только двенадцатый год. У тебя еще там голо. Когда покроется шерстью, тогда я разрешу.
  - Лежи, сука, - произнесла Юлия, хватая Юрика за руку, - у меня уже свербит не хуже, чем у тебя.
  - Юрик, не смей. Я вас всех обслужу, а ребенка не трогайте. После, когда вы все уйдете, я ее отстегаю ремнем крепко-крепко, так чтоб у нее никогда не свербело.
  Мальчик послушался и мужественно продолжал стоять в очереди.
  - Ну, курва старая, я тебе не забуду этого, - произнесла Юлия. Она забилась в угол и долго плакала.
  Мальчики не проявляли такого интереса к сексу, как девочки. Когда Саше было под восемнадцать и он признался матери, что еще не знает, что такое женщина, она напоила Плантичиху Марию и сказала ей на ушко:
  - Отдайся моему Сашке, а то ему уже скоро восемнадцать, а он не знает, что это такое. Вдруг помрет парень, не дай Бог девственником. Непорядок это.
  - Гы, запросто, - сказала Мария. - Я чичас пойду на сеновал, а ты скажи Сашке, чтоб пришел проведать, а вдруг мне дурно, я буду лежать, в чем мать родила, увижу, поманю пальцем, а потом и скажу: сымай штанишки, я посмотрю, что у тебя там. Дальше уже все пойдет как по маслу.
  - Ну ты там обыми крепко, и сама не лежи как дохлая лошадь, сделай все, чтоб ему понравилось. Бутылку с меня получишь, если Сашко останется доволен. Учти, первый шаг не всегда удачный.
  Мария сделала все, что было в ее силах, но Саша был так неуклюж и стыдлив, что сам страдал от этого и Марию заставил страдать. И это еще не все. Он быстро испепелил свою страсть и запросился к маме. Похоже, никакой радости он не испытал, а вот брезгливым оказался, как никто, с кем Мария имела близость раньше.
  К матери Сашко вернулся, расстроенный.
  - Зачем было меня посылать к этой пьяной кобыле? У нее там такое...не отмоешься.
  - Можно подумать, что видел лучшее.
  - У меня есть девушка в соседнем селе, так она - настоящая прелесть, не то, что эта корова.
  - Сашко, так ты оказывается давно уже не девственник. Вот это да! Ты весь в мать. Поздравляю, так держать.
  - Есть так держать, - произнес Сашко и удалился. Он не являлся целую неделю, а потом пришел в одно из воскресений, да не один, а с девочкой невысокого роста, необычно худой, кожа да кости. Личико бледное, будто никогда не была на солнце и на воздухе, а вот глазки хоть и маленькие, но плутовские. Все время жалась к Саше, не обращая ни на кого внимание.
  - Мы решили пожениться, - сказал Сашко матери.
  - Будете венчаться?
  - Нет, мы так будем жить в гражданском браке, теперь это модно. У моей Курашки нет пачпорта, а без пачпорта никуды не сунешься. Будем так жить.
  - А бутылка где? неужели ты, Сашко, не мог найти деньги на бутылку по такому случаю?
  - У меня есть деньги, - сказала Курашка. - Вот возьми десятку и к соседке Клебани сходи, она наверняка самогон варит. Ее братья, что живут по соседству со мной - день и ночь пекут эту гадость. Потом надираются вусмерть. Дерутся, по двору друг за другом с топором бегают.
  Сашко схватил деньги, отыскал пластиковую бутылку и помчался к соседке Кисе. Аня от великой жадности продавала первач - мутный, противный, выпьешь - голова потом раскалывается. Марта не шибко обращала внимание на то, что жидкость мутная и пахнет так, что чихать хочется, ее больше заботило количество. Когда Сашко вернулся, она разочарованно спросила:
  - А почему так мало.
  - Пятьсот грамм, разве это мало, мама? Мы, собственно, только пригубим, все достанется тебе, - произнес Сашко, разливая бутылку в два наперстка и один пивной бокал для матери. Мать выпила, не отрывая губ от бокала, поцеловала в донышко, а затем начала слюнявить невестку.
  - У меня уже Юлия подрастает, попка округлилась, грудь увеличилась, скоро начнет зарабатывать на жизнь, - сказала Марта, вытирая губы подолом.
  - В чем дело? она может со мной пойти к моему соседу, он хорошо платит - пять долларов в день, - сказала Курашка.
  - А что делать?
  - Грести сено, коров доить, картошку выкапывать, да мало ли чего.
  - Э, нет. Моя Юлия не должна работать руками, у нее такие тоненькие пальчики..., она будет работать тем, что ниже пупка, как и я, ее мать. Вот я, разве я плохо живу? я ничего не делаю, но деньги идут исправно, да и мужики, бывало, не жались: тот рубль, тот долал, глядишь, что-то да выходит.
  Юлия сидела в углу и даже не покраснела. Она это уже давно усвоила философию матери, приняла ее, оставалось только ждать, когда потекут денежки рекой, а ее секретка, уже покрывшаяся растительностью, всегда будет работать исправно.
  Курашка смутилась, но ничего больше по этому поводу не сказала. Свекровь говорила дельные вещи, Курашка сама об этом думала, но гораздо раньше, до того как встретила Сашко слегка дебильного, но тихого, доброго и послушного.
  - Как вы живете с соседями? - спросила она будущую свекровь, абы уйти от темы по поводу заработка Юлии.
  - Сволочи все: ничего с них не выбьешь. Муки попросишь, не дают, хлеба занимаешь, отказывают, уж до чего дошло, - соль и спички у них не выпросишь. Заработай, говорят. Вон сосед Юрий Карпатский жадный невероятно. Прошу: одолжи сотню доллалов, не могу: говорит. Я тут малость наколола его. Хозяйство на меня оставил, так я..., э, не стоит и говорить об этом. Чего это я разболталась. Сашко, налей еще.
  - Нечего наливать. Уж ты все приголубила, - сказал сын.
  - Как ты со мной разговариваш, бздунишка? Что это за жених такой? бутылку не может поставить. Курашка, невестушка дорогая, сходи-ка ты к Кисе, скажи: я тебя послала, возьми этой мутной жидкости, что-то в горле першит, а этот обалдуй, твой будущий муж пусть посидит дома, он - балабол, баран, бомж. Эх, расцветали яблони и груши...ну иди, Курва, Курашка, не насиживай геморрой. Ну, давай, кому сказано? одна нога здесь, другая - там.
  Курашка моргнула Сашко, поднялась и ушла.
  - Ты что такую кикимору в дом привел? да это же бздя, уховертка, гусыня, алкоголичка и мерзавка. Ножки кривые, как у кавалериста, зубы гнилые и рот скособочен.
  - Ты, мама, пьяна. Приляг на кроватку, а я тем временем посмотрю, иде это Курашка бродит, хорошо, мама?
  - Хорошо, иди. Идите все к черту, чтоб глаза мои вас не видели. Все тут ходят, понимаешь. Выпить дай, пожрать дай, а х. в рот не хотите? вместо колбаски, сардельки, чего там еще? А шланга. Вместо шланга. Иванко Клебани, иде ты, голубчик есть, иди я тебя обыму и прижму к своей груди так, что косточки у тебя трещать станут.
  Марта еще долго причитала. Сашко уже давно ушел со своей будущей гражданской супругой, а детишки, прятавшиеся по углам, никак не реагировали на материнскую симфонию разврата, свойственную только людям и никаким другим живым существам в окружающем мире.
  Юлия хорошо впитывала материнские словечки и повторяла их в кругу сверстниц. Она гордилась тем, что девочки ее возраста называли ее сучкой и давалкиной. Как никто другой, она хотела быть такой, как ее мать.
  - Мама, сука, молись дальше, чего это ты остановилась, мне скучно, - вопил сынишка Кай.
  - Не трожь маму, маленький пердушок, - вмешалась Юлия, давая подзатыльник младшему братику.
  - Иди ты в п., - произнес самый маленький дебил Карл. - Я тоже хочу слушать, как мама ругается. Реви, мама, ругайся, мама, Саско - дурак, мы все это знаем.
   Марта не слышала детской перепалки, она уже крепко спала, дергалась и даже переворачивалась. Ее мучили тяжелые сны. В снах ее убивали матери мальчиков, которых она соблазняла, жены, чьи мужья почивали на ее груди. Особенно свирепствовала Аня, жена Ивана Клебани. Она взяла вилы и хотела проткнуть ей живот. Но другая баба закрыла ее собой, поцеловала в рот, а затем сунула кусок торта, начиненный мелкими гвоздями, отчего внутри стало невыносимо жечь.
  Марта начала стонать, бить ногами о земляной пол, на котором она лежала: торт с гвоздями не прижился в животе, а пер наружу через горло, а это было в десять раз больнее, чем когда ей запихивали, она начала кричать, звать на помощь.
  Дети обступили ее, но никто не знал, что делать.
  - Если мать окочурится - похороним ее, - сказал маленький Карлик.
  - Я пойду копать могилу, где лопата, - сказал Копчик.
  - Тихо, я не слышу, что говорит мать, успокойтесь вы, оглоеды проклятые, - пригрозила всем Юлия.
  Но все кончилось благополучно: у матери все что находилось в брюхе, вышло через горло, она облегченно вздохнула и открыла глаза.
  - Мы думали, что помираешь, - сказал сын Кай, - но ты крепкая, сука, выжила. Фи, какая у тебя вонь вышла изо рта.
  - Ах, вы мои милые козлята, - сказала Марта вытирая рот грязным полотенцем.
  
   13
  
  Гриша с супругой приехали в середине апреля. Дни уже были длинные, теплые, весенние ручьи журчали вовсю, стремительно спускаясь с гор и направлялись к Тисе, а Тиса несла талые воды к Дунаю. Тиса довольно буйная река и в период половодья, либо в сезон обильных дожей может нагородить такое - без пол- литра не разберешься. Ну а если говорить серьезно, воды Тисы способны снести целые деревни, притулившиеся по обеим сторонам, слева и справа. Но в этот раз река была спокойна, и довольно узенькая шоссейная дорога оставалась нетронутой. Они прикатили машину и оставили ее недалеко от дома. Жанне, супруге Гриши, очень нравились эти места. После охов-вздохов, Жанна обратила внимание, что их собака по кличке "Дейзи" никак не реагирует на приезд хозяев. Она сама подошла к собачьей будке и ахнула: собака не могла поднять голову. Шерсть на ней облезла, ребра торчали как расстеленные, прижатые друг к другу строганные палки.
  - Гриша, иди, посмотри, что делается. Наша собака подыхает. Ее не кормили всю зиму.
  - Я же им мешки с мукой оставил, пятьдесят долларов отдал в придачу, - сказал Григорий, подбегая к будке. Этот Копыл совсем не беден, не то, что его мать была, когда-то. Пока был колхоз, он постоянно воровал, а потом, когда распадался, воровал еще больше.
  - Сходи к нему, спроси, в чем дело. Заодно и молока купи кофе попить.
  - Пойду к Ивану, у него молоко есть, - сказал муж.
  Иван уже стоял перед домом и улыбался.
  - Пригласи в дом, - сказал Григорий, направляясь к ступенькам.
  - Мч, мч, дом завален всяким барахлом, сесть негде.
  - Ничего, я постою. Продай два литра молока.
  - Куда так много?
  - Кофе попьем. И еще. Вы, что - собаку совсем не кормили, она голову поднять не в силах, как так? Вы вообще-то в Бога верите? Не боитесь брать грех на душу?
  - Га, да я кожен день ходила конские лепешки в ведре таскала, - с укором произнесла Аня, суя сосок груди в рот тощему ребенку. - Никто не виноват, что ваша собака так избалована. Не жрет конские лепешки, даже подсоленные и мукой присыпанные. А что мы можем сделать? А те два мешка с мукой..., так они были неполные, кроме того мука не первой свежести, черви в ней завелась. Первой это заметила свекровь, мать Ивана, она предложила муку отдать свиньям, а вашу собаку кормить лошадиными какашками.
  - Да, да, - подтвердил Иван. - Тем более, что конские лепешки свежие, даже пар с них идет. Мы свою собаку кормим и она никак не сопротивляется.
  - Ну хорошо, я все понял, - сказал Григорий. - Продайте мне два литра молока...собаке.
  Аня держа ребенка под боком, как бревно, достала небольшую бадейку и стала наливать молоко в стеклянную банку, которую принес Гриша. В молоке были кусочки коровяка, грязные соломинки и еще какие-то букашки плавали.
  - Вы что же, не цедите молоко? или цедилки нет?
  - Цедилка есть, я ее еще от дедушки в подарок получила и когда мы с Иваном женилась, я ее прихватила в качестве приданого. Она уж проржавела вся, пропускает нечистоты, но ничего: мы привычны. Кусочки коровьей лепешки, что плавают в молоке это тоже от коровы.
  В большой комнате нового дома стояла деревянная постель крытая соломой, за ножку постели был привязан теленок, а маленькие ягнята просто прыгали, тыча свои мордочки во все грязные кастрюли. Григорий несколько раз чихнул от едкого запаха мочи и кала, отдал деньги за молоко и ушел.
  " Почему они так жестоки к животным, если сами ничем не отличаются от животных. В любом хлеву чище, чем в комнате, где они спят, жрут как свиньи, портят воздух и совокупляются в темноте на соломе, пропитанной мочой. Хотя животные не столь жестокие и лукавые, как они. Кажется, и молоко пахнет мочой. Интересно, будет ли его лакать собака?"
  Возвращаясь от Ивана, он обнаружил, что забор переставлен метра на два. Сосед таким образом сделал свой участок больше за счет соседей. "Ну и соседи, - подумал Григорий, направляясь к собачей будке, - скоро до угла дойдут, а потом и углы начнут кромсать. Что с ними делать? Псицура со своей Кобылой тоже землю захватывают. Восточнее дома всю территорию захватили. А это земля покойного отца. Он складывал копейку к копейке и покупал по шматку земельки у того же старого Псицуры, который пропивал эти деньги и не скрывал своего восторга по поводу того, что скоро придут русские и национализуют землю. А затем он получит свою же, проданную земельку, поскольку советская власть - сплошные бедняки и не обижают друг друга.
  Григорий подошел к собачьей будке и вылил все молоко в кастрюльку. Свежее молоко пришлось по нраву собаке, она выхлебала его в течение нескольких минут и уронив голову на передние лапы, заснула, как убитая. "Бедное животное, - подумал Гриша, направляясь к пруду, вырытому года два тому. - Надо не иметь сердца, чтобы оставить животное без пищи на протяжении почти четырех месяцев. Животные на двух ногах обижают животных на четырех ногах, хотя четвероногие гораздо чище и благороднее. Мы бесстыдно убиваем животных, рубим на куски и после жарки или варки, набиваем брюхо. Никто даже не задумывается над тем, хорошо ли так поступать".
  Он подошел к пруду, где воды было меньше половины и почти на дне плавали утки, принадлежащие Марте, они очевидно здесь же и оправлялись, поскольку вода казалась настолько мутной, что нельзя было разглядеть мальков, плавающих почти на поверхности воды. В конце пруда со стороны соседа зияла свежая канавка, засыпанная кое-где дерном, но в большинстве случаев землей. Григорий при помощи палки определил, что сосед закопал трубу и берет воду из чужого пруда для своего скота и для других хозяйственных нужд.
  Разозлившись, он тут же направился к соседу.
  - Ты что, все мои пруды решил себе присвоить? Неужели трудно было подождать меня и спросить согласия? Пруд я копал для себя. Ты даже на два часа не пришел помочь в прошлом году, хоть я тебя и звал: приди, помоги, кум! Ты только улыбался, а когда я уходил, очевидно крутил пальцем у виска: вот, мол, не все дома у соседа, хочет, чтоб я на него работал.
  - Это ты говоришь правду. Оно так и есть. А что касается воды, то воду Бог дает, здесь право собственности такое же мое, как и ваше, так что пардонюсь, как говорится. Окромя того, ты мне разрешил брать воду из пруда, аль забыл?
  - Но не со всех прудов. Тут так: пусти кота под стол, он обязательно взберется на стол и начнет там гадить. Вырой пруд у себя под боком.
  - Зачем я буду тратить энергию на копку пруда, если он под боком.
  - Ладно, разберемся, - сказал Григорий.
  Он вернулся домой, стал советоваться с супругой.
  - Пусть пока пользуется, - сказала Жанна, - у нас все равно нет скота. Кажется, сахар, мука, макароны - все разворовано. Это дело рук Марты, так сказать благодарность за то, что ей сделали добро.
  - А как она туда могла проникнуть?
  - С помещения хлева взобралась на чердак, на чердаке при помощи топора и ножовки прорубила вход в складское помещение. Я заметила дорожки, посыпанные мукой и сахаром от складского помещения до яслей в хлеву.
  - Я пойду к ней, посмотрю ей в глаза, - сказал муж и направился к Марте.
  Марта лежала пьяная и совершенно нагая. По ней ползал маленький пятилетний Игорек, повторяя одни и те же слова: мама, я хоцу кусать.
   В другой комнате раздавался хохот. Подойдя и глядя в приоткрытую дверь, Григорий увидел жуткую картину: Юлия, практически еще ребенок, обслуживала троих ребят одновременно, а остальные стояли в очереди. Самый младший среди них, сын Ульяны Псицура Иванко, будущий бизнесмен лизал Юлины ягодицы, похлопывая по ним ладонями и громко выкрикивал:
  - Еще! еще!
  Григорий повернулся и ушел домой.
  - Там не с кем разговаривать, - сказал он жене. - Мария пьяная лежит в полном отрубе, маленький Игорек по ней ползает, кушать просит, а в другой комнате ее дочь Юлия сразу троих обслуживает. Она, по сути, еще ребенок. Черт, в Москве такого днем с огнем не сыщешь, а тут... - просто ужас.
  - Я пойду, заберу этого Игорька и накормлю его, - сказала Жанна, набрасывая кофту на плечи.
  - Не тащи его в дом: он нагой и грязный. Отнеси лучше кусочек колбасы и ломтик хлеба. И учти: обильная кормежка для истощенного ребенка вредна, у него может произойти заворот кишок. А врачи здесь далеко. Потом ты будешь виновата. Благородное дело может превратиться в нарочитое зло. Будь осторожна.
  - У нас есть йогурт. Это для него в самый раз.
  Маленький Игорек зачастил к дому, и тетю Жанну стал называть мамой. Ребенок вызывал жалость. Возникало желание помочь ему, но казалось, все усилия повлиять на его дальнейшую судьбу, были бы тщетными. Не так давно, несколько лет тому и Юля была прелестным ребенком, но как только достигла тринадцатилетнего возраста, пошла по стопам матери. У плохого дерева плохие побеги.
  Игорек, возможно, стал бы нормальным человеком в том случае если его полностью изолировать, увезти за тысячу километров, вырвать его из тлетворного окружения, чтобы он забыл мать, братьев, сестричек и этот вертеп, в котором он родился.
  Жанна подкармливала Игорька и угощала конфеткой. Он все время ходил мимо сараев и маленького куриного домика. Стали пропадать яйца. Гриша стал караулить и однажды поймал гостя с поличным. Игорек, накормленный и сытый, возвращался домой к матери и по пути заглянул в курятник. Приподняв рубашечку и оголив пузо, положил три яйца и двинулся в сторону дома.
  - Игорек, ты что делаешь? Кто тебе дал такое задание?
  Игорек стал убегать, да так прытко, что Гриша поймал его около порога.
  - Мама! - запищал он, сколько было сил.
  Марта пьяная, растрепанная вышла, растопырив руки и прижав головку ребенка просунутую под подол.
  - Что случилось?! какое вы имеете право так пугать малютку? Успокойся, мой золотой, мой маленький. Дядя - бяка, сыч, бегемот. Какого х. торчите тут, нет у вас собственного дома и своей выдры, чтобы почесать ей жирный зад? Ну- кось, брысь отселева к ядреней матери.
  - Марта, посмотри, что у него в рубашечке!
  - И смотреть не стану! ребенок балуется игрушками, иногда яблоки носит в подоле, ну так что же? жалко или завидно вам?
  - Он яйца ворует. Ты его этому учишь?
  - Ну- ка, Игорек, покажи, сколько у тебя там? А, всего три яйца, так мало?! И вам не стыдно из-за каких-то трех яиц бежать за ребенком, нагоняя на него страх и ужас? А еще машина ...номарка и жена расфуфыренная. Задницей колышет в жинсах разукрашенных, и все время лыбится, аки лягушка на мороз.
  
  14
  
  Марта не только принимала гостей, но и сама любила погостить. Особенно в семье Ткача Ивана, чей деревянный домик располагался на расстоянии трехсот метров от ее халупы.
   Иван, хозяин халупы, жил с супругой Дариной и к тридцати пяти годам наплодил невероятное количество детей. Самое интересное то, что Дарена, родив целое отделение солдат и несколько дочерей-санитарок, выглядела, как молодая нерожавшая вдова. У нее всегда были голодные глаза, приветливая улыбка во время общения с мужчинами до тех самых пор, пока все не сменилось состоянием беспробудного пьянства. Дарена, как и Марта, в любое время суток была под мухой.
  Кроме того, она была чрезвычайно выносливой и работящей. В отличие от Марты, Дарена не получала никакого пособия на детей: она находилась в законном браке. И даже если где и украла - все равно все дети считались от законного отца и матери.
  - Ну и дура ты несусветная, - корила ее Марта, - зачем было выходить замуж? Нашлепала бы детей вне брака и получала бы по тысячи в месяц, как я. Кроме того, у меня их столько было...Если собрать все мужские члены и выстроить друг за другом - нить до самой Москвы дотянется. А ты с каким-то одним хорьком молодость загубила. Да он бы мне после первой же ночи осточертел, от него же несет на километр не то никотином, не то водочным перегаром. Мне просто жаль тебя. Такая красивая сучка и все с одним этим мурло.
  - Все мужики одинаковы и то, что у них болтается, как две капли воды похоже одно на другое. Просто один мужик всю ночь тебя мусолит, а другой только разбередит, свалится и храпит беспощадно. Я помню, моя мать жаловалась на отца: он как мужчина - ни рыба, ни мясо.
  - А твой Иван как? - спросила Марта.
  - Я не жаловалась. В последнее время, правда, как запил, толку от него - кот наплакал. Но и я такая же. Мне кроме рюмки, решительно ничего не нужно. Мне кажется уже год прошел, а мы с Иваном не обнимались. И тяги нет.
  - Ну ты даешь, - сказала Марта. - А у меня там так чешется, так свербит! хуже коросты на теле. Где твой старший сын Мишка, он меня давно не мусолил.
  - Оставь его в покое, он еще ребенок, - тревожным голосом произнесла Дарена.
  - Ничего себе ребенок, да у него уже двадцать сантиметров! Как внедрится - глаза на лоб лезут. Ты такое не пробовала?
  - Марта, я только пьяница, а ты и пьяница и блядища. Ты всех моих мальчиков развратила. Теперь они смотрят на любую бабу, не видя ни ее лица, ни ее фигуры, а только то, что у нее между ног, но ведь то, что у нас там, не только место, куда проникнув, балдеют мужики, а некоторые с ума сходят по нас, но и скопище грязи, гонореи, сифилиса. Ты сколько раз болела триппером?
  - У меня и сейчас триппер, ну и что?
  - Сука ты, вот что я тебе скажу.
  Дарена расстроилась, схватилась за карман, но там не оказалось сигарет. Тогда она побежала в другую комнату и вскоре вернулась. Но Марта в это время умудрилась слямзить сто долларов и маленького выдвижного шкафчика и спрятать за лифчик.
  - Сука уходит, - произнесла Марта, накуксившись. Она вышла во двор, не захлопнув за собой дверь. Здесь сыновья дубасили отца Ивана за то, что тот выдул бутылку в одиночку, а эта бутылка была спрятана под кустом смородины рядом с домом. Бутылка принадлежала младшему сыну Ваське. А Ваську поддерживал средний сын Ванька. Миша в этот раз принял сторону отца. Четверо мужчин образовали две враждующие группировки и доказывали свою правоту при помощи кулаков и даже кольев.
  Из черной головы, не украшенной сединами, текли струйки крови. Отец размазывал по лицу и имел вид дикого зверя.
  - Убью! - кричал он, размахивая колом. - Я тебя породил, я тебя и убью. Дарена, готов теплую воду для омовения трупа. У нас три сына, хватит нам одного. Мишка пусть остается с нами, а тех двоих я отправлю туда, откуда они пришли, пусть уходят в другую жизнь, нечего им тут воздух портить, да родителей на посмешище выставлять.
  И Васька, и Ванька отошли за дом и вдруг Иванко появился из-за угла с полной бутылкой в руках выше головы. Она заблестела на солнце и ударила в глаз отца.
  - Давай мировую, папа. Я дважды тебя стукнул сапогом в яйца, ты упал оба раза и катился клубком, а Васька тебе в солнечное сплетение трижды послал колено, но и ты в долгу не остался. Но все было любя, как у отца и его сыновей. Давай с горлышка.
  - Ну псы, - сказал отец. - Все равно девать вас некуда. Давай сюда бутылку. Да оторви ты ее от пасти своей, а то ишь присосался скотина. Ну, кому сказано?
  Иванко отдал отцу, там оказалось половина бутылки волшебной жидкости. Отец перекрестился и глубоко засунул горлышко бутылки в рот. Марта завопила:
  - И мне! оставь мне, хорек несчастный. Я всегда тебе даю, когда ко мне приходишь. И не только это. Не только дырку от горлышка, но и другую дырку. Ты всегда балдел, взгромоздившись. Мой Иванко - твой дебил.
   Почему-то на Марту никто не обращал внимания и только когда Дарена вышла во двор, заламывая руки и причитая, все повернули свои пьяные глаза в ее сторону.
  - Сто долларов украла эта сука. Отдай сто долларов незамедлительно. Ты их украла.
  - Ты что - сдурела? Ты видела? как так можно обвинять невинного человека в том, что он не делал. Да я клянусь матерью, что лежит в гробу, и детьми, которые все еще по земле ползают: ничего такого я не совершала. Я не какая-нибудь гадючка, блядюга, дристунша, бараниха или барсучка, чтобы на такое решиться. Провалиться мне на месте, если говорю неправду. А ты, бздунша, бурундучка, губошлепка, давалка и дебилка, не смей со мной так разговаривать! Миша, скажи своей давно не траханной матери.
  Но именно Миша подошел к Марте и на виду у всех разорвал ее платье в центре грудей, потом ухватился за лифчик и тянул до тех пор тот не издал тихий тряпичный звук. Оттуда и выпала бумажка достоинством в сто долларов.
  - Дай ей в морду! - попросила мать сына.
  - Не надо, она уже и так наказана. Шутка ли лишиться сто долларов. Пусть идет от нас подальше.
  -Сук-ка!
  - Блядь!
  - Сифилитичка!
  - Трипперная мандавоха.
  Марта опустила голову и двинулась с места. Она побрела медленно, не оглядываясь. Куски глины и мелкие камешки полетели ей во след. Но ни один ком глины не достиг цели.
  - Черт с ней, - произнес отец. - Иди, Дарена, разменяй эти сто долларов, возьми пять-шесть бутылок водки, устроим пир по случаю сохранения денег от нечистых рук.
  - Пусть Миша идет. Это его заслуга, что деньги не уплыли на сторону, - произнесла мать, подавая сыну стодолларовую бумажку.
  Миша вскоре вернулся с шестью бутылками самогона в руках, а девяносто долларов вернул матери. Пир длился довольно долго. Даже керосиновая лампа стала тухнуть. Хозяин дома Иван вдруг обнаружил: Дарены нет. Все дома валяются в блевотине, а ее нет. Уже час ночи, а ее все нет. Иван все ходил и твердил:
  - Ну и черт с ней. Поганится где- нибудь с молодыми мальчишками.
  Он улегся, как ни в чем не бывало, как всегда одетый, на замусоленное одеяло, плотно закрыл глаза, но сон не шел. Каждый раз, когда кто- то из детей открывал входную дверь, приподнимал голову и не видя даже тени в кромешной мгле, спрашивал:
  - Это ты, Дарена?
  - Это я, папа. А ты кого спрашиваешь, меня или маму?
  - Маму, сволочушку.
  - Мама не сволочушка, мама - сука, - говорила маленькая Анютка и укладывалась на пол к старшим братишкам и сестренкам. - Но я люблю ее. Папа, найди маму и уложи ее рядом со мной, поскольку и я сволочушка.
  "Э, нехорошо, - подумал Иван, - а может ее прибили где, либо лежит прямо в снегу, взывая о помощи?".
  Он поднялся и соблюдая осторожность, чтоб не наступить на спящего ребенка, вышел на улицу. Белый снег слегка блестел, освещенный лунным светом. Это позволяло без фонарика или лучины различать тропинку в снегу, по которой он и направился в сторону дома Марты.
  Снег хрустел под ногами, морозец румянил щеки. Не доходя до дома Марты он услышал стон, а затем и увидел шевелящийся ком рядом с тропинкой.
  - Дарена, ты? что ты тут делаешь?
  - Поскользнулась я и упала, помоги подняться. Почему не пришел раньше, черт бы тебя побрал, - набросилась на него супруга.
  - Ладно, обними меня за шею, я только так потащу тебя. На руках не донесу, ослаб что- то.
  - Возьми на руки, если донесешь до кровати - отдамся тебе, - бормотала она, повиснув у него на шее.
  Иван взвалил супругу на плечи, повернулся в сторону дома, но вспомнив, что дома, кроме оравы детишек ничего нет, спросил:
  - Тебе сто грамм пригодилось бы? Для согрева, а то, чем все это кончится - никто не знает и знать не может.
  - Миленький, дорогой мой муженек, конечно пригодилось бы, а то как же. Воспаление легких получится, а, возможно, селезенки и печенки. И подружка моя точно воспалится, мы любиться не сможем целый год.
  Поневоле пришлось вернуться к Марте. Марта со своим сыном Иванком, как раз приступили к опустошению второй бутылки.
  - А Дарена, зачем пожаловала?
  - Мириться шла, да споткнулась о кочку недалеко от твоего дома и свалилась в снег. Хорошо: муж пришел спас от замерзания.
  Марта налила граненый стакан.
  - Согрейся. А что касается сто долларов, то знай: я пошутила. Я хотела узнать, как ты будешь реагировать и смогут ли сто долларов положить конец нашей дружбе.
  - Я думала так же, как и ты. И пришла к выводу, что деньги - это пустяк. Дружба дороже денег. Я вот тебе свое платье принесла, коль Миша порвал твое на тебе. Ты уж извини его, шалопутного.
  - Хорошо, Дарена, но в доказательство любви ко мне, подари мне на вечер своего муженька, так у меня зудит промеж ног, места себе не нахожу. А взамен я тебе отдаю свого Иванко. Иванко, оттрахаешь тетю Дарену, она женщина - во! Давайте устроим групповуху. Если согласны, тогда эта бутылка пусть идет на четверых.
  - Да я не прочь, - согласился Иван, - только как Дарена на это посмотрит.
  - Дарена, соглашайся, - сказала Марта.
  - Сначала выпьем как следует, а потом все равно уж, - согласилась Дарена. - Только Иван уже не может. Верно я говорю, Иван?
  - Это он с тобой не может. Ты ему уже надоела, - сказала Марта. - Если бы я ..., если бы мы могли поменяться, эх мы показали бы класс, правда Иван?
  - Ммм.
  - Не переживай. Можешь забирать моего сыночка к себе и отпустишь его завтра, а я твоего муженька ухайдакаю, он спать будет весь день, а ты не жди его до вечера. Ну как ты относишься к моему предложению?
  - Ровно так же, как кобель к очередной суке, - ответил Иван и расхохотался.
  
  
  
  Небольшой эпилог.
  
  Иван Копыл разбогател. Он содержал двух лошадей и трех коров, да громаду овец, доказав тем самым, что воровство один из способов благополучия.
  Сын Псицуры Иван стал бизнесменом, применяя те же методы в отношении к другим людям, что и отец.
  Иван Ткач умер в молодом возрасте, не дожив до сорока лет. В его преждевременной смерти виноваты сыновья: они несколько раз переусердствовали - поломали ему ребра, отбили почки и печень. Но все же похоронили его как положено со священником.
  Марта, ее сын Иван и дочь Юлия с гражданским мужем дебилом Юрой жили совместно, ежедневно дрались, мирились и беспробудно пили. Марта, купив бутылочку, четвертушку самогона, прятала от сына и зятя, а вечером под покровом ночи шла к скарбу, извлекала его из земли, присасывалась к горлышку и потягивала не торопясь до самого дна. В эти минуты она была самая счастливая на свете. Точно так же поступали зять и сын Иванко. Самое удивительное то, что у них молока нет, картошки нет, хлеба нет, а что такое мясо или, скажем колбаса, они уже и не помнят. Пьют не закусывая. Очевидно, спиртное очень калорийная жидкость.
  
  Октябрь- ноябрь 2005 год. (Легкая правка в 2023)
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"