Уважаемые читатели! Книга "Прощай, солнце" - классическое произведение о современности. Возрастающее количество читателей говорит о том, что наш читатель возвращается к классической литературе, порывая с так называемыми романами, в которых льется кровь рекой, где совокупляются малыши с 12 лет. Если мне не удастся договориться с издательством, я начну возвращать текст, чтобы вы могли прочитать его полностью - Автор.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ (Сокращена).
1
ботана нехитрая операция по физическому устранению того, кто отказался платить сто тысяч вместо десяти.
Теперь все разговоры Тимура фиксировались службой прослушивания, благо, техника позволяла это делать, и в один вечер, довольно поздно, когда все уже видели сны, к гостинице "Севастополь" был послан стрелок, который устроил засаду.
Тимур вышел из новенького роскошного Мерседеса с небольшой сумочкой под плечом, которая была набита опять же долларами. Долларов было много, каждая бумажка достоинством в сто долларов. Тимур даже не знал, сколько у него денег в этой сумке.
Была глубокая ночь. Даже рестораны закрылись. Во всех номерах гостиничного комплекса свет был потушен и только не первом этаже, куда направлялся Тимур, горел яркий свет, а дежурный сидел в кресле и клевал носом. Обычно, рядом с дежурным находился вооруженный пистолетом работник милиции, так как вход в гостиницу не закрывался ни днем, ни ночью. Но в этот раз такого дежурного не было. Вроде бы и приходил с вечера, а затем ушел в неизвестном направлении и больше не появлялся.
Тимур вышел и стал насвистывать мотив какой-то песенки, направляясь к ступенькам, ведущим к входу на первый этаж. Эта лестница была ему знакома, как собственные туфли, поэтому он не поворачивал голову во все стороны и был крайне рассеян.
Вдруг из темноты появилась незнакомая мужская фигура и преградила Тимуру путь.
- Что надо? Тебе нужны деньги? возьми, - произнес Тимур, расстегивая портмоне и извлекая сто долларовую бумажку.
- Мне нужна твоя жизнь, - произнес убийца спокойным ледяным тоном. - Убери деньги.
- Я тебе дам много денег.
- Ты, коротышка, слишком долго ходишь по земле и следишь, мне это не нравится.
У Тимура тоже был пистолет. Он болтался у него сзади на ремешке через плечо. Он бросил свой портмоне на асфальт и стал доставать свое орудие защиты, но убийца хладнокровно поднял бесшумный пистолет и дважды выстрелил ему в голову. Кровь, смешанная с мозгами брызнула на лицо. Он упал как подкошенный и лежал без движения, но убийца, как положено по инструкции, произвел еще один контрольный выстрел, спокойно повернулся и ушел к машине, которая ждала его недалеко от гостиницы. Он даже не взглянул на портмоне, которое Тимур выронил еще до того, как получил первую пулю.
Где-то на рассвете дежурный по первому этажу вышел просвежиться на свежий воздух. Уж сильно клонило ко сну в районе пяти утра. И ступеньки, и часть территории, включая и крышку водосточного колодца, были ярко освещены, и труп Тимура сразу бросился ему в глаза. Он его узнал. Тимур часто приходил поздно и давал ему десятку зеленых запросто так. Увидев окровавленного Тимура, хозяина гостиницы, он закричал не своим голосом. Но никто не отзывался: все крепко спали.
Как и всякий служащий он знал, что надо срочно звонить по телефону 02. Дрожащими руками он крутил барабан телефонного аппарата, дважды уронив трубку из рук. Наконец, там ответили и пообещали приехать. Но приехали только через час и "милицейская", и скорая. Труп был опознан, составлен акт и приобщены к делу портмоне с долларами. Подчиненные Тимура попрятались. Кто занял туалетные комнаты, кто наспех оделся в женскую одежду и драпанул, кто залез под кровать.
Но вскоре подъехала еще одна машина, и труп увезли в морг. Члены группировки облегченно вздохнули, что их никто не собирается расстреливать, и собрались на экстренное совещание. Надо честно признать, что это были щуплые, безвольные ребята, такая же шпана, как и уличная, и поэтому нет ничего удивительного, что они проявили такую трусость и разлетелись как перья на ветру в трудную минуту, минуту гибели своего командира, которого они просто боготворили при его жизни.
Борис с Матильдой едва совершили посадку в Шереметьево, как Бахтияр, обливаясь слезами, путано докладывал о чрезвычайном происшествии.
− Я еду, − сказал Борис Петрович, − завезу жену домой и к вам, подождите меня, ничего пока не предпринимайте.
Борис тут же созвонился с Димой Бельмегой и поручил ему съездить в морг и выяснить, что надо для того, чтобы получить труп для похорон.
В два часа дня в офисе Бориса собрались все родственники Тимура. Женщины плакали, а мужчины куражились, гадали, кто же такой подлец и преступник, кто мог осмелиться поднять руку на Тимура, великого человека. Сразу же была организована группа во главе с Шония, призвавшего брать в руки автоматы Калашникова и идти на азербайджанцев.
− Успокойтесь все, − сказал Борис, − сейчас не время для выяснения отношений. Погибшего надо получить и достойно похоронить. Решайте пока эти вопросы. Где хоронить и как хоронить. Гроб надо заказывать и всякие другие неотложные дела решать, а выяснять отношения будете потом.
− На Пицунда хоронить будем, − сказал Шония, − памятник поставим нашему великому земляку. Пусть в Грузии будут два памятника самые дорогие для нашего народа. Первый памятник установлен зятю Грузии Грибоедову, а второй такой же будет Тариэлу Аджба. Увезем на самолете, похороним с почестями, а потом вернемся сюда, и перестреляем всех армян, азербайджанцев, таджиков, киргизов и всякую сволочь, кто незаконно проживает в Москве, городе нашего великого земляка Сталина.
Вскоре примчалась и Тамила вся в слезах, упала на грудь Бориса, как бы ища в нем выход. Она никак не могла понять, почему же это произошло. Тимур хоть и был гулящим, и немного пьющим, и возможно давал команды кого-то убрать, но сам производил впечатление доброго человека. И ее не обижал в том смысле, что не давал волю рукам.
Борис не заметил, что родственники Тимура несколько косо посматривают на невестку, наследницу огромного состояния, а Тамила вообще не думала об этом в эти тяжелые для нее дни.
− Тамила, ты должна поехать вместе со всеми, принять участие в похоронах мужа, а потом уж вернешься в Москву, − сказал ей Борис.
− Конечно, какие могут быть вопросы. Квартира на сигнализации. Я думаю, что с обыском никто не придет, даже если убийство Тимура дело рук милиции.
Вскоре Дима сообщил, что труп можно получить в любое время. Его заморозят, и он будет пока в морозильной камере, а затем специальный гроб запаяют и только в таком виде он может быть посажен в самолет.
Убийство главаря абхазской группировки произвело тягостное впечатление на земляков покойного Тимура, работающих на рынке. Некий Саша Габрия, дальний родственник покойного, слывший не лучшем представителем Кавказа, узнав о трагической гибели своего земляка и родственника, так перепугался, что у него произошло непроизвольное мочеиспускание в присутствие своей помощницы Анны Ивановны. Она не только работала у Саши, но и ублажала его. Саша бросил свои магазины, а затем, переодетый, то ли в муллу, то ли в раввина, с наклеенной бородой и усами, никем не узнаваемый ходил по рынку, беседовал с продавцами, пытаясь узнать, как они относятся к убийству Тимура, и будут ли преследовать его дальних родственников.
Ничего толком не узнав, он бросил свои магазины, в срочном порядке продал роскошную четырехкомнатную квартиру в Москве и уехал в неизвестном направлении. Возможно, у него в кармане лежало достаточно денег, чтобы достойно прожить где-нибудь на одной из Абхазских гор с видом на море.
Не будем осуждать его, он, возможно, поступил более разумно, чем все остальные, кто так или иначе был связан с Тимуром, или превратился из пастуха овец кавказской породы в "великого чэловэка" благодаря Тимуру.
На похороны в Пицунду поехал только Дима Бельмега, да супруга Тамила, остальные члены группировки русской национальности, остались в Москве. Бахтияр тоже не поехал. Обезглавленная группировка решала сложный вопрос: что с ними будет дальше. Родственники покойного теперь образовали свой клан. Война за сферы влияния и передел собственности, начнется уже через неделю, после того, как все возвратятся в Москву.
31
Тимур не оставил никакого завещания, и огромное его имущество теперь как бы повисло в воздухе. Тамила знала, что у них есть дом и торговый магазин в Испании и что ему принадлежит один корпус гостиничного комплекса "Севастополь", а то, что у него дом в Париже и Риме, а также двенадцать миллионов долларов в швейцарском банке, просто не имела понятия. В сейфе хранилось два с половиной миллиона долларов, но код от замка сейфа ей был неведом. То, что было в ее распоряжении, составляло около двенадцати миллионов долларов.
Четырехкомнатная квартира, обставленная итальянским оборудованием и мебелью, в которой был произведен евроремонт в прошлом году, тянула на полмиллиона долларов. Тамила понимала, что ей одной в таких лабиринтах просто нечего делать. Если все это продать − на всю жизнь хватит. Жаль: Борис женился, а так она могла бы быть ему хорошей женой. Но что делать, если счастья нет. Да его и никогда не было. Людмила могла быть счастлива, но здоровье, а затем и смерть в молодые годы, лишили ее этого счастья. А тут все наоборот: здоровья хоть отбавляй, а счастья ну ни капли. Лишь в течение короткого периода, когда она встречалась с Димой, было что-то похоже на то, что можно бы назвать счастьем. Но Дима испугался, сиганул в кусты, а затем женился на девице, которая ему тут же наставила рога в день свадьбы.
Грузия христианская страна. Родственники и земляки убитого Тимура ждали поминок, которые во всем христианском мире отмечаются на сороковой день и не предпринимали никаких шагов по разделу не только имущества покойного, но и сфер влияния на рынке.
Тамила нередко задумывалась над тем, будут ли ближайшие родственники Тимура претендовать на квартиру в Москве, дом в Испании, или же она сможет жить спокойно, не подвергаясь давлению, а то и угрозам со стороны многочисленной родни ее покойного мужа.
По истечении месячного срока со дня гибели мужа, в продолжение которого ниоткуда не дул сквозняк, Тамила успокоилась, и уже собралась, было, навестить Бориса. Она намеревалась посоветоваться, как поступить в сложившейся ситуации. Но тут нагрянул сороковой день. Готовились грандиозные поминки. Она, как жена погибшего, не могла остаться в стороне от этого. Мало того, близкие родственники решили, что именно в ее квартире будут справлять эти поминки.
На поминках присутствовали Борис Петрович со своей молодой супругой и даже Дима с супругой, но подойти к ним Тамила не решалась. Поминки проходили как обычно по христианскому обычаю, но ближе к концу Артур брат Тимура поссорился с племянником Зауром в результате чего возникла небольшая потасовка, закончившаяся битьем дорогостоящий посуды. Заур, кроме того, что состоял в банде своего дяди Тимура и получал не десять тысяч долларов в месяц, как другие члены банды, а пятнадцать, промышлял еще и наркотиками на Москворецком рынке. Наркобизнес приносил ему вдвое больше прибыли, чем зарплата у дяди.
Несчастье подавляющего числа наркодельцов, и Заура в том числе, в том, что он не только поставлял наркотики на рынок, но и сам баловался чудодейственным зельем. И сейчас он нанюхался до такой степени, что не узнал Артура и потребовал, чтоб он убрался отсюда к такой-то матери, так как его рожа не внушает абсолютно никакого доверия. И только вмешательство дедушки, отца покойного Тимура немного успокоило Заура.
Тамила, глядя на гору разбитой дорогой посуды, начала возмущаться и высказывать недовольство почти что непрошенными гостями. Действительно никто ее не спрашивал, где проводить поминки, и согласна ли она, чтобы это происходило в квартире, где она была теперь прописана и имела больше юридических прав на эту площадь, чем кто бы то ни было.
− Ти что это возмущаешься? − спросила племянница Тимура Манана. − Если твоя недовольна, или тебе что-то мешает, можешь достать свой чемодан, упаковать вещи и уехать к своим родителям. Что ти будешь здесь делать одна, без мой дядя Тимур? Ишь приросла к богатому мужчине!
− А тебе-то что? Ты, какое имеешь отношение к тому, что я здесь? − невозмутимо спросила Тамила.
− Тимур сказала дедушке Гиви, а дедушка Гиви отец Тимура, что когда он тебя бросит и женится на испанке Изабелле, эта квартира будет принадлежать дедушке. А я его любимая внучка. Так что пошла на п. отсюда.
Тамила почувствовала слабость в ногах от этих слов. Она ничего не сказала Манане на ее бестактность. Уйдя в одну из комнат, зажгла свет и закрылась изнутри, а потом, уткнув голову в подушку, долго плакала. То, что ей не дадут здесь жить эти кавказцы, было совершенно ясно, как божий день.
В доме все затихло, и как Тамила ни прислушивалась, нигде ни шороха. Надо закрыть входную дверь, подумала она и встала с кровати. В комнатах свет был потушен, и только над входной дверью горел ночник. Убедившись, что никого в доме нет, она достала ключи, затем подошла к двери, сунула ключ в замочную скважину и попыталась повернуть его дважды вправо, как обычно, но это было невозможно: дверь оказалась уже закрытой. Значит, у них есть ключи. Они или у Мананы, или у Заура.
Тамила побрела в свою комнату, улеглась, но сон оказался зыбким и каким-то тревожным. В шесть утра она уже поднялась. За окнами едва забрызжет рассвет, а в комнатах все еще темень, видны только контуры отдельных предметов. Пришлось включить люстры, но картина представшая глазам Тамилы, привела ее в ужас.
Везде все было облевано, изгажено, а от ковров несло мочой. Она давно знала, что абхазы спустились с гор, и стали жить в Пицунде не так давно, и всякие там удобства цивилизации в быту были им чужды. И ничего удивительного нет в том, что кто-то из них перепутал ворсистый ковер на полу с зеленой лужайкой, которую можно полить из собственного краника и от этого будет только польза.
Несколько глотков кофе вместо завтрака, и хозяйка, засучив рукава, принялась наводить порядок. Она добросовестно трудилась весь день как проклятая. Решение принятое ею, когда-то о том, что если будет возможность, они с Тимуром, как только остепенится, поменяют свою слишком просторную квартиру на более маленькую и уютную, теперь только укрепилось и приняло силу окончательного вердикта.
В минуты краткого отдыха Тамила названивала Борису в надежде на то, что она упросит его назначить ей встречу для краткого совета: что делать, как быть дальше. Но попытки связаться с Борисом оказались тщетными: то он куда-то уехал, то у него в кабинете полно народу, то он с немцами отправился ужинать в гостиницу "Севастополь".
Надо позвонить Матильде, решила она.
Матильда оказалась дома, была с ней чрезвычайно вежлива и даже приглашала к себе на чашку кофе, но Тамила все откладывала, пока не наведет порядок после поминок.
− Мне очень нужен Борис Петрович, − держалась своего Тамила. − Мои дела он знает лучше, чем кто-либо другой. Его совет для меня очень дорог. Как он скажет, что мне посоветует, то я и сделаю. Если он скажет: пакуй чемодан и уезжай, как можно скорее, я тут ни минуты не останусь.
− Если вам что-то угрожает, бросайте все и к нам: здесь вы будете в безопасности. Делайте это срочно. Я дома. А вечером и Борис Петрович явится, он позже восьми, ну девяти вечера, не приходит, боится получить от меня выговор,− щебетала Матильда в трубку.
− Я еще перезвоню, − выдавила из себя Тамила и повесила трубку. Ни она, ни Матильда не могли догадаться, что их разговор прослушивался. Близкие родственники Тимура, в особенности Заур и Артур следили за каждым шагом Тамилы. Любой звонок в квартиру или из квартиры прослушивался.
Около семи вечера Тамила вновь позвонила Матильде и сказала, что выходит из дома и минут через двадцать позвонит в дверь. Повесив трубку и набросив на плечи легкий плащ, она спустилась на первый этаж и вышла из дому. Ей предстояло пройти метров сто, чтоб сесть на транспорт и доехать до метро "Новые Черемушки".
Вдруг перед ней возник Заур.
− Привет, как дела? У меня к тебе дело. Может, вернемся, поговорим.
− Меня ждут, я сейчас не могу, − сказала Тамила.
− Надолго? − спросил Заур.
− Не знаю. Думаю: нет.
− Садись, подбросим. Мы с Артуром едем в центр, закажем памятник Тимуру, а на обратном пути, если ты скажешь, где будешь стоять, заберем тебя и дома втроем, обговорим все проблемы.
За разговорами они дошли до машины "Ауди", и тут же перед глазами Тамилы открылась задняя дверь.
− Садись, невестка, − произнес Артур.
Тамила как-то не соображая, подчинилась приказу и юркнула на заднее сиденье. Заур последовал за ней, уселся рядом. Машина тут же двинулась с места. Выехав на Профсоюзную улицу, Артур повернул не направо, в сторону метро "Новые Черемушки", а налево, к Кольцевой автомобильной дороге.
− Куда вы меня везете? − спросила Тамила, сообразив, что они не в ту сторону едут.
− За кольцевую, − спокойно ответил Артур. − Там, в одном месте, недалеко от Калужского шоссе, в лесочке, зарыт железный ящик, набитый долларами. Мы его выкопаем, погрузим на машину, а дома вскроем и честно разделим. Таково было решения покойного брата Тимура, с которым мы прятали эти деньги не так давно. Тогда он мне и сказал: если что случиться со мной, Тамилу не обидь. А мы, кавказцы, люди чести, люди слова.
− Но это можно было и в другой день сделать, − я просто не подготовлена к этому. Можно же было сказать мне вчера об этом. А сегодня, что за спешка? Меня там ждут люди, я уже договорилась.
− Мы быстро вернемся и извинимся за опоздание, либо ты извинишься от нашего имени, − сказала Артур, прибавляя скорость.
Переехав мост через Десну, они свернули налево, Артур сбавил скорость и Заур, которому так не терпелось кончить дело как можно раньше, обнял ее за шею и сильно прижал к себе. У Тамилы помутилось в глазах.
− Что ты делаешь? − выдавила она из себя.
− Молчи, сука, − сказал Заур.
− Оставь ее пока, еще не прибыли на место, − не поворачивая головы, приказал Артур.
Наконец машина углубилась в лесную чащу. Кругом ни души.
− Теперь действуй! − приказал Артур.
− Что вы собираетесь делать? − в ужасе спросила Тамила. − Отпустите меня, я все вам оставляю, и в чем мать родила, уеду к родителям в Донецк.
− Поздно уже, невестка. Семейный совет вынес решение отправить тебя на тот свет, вслед за Тимуром. − произнес Артур, останавливая машину. − Это древний обычай абхазов. Заур, действуй, чего ты ждешь?
Заур быстро сунул мокрую тряпку в рот Тамилы, та брыкалась немного и затихла. Артур набросил ей веревку на шею, она была смазана жиром, и сильно потянул на себя, придавив ее к подголовнику сиденья, на котором сидел. Послышались хрипы, и едва заметное подергивание рук и ног. Артур не отпускал до тех пор, пока не убедился, что у Тамилы стали коченеть руки и ноги.
Заур вышел из машины и вытащил Тамилу за ноги. Артур работал штыковой лопатой, он рыл яму в темноте, потому она оказалась неглубокой: убийцы торопились. Они разровняли едва заметный холмик и забросали место захоронения старыми сухими ветками, замели следы. Все было сделано в высшей степени профессионально и аккуратно. Они возвращались в Москву с зажженными фарами. Надвигающаяся темень одинаково накрывала, как их грязные души и жестокие звериные сердца, так и место захоронения страдалицы Тамилы, которая никого никогда не обидела, не обманула, никому не сделала зла. Она жила честно и как всякое живое существо, страстно желала счастья. Кто знает, почему это счастье обошло ее стороной, кто и за что ее так тяжко наказал?
32
Семейный клан Тимура, который теперь уже не ведал, что творят его ближайшие родственники, не спешил занять четырехкомнатную квартиру, отлично зная, что Тамилу будет искать милиция. Соваться туда или заявлять претензии на эту жилую площадь пока преждевременно и опасно. Когда улягутся страсти, можно будет решить вопрос наследования в течение недели. Доллары самые надежные и верные помощники в любом вопросе. В России и мать родную продадут за доллары. Кавказцы более щепетильны в таких вопросах. Правда, они тоже, хоть и плетутся в хвосте, но все же шлепают за мировой цивилизацией, которая, сама того не зная, медленно, но верно катится к закату. Кавказцы не только пьют и курят, но употребляют наркотики, грабят и убивают друг друга и норовят там, где это возможно, вести распутный образ жизни.
Из всех только Гиви, отец Тимура, поморщился, когда услышал, что его невестка Тамила отправилась на небеса, а там всего полно, там коммунизм, который обещал им их великий земляк Джугашвили, уничтоживший не один миллион русских. Эх, Русь − матушка! каких только казусов не происходило в твоем живучем чреве.
Татары согнули твою гордость, но не сломали ее, ничтожный кровавый маньяк, в жилах которого текла частичка еврейской крови, с невиданной беспощадностью уничтожил твои храмы и покрыл страну виселицами, да концлагерями, обезглавил мозг нации − интеллигенцию!
Жестокий грузин Джугашвили на протяжении тридцати лет топтал твою грудь, подрезая жилы и наслаждаясь реками крови, боготворивших его граждан. Он был лидером русской нации, хотя ни одного русского слова не мог произнести без грузинского акцента. Он был духовным сыном кровавого маньяка с бородкой задранной кверху и даже перещеголял его. Он уничтожил не тринадцать миллионов, как Ленин, а все шестьдесят, а может и того больше безвинных людей, наших отцов и дедов. И оба их трупа до сих пор на Красной площади − главной площади страны. И многие люди, не вышедшие из комы, считают их гениями. Да, они гении, только чего? Добра? или зла? История робко начинает раскрывать глаза на правду. Она все еще ждет, когда уйдут те, кто со дня рождения находятся в состоянии комы и считают головорезов благодетелями и даже гениями.
Семейный клан бывшего руководителя организованной преступной группировки, теперь уже во главе с Артутром ринулся на рынок, пытаясь удержать этот рынок в своих руках, но теперь война приняла совершенно другой характер. Артур был застрелен у своего дома буквально через неделю после убийства Тамилы. А через три дня без вести пропал Заур.
Гиви, отец Артура и Тимура одним из первых бросил разумный клич: пора возвращаться домой, пока живы. Зачем трупы возить в такую даль.
Похоже, в стране начали происходить позитивные изменения, иначе как объяснить, что за границей очутились самые богатые евреи Гусинский и Березовский, Мавроди, за которым началась охота.
Гостиница, вернее один из ее корпусов, оказался брошенным, четырехкомнатная квартира пребывала под замком и никто не претендовал на владение ею.
Мелкие сошки из бандитской группировки, такие как Володя Струбе, да Бахтияр − это то жалкое, что осталось от могущественного клана. Струбе накурился до такой степени, что не помня себя, вышел навстречу движению и был раздавлен движущимися машинами, как бездомный щенок. Бахтияр бросил свои магазины и растворился в неизвестности.
Дима Бельмега, случайно затесавшийся в банду и чудом избежавший бандитской пули, расхаживал теперь спокойно, хоть и с некоторой озабоченностью по поводу материального благополучия. Он никого не убивал, не участвовал ни в каких драках, ни с кем из противников не вел никаких переговоров, а имел дело исключительно с прокуратурой и в особенности с милицией. Он у Тимура был посредником между бандитами и властью.
Его супруга Марина уже ходила в тяжести. Дима оберегал ее, как мог, и старался не посвящать в возникшие проблемы. Он аккуратно приносил домой деньги, с шиком приезжал на слегка подпорченной машине "Волга" в одной руке волоча сумку с продуктами, а в другой цветы.
− Ты, почему так поздно? − спрашивала Марина, нахмурив брови.
− Да я сидел в приемной Путина, − уверенно заявил Дима. − Там народу, не продохнешь. Я сперва шел прямиком, не обращая ни на кого внимания, да перед самой дверью мне преградила путь женщина с повязкой, оказалось, что она активистка этой очереди и следит, чтоб никто на халяву не пролез. Я тут и остановился и стал ощупывать карманы в поисках удостоверения. А его и след простыл: нет удостоверения и все тут.
− Но Дима, ты все мило шутишь. Какое там удостоверение? Они, эти удостоверения продаются на каждом шагу. Даже дипломы можно приобрести. Я ведь собираюсь купить диплом кандидата наук. А что? ты по приемным мотаешься, с президентами за ручку здороваешься, а я, хуже тебя что ли? Отвали мне одну тысчонку и дело в шляпе: твоя жена не просто студентка четвертого курса факультета журналистики, а кандидат... юридических наук, а то и медицинских. Практику буду проходить на тебе. Вырежу твои шарики и посмотрю: годишься ты в мужья или не годишься.
− Но, но, Мариночка, солнышко мое ясное, лучик света в темной келье, я... на такую прахтику не могу согласиться при всем моем уважении и при всей моей великой любви к тебе. А что касаемо тысчонки, то чичас посмотрю, − сказал Дима, доставая свой портмоне. Но там было всего двадцать долларов. − Знаешь, повелительница моя, я все денежки отдал прокурору Дупленко, он теперь прокурор города, второй человек после Лужкова, или Лужмана, как его иногда называют. Он у меня занял.
− И что не отдает? Я позвоню Светлане, она ему даст под хвост, − произнесла Марина и тут же взялась за телефонную трубку.
− Ах, так ты мне соврал! Ну, бесстыдник! Если будешь мне врать, − я разлюблю тебя. А пока, на этот раз прощаю тебя, ты голоден как волк, по глазам видно. Переоденься, вымой руки и садись к столу: соловья баснями не кормят. Знаешь, кто сказал это?
− Это говорил покойный Тимур, − как ни в чем ни бывало, произнес Дима и стал снимать пиджак.
За столом он сидел, как солдат в армии и все что подавала Марина, уничтожал.
− Рюмочку не мешало бы, − осторожно произнес Дима, зная, что лучше попросить, чем самому лезть в холодильник.
Марина была на четвертом месяце беременности, и свои супружеские обязанности она исполняла добросовестно и с большим воодушевлением. Отсюда исходило стремление прощать мелкие грешки Диме, кормить его добротной пищей и налить рюмку − другую, если он просит.
Несмотря на то, что она уверовала в свои способности заглядывать в душу человека и отчетливо видеть, что там творится, внутренняя борьба мужа проходила мимо нее. Когда она, после жарких объятий, сладко засыпала, Дима ломал голову, где же завтра достать денег, что б не раскрылась голая правда перед глазами Марины. С ней может быть истерика. Она, не помня, что делает, выгонит его из дому, а он так ее любит, он просто не сможет без нее жить.
" Я кругом должен. Даже некоторым женщинам. У кого мне одолжить еще хоть пять десять тысяч долларов? − размышлял он, лежа рядом с Мариной, лежащий на спине с раскинутыми ручками и ножками. − Борису я должен, кажется, уже восемьдесят тысяч, а у него я мог бы взять в долг до...лучших времен. К Дупленко не подойдешь: жадность его мучает. А, небось уже миллионер. И сестра у меня учится в институте. И обучение у нее платное, это не то, что было раньше, куда бы завтра поехать, к кому обратиться за помощью?"
Дима ворочался, думал, размышлял, но верного решения так и не нашел.
Рано утром, Марина еще спала, он тихо поднялся, прошел на кухню, выпил чашку кофе и, оставив записку на кухонном столе о том, что к десяти его ждет президент, а он должен быть первым в очереди, ушел из дому.
По дороге Дима вспомнил владельца прачечной Карапетяна и направился в сторону Водного стадиона на другой конец города. Карапетян просил за свою прачечную, а ее можно было переоборудовать под складские помещения для хранения тушенки и даже три магазина, оснастив их предметами домашнего быта, − пятьдесят тысяч долларов. Это пустяковая сумма. Он же брал у Бориса шестьдесят тысяч в долг, не вернул, правда, но разбогатеет − вернет, но проблем, а почему бы этому Карапетяну не подождать годик-два, пока он, Дима Бельмега, не разбогатеет и тогда все отдаст. Да еще проценты прибавит.
Карапетян оказался на месте, да еще обрадовался ему, как покупателю.
− Так дэнга нужна, так нужна, − сказал он Диме, − если твоя тут же отдает дэнга, я уступаю еще пять тышш. Итого сорок пять тышш, и весь здание твое, делай, что хочешь. Бордель можешь организовать. Прибыльное дэло я те скажу. Ну, по рукам?
− По рукам, а как же, − с радостью произнес Дима, − только, у меня сейчас, в сию минуту нет денег.
− Поезжай домой, привези.
− И дома нет, − простодушно сказал Дима.
− Ти что, смеешься надо мной? Ти прохвост, дурачок?
− Да нет, это совсем не так. Президент Путин мой друг, а с Лужковым я в бане парюсь, − сказал Дима, гордо задрав голову.
− Ти, значит, оттуда, сверху?
− Да, а как же.
− Если так, я тебе этот прачечный дарить, но только после того, как ти мне сдэлаешь один дэло.
− С удовольствием. Что надо сделать − говори.
− Мне нужен допуск на участие в конкурсе покупки завода. Я завод куплю дешево, за два тысяч доллар. А прибыль этот завод двадцать тысяч в месяц, а потом и все двести.
− Завтра я буду у Лужкова и решу этот вопрос, − сказал Дима, протягивая руку Карапетяну.
− А как я буду знать, что ти договорился? − спросил Карапетян.
− Я сам к тебе приеду, − пообещал Дима, огорченный, что халтура не вышла.
33
Никто не заметил исчезновения молодой женщины Тамилы, которую лишили самого ценного: права на жизнь. Если муравей вышел за добычей из огромного муравейника, а потом заблудился, или его кто-то раздавил чисто случайно по пути за добычей, никто этого не заметит. На следующий день с раннего утра муравьи, как обычно отправятся на поиски пищи и за стройматериалом для своего муравейника.
Так и Тамила. Вышла из дому и не думала, что больше не сможет вернуться обратно в свою квартиру.
Где-то за тысячу с лишним километров были родители. Они через полгода, через год забили бы тревогу. А пока... хорошо: был друг − единственный и потому бесценный в этом огромном человеческом муравейнике. Это Борис.
В день ее убийства Борис вернулся домой довольно поздно, около девяти вечера. Матильда встретила его, как обычно: расцеловала, поухаживала за ним и пригласила на ужин. Она не задавала лишних вопросов: где был, почему так поздно вернулся, почему не позвонил, и это всегда обезоруживало Бориса. Он сам стал чувствовать вину перед ней и уже хотел объясниться.
− Не надо ничего говорить, я знаю, что у тебя были неотложные дела, даже позвонить мне не смог, − сказала она, сидя напротив и любуясь тем, с каким аппетитом муж уплетает все, что она подала на стол. − Тут звонила твоя знакомая Тамила, жена Тимура. Она обещала быть к определенному часу, но не пришла, может с ней сучилась оказия какая, позвонил бы ей.
Борис тут же схватил трубку и набрал номер Тамилы. Гудки были, но трубку никто не поднимал. Это насторожило Бориса. Куда она могла деваться? обычно она не выходит из дому, да и уходить ей некуда.
− Нет ее дома.
− Может, вышла на прогулку, подожди немного, − сказала Матильда.
− А она тебе не перезванивала, что прийти не сможет?
− Нет, ничего не было.
− Тогда дело труба. Тамилу могли убрать либо те, кто убил Тимура, либо родственники Тимура. Это борьба за наследство. Скорее, это дело рук родни покойного Тимура. Гостиница "Севастополь", особняки в Испании и других странах и возможно счета в швейцарских банках − это огромное состояние, на всю Абхазию хватит, а не то, что на родственников Тимура. А Тамила − жена убитого. Она имеет право на имущество, и она не последняя в очереди на долю.
− И что теперь делать?
− Позвоню Владимиру Павловичу, − сказал Борис и стал набирать номер прокурора города.
Дупленко уже был дома. Он теперь не ходил по саунам, не путался с девицами легкого поведения: Света родила ему сына, которого они с супругой назвали в честь отца Владимиром.
− Тамилу могли убрать ближайшие родственники Тимура, члены его банды, − сказал он Борису, когда тот доложил ему о таинственном исчезновении Тамилы. − Люди, которые убрали Тимура, свою задачу выполнили профессионально, а его женой они не интересовались и не должны были интересоваться. Обстановка сейчас несколько меняется. Многие главари бандитских группировок удирают за рубеж. А за ними следом драпают и те, кто незаконно награбил миллионы долларов. Это мы с тобой люди бедные, сидим здесь, потому что нам нечего и некого бояться. Где будем Новый год встречать? по домам?
− Можно на даче, − сказал Борис. − Моя дача скоро будет готова, так что приглашаю.
− С удовольствием приму приглашение.
Владимир Павлович был как никогда любезен. Он сам страшился перемен. Он чувствовал, что борьба со взяточничеством начинает набирать обороты. И если его уличат однажды, он потеряет не только престижную должность, но и нажитые миллионы нечестным путем.
− А как все же быть с Тамилой? − спросил Борис, желая получить ответ от прокурора.
− Я переговорю завтра с начальником управления милиции Москвы Дойкиным, − сказал Владимир Павлович.
− Это тот Дойкин, у которого три Мерседеса?
− Да, это тот самый.
− Так он за "спасибо" не возьмется, − сказал Борис Петрович.
− Ладно, разберемся, у меня с ним свои расчеты, − сказал прокурор. − А, извини, Света зовет. Малыша купаем. Вдвоем, представляешь? А тебя, когда можно будет поздравить с наследником?
− Я пока не могу ответить на этот вопрос, − ответил Борис.
− Заставь жену провериться у врача: они знаешь, какие? вставят себе пружинку и ходят королевами. А, иду, иду, лапочка, − сказал прокурор жене Светлане.
− Всех благ, извини, − произнес Борис, вешая трубку.
Матильда во время разговора Бориса с прокурором находилась в другой комнате и не могла слышать, о чем муж говорил с представителем закона города. Она как всегда заботилась о своем теле, принимала душ перед сном, долго выстаивала перед зеркалом, разглядывала свою фигуру, еще лучшую, чем раньше. Пока на то, чтобы раздаваться вширь и намека не было. У нее в соответствующем месте действительно была вставлена пружинка: наслаждайся, сколько хочешь и последствий никаких.
"Сегодня я лягу раньше Бориса, − думала она,− согрею ему постель, а когда мой Борька ляжет, согрею его горячим телом, прижмусь своей подружкой к его достоинству, а потом возьму двумя пальчиками за эту штуку, потом обниму всей ладошкой, и буду ждать... Эх, хорошо-то как! С детьми надо повременить, ну, хотя бы год, два. В двадцать три, двадцать четыре года рожать в самый раз, а до тех пор пусть будут полные наслаждения, каждый день. Потом это кончится и начнется материнское счастье. Я ему так и скажу, если он начнет спрашивать, почему детей нет".
Матильда не заходя на кухню, сразу направилась в спальню. Она надушилась какими-то новыми, возбуждающими духами, была горячая как печка и легла в теплую кровать, раскинув ручки и ножки и ничем не накрываясь. Она так и продолжала лежать, пока не появился Борис. Даже когда он вошел, она продолжала лежать в такой же позе, только ноги соединив.
− Ты настоящая Обнаженная Маха, − сказал Борис, любуясь ее фигурой.
− Я лучше. Обнаженная Маха полная, а я у тебя, как Наталья Гончарова, жена Пушкина. Разве не так? А ты у меня Аполлон. Раздевайся и свет оставь включенным. Мужчины любят глазами. Но я тоже не прочь полюбоваться твоей фигурой и еще кое-чем.
В этот вечер, уже довольно поздно, когда, казалось, оба насытились ни с чем не сравнимой пищей, Борис осторожно намекнул Матильде, что их прелестный и всегда желанный труд в постели не приносит результатов.
− В этом я виновата, милый, − сказала Матильда.
− У тебя что, не будет детей? − с дрожью в голосе спросил Борис.
− У меня там пружинка. Я вставила сразу же после свадьбы.
− Ты не хотела согласовать этот вопрос со мной?
− Виновата. Но я хочу стать матерью несколько позже. А вдруг что? А вдруг я не подойду тебе?
− Ты мне подходишь, подходишь, и никогда не думай о том, что я разочаруюсь в тебе. Знай, что лучше тебя нет на свете, для меня во всяком случае. И я хочу стать отцом.
− Не торопись. Кажется, я довольно страстная натура, и постель для меня так много значит, что я уже с обеда думаю, когда ты вернешься домой, чтоб я могла взяться за ремень твоих брюк и освободить тебя от одежды. Давай сначала насытимся, друг другом и тогда, пожалуйста, я начну рожать и не одного, а несколько..., троих, четверых, сколько захочешь.
− А если меня убьют как Тимура? Ты останешься одна, а одной трудно. Видишь, как обошлись с Тамилой. Быть женой богатого человека это и не только хорошо, но и очень опасно.
− Я думаю, что после рождения ребенка уже буду не та и разонравлюсь тебе.
− Ты мне никогда не разонравишься, не переживай. Дети только цементируют семью. Уже больше года как мы женаты, пора.
− Я подумаю над этим, − пообещала Матильда, прижимаясь к бочку мужа.
Борис заснул первым. Он видел Тамилу во сне. Она в черном платке плыла на лодке в каком-то грязном мутном пруду, и все время махала ему рукой. Он сел на катер, чтоб догнать ее и взять к себе, но когда катер приблизился к тому месту, где покачивалась лодка с Тамилой, все исчезло: ни Тамилы, ни лодки.
Утром, когда он проснулся, Матильды рядом уже не было: она в ванной стирала белье. Борис набросил на себя халат, прошел на кухню, а потом заглянул в ванную.
− Доброе утро, солнышко, ты уже трудишься? − спросил он Матильду.
− Труд облагораживает человека, − ответила Матильда, держа над ванной руки, с которых стекала мыльная пена.
− Надо вернуть домработницу. Тебе нет необходимости заниматься стиркой, убирать квартиру, готовить, что ты? Побереги себя, солнышко.
− Мой дорогой муженек! если я перестану трудиться, я тут же растолстею, − сказала Матильда. − И не только это.
− А что еще?
− На работу ты меня не берешь и не разрешаешь самой устроиться. У меня времени полно. А если я еще и дома стану барыней, я умру со скуки. Это может кончиться тем, что я ринусь за развлечениями, как это делают жены всех новых русских. Узнав, что я этим занимаюсь, и ты пойдешь по бабам. И вот тебе новая семья, семья новых русских. Когда у нас появится ребеночек, тогда у меня будет занятие. И домработница понадобится, а пока я одна справляюсь.
− Матильда, я тебя отведу к врачу.
− Зачем?
− Снимать пружинку.
Матильда расхохоталась. Она не сказала ни да, ни нет, а это означало, что она не будет категорически возражать против того, чтобы стать матерью.
− Потерпи пять минут, − сказала она, − я тут закончу и примусь за приготовление завтрака. Хорошо, милый? А ты займись гимнастикой. Кстати, не мешало бы нам посещать какой-нибудь корт, а то и в сауне побывать. Только в приличной компании, без всякой там групповухи.
− Если хочешь, можем пойти в закрытую сауну только вчетвером: мы и супруги Дупленко.
− Это тот, городской прокурор?
− Это тот, которому я вчера вечером звонил по поводу Тамилы.
− Я не возражаю.
34
По всей видимости, идея посетить сауну, самим показаться и других посмотреть, возникла и у Светланы, жены прокурора, потому что в тот же день она позвонила Борису и высказала ту же идею: сходить вчетвером в сауну.
− Я одобряю, − сказал Борис, − Мы с Матильдой уже говорили на эту тему. Если мы договариваемся и назначаем дату, то я могу позвонить в гостиницу "Россия" своей старой знакомой Елене Акимовне, сделать заказ на четверых.
− Очень хорошо, Борис Петрович, но я боюсь, что состав может расшириться. Если узнает Марина, а где Марина там и Лина, они от меня не отстанут. Им тоже захочется. Кроме того, Марина все еще влюблена.
− В кого?
− В Бориса Петровича, так что берегитесь, − лепетала Света.
− Я весьма польщен, − ответил Борис, − но мое сердце принадлежит другой.
− Мы все это знаем, но для сравнения, чтоб еще больше оценить свою молоденькую жену, следовало бы вам попробовать, как ведет себя Марина в мужских руках, ведь когда мы выбираем какой-то плод, мы его пробуем на вкус, снимаем пробу, так сказать, что тут поделаешь.
− Света, у вас уже есть опыт в этом вопросе? Вы убедились, что пробовать и сравнивать это хорошо? А вдруг понравится, что тогда?
− Я не пробовала, что вы?! Тут Марина мне все время внушает: надо рискнуть. Я пока стойко держусь. Думаю этой стойкости мне хватит надолго.
В подвалах гостиницы "Россия" так много помещений, оборудованных под сауны, что можно обслужить одновременно целый квартал. Сюда тянутся городские начальники, нередко бывают мелкие и средние сошки из Белого дома и Кремля, которые всегда ведут себя покровительственно и высокомерно по отношению к тем, кто ниже рангом. Редко, но все же попадается кто-то из финансовых воротил, тогда чиновники за рюмкой распускают язык, рекламируют свои знания всевозможных инструкций и постановлений правительства по налогам и в государственном регулировании экономики в целом.
− Инструкция номер 765439999/ 986 от 29. 15. 003 года, − читают они наизусть, как стихи с трибуны, и ждут реакции богатого человека, имеющего два, а то и три высших образования, но не имеющих среднего.
− Ммм, − произносит, какой-нибудь новый русский и семенит в раздевалку, чтоб достать очередную пачку долларов.
Правда, Борис Петрович, ни разу не находился в такой ситуации. Во-первых, он имел одно высшее образование после среднего, не тратился на покупку дипломов у книжных и газетных киосков, во-вторых, усвоил нехитрую, но довольно сложную методику лавирования между бандитской группировкой, курирующий рынок и правоохранительными органами. Тимур, главарь банды и прокурор Дупленко стали его не только доильными аппаратами, но и друзьями.
Теперь он названивал Елене Акимовне, самой влиятельной женщине в подвальных помещениях гостиницы Россия, чтоб заказать парилку на десять-двенадцать человек.
Дима Бельмега узнал, что они с Мариной пойду в сауну почти в то же самое время, что и Светлана. Такая информация поступила из других источников. Он несказанно обрадовался, потому что теперь в узком кругу своих друзей, которые так прочно стояли на ногах, а его дела сильно пошатнулись, после убийства Тимура, решил блеснуть прочными связями с Белым домом. А вдруг это подействует, и тогда занять еще каких-то шестьдесят тысяч ему будет проще простого.
Он сагитировал одного еврея, который сильно шепелявил и носил сверхмодную прическу и представил его влиятельным работником Белого дома, у которого кабинет на том же этаже, что и у Касьянова.
− Господа, − сказал он, − позвольте мне представить вам моего друга, одного из влиятельнейших людей в Белом доме Франка Шенкеля.
Шенкель привстал, царственно наклонил голову. Пряди рыжих волос наполовину покрыли его лицо, он величественно поднял руку, вернул их на место и сел.
Дима разочарованно посмотрел на своего друга. Он ожидал, что Шенкель тут же толкнет речь, но Шенкель скромно сел и даже, чтоб подтвердить свою скромность, опустил голову.
−Ф-франк Моисеевич, вы скажите пару слов от имени правительства России, дайте так сказать установки на ближайшую перспективу. Хотя мы не при галстуках и у нас тут интим, наши дамы все голенькие, как вы видите, и мы при них, но воспринять и внять полезным советам ничего не мешает. Даже если мы начнем заниматься сексом со своими женами. Секс и правительство − близнецы и братья, как сказал один поэт, кажись Соломон Абрамович.
Шкенкель выпрямился, величественно тряхнул головой, оглядел всех и устремил глаза к потолку.
− Наше правительство во главе с Кусьяновым проявляет неустанную заботу об отдыхе народа. Свидетельством тому наса сауна. Здесь свет и тепло. Мы увелицили поголовье скота, просу просцения, мы увелицили энергоснабзение и ведем борьбу не на зизнь, а на смерть с Цубайсом Анатолием Борисовицем. Анатолий Борисовиц требует: плати за каздый киловатт и все тут. А если пенсионер ресит посетить сауну, ему и пенсии не хватит. В этом вопросе и наса неоценимая заслуга с Димой Буль−Бульмегой. Он дает полезные советы, а я их тут зе Кусьянову под нос. Вот и не повысаются тарифы на баньку.
− Ура! − воскликнул Дима и захлопал в ладоши, но его, кроме Марины, никто не поддержал.
− Поцему такое относение к...слуге народа? − с возмущением спросил Шенкель. - Я зе цлен правительства. Мы с Артюховым и Свыдким родственники.
− Я часто бываю в Белом доме, − произнес Дупленко, хитро улыбаясь, − но что-то не замечал этой выдающийся личности. Должно быть, мне просто не везло. Либо Франк охраняет общественное место премьер-министра, и все время пребывает в нужнике, там есть такая будка с глазком: сидишь внутри всех видишь, но тебя никто не видит, либо господин Шенкель...
− Господин Шенкель человек очень скромный, − сказал Дима, − он все время сидит у себя в кабинете и думает о благосостоянии народа.
− Кажется, я видел этого человека, − сказал жених Лины полковник Обормоткин. − То ли в охране, то ли среди дворников, точно не помню.
− Быть этого не может, − не сдавался Дима. − Франк, ну ты скажи им, чего скромничать? Скромность хоть и украшает человека, но она не всегда уместна, господа.
− Господа, − не растерялся Шенкель. − Не место красит целовьека, а целовьек место. Одно непродолжительное время я был правой рукой Бережовского, а когда Бережовский отправился на экскурсию по западным страна и раздумал возвращаться обратно в Россию, я перешел помочником и советником премьера по интимным делам. Давайте выпьем, как следует, а потом я нацну давать консультацию как вести себя на свободе, как мы сейцас, когда на нас нет никаких одияниев, огранициваюсцих наши действия. Если зенцины сейцас потанцуют перед нами в натуральном виде, мы выберем луцшую, и я награзу ее поцелуем.
Шенкель выпил рюмку водки залпом и поцеловал в донышко.
− Франк, произнеси здравицу за нашего прокурора, − шепнул Дима на ухо Шенкелю.
− За насего прокурора, за его покойного, царствие ему небесное, − произнес Шенкель, не вставая, а только поднимая стакан.
─ Наш прокурор еще живой, слава Богу, ─ зачем вы его хороните раньше времени? ─ спросила Света, жена прокурора.
─ По моим наблюдениям одни прокуроры умирают, а другие нарождаются, и занимают освободившиеся мета. И не только прокуроры, но и банкиры, такие как господа Гусинский и господин Бережовский, ─ произнес Шенкель и выпил вторую рюмку.
Владимир Павлович нахмурился. В словах Шенкеля, которые воспринимались всеми участниками коллективного отдыха в сауне, как грубая и неуместная шутка, свидетельствующая о невоспитанности Шенкеля, была только им, прокурором, уловлена реалистическая нотка, или хорошо замаскированная насмешка над чиновничеством высокого ранга, которые выдвинулись при бывшем президенте Ельцине. А теперь новая метла по-новому стала мести и потому над ним, городским прокурором, давно уже стали сгущаться тучи. Конечно, об этом его жена Светлана, пока что не знает и не догадывается.
Высокая должность во всех отношениях хороша, но она, как и все в окружающем нас мире, имеет свои минусы: она порабощает человека до того, что становится для него всем, она выше любви, выше счастья, выше самой жизни. Человек не может с ней расстаться добровольно. Собственно таких случаев в мировой истории единицы. Кажется, только Вацлав Гавел добровольно покинул свой пост в начале третьего тысячелетия. Марксистские вожди, даже на смертном одре, держались за власть когтями и зубами. Власти они лишались только вместе с жизнью.
Владимир Павлович не был исключением, потому что у него на это было много причин, основная из которых молодая жена, жена прокурора города, основательно уже подпорченная славой мужа и маленький сын Владимир. Ему бы вырасти, скажем, лет до семнадцати и оставаться сыном прокурора города, совсем бы не помешало, а там уж почетный пенсионер, увешанный орденами и медалями. Что поделаешь, годы берут свое. Но чтобы так, ни с сего, ни с того лишать такого человека места, нет, нет, такого быть не может.
− Борис Петрович, выйдем, покурим, − предложил Дупленко, устремив свой ясный взор на Громова.
− Так я же не курю, − произнес Борис не совсем уместную фразу.
− Тогда поддержи компанию.
Из присутствующих здесь дам, чьи мужья занимали высокое положение в обществе, только Марина, супруга Димы, находилась в наиболее шатком, если не сказать подвешенном состоянии, хоть и старалась показать, что у нее дела ничуть не хуже, чем у всех остальных. Она, хоть на душе скребли кошки, шутила, смеялась, рассказывала смешные анекдоты.
Она давно поняла, что ее супруг мастер навешивать лапшу на уши и это может привести семью на грань ниже прожиточного минимума. Все чаще раздаются звонки кредиторов, требующих вернуть деньги, взятые Димой в долг под покупки магазинов и других помещений. А у Марины сын, Тарасик, ему всего полтора года, что его ждет в будущем и не только его, но и ее тоже, неизвестно. Все игрушки в доме для единственного и потому любимого сына, тоже приобретены на полученные деньги мошенническим путем.
Марина с завистью смотрела на Матильду, красоту которой она нарочно не замечала: ее муж Борис был не только богатый, но и выглядел лучше остальных. Он был моложе, сохранял спортивную фигуру и вдобавок не пил, не курил, − одни положительные качества от которых Марине было тошно и завидно в одно и то же время.
"Повезло этой пигалице Матильде, ─ думала Марина. ─ Неизвестно, откуда она взялась и кто она такая. Молчит все, хитро улыбается, должно быть оценивает каждого, кто здесь находится. А оценивать-то особенно нечего, вон какие все пузатые: карманы не только тянут вниз, но и распирают вширь. Светка, как ты выдерживаешь, когда ночью такая туша на тебя навалится, фу. Должно быть, дых у тебя спирает, как и у меня от моего жирного поросенка Димы".
После многочисленных тостов и катастрофического падения закуски, Борис с полковником Обормоткиным отправились в парилку вместе со своими дамами. Марина моргнула Светлане, и они обе направились туда же.
─ Борис Петрович, если ваша супруга меня не поколотит, я сяду рядом с вами, ─ сказала Марина полушутя и, глядя на Матильду.
─ Не стоит волноваться. Присаживайтесь, пожалуйста. Лишь бы ваш муж не превратился в Отелло: он ведь не знает, где вы и с кем вы. А мой супруг у меня на глазах, ─ сказала Матильда и приятно улыбнулась.
Марина села рядом с Борисом, ее обнаженное тело впервые касалось того, на кого она глаз положила в первый же вечер, года три тому.
─ Я не просто так села рядом с вами, Борис Петрович, ─ сказала она. ─ Вы могли бы оказать мне услугу, и тогда я была бы вашим вечным должником.
─ Говорите. Что смогу, то сделаю, ─ сказал Борис Петрович, глядя на Марину.
─ Мой супруг, как я думаю, из вашей команды, но он ни кого из вас не похож. У него колоссальные связи, как он сам утверждает и он же кругом в долгах, как в шелках. Я боюсь, что скоро явятся кредиторы и возьмут нас с ребенком в заложники.