Варга Василий Васильевич : другие произведения.

Осиное гнездо, часть третья

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:

  
  
   ОСИНОЕ ГНЕЗДО
   (11.99 авт. л.)
  
   часть вторая
  
   1
  
  Село Водица, расположено выше Апши в сторону полонин в виде двухрожковой вилы в самом конце. Один рожок уходит резко вправо, а другой левее. Оба конца упираются в подножья гор и там же заканчиваются. Полоска низины довольно узкая, пересекается одной речушкой, где практически полностью высыхает вода в засушливое лето и в то же время может вызвать наводнение в сезон дождей. Апша вдвое больше по количеству населения на широкой равнине с более полноводной рекой и более гордыми обитателями, смотрят свысока на водичан и всегда пытаются их поучать.
  В Водице всего одна православня церковь, один сельский клуб, одна библиотека. А в Апше две церкви, два кулба и много всяких забегаловок. Если посмотреть количество читателей по формулярам в Апше, то выходит, что на пять тысяч обитателей всего один читатель. Это сама заведующая библиотекой. Следовательно, апшаны книг не читают, кроме библии, ничего не признают и не понимают для существует библиотека. Они необыкновенно разрозненны. Какой только веры нет в Апше! Даже трудно перечислить. Священники страдают. По большим религиозным праздникам прихожан нет, зато секты каждое воскресение собирают целые толпы верующих.
  Апшаны не считают воскресение праздником, не отпевают умерших, да и хоронят их на каком-то отдельном кладбище. И это в то время, как в Водице ничего подобного нет и быть не может. Апшаны держатся особняком, не выдают своих дочерей замуж в Водицу, так же как жители Бычкова, высоко несут головы по отношению к апшанам.
  Эти маленькие различия сразу же определил Лорикэрик Семенович Лимон, когда стал председателем сельского совета в Водице. При коммунистах, когда крестьяне владели землей только в цветочных горшках, должность председателя сельского совета значила чуть больше должности сторожа в городской бане. Председателю платили мало, ругали много, а презентов ему никто не подносил по той простой причине, что он не обладал реальной властью на селе. Он практически ничего не решал. Все взоры селян были обращены в сторону помещика советского образца - председателя колхоза, от которого они абсолютно зависели во всем.
  А теперь все изменилось: с ног на голову. Как по мановению волшебной палочки. Хотя, формально, колхозы продолжали все еще существовать потому, что селяне просто не знали, что делать с матушкой землей, их уже отучили работать на земле, в особенности, если не поступало команды. А новое поколение, достигшее сокалетнего возраста, считало, что колхозы это такие организации, без коих и жить невозможно. Однако пожилые люди горной Раховщины все еще помнили, что до 46 года их отцы владели землей, имели свои наделы, и не в цветочных горшках, как им подарил Ленин. На этой земле они трудились, как муравьи, хорошо зная, что если к матушке−земле относиться с любовью, то она обязательно вознаградит любого труженика урожаем, пусть скудным, но урожаем. Если в горной местности плохо растет картошка и совсем не растет пшеница, то яблоки, сливы, груши, многие сорта винограда, грецкие орехи, отава и сено, а, следовательно, и рогатый скот водится в хозяйстве, − все это может быть в изобилии, если приложить минимум трудового энтузиазма. Вот, где настоящий, а не эфемерный коммунизм.
  Теперь главным арбитром в распределении земельных участков стал председатель сельского совета, а преседатель колхоза утратил эти полномочия. Да и колхозы как таковые стали рассыпаться, как деревянный бочонок съеденный молью. Таким образом, должность председателя сельского совета, стала престижной и кроме зарплаты приносила баснословный ежедневный доход.
  До избрания на высокий пост, Лорикэрик Семенович был известен не только в родном селе, но и на Раховщине. Еще в 1980 году он благодаря своему необычному имени, победил на конкурсе революционных имен и получил большой приз. И все это было отражено в местной печати, районной газете. Никто не мог расшифровать его имя, и ему пришлось сделать это самому. (Лорикэрик - это Ленин, Октябрьская революция, индустриализация, коллективизация, электрификация, радиофикация и коммунизм.) Это марксистское имя он получил благодаря отцу, работавшему в России и снимавшему комнату у одной, помешанной на революции и марксизме семье. В этой семье все дети носили необычные имена, такие как: Медиана, Радиана, Гипотенуза, Дизель, Комбайн, Лориэкс, Ремизан. Отец выбрал самое сложное имя Лорикэрик и, помня, что его жена вот-вот должна разрешиться, специально уехал раньше времени и окрестил мальчика под этим именем. Даже священник не знал, что значит Лорикэрик. В селе это вызвало насмешки, но потом люди привыкли. Когда Лорикэрик подрос, отец рассекретил его имя и сказал:
   - Гордись! Такого имени ни у кого нет. Даже у Ленина его нет. Подумаешь Володя? Да их так много, хоть пруд пруди. А Лорикерик один.
  Когда отец отошел в мир иной, Лорикэрик работал в школе преподавателем физкультуры. На этом поприще он достиг выдающихся успехов: по физкультуре у него была самая высокая успеваемость в районе. Только одному мальчику, который игнорировал его уроки, и в течение учебного года был на уроке физкультуры всего два раза, Лорикэрик Семенович поставил четверку, а все остальные всегда имели пятерки. И руководители школы, и те, что заседали в Осином гнезде и отвечали за народное образование, были довольны. И не только они. Родители души в нем не чаяли. Если не отцы, то матери приходили к директору школы и возмущались:
   - У моего ребенка по физкультуре и по труду отличные оценки, а по математике двойки. Почему? Что математика, на ней свет клином сошелся что ли? Замените этого учителя и поставьте Лорикэрика Семеновича, у него успеваемость сразу поднимется на недосягаемую высоту.
   - Лорикэрик Семенович в математике ни бум-бум, как говорится, как же он может преподавать этот предмет?- оборонялся директор.
   - До ста считать научит, а больше и не нужно: все учеными не станут. Это коммунисты выдвинули лозунг - всем высшее образование и вот вам результат - все хотят получить образование, а работать никто не желает. Отсюда и все беды на Украине. Ох, бедная ты матушка Украина! Как только стала вильной - так сразу и обнищала: дальше некуда. Это образование виновато. Надо ликвидировать его, аки врагов народа при коммунистах.
  Как ни защищал директор идею независимости Украины и знание основ математики, на которой базируется физика и другие точные науки, капризные мамаши не меняли своей точки зрения. Они уходили, осуждая позицию руководства школы и положительно отзываясь об учителе физкультуры. Даже жалобы полетели в Осиное гнездо. В Осином гнезде взяли на заметку Лимона, как будущего депутата районного совета, либо как кандидата на сотрудника в самом Осином гнезде. Раз жалуются на человека, значит он не рядовой член вильной Украины, не ее серая личность, каких тысячи других.
  Таким образом, авторитет Лорикэрика Семеновича рос не по дням, а по часам. Этот авторитет пригодился, когда в селе за всю его историю, были назначены выборы председателя сельского совета.
  Председатель сельского совета не Бог знает, какая должность. Но сейчас, в эпоху неразберихи, когда земля уже, как будто, не общая, в виде колхозной собственности, но пока что и не крестьянская, более высокие начальники лихорадочно набивают карманы долларами и их не интересует, что творится на местах, - почему бы-не занять кресло председателя сельского совета?
  Не каждый мог унюхать это, потому что далеко не каждый обладал таким чутким нюхом и даром предвидения, и ориентацией на дальную перспективу, как Лорикерик Семенович.
  Предыдущий сельский голова Кузьмук Иосиф Петрович, никогда не избираемый, а назначаемый при прежнем режиме так дурно погорел на мелочи, что все село смеялось в течение полугода. Какое-то "загнивающее" государство запада, то ли Австрия, то ли Люксембург прислало несколько тонн тушенки в качестве благотворительной помощи "процветающему" Закарпатью, подвергшемуся наводнению в конце второго тысячелетия. Пока из Ужгорода вагон с тушенкой дошел до Рахова, а из Рахова до Апшицы, количество банок тушенки уменьшилось до... трех штук. Председатель сельсовета Кузьмук получил на село всего три банки тушенки. Распределять между гражданами эту помощь председатель не решился, он пришел к выводу, что лучше будет, если эти банки останутся у него. Он так и поступил. Оставил их у себя, а потом принес домой и сказал жене: американская тушенка, прибереги ее на Рождество, устроим праздник.
   2
  
  Через два месяца наступило Рождество, всенародный праздник. Иосиф Петрович, сидя за столом в кругу семьи, после нескольких рюмок крепака, набросился на тушенку, как голодный зверь на добычу и уже под утро понял, что надо вызывать скорую помощь для промывания желудка и возможно длительного лечения на больничной койке. Жена Одарка Пирамидоновна так перепугалась и главное возмутилась тем, что капиталисты, которые по-прежнему относятся к нам враждебно, прислали испорченую тушенку в качестве благотворительной помощи. Буквально через три часа, а может быть и меньше, все село уже знало, что их председатель присвоил тушенку, предназначенную для всего населения. Срочно была направлена петиция в Осиное гнездо, а работники Осиного гнезда возмутились еще больше: как это так, почему не доложил. Это он полтонны тушенки прикарманил! И не поделился, жмотина. Ату его! Чтоб остальным неповадно.
  Короче, председатель Кузьмук был дискредитирован, и не мог быть серьезным соперником Лимону на выборах, что проводились впервые. Кузьмук с треском провалился, а Лимон с треском победил. Село приобрело нового председателя, маленького, тщедушного, в метр сорок ростом, худосочного, с немного вдавленным левым глазом. Такого председателя можно передвигать туда-сюда, как пешку на шахматной доске, думали и даже утверждали избиратели села. Такой нам и нужен. Именно такой и никакой другой − в этом все были убеждены от мала до велика. Все годы всякие, понимаешь, председатели крутили, вертели нами, как им вздумается, а теперь пора и нам крутить вертеть председателем, куда нам вздумается.
   - Он будет у нас настоящий народный слуга!- утверждали не только его многочисленные родственники, но и остальные граждане села.
  Эта наивность и слепота впоследствии каждому жителю обошлась в копеечку. Каждый потом покупал по кусочку земли под строительство дома у маленького, тщедушного, косоглазого председателя за доллары, да еще низко кланялся и благодарил при этом, а Лимон величественно улыбался и говорил при этом: только для вас я могу это сделать.
  Не только один человек может быть столь доверчивым и наивным, но и целое село, а, возможно, и весь район, область, государство.
  Как иначе объяснить поведение русской интеллигенции, которая не только ратовала, но и раскрыла объятия коммунистам, рвущимся к власти в 1917 году? А потом была уничтожена в знак благодарности и не только она, но и миллионы наивных граждан. А маленькому селу, где проживают чуть больше трех тысяч человек, сам Бог велел быть наивными и доверчивыми.
  Очень скоро выяснилось, что коротышка Лимон крепкий орешек. Он тщательно стал приглядываться к сотрудникам, работавшим с прежним председателем, и постепенно всех заменил своими родственниками, а в депутаты протащил друзей, у которых, как и у него были отличные оценки по физкультуре и труду.
  Следующим шагом, предпринятым Лимоном, был четкий график работы всей администрации села. Сам он работал два дня в неделю по понедельникам и средам, вел прием населения, а все его подчиненные - каждый день с девяти до пяти. Правда, это не значило, что председатель только эти два дня работал, а другие дни валялся дома на кровати под бочком у жены. Один день он заседал в Рахове, один день тратил на поездку в Ужгород, а по пятницам обходил крестьянские дворы.
   - Какие просьбы у вас к местной власти? - спрашивал он обычно хозяина дома.
   - У нас у всех одна просьба: земельку бы нам вернуть, ту, что принадлежала деду, а потом ее национализировали коммунисты.
   - Ну да, земля - крестьянам, как обещал Ильич, когда хотел захватить власть, - учено отвечал Лимон.
   - Да, конечно, но только в цветочных горшках. Столько земли нам оставили, а больше-ни-ни! Но все было в колхозе. В последнее время можно было украсть, а то и с бригадиром договориться. Дашь бутылку - тебе стог сена взамен, дашь еще - два мешка картошки тебе, взваливай на плечи в вечерних сумерках и тащи домой. Даже теленка можно было заполучить за корчагу самогона. Времена-то были не такие уж и плохие. А теперь работать надо на этой земле, будь она неладна, - говорила Серафима Анатольевна, бывшая передовая доярка.
   - Много проблем с этой землей: народу много, а земли... земля большой дефицит. У нас две третьи площадей покрыто лесами.
   - Ну, как-нибудь, Лорикэрик Семенович. Я в долгу не останусь, даю слово.
   - Дадите заработать?
   - Дам.
   - Знаете, зарплата у нас, председателей, маленькая, а расходы большие. Я, когда работал учителем физкультуры, получал больше, чем сейчас, а работы было в три раза меньше. Я отвечал только за учеников, а теперь приходится отвечать за взрослых. Но взрослые тоже бывают, как дети, а иногда и хуже детей. Ты ему доказываешь, что белое это белое, а он наоборот, что белое вовсе не белое, а черное.
   - У меня сто долларов, - сказала Серафима Анатольевна.
   - Сто долларов за одну сотку?
   - Да вы что? У меня пятнадцать с колхозных времен осталось, прибавьте еще хоть десять соток, - просила Серафима Анатольевна.
   - Маловато. Пять соток могу прибавить. И то с разрешения Рахова. Там, знаете, тоже не лыком шиты, знают, что к чему. Им тоже надо, что-то дать. Если вы сами с ними разберетесь, то сто дорлларов я у вас возьму...в долг. Вы, пожалуйста, не думайте, что я беру взятки, Боже сохрани! будем считать, что я у вас одалживаю и при первой же возможности постараюсь вернуть вам ваши сто долларов с процентами. Может, у меня премия, какая будет? Я не хочу, чтоб вы подумали, что я беру взятки, Боже сохрани! Никогда ни я, ни мой отец, ни моя мать взяток не брали. Мать всегда говорила: это грех большой. Когда она работала уборщицей в школе, всякое бывало: то ученик, знаете, у малышей в голове ветер гуляет: то сумку с книгами забудет, а в сумке десятка валяется, то просто бутерброд, в газету завернутый, на дне сумки валяется, − мать никогда не присваивала. А лакомилась, губы облизывала, плохо засыпала ночью и все такое прочее. Так что, видите, школа моего воспитания еще та − не найдешь теперь во всей округе.
   - Да что вы, Лорикэрик Семенович, Бог с вами. Я одалживаю вам сто долларов, вот и все. Только процентов мне не нужно. Вместо процентов, сделайте мне десять соток и немного земли под сенокос, коровку хотела бы завести, а то в селе как жить без коровы, не на рынке же молоко покупать, правда?
   - Истинно так, - согласился Лимон. - Я пришлю вам землемера. Только вы его тоже не обижайте. В карман ему двадцатку как-нибудь незаметно постарайтесь сунуть.
   - А он мне сунет? Я изголодалась уж вся, молодая еще. Ворочаюсь в кровати и локти кусаю. Вам это неведомо, должно быть.
   - Вы баба − кровь с молоком. Землемер своего не упустит, можете не волноваться. Он будет завтра. Никуда из дому не уходите.
   3
  
  В назначенный срок землемер не пришел. Чтобы обезопасить себя от всяких неожиданностей, Лимон позвонил в Осиное гнездо заведующему земельным отделом Сосуну с просьбой прислать представителя, либо самому приехать для надела земли крестьянам и не в цветочных горшках, как раньше.
   - Ты без мине никого землей не награждай, понял? Я пришлю тебе представителя. Это будет госпожа Кобылко Памила Варламовна, моя помощница и моя симпатия, признаюсь честно; ты ее хорошо знаешь. Она у нас здесь работает с тех самых пор, как русский престол занял мудрый Леонид Ильич, понял? Так-то. Смотри, чтоб был порядок, - изрек Сосун. - Молодец, что позвонил. Так держать, Лимончик.
   И повесил трубку.
  Землемер Поп, которого также прозвали попа, был вызван к Лимону и получил необходимые инструкции относительно надела земли Серафиме Анатольевне и Валерию Ивановичу, у которого недавно занял триста долларов без обязательства вернуть в ближайшие пятьдесят лет.
  Помощник Сосуна, госпожа Кобылко, в понедельник утром села в машину, принадлежащую народу, но числящуюся за Осиным гнездом и помчалась в глухой уголок за пятьдесят километров делить землю крестьянам.
   - Теперь нечего держать землю в горшках, как было при советской власти, иди, работай, пользуйся, получай урожаи, строй дома для своих детей и внуков. Во! благодать-то какая, а? Только нас благодарить будут? А то народ неблагодарный, я знаю наш народ. Раньше, при коммунистах, за земельный надел, превышающий пятнадцать соток, готовы были все отдать, а теперь коробки конфет жалко, - жаловалась Памила Варлаамовна.
   - Да, да, я полностью с вами согласен, - кивал головой землемер Поп. - Но, посмотрим. Не все одинаковы. И потом, есть люди, у которых гроша за душой нет.
   - Пусть отрабатывают. У вас вон как речка петляет, наверняка надо дамбы строить, чтоб во время половодья никакой беды не было, - с ученым видом сказала Памила Варлаамовна.
   - Я подскажу нашему Лимону, это его прерогатива.
   - Ого, как вы учено говорите. А что такое " прерогатива?"
   - А шут ее знает? Так, слыхал, понравилось, и стал употреблять, но я больше не буду, честное комсомольское.
   - Комсомола уже нет, не забывайте об этом.
  В это время они уже были у дома Серафимы Анатольевны. Серафима вышла растерянная, расстроенная домашними неурядицами и попыталась наброситься на землемера:
   - Почему так долго вас не было? Заявка неделю тому назад подана, а вы, что, отсыпаетесь там?
   - Уважаемая госпожа вильной Украины, не нервничайте, берегите свои нервы для великих свершений нашего народа. Я есть инспектор по земельной реформе из Рахова, из Белого дома, - слыхали про него? Так вот, гражданочка, госпожа, простите, сел у нас много, а я одна. Без меня землемер не имеет право отводить вам землю, поскольку я должна занести все это в реестр Белого дома или Осиного гнезда, как вы его изволите называть, - пела Памила Варлаамовна.
   - Ах ты, Боже мой! А дальше что? Сунуть−то он имеет право? Я ему суну в карман, а он мне сунет..., короче мы так с председателем договорились. Ну, что лыбешься, аки вьюноша семнадцатилетний? Ну, ладно, отложим все эти тити−мити до следующего раза. Но вот беда: мне в реестр не нужно, мне и здесь хорошо. Как вы думаете, товарищ Попа, может мне отказаться от этих десяти соток, а? Боюсь я чего-то, - жаловалась Серафима Анатольевна.
   - Да ничего страшного. Только за этот реестр надо платить.
   - Сколько?
   - Сто долларов, - сказал Поп.
   - А это не взятка?
   - Какая взятка, что вы? Я квитанцию вам выпишу, - сказала Памила.
   - Пишите.
   - У тебя есть хоть какой пустой бланк? - спросила Памила землемера.
   - Кажись, есть, - ответил Поп, - а, точно есть. Квитанция об уплате за электроэнергию.
   - Сойдет, - сказала Памила.
  Она выписала квитанцию, а деньги спрятала в сумку, и все втроем отправились измерять земельный участок.
   - Вы сюда, сюда поближе, у меня тут сосед захватил. Это земля моего отца.
  Поп показал на пальцах, что нужно позолотить ручку.
   - Сколько? - шепотом спросила Серафима Анатольевна.
   - Дашь двадцать долларов, и хватит с тебя, ты, я вижу, не шибко богата.
   - Нет денег больше у меня.
   - Ничего, я подожду.
   - Муж вернется с заработков, тогда отдам.
  Все сложности были позади, и Серафима Анатольевна первая в Апшице получила два гектара под сенокос в аренду сроком на двадцать пять лет. Еще не было закона о передаче земли крестьянам в вечное пользование ни на Украине, ни в России. Именно в этих двух странах остались самые большие коммунистические партии, имеющие влияние в парламентах обеих стран. А коммунисты стояли на смерть: оставить землю крестьянам в цветочных горшках и все тут. Всегда тупые и на тупости закомплексованные, они держались за основной рычаг коммунистического крепостного права: землю крестьянам - в цветочных горшках и ни шагу в строну.
   - А теперь куда? - спросила Памила землемера.
   - Тут есть один зажиточный человек, к нему и пойдем, - сказал Поп.
  
   4
  
  Валерий Иванович встретил великих людей с видеокамерой в руках. Поп шел впереди, волочил за собой мерительную ленту, а госпожа Памила шествовала поодаль, в соломенной шляпе с большими полями, что крепилась к подбородку шнурками.
   - Приветствуем дачников! - торжественно заявил Поп.
   - К столу, сперва, к столу! - звал Валерий Иванович. Памила несколько надвинула шляпу на лоб, что придавало ей таинственный вид, небрежно бросила:
   - Я сыта, как откормленная бульдожка. Если только кафа и то не сладкая.
   - Кофе? Сейчас заварю. Но к кофе полагается рюмка коньяка, не возражаете?
   - Женщина всегда озражает и, тем не менее, всегда соглашается, - сказала она и засмеялась.- Женщина, как сказал Карл Марл, существо слабое и в этом ее сила, представляете? Особенно по отношению к мужчине. Если я однажды проявлю такую слабость по отношению к мужчине, он опосля этого у моих ног будет валяться.
  − Не мешало бы проявить ее по отношению к нашему сельскому землемеру, кажись он парень то, что надо, − сказал хозяин дома.
  − Мы с им только сегодня встретились, а что будет дальше посмотрим.
   - Вы пришли делить землю?
   - Да.
   - Теперь то, что у меня в цветочных горшках, я могу выбросить?
   - Можете. Мы вам дадим землю в аренду.
   - Землю моего отца мне в аренду, хорошо. А на какой срок?
   - Можем на пять лет, а можно и на двадцать пять, - сказала Памила Варлаамовна. - В зависимости от необходимости, исходя из взаимных интересов, интересов государства и прочих интересов. Сами понимаете, сейчас такое время. Мы, служащие, сидим на маленькой зарплате, да и Белый дом требует ремонта...
   - Сколько?
   - Ну, нельзя же так сразу, Валерий...
   - Иванович, - подсказал землемер.
   - Так вот, Валерий Иванович, мы...никакие мы не взяточники, мы служащие, представители новой демократической власти. Ехать сюда долго, тяжело, я вот последние копейки на бензин отдала, можете спросить у водителя.
   - Памила Варлаамовна сильно пострадала по пути к вам, Валерий Иванович.
   - Что же могло случиться с уважаемой Памилой Варлаамовной?
   - У нее босоножек на левой ноге приказал долго жить, - трагически произнес землемер.
   - Ах ты, Господи, Боже ты мой! А ножку вы не подвернули?
   - К великому счастью, все обошлось.
   - Больше ни за что не поеду в такую даль, - чуть не плача, произнесла Памила Варлаамовна.
   - Надо раскошелиться, - шепнул землемер. - Это все окупится, уверяю вас.
   - Но это же земля моего отца. До освобождения края войсками НКВД, простите, советскими войсками, эта земля принадлежала отцу на правах частной собственности. Почему бы теперь, после падения коммунизма, не восстановить справедливость?
   - Он еще упирается? Пошли. Пицце отдадим, вон его заявка у меня в сумке лежит, - угрожающе сказала Памила Варлаамовна.
   - Нет, нет, что вы?! Если этого требуют взаимные интересы, а также интересы вильной Украины, что ж! Я готов. Двести пятьдесят долларов хватит?
   - Что с вами сделаешь? - вздохнула Памила Варлаамовна. - Пусть двести пятьдесят и по чашке кафа. А мы пошли отмерять. 0, 8 гектара мы вам приватизируем, а полтора гектара отдаем в аренду сроком на двадцать пять лет. Вы, судя по вашему возрасту, столько не проживете.
   - Нет, что вы? Мне бы лет десять протянуть...
   - Есть ли у вас резиновая обувь? У Памилы Варлаамовны и второй босоножек на правой ноге может выйти из строя. Не носить же мне ее на руках.
   - Такую тушу, - подсказал Валерий Иванович. - У меня кирзовые сапоги остались. Им сорок лет. Я в армии в них служил. Можно считать, что это еще Сталинские сапоги. Берите, мне не жалко.
   - О, музейная редкость, хи-хи-хи, с удовольствием одену.
  Слуги народа ушли отмерять земельный участок, а Валерий Иванович затопил плиту, чтоб заварить кафу. Нашлась коробка конфет, торт, бутылка шампанского, бутылка коньяка, масло и пахучий свежеиспеченный хлеб. Все это было собрано на стол под навесом на фоне роскошной зелени.
  Все шло хорошо. И вдруг, как гром среди ясного неба, разразился скандал.
  Пожилой Пицца с женой Ляной вышли с палками, чтобы прогнать нахалов -землемеров.
   - Это наша земня, мы тут работали, у колхоз косили, унаваживали, Ляна все время не только писать, но и какать сюда ходила, а потом и я следом за ней. Земня сразу стала давть высокие урожаи на радость нам и нашим детям, что проживают в разных других селах. Наш Иван, младший сын − бузосмен, ен у Бычкове завод содержит. А вы, на кой вы нам сдалися? Уходите отсюда, нехристи поганые. Ой-ой-ой, Боже мой! Убивают, спасите, люди добрые, - орала Ляна, сотрясая воздух. − Милиция, амуниция, иде вы?!
   - Я тут, значится, косил двадцать лет подряд, здесь мне и глаз повредило оттого, что отец этого Валеры сад не прочищал, и ветки до самой земли висели. Я одним глазом совсем не вижу. Вы должны пожалеть меня.
  Тут возникла другая соседка и набросилась на Пиццу:
   - Ты и у меня отнял землю, нахал. Не давайте ему ничего этому Пицце, не слушайте его. Две коровы держишь и овец громада, а раньше у вас была только одна коза, наглецы!
   - У меня вены на ногах вздуваются! - подтягивая юбку, орала Ляна, жена Пиццы.
   - Я предлагаю решить этот вопрос у председателя сельсовета, - сказал Поп. − Пожалуйста, в дни приема к нему. Я ему доложу об этом споре. А пока мы будем действовать по плану.
  
   5
  
  Пицца с женой ушли, голося и причитая, но все-таки ушли, дав возможность землемерам выполнить свой профессиональный долг. Позже Валерий Иванович получил Государственный акт на право частной собственности на землю за номером 11- ЗК 007934, подписанный председателем сельсовета Лимоном с планом внешних границ земельного участка.
   Неожиданно, спустя месяц с лишним, Пицца самовольно перекроил, приватизированный участок и поставил забор там, отхватив почти половину участка, уже купленного Валерием Ивановичемзачетыреста пятьдесят долларов.
   Валерий Иванович долго ломал голову, но никак не мог определить, откуда ветер дует, хотя, как говорится: а ларчик просто открывался.
  В прошлую среду к сельсовету подъехал на джипе младший Пицца. Лимон почувствовал запах солярки и выглянул в окно. " Бизнесмен прибыл, это хорошо, - подумал он и принял более осанистый вид. - Но я дешево не продамся. Ни за что. Я знаю, этот работорговец - ходячий денежный мешок. Только, что ему нужно? Все время по Белому дому шляется. И только к Дискалюку заходит, даже на Мавзолея внимания не обращает. Чего он пожаловал, может подвох, какой?"
  В это время у него сидела старуха, просила разрешить спилить одно дерево в лесу: топить нечем.
   - Хорошо, Марфа Петровна, идите, пилите. А сейчас освободите кабинет, ко мне важный человек направляется.
  Но Марфа Петровна пока собралась, по старости, да еще клюку забыла, пришлось возвращаться от порога, Пицца широко открыл дверь, сделал два широких шага в направление к столу председателя, плюхнулся в кресло и сплюнул на пол.
   - А здоров, преседатель! - сказал он и протянул пальцы с не стрижеными ногтями.
   - Ты что, милок, как дикарь ведешь себя? - насупилась старуха, уже хватаясь за ручку двери. - Давно ли ты босиком ходил, а из рваных штанишек обе ягодицы светились? Нейзя забываться, сынок! Али ты из грязи да в князи, а совесть осталась в грязи? Нехорошо, я те скажу.
  Пицца покраснел. Он механически сунул руку в карман и вытащил пятьдесят долларов.
   - Берите, Марфа Петровна, это вам на чай. И знайте: Иван Пицца - большой человек. И другим это передайте.
   - Я взяток не беру, я не продаюсь, на кой мне твои деньги? Они добыты нечестным трудом. У тебя отец нечестный, фальшивый человек. И дед твой был точно такой же. Так что убери свои деньги, а я пошла. Нечего мне тут делать.
   - Дура старая, - сказал Пицца, когда ушла старуха. - Деньги, они есть деньги. Они не пахнут. Кажется, это Ленин говорил. Ну, так вот значит, у меня тут пятьсот долларов на мелкие расходы. Я хоть и общаюсь только с Дмитрием Алексеевичем и все фунансовые вопросы решаю только с ним, но здесь, в этом селе, я родился и вырос и здесь, мои родители тут живут.
   - Как они живут, в чем нуждаются? Я немедленно навещу их. Завтра же, в первой половине дня.
  Председатель выдвинул ящичек из-под крышки стола, и как это делали другие руководители, повернулся к окну.
   - Да чего там отворачиваться? Это мелочи. Я от души. На ремонт здания. Как живут мои родители, вы спрашиваете? Да не совсем важно. У них десять соток земли оттяпали ваши землемеры. Нехорошо.
   - В чью пользу? - удивился председатель.
   - Да там, Валерий Иванович.
   - Это опасный человек, - сказал испуганно председатель. - Я с ним веду осторожную политику.
   - Я жертвую на нужды сельсовета еще двести долларов. Ты должен унять аппетиты этого Валерия Ивановича. А я подсоблю. Господин Дискалюк на моей стороне.
   - Если сам господин Дискалюк на вашей стороне, тогда дело в шляпе. Идите к отцу, и скажите, пусть поставит забор там, где ему нравится. В конце концов, сейчас свобода, а свобода касается всех, в том числе и нас, служащих. У нас тоже есть свои права, верно?
   - Верно, верно. Это слова из уст настоящего преседателя. Это не то, что был ваш предшественник. Я ему толкую свое, а он мне: закон! закон я не могу переступить. Каналья! Я тоже вложил свою лепту в то, чтоб его досрочно сняли. Нечего таким людям в преседателях ходить. А забор там уже поставлен.
   - Мой предшественник - представитель старого поколения. Тогда было так: боссы наверху воровали, сколько душе угодно, а вот внизу соблюдалась дисциплина. Взятки брали сверху и до секретаря райкома, а дальше, то есть ниже секретаря, кто брал, страшно наказывали. В этом была несправедливость прошлого режима. Теперь, слава Богу, свобода. Если берет господин Дискалюк, то такое же право распространяется и на меня, председателя, маленького человека. Я чувствую, что мне тоже придется отстегивать. Брать взятки, давать взятки, красть - это наша национальная черта. Кстати, в Древнем Риме тоже существовали взятки наравне с воровством.
   - Что за Рим на дереве? Где он находится? Дальше Киева или ближе Киева?
   - У вас, сколько классов? - спросил Лимон.
   - Десять, - ответил Пицца. - Но я уже все позабывал. Я даже читать разучился. Одно твердо соблюдаю и не забываю - ставить свою подпись на денежных документах.
   - Вы же школу бросили, не окончив третий класс.
   - Ну и что же? Я купил свидетельство за десятый класс, а теперь думаю взять диплом об окончании юнирситета. Пятьсот долларов и диплом в кармане, - сказал Пицца.
   - У вас получится высшее образование без среднего, - произнес Лимон и улыбнулся, глядя в лицо собеседнику. А как же капитал считаете, у вас же огромные прибыли?
   - А у мене калькулятор есть, даже два, хотите, вам один подарю? Там любые суммы выскакивают, только кнопки нажимай. А потом у меня меженмент есть.
   - Менеджер?
   - Так точно, меженмент, а я бузосмен, гы-гы-гы!
   - Вы талантливый и очень образованный человек. Я, безусловно, рад, душевно рад встречи с вами.
   - Уф, я уже опаздываю, - произнес Пицца и начал собираться.
   - Благодарю вас за поддержку, - сказал Лимон, вставая и хватая грязные пальцы Пиццы обеими руками.
   - Ну что ты! Для меня это сущие пустяки. Господин Дискалюк в десять раз дороже обходится и то ничего. Я вот дом для него строю. Уже восемьдесят тысяч долларов угрохал...
   - Тогда позвольте выразить уверенность, уважаемый Иван Васильевич, что ваш скромный вклад в копилку нашего сельсовета, всего лишь первоначальный взнос.
   - Если ты организуешь кампанию против этого Валерия Ивановича, считай, что это лишь первый скромный взнос. Но если нет - пеняй на себя.
   - Да я сгною его. Я всю землю от него отберу. Ишь какой! Всю жизнь жил в России, которая нас оккупировала, а теперь приехал и тут права качает. А может, его выгнали оттуда? Кому он там нужен? Но, если тебя выгнали и тебе деваться некуда, что ж ты, падло, у нас тут права качаешь, - наступал Лимон на противника, который находился далеко и не ведал, что против него замышляется.
   - Вот это мне нравится, - сказал Пицца. - За инициативу я жертвую на развитие сельского совета, на территории которого проживают мои родители, а они скромнейшие, честнейшие люди, еще сто долларов.
   - Ах ты мой дорогой! - чмокнул его в щеку Лимон. - Извини, что назвал тебя на "ты". Это от любви и большого уважения, которое возникло в процессе нашего общения.
   - Ничего. Бывай!
   6
  
  Пицца выскочил из кабинета, сел за руль, нажал на газ до упора и умчался в Бычково, где у него строился уже третий дом для третьего младшего сына Ромки. Как и предыдущие два дома, этот дом строился так же бестолково и смахивал на моду восемнадцатого века. Строители ничего не могли сделать, потому что Пицца сам составлял чертежи и в этих чертежах сам с трудом разбирался. Часто выходило так, что крыша нависала со стороны фронтона на два метра, а двери и окна получались косо.
   - Только так строить вашу мать, - командовал Пицца. - Это мода двадцать первого века, вы ничего не понимаете.
  
  А тем временем Лимон продолжал прием населения. Это был везучий день: одни бизнесмены стояли у него под дверью. Каждый бизнесмен покупал у председателя землю. Постепенно сама собой выработалась такса. За одну сотку земли сто долларов.
  Бизнесмен Марущак строил два дома - один в Апшице ( Водице - новое название), другой в Апше. В Апше председатель отдал землю под строительство бара за бутылку водки, а Лимон потребовал полторы тысячи долларов.
   - Почему так много? В Апше Иван Иванович взял только два доллара, я ему бутылку водки принес, а вы...
   - Мы находимся в другой экологической зоне. Нам гораздо больше нужно для развития села, чем, скажем в Апше. Вы можете взять там еще один участок, в чем дело. Вольному - воля, как говорится.
   - Это мне не подходит. Дело в том, что в одном и в другом селе я хочу организовать магазин. А в Апше еще и дом отдыха, или по-американски бордель. У нас полно молоденьких девочек и деваться им некуда. Куда девать красоту? Они даром отдаются парням, где-то у забора, а тут будут кровати, музыка, вино, все такое...словом современная культура.
   - Тогда выкладывай денежки.
   - Придется, что с вами сделаешь?
   - Просто надо делиться. А бордель и у нас будет или только в Апше?
   - Пока только в Апше.
   - Жаль, - сказал председатель.
   - Почему?
   - Ты ущемляешь престиж нашего села.
   - Я посмотрю, как там пойдут дела, тогда и будем решать этот вопрос.
   - Ты с господином Дискалюком согласовал этот вопрос?
   - Я даже не думал об этом. Пока этот замысел должен храниться в тайне.
   - Нет такой тайны, которая со временем не стала бы явной, - авторитетно заявил председатель.
   - Но ты же меня не продашь, правда?
   - Тысячу долларов на стол. Тебе будет выделено десять соток под строительство особняка.
  Марущак отсчитал кругленькую сумму, Лимон выдвинул ящик стола. В этом ящике скопилось уже довольно много денег. Лорикэрик Семенович только сейчас подумал, что на ящике нет замка, и это привело его в замешательство. Надо же? такой пустяк, как замочек с маленьким ключиком, он не смог предусмотреть. Надо что-то делать. Может, прием прекратить? " Сейчас выйду, посмотрю, кто там околачивается", решил он и направился к двери. За дверью толпились простые люди.
   - Граждане вильной Украины! по состоянию здоровья я вынужден прекратить прием на сегодняшний день. Я дико извиняюсь, но такова ситуация.
   - Надо по'моч ему оказать, - предложил кто-то из ожидающих. - Бедный человек, он так старается.
   - Он только для нас и живеть, даже семью забросил, сказывают.
   - Надо раньше приходить сюда очередь занимать.
   - Это бузосмены виноваты, они как свиньи, без очереди прут.
   - Надо, чтоб наш уважаемый преседатель отдельную очередь для простых людей организовал, тады и промблем не будет.
   - Перестаньте бабы! преседатель знает, что надо делать, на то он и преседатель, - сказала самая авторитетная старуха Ивонкова, прикрывая рот платком. −Таких председателев как наш ни в одном селе нет, сука буду. Сказывают он, бедненький, дом в Апше замыслил строить. Дык по ночам с лопатой расхаживает, фундаме'нт размечает и хучь бы кто помочь взялся, усе мимо, да мимо идут.
   7
  
  Дмитрий Алексеевич так расстроился исчезновением морской царевны, что у него сердце начало побаливать, и непонятный страх невесть откуда взялся и стал привязываться. Жизненный опыт подсказывал, что в этих случаях надо принять горизонтальное положение, сосредоточиться, на чем-нибудь хорошем, крепко закрыть глаза, чтоб никого и ничего не видеть и можно успокоиться. Он так и сделал, но для очистки совести, решил собрать все вещи незнакомки и положить под голову. Мало ли, что с ними может случиться?
  Всякий раз, когда Дмитрий Алексеевич расстраивался, его клонило ко сну, и это было великое благо для его здоровья. Его психика в возрасте сорока восьми лет напоминала психику бегемота. Стоило ему положить кулак под голову, как он погружался в сон, и храпел, как слон. И сейчас он, куда-то провалился.
  Кто-то стал вытаскивать из-под его головы пакет с тряпками, а когда голова ударилась о камень, у него открылись глаза.
   - Караул! Убивают! Спасите! Мавзолей Ревдитович!
   - Бог с вами! Никто вас убивать не собирается. Никому вы, такой бирюк, не нужны, а мне тем более, - сказала " утопленница" и расхохоталась.
  Дима вскочил на ноги, выпупил глаза и дико заорал:
   - Вы?! Откуда вы взялись, с того света что ли? Дык вы же утопли. Господи спаси и помилуй! А я весь извелся, сердце у меня стало колотиться, чуть не умер от стресса.
   - Я вижу. Так расстроился, что лег спать и захрапел, как слон, - сказала незнакомка.
   - Ладно, шутки в сторону. Давайте, наконец, познакомимся и подружимся. Вы больше не оставляйте меня одного на берегу, мало ли, что со мной может случиться, я человек государственный и представляю собой некоторую ценность. Я звучу гордо, как говаривал Горько-пешко.
   - Я Зоя Соколова из Красной Пресни, а ты...давай я тебя буду звать медведь лопоухий. Не будешь обижаться?
   - Вообще-то я Дмитрий Алексеевич Дискалюк, что значит диск, положенный в люк. Прошу любить и жаловать, госпожа Соколова из Красной песни.
   - Пресни. Вы глухой?
   - А где эта Красная Пресня, далеко от Киева, или она здесь в Крыму?
   - Это в Москве, в малом кольце. Вы никогда в Москве не были?
   - Не приходилось. Теперь, ежели вы пригласите меня в гости, я сяду на транспорт, и поеду. Долго ехать-то?
   - Если автобусом - недельки две, не меньше.
   - Ого! Лучше дома сидеть.
   - Ну, я пошла.
   - Куда?
   - Куда мне надо, туда и пошла.
   - А как же я?
   - Никак.
  Зоя надела на себя легкое платьице, набросила соломенную шляпку на золотистые волосы и сделала движение, чтобы уйти. Дискалюк нахмурился, сжал кулаки на обеих руках и, грядя прямо в лицо Зое, такое насмешливое и такое прекрасное, что у него в глазах стало мутиться, все же набрался храбрости и твердым тоном сказал:
   - Я как представитель президента в Раховском районе повелеваю вам оставаться на месте до тех пор, пока вам не разрешат двигаться в каком-либо направлении.
   - Ха-ха-ха-ха! Вот это да! Это мне уже нравится. В вас просыпается мужчина. Оказывается и медведь может рычать. Это интересно, весьма интересно.
   - Так вот, я как представитель президента...,-Дискалюк так разволновался, что начал заикаться. - Я приказыва-а-ю, н-нет, ппро-шшу о-отоо-бедать со мммной в ре-есторане се-егодня веч-чером.
   - Хорошо, только упокойся, представитель президента, а то совсем съедешь, и дома не узнают тебя. В семь часов вечера встречаемся у входа в ресторан " Ласточкино гнездо". Только брюки отгладь и туфли поменяй, - наставляла Зоя.
   - В нашем синатории нет утюга, - уже членораздельно сказал Дискалюк.
   - Ох, и беда мне с такими кавалерами. Показывай, где живешь, я сама приведу тебя в порядок.
   - А где ты возьмешь утюг.
   - Я тобой буду гладить. Ты сам как утюг, - сказала Зоя и снова рассмеялась. Дмитрий Алексеевич не обижался, потому что голос у Зои был нежнее звоночка на шее овец, пасущихся на полонинах Раховщины.
   " Эх, если бы Зою сманить туда на эти полонины, повести ее на самую вершину и попросить, чтоб она там захихикала, вот был бы резонанс. А я надел бы кожушок и суконную шляпу, стал бы рядом, высоко поднял голову, так чтоб глаза в небо. А художник наш Сисько внизу патрет бы рисовал: я и Зоя. После нас осталась бы картина - выдающееся произведение искусства...всех времен и народов".
   - Госпожа Зоя! поедем со мной на Раховщину. У меня там полонины в моем распоряжении, я прикажу художнику, и он патрет твой нарисует, и этот патрет мы во Францию пошлем...на Лондонскую выставку.
   - Лондон в Англии, грамотей.
   - Какая разница, где, был бы патрет.
  
   8
  
  Зоя пошла к кавалеру в номер, вычистила и отгладила костюм, даже пуговицу перешила на пиджаке, потому что на животе не застегивалась. А туфли он сам натирал носовым платком до блеска.
  В ресторане " Ласточкино гнездо" они были ровно в семь часов вечера. Дмитрий Алексеевич предоставил право Зое заказать все блюда, какие только были в знаменитом ресторане. Официанту пришлось приставлять еще один столик, чтобы вместить весь заказ на двух особ.
  Когда заиграла музыка, Зоя пригласила кавалера на танец. То ли от полноты, то ли от природной неуклюжести он танцевал, как не тренированный слон и когда она его все же раскрутила, грохнулся на пол. Два стула сразу превратились в труху, а столик, за которым сидела одинокая дама, опрокинулся ножками кверху.
   - О, Боже мой, это наверняка, преисподняя, - умирающим голосом произнес кавалер. - Бросьте мне веревку, чтоб я мог зацепиться.
  Зоя попыталась его поднять, но великан даже не пошевелился.
   - Помогите, что вы сидите, - сказала одинокая дама, потому что Зоя, мучимая стыдом, не могла произнести ни слова. От последнего столика поднялись три моряка, подошли к лежащему танцору, взяли его за руки, и поставили в вертикальное положение.
   - Благодарю вас, джентльмены, - сказал Дискалюк, открывая глаза. - Зоя, достаньте мой кошелек из внутреннего кармана пинжака, извлеките три бунажки по сто долларов и отблагодарите этих вивчарей. (пастухи овец).
  Зоя покраснела до ушей. Слово " пинжак" так резануло ухо, что она готова была расплакаться. Однако она ловко просунула ручку во внутренний карман пиджака, извлекла целую пачку долларов, отстегнула каждому по сотне и вдобавок кивнула головой в знак благодарности.
   - Спасибо дитя мое, - выдавил из себя Дискалюк.
  Моряки переглянулись, а один самый высокий и симпатичный, улучив момент, тихо спросил у Зои:
   - Это ваш дедушка?
  Зоя посмотрела на него уничтожающе, фыркнула, моряки от скромности тут же испарились.
   - Положи мне руку на плечи, увалень несусветный и пойдем к своему столику.
  Кавалер попытался встать и в это время страшно заохал. Подбежали два официанта, взяли его под руки, и все втроем направились к столику.
   - Налей мне бокал коньяку, - сказал он Зое. - Копчик болит, повредил, видать. Надо залить эту боль.
  Зоя налила: пей, Димочка.
   - Ишшо один.
   - Так много? А кто тебя домой потащит, у тебя вес больше тонны, - испугалась Зоя.
   - Я сам потопаю своими ножками...после третьего бокала. Ты не знаешь, как пьют горцы, так вот, гляди! Я еще и песню тебе спою, хочешь? Так вот слушай:
   Ой, Маричко, в вечери, в вечери!
   Расчеши мне кучери, кучери, кучери!
   - Кудри, что ли?
   - Да, кудри.
   - Так ты же лысый. А что значит " в вечери?"
   - Вечером, темнота, - сказал Дмитрий Алексеевич с обидой в голосе. - Сегодня, как только вернемся из ресторана, ты возьмешь расческу, и будешь мне расчесывать мою шевелюру, а потом я твою.
   - Какую?
   - Ту, что внизу и наверху, по очереди.
   - Фи, ты наверняка, импотент. Такие жирные бирюки, как ты ни на что не способны. Так что не говори гоп, пока не перескочишь.
   - Посмотрим.
  
  
   9
  
  Зоя вызвала такси, погрузила своего кавалера и увезла в санаторий. Она раздела его до пляжного костюма и выключила свет. Полная луна, что плыла над тихим, ласковым морем, заглядывала в большое квадратное окно трехместного номера, освещая лежащего Дмитрия Алексеевича и сидевшую в конце кровати Зою. Она не боялась его, хотя он периодически открывал пьяные глаза и пожирал ее слегка помутневшим взглядом, очевидно, ожидая, что и она захочет предстать перед ним в купальном костюме. Но все, на что решилась Зоя, и это было верхом блаженства, она положила тоненькую ладошку, увенчанную длинными розовыми пальчиками, на его огромный живот выше пупка, едва заметно помассировала и тихо произнесла "нет". Он не предал значения этому слову, произнесенному едва слышно, но, как оказалось, оно было решающим. Зоя с грустью посмотрела на его лицо, сморщилась, потому что он обдавал ее винными парами и показывал хищные металлические зубы. "Нет" - повторила она и начала собираться.
   - Я на радостях, ты, ангелочек, звиняй меня, - промолвил он и вдруг живо принял сидячую позу. - Не уходи, побудь со мной, я не трону тебя.
   - Ах, папаша, папаша, зачем было так надуваться? Мы, бабы, не любим пьяных мужиков. Эти запахи от внутреннего перегара...фи! Как это дурно.
   - Я чичас...туда, в ванную, там диколон, глотну маненько, и все исчезнет, - лепетал кавалер, но не двигался.
   - Мне нравится только то, что вы здесь ведете себя достойно и не пытаетесь..., не даете волю рукам.
   - Возьми у меня тышшу долларов...
   - Я не продаюсь, - сказала Зоя.
   - Я тебя не покупаю, так возьми, это подарок тебе, ты - свет в моей дурной жизни.
   - Почему дурной? Вы что - в мафии состоите? убиваете людей?
   - Я представитель президента в крае, я тебе уже говорил. Я получил доступ к деньгам, и деньги...деньги -зло. Они не дают человеку покоя, они делают его зависимым, превращают в раба...
   - Откажитесь от них, чего проще?
   - Это невозможно...это уже поздно.
   - Да, поздно. Я ухожу. Мне надо быть в номере до двенадцати ночи, иначе беда.
   - Я не то имел в виду, - сказал Дискалюк, жалея, что она его не так поняла. - Я провожу.
   - Нет, не стоит, у тебя ноги не в порядке. Лежи, я завтра приду, к десяти утра, если будет все так, как я планирую.
  Зоя ушла. Дмитрий Алексеевич крепко заснул. Он проспал завтрак, а когда поднялся, ему дежурная по этажу принесла записку от Зои.
  "Прощай, медведь. Мы больше никогда не увидимся. Если хочешь, пиши мне по адресу: Красная Пресня, г. Бердичев, улица "Прощай молодость". Зоя Сколова".
   - А разве есть такой район в городе Бердичеве? - спрашивал он дежурную по этажу.
   - Никогда не слыхала, - ответила дежурная. - У меня муж из Бердичева, но он что-то про такой район ни разу не упоминал. Тебя, милок, просто надули и все тут. Наверное, ты занял крупную сумму денег, не так ли?
   - Негодяи, - сказал Дискалюк и пошел давать телеграмму в Рахов, чтобы его через два дня встречали.
  "Жаль, что ты не родилась в Рахове,- думал он дорогой, - была бы ты Раховчанкой, ты вела бы себя по-другому. Ишь, мадонна бердичевская, а может и московская, кто знает? Я пошлю своему коллеге в Бердичев запрос и если она там - дело в шляпе. Ее извлекут, посадят на поезд и в Рахов, а в Рахове она станет директором ресторана, куда я буду заходить обедать. Но если эта Красная Пресня в Москве - беда, я даже не знаю, кто там губернатор".
  На почте толпились отдыхающие, и Дмитрию Алексеевичу пришлось стать в очередь. Всю свою сознательную жизнь, которую он посвятил народу, ему нигде ни разу не приходилось стоять в очереди, а здесь она была длинной, и подвигалась черепашьим шагом. Заведующая почтовым отделением отправилась на совещание, а рядовые работники разбежались по своим делам и не спешили возвращаться: им платили мизерную зарплату и потому, естественно, никто не дорожил своим рабочим местом, как, скажем, в загнивающих странах. Только одна сгорбленная старушка с разбитыми очками на носу, медленно принимала тексты телеграмм, проявляя олимпийское спокойствие, несмотря на все более усиливающийся гул, толпившихся у единственого рабочего окошка людей.
  Дмитрий Алексеевич так расстроился, что уже стал спрашивать у отдыхающей, есть ли где поблизости другое почтовое отделение, как в это время его схватили за руку и поднесли к губам для поцелуя. Кто это? Ба, да это сама Тоня Недосягайко.
   - Я, дорогой Димчик, так заскучала, так заскучала, что вся какими-то пятнами покрылась. Дважды приезжала к тебе в синаторию, но дверь была на запоре, а один мужик сказал, что ты уехал в Англию. Какое счастье, что я тебя здесь встретила. Давай вернемся к прежней жизни, если твоя любезная Марунька не приехала. Где она, кстати?
   - Она не смогла приехать, сорвалось у нее, но зато я уезжаю. Там дел скопилось - уйма. Я чувствую, что без меня этот Рахов провалится в тар -тарары. Надо срочно возвращаться, спасать положение. Речка может выйти из берегов, беды натворить.
   - Но там же Мавзолей, он, что - не справится? Я, если б ты меня взял в замы, справилась бы на все сто, а то...ты сделал меня подстилкой и относишься ко мне как подстилке, а между тем я талантливый организатор. Я могу произносить речи с трибуны, с любой трибуны, я никогда не растеряюсь. Хошь, вернемся к тебе в номер, и я там произнесу речь?
   - Речь - о чем?
   - О женской верности и о мужском коварстве. Я все эти дни напряженно думала об этом и сочиняла текст. Он у меня в голове.
   - Перенеси его на бумагу и вручи мне. Я с ним познакомлюсь на досуге. Ты, Тонечка, не обижайся. И с великими людьми происходят всякие причуды. Так, мне показалось, что ты, такая активная и ненасытная, выжмешь из меня все соки, и я не смогу по-государственному мыслить. Тут и случилось так, что жена позвонила и попросила разрешения приехать, на несколько дней. А когда ты ушла, я понял, что мне чего-то не хватает.
   - Так давай, исправим это недоразумение прямо сейчас же. Я - бегом за чумайданом и к тебе. Мы можем спать валетом на одной кровати, или по одиночке на разных кроватях.
   - А ты прием ванн закончила?
   - От чего?
   - От радикулита.
   - Осталась последняя. Я ее должна принять завтра в 11-40.
   - Тогда я за тобой приеду завтра, хорошо?
   - Я буду ждать, миленький.
  
   10
  
  Дмитрий Алексеевич находился в нерешительности. С одной стороны эта проклятая очередь, в которой надо стоять как минимум до вечера, с другой стороны, преданная Тоня, могла бы сгладить его стрессовое состояние, вызванное поведением Зои, этой гордячки из Красной Пресни, что в Бердичеве, или в самой Москве. А может, и она сама объявится. Это не исключено. Поведение женщин непредсказуемо. Взять хотя бы поведение Маруньки, собственной жены. Раньше она следила за каждым его шагом, даже свои шестерки у нее были, а в последнее время, как только они переехали в Рахов, ее словно вывернули наизнанку, она забыла, что такое ревность и стала относиться к своему прежнему поведению с юмором.
   - Мой Митрик, ты для меня теперича, как мужик, все одно что холодильник, никаких чуйств во мне не возбуждаешь, а посему может принадлежать кому-то, какой-то молодой сучке, у которой огонь унутри, но только временно и только временно, а вот мне - постоянно. Я опосля климакса в мужиках не нуждаюся, - произносила она утешительные для себя слова вслух, но так чтоб муж не слышал.
   Сейчас Дмитрий Алексеевич, находясь в очереди, боролся со всякого рода мыслями до тех пор, пока единственное окошко, где принимались телеграммы, не закрылось неожиданно; очередь ахнула и он ахнул, чего с ним раньше не было. Люди стали покидать окошко и он решил...побороть неудачу.
   - Что ни делается - делается к лучшему, как сказал бы Карл Марл, - произнес Дискалюк и направился в свой санаторий. Там его уже ждала Тоня Недосягайко.
   - Я решила пожертвовать ванной ради нашей любви, мой дорогой. Так что принимай меня снова в свои объятия.
  Все шло к тому, что между двумя великими людьми, бывшем третьим секретарем райкома партии Недосягайко и бывшим инструктором обкома Дискалюком должны восстановиться нормальные отношения по принципу: я человек и ничто человеческое мне не чуждо. Но тут произошло одно совершенно непредвиденное событие, круто изменившее жизнь и того и другого.
  В санаторий "Большевик" неожиданно приехал помощник Дискалюка Дундуков Ревдит Цасович (Ревдит - Революционное дитя; Цас- центральный аптечный склад). Он шел с плакатом "Ищу господина Дискалюка". Обидно, что никто не обращал на него внимание. Скорее этот плакат вызывал улыбку у отдыхающих, а некоторые принимали его за шута горохового, некоторые же проходили мимо, заняты своими мыслями и разного рода проблемами.
  Плакат заметила Недосягайко, когда вышла на балкон развешивать белье только что отстиранное в ванной холодной водопроводной водой.
   - Дима! погляди: плакаты с твоим именем. Наверное, президент тебя разыскивает. А может, работники КГБ, ить они здесь все еще существуют, не так ли? Полезай в ванную, а я тебя залью водой.
  − Холодной? Ты что − сдурела?
  Дмитрий Алексеевич выскочил в трусах на балкон, узнал своего помощника, обрадовался и перепугался одновременно. А что могло случиться, не зря человек в такую даль отправился. Не провалился ли Рахов в тартарары?
  Не помня себя не то от страха, не то от восторга, он бросился на первый этаж, и выскочил на площадь, на ходу надевая брюки. Тут и произошла знаменитая встреча с помощником Дундуковым.
   - Что случилось, милый, докладай живо! Рахов на месте?
   - На месте, - вздохнул Ревдит Цасович, прижимаясь к голопузуму шефу.
   - Тогда что за оказия произошла? Господин Мавзолей Ревдитович не застрелился?
   - Такой попытки ни у кого не обнаружилось, Дмитрий Алексеевич. Тут другая оказия произошла. В Рахове иностранец появился. Я уж всю историю Рахова перечитал и не нашел, чтобы в этом прекрасном городе хоть один иностранец обнаружился. Спокон века такого не наблюдалось.
   - Шпион что ли? Его поймали, посадили? −Дискалюк почесал лысину, нахмурил брови, бросил гневный взгляд на Дундукова и прибавил: − Что же ты чушь выдаешь, Цасович? в Рахове много иностранцев живет − венгры, румыны, цыгане и даже русские.
  − Но это те, которые имели счастье родиться в Рахове, и прописаны в нашем великом городе, а это иностранец, с чужим паспортом, некий, как он сам признался, свободный гражданин свободной страны, дружественной нам страны Швеции, Йоргансон. Он приехал официально по поручению своего правительства, с открытой душой. Это по его утверждению. А можно ли ему верить, никто в Рахове не знает и никто не верит. К тому же, у него такой аппарат, такой аппарат - просто ужас!
   - Какой аппарат? стреляет?
   - Да нет, переводит. Вы можете с господином Йоргансоном говорить на любом языке, а этот чудо аппарат, переводит ваши слова на шведский язык и даже не шамкает, как переводчик, когда затрудняется перевести слово. Ему, этому шведу, нужен лес. Он хорошо будет платить. По сто долларов за куб, а может и гораздо больше. Мы вам посылали телеграмму, просили совета, но так как вы не изволили откликнуться, я решил командировать самого себя в места вашего пребывания. Мы не можем это пустить на самотек, так же, как не имеем права выпустить такого выгодного клиента. У нас теперь два пути: либо мы едем вместе, либо даете согласие на заключение договора со шведом на вырубку леса по сто долларов за куб.
   - Поднимемся ко мне в номер и более детально обсудим этот вопрос, - сказал Дискалюк, беря под руку своего помощника. - У меня в гостях госпожа Недосягайко. Она словно чувствовала, что кто-то приедет из Рахова, и подошла сегодня, чтобы приготовить закуску.
   - Я никого не видел, ничего не слышал, Дмитрий Алексеевич, можете быть абсолютно спокойны. Я ведь тоже человек и ничто человеческое мне не чуждо. Я тоже не прочь был бы покорить здесь кого-нибудь.
  Смущенная Антонина Недосягайко накрывала на стол, выгребла все из холодильника и, сделав абсолютно все, не торопилась уходить.
   - Антонина Ивановна, спасибо вам за труд, вы можете быть свободны, ведь у вас, наверняка, какие-нибудь процедуры сегодня, а ваш санаторий "Пик коммунизма" довольно далеко, поэтому возьмите двадцать долларов на такси. Когда мы освободимся, я позвоню вам, - произнес Дмитрий Алексеевич, садясь к столу.
  Тоня ничего не сказала. Она молча собрала свою маленькую сумку и как мышка юркнула в приоткрытую дверь.
   - Какой лес собирается покупать у нас этот швед, хвойный?
   - Кажется, бук, ясень. Оказывается, это у них не растет. Да и вообще бук с ясенем нигде не растет. Я проехал через всю страну и бука нигде не видел. Может, здесь, в Крыму, бук растет. И вообще, вся Украина голая, нигде леса нет, вырубили что ли, али пожар всемирный случился?
   - Растет, только довольно хилый. Бизнес на нем не сделаешь, - сказал Дискалюк.
   - Вот видите, значит, интересы государства, то бишь, нашего района, требуют, чтобы вы прервали свой отпуск и срочно вернулись в Рахов для заключения договора. Надо сделать район процветающим. Люди спасибо скажут, ведь у них и работа появится, не так ли?
   - Я думаю, нам не надо много говорить о появлении новых рабочих мест и о том, на сколько район разбогатеет в результате этого экономического сотрудничества, поскольку ничего еще неизвестно. И потом, нельзя забывать и личную заинтересованность. Дело в том, что Ужгород тоже не останется в стороне от этого дела, а затем и Киев подключится. Чем больше корова дает молока, тем больше охотников, а вернее потребителей находится. Мы не одни, это надо учитывать.
  
   11
  
  Дискалюк готов был привести еще целую серию аргументов по поводу деления шкуры пока еще не убитого медведя, но Дундуков сказал:
   -ог привлечь вас к ответственности за клевету. Но я этого делать не буду. Я расквитаюсь с вами по-другому.
   - Как? - с тревогой в голосе спросила Марфа.
   - Больше ко мне не приходите, и ни по одному вопросу ко мне не обращайтесь. Земли у нас нет, и я ничего выделить вам не могу. Можете жаловаться, обращаться, куда угодно, хоть к Богу. Это вам маленькое наказание за сочинение кляузы. Вот вы здесь пишете: председатель продает землю по сто долларов за сотку. Он уже продал около сто гектаров и получил десять тысяч долларов. Откуда вы знаете все это? Вы видели, вы присутствовали при этом, у вас есть свидетели, что я продаю землю? Скажите, есть или нет, да или нет?
   - Свидетелей у меня нет.
   - Значит, клевета. Ну, хорошо же, я...у меня тоже есть самолюбие, я тоже слаб, как и любой смертный, хоть я и народный избранник. Вы у меня ни одной материальной помощи не получите. Раньше мы вам выделяли, что-то из фонда гуманитарной помощи. Эта помощь приходит к нам из других стран, но не в адрес таких, как вы. Вы - клеветник, вы сочиняете всякую грязь и выплескиваете на голову честного человека, народного избранника. Все. Марфа Селивановна. Распишитесь вот здесь. Это есть акт, составленный мною, в котором я фиксирую ваше намерение возводить на меня клевету в письменной форме, а также сегодняшнюю клевету, высказанную мне устно только что. У меня уши разгорелись, в психике трещина возникла, как я буду принимать граждан? А их вон сколько, весь коридор забит ими.
  Марфа Селивановна приняла позу зэчки, гордо подняла голову и как во времена десятилетнего путешествия по ленинским местам за далеким Уралом, гордо произнесла: от подписи отказываюсь гражданин начальник.
   - Я тут так и запишу: от подписи отказалась. Это еще хуже. Это так, будто вы говорите честному человеку: сволочь и тут же отказываетесь от этого слова и утверждаете, что сказали только что: хороший человек.
  Это было так похоже на зэчную жизнь, что она, покорно наклонив голову и устремив взгляд на свои грязные башмаки, вполголоса спросила:
   - Можно мне идти?
   - Идите, и чтоб больше этого не было.
  Марфа спустилась со второго этажа, вышла на пыльную улицу и побрела в сторону дома, испытывая облегчение оттого, что возвращается домой, а не в камеру. Тут она поняла, как мало человеку надо. А земля, да Бог с ней с этой землей. "Когда я умру, мне два квадратных метра выделят, куда денутся, а пока...".
  
   38
  
  Тем временем, закрыв дверь изнутри, дабы никто из посетителей не вошел, Лимон расхаживал по кабинету, довольно потирая руки. Он, как ему казалось, только что разделался с опасной кляузницей, и бросился к сейфу, вынул несколько упаковок сто долларовых бумажек, и в который раз стал пересчитывать. Таких бумажек со вчерашнего дня было сто пятьдесят штук, что составляло пятнадцать тысяч. " Пора к Диско-падлюке, а то он на меня уже давно косится, придирается по пустякам: то я не конспектирую его речь, то в отчетах не там ставлю запятые, то первым норовлю выскочить из душного зала, едва заканчивается совещание. Это тонкий намек на толстое обстоятельство. Придется ему отстегнуть пятерку. Десять останется. На машину, иномарку не хватит. Нет, пять тысяч это слишком много. Не он же меня избирал председателем, меня избирало село, жители села. Им бы по доллару надо выделить. Но, это потом. Я устрою праздник села, куплю на свои кровные денежки бочонок пива, может даже два. И угощайся, братва. Сколько будет стоить это пиво? Долларов пятьдесят? Многовато. Нет, я два ящика газированной воды поставлю. От пива в голове чертики прыгают, всякие дурные мысли возникают. Особенно у таких как Марта. Не исключено, что и сама марта может назюзюкаться этого пива и затем начнет нести околесицу про меня народного избранника. А от газированной воды только польза. Народ у меня скромный, неприхотливый, и за газированную воду благодарить будет".
  Как только закончились мудрые мысли в его небольшой по объему голове, он тихонько повернул ключ в замочной скважине и не открывая двери, громко произнес:
   - Входите!
   Но никто не открывал дверь. Лимон насторожился, стал спиной к стене рядом с дверью и тихонько приоткрыл ее, чтобы если провокатор просунет голову, схватить его за грудки и повалить на пол. Тут послышались шаги, мягкие, осторожные по коридору. Дверь рванули на себя, и голова повисла между дверным полотном и наличником.
   - Сдавайся, гад! - закричал Лимон, хватая секретаря за воротник пиджака.
   - Лорикэрик Семенович, Господь с вами! Это же я Марта Иосифовна, секретарь сельсовета. Я не убийца. Я женщина.
   - Марта Иосифовна! вы...того, могли бы и предупредить, а то вы идете так, крадучись, дверью дергаете. По инструкции это не положено. Ну, ладно, присаживайтесь. Я слушаю ваш отчет о проделанной работе.
   - Какой отчет? - удивилась Марта Иосифовна.
   - Как какой?! Сейчас уже три часа дня. Мы уже работаем шесть часов. Что вам за это время удалось сделать, докладывайте.
   - Но раньше такого не было. Я привыкла сдавать отчеты в райисполком, а чтобы отчитываться перед председателем, я это впервые слышу.
   - Будете, будете отчитываться, Марта Иосифовна. Знайте: новая метла по-новому метет. Итак, я вас слушаю.
   - Ну, я заполняла журнал выделения земельных участков под строительство жилья, так называемое индивидуальное строительство.
   - Вы ведете такой учет?
   - Веду, а что?
   - Мне интересно знать, кто вас уполномочивал заниматься этим? Вы что ведете досье на своего председателя?
   - Боже сохрани!
   - Тогда уничтожьте этот журнал. Выделением земельных участков занимаюсь я, и я же готовлю бумаги на утверждение, выделенных участков нашими депутатами. Я выделяю - депутаты утверждают. Так появляется ритм в работе.
  Секретарь смотрела на Лимона, опершись на ладонь подбородком и ее серые добрые глаза саркастически улыбались и как бы говорили: ну и хитрец же ты.
   - Что ж, - сказала она, - я пойду и займусь уничтожением журнала.
   - Вот-вот, этим и надо заняться, а я пройдусь по центральной улице села. Там, в колидоре, нет больше просителей?
   - Нет. Все, отчаявшись попасть к вам на прием, уши.
   - Как?
   - Вы слишком медленно ведете прием и ничего не решаете. Посетители жалуются.
   - Не посетители, а просители, Марта ...тогда я пошел.
   - Пешком?
   - Пока нет машины-пешком. Я должен посмотреть, кто, чем занимается, а заодно попытаюсь изучить психологию односельчан. Как они относятся к своему председателю, человеку, кому они вручили свою судьбу, кого избрали на этот высокий пост? Вы-то не слышали, что обо мне говорят?
   - Слышала, а как же. Одни говорят, что вы взяточник и хапуга, другие - что вы не у каждого берете взятку, третьи говорят, что вы слишком дорого продаете землю.
   - Не верьте, это клевета, вымысел чистой воды. Бывает там, что люди благодарят, но как от этого откажешься? Недавно побелку моего кабинета закончили. Откуда деньги на побелку и за работу, как вы думаете? Рахов нам ни копейки не дает. Один бизнесмен немного подбросил, а остальные денежки пришлось из собственного кармана выложить. Разве это дело?
   - Я сочувствую вам, но ничем помочь не могу. Если только бросить клич: помогите председателю, у него дети с голыми попками по двору бегают, - еще шире улыбнулась Марта Иосифовна.
   - Рано такой клич бросать. У меня родители есть, если что - помогут, не откажутся.
   - Я согласна. Идите, утверждайте свой авторитет, изучайте, как к вам относятся люди, а я пойду журнал уничтожать.
  Секретарь закрыла за собой дверь, а Лимон сугубо для себя произнес:
   - Наглая какая, а? Да я тебя раздавлю, как слон муху. Ишь, журнал учета она ведет у меня за спиной. Кому я выделяю участки, это не ее собачье дело. И вообще никто не должен знать, сколько мне отдают за одну сотку. Даже Поп мой землемер.
  Тут, легок на помине, вошел землемер в расстегнутой на три пуговицы рубахе, в кепке козырьком на затылок.
   - Дорогой Лорикэрик! У мене чичас не жизнь, а малина. Не могу пройти мимо бара. Обязательно кто-нибудь затащит, и давай угощать...и сейчас я, малость того...тяпнул. Ты уж, Лорикэрик, прости мя грешного.
   - Ты пьян! И в таком виде позволяешь себе войти в кабинет главы всего села избранного народом на высокий пост! Это хамство! Уволю! Иди, ты мне больше не нужен.
   - Ну, Л-л-лорикэрик, не злись. Я сегодня не только выпил, но и заработал. Четыреста долларов у меня в кармане, по двести на рыло. На, возьми. Хошь, все отдам, только не ругайся и моей жене не звони: домой не пустит.
  Он вытащил из внутреннего кармана куртки скомканные доллары и бросил на стол председателя.
   - Ладно, иди, твоя доброта спасла тебя.
   - Я надеюсь и на вашу доброту. У меня пацан учится в техникуме, я каждый месяц ему по сто долларов посылаю, - как бы протрезвев, сказал землемер.
   - Пьяница несусветный, - сказал Лимон, когда землемер закрыл за собой дверь. - Собственно мне такой и нужен. Такого человека легко приручить, сделать его преданным как собачка.
  Лимон уже взялся за ручку двери, чтоб выйти на главную улицу, разделяющую село зигзагообразным пунктиром на две части и пройти четким шагом по израненному асфальту, как в кабинет ворвались два бизнесмена.
   - Ты куда, петушок? - спросил бизнесмен Марущак Семен.
   - По службе. Государственные дела, неотложные дела.
   - Не торопись, у нас тоже дело. Моему корешу Копчику Матвею захотелось построить усадьбу рядом с моей. Давай выделяй участок в пятнадцать соток. Полторы тысячи баксов он выкладывает без проблем. Сделай одолжение.
   - Но Матвей уже построил три дома и только на одном есть номер. Два без номера.
   - А х. с ним и третий пусть будет без номера, какая тебе разница?
   - Дом без номера все равно, что номер без дома, - сказал Лимон. -Это своего рода укрывательство от налогов.
   - Набавь ему еще полкуска, - предложил Марущак Копчику.
   - О нет проблем. Вот они две тысячи баксов. Присылай землемера. Прямо сейчас.
  
   39
  
  Лимон заморгал глазами. Получить две тысячи долларов за такой короткий промежуток времени, не прилагая никаких усилий - это просто кайф.
   - Землемер будет завтра, - сказал Лимон.
   - Почему завтра?
   - Он пьян.
   - Хорошо, что председатель у нас не пьющий, - произнес Марущак.
   - У меня возникла идея, - неожиданно заявил Лимон.
   то неправда, вы слышите? неправда это, мой сын не может умереть: я и отец, мы не позволим ему, зря вы соль на рану мне сыпите...зря...ох ты, мамочка моя, на кого ты меня оставила?
  Вскоре прибежала дочь Реввола в слезах.
   - Мама, беда! Почему нет отца? Их всех надо поймать, перестрелять - всех! Безжалостно! С ними надо поступить, как они поступили с Икки!
   - Дочка, не надо: зло порождает зло, жестокость порождает жестокость. Пусть живут. Пусть Бог их накажет, пусть он дает им смерть, такую, какую они заслужили. Где Роблен? Что у вас за имена? Одна революция и Ленин. Это все отец. Помешался на вождях и мировой революции, а теперь все это коту под хвост. Отныне ты будешь Рая, Раиса, поняла?
   - А братик Роблен?
   - Пущай будет Роман.
   - Правильно, мама, а то в школе смеются, меня Ревешкой называют, будто я все время реву.
   - Ты останешься дома, а мы с Романом поедем во Львов на опознание. Где машина, где водитель?
   - Он во дворе, ждет приказаний, я его позову.
  
   72
  
  Мария Петровна собрала документы, фотографии сына и как только появился Роман, младший брат Икки уже немного накачан наркотиками, с безразличным видом ко всему на свете, хоть он и слышал об убийстве брата, - взялась за ручку двери автомобиля и трагически произнесла:
   - Садись Ромка, дорогой, поедем брата опознавать.
   - Я не Ромка а Роблен, что значит родился быть ленинцем, хоть и нет уж этого палача в живых, но его имя все равно наводит ужас на молодежь и когда я расшифровываю свое имя, мои дружки пятятся от меня или говорят: давай закурим. А курим-то мы-анашу.
   - Садись, Роблен, поедем, дорога каждая минута. Только отныне ты будешь Роман, а не Роблен. Таких имен никто нигде не носит, - сказала мать сыну.
   - Нет, мать, я не поеду. Мне там нечего делать. Икки...он что искал, то и нашел. Я не раз говорил ему: не доверяй никому. А он доверился. Вот и получил...в затылок. Жалко, конечно, брата, но я не поеду, у меня тут дел полно. Здесь, у нас тоже жлобы есть, с которыми мне надо расквитаться. А что касаемо имени, то мне все равно. Только все мои друзья будут звать меня по-прежнему - Роблен.
   - Да что ты говоришь, сыночек мой дорогой, кровинка моя единственная? Почто ты мать свою не жалеешь? Я у тебя тоже единственная. Ишшо неизвестно, где наш папа и что с ним, уже неделя прошла, а весточки от него никакой. Боже, как мы слабы перед тобой. Еще неделю тому мы, наша семья, были так сильны, так почитаемы, так могущественны, а теперь все разваливается на глазах, и мы втроем еще можем пойти по миру.
   - Не переживай, мать: у отца много денег. Я знаю некоторые тайники, там - мешки с долларами. Вот я, как единственный мужчина, хочу остаться при доме, надо же добро беречь, а ты возьми с собой Ревволу.
   - Не Реввола она теперь, а Рая. Рая, запомни! Рая, доченька, поезжай ты со мной, пущай Роман остается дома, он мужчина все же, а то оставлять дом и уезжать всем дюже опасно.
   - Давай, дуй, Реввола, -широко улыбаясь, сказал Роман. - Купи мне курево во Львове, его на рынке продают. Вот тебе триста долларов, возьми обязательно.
   - Пошел ты куда подальше, наркоман несчастный, - произнесла Рая, садясь в машину.
  
  К вечеру Мария Петровна с дочкой Раисой подъехали к моргу. Там уже был и отец погибшего Икки, прибывший сюда два часа назад.
  Он гостил у друзей в Киеве, водил их по ресторанам, парился с ними в бане и однажды, ради интереса, когда друзья стали подтрунивать над ним, говоря, что его кабинет в Рахове уже занят другим главой администрации, снял трубку и позвонил в Рахов своему помощнику Дундукову.
  Дундуков сказал, что все ждут его, беспокоятся о нем, а госпожа Дурнишак в черном платке ходит, а о том, что кто-то сменил его на посту главы, даже не заикнулся. Значит, друзья просто решили подшутить, малость.
   - Больше никаких новостей нет?- спросил он Дундукова.
   - Есть, есть! С нее-то и надо было начинать. Печальная новость, к сожалению. Какая? Нет, ваш кабинет никто не занимал, мы вас все ждем, я уже говорил об этом. Но тут телеграмма пришла. С сыном вашем нелады во Львове. Вам туда нужно срочно выехать. Кажется, он в тяжелом состоянии. Бандиты на него напали, ранили. Поезжайте срочно. Обратитесь в городскую прокуратуру к заместителю Иваненко Роману Пинхасовичу, он вам все объяснит. Примите мои соболезнования, вернее, пожелания скорейшего выздоровления сына. Где ваша супруга? Она выехала сегодня утром с дочкой. Слушаюсь, так точно, желаю здравствовать.
  Во Львов он примчался на вертолете.
  Марунька, как только увидела мужа, бросилась ему на шею и по-бабьи зарыдала. Он отстранил ее от себя, как чужую, и направился на опознание. У сына маленькая дырочка в правом виске и многочисленные синяки у глаз и подбородке.
  Теперь начались хлопоты, связанные с выдачей тела, приобретение цинкового гроба и транспортировкой на расстояние около трехсот километров. Дискалюк забыл заручиться поддержкой могущественных киевских воротил, и поэтому ему пришлось, как рядовому гражданину, а не как господину Дискалюку, бегать самому по инстанциям и даже выстаивать в некоторых метах в очереди.
  Правда и тут его выручали деньги. А так, во многих вопросах он оказывался совершенно беспомощным и непрактичным человеком: вместо того, чтобы нанять специальную машину, перевозящую подобные грузы, он нанял каких-то сомнительных ребят, владельцев грузовика - драндулета за триста долларов, которые выжимали в дороге не более сорока километров в час. А его "Мерседес", на котором приехала Марунька, на такой скорости мог двигаться только на первой передаче.
  Не закупил он и венки для похорон, не заказал надгробной плиты для сына. В дороге он злился не только на водителей драндулета, что телепался на черепашьей скорости сзади, но и на администрацию морга, а также других служб, проявивших к нему непростительное равнодушие. А этот зам прокурора Роман Пинхасович? Он же ничего конкретного не сообщил: кто убил, зачем надо было убивать такого хорошего мальчика. Ему еще и двадцати двух нет. Как это так? "Расследование продолжается, сейчас сообщить конкретно ничего не можем. Подождите с полгодика" - сказал зам прокурора. Каналья. Если бы у меня был такой работник, я бы его немедленно отправил в отставку. Грибы собирать. Львов - город преступников и бюрократов и, конечно же, взяточников. Вот если бы это случилось в Рахове, - вся милиция стояла бы навытяжку, а прокурор рвал бы на себе волосы.
  
   73
  
  Драндулет еле телепался сзади, а потом и вовсе остановился: колесо спустило, резина вся износилась. Водитель с напарником не знали, что делать: запасного колеса нет, инструмента нет, да и работы по замене никто из них ни разу в жизни не производил. Станция техобслуживания далеко, а до железнодорожного вокзала сто пятьдесят километров.
   - Какая разница, где хоронить? - высказался напарник водителя. -Может тут и похороним, наверняка поблизости есть кладбище. При каждом селе кладбище, церковь и батюшка, мы пойдем поищем, он молебен отслужит, яму ребята быстро выроют, закопаем, помянем и по домам. Вы - на своем "Мерсе", а нас кто-нибудь возьмет на прицеп.
   - Митрику, почто они издеваются над нами в такой час? - сквозь слезы спросила Марунька. - Да рази они не знают, какой ты великий человек, глава восьмидесяти тысяч человек? Поиграй пиштолетом у них перед глазами - увидишь как изменится у них выражение лица.
  Рая молчала, периодически вытирала мокрые глаза и курила сигарету за сигаретой. Она, подобно матери, с презрением смотрела на халтурщиков, потом толкнула коленкой переднюю дверь "Мерседеса", выскочила из машины и лениво, вразвалку подошла к дельцам:
   - Ну что, хряки недоношенные, испортили дело, за которые взялись? А теперь дуйте в город Яремче пешком, найдите другую грузовую машину и возвращайтесь сюда, иначе вам плохо будет. Вы, я вижу, не знаете, с кем имеете дело, оттого и ведете себя, как свиньи. Ну, давайте: одна нога здесь, а другая-там! Тогда получите обещанную сумму, а иначе - во! - Она скрутила дулю и сунула водителю между глаз.
   - Д-дочка, пп-по спокойнее, пожалуйста, - испугался водитель и от этого стал заикаться. -Это н-не я, эт-то он предложил здесь захоронение вашего братца. Мы чичас, мы того. Жора, направим свои стопы у это Яремче, у мене там кореш есть, он подсобит, вероятно.
  Водитель с напарником исчезли, но Дискалюк не верил им больше и решил действовать самостоятельно. Дело в том, что территория Яремче простирается до Яблоницкого перевала, а дальше - Раховский район. Дискалюк знал своего соседа Бойчука не только по бумагам, но и в лицо.
   - Вы обе останетесь здесь, - приказал он жене и дочери. - Я скоро вернусь.
  Действительно не прошло и полчаса, как он вернулся, а следом за ним подошла грузовая машина с водителем и двумя милиционерами на борту. Они живо перенесли цинковый гроб с одной машины на другую, а старший из них, приложив руку к головному убору, доложил, что все готово.
   - Я поеду гораздо быстрее вас. Как только прибудете в Рахов - спрашивайте главу администрации Дискалюка, вам любой, даже маленький ребенок скажет, где я живу.
   - Я не согласна! - решительно заявила Марунька. - Как я могу бросить его одного.
   - Кого? - спросил муж.
   - Сына, кого же еще?
   - Тогда полезай в кузов грузовой машины, а мы с Ревволой поедем на "Мерседесе".
   - Я уже не Реввола, папа. Наплевать мне на эту революционную волну. Я теперь просто Рая. Рая, ты понял меня? я тоже остаюсь. Я с мамой. Ты поезжай один.
  Дискалюк нахмурился, как если бы его лишили должности, помолчал некоторое время, а потом сказал водителю: поехали.
  "Мерседес" рванул с места и скрылся за поворотом. "Господи, как я устал! Ничего мне не нужно. Ни денег, ни должности, ни семьи. Сейчас, как только приеду в Рахов, начнутся эти никому не нужные соболезнования, начнут мелькать скорбные лица несостоявшихся актеров, которые в душе наверняка ликуют оттого, что и у меня горе, непоправимое, невозвратимое, не компенсируемое никакими благами мира. Икки...с детства жил своей жизнью, как и я, его отец, своей. Я не пускал его в свой мир, а он, когда подрос, сделал то же самое, вот и получился финал. Горе отцу, пережившему своего сына. Это противоестественно, так не должно быть. Если Бог есть, то я точно перед ним здорово провинился. Конечно, не один молитвенный храм пришлось снести, не одного служителя церкви отправить на Колыму, а затем в эпоху расцвета брежневской сосистической думократии - в психушку. Не знаю, как там, с Божеской точки зрения, а вот с моей, то было золотое время".
  После села Ясиня дорога пошла исключительно плохая: машина ударялась днищем не только о камни, но и о полотно дороги, когда колеса попадали в выбоины.
  "Дорожники за неимением возможности воровать деньги, воруют цемент, щебенку, асфальт, используют технику в своих корыстных целях. Где тут быть дороге нормальной? Да и не умеем мы строить дороги и средства жалеем, техники нет, хотя раньше, лет сто тому назад брусчатка была куда лучше нашего асфальта. Вон, в Рахове до сих пор стоит. Узенькая, правда, улочка была, но для повозки годилась.
   - При въезде в город "Мерседес" прошел только благодаря мастерству водителя.- Ну, дорожники, вы у меня получите под хвост!"
  
  Машина с цинковым гробом двигалась так же медленно, особенно на ухабах. Мать с дочкой сидели по обе стороны Икки, и все время вытирали глаза: слезы сами катились вдоль опухших щек. Мария Петровна глядела в одну точку, она видела лицо сына сквозь крышку гроба и как бы от его имени прощалась с окружающей великолепной природой, с птицами, парящими в небе, с осенним ласковым солнцем, которое он больше никогда-никогда не увидит. Ветер колышет деревья, белые, разорванные тучки плывут высоко в небе, пастушок выгуливает корову на лугу, петух дерет горло, машины движутся на встречу, девушки кому-то ручками машут, - все живет, все радуется и страдает, только мой сыночек ничего не видит, никого не слышит. Боже! почему ты лишил его всего этого в таком молодом возрасте? Я ли согрешила перед тобой или в злую минуту родила это дитя? Смилуйтесь силы небесные, верните мне сыночка моего милого. Для того ли я ночей недосыпала, чтоб на тебя в расцвете сил, смотреть неподвижного, ко всему равнодушного? Поднимись, погляди, как красиво кругом, как великолепно небо и солнце и ради этого стоит жить, любоваться, а житейские заботы далеко позади себя оставить!
  Как только машина очутилась в Рахове, по обеим сторонам дороги стояли граждане с опущенными головами, мужчины без головных уборов, а женщины в черных платках. Грузовик замедлил ход. Мария Петровна встала, заголосила жалобно и громко, заламывая руки, а жалость со стороны присутствующих, как бы на нее переключилась. И это правильно. Жалеть умершего бесполезно, надо жалеть живых, чье горе безмерно, но и радоваться за них, ибо у них осталось самое ценное в мире - жизнь.
  
   74
  
   - Ни в какую Гишпанию я ехать не согласна, - заявила Мария Петровна мужу, спустя сорок дней после похорон Икки. - Я, как и прежде, буду посещать могилу сына, я там сижу, разговариваю с ним, будто он живой. А ты, Митрику, если тебе так чижело на работе, или тебя теснят всякие там конкуренты, - уходи. Будешь собирать грибы по осени и по весне, я грибы страх как люблю. Мы договоримся так: ты собираешь, леса прочесываешь, а я сушу.
   - Скоро лесов не станет, ходить некуда будет, - как-то машинально произнес Дискалюк и снова погрузился в свои думы. А думы у него были так далеко от Марунькиных проблем, что он даже не улыбнулся их наивности.
  "Теперь я стою на ногах, как никогда крепко и нового губернатора могу послать на три буквы в любое время, а если получится, постараюсь подмочить его репутацию, пусть возвращается в свое лоно сигаретами торговать, это его стихия, но не областью править. Хороших, инициативных людей ценить надо, а не швыряться ими. Небось, на мое место какого-нибудь своего холуя планировал, может быть своего сторожа склада, где эти сигареты хранились. Экая фамилия Берлога, почти беда. Подожди, ты у меня ничего не получишь, никакой благодарности от меня не дождешься. Я тебя так прижму, что пищать будешь, сам придешь мне в ножки поклониться. Вот так-то, голубчик".
  На очередной планерке со своим аппаратом он стукнул кулаком по столу так что госпожа Дурнишак подпрыгнула и увлажнила свои члены, а Мавзолей с Дундуковым попытались сунуть головы под крышку стола. Он стукнул еще раз, и когда все сложили головы на зеленое сукно, будто прибывали в глубоком сне, - сказал:
   - Будем работать!
   - Будем работать! - пропищала Дурнишак и захлопала в ладоши.
   - Будем работать! - произнесли все хором, вставая и аплодируя так громко, что цветочки в вазе дрожали. После того, как все замолкли и опустили головы, Дискалюк сделал знак рукой, смысл которого сводился к тому, что можно садиться. Загремели стулья, заскрипели кресла, зашуршали вновь извлекаемые блокноты, вздыбились ручки и карандаши, готовые зафиксировать ценные мысли.
   - Кое-кто из присутствующих, вместо добросовестной службы на благо отечества и народа, занялся распространением дурных, не имеющих под собой никакой реальной почвы, слухов о том, что, дескать, меня, Дмитрия Алексеевича, собираются отправить в отставку, а на мое место прислать другого человека. К сожалению, некоторые господа среди нашего коллектива слышали звон, да не знали, где он.
   - Разрешите мне сказать пару слов, всего лишь несколько слов для прояснения ситувации, господин президент Раховщины, - дрожащим голосом произнесла госпожа Дурнишак.
   - Говорите, Абия Дмитриевна, - разрешил Дискалюк.
   - Я сегодня дурно спала, все обдумывала, как произнести свои мысли, кои не дают мне покоя с тех самых пор, как вы приехали вместе с сыном в цинковом гробу, - царствие ему небесное, красавчику нашему, любимчику нашему. И за одно: примите мои соболезнования, Дмитрий Алексеевич, мужественный вы человек, чье горе безмерно, аки длина нашей матушки Тисы...
   - Конкретно!
   - Так вот, значит, когда я шла на работу, а сегодня я не садилась за руль: всю неделю бензозаправка не работает, топлива, видать нет и в этом москали виноваты, плохо снабжают вильну Украину черным золотом, хотят удушить нас, но ничего у них не получится, и вот я шла и думала, почему всякие нехорошие слухи распространяются сами собой, как вибрион холеры? как сделать так, чтобы этого не было, может железный занавес возвести вдоль границы нашего района, перекинуть средства, выделяемые на ремонт дорог, которые, как ни ремонтируй, все равно никуда не годятся, на возведение такого занавеса и жить припеваючи.
   - Короче, Абия Дмитриевна.
   - Хорошая мысля короткой не бывает. Вы уж меня простите, Дмитрий Алексеевич. Коль я решилась держать слово, стоя перед вами, а дамы перед мужчинами не должны стоять, то позвольте мне сказать, что эти слухи - полная рунда. Они портили нам всем нервы, мешали работать. И никто из нас ничего не выдумывал: выдумывать было просто некогда. Тут, в ваше отсутствие, работы, заботы о благе народа стало гораздо больше, можно сказать в два раза больше. И за Тису мы переживали, а вдруг она начнет снова водой наполняться, с берегов выйдет и новой беды натворит? Ведь в отсутствие хозяина даже реки ведут себя, как им вздумается. Вы только вдумайтесь в эти слова!
   - Абия Дмитриевна!
   - Я перехожу к самому главному. Так вот, когда президент, царствие ему небесное, простите, я хотела сказать: дай ему Бог здоровье и возможность править страной до глубокой старости, как Английской королеве, которой вот-вот скоро сто лет исполнится, - меняет губернаторов в целях благосостояния народа, слух о смене районных губернаторов в воздухе носится. Потому как новая метла по-новому метет. И у нас в Белом доме и вокруг него воздух именно этим и был насыщен. А тут еще и вы изволили отсутствовать. Да так долго. Я уж извелась вся, - Дурнишак достала утирку и вытерла мокрые места на щеках,- траур по вас надела и даже спать в нем ложилась до тех самых пор, пока вы не вернулись вместе с сыном в цинковом гробу. Примите мои соболезнования, мужественный вы человек и наш дорогой президент! Меня люди спрашивают: кто у вас помер, Абия Митриевна? ведь у вас все, кажись, перемерли, одна вы осталась, может, кто обнаружился из ваших престарелых родственников? племянник какой в седьмом колене, али кума вашей покойной бабушки, царствие ей небесное. А я иду, молчу, как Зоя Космодемьянская на допросе и едва заметно головой киваю. "Да, бедняжка, - летит мне вслед. - Оттого и волосы у нее стали пепельные, и голову носит набок, как принцесса". Я же иду и думаю: лишь бы наш Дмитрий Алексеевич вернулся! Слепой, хромой, босой, немытый, нестриженый, с синими кругами вокруг глаз - в любом виде, лишь бы воз вернулся. И вот вы, солнышко, здесь, сияете и даже хмуритесь. Но даже в хмуром состоянии вы прекрасны.
   - Спасибо, Абия Дмитриевна, я не забуду ваших слов и оценю вашу преданность. А сейчас все свободны. За работу, господа! Народ ждет наших действий, наших решений.
  Желая этого или нет, но Абия Дмитриевна стала героем дня. Все поздравляли ее в коридоре, а Мавзолей с Дундуковым целовали в щеку по очереди.
   - Вы, оказывается, талантливая женщина, -говорил ей при этом Мавзолей, - не каждая бы так смогла.
   - Далеко не каждя, - добавил Дундуков. - Моя клуша, если бы была на вашем месте, все бы испортила, а вы нет, вы, наоборот, растопили образовавшийся вокруг нас лед. Дмитрий Алексеевич даже повеселел, я в этом твердо уверен. Через каких-то полчаса все будет известно. Если он начнет ходить по этажам и заглядывать в кабинеты к сотрудникам, значит беда, либо еще вся злость в нем не выветрилась. А ежели он будет сидеть взаперти, значит, вы победительница и вам полагается приз.
   - Вечеринку устроим у вас на дому по этому случаю, - сказал Мавзолей.
  После планерки никто не брался за решение важных государственных дел, все стояли на ушах, прислушивались, не громыхает ли Дмитрий Алексеевич по коридору, не скрипят ли двери, открываемые и закрываемые им. Но ничего этого не было...благодаря дипломатическим усилиям Абии Дмитриевны. Хорошо иметь такую сотрудницу, хотя бы одну в коллективе, она как индюшка, сухой из воды выйдет, а если захочет, - сделает так, что перпендикуляр сделается кривым.
  
   75
  
  Дмитрий Алексеевич не выходил из кабинета, никого не принимал, ни с кем не общался по телефону. Он размышлял. "На совещания в Ужгород всегда буду опаздывать, а если этот сморчок, бывший торговец сигарет, начнет фордыбачить, и вовсе не буду являться. Посмотрим, как он поведет себя дальше. А если он поднимет меня на планерке и спросит, как дела, я отвечу: как мама родила, или просто: как в Польше. Письменные донесения, конечно, надо будет посылать, тут ничего не поделаешь, бумага имеет вес, а устно я буду вести себя независимо, весьма независимо. Мои коллеги начнут удивляться, пожимать плечами, спрашивать меня, откуда такая самоуверенность и такая независимость, а я просто подниму указательный палец в небо и скажу: "там" надо иметь связи, вот так-то, голубчики. Я изведу этого Бидалогу, загоню его в болото, пусть там сигаретами торгует. А потом я возьмусь за заместителя прокурора города Львова Иваненко, этого Пинхасовича, тоже мне отчество-Пинхасович - я покажу ему, как надо работать, преступников разоблачать...еще одну виллу надо купить...недалеко от Парижа за десять миллионов долларов. Надо, чтоб там был бассейн, финская банька рядышком. Я там буду содержать маленький бордель. Эх, француженки, до чего же коммуникабельный и жизнерадостный народ! Когда я возвращался последний раз из Испании, одна рыжая, глаза с поволокой, чуть не утащила меня. Но я стойко держался. И зря. Больше я так вести себя не буду, хватит вести монашеский образ жизни. Когда тебе за пятьдесят, сами по себе возникают хватательные движения. Кажется, то не успел, это не успел. Дорога кончается, а ты мимо проходишь, по собственной воле отказываешься от удовольствий в жизни. Так нельзя, так не должно быть. Здесь эта сивая овца Дурнишак готова передо мной на дороге распластаться, но она, к сожалению, не вызывает никаких эмоций, она кровь не разжижает, не горячит ее, не заставляет сердце трепыхаться, как у кролика, брошенного в холодную воду. Ну, ты, Берлога-бидалога, опять ты у меня перед глазами. Не возникай, а то, как дам в зубы - ногами накроешься". При этом Дискалюк так грохнул кулаком по столу, что графин с водой подпрыгнул.
  В это время в секретарской Леся подкрашивала губки перед большим зеркалом и вдруг услышала рев машин, а затем и увидела мигалки. Мороз по коже пробежал у нее и она, не завершив дело до конца, вскочила в кабинет шефа и произнесла:
   - Едут!
   - Кто едет, что едет, зачем едет? - очнулся Дискалюк.
  Леся пожала плечиками, заморгала глазками с перепугу, а потом вытянула левую руку и закудахтала, как курица в когтях ястреба:
   - Та-ам!
  Тут Дискалюк вскочил и подошел к окну. То, что он увидел, привело его в небольшой трепет.
   - Едет, сволочь. Без предупреждения, каналья.
  Но на всякий случай он выскочил в коридор, а затем, машинально, ноги сами его понесли, спустился на первый этаж и очутился на площадке. Эскорт машин уже миновал Осиное гнездо и направился в сторону рынка.
   - Никак проголодался, за колбасой поехал, - вымолвил про себя Дискалюк, но побежал вслед за машинами, благо рынок был недалеко. Начальник милиции Ватраленко стоял, вытянутый в струнку, а его сотрудники продолжали прибывать, окружать рынок, дабы не случилось на нем чего-нибудь непредвиденного. Дискалюк ускорил шаги и через какое-то время очутился рядом с Бидалогой. Тот осматривал санитарное состояние лотков и рабочую форму продавцов, спрашивал, сколько что стоит, делал замечания в довольно вежливой форме, а один молодой человек с черной шевелюрой, очевидно корреспондент газеты "Новости Закарпатья" старательно все записывал в блокнот.
  Больше всего досталось работникам мясной лавки: здесь был запах, от которого щекотало в носу, а губернатору показалось, что у него голова начинает кружиться.
   - Где здесь СЭС, есть она вообще в этом районе?
   - Есть, а как же, господин Берлога, - сказал Дискалюк, прикладывая руку к головному убору. - Я есть глава администрации, которого вы собирались сменить, но я думаю, что ...
   - И сменю. Но об этом потом. А сейчас, смотри, какой у тебя порядок. Постой здесь, в этом помещении, где торгуют мясом. Если тебе не станет дурно через полчаса, значит ты выносливый человек. Давай, а я засеку время.
   - Это никак невозможно, господин Берлога: у меня аллергия на всякие запахи, - сказал Дискалюк и снова приложил руку к головному убору. -Но, как же? ведь в Киеве очень пре очень влиятельные люди в Верховной Раде меня заверили... разве вам никто не звонил?
   - Звонил некий Тонконожко, просил очень, но это далеко не все. Я назначен указом президента, главы государства, и только он может мне приказать. Вот, если он позвонит и скажет: оставить такого-то, Диско-падлюку в покое, тогда можешь спать спокойно, а пока...Хотя, знаешь, я зайду к тебе в кабинет и там все обговорим, тут не место выяснять отношения.
   - Это разумно, это по-государственному, это мудрое ваше решение, - лепетал Дискалюк.
  Они перешли мост, очутились у другого миниатюрного рынка. Здесь менялы стояли с долларами в руках, предлагая обмен на гривны.
   - А вот это я не поощряю. Это спекуляция чистой воды. Неужели нельзя организовать обмен валюты при банке? У тебя же банки есть, правда? Сколько у тебя банков?
   - Три.
   - Вот видишь.
   - Вы, господин Берлога, несмотря на то, что вы всего лишь торговец сигарет, я имею в виду, вы только в этой области набили руку, обладаете даром ясновидения и управляете областью на основе высокого профессионализма. Пожалуй, мне с вами трудно будет тягаться, хоть у меня и огромный опыт в работе с людьми.
   - Я знаю, ты можешь много болтать, обещать, хвастаться, составлять планы, которые никогда не будут реализованы. Но ты хорошо составляешь отчеты. Этому вас учили. Короче трепло коммунистическое.
   - Я не стал бы, господин Берлога, давать такую уничтожающую характеристику человеку, которого мало знаю, как вы меня, например.
   - Я тебя знаю. Лет пятнадцать назад ты приезжал к нам в Мукачевскую школу и устроил разгром только потому, что ученики на второй день пасхи пришли без галстуков и без комсомольских значков. Ты болтал чуть ли не три часа перед коллективом. Чего только не было в твоей речухе! И предательство дела марксизма-ленинизма, и пособничество империалистам, и растление молодежи, и отсутствие идеологической закалки. Короче, галиматья всякая. Тогда мы тебе дали кличку.
   - Какую?
   - Сука. Дискалюка-сука, Дискалюка-падлюка.
   - Смешно, не правда ли? А я уже практически не помню этого.
  
   76
  
  Они оба шли пешком через мост к Белому дому несколько поодаль от многочисленной свиты, среди которой находилась и госпожа Дурнишак, все время пытавшаяся спеть хоть один куплет песни, сочиненной ею в честь Дискалюка в дни траура, когда он отсутствовал целых две недели. Но ее никто не поддержал: никто не знал слов песни, поэтому, когда она от мычания переходила к мелодии и начинала произносить слова песни, ее одергивали и шептали почти на ухо: не позорься, матушка.
  За мостом стояла толпа нищих, все с протянутой рукой. Губернатор остановился, вынул пачку по пять гривен и раздал всю, все пятьсот гривен. Нищие падали на колени, пытались поцеловать руку благодетелю, но тут вступился Дискалюк, оттесняя просящих своей могучей фигурой.
   - Прочь, быдло! Позорите не только весь Рахов, весь район, всю Украину, но и себя тоже. Работать надо, работать и еще раз работать.
   - Нету работы, дайте работу, и мы будем работать.
   - К москалям поезжайте, али в Чехию к Вацлаву Гавелу, там вам предоставят рабочие места. Только не воруйте.
   - Деньжат на дорогу нема, с удовольствием поехали бы, да билет не на что купить, - жаловались нищие.
   - У тебя, что - все нищие? - спросил Берлога.
   - Никак нет.
   - А ты?
   - Никак нет.
   - А где у тебя стоит тот с протянутой рукой?
   - По требованию бывших узников ГУГАГа пришлось его, бедного, убрать и с почетом похоронить, авось пригодится.
   - Это вы правильно сделали. Только надо было переплавить, небось, он был из меди.
   - Так точно, из меди, - произнес Дискалюк.
  Они уже подошли к Осиному гнезду и начали подниматься по ступенькам.
   - Господи помилуй, Господи помилуй, Дмитрия Алексеевича и его команду! - запела Дурнишак тихонько, надеясь на то, что ее поддержат. - Да не изыдет зло на раба твоего, аки сошло на сына его Ик-ки -и-и!
   - Пусть поднимутся в кабинет к Дмитрию Алексеевичу, а потом споем вместе, - сказал ей помощник Дискалюка Дундуков.
  Дурнишак замолкла, закивала головой и начала креститься. Тем не менее, все вслед за Бидалогой и Дискалюком поднялись на этажи и заняли свои гнезда, пребывая в нетерпеливом ожидании, а что же будет дальше? Абия Дмитриевна не выдержала и спустилась на второй этаж на цыпочках, долго стояла у двери, прислушивалась, но там, внутри, говорили должно быть тихо и по всей вероятности вежливо, потому что ничего нельзя было разобрать, ни одной фразы, ни одного слова услышать, как ни напрягай слух. Абия Дмитриевна несколько успокоилась, махнула рукой и отправилась к себе в кабинет.
  
   - Лес продаешь? - спросил Берлога.
   - А кто его не продает? Излишки - всегда. Это и создание рабочих мест, и валюта в закрома государства, ну и, если мы поймем друг друга, то и нам, грешным, какие-то крохи перепадут.
   - Сколько иностранных фирм у тебя покупают лес?
   - Четыре.
   - Какие?
   - Швеция, Испания, Германия и сейчас идут переговоры с Францией.
   - Я подготовил распоряжение о запрете вывоза леса за границу из Раховского района. Твой лес через границу не будут выпускать.
   - Вы его подписали уже? - спросил Дискалюк с дрожью в голосе. Капельки пота выступили у него на лбу. Он ожидал всего чего угодно, но только не этого. -Боюсь, что в Киеве не одобрят ваше решение...может мы установим...другие отношения. Худой мир лучше самой хорошей ссоры, не так ли? Лес принесет вам в сто раз больше прибыли, чем сигареты. Лес-это золото. Любая страна вывозит золото, почему бы нам лес не вывозить? Если вы...не будете возражать, то я сейчас же внесу в копилку ужгородской администрации двадцать тысяч долларов. Они у меня лежат в сейфе. Эта сумма и была предусмотрена для...главы администрации.
   - Для Устичко, моего предшественника?
   - Как ты насчет вступления в партию Мороза?
   - Да хоть в фашистскую, мне все равно. Я согласен вступить в любую партию, лишь бы бизнес шел, - ответил Дискалюк и заметно повеселел. - Я хоть сейчас напишу заявление в эту партию, будь она неладна. Александр Мороз, он ведь бывший коммунист и я бывший коммунист, думаю, мы с ним поладим. А Павел Лазаренко в какой партии состоял?
   - Не могу сказать, не знаю.
   - Молодец мужик. Отхватил солидный куш, переслал в Америку, а теперь и сам сбежал туда же. Обеспечил своих потомков на пятьсот лет вперед.
   - Я ему не завидую.
   - Почему?
   - Там сделают с ним то, что в Киеве должны были сделать, да не захотели. С Павлом Лазаренко повязаны высокие чины. Но это их дело. Не будем ломиться туда, куда нас не приглашают. Как говорится, ближе к делу. Скажи, двадцать тысяч это и будет составлять ежемесячный взнос?
   - Вы будете получать сто тысяч ежемесячно.
   - Твоя прибыль приблизительно такая же?
   - Гы-гы-гы, это, как говорится, я и сам не знаю, не подсчитывал. У меня очень много расходов. Киев не обойдешь. Никак. В Киеве могут наложить вето на вывоз леса за границу, - что мы тогда делать будем? Кроме всего этого, я должен и свою администрацию как-то подкармливать, иначе беда: у меня не будет единства и сплоченности коллектива. А пока что мы работаем дружно.
   - Ну, лады. Только дороги у тебя никуда не годятся. Самые худшие дороги в области это твои дороги. Вроде и средства отпускаются этому району. И немалые. У тебя, что - так развито воровство?
   - У меня две трети населения уезжают на заработки. В тех местах, где они работают воровство - на первом месте. Вот эти негативные явления они приносят и сюда, к себе на родину.
   - Врешь. Нас развратили колхозы. Моя тетка работала в колхозе. Там же она и научилась воровать. Сами условия жизни заставляли людей красть. Не украдешь - не проживешь. Это поговорка советского периода.
   - Видите ли...коль мы вынуждены прихватывать какие-то крохи, а мы находимся у власти, то воевать с теми, кто внизу и прихватывает в тысячу раз меньше нас, воевать тяжело: совесть не позволяет. Я знаю, что каждый мой работник берет взятки. А что я могу сделать? Ему тоже, как-то жить надо. У меня были случаи, когда я сам подсказывал, где можно прихватить, потому что работник ходил ни живой, ни мертвый и все время смотрел на меня голодными глазами. А как только я ему подсказывал, разрешал, так сразу менялся, прямо на глазах. Рождался человек нового поколения.
   - Грустная, но верная у тебя теория. Недаром ты аппаратчик из прошлого.
   - О, у меня много идей, - оживился Дискалюк.
   - Какая еще у тебя идея, выкладывай, а то мне уже ехать пора.
   - Хорошо. Вот одна из самых важных идей. Она, эта идея состоит в том, что не должно быть собственности на землю. Представьте, что возникнет частная собственность, эта зараза, - тогда кому мы будем нужны? Кто к нам на поклон придет? Если, к примеру, лес, который мы вывозим за границу, был чьей-то собственностью, кто бы позволил нам продавать его за рубеж? А так, поскольку он ничейный, или государственный, а мы государственные служащие, вот мы его и продаем. Чем была хороша коммунистическая система? Да тем, что все находилось в руках государства. Государство что хотело, то и делало. Мы могли бросить огромные средства на оборону, на содержание коммунистических и рабочих партий за рубежом, зажечь пожар мировой революции...
   - Интересная идея. Но, по-моему, она воплощена в жизнь. Здесь президент, правительство и Верховная Рада - едины.
   - Извне на нас давят. Вот в чем беда. Они хотят видеть Украину процветающий страной с хилым, малозначащим правительством и я опасаюсь, что они добьются этого. Вот они собираются судить нашего Лазаренко. По какому праву? Лазаренко - наш гражданин, он похитил наши денежки, и мы с ним должны разбираться сами, а не дядя Сэм. Когда Украине стать процветающей, мы сами разберемся. Нечего совать нос в чужой огород.
   - Ты хороший политик и хороший вор, - сказал Берлога, широко улыбаясь. - Но мне пора...
   - Вы приказ уже подписали?
   - Пока нет, я должен согласовать этот приказ. Скажу тебе откровенно. Если этот твой Тонконожко, я его плохо знаю, сумеет убедить президента, что ты незаменим - твоя взяла. Я буду знать дня через три. Тебе сообщит мой помощник.
   - Тонконожко...влиятельная фигура, - сказал Дискалюк уверенно. - Я думаю, пока он у власти, никому не удастся сместить меня с этой должности, пока я сам не подам заявление об уходе.
   - А ты подай. Я буду способствовать избранию тебя депутатом Верховной Рады, там тебя твои дружки сделают спикером, а затем ты выставишь свою кандидатуру на президентских выборах в 2004 году.
   - Мои киевские друзья ценят меня до тех пор, пока я нахожусь при этой должности, а если я перейду на другую работу, они тут же потеряют ко мне всякий интерес, и будут делать вид, что меня не знают. Я уже не мальчик, прекрасно понимаю, что к чему.
   - Да, ты опытный аппаратчик, ничего не скажешь, и сместить тебя нелегко. Но ты не обижайся: новая метла по-новому метет. У меня тоже друзья есть, и каждого теперь надо где-то пристроить. Ты бы точно также поступил на моем месте, не правда ли? - сказал Берлога, все более убеждаясь, что затея с проектом приказа о смещении Дискалюка с поста главы Раховской администрации и назначение на эту должность своего коллегу по продаже сигарет Штефанеску теряет смысл.
   - Давайте я возьму вашего близкого человека к себе первым заместителем, - предложил Дискалюк.
   - Не стоит, я его пристрою в другой район. Не все такие ушлые, как ты.
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"