Аннотация: Пепелище, оставшееся после крушения юношеских представлений о своей семье.
Солдат срочной службы Виктор Гордеев торопился домой. Его худое, скуластое лицо словно окаменело от скорби, а глаза выражали тревогу и отчаяние. Накануне в часть пришла телеграмма, и утром Виктор, получив соболезнование и напутственное слово от командира роты, отправился в путь, в небольшой поселок под Тулой. Там, в поселке, маленький домишко, купленный на последние деньги, оставшиеся после переезда из Кустаная, для его семьи стал жильем в России.
Глядя в заиндевевшее окно междугородного автобуса на проплывающие мимо заснеженные поля, Виктор печально вспоминал широкую улыбку, добрые карие глаза отца, его сильные руки с толстыми волосатыми пальцами, которые умели всё: и обращаться с разнообразным инструментом, и виртуозно играть на гитаре. Правда, после переезда в Россию отец начал пить, и реже стал брать в руки гитару, а если и брал, то чаще всего пел одну и ту же тоскливую песню:
" Граждане, купите папиросы!
Подходи, пехота и матросы!
Подходите, пожалейте,
Сироту меня согрейте!
Посмотрите, ноги мои босы..."
Да и то сказать, на плечах у отца была семья: больная жена, дочь и сын. Надо было зарабатывать деньги на жизнь, а сразу после переезда это было очень непросто. Сначала произошла путаница с документами, потом долго не прописывали, да и вообще незнакомого переселенца просто опасались брать на работу. Поэтому отец хватался за любое дело, лишь бы прокормить семью. В последнее время работал вахтовым методом в Москве, на стройке, и хоть какие-то деньги, но привозил домой. А вот теперь умер. Как же дальше жить?
После перенесенной операции " по-женски", как она говорила, мать все чахла, и в свои сорок пять выглядела на шестьдесят. Всегда тихая и незаметная, мать полностью подчинялась воле отца, ведя хозяйство и воспитывая детей. Потом она заболела, долго лечилась, но так и осталась инвалидом. Плохо себя чувствуя, постоянно зябла, куталась, и любила посидеть, прислонившись спиной к теплой печке. Анжела, старшая сестра Виктора, симпатичная брюнетка, полгода назад удивила всех. Тихая и скромная, она нежданно-негаданно родила прелестную девочку. Отец ребенка был неизвестен, потому что Анжела молчала, как партизан на допросе. На том все и успокоились.
Виктор вспомнил маленькую племянницу Маруську, которую видел пока только на фотографии, и не смог не улыбнуться. Как они там все? Побыстрее бы приехать! Но автобус осторожно продвигался по обледеневшей трассе, и ему не было дела до переживаний молодого солдата.
Автобус,наконец, въехал в пригород Тулы, которая так и не стала для Виктора "своим" городом. Не лежала к ней душа, все не забывался родной Кустанай, переименованный казахами в Костонай, но ничего не приобретший от этого. Ему больше нравился Воронеж, где он жил до армии.
Двигаясь в плотной толпе ползущих по скользкому асфальту машин, как кит в стаде юрких дельфинов, автобус медленно въехал во двор автовокзала, и остановился, пшикнув передней дверью.
В поселок Виктор добрался только к двум часам дня. Торопясь, по хрустящему снегу прошел по улице, и свернул к неприметной калитке, за которой в глубине двора стоял маленький одноэтажный домик под шиферной крышей. Отец все собирался отремонтировать его, подлатать крышу, поднять фундамент, перестелить полы... . Но, не успел!
Отворив скрипучую дверь, Виктор вошел в дом. Чувство тревоги охватило его, и он невольно приостановился и прислушался. Было тихо, холодно и пахло сгоревшими свечами, как будто дом умер вместе с хозяином. Нетопленая печь зияла открытым поддувалом, зеркало на стене занавешено старой наволочкой, окна прикрыты шторами. Как всегда, чисто, бедно и неуютно.
Наконец, из большей комнаты послышался тихий разговор и шевеление. Виктор распахнул дверь и снова замер у порога. Комната освещалась только пламенем тонкой восковой свечи и приглушенным светом зимнего дня, еле пробивавшегося сквозь плотные шторы. Отец, недвижимый, со строгим лицом, лежал в дешевом гробу, поставленном на табуреты. Возле гроба на лавке сгорбились две фигурки: мать и Анжела. Обе были одеты во все темное, а волосы скрывали темные же платки. Они испуганно обернулись на вошедшего, но узнав его, оживились.
- Витя, родной мой, приехал! - мать встала и со слезами бросилась ему на грудь.
- Ну как я мог? Конечно, приехал! Как это случилось, мама? Почему?
- Да, он жаловался иногда, я помню. Но чтобы так, сразу?
- Так вот получилось...кто бы знал! Иди, посиди с нами, попрощайся с отцом.
Сняв шапку и присев на лавку рядом с Анжелой, Виктор ощутил такую тоску, что спазм перехватил горло, и мир вокруг на мгновение затуманился. Слезы подступили к глазам, и глухое рыдание вырвалось из его груди. Отец! Всю его жизнь отец был рядом, поддерживал, помогал. Всем, что знал и умел, Виктор был обязан отцу. Когда Виктор связался с продажей наркотиков, пытаясь подзаработать, отец силой заставил его порвать связи с дилерами. Поэтому последние два года перед армией Виктору пришлось прожить в Воронеже, у брата отца, такого же сильного и умелого человека. Конечно, Виктор и в Воронеже не был ангелом, но все же ума хватило не подсесть на какую-нибудь дрянь. Кто знает, что было бы тогда, не вмешайся отец? А что теперь? Как жить, как жить?
Виктор взглянул на отца. В голове не укладывалась мысль о том, что его больше нет. Вот же он, совсем рядом. Протянув руку, Виктор коснулся синеватой щеки покойного, и только ощутив мраморную холодность кожи, осознал, что жизнь покинула это тело. Собрав все силы, чтобы не разрыдаться, Виктор крепко вцепился руками в край гроба и низко наклонил голову. Наконец, он справился со своими чувствами, и в забытьи, с тоской, промолвил:
- Что же делать-то теперь будем?
Мать поняла его по-своему и деловито ответила:
- Продукты сейчас пойдем закупать на поминки. Хоть и немного народу придет, но кормить-то надо. У тебя как с деньгами, Витя?
- Мало совсем. Откуда у меня?
- Ну, ничего. У меня есть немного, а потом займем. Мир не без добрых людей. Давайте, собирайтесь, все пойдем, а то тяжело нести.
- А как же отец?
- С ним теперь уже ничего не случится. Нина бы с ним посидела, да на работу ушла, посменно работает. Завтра придет, поможет. А мы ненадолго.
Поднявшись, Виктор внимательно посмотрел на женщин. Казалось, что мать, когда-то красивая миниатюрная женщина, еще более постарела, а тоненькая, хрупкая Анжела выглядела бодрой и энергичной. Отношения у них с Виктором не всегда были безоблачными: Анжела была старше на год, и всегда старалась показать это. Но, по своему, Виктор любил старшую сестру.
- Как ты, сестренка?
- Нормально, Витя. Как доехал?
- Да так. Медленно очень! Все нервы вымотала эта дорога! А Маруська где? У тети Нины?
- Ну, вроде. Потом расскажу.
Виктор удивленно посмотрел на нее, но подумав, согласно кивнул головой. Дело терпит. Да и не время сейчас.
Выйдя во двор, мать аккуратно заперла дверь на висячий замок, и троица по узенькой тропке поспешила на улицу. Поддувал злой ветерок, небо нависало над головой серыми тучами, морозец к вечеру крепчал. Виктор оглядывал подзабытый, постылый поселок, и снова удивлялся его убожеству. Ничего примечательного в нем не было. Просто длинная, кривая улица с двумя рядами домов, которая упиралась в новенький супермаркет.
Нагруженные пакетами и сумками, они вышли из магазина только тогда, когда солнце уже закатилось за ближний лесок. Небо на западе еще тускло светилось, но несравненно сильнее светились облака на востоке, освещенные заревом пожара. Пламя поднималось над крышами, и его было прекрасно видно. Вот взвыла сирена и тут же затихла. Огонь вдруг взметнулся еще выше и резко опал. Видно, провалилась крыша.
- Пожар, - сказал Виктор. - Где - то в нашей стороне. Давайте поспешим, мало ли что!
Женщины молча двинулись за ним, еле поспевая за его широкими шагами.
Перегородив улицу, стояли две пожарные машины с зажженными фарами. Несколько легковых автомобилей осторожно объезжали их по глубокой снежной колее. В сумраке неспешно бродили немногочисленные зрители. Остро пахло пожарищем. Столб пара и дыма изгибался в небе, подсвеченный фарами. Виктор наддал, и, протиснувшись между заборчиком и бампером пожарного автомобиля, с ужасом остановился. Руки его разжались и сумки попадали в жидкую грязь. Вместо их дома во дворе рассыпалась куча пламенеющих углей, среди которых монументом стояла закопченная печь. Весь дворик был завален каким- то хламом, кусками лопнувшего шифера и непонятными обгорелыми жердями. Среди них бродили пожарные, сматывая шланги и копаясь в залитых водой обломках. В свете фар автомобилей выглядело это нереально, как высадка астронавтов на Луну.
- Господи, за что-о-о? За что ты нас наказываешь снова и снова? В чем мы провинились? Скажи, Господи-и-и-и!
Виктор обернулся на этот пронзительный вой и увидел мать, стоящую на коленях в уже замерзающей грязи, среди разбросанных пакетов с едой. Возле нее рыдала Анжела.
К ним двинулся один из пожарных, судя по деловому виду - офицер.
- Хозяева? В доме кто-нибудь был?
Виктор помолчал, а потом, сглотнув тугой комок, застрявший в горле, с усилием ответил:
- Да, был. Мой отец. Только он уже умер.
- Будем искать. Это ясно, что умер. Полыхнуло - будь здоров! Нам только и осталось, что соседние дома спасать.
- Да нет, он до того умер.
- До чего, до того? - удивленно спросил пожарный.
- До пожара. Он в гробу лежал.
-Фью-у, - свистнул офицер. Понял! Вот дела! Первый раз такое слышу! Чтобы покойник сгорел вместе с домом? Прямо кремация какая -то!
Виктор промолчал, не в силах отвести взгляд от покрывающихся пеплом углей - остатков дома и последнего упокоения отца.
- Что же теперь делать? - невольно вырвалось у него.
- Да что теперь делать? Вам есть куда пойти? У кого-то временно пожить? Или нет? А мы бы пока разобрались с этим делом, расследование провели.
- Да, есть, кажется. К тетке пойдем.
- Ну вот и отлично. Давай адрес.
Продиктовав жизнерадостному пожарному адрес тети Нины, и ответив еще на несколько необходимых вопросов, Виктор шагнув к матери, сказал:
- Вставайте. К тете Нине пойдем. Больше некуда.
Он поднял все пакеты с продуктами, и, тяжело нагруженный, пошел в темноту.
Дом тети Нины был значительно больше Гордеевского, да и не мудрено. Сестра матери переехала в поселок с первой волной переселенцев и успела капитально осесть на новой родине, прижиться, стать своей. У нее была постоянная работа, свое хозяйство, взрослые дети, которые навещали ее, и хорошо помогали. Муж умер несколько лет назад, и с тех пор она жила одна. Первое время после переселения Гордеевы жили у нее, пока не купили свой домик. И вот они снова возвращаются.
Запасной ключ был на старом месте, на гвоздике под крылечком, и замок без труда открылся. В доме Анжела помогла оцепеневшей матери снять куртку и сапоги, отвела на кухню, усадила за стол. Раздевшись сама, она пошарила по сумкам, сложенным Виктором, и достала бутылку водки. Виктор, присевший на корточки у порога, недоуменно посмотрел на Анжелу и спросил:
- Ты чего это?
Сестра, молча, не глядя на него, залезла в другую сумку, и, покопавшись, потащила ее к столу. Выкладывая продукты, она напряженно сказала:
- Если сейчас не выпью, с ума сойду! А может уже сошла.
Достав из шкафчика рюмки, Анжела разлила в них водку и скомандовала:
- Мама, выпей немедленно! Витька, давай к столу. Тебе тоже выпить надо.
Мать, на которой не было лица, а глаза опухли от слез, медленно протянула руку, и, взяв рюмку, выпила водку, как воду, не поморщившись. Анжела, внимательно следившая за ней, лихо опрокинула содержимое рюмки в рот, и зажмурилась. Слезы брызнули из ее глаз, и она закрыла лицо руками. Посидев так несколько секунд, рукавом свитера вытерла слезы, и откинулась на спинку стула. Потом совершенно спокойно сказала:
- Витя, тебе говорят, иди выпей, а то крыша поедет.
Не вставая, Виктор нашарил в кармане куртки пачку сигарет и зажигалку, вытряхнул в ладонь сигарету, и закурил. Упершись лопатками и затылком в стену, он смотрел на родных, и ему не хотелось ни вставать, ни говорить. Опустошающая усталость вымела из него все желания и мысли. Он просто сидел и бездумно курил, пуская сизый дым вверх, к потолку. Внезапно дым напомнил ему о пожаре, и в груди невпопад стукнуло сердце, сделав сбой в своей монотонной работе. Душа заныла, как от зубной боли и Виктору нестерпимо захотелось завыть от горя, от бессилия что-то изменить, хотелось заплакать, застучать кулаками по полу... .
Притихшая за столом мать, неслышно шептала бескровными губами какую-то молитву. Анжела, засучив рукава свитера, наливала ей еще водки. Виктор встал, выкинул сигарету за дверь, попутно впустив в дом струю свежего воздуха, и двинулся к столу.
- Давай, Витек, выпьем! Мама, бери рюмку! Чтоб нам всем было хорошо!
- Анжел, вроде за помин души пьют...в таких случаях.
- А я не хочу за помин! И не буду! Плевать я хотела! Какой теперь помин? Мы без дома остались!
Виктор удивленно посмотрел на сестру, резво выплеснувшую в себя вторую рюмку водки, и сейчас с аппетитом закусывающую бутербродом с колбасой. Раньше он ее такой не видел, и не представлял, что его робкая сестренка может быть такой...боевой. Он поднял свою рюмку, и выпил одним глотком. Анжела тут же долила ему водки, и скомандовала:
- Давай еще! Тебе надо! Мама, выпей!
Мать, сгорбившаяся за столом, выцедила свою порцию, и снова застыла, шепча молитвы. Но алкоголь начал действовать, и ее бледные щеки слегка зарумянились. Виктор тоже выпил, и, отрезав кружок вареной колбасы, стал через силу жевать розовую массу, пахнувшую лекарствами. После водки чуть легче стало на душе, сердце перестало сбоить, и в голове немного прояснилось.
- Анжел, а где Маруська-то? С кем ты ее оставила?
Уже осмысленно глядящая на Анжелу, мать вытерла ладонью лицо, и с неожиданной злобой прошипела:
- Где-где? В Караганде! В детдом эта стерва Маруську сдала!
- Как в детдом? Зачем? Вы что, с ума сошли?
- Да у нее никогда ума-то и не было! Блуд один! Шлюха! Не -на -ви -жу!
Раскрасневшаяся Анжела, с энтузиазмом жующая бутерброд, сверкнула глазами, и немедленно ответила:
- Заткнулась бы ты, мама! На кой мне выблядков растить?
- Анжела, ты как с матерью говоришь? И вообще, ты о чем?
- Витек, маленький ты еще, и бестолковый! Мама-то вон давно все поняла, вот и злится.
- Да что такое? Что случилось-то? Объясните мне!
- Да то и случилось! Ты, придурок, думаешь Маруська тебе племянница? Не-ет, ошибаешься! Она тебе вроде сестры! Или и то и другое!
- Это как так?
- Тьфу, дурак! Да очень просто! Трахал меня наш папашка, а эта дурища молчала, себя берегла. Добереглась! Он и умер-то из-за ее жадности.
- Не может быть! Ты что, Анжела? Что ты выдумываешь!
Ошеломленный Виктор переводил взгляд с матери на Анжелу и обратно, не зная, верить ли словам сестры. Он никак не мог взять в толк, как такое может быть на самом деле.
- Мама, что ты молчишь, скажи.
- Да нечего ей сказать? Она, как только заболела, скорей меня под отца подложила. Чтобы на сторону не бегал. То-то они оба довольны остались! Это только ты ничего не видел. А он, сволочь, по пьянке не предохранялся и мне ребеночка заделал.
- Врешь ты все, врешь, тварь! Не было этого! Ты сама под него легла!
- Не может быть, - снова прошептал Виктор. Перед его глазами, как живой возник отец, обнимающий Анжелу и Виктора на проводах в армию, его шутки по поводу взрослой дочери, которая непременно выйдет замуж, пока Виктор будет охранять Родину. Было невыносимо думать, что отец, такой родной, такой открытый, тайком занимался сексом со своей
родной дочерью... .
- А ты знаешь, как он подох? Эта старая дура просто не дала ему похмелиться. А ведь у нее была припрятана бутылка, я точно знаю. Пожалела сто грамм.
- Замолчи, сука! Замолчи, я тебе сказала! Нету моей вины! Он сам умер! От сердца!
- Да ясно, что от сердца! Этот алкаш помирал с похмелья, а ты его не полечила. Вот сердце-то и остановилось.
- Замолчи! Замолчи! Замолчи! Он сам! Сам!
От бешеного крика лицо матери побагровело, платок сполз с головы, и, соскользнув, упал на пол. Анжела, со скучающим выражением на розовом личике, презрительно усмехнулась и воскликнула:
- Поори, поори! Он сдох, да еще и сгорел! Двойная кара подлецу! Поделом ему! И тебе тоже!
-Замолчите обе! Сейчас же замолчите! Вы что, с ума посходили? Вы про что? Этого же не может быть!
Ошеломленный, не веря своим ушам, Виктор, пошатнувшись, поднялся из-за стола, и, не одеваясь, выскочил из дома. Опустившись на ступеньку крыльца, он достал сигарету, но закуривать не стал. Щелкая зажигалкой, Виктор внимательно смотрел на появляющийся и исчезающий огонек. В голове тяжело ворочался жернов, перемалывающий невероятный рассказ Анжелы.
Сердцем он чувствовал, что все так и было, но разум отказывался принимать жестокую правду. Он не жил в семье около трех лет, но не думал, что за это время все так изменилось. Его детские представления рухнули, сгорели, как сгорел отец в пламени погребального костра. Иллюзии развеялись, как дым пожарища. Но что дальше делать и как дальше жить, Виктор еще не знал. Злая, холодная ярость подступала к сердцу, искала выход. Он чувствовал себя измазанным в грязи без надежды отмыться. Только вчера он был совершенно другим человеком. А сегодня!
От бессильной злобы он со всего маху ударил кулаком по ступеньке. Рука заныла , и Виктор прижал ее к груди, чтобы успокоить боль. Но эта боль не шла ни в какое сравнение с болью в его сердце.
Он долго сидел на ступеньках, пока не понял, что замерзает. Окоченевшими пальцами Виктор со второй попытки высек пламя из зажигалки и с наслаждением закурил.
Докурив сигарету и отшвырнув окурок, он спустился с крыльца, и захватив обеими руками ком снега, прижал его к лицу. Холод ожег кожу и сознание прояснилось. Энергичными движениями растерев лицо и отбросив остатки снега, Виктор понял, что ярость отступила, и на смену ей пришел трезвый и мрачный рассудок:
- " Мне ли их судить? Ведь одна из них - моя мать, вторая - сестра. Отец? Отец умер, и пусть его теперь судит Божий суд! Маруська? Она ни в чем не виновата, но ей надо держаться от них подальше. Нет, я им не судья! Хотя, в первую минуту... я чуть не сорвался. Да, я не ангел. Но мне здесь делать нечего. Жить с ними я теперь не смогу. И даже видеть не хочу! Пусть живут, как могут!"
Войдя в дом, и, забрав свои вещи, он молча вышел, не обращая внимания на недоуменные возгласы тех, кого он прежде любил и уважал. Несколько часов назад он и представить не мог, что перед ним откроются такие гнусные семейные тайны, мерзость человеческая. Вместо безыскусной любви к семье, в душе его осталось только пепелище, в глубине которого дотлевали последние уголья.
Из поселка уезжал совсем другой Виктор Гордеев, суровый, повзрослевший, и получивший урок на всю жизнь.