Он смотрит уныло сквозь грани стакана
На хлам из надежд и прочитанных писем
На ту, какой прежде все было так мало,
На ту, от которой теперь независим.

На ту, что когда-то держала от смерти,
На ту, чьи глаза для него океаном...
Чей голос был сродни волшебною песне,
А теплые руки - желанным капканом...

На дне растворить бы ему те моменты,
Которым обязан немереным счастьем...
И чувство убить. Но оно перманентно.
Не топится. Даже не рвется на части.

А может, не надо? А может, оставить
За гранью стакана все, что еще живо?
И вырезать сердце, и умертвить память,
И жить. И жить дальше. И пусть без мотивов.

Скрывать пустоту за сверкающим взглядом.
Не пить больше кофе на завтрак, ведь вредно.
Подружку найти, бесконечно быть рядом,
Скрывать равнодушие. Как? Незаметно?

Учиться, работать, ложиться за полночь,
Кота завести. Или, может быть, кошку.
Написает в тапки? Сказать что, мол, сволочь,
С улыбкой ей бросить колбаски немножко...

Трусцой утром бегать, и завтракать кашей,
Подружке своей предложение сделать,
Зачать с нею сына, назвать его Сашей
И ночи не спать для него до предела.

На пенсию выйти, ворчать и меняться,
Очки заказать себе с толстою линзой,
Читать философию, редко смеяться,
Жену про себя называть "старой грымзой"...

Когда придет время, закрыть на ключ двери,
И снять фотографию в рамке со шкафа.
Коснуться губами, и в Бога поверить,
И в небо свое вознестись безвозвратно...