Имя ему - Тьма. Тяжёлыми чёрными домами лёг он на высоком берегу и лежит и смотрит жёлтыми окнами на север, откуда ведёт в него тонкий, высоко висящий в воздухе, мост. Никто чужой не может пройти по нему в город, спокойные строгие воины день и ночь стерегут его и долго проверяют документы, досматривая проходящий транспорт. Им разрешено применять оружие, и ещё хороший пловец иногда преодолевает в середине лета широкую серую реку и гибнет под колесами летящих составов, скользящих по ярким отточенным рельсам, отсекающим Камму от Тьмы.
Выехать из города тоже нельзя - Тьма не отпускает людей, только по особому разрешению, раз в два-три года, я выезжаю на дальнее кладбище хоронить близких. И когда бы это ни случилось - нежной или пылающей зимой, грязной или свадебной весной, молодым, высоким или умирающим летом, царственной, плачущей или последней - сухой, каменной бесснежной осенью - всегда сразу несколько могил встречают нас свежим песком, и приходится искать старшего, чтобы узнать, какая из них - наша.
Остальное время я работаю.
Зимой луна - всегда жёлтая и круглая - стоит над тополями до позднего утра, указывая мне путь, и когда я захожу в отделение, сумерки за высокими окнами ещё хранят свою силу. Я онколог. По будням я оперирую больных, многие из них ещё живут какое-то время, а по субботам я хожу к женщине. Она живёт в высокой башне, на самом верху, и я всё время думаю о ней, пока стальной трос наматывается на барабан, поднимая тесную железную клетку.
У неё чёрные волосы и одета она во всё чёрное, и глаза её ещё больше темнеют, когда она молча впускает меня к себе. Она ставит цветы в вазу на окне и всё трогает руками тонкие стебли, пока я снимаю пальто. Мы садимся рядом и тихо, медленно говорим обо всём, а потом я опускаюсь на пол, целую её руки, колени и остаюсь с ней до утра, и когда приходит свет, новый день даёт нам силы жить дальше. Когда мы в последний раз делаемся близкими, а потом прощаемся, всё повторяется - две пустые чашки на белом пластике, чистая мокрая пепельница, холодные ладони, сжимающие мои виски так нежно, как будто могут защитить от смерти, разматывающийся трос, опускающий меня на землю, и тугая железная дверь - всё повторяется, и я иду, не оглядываясь, навстречу людям.
А вечером я долго лежу, заложив руки за голову, смотрю на яркую, отделённую стеклом и железной решёткой, луну, думаю о разном и засыпаю. И когда рано утром взрываются часы, мне кажется, что я уже никогда не встану.