Облака под крылом самолета выстраивались в причудливые замки, громоздились неприступными кручами, по которым невесть каким манером ехали всадники, за плечом каждого трепетал кон с неразличимым гербом. Солнце, вырвавшееся в облачный просвет, швырнуло в глаза яркий цвет яичного желтка. Саша поморщился, потер заслезившиеся глаза.
- Ну что, Саня, доволен, небось? - Витек игриво ткнул Сашу пальцем в бок, подмигнул насмешливо. - Такую командировочку оторвали! Пальчики оближешь. Текила, девочки... А вот говорят, что эти мексиканочки в койке - о-ей, куда там камасутре. Нервно курит в сторонке. О как! - и он назидательно поднял толсто-сосисочный палец, подчеркивая важность своих слов.
- Ты ее еще уговори в койку с тобой лечь, - неприязненно буркнул Саша, отодвигаясь от соседа как можно дальше. Да вот беда, в самолете и отодвинуться некуда.
- О-о! - восторженно взвыл Витек, не обращая внимания на явное нежелание собеседника поддерживать разговор. - Что там уговаривать? Болтают, что они чуть ли не сами на тебя набрасываются. Прям от порога.
- От какого еще порога? - скривился Саша. - Где ты тут пороги видишь?
- Ну, в аэропорту, где ж еще? - поразился Витек непонятливости приятеля. - Вот, как прилетим на место, там и мексиканочки горячие, и текила, и много чего еще. Ты хоть раз за границей был, или все по нашей Сибири шлялся? Чукчам глазки строил, - Витек расхохотался, довольный плоской шуткой, нелепо размахивая руками.
Саша закрыл глаза. Горький обидный комок встал поперек горла, вызывая желчную тошноту. Признали, называется! Пригласили, как специалиста. Ишь ты, древние захоронения, ритуалы шаманские. Лучший археолог всех времен и народов. Палеонтолог хренов. Штатовцы поганые знают добуквенно, какие статьи написал, какие могилы вскрыл, а родные россияне смотрят свысока, да и то не видят. У нас ведь как? Пока песочный карьер собою заменить не можешь, так и не ученый вовсе. А если тебе всего-то тридцатник сравнялся, то и говорить не о чем. Сопляк. Мальчишка. А труды научные... Так что труды? Вот пусть подрастет паренек, заматереет, а вот тогда мы его и продвинем куда следует. Только вот следует обычно в задний проход, не иначе. Это ежели у тебя мохнатой жирной лапы не имеется в другом месте. Вот как у Витька, к примеру.
Саша сердито покосился на попутчика, сжимая зубы до хруста. Ну, не приглашали этого раскормленного идиота на раскоп! Не приглашали. А вот же, летит. Лопочет что-то о девочках, о текиле. Других-то мыслей в голове и не помещается. Одна извилина, и та - след между полупопиями. А тоже - кандидат, корочки, понимаете ли, имеются. Статьи какие-то. А все дядюшка любимый, бо-оооольшой человек. Академик, директор НИИ, чуть не великий ученый. Ну, совсем немного не дотянул до великого, но рядом стоит. И племянника, конечно, не забывает. Помогает, чем может. А может он ого-го сколько.
Вспомнилось, как письмо пришло от археолога американского. Начальника экспедиции. Приглашали, значит, в этом письме, по всей форме и очень вежливо, известного русского археолога Котова Александра Сергеевича поучаствовать в работах у озера мексиканского. У того самого знаменитого озера майя, в Чичен Ице. Там, где шаманы индейские жертвы богам приносили, Колодцу Священному, Юм-Чаку, который дождь дарил во время засухи. Жестоки были боги майя, человеческие жертвы требовали. Да не абы какие, а в строгом соответствии с ритуалом. Вот и поднимают сейчас со дна этого озера трупы. И древние, и не особо. Видно, где-то еще остались потомки тех шаманов, продолжаются жертвоприношения, задабриваются жестокие боги.
Ну, Саша, конечно, как приглашение в Мексику увидел, так аж захлебнулся от счастья. Но не тут-то было. Полетели тут же электронные письма да факсы-телефаксы в Мексику. Типа - уважаемые археологи, а зачем вам какой-то Котов, всего лишь кандидат наук, человек, в этих самых науках почти что неизвестный? А давайте мы вам пришлем Калабушина Виктора. Тоже, понимаете, молодой ученый, но очень, очень грамотный, особливо как раз вот в культуре индейцев майя разбирается. А Котов что? Всего лишь по шаманизму сибирскому специалист. А у Калабушина и диссертация была соответствующей тематики. Можете ознакомиться. Американец, правда, который экспедицией командовал, упрямый оказался. Вежливенько этак ответил: Калабушин, конечно, хороший человек, да и ученый, наверное, но вот нам требуется Котов, и точка. Ой, что тут началось! Прям танцы на проволоке.
- Только Калабушин! - заявил академик, хмурясь недовольно. - Он с этой темой вон сколько лет работает, еще со студенческой скамьи. Да и не первая его это забугорная командировка будет. Парень знает, как себя с этими импортными учеными вести. А Котову рановато еще в заграницу ездить. Ляпнет еще что не то. А нам потом краснеть. Короче, пошлем Калабушина. А что там американец говорит, это нам без разницы. Мы, слава Богу, под Российским флагом живем.
Вот тут Саша решил, что Мексики ему, конечно, не видать, и уже рот открыл, чтоб высказать все, что думает нехорошего о родной науке и тех, кто ею командует. Но видно не ко всем жестоки боги майя, повезло Саше. Спасибо Петровичу. Ему на академическое звание Калабушинского дяди плевать с высокой колокольни. Сам академик, да еще и побольше годами, чем этот самый дядюшка. Застучал кулаком по столу яростно, взвыл скрипучим дискантом.
- Вы шо-ооо это деете? - аж слюной заплевался мелко от возмущения. - Калабушин ваш - хреновый специалист! Хреномудрием занимаетесь! Хреном подтираетесь! - а дальше пошло уж такое неудобь сказуемое, что Саша только упер взгляд в дешевые сосновые плашки паркета, вытертые многочисленными ногами просителей, и дышать постарался потише, чтоб никто из верховных академиков и не вспомнил о его присутствии в кабинете.
- А, может, их двоих отправить? - робко предложил кто-то из докторов, теснящихся за спиной академического директора. - Ну, этого, как его, Котова... Раз уж так настойчиво за него просят. И американцы, опять же, его видеть хотели. Международные отношения... - робкий доктор сбился, замолк сконфуженно, но высокое начальство уже ухватило основную мысль, вцепилось в нее, как в спасательный круг.
- А что, Петрович, - директор хлопнул оппонента панибратски по плечу, изображая самую сладкую улыбку на пухлом лице. - Может, и вправду, отправим обоих. Котова этого твоего, раз ты хочешь. Ну и Калабушина. Все же, специалист по древним индейцам, а это что-то да значит. Котову, опять же, консультант понадобится. Как себя вести за границей, ну и профессионально тоже. Ведь он совсем по другой тематике специализировался. Я смотрел. Шаманизм. Куда ж тут за индейцев?
- К хренам свинячьим Калабушина! - зверски скривив морщинистое личико, взвизгнул Петрович. Потом утих, махнул рукой устало, незаметно пристраивая нитроглицерин под язык. - Да ну вас совсем. Засрались окончательно. Посылайте своего Калабушина, но чтоб он никуда не лез. Это - Котовская работа, и никак не иначе.
Саша выскользнул за дверь, постаравшись, чтобы его не заметили. На лбу выступила нервная испарина, пальцы дрожали. Он прислонился к стенке в приемной, глубоко дыша. Наконец-то можно было дышать, не думая о ругающихся академиках.
- Ну что ж ты так расстраиваешься, Котов? - подскочил к нему Витек Калабушин, радостно скалясь. - Надеюсь, ты на меня не в обиде? - Калабушин неправильно истолковал выражение лица Саши, залебезил привычно. - Это ж не я сам придумал, это ж все дядька мой. Ну, никакого сладу с ним нет. Академики... Ты ж понимаешь. Вот вынь ему и подай племянника, исследователя Священного Колодца. Ага. Теперь в Мексику пилить. А там жара. А я плохо жару выношу...
Он еще что-то говорил, взмахивая руками и брызгаясь слюной, то ли оправдывался, то ли утверждал свои права на вожделенную заграничную поездку, но Саша ничего не слышал. Перед ним разворачивалось странное видение: качающийся, повисший в прозрачно-хрустальном воздухе огромный дымчато-серый глаз, переливающийся острым и - как ни странно - одновременно нежным сиянием. Этот глаз смотрел внимательно, будто пытался прочесть нечто, затаившееся на самом дне Сашиной души. Но Саша знал откуда-то, непонятным озарением, что серый переливчатый глаз - вовсе не глаз, а что-то другое, что, правда, не отнимало у него странного видения, всезнания, с которым этот глаз-не-глаз заглядывал в душу.
Мигнуло, и белая солнечная монета повисла в жарком, душном мареве блекло-голубого неба. Зеленые лианы поползли, обвивая искривленные, высокие деревья. Мертвые змеи лежали на тропе, и хляби небесные разверзлись, и с безоблачного неба внезапно хлынул ливень, а жесткий ветер рванул ветки, рассыпал пригоршнями сорванные с них листья.
Еще раз мигнуло, и хлопнула дверь директорского кабинета.
- ... ну, ты не в обиде на меня, Котов? - обеспокоенно спросил Витек, искательно заглядывая Саше в глаза - Эй, Котов, да ты меня слышишь хоть? - он дергал Сашу за рукав, будто действительно хотел услышать ответ.
А глаз-не-глаз все сиял переливчатой дымкой, зависнув странным манером прямо посреди приемной. Вот только никто, кроме Саши, его не видел. Лишь Петрович, проходя под глазом, дернул плечом, оглянулся недоуменно, но пошел дальше, пожав плечами чуть растерянно.
Теперь Саша летел в далекую Мексику, рассматривал в круглое самолетное окошко облака, выстраивающиеся рядами рыцарей, скачущих на завоевание новых земель, и видел, как вместо солнца на небе проявляется дымчато-серый, сияющий глаз, кажущийся каменным, но тем не менее внимательно наблюдающий за ним. А рядом сидел Калабушин, трепал что-то о текиле и горячих мексиканских девушках, и пытался показать Саше статуэтку, стянутую с шаманского захоронения в Сибири.
- Я ее, Котов, как амулет за собой таскаю. Ну, на манер кроличьей лапки. На счастье. Повезло мне, досталась эта игрушка в Тунгусске. Помнишь, где могилу вскрывали? Редкая лялька. Повезло.
- Достояние государства, - буркнул неприязненно Саша. - Ты ж не сам могилу вскрывал. Экспедиция, опять же. Находки все сдавать следует.
Витек хохотнул с долей недоумения. Это ж надо такую чушь ляпнуть. Какой же дурень будет так честно работать, да еще за зарплату?
- С ума сбесился, Котов, ты со своими шаманами, - сделал вывод Калабушин. - Сдавать, не сдавать... Моя игрушка. Я ее нашел, - и, помрачнев, сунул фигурку в карман, утвердил ее там поудобнее, еще и ладонью прихлопнул, чтоб уж совсем надежно было.
Саша уставился в иллюминатор, наблюдая за всадником, несущимся куда-то верхом на драконе, и его вздернутый вверх меч вдруг обратился веером страусовых перьев под ударом ветра. Облака исчезли, растаяв снежными глыбами, и под брюхом самолета блеснуло солнечной рябью серо-голубое атласное море. Несколько островков, бусинами рассыпавшиеся по морщащейся морской ткани, были словно полевые береты спецназовцев - коричнево-зелено-желтые. К одному из них приткнулось несколько совсем уж крохотных - как казалось сверху - суденышек, ощетинившихся парусами.
- Надо же, - удивился Саша, - вроде как у них тут передовые технологии, а флот-то парусный.
- Яхты, - со знанием дела заявил Калабушин, перегнувшись через Сашины колени и заглядывая в иллюминатор. - Ты что ж, Котов, яхт никогда не видел, что ли? - и он хохотнул, мелко и как-то до омерзения гадостно, потирая пухлые влажные ладошки.
Нет, не на Тунгусске дело было, - вспомнил Саша. Не там досталась Калабушину статуэтка шаманская. А было это на притоке Колыми Пантелеихе, в местечке с чудным и теплым названием Родинка. Вскрывали могилу времен неолита. У женщины, покоящейся в символической берестяной лодке, оказался целый арсенал всевозможного оружия: лук, ножи каменные, костяные, кинжалы и топоры, наконечники копий и стрел. Будто на войну покойница собиралась, да еще хотела за свой счет вооружить минимум роту. Но самое удивительное было то, что женщина оказалась усыпана бусинами из раковин и яичной скорлупы - восемнадцать тысяч бусин, их тщательно пересчитали, и там же находились ожерелья из звериных клыков, амулеты, подвески, небольшие скульптурки хищных птиц с просверленными в них дырочками - для прикрепления к обрядовому костюму. А на груди покойницы лежал крошечный костяной бубен, расписанный остроголовыми человечками - хозяевами нижнего мира. И несколько фигурок таких человечков лежало под руками женщины.
- Шаманку здесь похоронили. Великую шаманку, уважали ее очень, вишь, какая могила богатая, - важно заявил начальник экспедиции, дрожащими от нетерпеливой жадности руками перебирая драгоценные находки. - Самая древняя шаманка Якутии тут покоится, - добавил он, склоняя в почтении голову. Археологи, годами работая в Сибири, научились с уважением относиться к шаманам.
- Тебе что, воняет, что ли? - Саша неожиданно озверел, глядя в водянистые глаза Калабушина. - Так это ж древние кости, давно высохшие, тут вонять нечему, не сортир чай.
И, словно желая доказать нечто, подхватил берцовую кость из берестяной лодки, лизнул ее так же демонстративно, как Калабушин салфеткой тряс.
- Точно древняя, - сказал, подбоченясь. - Ишь как к языку липнет.
За подобное безобразие Саша был наказан выговором и долгой беседой с начальником экспедиции. Тот, наливая в стаканы маслянистую, мутную самогонку, вздыхал тяжко:
- Ты что, Котов, думаешь, мне приятно за собой этот балласт таскать, что ли? Нет, неприятно. А что ж делать... Начальство сказало, комсомол ответил... Да ты пей, пей, может, жизнь покажется не такой уж тошнотной. К тому же, захоронение мы обнаружили истинно уникальное. И в неолите шаманы были, ото ж как... Вот за это и выпьем, Котов...
Надрались они тогда до изумления. А один из остроголовых человечков пропал наутро.
- Плохо посчитали, наверное, - почесал похмельную голову начальник экспедиции, да и внес в опись исправленное количество. А вон как оказалось. Калабушин, паскудник такой, стащил. И не побрезговал же. А как стоять рядом - так противно было. Эх... в морду бы ему...
Саша покосился на попутчика, чувствуя нехороший зуд в ладонях. Захотелось устроить безобразную драку, с мордобитием без ограничений, но только губу закусил, вспомнив ту давнюю экспедицию и вздыхающего над желтоватой самогонкой археолога. Тот терпел, теперь, значит, Сашина очередь. Но отольются когда-нибудь мышам Леопольдовы слезы. Ох и отольются.
- Глянь, глянь, похоже, материк! - восторженно задышал Калабушин в Сашино ухо. - Почитай что прилетели. Мексика! Ох, и хороша ж страна! Девочки, опять же. С нашими точно не сравнить. Мексиканки!
- Ты же жару не переносишь, - отозвался Саша. - А девочки по жаре, это ж потное и скользкое нечто.
- Да ну, кондиционеры на что? Я ж не на солнцепеке собираюсь с ними общаться, - отмахнулся Калабушин и полез к иллюминатору, больно толкаясь локтем, будто можно было рассмотреть хоть что-то внятное с такой высоты.
Саша и сам прилип к стеклу, восхищенно рассматривая залитый солнцем пейзаж. Что-то мелькнуло внизу, и острый, дымчато-серый луч сверкнул яростно, ударил в глаза, потянул к себе. Саша охнул, откидываясь на спинку кресла. Он чувствовал, как на шее затягивается невидимая удавка, а в ушах звучит странно протяжный призыв:
- Сюда! Иди сюда! Иди-иди-иди-иди... немедленно... ожидание было долгим, слишком, слишком долгим... ты должен...
Слова слились в невнятный, муторный гул, и Саша закрыл глаза, почти что теряя сознание.
- Эй, Котов, - закричал ему в ухо Калабушин. - Может, стюардессу позвать? Котов, тебе плохо, что ли? Да ответь же ты!
- Отстань, гнида, - буркнул Саша, вглядываясь в дымчатую темноту, разлившуюся перед глазами. Где-то в ней мерцал глаз, который не был глазом, подмигивал с игривостью и ожиданием, звал, притягивал к себе.
Калабушин отшатнулся от попутчика, посмотрел на него оскорбленно, сжав в кармане шаманскую статуэтку. Что-то крутилось на границе сознания, алое, разбрасывающее в стороны яркие блики цвета свежей крови. Калабушин нахмурился, еще сильнее сжимая фигурку. Ладонь заныла, рассаженная в кровь острыми гранями каменного человечка. Калабушину послышался удовлетворенный вздох, донесшийся, казалось, со всех сторон разом.
- Эй, Котов, - позвал он еще раз, преисполнившись внезапно снисходительной доброты. "Гнида", видимо, послышалась, не мог же всегда вежливый Котов такое сказать, ну, никак не мог. - Котов, а, Котов, ты что, плохо перепады высоты переносишь?
- Что-то вроде того, - отозвался Саша, морща занывший лоб. Калабушин успокоенно затих, поглаживая в кармане остроголового человечка.
* * *
Проржавелый меч, источенный годами и сыростью, покоился в земле, и лишь рукоять его поднималась над переплетением трав и корней кустарников, рассекая их навершием, украшенным кошачьим глазом. Кабошон, гладко отполированный, казалось, светился дымчато-серо, как кошачья шерсть, мягко пушащаяся вокруг маленького хищника. Камень будто подрагивал, чуть поворачивался в рукояти меча, и тонкий, почти что незаметный в солнечном свете серебристый луч следовал за самолетом, летящим в высоком жарком мареве летнего дня.
Неподалеку от ржавого меча лежал обсидиановый нож, вырванный из земли лапой случайно пробегавшего ягуара. Каменное лезвие ловило солнечные лучи, отражало их вверх мутной темнотой, казавшейся в этот плывущий жарой день лужей густеющей крови. Красноватые блики пробегали по кинжалу, и алый тусклый свет уходил вверх, стремясь за серебристым лучом кошачьего глаза.
- Мы всегда были когтями короля, - издалека прозвучало эхо давно произнесенных слов.
- Мы всегда были служителями богов, - отозвалось другое эхо, жестко скрипнув, как новая кожа, сминаемая резким движением.
- Когти короля не знают поражений, - и серебристый луч кошачьего глаза сверкнул яростно и ярко, достав, наконец, самолет, ударив в иллюминатор острым сиянием.
Желтая змея подползла, шурша по песку чешуей, как палыми осенними листьями, ткнулась плоской мордой в обсидиановый кинжал, обвилась вокруг каменного острия, положила голову на блестящую тускло рукоять. Облако пробежало, несомое, как пух, ветром, в вышине, и тень причудливая, похожая на легкую паутину, обняла змею, умирающую на черном кинжале. Где-то тяжело плеснула свинцово-серая вода, ударив в берег, густо заросший зеленью растений. Золото, мягкое, желтое, словно масло, уходило все глубже в тину, смешиваясь с древними и не очень древними костями. Юм-Чак ворочался во сне, беспокоясь о будущем.
А кошачий глаз, кабошон фамильный, вделанный в навершие старинного испанского меча, все разбрасывал дымчато-серые лучи, разыскивая потерянного хозяина.
Глава вторая. Сумасшедший джип
Раздолбанный пятнистый джип, у которого давным-давно оторвался брезентовый верх, прыгал по каменистой дороге. Калабушин, придерживая на макушке мягкую войлочную шляпу, ругался во весь голос. Саша, вцепившись в руль, старался удержать машину на дороге, иногда морщась от пронзительного, въедающегося в уши Калабушинского голоса.
- Не, ну ты скажи, Санек, разве ж это дело? - возмущался Калабушин, пройдясь по всем чертям с матерями. - Ни встречи торжественной, ни банкета, ну, ни фига ж! Прислали какого-то пацана с дребоданом, да и все. Рази ж так в цивилизованных странах делают? Да у нас, в той же Сибири, и то лучше встречают иностранных специалистов. А водочкой какой потчуют... - Калабушин мечтательно прижмурился и тут же вновь ухватился за свой пляжный головной убор, так и норовящий улететь в неведомые мексиканские дали с ближайшим порывом ветра.
- А чего им банкеты устраивать? - удивился Саша, отнюдь не избалованный вниманием иностранных специалистов. - Ну, прилетели археологи, так - милости просим к работе. Все четко, все правильно, - и он выматерился, больно прикусив язык - джип трясло нещадно, словно и не по дороге машина ехала, а находилась на вибростенде.
Но действительно, встреча была более чем странной. Пройдя все формальности и провожаемые нехорошо подозрительными, черно-блестящими взглядами мексиканских таможенников, Саша с Калабушиным вывалились из здания аэропорта, волоча за собой здоровенные сумки. Там уже поджидал черноглазый вихрастый парнишка с таким дивно-смуглым цветом кожи, что Калабушин, вечно страдающий от прыщей и угрей, только присвистнул от зависти. Мальчишка переступал с ноги на ногу, постукивая деревянными подошвами сандалий по мостовой, на белых шортах расплывалось пятно от мороженого. Более никакой одежкой он обременен не был по случаю жары. Паренек высоко задирал плакат, на котором корявыми буквами тушью было выведено: "КАТТОФ И КАЛАБУХИШ". Почесав затылки, археологи решили, что это - по их душу. Оказалось, действительно так.
Юный комитет по встрече пробормотал по бумажке на корявом русском языке слова приветствия, дождался, пока археологи закончат трясти его исцарапанную руку с обломанными ногтями, и заявил, что машина, притулившаяся к тротуару за его спиной - это транспорт, предназначенный для "русси спешиалист", карта находится в машине, и его задача полностью выполнена: русских встретил, ключи от машины и карту передал, точку Х на карте показал, а теперь он должен идти по своим делам. Последнее он высказывал уже на английском языке с таким жутким акцентом, что даже Саша, плохо соображавший в разговорном английском, понимал его - будто услышал преподавателя с родных курсов.
- Так это что, мы сами должны до места добираться? - поразился Калабушин, вытирая мгновенно вспотевшее жирное лицо войлочной шляпой. - А хоть проводника нам дадут? Ну, хоть что-нибудь! Мы ж тут впервые!
Сами мы не местные - вспомнилось Саше, и он хихикнул. Впрочем, ему тут же стало не до смеха. Мексиканский парнишка пожал плечами, заявил, что не понимает ни слова по-русски, впрочем, как и по-английски, и ушел, оставив добитый пятнистый джип и драный клок карты.
- Ах ты ж, мать твою триединую через семь гробов перекисью водорода! - ахнул Калабушин. - И что делать будем, Котов? Неужто на самолет и обратно, в Сибирь, к валенкам?
- Не-е, - упрямо наклонил голову Саша. - В Сибирь нам пока рановато. Я сюда прилетел, чтоб Колодец Жертв увидеть, по храму Чичен Ицы прогуляться. И я это сделаю.
Он полез в джип за картой, внимательно рассматривал ее, водя пальцем по извилистым линиям дорог, прокладывая маршрут к нужной точке. И не видел седого мексиканца, который в испуге выронил сладкую булочку, услышав слово "Чичен Ица". Старик даже шагнул к археологам, но как-то странно вздрогнул, увидев дымчато-серые глаза Саши, как раз поднявшего голову от карты, сжался, втянул голову в плечи и захромал быстро по улице, иногда оглядываясь и блестя испуганными глазами. Раздавленная булочка осталась лежать на плавящемся от жары асфальте, и жирные зеленые мухи уже присаживались на нее, восхищенные нежданно свалившимся с небес пиршеством.
Джип, несмотря на свой прибитый и ободранный вид, оказался машиной покладистой и надежной. Завелся с пол-оборота, чем вызвал одобрительное хмыканье Саши, привыкшего к капризам родного жигуленка, выплюнул черно-сизое облачко из выхлопной трубы, да и покатил весело по дороге, приближая археологов с каждым поворотом колес к великим открытиям цивилизации майя.
- Ну ты глянь, Котов, какая все же у западников техника классная, - причмокнул толстыми губами Калабушин, перекатывая размякший шарик жевательной резинки за щекой. - Вот, казалось бы, и места живого на этой машине нет, - он ткнул пальцем в проржавевшую дверцу, - а едет! Куда там нашим!
Правда, восхищения хватило только до проселочных дорог. Джип, который радостно катился по гладким асфальтным лентам, закапризничал на гравейке, а уж к прибитым земляным дорогам вовсе отнесся с великосветским презрением. Глох, буксовал, плевался из-под колес мелкими камушками, один из которых благополучно попал прямо в лоб Калабушину, оставив неопрятный синяк.
- Западная техника, говоришь? - морщился Саша, сражаясь с озверевшей машиной. - Наша "Нива" шла бы, как шла, а уж за "УАЗик" и говорить нечего. Вот уж где безотказные машинки.
- А ты все рекламируешь отечественного производителя? - хмыкал Калабушин, потирая синеватую шишку на лбу и жуя очередную подушечку резинки.
- А я, Витек, патриот, - отозвался Саша, усмехнувшись. - Всегда патриотом был, патриотом и помру. Понимаешь ли, традиция в семье такая.
- Во-во. За Родину, за Сталина, - окончательно скривился Калабушин, будто в жевательную резинку его попало что-то омерзительно невкусное, да еще и кислое, как лаймовая корка.
То ли отреагировав на чуждое имя Сталина, то ли оскорбившись сравнением с далекой "Нивой", а уж тем более - с каким-то там "УАЗиком", джип взревел двигателем, и рванул вперед с неожиданной для пассажиров скоростью. С головы Калабушина наконец-то свалилась шляпа, а зубы Саши клацнули, в очередной раз прикусывая язык.
- Котов! Ты совсем спятил! - завопил Калабушин, утверждая на место шляпу и придерживая ее руками. - По незнакомой дороге, да еще по такой, да с такой скоростью, будто в гонках участвуешь! Нажми на тормоз!
- Да я жму, жму! - отозвался Саша, действительно безуспешно придавливая педаль тормоза. Машина не реагировала, продолжая нестись вперед, разбрасывая в стороны остроугольные кусочки гравия. Саша едва успевал поворачивать руль, вписываясь в неожиданные повороты.
- Активнее жми! - крикнул Калабушин, бледнея в страхе. Он уже сообразил, что машина взбесилась, ведет себя непредсказуемо, а Котов не в состоянии справиться со спятившей импортной техникой. - Ну сделай же что-нибудь! - взвизгнул он, плюясь мелко слюной от испуга.
- Сам сделай! - огрызнулся Саша, вглядываясь в дорогу. Ему было вовсе не до пререканий с нервным академическим племянником. Тут бы как-то не вляпаться во что-нибудь совсем неприятное, к примеру - в ствол пальмы, которая вон там, за изгибом дороги, только и поджидает машину, почти что потерявшую управление.
Калабушин заскулил, заныл тихонько, глотая пугливые и злые слезы. Он проклинал любимого дядюшку, загнавшего его в такую дурацкую ситуацию - Мексика ему понадобилась, пердуну старому!; с ненавистью вспоминал начальника экспедиции, американского археолога, который пригласил Котова к Колодцу Жертв - вот ведь паскудник! своих специалистов мало, русских ему подавай!; а уж попутчика своего, Котова, Калабушин поминал вовсе непечатными выражениями, понимая, что если б не Саня Котов, то сидел бы Витенька в Сибири над шаманскими могилами, а то и ездил куда в цивилизованные места с подачи дяди-академика, но уж никак не очутился бы в Мексике, и был бы далеко от сумасшедшего джипа, который так и норовит разбиться вдребезги.
Рука Калабушина нырнула в карман, сжала статуэтку шаманскую так, что вновь потекла кровь из раненой ладони.
Саша видел ствол пальмы, несущийся прямо к лобовому стеклу. Он зажмурился, понимая, что никак не успевает повернуть, ничего не может сделать, и машина сейчас разобьется, размазавшись по дереву. Саше живо представился переломленный пальмовый ствол, метелка листьев, скребущая гравий дороги, поднимающая в воздух волны пыли, и разбитый джип, лениво шевелящий колесами в воздухе, и два трупа, свесившихся бессильно на ремнях безопасности...
Тьфу! Какие к... матери ремни безопасности? Тут их сроду не было! Будет лежать две кровавые кучки под джипом... - возникшая мысль мгновенно охватила мозг, и перед глазами Саши замелькали различные картины, словно жизнь его раскручивалась в обратном направлении. Но в этом мелькании попадались совершенно неясные изображения людей, которых он никогда не знал, облаченных в средневековые одежды, над серо-тусклыми морскими волнами полоскались паруса, а кто-то толстый, бородатый, взмахивал рукой с зажатым в ней искривленным ножом, кричал нечто на незнакомом языке. И, закрывая все эти видения, возник огромный кошачий глаз, дымчато-серый, прорезанный светлой, блестящей полосой.
- Молись, Калабуха! - воскликнул Саша, последним усилием прижимая педаль тормоза. Педаль не провалилась бесполезно, как раньше, а плавно ушла вниз, скрипнули тормоза, из-под колес полетели камушки жесткими пыльными фонтанами. Саша, с выпученными от неожиданности глазами, рванул руль, выворачивая его, и джип лихо затормозил на дороге, в точности, как лыжник, развернувшийся на снежной целине после прыжка с трамплина.
- Ну ты даешь, Котов... - выдохнул Калабушин, вытирая мокрый лоб. Ему очень хотелось проверить штаны, поскольку было подозрение, что они мокры не меньше, чем лицо. - Прям Шумахер, не меньше. Что ж ты гнал, как псих какой?
- То не я, - пожал плечами Саша, чувствуя озноб, охвативший его посреди душного летнего дня. - Это машина. Сама, видишь ли.
- Сами только кошки родятся, - буркнул Калабушин. - Ты мне вот что скажи, Котов, далеко ли еще до места? А то я что-то захотел пешочком прогуляться.
- А шмотки как же? - Саша кивнул на сумки, громоздящиеся на заднем сиденье.
- Жизнь дороже, - отмахнулся Калабушин. - Шмотки купить можно, а здоровье - ну ни за какие деньги. К тому же, какому бесу здесь могут наши шмотки понадобиться?
Вокруг действительно не наблюдалось ни одного человека, и Саша вспомнил, что и машин на дороге не встречалось уже довольно давно. Редкие пальмы лениво шевелили перьями-листьями, высокая трава склонялась под ветром, а дорога змеилась куда-то вперед, теряясь в голубоватом мареве. В общем, Калабушин был прав. Хрен с ними, со шмотками, а за руль этого пятнистого пылесоса Саша больше не сядет. Ни-ни. Ни за деньги, ни за так. Ведь в любой момент опять спятить может импортная дрянь. А другим разом может и не повезти. Сейчас-то тормоз сработал, а если б нет? А бес его знает, как там получится. Ну уж нет, рисковать так глупо не стоит.
Саша глянул в карту.
- Слушай, Витек, счастлив наш Бог, - усмехнулся он довольно. - Тут осталось-то километров пять, от силы - шесть. Так что, я думаю, прогуляемся не торопясь часок. А уж там возьмем нормальную машину, да и вернемся за шмотками.
- Я слышу глас не мальчика, но мужа, - расплылся блинной улыбкой Калабушин, выбираясь из джипа. - Пошли, Котов. Кстати, водичка у нас есть?
В одной из сумок нашлась бутылка минералки, купленная еще в московском аэропорту, и Калабушин, со счастливым вздохом, припал к бутылочному горлышку.
- Привет с родины! - пробулькал он, борясь с минеральной отрыжкой. - Вот только теплая, зараза.
- Ничего, - Саша отобрал бутылку, сделал глоток. Минералка действительно была омерзительно теплой, даже какой-то склизкой. Но жажду утоляла исправно. - Тебе, Витек, шашечки или ехать?
- Чего-о? - удивился Калабушин.
- Ну, пить или наслаждаться? - засмеялся Саша. Настроение его стремительно улучшалось. - Главное, что вода есть.
- Угу. Есть. Но мало, - Калабушин встряхнул бутылку, вылил остатки себе на ладонь, смывая кровь. - А глянь-ка, Котов, диво какое, - ткнул он руку под нос Саше, - поклясться мог, что разодрал ладонь до крови, а оказывается - просто грязь.
- И обо что ты ее разодрал? - помрачнев, спросил Саша.
- Да о фигурку эту, - Калабушин достал из кармана статуэтку остроголового человечка, встряхнул с небрежностью на ладони. - Когда джип этот чертями целованный по дороге несся, я чуть в штаны не наложил. Ну и с перепугу сдавил ляльку так, что чуть не в пыль раздушил.
- В пыль это тяжко было бы, - пробормотал Саша, с опаской поглядывая на шаманскую статуэтку. - Камень все же. А ты, Витек, ну никак не герой былинный, что из земли воду добывает легким нажатием пальца.
- Оно да... - вздохнул Калабушин. - Но как же так вышло? Чувствовал же, что рана натуральная! А вот что оказалось! - он вновь ткнул Саше ладонь с грязноватыми потеками минералки. - Ну, ничегошеньки нет!
- Нет так нет, - отрезал Саша. Нехорошие мысли закрались к нему в голову, воспоминания о камланиях шаманских, легенды сибирские. Но он быстро отбросил все дикие идеи, возникшие в мозгах. Мало ли, что Калабушину привиделось с перепугу. Больно, наверное, было, вот и помстилось, что на ладони - рана живая, кровавая. А на самом-то деле - пшик. И думать не о чем. - Ты вот что, Витек, глянь на солнышко. Видишь - садится, болезное. А нам еще экспедиции стоянку найти. Вроде, даже через лесок джунглевидный кусок дороги пролегает. Она, конечно, небольшая, дорога-то. Но - незнакомая. Не хотелось бы в темноте плутать. Так что давай, ноги в руки и похромали по тихой грусти.
Калабушин головой покрутил, на солнце глянул, спорить, конечно, не стал. Против сил природы не попрешь, а уж против времени суток - тем более. Особенно, слышал Калабушин еще в детстве, на уроках географии, что в тропиках ночь прямо как ястреб с поднебесья падает. Вот только настали мягкие вечерние сумерки, а и оглянуться не успеешь - уже все небо звездами засыпано, как огнями на улице Горького. Красиво, конечно, но как-то в Москве такое зрелище спокойнее выглядит. Не то что посреди совершенно незнакомой страны.
Они пошли по дороге, не так что особо быстро, но и не задерживаясь. Сзади остался стоять брошенный пятнистый джип, напоминающий затаившегося в засаде ягуара. Чьи-то желтые глаза сверкнули на мгновение из придорожного кустарника, и тихо завозился невидимый, скрывающийся за плотными листьями зверь.
* * *
Юм-Чак, спящий на дне Колодца Жертв, ворочался во сне, ставшем вдруг неглубоким, слишком чутким. Редко теперь призывали его, о помощи просили, сладкие жертвы предлагали. Вот и спал древний бог майя, уютно зарывшись в придонный ил, напитанный жертвенной кровью. Но что-то беспокоило Юм-Чака, зудело над ухом, как зловредная мошка над болотом. Старый враг, побежденный давно, убитый, ставший прахом, несомым ветром, воскрес неведомо как, приближался. Но что-то странное чудилось Юм-Чаку в этом враге, знакомом давным давно. Что-то неизвестное, пришедшее совсем из других времен, о которых Юм-Чак и не слышал даже никогда.
Древний бог протянул руку, впиваясь пальцами в дно, скребя его когтями, пропахивая глубокие борозды в гранитном основании колодца. Он повернулся, тяжко двинувшись всей склизкой своей тушей, и щупальца взметнулись, взбаламутив воду почти что доверху.
- Кажется, гроза будет, - обеспокоенно сказал старенький археолог-англичанин, зябко поводя плечами и вглядываясь в воды Священного Колодца. - Сильная гроза. Хляби небесные разверзнутся, не иначе.
- Так небо же чистое! - возразил ему другой, гораздо моложе, широкоплечий и голубоглазый скандинав. Еще и потыкал пальцем вверх, словно убеждая собеседника в нерушимости хорошей погоды.
- Небо, вроде, чистое, - согласился старик, - а вот озеро волнуется странно. Посмотри только, какая рябь бегает. Будто и не вода плещется, а масло. В точности, как в Мертвом море. Но там-то дело другое. И ощущение такое... - он вновь повел плечами, вздергивая одно вверх, сутулясь, будто от холода. - Нехорошее ощущение. Кости ноют. Ураган будет. Точно тебе говорю. Мои кости нынче погоду предсказывают получше, чем все метеоспутники да метеозонды вместе взятые.
Скандинав, воспитанный в нерушимом почтении к старшим и в доверии к их ощущениям, согласно покивал и отправился к начальнику экспедиции: предупредить об изменении погоды. Палатки закрепить надо бы, да и вообще, лишние предосторожности не помешают. Место глуховатое. А туземцы обходят его десятой дорогой, только косятся неодобрительно и с опаской. Нехорошие такие взгляды. Многим участникам экспедиции подобное отношение местных не нравилось. А уж рабочие, которые обслуживали машины, призванные откачивать воду из Колодца, вовсе рассказывали жуткие истории, услышанные от туземцев. Болтали, что на дне Колодца нет никакого золота, да и вовсе ничего подобного. Зря, мол, археологи топчутся, деньги тратят. А есть там только лишь трупы тех, кого приносили в жертву жестокому и злому богу древних майя. И будто бы нельзя потревожить эти трупы, потому что посвящены они богу. А если вдруг да вмешаться все же в такое дело, то накажет индейский бог, нашлет дожди из гадов мертвых, да тайфун, да еще невесть какие беды. Ну да это ж всего лишь рабочие говорят. Люди без образования. Суеверные, конечно, не без этого. Так всегда бывает. Начитаются невесть чего, насмотрятся фильмов про вампиров да зомби, а потом сами спать не могут и другим не дают, рассказывая жуткие истории.
А Юм-Чак все ворочался в беспокойной дремоте на своем ильном ложе, шевелился, раздирая гранитные стены когтями, ломая их о твердый камень. И собирались змеи стаями в окрестном лесу, облепливали каждое дерево, каждый куст, шевелили хвостами беспокойно, а раздвоенные язычки их мелькали, подобно молнии.
Неподалеку от обсидианового кинжала, торчащего из рыхлой, похожей на пористую резину, земли, затаился ягуар, прижимаясь к почве пятнистым мощным телом. Лишь глаза огромной кошки поблескивали грозно, двигаясь из стороны в сторону, да самый кончик хвоста подрагивал, выдавая волнение. А золотая рукоять черного кинжала спокойно сияла, как масло, выставленное на солнце в погожий день. Мягкий блеск золота сливался с мрачным светом, отраженным от каменного лезвия, и ягуар облизывался, представляя разлитую по земле кровь. Старинный враг приближался, и божество, чьим доверенными всегда были ягуары, призвало зверей к служению. Не в первый раз. Ягуар тихо рыкнул, словно отозвался на призыв божества, подтвердил готовность повиноваться. Обсидиановый кинжал дрогнул, и с рукояти спрыгнул вялый солнечный зайчик, скользнул по широкой лапе ягуара и, запутавшись в траве, потух.
Глава третья. Странный лес
Калабушин вновь и вновь проклинал Мексику, уже не вспоминая о горячих девушках и текиле. Ритуальные захоронения, о которых напомнил ему Саша, вызвали лишь очередной взрыв ругательств.
- К... матери эти шаманские трупы! - взвизгивал Калабушин, неловко хромая. - Я тут пятку натер. Волдырь, чес-слово, настоящий волдырь, я его чувствую! Котов! Ты говорил, что километров шесть до стоянки, не больше, а мы уже все двадцать шесть прошли, мамой клянусь! Это что, карта такая косая, или ты на местности ориентируешься так же, как и в сексе?
- Да шел бы ты сам лесочком, - огрызался Саша. - Моя, что ли, была гениальная идея угол срезать, а?
Калабушин мрачно замолкал, лишь ударял носком ботинка по безвинному комку земли.
Идея срезать угол через лес действительно принадлежала ему.
- Слышь, Котов, какого членистоногого нам ноги по дороге бить? Давай-ка лесочком, прохладой пройдемся. Глянь, какое уютное местечко, прям для пикничков создано, - и он кивнул на недалекие купы деревьев, выглядевшие, надо признать, довольно симпатично. Дорога же, пыльная, усыпанная камушками, которые имели обыкновение въедаться в ногу, невзирая на подошвы ботинок, представлялась уже седьмым кругом ада.
- Лишь бы не заблудиться, - Саша и сам с вожделением смотрел на лес, представляя, как отдохнут гудящие ноги на мягкой лесной почве. Будто по поролону толстому пройти. А дорога эта... Вроде и прошли - всего ничего, а устали так, словно перетаскивали мешки из вагона в вагон всю ночь. Да еще и с гирями пудовыми на ногах.
- Да где ж тут заблудиться? - всплеснул руками Калабушин. - Ну ты даешь, Котов! Тут осталось идти совсем чуть, если верить тому огрызку бумаги, что ты тискаешь. Легкая прогулка. И приятная, к тому же. Пошли, Котов, - и он решительно свернул с дороги к лесу. - А вон и тропиночка вьется. Ну, прям в нужном направлении. Давай, Котов, не тушуйся!
Саша еще пробормотал что-то о змеях и диких животных, с неприязнью глядя в спину академического племянника. Но жирная, складчатая спина, туго обтянутая клетчатой рубашкой, только дернулась с долей презрения, и Калабушин, не оборачиваясь, объяснил, что ни змеи, ни дикие зверюги не водятся в такой близости от дороги, а тем более - от человеческого жилья.
- Ты что, Котов, книг не читал никогда? - Калабушин насмешливо взмахнул рукой, с зажатой в пальцах очередной пластинкой жевательной резинки. - Там же русским по белому написано, что зверье все от людей шарахается. А на змею главное - самому не наступить. Они тоже кусаться не больно-то любят. Зачем яд за напрасно расходовать? Человек - добыча крупная, в гнездо не уволочешь, сожрать тоже - пасть маловата. Так что иди, Котов, смелее.
Саша как раз книги читал, да и не только читал - не раз приходилось в экспедициях участвовать. А там и змеи, и звери, и куча других "приятностей" вольной жизни. Но Калабушин не слушал ничего, ломился, как лось через пустыню, рассыпая за собой упаковки от жевательной резинки и пакетики из-под драже - очень он конфеты любил.
В лесу Саша почувствовал себя неуютно. Странно даже - всегда любил леса, вне зависимости от широты, и родные, среднерусской полосы, и тропические. Чем зелени больше - тем лучше. Хорошо дышалось среди деревьев, вольготно. А тут - ну совсем, совсем иначе себя почувствовал. Словно сжимает что-то горло, вздохнуть не дает, грудь давит, даже сердце начало покалывать короткими вспышками боли. Хоть валидол под язык засовывай.
- Что-то тут неладно, Витек, - негромко сказал Саша, пробираясь меж мощных древесных стволов, увитых плотно лианами - даже и не враз разберешь, какое дерево под ними прячется. - Точно тебе говорю, неладно.
- Да брось ты, Котов, панику разводить, - отмахнулся Калабушин и завопил во всю глотку нечто разухабисто-матное, почти что без мотива, зато громкое. Правда, вскоре затих, заоглядывался опасливо. Будто тоже почуял нехорошее, собравшееся в лесу, как туча, налитая грозовым дождем.
Но вначале было неплохо. Саша даже порадовался, что свернули в лес. Тихо, мирно, не то что змей или еще каких гадов, но даже мошек не видать. Земля мягкая, под ногами пружинит, а тропинка словно по заказу вьется в нужном направлении. Вот-вот уже вынырнут из леса - да и какой это лес, смех один, с нашими лесами и сравнения нет! - а там уже и стоянка археологов, и все блага цивилизации, начиная от стакана холодной, пузырящейся минералки, заканчивая нормальной машиной, на которой можно будет забрать сумки из психованного джипа. Вот только качался где-то на самом уголке зрения-восприятия длинный дымчато-серый глаз, который глазом не был, но Саша старался не обращать внимания на дикие видения. Мало ли что померещится после тяжелого перелета. В общем, жизнь, казалось, налаживается.
Но это только казалось.
- Слушай, Котов, а мы не заблудились, часом? - поинтересовался Калабушин через пару часов похода по лесу. - Мы ж, вроде, уже давно должны были на место прийти.
Саша, глянув на часы, нехорошо выругался. По лесной прохладе да удобной дорожке даже не заметил, как время прошло, увлекшись собственными мыслями. Действительно, согласно карте, лесок был совсем небольшим. Аккурат за ним лежала вожделенная Чичен Ица, ну и, соответственно, ожидали пополнения из снежной России импортные археологи.
- Кажется, мы второй или третий круг нарезаем, - встревожился Саша, углядев под ближайшим кустом, густо увешанным кроваво-алыми ягодами, пару оберток от жевательной резинки. - Странное дело, обычно я подобное замечаю.
- Ну, а сегодня не заметил, - хохотнул Калабушин, но как-то не слишком уверенно. В глазах его плескался животный страх. И лес притих уже совершенно неестественно, даже листья не шелестели, хоть и прогуливался в вершинах деревьев ветерок. - Чувство направления твое сбой дало. Ну, или чувство ориентации. Ведь дало, правда? - словно легче станет от того, что Саша признается в измене чувства направления.
- Не знаю, что там засбоило, но не нравится мне здесь, - пришел к выводу Саша. - Слушай, Витек, а давай-ка пойдем мирно в обратном направлении, выберемся на дорогу, а там уж и доберемся до места, не сворачивая красотами природы полюбоваться.
Калабушин, поворчав, что столько ног сбито по лесу, а толку никакого, быстро согласился вернуться к дороге.
- Вот только как мы ее найдем? - резонно поинтересовался он.
- Проще простого! - изобразил бодро-весело Саша, хоть сердце продолжало ныть тупой, опасливой болью. - Мы ж с тропинки не сворачивали, никаких ответвлений не замечалось. Так что просто делаем ать-два, разворот на сто восемьдесят через левое плечо, и маршируем в обратном направлении.
Хоть и говорил он логично и правильно, но что-то гнусно хихикало внутри, сообщая мерзеньким тонким голоском, что не выйдет ничего из этой затеи. И не выбраться из зачарованного леса, где, как в страшных сказках, ждет Змей Горыныч трехглавый - на одну ладонь положит, другой прихлопнет, в собственном пламени зажарит, а потом и сожрет, ничтоже сумняшеся.
- Ну, пошли, что ли, - с тяжким вздохом Калабушин затопал в обратном направлении.
- Пробовать ведь надо, - ответил больше не ему, а мерзенькому внутреннему голосу Саша. - Или так, не пытаясь даже ничего сделать, самим в котел лезть?
- Чего? - переспросил Калабушин.
- Да не, ничего, это я так, цветочек незнакомый увидал, - отмахнулся Саша, оглядываясь по сторонам с беспокойством. Ему показалось, что из-за недалекого древесного ствола сверкнули в наступающих дымчатых сумерках желтые глаза, прорезанные мрачной вертикалью зрачка. И шевельнулось тело огромного зверя, пятнистого, как брошенный на дороге армейский джип.
* * *
Камлай, шаман, камлай. Стучи колотушкой в бубен так, чтобы услышали тебя в верхнем мире, чтобы испугались демоны нижнего мира, чтобы пришли на помощь иччи из среднего мира.
Камлай, шаман, камлай. Прыжки твои - попытка достигнуть Великого Древа Жизни, что соединяет все миры в единое. Взгляды твои - не в нашем мире, нет, направлены они в далекое и невидимое обычному человеку. Руки твои тянутся к границам миров, ноги твои упираются в земли абаасы Арсан Дуолая, а голова достигает владений айыы.
Камлай, шаман, камлай. Обещал ты помощь русскому парнишке, что так доверчиво смотрел когда-то на мистическое действо твое. Понравился тебе паренек, почуял ты в нем душу родственную, силу великую. Заглянул ты в будущее через верхний мир, увидел, какие подвиги ему предстоят, узнал ты, что зависит от этого парня равновесие между верхним и нижним миром, а если нарушится оно - то и среднему не устоять. Рухнет тогда Великое Древо Жизни, потому что только ствол его и ветви зеленеющие расположены в среднем мире, а вершина уходит аж в поднебесье, где живут добрые боги-айыы, а корни проникают в царство злых демонов-абаасов. Пришло время для обещанной давно помощи. Чует шаман, как зовет тот русский парнишка, знает, что приближается урочный час.
Камлай, шаман, камлай. Пусть звучит твой бубен звонко и яростно, пусть покажет русскому парнишке дорогу меж миров, дорогу к подвигу его. Пусть поможет этот гул найти правильный путь, исправить ошибку давнюю, погубить врага древнего. Пусть будет битва, как в прежние времена, но чтоб победили на этот раз айыы, несмотря на всю рать, которую собирают абаасы.
Гудит бубен, поет бубен.
Камлай, шаман, камлай. Помнишь, как сидел ты в гнезде птенцом неразумным, в самом верхнем гнезде на огромной лиственнице? Прилетали к тебе кобылицы крылатые, кормили тебя молоком белым, густым, сладким. А еще орлицы прилетали, кормили тебя орлиными яйцами. Помнишь, шаман, как учили тебя науке шаманской? Как рвали тело твое на куски мелкие и кормили этими кусками духов земли, воды и воздуха? Можешь ты теперь призывать на помощь каждого из тех, кто плоти твоей попробовал. Стал ты великим ойуном верхнего мира.
А теперь камлай, шаман, камлай. Поддержи Великое Древо Жизни, не дай демонам подгрызть его корни, выпить его силу. Стучи в свой бубен до изнеможения, а даже после того, как слабость тебя одолевать станет - побори ее, и пусть гудит твой бубен, указывая русскому пареньку в далекой стране дорогу.
И бьет шаман в бубен, размахивает колотушкой, прыгает высоко, вздымая руки, протягивая их к небесам, силясь достучаться до духов-помощников, призвать могучих иччи на помощь. Но не откликается никто, и чувствует шаман, как течет по его лицу холодный пот, застывая вязкими каплями, заливая глаза. И страшно становится шаману. Уже видит он, как жуткие острозубые пасти абаасов распахиваются у корней Великого Древа Жизни. Но дымчато-серый луч пробивается откуда-то сверху, заливает прозрачным, жемчужным сиянием Древо, и распадаются пасти, рассыпаются прахом острые зубы, а в небе сверкает вместо солнца серый кошачий глаз.
И камлает шаман с еще большей яростью, вкладывая все силы свои в колдовство, скачет до изнеможения, трясет амулетами костяными и железными, стучит колотушкой в бубен. Потому что пока камлает шаман, продолжает сверкать серый кошачий глаз, протягивая ниточку, указывая дорогу тому, кто должен вступить в битву.
Камлай, шаман, камлай.
* * *
Шлепнуло, и Саша отшатнулся в сторону, наткнувшись ладонью на шершавый древесный ствол. Кожа сразу заболела тупо, заныла, но он не обратил внимания на эту мелкую неприятность. Прямо под ногами лежала здоровенная змея. Пятнистая, как... как джип. И мертвая. Еще шлепнуло, еще, и дохлые змеи посыпались с деревьев, как градины во время дождя. Только успевай уворачиваться.
- Котов, что это за херь собачья?! - визгливо завопил Калабушин, прикрывая голову руками.
- Без понятия, - отозвался Саша, прыгая из стороны в сторону. Змеи валились со всех деревьев, некоторые, казалось, попросту возникали посреди тропинки, словно материализовывались прямо из воздуха. - Я, Витек, о такой пакости и не слышал никогда. Разве что вот об индейцах...
- Что об индейцах? - орал Калабушин, присев на корточки. Он старался сжаться в крохотный комок, будто так мог спрятаться от того страшного, что надвигалось.
- Да об их ритуалах вызывания дождя, - Саша прислонился к стволу пальмы, прижался плотнее. Вроде, с этого дерева уже свалились все возможные змеи, так что не должно ничего ползающего на голову упасть. - Понимаешь, Витек, когда бог индейский насылал дождь с грозой, молнией, чуть не с трубами архангелов, вот тогда гады земные с небес сыпались. Мертвые, на счастье наше. Живые хуже было бы. Представляешь, что на тебя валятся здоровые полноразмерные гадюки? - Калабушин в ужасе закрыл глаза, видно, представил эту картину со всем доступным ему воображением. - Да, так вот, дождь с гадами бог индейский насылал не просто так, а в случае, если вдруг кто-то что-то оскорбительное для него сделал... - Саша замер. Он сообразил, что Священный Колодец, который собиралась обследовать всеми возможными способами экспедиция, как раз и посвящен богу майя. Тому самому, который дождем поклонников своих радовал. И жертвы приносили именно этому богу. И оскорбить бога очень даже просто - осквернив жертвенный колодец. - Ох, Калабушин, похоже, влипли мы не по-детски, - сделал вывод Саша.
- Это во что мы влипли? - Калабушин подскочил, широко раскрывая, даже выпучивая глаза. - Что ты там вспомнил, Котов?
- Ничего хорошего, - отозвался Саша. - Давай-ка отсюда бегом. Потому как чует моя душа - будет сейчас дождик, прям не дождик, а целое наводнение. И как бы нам тут не утонуть. Змеи, к твоему сведению, попросту захлебнулись.
- Как это они захлебнуться могли? - Калабушин не выдержал, и, несмотря на весь свой страх, схватил за хвост одну из змей, совершенно безжизненно протянувшуюся рядом. - Ты глянь, вполне сухая змея! Дождя ведь еще нет! - он встряхнул гадину, пристукнув ее несильно о ствол дерева. Из раскрытой пасти змеи потекла вода. Глаза Калабушина побелели, пальцы разжались, и змея выпала из руки, свернулась мягко под деревом, как пестрая тряпочка.
- Дела божественные, - мутно объяснил Саша, покрутив значительно пальцами в воздухе. - Давай, Калабуха, ноги в руки и бегом шагом марш!
И подал благой пример, рванув рысью по тропинке. Калабушин, взвизгивая на бегу от страха, мчался следом, натыкаясь на кусты и деревья, отскакивая от них, как резиновый мячик, и даже не замечая, что лицо и руки его уже исцарапаны в кровь.
Первые тяжелые капли дождя застучали по листьям, ветер взвыл в вершинах деревьев, согнул ветви. С кустов посыпались ягоды, по тропинке понесло цветочные лепестки, словно где-то заработал гигантский пылесос и силился вычистить лес. Калабушин вскрикнул, когда ветер рванул рубашку, а прямо по лицу шлепнула маленькая черная змейка, к счастью, такая же мертвая, как и все остальные.
Саша мчался изо всех сил, оглядываясь на попутчика, проверяя - не отстает ли. Калабушин, несмотря на изрядную раскормленность и лень, не отставал ни на шаг, даже, казалось, мог бежать еще быстрее. Вот только выхода из лесу видно не было, и чудилось, что тропинка ведет вовсе не к дороге, а в непролазную чащу. Лианы все гуще оплетали деревья, спускались прямо к тропинке, дивные цветы, теряющие под усиливающимся ветром лепестки, касались голов беглецов. Дождь лил все сильнее, но не так много капель пока прорывалось сквозь плотный лиственный шатер.
- Стой, Витек, куда-то мы не туда бежим! - Саша резко затормозил, ухватил за рубашку пытающегося проскочить мимо Калабушина. - Глянь, что делается. Ты эти места помнишь?
Сам он готов был поклясться, что подобной поляны, которая открылась сразу за поворотом тропинки, они не проходили. Калабушин рвался из Сашиных рук, все еще жмурясь в ужасе и тихонько вскрикивая. На плече его лежала крошечная змейка, свесив вяло головку с бессмысленными стеклянистыми глазами. Саша стряхнул гадину.
- Ну, Витек, глянь! - он встряхнул Калабушина за плечи. - Да приди же ты в себя. Толку бежать, если мы еще глубже в лес забираемся!
Дождь усилился. С гнущихся ветвей текли потоки воды, один из них плеснул в лицо Калабушину, и тот зафыркал.
- Ну что, очухался? - Саша еще раз встряхнул Калабушина. - Посмотри, видал ты эту полянку?
- Не-а... - растерянно отозвался Калабушин, оглядевшись внимательно. Он увидел лежащую под ногами черную змейку и содрогнулся. - Точно мы тут не были, Котов. Опять ты нас не туда завел.
- Я завел? - возмутился Саша. - Я с тропинки не сворачивал ни вправо, ни влево.
Он дернул плечом и, развернувшись, пошел к поляне, бросив Калабушину:
- Я под деревьями сидеть не собираюсь. Если сейчас гроза начнется в полный рост, то лучше промокну, чем под молнию попаду, или деревом раздавит.
Саша решил переждать непогоду, а уж потом разбираться - куда и как они попали. Кроме того, в глубине души теплилась надежда, что они каким-то образом бегали по круговой тропинке, а сейчас попали на ответвление, не замеченное раньше. Но рано или поздно - лучше бы как можно пораньше! - археологи на стоянке забеспокоятся. Как же так, русские прилетели, машину взяли, а до места не доехали. Ну, обнаружат брошенный джип на дороге, начнут искать незадачливых гостей. И, конечно же, найдут. Саша читал где-то, что у иностранцев спасательные службы организованы будьте-нате. Не успеешь заблудиться, как тебя уже нашли.
Жаль вот только, что мы уже заблудиться успели, - печально подумал Саша, выходя на поляну. Калабушин спешил следом за ним, буквально наступая на пятки и дыша в затылок. Он решительно не хотел оставаться один в этом странном месте.
Саша споткнулся, упал на колено, ударился ладонью о камень, торчащий из земли.
- Ты ж под ноги смотри, Котов, - возмутился Калабушин, вытирая мокрое лицо. Ливень хлестал во всю мочь, казалось, что они стоят под брандспойтом, работающем на тушении гигантского пожара.
- Не видно ни хрена, - прохрипел Саша, захлебываясь водой. Теперь он понимал, как можно утонуть под дождем, и всеми силами души сочувствовал несчастным змеям, завалившим лес мертвыми телами. Из-за сплошной пелены воды не видно было даже пальцев собственной протянутой руки. - Ты, Витек, поаккуратнее. Тут, похоже, не ровная площадка. Наверное, давненько садовника не было.
Калабушин даже попробовал улыбнуться шутке, какой бы она ни была плоской. Он отошел чуть в сторону, чтобы не наступить случайно на Сашу, и присел на корточки. Калабушин старался уменьшиться, молясь всем богам подряд и уговаривая их отвести молнию.
В мутной серой пелене дождя мелькнуло пятнистое тело, ударив Калабушина в плечо.
- Эй, Котов! Спятил совсем! - рявкнул Калабушин, тряся головой. Он ткнулся носом в землю, грязь залепила глаза. Но когда он поднялся на четвереньки, то увидел перед собой вовсе не Котова, а здоровенную зверюгу, желто-рыжую, в черные пятна, смахивающую окраской на песчаный джип. Калабушин захрипел от ужаса, чувствуя, как пересохло во рту, а штаны, напротив, наполнились горячей жижей. - Котов... - шепнул Калабушин, ясно видя перед собой янтарные глаза ягуара. Огромный кот заурчал, ткнулся лбом в плечо человека, сбив его на землю, развернулся и скрылся за дождевыми струями. Калабушин бессильно свалился в грязь, плача от страха и унижения. - Дрессированный, наверное, - шептал он. - Точно дрессированный. Из цирка сбежал. Мать их, страну эту. Дрессированные ягуары бегают, как на воле, - но несмотря на все эти успокоительные слова, Калабушин четко знал, что ягуар, только что оставивший его в покое, не был дрессированным, не сбежал ни из какого цирка. А был он совершенно натуральным диким зверем. Перед глазами Калабушина все еще покачивались желтоватые огромные клыки, и мощные лапы отбрасывали в стороны земляные комья.
Калабушин прижался к земле, стараясь слиться с ней, замаскироваться. Даже прокатился по грязи, надеясь, что глинистая почва, облепив тело, скроет его запах. Что-то кольнуло под лопатку, и протянутая рука Калабушина наткнулась на рукоять ножа. Подтащив к себе находку, он не поверил своим глазам: в руках Калабушина оказался обсидиановый нож, бритвенно-острый, с золотой рукоятью, изображающей причудливо перевитых в схватке змей. Калабушин даже забыл на мгновение о ягуаре, сжав в ладони найденное оружие, но тут же огляделся опасливо, пытаясь рассмотреть что-то за заливавшим глаза дождем. Нож удобно улегся в руку, словно и был для нее предназначен. От него по всему телу разливались теплые волны уверенности и покоя.
Сжимая нож, он не заметил, как маленькая статуэтка остроголового человечка выскользнула из его кармана, упала на землю, закатилась под лист. Главное было - не выпустить из рук оружие.
Неподалеку кто-то закричал, пронзительно и звонко.
Котов, - сообразил Калабушин. - Видно ягуар на него напал... - но он уже с трудом соображал, кто такой Котов, что он сам делает на этой поляне посреди тропического леса, да и вообще - кто же он сам такой. Сознание уплывало, раскачиваясь в мутных серых волнах, и золотая рукоять ножа маслянистым блеском заменила солнце, скрытое за сплошными тучами.
* * *
Камлай, шаман, камлай.
Уже сходятся мать-звери, рыча и скаля клыки, готовятся к смертному бою. Опасность великая грозит тому пареньку, которому ты, шаман, много лет назад обещал помощь и поддержку. Стучи в бубен громче, шаман. Призывай духов, тебе подвластных, ты же - ойун верхнего мира. Ты обещал.
И несется вверх гул бубна, размахивает шаман колотушкой, а пот заливает ему глаза, как тропический ливень. Сорвалась одна фигурка с одежды шамана, покатилась, стуча, в сторону. Не смотри туда, шаман. Не опускай бубен, стучи колотушкой сильнее.
Камлай, шаман, камлай.
Глава четвертая. Меч и камень
Саша поднес к глазам саднящую ладонь. Круглое красное пятно посередине напоминало след кошачьей лапы. Саша выругался, отбрасывая мокрые волосы со лба. Вся поездка не задалась. Такое невезенье, словно нарочно сделанное. Сначала навязали попутчика, бесполезного настолько, насколько это только возможно. Потом не встретили, машину подсунули какую-то невероятную, одичавшую давным давно, и в довершение всего нужно было исхитриться заблудиться в лесочке размером с носовой платок. Да еще попасть под дождь.
Холодок страха пробежал мягкими лапками вдоль позвоночника, царапнул ледяным коготком под сердцем. Неестественный это был дождь, а уж если вспомнить падающих с деревьев мертвых змей, то и вовсе становится жутко. В свое время Саша насмотрелся на колдовство шаманское, верил в запредельное настолько, насколько возможно это для человека со складом ума рационалистическим. И вот сейчас, в далекой тропической стране, он оглядывался, разыскивая за ближайшим древесным стволом шамана сибирского, бьющего колотушкой в магический бубен. Уж очень все происшедшее напоминало результат чьего-то мрачного колдовства.
Что-то мелькнуло невдалеке, размытым пестрым пятном качнулось перед глазами.
- Витек, ты б не бегал тут, - окликнул попутчика Саша. - Неровен час споткнешься, упадешь, ногу сломаешь. Думаешь, я тебя смогу на собственном горбу вытащить? Мы ж в разных весовых категориях.
Калабушин не отозвался, и Саша вновь ощутил мерзенький холодок страха. То, что бродило неподалеку, не было человеком.
Саша зашарил по земле, пытаясь найти хоть камень.
- Щас кирпичом промеж глаз как засвечу, - пообещал Саша неведомому. - Так что лучше не приближайся, тварь паскудная.
Но не то что кирпича, даже приличной горсти гальки набрать не представлялось возможным. Пальцы уходили в мягкую землю, цеплялись за травяные стебли, режущие кожу, выдирали мягкие тонкие корни, с которых сыпались белесые личинки. Но ни одного камушка не было.
Ведь только что был, ну был же, гадина такая, - думал Саша со злостью. - Ведь обо что-то я ладонь рассадил!
Но никакие воспоминания о разбитой ладони не помогали нащупать вожделенный камень. А темная тень, прижимающаяся к земле, облитая дождевыми струями, приближалась, взрыкивая и хлеща гибким хвостом, мелькающим быстро и резко, как хлыст, рассекающим дождевые капли.
Господи! Спаси и помилуй нас грешных! - мысленно воззвал Саша, забывая многолетний атеизм и нащупывая на груди серебряный крестик, повешенный еще в детстве бабкой, да так и не снятый из любви к старушке. Другая рука, опершись о землю, неожиданно наткнулась на что-то твердое, прохладное и гладкое.
- Ну, держись, тварь! - воскликнул Саша, вскакивая и подхватывая камень в ладонь поудобнее. Однако, вместо камня в ладони оказалась зажата рукоять тонкого, изъеденного ржавчиной меча.
Спата, - определил Саша автоматически, бросив взгляд на меч. - Времена Конкисты, не иначе, жаль, что придется такой раритет вместо булыжника использовать.
И в этот момент ему стало вовсе не до раздумий. Длинное пятнистое тело взметнулось вверх от земли, широкие лапы потянулись вперед, и Саша увидел серповидно изогнутые кошачьи когти, напоминающие индийские кинжалы-маду.
Ягуар! - сообразил Саша, увидев круглую кошачью морду с характерными прижатыми по бокам ушами. От рычания зверя дрогнуло все внутри, будто он находился внутри громадного колокола. Саша только и успел, что перехватить спату поудобнее, направив лезвие вверх. И ягуар налетел на острие, нанизался на меч, как клубок на спицу, а громовой победный рык зверя, предвкушающего легкую добычу, превратился в задыхающееся ворчание, перешедшее в хриплую отрыжку. По Сашиным рукам текла густая кровь, мерзко пахло мокрой шерстью и внутренностями. Ягуар упал на бок, увлекая за собой спату, но Саша вцепился в рукоять, словно в последнюю надежду на спасение, и меч остался у него в руках, а издыхающий зверь откатился в сторону. Дождь все так же поливал, смывая с рук Саши кровь, очищая спату от грязи. Вдалеке прокатился громовой раскат, и ветер злобно взвыл в вершинах деревьев.
- Калабушин! - позвал Саша дрожащим голосом. - Витек, ты где там? - он уже представлял себе холодеющий труп Калабушина, валяющийся на краю поляны с вырванным животом - помнилось, что животы являются любимым лакомством кошачьих хищников. - Калабуха, мать твою, да отзовись ты! - заорал Саша совсем уж громко, не думая о возможных хищниках вокруг. Словно отзываясь на голос, вокруг поляны, окружая ее, вспыхнуло призрачное голубоватое сияние. Стволы дьявольских деревьев, напитанные фосфором, светились, будто при праздничной иллюминации. Саша оглянулся растерянно. Этот свет, каким бы призрачным он ни был, позволял довольно хорошо рассмотреть поляну, несмотря на непрерывно льющую с небес воду. Никакого Калабушина на поляне не наблюдалось. Вообще никого живого не наблюдалось, если не считать еще вздрагивающего ягуара, скребущего в бессильной злобе землю когтями.
Саша шагнул назад, вздергивая плечи, сутулясь от страха. Ягуар, казалось, все еще силится дотянуться до него, достать врага хоть на последнем вздохе. Громыхнуло прямо над головой, и в ягуара ударила стреловидная молния. Пятнистая шкура вспыхнула мгновенно. Саша зажмурился, а когда открыл глаза, то сквозь плывущие яркие круги, увидел, что никакого зверя - ни живого, ни мертвого - на поляне уже не было. Лишь черное обугленное пятно впитывало дождевые струи.
- Калабуха! - Саша выругался во весь голос, поворачиваясь из стороны в сторону. - Да куда ж ты пошел, придурок?! Отзовись!
Он начал аукать, словно находился в родном среднерусском лесу и заблудился при сборе грибов. Калабушин не отзывался, и листья кустарников, плотно окружавших поляну, не шевелились даже под ударами капель дождя.
- Калабуха... - Саша уже не кричал, только оглядывался через плечо, поминутно вздрагивая. Ладонь его скользнула по рукояти меча, и спата выскользнула, упала на землю. Саша наклонился за оружием и застыл, рассмотрев, наконец, рукоять. С эфеса на него смотрел длинный, вытянутый, дымчато-серый кошачий глаз, игриво подмигивающий серебристой полосой посередине.
Глаз, который не глаз, - понял Саша, заглядывая в глубины камня-кабошона, украшающего рукоять спаты. - Фамильный меч, не иначе, - он разглядел тонкую гравировку герба у основания лезвия, наклонился ниже, вглядываясь в рисунок, проводя пальцем по тонким линиям.
Камень в рукояти вспыхнул, задымился плавящимся серебром. Саша вскрикнул, проваливаясь в дымчато-серое озеро, заполняющее все вокруг. Плеснула серебряная волна, и успокоилась поверхность озерная, даже кругов на ней не осталось.
А на краю поляны меж дьявольских деревьев, что светятся в темноте, склонилась флорифундия, и аромат ее чудный, навевающий сны, разливался над мокнущей травой.