За окном раздался заполошный лай дворовой собаки. Видимо опять попала под чей-то сапог.

  Я ещё ни разу спокойно не просыпался в этом городе. В городе торгашей-лицемеров и религиозных фанатиков. В каменных хоромах с узенькими окошками, навевающими ощущения безысходности и печали. В комнате, пропитавшейся запахам пыли и мочи. Вечером дворовая девка дважды перемывала комнату, но с утра запахи появились вновь.

  Вчера отец за ужином подтрунивал над братом по поводу его предстоящей свадьбы. Намекал на плодовитость и продолжение рода. Поминал многочисленных братьев и деда... Поминал бабу Машу, подарившую деду восьмерых сыновей и дочку... Хоть бабка и померла за двенадцать лет до моего рождения, но отец всегда в своих рассказах и нотациях напоминает о её образованности и мудрости.

  Брат Фёдор краснел и пыхтел, потея над своей постной кашей. Святоша малахольный. Только и способен сидеть с идиотским видом в позе полудохлого филина и слушать маловразумительные россказни местных любомудров о житие и деяниях. Что он с молодой то делать будет? Я хоть и моложе на год, да уж поболе его интересуюсь сладеньким.

  - Александр, просыпайся..., - в приоткрывшуюся дверь заглянул Яким - персональный наставник и соглядатай, присматривающий за нами по поручению отца. Сразу же в спальню просачиваются пара холопов. В руках у молодого бадейка с теплой водой и полотенце, второй - совсем мальчишка - поставил на пол овальную лохань. Глаз не поднимают, лица мятые и тупые. Всё в углу расставили и застыли в ожидании моих распоряжений. Натуральное быдло....

  Подхожу, пробую рукой воду. Теплая, как я и люблю. Из бадейки поднимается приятный запах распаренного дуба. Снимаю рубаху, кидаю на кровать, даю старшему в ухо - чтоб не засыпал и командую: - поливай на шею. Тонкой струйкой.

  Склоняюсь над лоханью. Расплескивая воду, мою голову. Младший холоп по мановению подает в руки мыло. Закончив умываться, кидаю ему полотенце и пинком побуждаю его к началу уборки. Старший помогает одеваться. Штаны и рубаха, сапоги и пояс. За голенище одного сапога прячу нож, за другое - малую плетку. Второй нож уже висит на поясе. Расправляю сзади складочки - чтоб рубаха не топорщилась, и выхожу из комнаты, бросив холопьям напоследок:

  - чтоб порядок здесь был... И пол помыть с песком и щелоком. Совсем обленились, твари русявые...

  В трапезной тишина. Все стоят лицом ко входу около своих стульев, ждут захода отца. Брат Фёдор сгорбился, рукой придерживается за спинку. Видно тяжело такому здоровенному увальню стоять с прямой спиной. Недаром среди родни он получил прозвище 'бо̀льший'. Только невдомек наверное дурню, что за рост его прозвали бы 'большо̀й'. А бо̀льшим прозвали видимо за дурость. Только тогда настораживает, не считают ли меня 'меньшим'?

  За дверью послушался шум шагов. Все замерли, готовясь упасть на колени. Отец не прощает даже случайного умаления выказываемого высокопочтения, как своего, так и присных своих. Где-то с неделю назад девка из дворовых, тягостная, на крайнем сроке уже, слишком долго выбирала, в какую лужу упасть. Отец велел кнутами её ободрать, чтоб другим не в повадку было. Поп отпел и забыли.

  Открылась дверь и в трапезную вошел боярин Фёдор Данилович - ещё один наш наставник, только уже ратных дел. Все, за исключением Фёдора и меня распростерлись в ниц. Я остался стоять: сложно не узнать шагов воина, восьмой год натаскивающего нас княжескому ремеслу. Брат Фёдор по привычке замешкался, а когда сообразил, кто вошел, то и необходимости не увидел. Если бы это был отец, то по загривку бы кнутовищем получил. Не раз уже бывало. Хотя и не помогает.

  - Князь Фёдор Дмитриевич изволили остаться у епископа Спиридона по делам духовным. Велели трапезничать без него. - торжественно провозгласил Фёдор Данилович, и прошел к своему месту.

  В отсутствии отца молитву к трапезе читал Фёдор. Делал он это всегда громогласно, прочувственно и с большим удовольствием. Я с Фёдором Даниловичем понимающе переглянулся. Наставник мимолетно хмыкнул уголком рта. Отчитав, Фёдор сел, и пододвинул к себе свою кашу. Не представляю, что он в ней находит?

  Отцовские стольники отбыли вместе с отцом и никому не мешали. В отсутствии князя трапезы заканчивались достаточно быстро, поэтому взяв блюдо с рыбой и медвяного кваса поинтересовался у Фёдор Даниловича:

  - Отец по нам распорядился?

  Боярин посмотрел на меня, положил перед собой обгладываемое ребро и ответил:

  - Да. У Спиридона какие-то враги-лиходеи паломника обидели в двух дневках на полудень. Отец наказал взять своих,съездить, разобраться. Эта то самое село, где Фёдор прошлой зимой учудил.

  - Когда выезжаем?

  - Сразу сейчас. Конюшему я уже распорядился.

  - Пойду посмотрю. - Я встал из-за стола, а Фёдор Данилович продолжил трапезу.

  По дороге вспомнилось.

  Полтора года назад мы уже ездили в это село. Распорядился отец. Чем уж ему не угодили тамошние людишки, не знаю, но приказ был их придавить. Не под корень, оставить развод. Чтобы было где полусотне встать и зерна на неделю набрать. Ну мы ровно пятьдесят дворов и оставили.

  Всё сделали, как Фёдор Данилович учил. Перекрыли двумя десятками стороны, что бы никто в леса не подался, и въехали по центру. Встали возле дома сельского тиуна. Два десятка кинули народишко собирать, а тиуну расспрос учинили. В недоимках и слабоверии не сознался. Хотели уж отпустить, но зацепился взгляд Фёдора за его избу. А там на ставеньке вырезан крест шестиконечный в круге. И хотя он крест целовал и на мать божился, а взял его Фёдор одной рукой за горло, придушил слегка, и от себя легонько так откинул, тиун головой об венец свой ударился и помер. Дружинники его потом в его же избе и сожгли.

  Когда выгоняли из домов, брать разрешали только то, что в руках унести могли. Собрали их перед домом тиунским, поставили в снег на коленки, и два священника, приставленных к Фёдору владыкой Спиридоном, споро отделили агнцев от козлищ. Быстро это у них: 'покажи крест', 'перекрестись', 'бесовские знаки на одежде, обуви есть?", 'а в рухляди?', 'а если поискать?'. Баб, что голосили, мужичков что, без разрешения вставали сразу кистенями прибивали. Молодых девок Фёдор Данилович своим дружинным прибрал на побаловаться. Деток по колесу тележному мерили: ходить умеет, колесо не перерос, к веревке привязать и в обоз - на продажу в холопы. Потом по дворам лошадок собрали, коров прибили, деловое железо прибрали, медную деньгу и три серебрушки нашли. Растопили смолы бочонок, из рухляди факелов понавязали и запалили по центру всё, что под счёт попало. Считай, на селе под тыщу душ было, а когда уезжали, человек двести оставили.

   Вот тогда брат Фёдор головой и занедужил... Смотрел он, смотрел - как дружинные Фёдора Даниловича с девками баловались, да и рухнул в снег. Весь затрясся, глаза закатились и судороги тело бить стали. А потом застонал, заохал, забился; запахло мужским семенем и он сознание потерял. И теперь как девку голую увидит, тоже сознание потерять может.

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"