Антону Павловичу Юшкину-Лухманову, владельцу туристической компании "На абордаж!" сегодня секретарша не дала.
- А чего, Мирзия? Давай! - канючил он перед дверью.
- Не дам, Антон Палыч, потому что у меня влечение к шофёру и потому что вы - старый, лысый и с пердлявой жопой. И увольняйте - все равно кризис, и никто ваших путевок к лохам не покупает.
- Как же так? Почему?.. Шофер какой-то... - Антон Павлович похлопал себя по заду и стукнул каблуком неновых Мартинсонов по двери. - Не пердлявый я! И не к лохам, а в Лхасу, Тибет, дура, тантризм!
- А я не Мирзия, а - Лариса. А шофер - Митя.
---
На улице шел дождь, теплый и медленный.
На горизонте вспыхивали августовские зарницы.
С клена сорвался лист, полетел по направлению к влажной щеке Антона Павловича, прилип к ней; и тут же Юшкину-Лухманову нестерпимо, дико захотелось овладеть женским телом. Уж хоть каким-нибудь. И он направился к жене Эмме.
- Я тебе не дам, - сказала Эмма, поправила на лице маску из питательных растений, перекинула коричневые ноги и дунула в потолок энтеогенным миксом под названием "Сунь".
- Как же так?! - развел руками Антон Павлович и смахнул со щеки лист. - Почему?
- Не надо жестикуляций, Антон. Истерик не надо, - пустив дым на абажур, ответила Эмма. - Нам это не нужно, потому что сексуальная сторона наших отношений - в прошлом. Я наткнулась на мысль: женщина стареет быстрее мужчины. Мужчина всегда молод, если у него мозги не шают, и есть эрекция. А женщина... После тридцати, разве что для порно годна. Для немецкого, - Эмма поперхнулась дымом и глухо рассмеялась. - А ты, Антон, ради наших отношений жертвовал собой. Достаточно! Я освобождаю тебя от сексуального бремени. Ты свободен.
- Чего? Да, ты обдолбалась, не понимаешь что ли?!
- Я нашла себе молодого шофера. Да, вот так... Пришлось потратиться, но оно того стоит, и... - Эмма вскинула руки к абажуру. - Ах, Антон, сейчас мы едем в театр на Ионеско, и он даванет меня в лоджии.
- Ионеско, или шофер?
- Спасибо тебе, за твою жертвенность! За твои домогательства горячими ночами. Благодарю, за плод чрева моего, за нашего любимого Колюшку Юшкина-Лухманова. Ты знаешь, он сегодня по юриспруденции сдал зачет. Так-то! Дай боже, чтоб такой же хороший стал, как и ты! Чтоб любил и был любимым,- Эмма затянулась, царапнула оранжевым ногтем язык и сплюнула в розовую салфетку. - А теперь, милый, отвернись и не смотри на мое дряблое тело, мне пора переодеваться. И помни: ты свободен, Антон! Свободен!
- Ети мать! Что ж такое?! - воскликнул Антон Павлович и поморщился. - Какой шофер? Митя?
- Нет. Олег.
---
Прихрамывая, Юшкин-Лухманов походил по одинокой квартире, лег на диван, включил порно. Мастурбация не помогла - очень хотелось подмять под себя живое туловище. Он взял газету и набрал номер фирмы, которая развозила по квартирам проституток.
- Сегодня очень загруженный день, - раздалось в трубке. - Из-за МЭКа, мы сделали скидки, и всех девушек быстро и надолго разобрали.
- Ну, дак.. алло, аллё!... И что?! Какого еще МЭКа?!
- Не в курсе что ли? Мирового экономического кризиса.
Антон Павлович, слегка побагровев, вскричал:
- Что за день такой! Я не понял, девок-шкирл-втыкух у вас что-ли нету?!
- А, вы успокойтесь. Вот, тут вот, осталась одна такая, очень, условно выражаясь, несимпатичная... Так мы даже вот и не знаем, сколько нам за нее с вас и взять-то. Вы такой раздражительный...
Антон Павлович глотнул минералки.
- Алло, стоп. Страшная? Хорошо - страшная. Давайте везите! Мне все равно. Я знаком с эстетикой безобразного, я продаю путевки в Лхасу. Я..
Из трубки послышалось гаденькое хихиканье.
- А вы сами за ней едьте. Как вас зовут?
- Ехать? Да, что же это такое!?- Антон Павлович вскочил с дивана и нацедил себе коньяка. - Меня зовут Антон. Антон Павлович. Антон Павлович Лух.. Лухма... Юшкин!
- Лухма, тут не совсем в эстетике дело. Вы выезжаете, Юшкин? Пишите адрес на манжете.
- Да какой в задницу манжет!!! Куда, ехать!? У вас фирма или отсос?! Тьфу, отстой то есть. У вас машины есть?! Хоть одна?
В трубке громко засмеялись.
- Вы хочите, Юшка, то есть - хотите, просим прощения, чтоб за вами шофера выслали? Тогда это будет дороже.
- Перемать! Тьфу! - Антон Павлович опрокинул рюмку. - Хорошо! Хорошо... Дороже. Я согласен!
- У шофера фамилия - Сругадский, вас это не смущает?
- НЕТ! - Антон Павлович вцепился в бутылку, костяшки пальцев побелели.
- Успокойтесь, ждите.
- Стойте!
- Да-да?
- А как вашего Сру..сру...градского зовут?
- Суперспид Сругадский Тирэ У Дэфис Вау. В фамилии - без "эр" между "гэ" и "а".
- Чтоб там вас всех!
- Не ругайтесь. Шутка. Это у него в визитке так написано. Сёма его зовут. Он побибикает под вашим окном. Какой, у вас адрес, Луха?
---
Сёма оказался грузным мужчиной за рулем красной с прорыжью маленькой машины
- Как бы из прыщей у тебя гной не брызнул на стекло, - брезгливо сказал Антон Павлович, устраиваясь на жестком сиденье.
- А что? - глухо спросил Сёма.
- Что... что... Дороги не увидим.
- Я увижу.
---
На жестком сидении Антона Павловича очень трясло и от этого, когда он подносил к губам бутылку, горлышко отбивало нойзовый ритм на зубах и не давало по-человечески выпить.
- Останови, как там?.. Сёма! Эй! Останови.
- Я тебе не - "эй", Лухма.
- Я тебе тоже не Лухма.
Сема остановил машину у нагнувшейся березы, кряхтя и пыхтя вышел наружу, громко выпустил газы и стал мочиться.
- Мы это - где? - наконец изрядно глотнув, щурясь, спросил Антон Павлович.
- Где-где... не ясно - где? В ней, - проворчал Сема, с трудом застегивая молнию. - Шучу, на кладбище.. Что в принципе - одно и то же. Уже до места недалеко. И знаешь что, Лухма... Ты посмотри-ка, моя моча дотекла до правого колеса и сожрала у него резину. Здец, короче. Никуда, мы дальше не поедем пока ты, Лухма, мне не купишь новое колесо. А купить тебе его тут негде...
Антон Павлович подавился коньяком, прокашлялся и нервно закурил.
- Сема, удод, мать твою! Что же делать теперь?
- Удод, говоришь? - спросил Сема, резко открыл дверь машины, выдернул бутылку из пальцев Антона Павловича, сделал большой глоток и отер волосатой рукой рот. - Мою маму, Лухма? Эх! Знал бы ты мою маму, так бы не говорил. Ладно. Давай уж я тебя на закукорках донесу.
- Куда!? - Антон Павлович дернулся, но руки Семена охватили его торс, приподняли его тело, и луна стала покачиваться и расплываться. - Куда ты меня несешь, урод, быдло?!
- Дак, е***ься ж ты хотел, Лухма. Вот и несу.
---
Около развалившейся православной церкви, окруженной могилами, стояли трое. Сема скинул с себя Антона Павловича и ушел.
- Здравствуйте, - сказал Антон Павлович.
- Привет, - ответили ему. - Собаку пилить будешь?
- Кого?
- Собаку мы поймали, сейчас ее отдерем, а потом съедим.
- Что?!
- Собаку валять на травке.
- Собака-собака!
- Гав-гав!
- Копуляция. Коитус.
Антон Семёнович подполз к могильной ограде, оперся о нее, глотнул из бутылки и произнес:
- Дак, я ж в фирму звонил, мне сказали, что вот привезут и тут...
- Щас все будет!
- Будет-будет!
- Собака.
- Нагнуть, отодрать и съесть.
- Лайка.
- Видишь какая луна? Полная. Как сосок у собаки.
Один из троицы стал прыгать, пытаясь схватить зубами желудь у молодого дуба.
- А кого вы еще дерете? - спросил Антон Семенович. - И едите. Мне бы кого покрупнее. Женщину бы. У собаки вульва маленькая. Но женщин я не ем.
- О-о! Ну-у! Дядя! Ты и не видел - какая собака!
- Ого-го!
- Здоровенная! Самый сок! Зубы-жемчуг.
- Лайка!
- Холка-серебро!
- А вот и она.
Появилась собака.
Сверкнула сталь, распушились волосы на мошонках, дохнуло запахом желёз, похотью и кровью.
- На абордаж!
Собаку схватили, привязали к ограде, у которой сидел Антон Павлович, и стали насиловать.
Ограда пружинила, голова Антона Павловича дергалась, и в глазах прыгала и прыгала луна.
Когда луна застыла, Юшкин-Лухманов сказал:
- Не ешьте ее, пожалуйста, хорошо?
- Тогда это будет дороже.
- Я согласен.
---
Антон Павлович назвал собаку - Заппа и на ночь всегда ей поет песню:
