Аннотация: Все что у него осталось это память прошлого и голос из настоящего. Но память жестока, а настоящее недоступно.
Ритм обреченности.
Падал первый снег, он навевал тоску.
Мальчик снова был один. Гнетущее чувство одиночества приводило в смятение. Но на душе было не так грустно, когда предыдущими вечерами он сидел у окна и, смотря на падающие белые хлопья, ждал, придет ли сегодня его мама. А, если и придет, то в каком состоянии? Обычно она появлялась сама, но иногда ее приводили друзья; хотя, можно ли их было назвать друзьями? Больше подходило - собутыльники; так ему сказали в школе и это слово прочно засело в его голове. Собутыльники. А иногда мама отсутствовала по нескольку дней.
Под ногами была слякоть, снег еле успевал припорошить грязь на дороге и тут же таял. Было холодно и сыро. Намокшие истрепанные кеды при ходьбе издавали противные чавкающие звуки и холодили сердце остывающей в ногах кровью.
Прохожие лениво брели мимо, кутаясь в теплые куртки, и не замечали слякоти, разбрызгивая ее зимними ботинками. И никому не было дела до трясущегося от холода мальчика, одетого в легкую ветровку. Их мысли текли вяло и не принужденно, погруженные в свои поверхностные заботы. А двенадцатилетний подросток просто стоял у закрытого на зиму фонтана и смотрел в вечернее небо, медленно сыплющее на всех мокрый снег.
Он думал о том, что делать дальше и куда идти. Было холодно и уже давно болели все мышцы от мелкого дрожания, а зубы отбивали ритмичную дробь, лишь изредка сбиваясь с такта. Но не это сейчас было для него главным.
"А что же?" - пронеслось у мальчика в голове.
С момента, как он остался один, к нему часто приходили похожие друг на друга сны, бывшие частью его реальности. Но они были теплее, чем настоящая жизнь.
А сейчас у него отобрали даже это.
"А люди в коме видят сны?".
Сколько раз этот вопрос мелькал в его сознании? Но никогда он еще не давал на него ответа.
А был ли он на самом деле в коме?
Сначала были странные ощущения. Чувство распирания в груди, нехватка воздуха, боль в горле и никой возможности пошевелиться. Даже глаза не открывались. Нет, он не был связан, но, в то же время, мало что мог чувствовать.
Со временем пришло осознание, что сам он дышать не может, а его легкие раздуваются под напором из вне. Смутно различимые во тьме голоса, постепенно приобретали оттенок, свой тембр. По началу создавалось впечатление, что говорят на иностранном языке. Но вскоре он начал узнавать отдельные слова, а потом стал доходить и смысл сказанного. Но многое из услышанного им было связанно с медицинской терминологией и оставалось для него загадкой.
Нет, сны он не мог видеть, хотя, часто питал себя надеждой, что просто их не помнит. А может, так и было.
Зачем они ему нужны, он не знал. Но помнил, насколько было приятно проваливаться в тягучую безмятежность.
Время потеряло всякий смысл, стирая границы. О том что ночь сменилась днем, мальчик узнавал по новым голосам медперсонала, заступавшим на дежурство.
Одно время он пытался считать дни, но вскоре запутался. Это было сложно, и, как оказалось, бессмысленно. Но зато он всегда знал, когда наступает воскресенье. Была медсестра с приятным и теплым голосом, которая часто любила с ним разговаривать. Она всегда хорошо к нему относилась и не подшучивала, как это бывало с остальными. И работала только по воскресениям.
Этого дня мальчик всегда ждал с нетерпением, и был очень счастлив, когда мог отвлечься от своих тяжелых мыслей, послушать ее рассказы, и, даже, порой почувствовать ее руку на своей.
Она говорила, что, когда он очнется, то они вместе обязательно сходят куда-нибудь погулять.
Сначала мальчик верил и ждал этого момента...
Первым его воспоминанием был тот долгий вечер, когда мама так и не вернулась домой.
Как и обычно, он лег спать поздно ночью. Но, непонятно откуда взявшееся чувство тревоги, не давало ему уснуть. И только утром, под звон будильника, он безмятежно задремал.
Ближе к обеду его разбудили снующие по дому не знакомые люди. Какая-то женщина заставила его подняться и одеться, а потом просто сказала, что его мама умерла и теперь он будет жить в приюте.
Осознание того, что он остался один пришло не сразу. Горький вкус детдомовской жизни отрезвил только на вторые сутки, и сдержать слезы в свои ранние года оказалось не возможным. Всю ночь он провел рыдая, уткнувшись лицом в подушку.
Все мальчишки за это над ним громко смеялись, а с утра начались издевки.
И, получив в конце дня ни за что пару сильных ударов в живот, решил бежать.
Сделать это было легко, хоть задний и парадный выходы всегда запирались. На втором этаже окна не имели решеток и под одним из них оказался козырек над замурованной когда-то кирпичами двери.
Глухой удар о землю, куда приземлился мальчик, разлетелся странным эхом по всему двору, заставив сердце юного беглеца замереть.
С минуту он пролежал, притаившись в ближайших кустах. И, когда ни одно из окон не осветилось предательским светом, он, переведя дыхание, с опаской вылез под тусклые желтые фонари и побрел вдоль забора. Стальные близко приваренные друг от друга прутья на добрых два метра возвышались над землей и не давали никаких шансов на свободу. Но главные ворота имели в себе ряд изъянов, позволивших без труда протиснутся сквозь них маленькому мальчику.
Куда идти, он не знал.
На улице было холодно, а из верхней одежды только тонкая ветровка, старые джинсы и дырявые кеды.
Дрожа всем телом от ледяного ветра, он медленно побрел по дороге, и ноги сами привели его к дому...
Приятный голос выдернул его из воспоминаний, возвращая к пустому существованию, поддерживаемому с помощью лекарств и аппаратов. Но ее он ждал потому что только в эти моменты ему становилось легче и время текло безмятежнее.
- Ну как ты, - долетело до его сознания. - Вижу, не плохо.
"Не плохо?" - подумал мальчик.
Вчера он слышал, как врач кричал на медсестер за то, что у него очень низкое давление и они об этом ему не сказали.
"Ну, заработались, - подумал тогда ребенок. - Я же здесь все таки не один".
- Ставьте допамин и мезатон, - крикнул врач.
За то время, что он здесь пролежал, мальчик уже понял, что, если называют такие лекарства, значит, дело совсем плохо. Но ему почему то было все равно.
- Ты только держись, - сказала медсестра. - Тебе ведь еще рано. Вся жизнь впереди. Правда, - ее голос сник, - хочешь ли ты еще жить после такого?
"О чем она? - пронеслось у мальчика в голове. - Неужели она узнала о том случае? Но как?..."
Он стоял и голосовал на дороге. Мимо торопливо мчались машины и никому не было до него дела: кому нужен грязный ребенок в чистом салоне.
Сколько ошибок было совершено за всю жизнь, вспомнить сложно. И какая из них была самая худшая? Возможно та, когда он решил убежать из детдома. Но даже это не могло сравниться с тем, что произошло совсем недавно.
Теперь мальчик был уверен, что никогда такого не повторит. Но тогда он сделал большую глупость, да и откуда ему был знать, что с ним такое может произойти?
Притормозившая рядом машина ничем не выделялась среди сотен тысяч проезжавших мимо. За рулем сидела женщина с яркой косметикой на лице. Она приветливо ему улыбнулась, открывая переднюю дверцу машины.
- Тебе куда, мальчик? - спросила она.
- Мне все равно, - казалось, он просто ответил, ничего такого. Ему ведь не важно было, куда ехать, хотелось просто двигаться вперед. Без цели, но лишь бы не останавливаться.
О том, что что-то пошло не так, он узнал спустя пол часа, когда они съехали с трассы и оказались скрыты за деревьями леса.
- Можешь раздеваться, - сказала женщина.
Мальчик ничего не понял, а она, освободившись уже от свитера и блузки, снимала лифчик.
- Ну же, ты что такой стеснительный? Неужели в первый раз?
Что произошло потом, он помнил смутно, и с удовольствием забыл бы все остальное. Но это было невозможно.
Когда с него стягивали одежду, он все еще не понимал, для чего все это, а потом...
Ему было и противно и стыдно. Где-то в сознании закрался страх. Страх того, что она с ним может сделать еще. От ее прикосновений он порой содрогался как от ударов плеткой. А еще ему было приятно...
Поначалу он пытался ее оттолкнуть, но она крепко прижимала его к себе; пытался закричать, но тогда его рот тонул в поцелуе. И вскоре он сдался, ожидая, когда все это закончится.
После этого женщина молча вывезла его обратно на трассу и, остановившись на обочине, сказала, что ему стоило быть по живее и по сговорчивее, если уж решил зарабатывать таким способом. Потом кинула ему деньги и сказала выметаться из машины.
В итоге, он еще долго боялся ловить попутки. И всю ту ночь шел пешком до ближайшего города. Его душили слезы горечи и отчаяния, стыда и страха. Соленые капли размазывались ветром по вискам и щекам, и небольшими льдинками застывали в волосах, лишь изредка срываясь в темноту промозглой ночи.
В этот момент его самым большим желанием была смерть.
Снег почти растаял и пошел дождь. Он смывал все его слезы, но не мог избавить от отчаяния. А лишь сильнее нагнетал тоску и раскаяние за то, что он ничего не смог тогда сделать.
Этих денег хватило не на долго, да и тратить их было стыдно.
Но мальчик продолжал идти, не зная куда, не зная зачем.
Что его заставляло терпеть холод и бесконечные дороги? Возможно, сны об одиночестве, где до него нет никому дела, где есть лишь снег и холодный ветер.
Желание двигаться вперед стало для него единственным смыслом этой жизни. Совершенно неоправданная цель, но больше у него ничего не было.
И вновь снег и тысячи машин, но теперь он знал, что нужно говорить.
"- Я просто заблудился и очень хочу домой", - вертелось у него в голове. С такой легендой он ездил уже неделю и лишь раз его пытались сдать в полицию, но он вовремя удрал, когда машина остановилась на светофоре.
Рука замерзла на холоде и мальчик сунул ее в карман.
"Ничего страшного, кто-нибудь да обязательно остановиться", - с надеждой думал он.
- Ты ведь не из нашего города, - сказала медсестра, - иначе тебя кто-нибудь да узнал. А знаешь, у нас есть хороший парк. Правда, он работает только по праздникам, но мы бы могли туда сходить вместе.
Ее голос вдруг затих, но мальчик знал, что девушка по прежнему сидит рядом.
- Я так часто с тобой разговариваю, но так ни разу и не задумалась над тем, что до сих пор не знаю твоего имени. А мне интересно, как тебя зовут. Может, ты попробуешь подать хоть какой-нибудь знак, когда я назову правильное имя?
"Мое имя? - задумался мальчик. - Странно, но я его не помню".
А медсестра, слепо надеясь на что-то, нашептывала ему на ухо разные имена, но ребенок их уже не слышал.
В его голове завертелись картины из его прошлой призрачной жизни.
Он видел себя со стороны: вот он вновь стоит на дороге, кутаясь в легкую ветровку, его правая рука вытянута и большой палец поднят вверх, но вскоре он прячет ее в карман, пытаясь хоть немного отогреть. И всем плевать. На улице темно и холодно.
Но вот останавливается машина. Внутри двое мужчин, они как-то странно смотрят на него.
- Садись, мальчонка, - говорит водитель.
В салоне тепло и ребенок ныряет внутрь. Его угощают конфетами, шоколадкой и дают чего-то выпить. Напиток оказывается очень горьким, и в груди становиться жарко. Шоколадка исправляет неприятный привкус во рту и остается только приятный жар, распространяющийся из желудка по всему телу.
Они не спрашивают, что ребенок так поздно делает на трасе в одиночестве. Они только пьют и смеются, периодически предлагая сладости голодному мальчику.
Вскоре они оказываются у загородных домиков, и мальчик начинает понимать, что не все так хорошо, как казалось вначале.
- Я думал, что вы в город едете, - робко говорит он.
Мужчины переглядываются и начинают громко смеяться, заезжая в ворота огромного коттеджа.
- А мы думали, что ты шлюха! - громко говорит водитель.
- Мне домой надо, - жалобно и со слезами на глазах молит мальчик.
Его сердце начинает биться слишком быстро, а страх и отчаяние сковывают все его тело: мешают дышать, мешают кричать.
"Я не хочу опять. Ну, почему все так? Что я такого сделал? Где опять ошибся?!".
- Я... - ребенок плачет от бессилия, от понимания того, что он вновь в ловушке, и против двух взрослых мужчин он никто. И в этот раз все будет хуже.
Он вспоминает, что слышал о таких людях, но не смотря на это всегда беспечно садился в любые останавливающиеся машины. Но может его беспечность была простой безысходностью?
Когда машина останавливается, мальчик делает глубокий вдох, и, открыв дверцу, пытается бежать.
Это оказывается бессмысленным, но другого выбора у него нет: он должен бороться до последнего.
Кто-то из мужчин начинает громко свистеть.
"Как на охоте", - проноситься в голове у ребенка, а потом его бросает вперед от сильного удара ногой в спину. Он ударяется лицом о железные прутья ворот и теряет сознание.
Последующая память приводит его в ярко-освещенную комнату, где он лежит голым на большой кровати...
Пульс на мониторе подскочил до двух сот, но, отключенные сигналы тревог, никого об этом не возвестили.
А медсестра с тающей надеждой продолжала не спеша нашептывать имена, смотря на неподвижные веки мальчика.
Ни одна мышца не могла двинуться в умирающем теле, и лишь мозг пытался хранить в себе какую-то жизнь. Жизнь, которая ему больше была не нужна.
Воспоминания последних часов жизни нахлынули на ребенка гигантской волной. Картины сменяли друг друга во всевозможном порядке, содержа в себе только то, о чем никогда не хотелось вспоминать.
Его били, насиловали, унижали и снова били...
Ритм сердца на экране сбился. Вместо зубцов пошли волны.
Экран мигал, выдавая тревоги, но был нем.
- Дима, - прошептала медсестра.
Веки мальчика на мгновение напряглись и вновь ослабли.