Аннотация: Даже у самых известных сказок бывает порой самый неожиданный конец.
Жизнь моя...
Иль ты приснилась мне?
С горящими огнем глазами, с шашкой,
На красном боевом коне.
Как ныне рыбачил вещий Олег,
А Спаситель ходил по воде.
Олег растоптал уже кучу коней,
Но крест ему не светил,
Лишь блистали чьи-то рога.
Нашлась та змеюка, что пожалела дурака.
Но и сам он потом крепко пожалел...
Ну уж дудки! У этой сказки будет другой конец. Это Я вам говорю!
Журавль - старый бабник. Но еще ничего, хорош. Статен, собака. Любой залетный аист позавидует. Дурак этот журавль, но решил остепениться, отстоятся и вволю отхаркаться и настоятся. Оно и понятно - пёрьев в заду все меньше и меньше - годы. Гады! Еще свежо воспоминание, как он во хмелю горлопанил: "Дура лекс, сед лекс. Закон, дура ты такая, лекс тебе в печенки! Они, сед - знали, что лепили и когда горбатого али нет!" Пивной угар проходил быстро, но мучительно, по-птичьи. Журавль не мог простить себе ничего, даже того парня. Хотя когда-то он был и за него тоже. Всеми крыльями и клювом. Тот иногда двоился. Но редко - денег хватало не всегда. Ой как не всегда! Журавль решил. Выстрадал, высморкал и выхаркал солодовое пережаренное решение - ЖАНИТЬСЯ. "Хочу, хочу, хочу!" - как капризная сучонка верещал он и дрыгал ножонками.
Цапля - баба хоть куда - хошь на сухари, хошь в разведку. Гуляща в меру, мужикову натуру понимает как "жанимаж па сис жур". По праздникам - не дура. Ну, конечно, дура, но хороша! Ой как хороша! Умереть - не встать, а еще захочется. Хошь как хошь, а за нутро берет, точно заворот кишок. Пускала пыль и мусор в глаза, когда пьянок не любила. И то для понтов, видать. Ну для бабы оно и ничего. Чего-чего, а этого по самые что ни наесть помидоры. ДА! И не забудьте про огурчики - просто прелесть. Можете уж мне поверить - фильтрую, как зверь.
Журавль на цаплю приторчал, да с посвистом. Цапля чё-то жалась и мялась, будто корову пропивала. Журавль на шиньон себе поплевал, тараканом зарыжел и вперед - к девке. Цапля шампусик выкушала, цветуёчком занюхала. Да тут благородная отрыжка вспучилась в самый ответственный. Журавль позыв прокнокал и вывернулся. Кричал: "Топор мне! Топор! Пол хари за топор снесу! Чтоб я с энтой стервоедкй?!" И ушел в запористый запой - запоистый запорный подзаборок. Пил по черному, кусал по третьей - вчерашней, уже пару раз переваренной.
Цапля дура дурой, а мыслю верную за срамное место крепко клювом ухватила. Не балуй! Крик, топот, сотрясается округа; "Фигли?!!!" Журавля за крыла и под одеяло. Бёдрышко понежней. Окорочек - что надо. Филей, корейка, грудинка - слюни сладости неимоверной пошли носом, а затем по речным рукавам в океан. За такое и убить нелепым хмыком из-под коленки не стрёмно. А Журавль заартачился: тик-так сбоку рак, околот грушевых пней. Цапля сопли подобрала, подштанники - под мышку, двадцатку - в сорочку и шагом марш. Вдоль по Питерской, по Тверской-Ямской.
Ить оно как жлобство выпросталось! Быстро прихренел. Пузо под ремень поглубже, Цапле - потроха и сердце, клюв и зад - все свое. Жалисто одному, горемыке алкашливому - ерепихию крузулястому да репейному! "Прости урода кающегося!" Но Цапля не спешит, бедрами виляет, ягодицами стращает, а на порог не пущает. Пёрышками по носу и ищи доносу. А хрен ли?
ШишА! Тут охотник - троглодит с волыной. Уж коростелей по болоту размазал да размозжил - видимо не видимо, лошадьми не звездимо. Копаный-молоченный Журавль рвет тельняшку на хилой, но заросшей груди: "Стреляй! Козел долбанный!" А тот енотовый тулуп до колен закатал и хренась - промазал. С устатку, видать.
Цапля, видя такой гнилой разрул, угомонилась. Журавля с полпня подъелдыкнула, да и в койку.
Ничаво - обжанились, пообтерлись, голубцы потрошеные, хе-хе. А оно и правильно и законно - имеют право на счастье в семейной жизни, птицы - синицы. Так оно всем за раз спокойнее, да потешнее по ночам-то.