Карманный гений с липкою ладошкой,
Шершавым язычком и сотнею косичек.
Возможно, в прошлой жизни он был кошкой.
Или котом своих частенько драл сестричек.

Он не эстет. Богема - не о нем.
Слова и рифма - слизь его гортани.
Оплавлен дух божественным огнем,
Он сшит из легкой, словно ситец, ткани.

Не знает, что такое ритм, 
Он верит, что размер не важен.
Как гуси, что спасали Рим,
Самоотвержен и отважен.

Он не баюкал в поле ковылёк,
Не пел, что пьяный и пропащий.
Не плакался о том, что одинок,
Как зверь угрюмый в дикой чаще.

Он кожу не срывал с себя
И пулю не глотал в сортире.
Он, раны нежно теребя,
Стих не метал толпе в квартире.

Серебряный иль золотой?
А футуризм или нуар?
А пост-модерн? Такой отстой!
Все тщетно - муки и угар.

Он злой свирепый серый волк,
Но только добрый и беззубый.
И в графоманстве знает толк -
Такой вот стиль, притворно грубый.

Его Лермонтов с паруса сбросит за борт,
Чтоб утоп в струе цвета лазури.
Заведись он в Цветаевой - сразу аборт,
Тут и так предостаточно дури.

Маяковский ударит его позвонком
И в штаны затолкает поглубже.
Блок же подметит, что с таким не знаком,
И исчезнет в декабрьской стуже.

Гумилев грустно заплачет в остроге,
Северянин его зубочисткой проткнет,
А Брюсов, от этого в полном восторге, 
Абсентом колени себя обольет.

И лишь добрый Есенин укотлетит едва
Того, кто "любовь" через "суку" пропишет.
Золотая поэта кивнет голова
И на память стихов своих томик подпишет.