Эта история, как и сотни, если не тысячи других, началась с женщины. Вернее -- девушки. Девочки? Да, с девочки в плотно прилегающей к телу черной кофте, в короткой, но пышной черной юбке, в черных чулках в сеточку, в черных берцовых сапожках. Да, это была девочка-гот.
Она носила серебряный готический крест, его подарок, на высокой груди, а на пальцах были нанизаны перстни с черепами. Длинные черные волосы, черные тени вокруг глаз и черная как сама ночь помада, оставлявшая такие сладкие следы на его губах и шее.
Сколько раз они, обнявшись, лежали на диване, держа в руках очередную книгу, а во мраке, разгоняемом лишь дрожащим пламенем ароматических свечей, скользили, выстраиваясь в вереницы, шагали, превращаясь один в другой, десятки эзотерических знаков и символов. В этом сладком и уютном мраке под сухой шелест страниц перед их взорами вырастали гравюры с демонами: Бельфегор сменял собой Астарота, Левиафан заменял Бегемота, а козлиные рога Бафомета заслоняли мухи Вельзевула. Жутковатое, но такое желанное для них соседство...
Внешне они были странной, противоречивой парой: она -- ночь, он -- день. Рыжий, высокий и вихрастый, покрытый крохотными конопушками. Единственное, чем они были похожи -- бледной, словно ни разу не видевшей солнца, кожей.
Ее звали Аделаида. Редкое и необычное имя. Но он звал ее Ада. Иногда он нежно шептал ей на ухо: "Ада из ада, Ада из ада...".
А вот его, к огромному сожалению Ады, звали не Вольдемаром или Люцифером, а всего-навсего Костей. Но Ада нашла выход: она попросту никогда не сокращала его имя, она всегда говорила твердо и чуть прохладно: "Константин" - ей нравилось, как это звучит.
Им было хорошо вместе, и порою, в самые радостные моменты, Косте хотелось выкрикнуть, подобно Фаусту: "Остановись, мгновенье, ты прекрасно!". Но рядом, видимо, не находилось Мефистофеля, чтобы подписать договор.
Но ничто на свете не бывает вечно, кроме смертного сна. Костя ворочался на смятой постели, не в силах уснуть, и повторял слова, начертанные на кольце царя Соломона, повторял, наверное, в тысячный раз: "Все проходит, пройдет и это". Однако оно не желало проходить. Крест, металлически поблескивая, лежал на тумбочке. Его подарок. Его не нужный более подарок.
Он смотрел на крест, сдерживал слезы и снова пытался уснуть. Так же тщетно, как и в прошлый раз. Как он жалел, что в миг счастья рядом не было Мефистофеля...
Но теперь уже слишком поздно. Или нет?
Костя сел на кровати, улыбнувшись через боль. А что, собственно, он теряет? Попытка не пытка, если это не попытка пытки.
Открыв нижний ящик стола, он достал оттуда позабытый на многие годы мелок-сангвину. Небольшой стержень рыже-бурого цвета оставлял на полу след, похожий на застывшую корку крови. Недаром само название "сангвина" происходит от слова "sang", что означает "кровь".
И вот звезда начертана. Костя открыл сервант и достал оттуда ароматические свечи. Одним своим запахом они словно возрождали времена счастья. Пять углов звезды, пять свечей. Вонючий кориандр, сладкий жасмин, нежный иланг-иланг, резкая мелисса... последнее место заняла свеча с ароматом нероли, похожим на апельсин. "Говорят, нероли -- это афродизиак!" - вспомнил он слова Ады. И если судить по ее поведению в тот вечер, когда она принесла свечу, так и есть.
Щелчок зажигалки, взятой в том же серванте, и по комнате поплыли запахи, смешиваясь в единую обонятельную не то симфонию, не то какофонию. Серебряный готический крест занял свое место в центре звезды, но Костя чувствовал, что чего-то не хватает.
С этого момента и начались странности. Внезапно Костя словно понял, что нужно делать. Не в полной мере осознавая, что творит, он вернулся к серванту и достал из него старую, видавшую виды шкатулку. С трудом отодвинув ржавый крючок, запирающий ее, он достал изнутри прадедовский трофей -- не то кинжал, не то кортик, снятый предком с тела немецкого офицера.
Костя напрягся и снял с трофея ссохшиеся и огрубевшие за годы ножны, но само оружие, как и прежде, осталось неподвластно времени, оно выглядело только что вышедшим из кузни. С обеих сторон клинка были выгравированы непонятные символы, смысл которых Костя десятки раз пытался разгадать в детстве.
Но это были не буквы немецкого алфавита, не скандинавские руны, не греческие и не финикийские письмена, не египетские иероглифы. Это было что-то древнее и неведомое. Может -- клинопись шумеров, а может и вовсе линейное письмо загадочных минойцев.
Прежде туманные и загадочные, сейчас эти символы вдруг обрели смысл, складываясь в слоги, а те, словно бусины, нанизываемые монахом на четки, в свою очередь складывались в слово. В имя.
Губы Кости, словно потеряв волю, прошептали это имя, всплывшее из глубины времен, слог за слогом произнося звуки, которых, казалось, и вовсе не должно быть в человеческой речи. Когда отзвучал последний слог, Костю словно ударило током, и мир вокруг погас.
Очнулся Костя лежащим на полу. С трудом разлепив непослушные веки, он было подумал, что ослеп, но вскоре начал различать контуры предметов. Просто прошло уже много времени, настала ночь.
Приподнявшись на локтях, он собрался встать, но глаза выхватили из темноты чужеродную фигуру: за столом кто-то сидел.
--
Кто... кто здесь?! - испуганно пискнул Костя, так и не встав с пола.
В ответ раздался зловещий смешок, такое гаденькое, хмыкающее хихиканье. Но уже через миг тьма, окутывающая комнату, отступила, открывая Костиному взору пришельца. Нет, в комнате не стало светлее, просто темнота стала как будто проницаема для взгляда.
За столом, закинув ногу на ногу, сидел человек, одетый в черный мундир. Светлые волосы, холодная усмешка на бескровных губах и мертвый взгляд. И две буквы "S", две молнии на каждом плече. СС, аббревиатура, знакомая каждому. Две руны "соулу", которые должны означать "солнце", а теперь означали "смерть".
Незнакомец ухмыльнулся еще гаже, еще презрительнее, и поменял позу, облокотившись на стол. На его поясе стал виден прадедов трофей, но Костя в этот миг смотрел на другое: плохо заметное на черной форме, на груди чужака маслянисто блестело кровавое пятно.
Именно таким прадед и описывал немецкого офицера, с тела которого снял кинжал: весь в черном, лощеный, презрительный и мертвый.
--
Ты... кто ты такой? - спросил Костя дрожащим голосом, отползая назад и сев, опершись спиной на шкаф.
--
Ты же сам недавно назвал мое имя, - хмыкнул сидящий за столом. Из его рта, когда он говорил, вылетали небольшие облачка не то пара, не то инея, словно он все еще был в сорок третьем году, словно он все еще лежал в сугробе.
Костя завороженно смотрел на собеседника немигающими глазами.
--
Это довольно глупо, - поморщил чужак свое высокомерно-аристократическое лицо, - довольно глупо звать меня, а потом спрашивать, кто я.
Он тяжело вздохнул и посмотрел своим мертвым взглядом прямо в глаза Косте.
--
Впрочем, мое истинное имя лишний раз произносить не стоит, да и вообще, его сложновато выговорить... - Он побарабанил пальцами по столешнице, видимо, размышляя. - О! Придумал! Можешь звать меня Хайнрих, так звали моего последнего господина.
--
Кто ты? - переспросил Костя, вставая. Разумеется, ему нужно было не имя.
--
Я же только что ответил, - саркастически улыбнулся Хайнрих.
--
Хорошо, тогда что ты такое? - с легким раздражением, наконец избавившись от части страха, парировал Костя.
--
Вопрос уже гораздо более верный, но все равно наивный, - ответил Хайнрих, а затем встал и начал прохаживаться по комнате, заложив руки за спину.
--
Так ответь, раз он верный! - сжал зубы Костя, не желая отступать перед неведомым гостем.
--
Ты знаешь ответ.. но хорошо, я скажу. Я -- демон. Я джинн. Я ракшас. Выбирай на свой вкус, суть одна.
--
Значит ты... ты пришел, чтобы исполнить мое желание?
--
Верно, - кивнул Хайнрих.
--
Но ты выполнишь его не за просто так, да?
--
Несомненно.
--
Тогда ты не джинн, а именно демон, - улыбнулся Костя, пытаясь подражать улыбке Хайнриха.
--
Разницы нет, мальчик. Ты же не думаешь, что я раб этого кинжала, как в сказке был раб лампы? Кинжал не моя тюрьма, и я не обязан выполнять желания владельца. Кинжал лишь якорь, маяк, нить, связывающая меня с тварным миром.
--
И чего же ты хочешь, демон?
--
А я думал, что мы о твоем желании говорим... - Хайнрих умело изобразил недоумение, но его выдали приподнявшиеся уголки губ.
--
А я думал, что мы говорим о цене за мое желание.
--
Желания бывают разные, но вот цена... о, цена всегда неизменна. Как вы забавны, смертные! Совсем недавно ты был готов отдать все, а теперь пытаешься со мной торговаться!
--
Назови уже свою цену, демон! - твердо выдохнул Костя, сжимая кулаки. Нет, не Костя. В этот миг он был Константином.
--
Цена... цена -- это ты сам.
--
Моя душа?
--
Не совсем, - демон вновь начал ходить туда-сюда по комнате, - не совсем. Представь, что у тебя есть все, что ты хочешь. Или... нет, представь, что тебе, чтобы получить что угодно, достаточно пожелать. Женщины, богатства, деликатесы, дворцы и слуги... Завлекательно звучит?
--
Скорее подозрительно.
--
Нет, не подозрительно, а скучно. У тебя есть сила, способная рушить горы и обращать реки вспять... - тут он сделал паузу, - но нет ни малейшего желания ее использовать. У таких, как я, давно нет своих чувств, страстей, желаний. Все они удовлетворены и забыты очень давно... - тут демон замолчал, опустив голову.
--
Так зачем тебе я, если у тебя нет желаний, чувств и потребностей? - спросил Костя, поняв, что демон смолк, ожидая от него какой-то реакции.
--
Затем и нужен! У меня нет своих желаний, но я помню, как это хорошо, когда все на свете имеет смысл и цену! Я выполню твои желания, а сам стану тобой, твоей тенью, буду с тобой до тех пор, покуда ты способен желать!
--
А потом я умру, - прервал его Костя, - умру.
--
А сможешь ли ты жить без желаний? Все, кто призывали меня, думали, что уж с ними-то такого не произойдет. По их воле я брал штурмом и Вавилон, и не менее древнюю Ниневию. Я стоял в гиксосской колеснице, покоряя Египет. Стоял по правую руку Аменхотепа Четвертого, помогая ему сокрушить старую веру... Но чем сильней были желания, тем быстрей они отцветали, и мои хозяева, мои носители, в какой-то момент осознавали, что у них в душе осталось лишь одно желание -- умереть.
Демон распахнул окно и вдохнул воздух полной грудью, выдохнув взамен облачко изморози. А потом заговорил снова, в его голосе ясно читались сладость и горечь разом.
--
И я умирал. Я умирал в Тевтобургском лесу под мечами варваров, погибал под копытами коней гуннов, мою грудь пронзали стрелы парфян, меня нанизывал на копье царь Леонид и испепелял греческий огонь. Я ложился бездыханным в дюны Аравии и сугробы Сталинграда. Но вот скажи, разве не стоит ли жизнь того, чтобы умереть?
Костя ответил не сразу. Он смотрел в окно, на мигающие звезды, и пытался представить, понять, каково это, быть бессмертным и всемогущим...
--
Я думал, что мне грустно, тоскливо и одиноко... - начал он, - Но тебе в тысячу раз хуже, чем мне. Наверно, у тебя сохранились лишь тени от двух желаний: быть живым и выговориться.
Демон горько рассмеялся.
--
Так чего же ты желаешь? - спросил он, сев на подоконник.
--
Я... я хочу ее вернуть.
--
Ты даже не знаешь, чего хочешь! - вскочил Хайнрих с подоконника, всплеснув руками. - Ты хочешь вернуть ее, хочешь быть с ней вместе, или нужно, чтобы она тебя вновь полюбила? Или стать другим, измениться так, чтобы стать для нее идеальным? Ты жаждешь прошлого или будущего?
Костя открыл было рот, но тут же закрыл его. Демон был прав -- он сам не знал, чего хочет.
Хайнрих понимающе улыбнулся, став разом немного человечнее.
--
У тебя еще много времени, - тихо сказал он, - подумай как следует.
День выдался на удивление солнечным. Маленькие облачка лениво ползли по своду неба, а светило лило свои лучи не грубо и беспощадно, как это часто бывает, а мягко, нежно, словно любя. Хотя, скорее всего, причина была в легком ветерке, шевелящем траву и листья на деревьях.
Но Косте было не до всего этого великолепия, и на это была своя причина. Эта причина шагала в паре шагов от него, распевая во все горло "Дольчен зольдатен". Сначала Костя стеснялся, но быстро осознал, что демон невидим и неслышим для всех, кроме него. Он даже специально надел наушники, чтобы, если придется говорить с Хайнрихом, все думали, что он говорит по гарнитуре, а не принимали его за безумца.
Хотя он и был безумцем в какой-то мере. Разве станет нормальный человек призывать демона? Нет, разве поверит нормальный человек в саму возможность его призвать?
Ранние прохожие слегка щурились, радуясь мягкому солнцу. А вот Костя, хоть и был со своими рыжими волосами сам похож на маленькое солнце, вовсе не был весел. Человек поглупее прыгал бы от радости, требуя у демона айфоны, машины, курорты... а вот ему для счастья требовалось нечто посущественней. Не материальное.
--
Хайнрих, а я могу загадать попросту счастье?
--
Счастье? Если бы я мог дать счастье, я бы давно дал его самому себе, а не стоял бы тут, ловя отголоски, эхо твоих эмоций.
Голос демона был полон иронии, но в глубине чувствовалась боль.
Костя помрачнел еще сильнее. Что для него счастье? Удовлетворение потребностей? Богатство? Слава? Любовь? Или все это иллюзии, самообман?
Но Костя не успел себе ответить.
Внезапно он увидел впереди Аду. Она вышла из-за угла далеко впереди, но Костины глаза выловили ее силуэт. Нет, он пришел сюда не из-за нее, нет, он просто прогуливался, чтобы собраться с мыслями...
Ада шла не одна. Ее держал за руку высокий парень, одетый, как и она, в черное. Костя внезапно понял, что черный цвет его бесит. Длинные волосы парня были собраны в хвост, свисая почти до пояса.
Сам того не желая, он почти догнал их. Он шел всего в нескольких метрах позади, оставаясь незамеченным. Он не хотел, но не мог остановиться или свернуть в сторону: идя позади, он слушал их разговоры, смотрел, как девушка, которая была совсем недавно -- его, теперь льнет к другому. Как она говорит почти те же самые слова, что и ему, как она повторяет те же самые жесты...
Он словно попал в прошлое, только на его месте вдруг оказался этот черный и длинноволосый. Неужели и он выглядел вот так со стороны? Неужели ему нравилось слушать вот этот голос, вот эти слова?
--
Так вот, значит, чего ты хочешь, Константин? - подал голос демон, впервые за полчаса, которые они следовали за парочкой. Впервые назвав его по имени.
Но Костя не обратил на это внимания. Он встал на месте. Он посмотрел Хайнриху в его мертвые глаза и ответил совершенно честно и искренне:
--
Нет. Больше не хочу.
И зашагал прочь, лишь бы больше не видеть, не слышать, забыть. Демон следовал за ним, черный, молчаливый, похожий на шагающего по грядке грача.
Они сидели на бревне и смотрели на то, как ползут отражения облаков по глади реки. Вернее, смотрел Костя, а демон... да, он сидел рядом и смотрел прямо, но вот что он видел и о чем думал...
--
Ты решил? - тихо спросил Хайнрих, не поворачивая головы.
--
А зачем мне решать? Зачем?! - неожиданно сорвался на крик Костя, вскочив с бревна и быстро, на грани бега, начав ходить перед демоном. - Зачем? - выкрикивал он, жестикулируя, размахивая руками. - Мне не нужно от тебя ничего! Все твои дары прокляты! И ты тоже!
Хайнрих усмехнулся, слегка искривив губы, но не пытался прервать истерику.
--
Что ты мне можешь дать? Все? Как бы не так! Ты можешь дать только суррогат, обманку! Зачем мне нужна любовь, если она фальшивая? Зачем мне нужен мешок долларов, если они теперь стоят для меня дешевле туалетной бумаги?
--
Ну, загадай тогда, чтобы дети не болели. Или чтобы не было войн. Или что там обычно просят наивные идеалисты?
--
Я бы попросил. Но ведь это невозможно?
--
Проще солнце погасить. У любой силы есть предел.
--
Вот видишь! Я не могу просить для других. Я не могу даже попросить чего-то для себя, ведь оно сразу станет бесполезным! Я могу сорвать тот стебель камыша, обработать его, просверлить дырочки, потратить неделю, месяц, но научиться играть на тростниковой дудочке. А с тобой я могу просто пожелать. Но в первом случае это будет достижение -- я тратил силы, время, я проявлял волю и упорство, а вот второй случай... это будет лишь капризом.
Костя успокоился, выговорился и сел обратно. Демон потянулся, заложив руки за голову и улыбнулся. Но не хищно, ехидно или грубо, а мягко.
--
Красиво сказано. Жаль, что не всем дано понять, что счастье нельзя купить или получить в дар. Его можно лишь выковать, не прекращая работу ни на миг. Пока человек работает, мыслит, имеет цель -- его душа живет.
Костя посмотрел на демона по-другому.
--
То есть твоя душа мертва?
Демон вздрогнул. Улыбка пропала с его лица.
--
Может, уже загадаешь свое желание? - ответил он немного раздраженным тоном.
--
Я понял одно: если я загадаю что-то для себя, то стану таким же, как ты. Мертвым... Бессмысленным... Демоном! - Константин взглянул в глаза Хайнриха, игнорируя его вопрос.
Хайнрих отвел глаза, не в силах выдержать неожиданно окрепший взгляд Константина.
--
Так чего же ты хочешь?
--
Я хочу... хочу, чтобы ты снова мог чувствовать. Жить. Желать. Сам по себе.
--
Ты не понимаешь, чего просишь! Это невозможно! - теперь с бревна вскочил уже демон.
--
Возможно. Все возможно! - голос Константина окреп и далеко разносился над водной гладью, - Ты просто не хочешь напрячься. Ты слишком привык к всемогуществу.
--
Нет! Так нельзя!
--
Можно. Отпусти свою власть, Хайнрих, позабудь про свое могущество! Подумай, зачем оно тебе, если оно не способно принести счастья?
--
Я не смогу! Проси другого!
--
Нет. Я требую, Хайнрих, я повелеваю, я желаю: стань человеком! - Константин напирал на демона, с каждым словом приближаясь на шажок, буравя его глазами, как сверлами. А демон вертелся, как угорь на сковороде. Каждое новое слово словно припечатывало его, прижимало к месту, но он рвался, пытаясь остаться рабом своей мощи.
--
Я не хочу! - шептал он, не в силах уступить.
--
Конечно, не хочешь. Ты же больше этого не умеешь. Поэтому я и говорю: стань человеком, Хайнрих! Со всеми страстями и желаниями, о которых ты так мечтал!
Константин говорил и говорил, требовал, уговаривал, угрожал. В этот момент он не был парнем Костей, нет, сейчас он чувствовал себя судией, вершителем судеб, пророком. Но даже этого было мало.
Демон больше не выглядел загадочным и древним. Это был не суровый кровожадный фашист, не таинственный шумер или ассириец, нет, он потихоньку становился тем, кем и был когда-то: человеком, который когда-то давно, тысячи лет назад, совершил ошибку, решив, что могущество способно дать счастье.
Он ныл, юлил и вертелся. Но, получив могущество, он потерял волю. И пусть ее осколки цеплялись за силу, обладать которой он привык, дело было уже решено.
--
Я повелеваю, стань человеком! - в который раз повторил Константин. А потом второй раз произнес истинное имя демона, ломая язык, надрывая гортань, он прорычал его прямо в лицо Хайнриха. И тот не выдержал.
Демон упал на колени, закрыв лицо руками, и зарыдал. А когда слезы иссякли и Хайнрих поднял голову, на Константина посмотрели не мертвые глаза демона, а вполне человеческие, живые. Голубые.
Константин подошел поближе, протянув руку бывшему демону, предлагая ему подняться.
--
Ну что, друг, пойдем? Мне почему-то кажется, что ты хочешь перекусить...
Хайнрих неуверенно принял руку, и, когда уже стоял на ногах, посмотрел в лицо Константина и сказал одно-единственное слово.
--
Спасибо, - прошептал он, не обращая внимания, что кинжал, веками связывавший его с миром, медленно осыпается на землю черным прахом.