Петр Яковлевич не удовольствовался письменным объяснением происходивших с ним мировоззренческих перемен и встретился лично с С.Г. Строгановым, с которым когда-то вместе служил в лейб-гвардии Гусарском полку. Об их беседе известно со слов Д.В.Давыдова, отвечавшего на запрос Пушкина о положении Чаадаева. "Строганов рассказывал мне весь разговор с ним от доски до доски. Видя беду неминучую, он старался свалить всю беду на журналиста и цензуру, на первого потому, что он очаровал его и увлек его к дозволению отдать в печать этот пасквиль,
== Давыдов, давно ли ты стал сведущим в глубоких философиях?!... ==
... а на последнюю за то, что пропустила оный. Это просто гадко, но что смешно, это скорбь его о том, что скажут о признании его умалишенным его друзья и ученые: Ballanche, Lamennais, Guizot -и какие-то немецкие шустера-метафизики!... Но полно, если бы не вызвал меня, я бы о нем промолчал, потому что не люблю разочаровывать..."
== Давыдов пишет как один из умнейших людей того времени...==
Автор "Современной песни" == Давыдов парой годов ранее написал нечто рифмованное не одобряя мнения Чаадаева -В.В. == не мог обойтись без негодующих и преувеличивающих нот в описании растерянности и раскаяния Петра Яковлевича. Но сами факты, приводимые им, видимо, верны. Они сходны с показаниями Чаадаева 17 ноября 1836 года, которые он давал в связи с ответами Надеждина в Ш отделении.
Петр Яковлевич заявлял, что никогда не имел ни намерения, ни желания публиковать философическое письмо и узнал о его печатании только после одобрения цензуры, когда увидел свое сочинение уже в корректуре. Отрицая факт передачи вызвавшего волнение произведения в руки издателя и удивляясь либеральности цензуры, он подчеркивал неожиданность его широкого обнародования и пытался снять с себя значительную долю ответственности за это, прямо противореча здесь Надеждину, который поведал жандармам изложенную предысторию появления письма. На основные вопросы Чаадаев, сравнительно с показаниями редактора "Телескопа", давал уклончивые ответы.
В конце ноября комиссия, в которую входили Бенкендорф, один из его помощников, Уваров и обер-прокурор Святого синода Протасов, как известно, служивший вместе с Чаадаевым адъютантом у Васильчикова, после изучения протоколов допросов автора, издателя и цензора представила всеподданнейший доклад. Надеждин, говорилось в нем, несмотря на извороты в ответах и преувеличенный монархический образ мыслей, усердно содействовал напечатанию статьи, без чего она не могла бы появиться в свет. Ее появлению способствовали и усилия со стороны сочинителя, заметно старавшегося свалить вину на издателя.
== Упоминать "преувеличенный монархический образ мыслей" -означает осуждать его. А как они определяли разницу между "преувеличенным" - "нормальным" и "недостаточно монархическим" образом мыслей? И что делали с лицами "недостаточно монархического духа"?!... ==
== Они там ещё умели отличать преувеличенный монархический образ мыслей от недостаточно монархического... Мудрецы великие... В наше бы время (1958 -2015гг.) за избыток чувства патриотизма насажали в психушки, как успели за недостаток этого чувства насажать, убить по приказу до 270 человек, сделать пожизненно инвалидами до 900 человек...
Вероятно, если надумают сажать -не найдут за 10 лет и 10 буйных патриотов... Не сажать же сынков и дочек больших начальников, для которых изображение буйного патриотизма -дополнительный заработок от Госбезопасности. Которая к этому большому заработку приставила не абы каких сынков и дочек мелких чиновников, а сынков и дочек весьма крупных начальников... ==
Высочайшая резолюция от 30 ноября 1836 года гласила: "Чаадаева продолжать считать умалишенным и как за таковым иметь медико-полицейский надзор; Надеждина выслать на житье в Усть-Сысольск под присмотр полиции, а Болдырева отставить за нерадение от службы".
== И за 180 лет никому не хватило ни ума, ни простого смысла, уточнить -а сколько людей в 1826 -1836гг. были помещены под медико-полицейский надзор как сумасшедшие? А с 1837 по 1900 год сколько людей попали под надзор этого рода? ==
В числе пострадавших едва не оказался сотрудник "Телескопа" Белинский, чьи бумаги также были арестованы. Но в них ничего подозрительного не обнаружили. Позднее ходили слухи, что именно он перевел для публикации философическое письмо. Однако личность переводчика хотя и интересовала III отделение, но почему-то оставалась в тени и до сих пор окончательно не установлена. Многие современники не без оснований полагали, что перевод сделан Н. X. Кетчером, часто встречавшимся с Чаадаевым у Левашевой. Например, М. А. Дмитриев утверждает это, ссылаясь на слова Екатерины Гавриловны, более всех осведомленной в делах Петра Яковлевича. Судя же по документам следствия в связи с запрещением журнала "Телескоп", переводчиком мог быть брат Авдотьи Сергеевны Норовой Александр.
Возможно, Кетчер существенно отредактировал перевод Александра Норова, не на шутку перепуганного "чаадаевской историей". Немало волнений испытал в связи с ней и А. И. Тургенев, портрет которого со смелой надписью "без боязни обличаху" оказался в III отделении в числе забранных у Петра Яковлевича бумаг. Об этой надписи жандармам уже давно было известно через тайного осведомителя, камер-юнкера Кашинцова. Сейчас же последний доносил, что Тургенев струсил, узнав об аресте портрета и слухах, приписывавших ему участие в публикации, и "ускакал" в Петербург.
А слухи ходили по Москве самые разные. Говорили, например, что Чаадаева велено посадить в сумасшедший дом, если доктора определят у него расстройство ума, или сослать куда-нибудь подальше от столицы, если признают его здоровым.
"Что же касается до моего положения, - пишет он брату, - то оно теперь состоит в том, что я должен довольствоваться одною прогулкою в день и видеть у себя ежедневно господ медиков, ex officio меня навещающих. Один из них, пьяный частный штаб-лекарь, долго ругался надо мною самым наглым образом, но теперь прекратил свои пoceщения, вероятно по предписанию начальства". Жалоба Чаадаева обер-полицмейстеру с угрозой писать выше Бенкендорфу возымела быстрое действие, и "умалишенного" на Басманной вскоре стал посещать давний и некогда лечивший его приятель, доктор Гульковский. Визиты врачей носили формальный, но регулярный характер, и об их исполнении ежемесячно докладывал в Петербург московский военный генерал-губернатор.
Среди слухов, особенно усугублявших подавленное состояние Петра Яковлевича, выделялись двусмысленные разговоры о "даме" и ее взаимоотношениях с автором философического письма. Они вскоре приняли опять-таки "сумасшедший" оборот, когда 17 декабря московское губернское правление освидетельствовало умственные способности Екатерины Дмитриевны Пановой по настоятельной просьбе мужа, пожелавшего поместить свою тридцатидвухлетнюю жену в лечебное заведение Саблера. Когда до "басманного философа" дошли отклики об ответах Пановой на предложенные ей вопросы, он через пристава испросил разрешение явиться к московскому обер-полицмейстеру Цынскому, которому сделал письменно следующее заявление:
"Коллежская секретарша Панова во время свидетельствования ее губернским правлением в умственных способностях, рассказывала в присутствии, что она республиканка и что во время войны в 1831 году она молилась за поляков, и тому подобные вздоры говорила"; а потому он опасается, чтобы "по прежним его с Пановой связям правительство не заключило, что он причиною внушения ей подобного рода мыслей, так как философические письма, напечатанные в Телескопе, были писаны к ней".
== И если бы Чаадаев заявил, что письма были писаны "к условно предполагаемой даме" -кто бы доказал, что Панова тут тоже при месте? Мог бы он её весьма сильно подставить под удар... ==
Не удовлетворившись таким уведомлением и не успокоив тревоги за ухудшение своего "сумасшедшего" положения, Чаадаев на следующий же день отправил Цынскому послание с более пространными объяснениями. Он подробно рассказал историю знакомства с Екатериной Дмитриевной и ее мужем, а также еще раз убеждал обер-полицмейстера: "Что касается до того, что эта несчастная женщина теперь, в сумасшествии, говорит, например, что она республиканка, что она молилась за поляков и прочий вздор, то я уверен, что если спросить ее, говорил ли я с ней когда-либо про что-нибудь подобное, то она, несмотря на свое жалкое положение, несмотря на то, что почитает себя бессмертною и в припадках бьет людей, конечно, скажет, что нет. Сверх того и муж ее тоже может подтвердить... Впрочем, я убежден, что мудрое правительство не обратит никакого внимания на слова безумной женщины, тем более что имеет в руках мои бумаги, из которых можно ясно видеть, сколь мало я разделяю мнения ныне бредствующих умствователей..."
Когда-то Петр Яковлевич советовал "безумной женщине" облечься в одежду смирения и умиротворять взволнованный дух всецелой покорностью религиозному чувству. Но его советы, как оказалось, не помогли ей, как не помогала преображению внутреннего мира самого Чаадаева его антииндивидуалистическая теория "высшего синтеза", входившая в очередное противоречие с эгоистическими началами конкретного поведения. Попав в затруднительное положение, он не только открещивался от реальной помощи своей бывшей "ученице", но и сжигал мосты возможного общения с ней.