в процессе первичного приспособления. Они представляют собой сигналы
к перенаправлению действия.
== На этом месте, припомнив через 60 лет тягомотное чтение "Основ марксисткой философии", я хочу сказать, что в этих "Основах" была куча оценок и деклараций, но не было ничего о "механизме" философского знания.
То-ли перед нами злостное извращение сути марксизма, то ли марксизм действительно никакого "новейшего" механизма философского знания не создал... Что же хуже?
Фактически было сделано всё, чтобы "у широких масс трудящихся" не возникла способность к размышлениям? ==
Позвольте мне привести тривиальный при-
мер. Человек, делающий заметки, "берущий что-то на карандаш", не ощу-
щает давления своего карандаша на бумагу или на свою руку до тех пор,
пока карандаш служит как надо. Ощущение играет роль простого стимула к
быстрому и эффективному приспособлению (== к действию "я пишу" ==). Наша сенсорная активность
автоматически, неосознанно вызывает надлежащий моторный ответ. Здесь
есть заранее сложившаяся физиологическая связь, диктуемая привычкой, но
в целом восходящая к первоначальным связям нервной системы.
Если грифель карандаша сломается или слишком затупится и привычный процесс
письма нарушится, то возникнет осознанное потрясение: появится чувство,
что что-то случилось, что-то происходит не так. Это эмоциональное изме-
нение служит стимулом к необходимому изменению в действии. Человек
посмотрит на свой карандаш, заточит его или достанет другой карандаш из кармана.
Ощущение действует как отправной момент для нового приспосо-
бительного поведения. Оно знаменует остановку в первичном, гладком про-
цессе писания и начало какого-то другого образа действия. Ощущения "от-
носительны" в том смысле, что ими обозначаются переключения поведен-
ческих привычек - переходы от одних к другим способам поведения.
Таким образом, рационалист был прав, отказывая ощущениям как тако-
вым в статусе подлинных элементов познания. Но все основания, которые
он подвел под данное резюме, и следствия, которые он из него вывел, непра-
вильны. Ощущения не являются частями какого-то знания, плохого либо
хорошего, высшего либо низшего, неполноценного либо совершенного. Они,
скорее, провокации, побуждения, призывы к акту исследования, которое дол-
жно завершиться знанием.
Они не являются такими способами познания
вещей, которые по ценности ниже способов рефлективных, способов, ха-
рактерных для рассуждения и умозаключения, поскольку они вообще не
способы знания. Они - стимулы к рефлексии и умозаключению.
Как остановки, перерывы в пути, они вызывают вопросы: Что означает данное по-
трясение? Что происходит? В чем дело? Как нарушены мои отношения с
окружающей средой? Что нужно делать с этим? Как мне следует изменить
способ действий в соответствии с изменениями, произошедшими во внеш-
ней среде? Как мне приспособить к ним свое поведение?
Поэтому ощуще-
ние действительно, как заявляли сенсуалисты, служит началом знания, но
только в том смысле, что переживаемое потрясение от перемен является
необходимым мотивом к исследованию и сопоставлению, которые в конеч-
ном счете рождают знание.
Если опыт ставится в ряд с самой жизнью как процессом, а ощущения
рассматриваются как отправные точки новых приспособлений организма к
среде, то больше нет смысла говорить об атомизме ощущений. С отказом
68
от него отпадает и надобность в синтетической способности сверхопытно-
го разума связывать ощущения.
Философия больше не сталкивается с без-
надежной проблемой поиска метода, которым разрозненные крупинки песка
можно было бы соткать в прочную, последовательную нить, - либо иллю-
зию такой нити, либо претензию на нее. Как только изолированные и про-
стые сущности Локка и Юма напрочь перестают казаться исключительно
эмпирическими, а воспринимаются как соответствие определенным требо-
ваниям их теории сознания, так сразу исчезает необходимость в хорошо
продуманной кантианской и посткантианской схеме априорных понятий и
категорий, которая связывала бы ждущий того поток опыта.
Подлинным
"потоком" опыта признаются процессы адаптивных действий, привычки,
активные функции, связи действия и страдания, сенсорно-моторные координации.
Опыт в самом себе несет принципы связи и организации.
Эти принципы ничуть не хуже от того, что они жизненные и практические, а не
гносеологические. Некоторая степень организованности не чужда и низ-
шим уровням жизни. Даже амеба в своей активности должна располагать
некоторой длительностью времени и некоторым образом пространствен-
ного приспособления к среде. Ее жизнь и опыт, возможно, не могут состо-
ять из моментальных, атомических и самодостаточных ощущений. Ее ак-
тивность сопряжена с ее средой, с тем, что находится перед нею и позади нее.
Эта организация, присущая жизни внутренне, делает ненужным
сверхъестественный, надэмпирический синтез. Она предоставляет основу
и материал для позитивной эволюции интеллекта как организующего фак-
тора в рамках опыта.
Мы не слишком существенно отступим от темы, если определим, в ка-
кой степени общественная, равно как биологическая, организация участву-
ет в процессе формирования человеческого опыта.
== Мы уже в детских яслях попадаем в "общественную организацию". Даже внутри нашей семьи мы уже находимся в общественной организации. Ничего не меняется от того, что в 5,7,12,16... 45 лет, при всякой смене места жительства и места работы существенно меняется для нас "общественная организация". ==
Вероятно, единственное,
что могло укреплять мысль о том, будто душа в процессе познания исклю-
чительно пассивна и восприимчива, - это наблюдения беспомощности че-
ловеческого младенца. Но та же самая картина побуждает нас мыслить и в
весьма отличном направлении.
Ввиду физической зависимости и немощ-
ности маленького ребенка его контакты с природой опосредствованы дру-
гими людьми. Мать и няня, отец и старшие дети определяют, какой опыт
ребенку стоит иметь; они постоянно инструктируют его о важности всего,
что он делает или переживает. Понятия, социально принятые и значимые,
становятся для ребенка принципами толкования и оценки задолго до того,
как он начинает самостоятельно и свободно управлять своим поведением.
Вещи предстают перед ним в одежде из слов, а не в своей физической наго-
те, и этот их коммуникативный покров помогает ребенку разделить пред-
ставления тех, кто его окружает. Эти представления, которые он получает,
как и множество фактов, формируют его сознание; из них складываются
Центры, вокруг которых концентрируются персональные реакции и пер-
цепции малыша. Здесь к нашим услугам "категории" связи и унификации,
столь же значимые, как аналогичные категории у Канта, но только эмпири-
ческие, а не мифологические.
== Итак, писания Канта скорее мифология его времени, чем наука уже через 50 лет после его смерти... ==
69
От этих элементарных, но несколько специальных соображений мы об-
ратимся к изменениям, которым подвергся сам опыт с переходом от антич-
ности и Средневековья к современной жизни.
Для Платона опыт был равно-
значен рабской связи с прошлым, с привычкой. Опыт был почти тождествен
непреложным обычаям, сформированным не разумом и не под интеллекту-
альным контролем, а благодаря повторениям и слепому правилу большого
пальца*.
== Шпенглер в Закат Европы отмечает, что у Древних греков вообще не было ощущения времени как длительностей разного рода в понимании людей 20 века. Это обстоятельство как-то накладывало отпечаток на "опыт" у Древних греков? ==
Только разум способен возвысить нас, павших ниц перед случай-
ностями прошлого. Переходя к Бэкону и его преемникам, мы застаем про-
тивоположную картину.
Разум с его гвардией общих понятий теперь высту-
пает как фактор консервативный, гнетущий для духа. Опыт же оказывается
освободительным фактором. Опыт означает нечто новое, то, что велит нам
отбросить приверженность прошлому, то, что вскрывает новые факты и ис-
тины. Вера в опыт рождает не верность обычаю, а устремленность к прогрессу.
== А разум требует держаться за понятия которые нам прямо или косвенно достались из того что было 7 дней назад или 240 лет назад... ==
Это различие в склонностях тем более важно, что прежде его столь
бездумно принимали как данность. В рамках реального опыта по мере его
проживания должны происходить какие-нибудь конкретные и жизненно важ-
ные изменения.
== Что изменилось в жизни Ивана с 12 до 17 лет? Что изменилось с 19 до 22 лет после всех гнусностей казармы армии? А после всех гадостей студенческого общежития или хотя бы студенческого окружения в течении 5 лет что-то должно изменяться? Или наоборот, в Иване многое стало дубиновым?
Потом что-то должно изменяться когда Иван прожил 27, 35, 55 лет? Или перемен в Иване не больше чем в Витьке который с 17 до 60 лет прожил в изоляторе для идиотов?
Так чем же Иван отличается от идиота?! ==
Ведь учение об опыте в конце концов следует опыту и мо-
делируется в соответствии с опытом, который реально переживается.
== Но ведь не любая реакция на окружающие события является "переживанием"... Главный признак идиотизма -почти полное отсутствие переживаний... ==
Хотя математика и другие рациональные науки развивались и в эпоху
древних греков, научные истины не оказывали обратного воздействия на их
повседневный опыт. Они оставались обособленными, далекими и навязан-
ными откуда-то сверху. Медицина была таким ремеслом, в котором пози-
тивное знание, возможно, накопилось в наибольшем количестве, но она не
удостаивалась чести называться наукой. Она так и оставалась ремеслом.
Более того, в области практических навыков не велось сознательных разработок
нового или целенаправленного совершенствования старого. Работники сле-
довали образцам, которые спускались им сверху, в то время как отступления
от установленных стандартов и моделей обычно заканчивались производ-
ством некачественной продукции. Усовершенствования происходили либо
за счет медленного, постепенного и никем не замечаемого накопления изме-
нений, либо благодаря тому, что кого-то посещало внезапное вдохновение,
разом приводившее к установке нового принципа.