== Мои мнения и мои стихи в тексте выделены так: ==...==
Больше других в изоляторе провела Надежда.
У Надежды двое детей - Никита и Денис. Говорит, что старшему сейчас уже 10 лет.
- Я его родила в Туле в роддоме, оттуда нас с ним в Венев в больницу перевели, я его грудью кормила,- вспоминает она.- Приехали наши медсестры из интерната, сказали: подписывай отказ или на помойку с ним пойдешь.
Больше она сына не видела.
- Она за первого ребенка вцепилась, все время плакала,- говорит Татьяна.- Ее привезли сюда - и сразу в изолятор.
- За что?
- Сказали, что она неадекватная. А я не заметила - она все время сидела за этой решеткой и молчала.
- Два месяца я в изоляторе была,- вспоминает Надежда.- А где сын, даже не знаю. Наверное, усыновил кто. А меня потом на "слабый" корпус перевели, я там жила еще долго.
Второго сына она родила в 2016 году: "Его тоже забрали". Отцы детей живут в этом же интернате. "Один Вася, второй Саша - ну они не признали, сказали, что я нагуляла. Мы, конечно, выпивали с ними, но я-то знаю, кто отец",- объясняет Надежда.
Рассказывает она спокойно, отстраненно, как будто о посторонних. Татьяна более эмоциональная и общительная:
- Меня сразу предупредили, что тут делают аборты и детей не разрешают. Была тут маленькая девочка, я с ней играла, но потом ее забрали. Это Любкина дочка, вы ее спросите.
- А кому аборты делали?
- Да многим. Моей сестре Юльке. У нее двойня была, на пятом месяце сделали. Но она ничего вам не скажет: молчит, боится. А я не боюсь, я выйти отсюда хочу. Жить хочу.
У Татьяны вторая группа инвалидности, но диагноз свой она точно не знает: "Сначала у меня вроде ДЦП было, потом отсталость стояла, а теперь, кажется, шизофрения".
Несмотря на то что она дееспособная, пенсию ей на руки не дают: Татьяна говорит, что пластиковая карта, как и паспорт, лежит в бухгалтерии. "Нас всех собирают и везут в Венев в магазин "Любимый". Там можно выбрать что хочешь, твоей карточкой на кассе сотрудник расплатится. У меня там 2700 каждый месяц выходит, но в руках я их не держала".
- То есть выйти из ПНИ вы не можете?
- Ну, выйти в поле можно - далеко тут по полям не уйдешь. А в Венев - нет.
"Говорят: вы дураки, под машину кинетесь"
В комнату заходят Наташа Рогожкина и Люда Морозова.
- Вот Людка посуду за весь интернат моет,- говорит Надежда.
Люда кивает: "Мою. С понедельника до пятницы. За наш корпус и за "слабый"".
- А отказаться нельзя?
- Ну а кто будет мыть?
- Вам за это не платят?
- Нет, все бесплатно.
- Почему вы моете? Сотрудников не хватает?
- Никто не хочет идти на такую зарплату,- отвечает Наташа.- Мы тут все работаем. Когда ремонт на "слабом" корпусе закончили, мы его две недели отмывали. Потом нас ворами обозвали. Там телефон у строителей пропал, а потом нашелся. А нас ворами назвали. И никто не извинился.
Раньше жители интерната много работали в поле, говорят девушки: "Тогда поля были колхозными, а потом землю фермерам отдали". Минувшим летом собирали картошку: один местный фермер разрешил интернату убрать остатки картошки с его поля: "Вот нас сгоняли собирать эту картошку. Она мелкая".
- А сейчас все девчонки с интерната картошку эту в подвале перебирают,- говорит Татьяна.- Картошка гнилая, черная. Хочешь не хочешь - иди. Часами там сидишь.
Она еще долго рассказывает про то, что ее обижает: "Есть у нас хорошие санитарки, но есть злые, а проблем больше всего с директорами. Вот я с третьего класса вяжу, люблю это дело. Игрушки люблю вязать. Особенно волонтерам. Или в детские дома бы вязала. А меня заставляют носки вязать нашим ребятам. А я не хочу. В город не пускают, говорят: вы дураки, под машину кинетесь".
В комнату заглядывает темноволосая санитарка с короткой стрижкой:
- Девочки, обед!
- Щас-щас, Елена Васильевна! - отзывается Татьяна и продолжает.- А если мы дураки, зачем у нас спицы? Зачем нам лопаты дают грести? Ножи зачем дают картошку чистить?
Я спрашиваю, где хранятся личные вещи жителей интерната. Девушки объясняют: в банном корпусе. Там люди моются, снимают грязную одежду, получают свежую. Там же выдают постельное белье.
- А нижнее белье?
- А нижнее мы прячем! - Татьяна смеется.- Не хочу я носить бабушкины трусы. Сами стираем, сушим, прячем. А если найдут - заберут, выдадут общее.
Надя и Таня достают из шкафа телефон и показывает мне фотографию стриженого подростка: "Это вот Надька - нас тогда всех стригли под мальчиков. Сейчас не стригут уже. А это котлета на ужин - размазали по тарелке, смотреть страшно. Питание тут плохое, я скажу. На ужин одна картошка, ну, может, рыбную котлету с костями дадут".
- Сегодня салатик дали! - возражает Наташа.
- Это для гостей,- отзываются девушки.- И ковры постелили. Как кто приезжает - они ковры тут стелют.
Мои собеседники говорят, что еды мало, потому что сотрудники выносят домой продукты. Говорят, что видели, как несколько жителей ПНИ несли сумки с продуктами к машинам сотрудников. Доказательств, конечно, нет.
"Приехали, посадили ребенка и увезли"
Я разыскиваю Любовь Савельеву и прошу рассказать о детях - именно ее дочь жила в интернате до 7 лет. Ей около 40, худая, невысокая, темноволосая, бледная.
Любовь приглашает меня в комнату, вместе со мной заходят Наташа и еще одна их соседка. Через пару минут дверь приоткрывается, заглядывает одна из санитарок.
- Мы заняты,- железным тоном произносит Люба. Дверь закрывается.
Дочку Марию она родила 2 марта 1999 года: "Здесь я воспитывала ее до 7 лет. Отец ее не дурак, голова у него хорошо работает. Он и сейчас здесь, только живет теперь с другой женщиной. Он электриком работал тут, я тоже калымила - одеть-обуть Машку мы могли. А потом ее отняли".
Тот день она хорошо помнит: работала в поле, убирала сено, Маша играла во дворе интерната. "Прихожу с работы, заходит бывший директор наш Галина Васильевна: собирайся, Маш, едем в лагерь. Я опешила. Она мне: "Люб, не волнуйся, что ты можешь ребенку здесь дать?" Приехали, посадили ребенка и увезли. А что я могла сделать? Даже Юрка об этом не знал. Я ни есть, ни пить - в слезы, ходила, ревела. Тут такой еще туман был, помню, торфяники горели, очень мне плохо было".
Машу отвезли в приют "Надежда", где она прожила четыре года. "Я первый раз к ней приехала, она как вцепилась: "Мам, забери". А куда забрать - мне уже все ходы закрыли. На суде Юрка говорит: "Ну она ж хорошая мать, не лишайте". Ну, спасибо, не лишили. Четыре года мы к ней ездили, потом "Надежду" закрыли, а Машку в семью пристроили в Веневе. Баба эта, Елена, много детей набрала из интернатов. Сразу мне сказала: "У меня орава - вы девочку обуваете, одеваете, а я вас не лишаю материнства". Дома я у них ни разу не была. Приходила к дому, мне Машку выдавали, я с ней шла в город, покупала ей все, вела обратно. А потом, когда Машка выросла, она стала нянькой там у них. Мама Лена ездила на юга отдыхать, девка с этой оравой, которая ей никто: накормит-напоит, огород прополет. А потом ушла она от Лены, сняла квартиру в Веневе, с хорошим малым сошлась. Сейчас в Туле живет, работает парикмахером. Но меня к ней не отпустили ни разу".
Второго ребенка Люба родила три года назад. Говорит, что отказ заставила написать одна из медсестер интерната.
- Как узнали, что я беременная, повезли на аборт, да вернули: медсестра сказала, что верующая, грех не хочет брать. Меня закрыли на "слабый" корпус, я там всю беременность просидела. Потом на кесарево меня повезли, ну и другая медсестра (называет фамилию.- "Ъ") заставила отказ писать.
- Как заставила?
- Ну так. Пиши, говорит, и все.
- Ну не с пистолетом же стояли?
- У нас медсестры строгие. Мы их побаиваемся.
О судьбе второй дочери Люба ничего не знает.
- Я спрашивала, плакала, говорила, где моя Светка сейчас. Мне шоколадку принесут директора: да ты, говорят, не бойся. Там люди нормальные, богатые, забирают детей, дают им нормальную судьбу. А ты им ничего не можешь дать.
Она закрывает глаза руками.
- То же самое говорила Ерохина недавно: "Да какая ты мать, ты ребенку ничего не дала. Ты ничего не дала, ты можешь это понять?"
Плачет, потом резко вытирает слезы:
- Я сейчас фотку Машкину покажу.
Роется в вещах, замирает: "Ой, у меня ж все забрали".
- Почему?
- Меня когда отвезли в Петелино в психушку, все мои вещи забрали со шкафа. А обратно меня так быстро выписали, что я и не забрала ничего.
Я спрашиваю, где отец второй дочери.
- В психушке Коля, его отправили три месяца назад. Потому что Вася над ним издевался - он у нас за санитара. Наш, инвалид, но за санитара тут. У Коли голова болела, Вася его бил. Коля сам просился в больницу, чтобы спастись.
- От Васи?
- И от Васи, и от медиков. Он боялся очень галоперидола: ему было плохо от него, от уколов - у него глаза закатывались.
- За что его бил Вася?
- Да он всех бьет. И меня бил - и по голове, и с ноги. За что? За то, чтобы гребла. У нас в подвале картошка - перебирать надо. Летом гребли листву, траву. Кто-то полы моет.
У нового друга Любы Ильи в соседней деревне есть дом.
- Илюха - это малый, с которым я встречаюсь. Это мое право - встречаться с пацаном, которого люблю. Я бы хотела брак с ним заключить. Малый он хороший. Ну да, горбатый - пусть смеются. Да, работает в свинарнике на ферме. Но я его люблю. Я бы пошла к нему жить, но из интерната не отпускают. Может, к Новому году и будем вместе,- неопределенно пожимает она плечами.
Про свое здоровье она знает только то, что у нее вторая группа инвалидности: "Шапочку (имеется в виду обследование.- "Ъ") я прошла, я дееспособная. В психушке была, меня там вывернули наизнанку. Спасибо волонтерам, помогли выйти. Мне Наташа (координатор волонтеров Наталья Тараненко.- "Ъ") позвонила, говорит: не бойся, мы тебя не бросим. Очень люблю волонтеров: и Сашу, и Наташу, и Алину с дочкой. Наташка вообще нам как мать родная. Они с нами занимаются, мастер-классы проводят, привозят красивую одежду, приглашают нас в Москву. Мы ездили к ним в Москву, девять человек, интернат нам "Газель" давал. Красивая Москва.