Давным-давно в маленькой-премаленькой деревушке жила юная прелестная девушка...
Ну, было это не так давно - лет двести назад, не больше. Да и деревушка та дворов на тридцать, не меньше. Что же касается девушки... пусть она сама обо всем и расскажет.
Хорошо, когда ты родилась в богатой семье и имеешь хорошее приданное. Неплохо, если при этом ты еще хороша собой. А если твой отец - простой селянин, бабка - злая старая ведьма, мать совсем забросила дом и постоянно вяжет жуткие вещицы да еще заставляет тебя их носить, и при этом у тебя морковно-рыжие космы, с трудом поддающиеся гребню, куча веснушек по всему телу и хромая нога? "Лили-хромоножка", "пеструшка" и "морковка" - самые ласковые прозвища из тех, что сопровождают меня всю мою жизнь. А ведь мне почти семнадцать, и до сих пор нет не то, чтобы нареченного жениха или тайного возлюбленного, но даже самого завялященького кавалера для вечеринок. Да и откуда он у меня возьмется?
Вот и сегодня мамаша торжественно протянула мне новый чепец с жуткими оборочками и ленточками, чтобы я скорей принарядилась для посещения бабушки. На самом-то деле она не настоящая бабушка, а материна двоюродная тетка. Живет старуха прямо в лесу, собирает всякие коренья-травы и слывет в округе ведуньей, то-то ей мои наряды нужны, прям, как корове седло. Да и от гостинцев наших она обычно тоже не в восторге, не столько ест, сколько по столу крошит, а то и сразу поросенку в корыто вываливает. К тому же меня она терпеть не может, и это чувство, если уж быть совсем честной - взаимное. Поэтому каждый такой визит - сущая мука для нас обеих. Чтобы добраться до бабки, нужно долго топать по заросшей лесной тропинке, а потом, посидев часик-другой, так же возвращаться обратно. Времена нынче лихие, так что молодой девушке шастать одной по лесу не с руки, но разве объяснишь это моей матушке?
- Она меня кормила-поила, вырастила с малолетства, заменила отца и мать, мы ей по гроб жизни должны быть благодарны, - благостно канючит мамаша, хотя я еще девчонкой подслушала за дверью родительский разговор о том, что у старой карги где-то зарыт горшочек с монетами, вот они и надеются, что мои посещения с домашними вареньями, соленьями и выпечкой смягчат суровое бабкино сердце, и вредная старуха не утащит золотишко с собой в могилу. А я так думаю, что ничего она мне не расскажет и гроша ломаного не даст. Притворяться я не умею, и отвращение к ее месяцами не убирающейся хижине с пыльными пучками трав, засохшими объедками и кошачьим дерьмом по углам, к ней самой с ее гнилостным дыханием и бородавками по всей сморщенной физиономии, к ее мерзким травяным чаям, которые мне приходится, давясь, глотать из немытой кружки с липкими жирными краями, в общем, все мои чувства у меня прямо на лице написаны. "Рыжая бестия", "чертово семя" - бурчит она, а я обычно молчу, ибо "чти отца своего и мать свою" вбито в меня папашиной мокрой веревкой с малолетства.
В общем, натянула я кошмарный чепец, набросила шаль, возвращаться-то ближе к вечеру придется, подхватила собранную матерью корзинку с угощением и под улюлюканье ребятни - живем мы аккурат в середине деревни - пошла бабку навещать.
Хорошо, хоть погода теплая, солнце ярко светит, будто еще лето, а не осень на дворе. Прошла я больше полпути, песенку себе под нос напевая, как звук топора услышала.
- Наверняка, наши мужики браконьерствуют, - подумала и, как полная дура, по тропке дальше шлепаю и еще громче пою. Минут через пять стук прекратился, а еще чуток спустя вываливают из-за деревьев пара здоровенных таких жлобов, да не знакомых-деревенских, а чужих совсем. А физии у них такие, что я сразу поняла, что влипла "по самое ничево", хотела корзинку бросить и бежать, да уж поздно. К тому же, с моей ногой далеко не убежишь.
Тот, что повыше и с бородой, меня за локоть схватил, сам лыбится, а к шее мне здоровый нож прижал.
- Ты, - говорит, - коза, не дергайся. Если нас ублажишь по полной, то отпустим целехоньку, а начнешь орать и трепыхаться, рожу тебе на ремни порежу.
Сказал так и на кучу палой листвы меня толкнул, а второй, толстый, безбородый, морда вся от оспы корявая, тоже вплотную подвалил и юбку мне на голову закинул. А я так испугалась, что лежу, как колода, и крикнуть не могу, язык словно к глотке присох. Только мысленно Мадонну умоляю, чтоб она на охальников этих гром и молнию послала.
Это я рассказываю долго, а все быстро случилось. И пары минут не прошло, как на меня сверху что-то тяжелое бухнулось. Еще минута, кто-то эту тушу стащил и юбку с моего лица сдернул. Я подол быстренько на ноги натянула, села и смотрю, глаза от страха выпуча. Мои обидчики мертвехоньки лежат, а тот, кто их прикончил, пучками сухой травы метательные ножи вытирает.
- Вот, - думаю, - из огня да в полымя.
А убивец этот зубы большие белые мне скалит и весело так говорит:
- У тебя ноги красивые. А волосы - как лисий хвост зимой на снегу.
Я, словно дура, на заднице сижу, молчу, только зенками хлопаю. А он ножи за пояс заткнул и руку мне протягивает:
- Вставай, красотка, а то застудишься. И как тебя одну только в лес отпустили? Тут всякое отребье шастает, враз обидят.
Поднялась я, отряхнулась. Он спокойно рядом стоит. Думаю - кажись, мне ничего плохого делать не собираются - и спасителя своего рассматривать стала. Ростом не намного выше моего, глаза блестящие, карие, близко поставленные под темными сросшимися бровями, волосы густые каштановые, а щеки и подбородок какой-то пегой щетиной заросли. По одежде, кто он, понять не могу: на нищего бродягу, вроде, не похож, а для егеря или торгового человека - уж слишком потрепанная.
Соображаю я так, а он тем временем покойников в сторону в густые кусты утащил, ветками их завалил, сверху палыми листьями засыпал и снова ко мне подошел.
- Куда идем? - говорит и корзинку, которую я от испуга выронила (мамаша ее сверху старым платком обвязала, так что ничего оттуда не вывалилось) поднял.
- К бабушке, - отвечаю и наивно так глазками ему хлопаю.
- И кто у нас бабушка, что к ней прямо в лес идти надобно?
- Травница. Лекарка она. Черная Люси ее звать. А ты не местный, раз про нее не знаешь.
- Да я всего пару дней, как в ваши края перебрался, - отвечает. - И раз здесь такие красавицы обитают, думаю, что мне стоит тут подольше задержаться.
Так болтаем мы ни о чем и к бабкиной хижине потихоньку приближаемся. Как только дымом запахло, провожатый мой остановился:
- Дальше одна иди, а я тебя здесь подожду и обратно домой провожу.
Уж не помню, как я старухину воркотню на этот раз выдержала. Она в меня даже вареной брюквиной запустила, что слушаю ее невнимательно. Но все, даже плохое, в конце-концов заканчивается, и я, подхватив пустую корзину, под недовольное шипение бабкиных кошек выскочила наружу. В условленном месте темнобрового незнакомца не оказалось. И я, если честно, жутко огорчилась, но ждать его там не стала - приближался вечер - а чуть ли не вприпрыжку похромала домой. Когда я миновала ТО МЕСТО, у меня мурашки по коже запрыгали, и я отвернулась, чтобы не смотреть в сторону зловещей кучи в зарослях, и шаль на груди потуже стянула.
Стоило мне миновать следующий изгиб тропинки, как уже знакомый голос раздался чуть ли не у моего уха:
- Извини, красотка, что заставил тебя беспокоиться, чуть-чуть не успел, но если бы с тобой сегодня что-нибудь опять случилось, я бы почувствовал и тут же рядом оказался.
И знаете, он это так сказал, что я ему поверила.
Мы дошли почти до самой околицы деревни, когда он взял меня за руку и приостановил.
- Дальше уже не страшно. Когда ты позволишь мне проводить тебя в следующий раз?
Если бы я сама это знала! Мамаша непредсказуема, то она гоняет меня к бабке по два раза в неделю, то позволяет отдохнуть от злобной старухи почти месяц. Я ему так и сказала. Он на секунду задумался, потом глянул вокруг, улыбнулся и показал на приметное кривое дерево, растущее у тропинки:
- Накануне повяжи на нижней ветке лоскуток... - тут он глянул на мой уродский чепец. - ...красного цвета, и я весь день буду неподалеку дожидаться тебя.
Он назначил мне свидание. Для девушки, у которой за ее полных семнадцать не было ни одного свидания, это Событие.
Я взяла его за большую теплую руку с обломанными ногтями и сказала:
- Меня зовут Лили, наш дом в центре деревни, и его легко узнать по петухам, вырезанным на калитке, - и, чуть помолчав, добавила. - А мое окошко крайнее слева.
- Ли-ли, - по слогам повторил он, словно пробуя мое имя на вкус и перекатывая его на языке. - Ли-ли. Лили. Забавно, потому что меня зовут Вильям, а матушка в детстве звала меня Вилли.
И мы, не сговариваясь, рассмеялись. А потом я поцеловала его прямо в губы, и это был мой первый в жизни поцелуй. Не поверите, но мужчина, который сегодня убил двоих и глазом не моргнул, залился краской, и вид у него стал весьма смущенный. Забавно, если у него этот поцелуй тоже первый. Но вряд ли. Чтобы у красавчика до сих пор не было зазнобы... такого не бывает.
Он в ответ неловко чмокнул меня в щеку, потерся об нее носом и шепнул мне на ухо:
- До встречи, Лили! - а потом - как сквозь землю провалился. Знаю, так часто говорят, но на этот раз никакого преувеличения. Раз, и нету!
Впервые я с нетерпением ждала, когда же меня снова пошлют навестить бабку. Но вторая наша встреча произошла совсем не так, не там и вовсе не при тех обстоятельствах, как мне мечталось.
На следующее утро после рассказанных событий деревенский пастух по прозвищу Булл (он и вправду слегка смахивает на быка) прислал в деревню сына с неприятной новостью - в округе завелся матерый волк, который ночью зарезал двух овец: одну утащил, а вторую не успел. Чуть позднее была доставлена и окровавленная туша с разорванным горлом в подтверждение. Обе овечки принадлежали старосте деревни, что усугубляло положение серого мерзавца. На следующую ночь несколько мужчин залегли возле стада, намериваясь подстрелить клыкастого разбойника. Но тот оказался настолько хитер, что не только не получил мушкетную пулю в подарок, но и зарезал козла - вожака овечьего стада, чем вызвал панику среди животных, и под шумок утащил еще пару ягнят. Этим он подписал себе смертный приговор, так как все деревенские собрались на ночную облаву.
Наши пяток овечек пока не пострадали, но отец, прихватив рогатину, присоединился к остальным мужчинам. Матушка, охая и причитая, уселась у очага дожидаться любимого супруга, который хоть и поколачивал ее регулярно, но по ее словам в сравнении с мужьями соседок был просто ангел во плоти. Итак, отец отправился на волка, мать вязала очередной полосатый шерстяной чулок (полдюжины таких уже выстроились колом в углу), а мне что-то не спалось. Я пошла в свою каморку, приоткрыла окно и стала смотреть на ярко светящую, желтую, словно круг сливочного масла, полную луну. Наверное, меня немного сморило, так как я не услышала никакого шума. Просто прямо подо мной снаружи раздалось чье-то шумное дыхание. Я испуганно протерла глаза и всмотрелась в темноту внизу. Под окном стоял огромный темно-бурый волк и, подняв массивную башку, в упор смотрел на меня. Я встретилась взглядом с блестящими карими, близко поставленными глазами хищника и вздрогнула. Но я девушка решительная, в противном случае в детстве обидчики не получали бы от меня по заслугам (если мне удавалось их догнать, что бывало, увы, далеко не всегда), поэтому недрогнувшим голосом шепнула:
- Прыгай же, Вилли!
Волк не заставил себя ждать. Легким прыжком - наша старая хижина основательно вросла в землю, и окна совсем невысоко - он оказался рядом со мной. Я молча кивнула в сторону лежака (больше у меня в комнате спрятаться некуда), потом высунулась в окно и заорала дурным голосом:
- Волки! Волки!
Толпа деревенских с факелами рванула ко мне, а я трясла рукой в сторону и, возбужденно захлебываясь, визжала:
- Волки! Два, нет три! Здоровые, как телята. Они побежали туда! Ловите же их, ловите!
Матушка в полной панике выскочила на двор, вцепилась в рукав отца и попыталась затащить его внутрь дома. Батюшка, смахнул ее, как назойливую муху, и запрятался от жены внутри толпы. Мужчины, гомоня и потрясая оружием, дружно рванули в указанном мной направлении, при этом они затоптали все волчьи следы под окном.
Когда вокруг чуть успокоилось, я шепнула:
- Они ушли, выходи.
Вилли вылез из-под моей кровати. Он был очень симпатичным человеком, безобидным с виду, и улыбка у него такая обаятельная, а вот в волчьем обличии от него исходило ощущение мрачной звериной мощи. Я до сих пор удивляюсь, почему не испугалась тогда. Он сел на полу рядом со мной, я положила руку ему на спину, зарыв кончики пальцев в густую жесткую шерсть, а Вилли положил узкую морду мне на колени.
Перед рассветом он поднялся на ноги и прохрипел неприспособленной для человеческого языка пастью:
- Отвернись, не смотри.
Я не смотрела, но по глухим стонущим звукам было понятно, что перекидываться в человеческий облик ему мучительно больно. Процесс занял не меньше четверти часа, хотя тогда мне показалось, что прошло гораздо больше времени, пока на мое плечо не опустилась его рука.
- Не думал, что ты так быстро расплатишься за мою маленькую услугу, - прошептал он. - Я перед тобой в вечном долгу, моя принцесса. Еще никогда ни один человек не пытался мне помочь.
Я обняла его, а он уткнулся влажной от болезненного пота головой мне в грудь. Мы сидели неподвижно рядом, наши сердца бились в одном ритме и хотелось, чтобы эта ночь не заканчивалась.
Потом он пошевелился.
- Светает, мне пора уходить.
Я не выдержала и спросила:
- Ты вернешься?
В темноте сверкнули его белоснежные зубы:
- А ты сомневаешься?
Он поцеловал меня. Поцеловал не как в прошлый раз, ткнувшись, словно щенок носом в мою щеку. Поцеловал по-настоящему, так, что у меня перехватило дыхание, в глазах взорвались тысячи звезд, а сердце подпрыгнуло вверх и застряло прямо в горле.
Потом он крепко обнял меня, шепнул: - Береги себя, - и тихо, как тень, скользнул из окна вниз.
Прошла неделя. Охота на волка закончилась ничем, но на стадо больше никто не нападал, так что деревенские все-таки остались довольны результатом своей облавы. Я сходила к бабке, повязав накануне красную тряпицу на заветную ветку, но мой кавалер так и не появился. У волков свои пути, и человеку их не понять. Когда миновало больше месяца, я смирилась с тем, что могу его больше никогда не увидеть. Не смогла я согласиться с другим - с женихом, найденным моими родителями. Обрадовавшись, что хоть кому-то приглянулась некрасивая дочка-калека, они ответили согласием на предложение недавно овдовевшего богатого старого мельника, который свел в гроб уже трех жен и присмотрел меня на место четвертой. Ему было больше пятидесяти лет, предыдущих своих супружниц он дико ревновал к каждому в штанах от девяти до девяноста девяти лет, приезжавшему на мельницу, и бил их смертным боем. Неудивительно, что ни одна из них не смогла ему выносить и родить наследника. Но моим дорогим папеньке и маменьке на все это было решительно наплевать. Отец сказал, что если я буду перечить, он запрет меня в сарай до самого дня свадьбы и посадит на хлеб и воду, а мать со слезами радости на глазах сообщила, что немедленно начинает мастерить мне свадебный наряд. И что мне оставалось делать? Только злиться и уповать на судьбу. Бабка, которую всегда не устраивали решения моих родителей, в этот раз была с ними заодно и, гадко ухмыляясь, пожелала мне долгих лет супружеской жизни, кучу маленьких мельников и подарила к свадьбе дырявую золотую монету на засаленной ленточке.
Свадьбу назначили сразу после Рождества. Богатенький женишок не поскупился, пригласил всю деревню, а также ближнюю и дальнюю родню с его и нашей стороны. Он даже устроил обручение, как у знатных господ, и, самодовольно отдуваясь, натянул мне на палец широкое золотое кольцо с гравировкой "Да убоится жена мужа своего". Я читать не умею, но он сам громко огласил это пожелание вслух. Родители в ответ заискивающе похихикали. Судя по неновому виду кольца, мистер Бленд не первый раз стаскивает его с пальца покойной жены для вручения следующей жертве.
Наступило светлое Рождество, которое для меня было окрашено черным. Семейство дружно готовилось к свадьбе, а меня все на время оставили в покое, опасаясь, как бы я в последний момент чего не выкинула. Так что я валялась в своей каморке и считала трещины на стене. Дошло до того, что веревка или прорубь мне стали казаться вполне достойными заменами грядущему празднеству и супружеским узам. Кто знает, может я и перешла бы от мыслей к их осуществлению, если бы судьба, наконец, не смилостивилась надо мной. За два дня до свадьбы ночью в мое окно тихо постучали. Я сразу поняла, кто это может быть, с трудом справилась с толстой зимней рамой, распахнула ставни. Там стоял Вильям. Легко запрыгнув ко мне, он заключил меня в объятия. Я на минуту обмякла, а потом обеими руками оттолкнула его от себя. Вилли не обиделся, но и оправдываться тоже не стал. Просто улыбался и смотрел на меня обожающими глазами. Какая девушка устоит перед таким взглядом?
После долгого поцелуя я перевела дыхание и решительно сказала:
- Я уйду с тобой.
Он отрицательно покачал головой:
- Это невозможно, Лили. Ты - человек.
- Значит, я должна стать такой же, как ты, - просто ответила ему я.
Он в взглянул мне прямо в глаза и понял, что я не шучу.
- Ты пожалеешь об этом, принцесса, пожалеешь, а обратной дороги не будет.
Я ответила так ровно и спокойно, как только смогла:
- Нет, не пожалею. Никогда. Ни о чем. Кусай.
Он посмотрел на меня, до конца не веря тому, что я только что сказала, а я завернула рукав, протянула ему руку и улыбнулась. Он ухмыльнулся в ответ:
- Не так быстро, принцесса. В человеческом облике я тебя не заражу. Только в волчьем.
И тут я по настоящему испугалась. До полнолуния еще далеко, а времени не осталось, совсем не осталось. Вилли прочел тревогу на моем лице, положил руки мне на плечи и сказал:
- Рассказывай.
Мы сели рядышком, и я рассказала ему все. Он немного помолчал, потом криво улыбнулся.
- Мы не настолько зависим от луны, как думают люди. Просто, чтобы перекинуться не в срок, нужно снадобье, и это...
- Очень больно? - догадалась я.
- Ну, не смертельно, принцесса. Мы изготовлены из крепкого материала. У меня нет эликсира, но я знаю, где его достать. Жди меня после полуночи.
У меня словно камень свалился с души. День тянулся бесконечно, и я постоянно сдерживалась, чтобы скрыть от родных радость и надежду в своих глазах.
Он не обманул и пришел точно в полночь. Я знала, что эликсир в его крови подействует и на меня, и я перекинусь через несколько часов после укуса. Это было больно, нечеловечески больно, мои кости трещали и ломались, все внутри превратилось в обжигающий едкий студень, шерсть пронзала изнутри кожу так, будто сотня злобных белошвеек одновременно тыкала в меня острыми стальными иглами. Я изведала Ад на земле по собственной воле.
Наконец, все закончилось, и боль исчезла, как по волшебству. Вместо нее появился мучительный голод. Мы переглянулись и без слов поняли друг друга. Выпрыгнув в окно, мы осторожно, чтобы не дразнить цепных собак, потрусили к лесной тропинке. Пожалуй, самое время сходить в гости к бабушке.