Аннотация: Написан для конкурса Высокие Каблуки-11. Играл под ником Элина Глошева
Когда-то здесь было большое село, а ныне осталось несколько крепких дворов да поскотина. По краям обугленные обгорелые срубы да остовы печей. Престарелая Маруша-ведунья сказывала, что пожар на село злой Архар навёл за то, что Линка кареглазая ему отказала, за сына сапожника выскочила. Линка-то с той поры косоглазой стала. Но сельчане догадывались, что пожар - дело рук пьяного Афани, а у Линки один глаз ещё с детства в сторону смотрит.
Окромя Афани остальные хозяева были семейные - порядочные, хозяйственные. Держали коров да коз, возили продукцию на рынок да промышляли охотой и речными уловами,
Пьяницу Афаню в селе недолюбливали за буйный нрав да глазливость - на ребёнка глянет, обязательно изурочит. Да и не только пил, но и чудил крепко. Порою со двора Афани крики дикие неслись, часто мужика неделями видно не было, видать, напивался до смерти, только козёл по двору неприкаянно шарахался. Пил Афаня, вестимо, с горя - баба его бывшая рогов муженьку наставила столько, что появись они у Афани воочую, облака бы ими доставал. Для компании, видать, и завёл он себе этого козла, рога крутые огромные, чистая страсть. Глазищи кровищей налитые, злобные.
Потому с Афаней лишний раз и не связывались, а с Марушей согласились - ну, да, злой дух, на том и порешили, значит, чем-то разгневали. Но, спасибо, детьми село обижено не было - у каждой семьи где по пятеро, а где и все восемь уродились.
Жили, росли, всё чинно-мирно. Покуда не стал Афаня за Катусей Котовой заглядываться.
Катуся - краше всех девок на селе, зачем ей пьяница Афаня? Да и она пока ещё с подружками бегала, держались кучкой, от взглядов парней рдели и глаза опускали. Фигурка-то уже налитая, крепкая, а в уме ещё хороводы да смешинки. Воспитана была строго, по дому и хозяйству помогала, в очередь невестинскую поперёд старших сестёр не торопилась.
Как-то готовилось село к празднику Урожая - в избах убирали, девки наряды готовили, бабы посиделки с вышивками да шитьём устраивали, мужики да парни в состязаниях разных участвовать собирались, силушку потешить, себя показать, девок и баб подразнить.
Накануне Катуся справилась со всеми делами, примерила наряд на завтра, села за вышивку, как в окошко постучали. Глянула: Афаня! "Вот принёс чёрт",- подумалось досадливо, но окно открыла, выглянула:
- Катуся, душенька, завтра танец мне обещаешь?- ласково спросил Афаня.
- Да, что вы, дяденька Афаня, как же я с вами затанцую-то, со старым таким?
Афаня с лица спал, но продолжил:
- Люба ты мне, в жены возьму, у меня богатства много, только согласись на танец-то, Катусенька.
- Не надо со мной такие шутки шутить, дядя Афаня,- девушка закрыла створки и шторы задёрнула. Вот ведь надоедливый. Не видела, как сверкнули обидой и злобой глаза Афанины.
Назавтра, смеясь, подружкам про "жениха" рассказала, ох, и повеселились, а потом за танцами да хороводами про то и забылось. А Афаня опять в пьянку ударился, орал ночами, козёл по ограде как оглашенный носился. Так и прошёл праздник - а танцевать и без Афани было с кем.
Облетели листья, прошли свадьбы, старшие сёстры из девок в жёнок превратились, младшие ещё год получили на свою радость девическую.
А радость была самая радостная. Влюбилась Катуся. Да и парень, на неё поглядывая, улыбался ласково. Как все встретятся у околицы, вдоль леса прогуляться пойдут, он всё рядом, аж жарко Катусе становится, а внутри сердце поёт.
Любовь Катусина звалась Глебом, был он из хорошей семьи, слыл честным добрым парнем, что ж им не сойтись-то?
Так до Рождества иногда и встречались, долго прощались у Катусиных ворот. А она ночами сладко спала, видя во сне своего Глебушку. Мать его приветливо улыбалась при встрече - по душе был сыновний выбор, так скоро и до свадьбы дело дойдёт.
В Рождество гадать девки взялись - валенки кидали, монетки, кур кормили, воск топили. Потом чай пили с сушёными ягодами, пироги ели с грибами - сами пекли, а и грибы сами по осени собирали.
Как-то пришла к ним тётка Маруша. Конфетами угостила. Девки наперебой давай просить погадать, предсказать судьбу, Ведунья долго отнекивалась, шутки ли, потом рукой махнула, заговорила:
- Что ни скажу, сбудется-не сбудется, всё от вас зависит, злое гоните от себя, доброе привечайте. Гадать вам, девки, не буду, чай, сами умеете, а мои гадания-предсказания иногда и меня самою пугают. Потому как судьбы у всех разные, у каждой своя дорога, только скажу, что не все гадания ваши сбудутся, но у двоих непременно.
С этими словами тётка Маруша вздохнула и пошла к выходу, обернулась, обвела девок взглядом, поманила Катусю, попросила:
- Катерина, ты проводит меня до ограды.
Вышли в сени, Маруша остановилась, достала из сумы оберег на шнурочке и надела на шею Катусе, велела никогда его не снимать, а вдобавок сказала:
- Всё у тебя, девка, будет хорошо, пока сама счастье не выпустишь, держи его крепко, любит тебя Глеб, да соперниц в селе немало. Благослови тебя господь.
Катуся оберегу порадовалась, словам удивилась, да сильно не задумалась и вернулась к девкам. А там смешки, веселье, гадания в полном разгаре.
Кто из нас, баб, в девках не гадал? Как сердце замирало! Что выпадет, кого судьба предскажет, что ожидать следует? Помните, как это сладко и страшно в тоже время?
В одном из гаданий выпала таки свадьба. Да не Катусе, а подружке её, Лидушке, а нашей - прибавление, долго думали, шутили, что самой богатой невестой будет, и уж после Лидушки непременно сженихаются с Глебом со своим.
В эти дни и появилась у Катуси сладкая тайна, что родителям не скажешь, а девкам и подавно - всё разнесут по селу, болтушки, не держатся за зубами девчачьи секреты.
В одну из посиделок свечи потушили, как положено по правилам, парни ну давай девок прижимать да щупать, тем и боязно, и приятно. Ну и Глеб обнял крепко Катусю за талию, грудью прижался к её драгоценным упругим бугорочкам, ноги к ногам, тут вовсе кровь по жилам полилась быстрее, шепнул:"Любая моя" и поцеловал нежно, ласково в губы.
Надо бы оттолкнуть да убежать,захватив голову руками, но сердцу не прикажешь, не оспоришь чувство, вот так и стояли, прижавшись, а Глеб всё целовал и целовал, тут и она ему ответила поцелуем, и сладко стало. Захотелось вот так всю жизнь не отходить от любимого.
- Пойдёшь за меня, Катуся?
Та застыла на мгновение, кивнула, а в темноте-то не видно, он снова спрашивает:
- Ты словами скажи, шепни, согласная ты?
- Да,- еле слышно ответила, сама не своя от храбрости и счастья. И хоть шумно в избе было, но расслышал парень ответ девушки.
- С отцом, матерью завтра говорить буду, сватов жди,- Глеб поднял Катусю на руки, покружил и поставил, поцеловал легонько в лоб и ушёл догонять парней.
Родители ведь не слепые, как Глебовой матери нравилась девушка, так и будущей тёще люб был зять будущий. Всё они видели и понимали, да и девка вся сияла с утра до вечера. А что ночами снилось, лучше и не спрашивать. Вскоре сговорились сваты и день свадьбы назначили. Ну, а за этим и пошла кутерьма - подготовка.
А что Афаня? Дёргался и кидался то спьяну, то в расспросы да приставания, хоть на улицу одна не выходи.
"Не отдам, моя будешь",- шептал остервенело вслед влюбленным. Так-то при Глебе не осмеливался подойти, а одна Катуся старалась не появляться на улице. Да и не до прогулок пустых было, когда свадьба вот-вот.
Уже и наряд свадебный, яркий и красивый, как положено, готов был, и, ах, как в нём Катуся хороша была! Уже и девки загадки для жениха приготовили, и парни свои обязанности к свадьбе выучили, и хоть завтра начинай! Совсем немного дней оставалось до гуляния, всё село готовилось, а Катуся не дни - ночи считала.
Как-то ночью приснилась ей тётушка Маруша, странная такая, смотрит на Катусю и молчит, только медленно к ней руки тянет.
Проснулась Катуся, аж нехорошо, тревожно стало. Кинулась до Марушиной хаты, а там народу много, а Маруши не видно. Узнала у людей, плохо стало Маруше, дядька Демьян запряг мерина да поехал с Марушей в больницу, но не довёз, померла ведунья по дороге, возвернулся обратно. Вот бабы сейчас готовят смертное да дела разные решают. Глеб с другом уехали за полицией, надо всё оформить.
Дядька Демьян качался на табурете да слезы лил - любил он Марушу, да та другого ждала, так и осталась одна, а Демьян всё в одиночестве рядом и прожил.
- Сильно она кричала сначала: "Архар, архар, уйди, сгинь, нечистая, остаааавь", потом стук сильный, я побёг до неё, навстречу козёл Афанькин, чуть с ног не сбил, страшенный, глаза красные. А Маруша на полу лежит, дыхания ей не хватает, ну, я и спохватился, одел её и Ярика запряг, да поехали в больницу. А она померла по дороге, что мне теперь без неё делать-то ?
Покачал головой помолчал и снова: "Шепнула только "Архар, архар, аффф..." и померла.
Вот и отложили свадьбу на сорок дней. Негоже во время проводин усопшей свадьбы играть.
Но тело-то молодое ждать устало, целовались Катуся и Глеб всё жарче, и уже не просто он её обнимал, а до сокровенных мест добрался, и таяла Катуся от его грубоватой ласки. А однажды всё и случилось. Народ в селе строгий, зараз девку осудит, приходилось возлюбленным прятаться. Вроде и стыдно, и страшно, а сладко как! В чём виноваты? Время подошло для любовных утех, как от них убежать?
Однажды проводил Глеб Катусю до дому, та в сени вошла, счастливая, мать глянула, взгляд отвела. Ах ,матушка, всё вы понимаете про свою доченьку, да и как не разглядеть, хоть и молчит девка, а глаза так и светятся, все были молодыми, знамо дело...
Катуся в дом вошла и только тогда заметила, что варежка потерялась,
и перстенёк помолвочный исчез, вскочила, вся испуганная, и вспомнила - Глеб её у ворот целовал, перстенёк тогда на руке был, значит, упал около ворот, когда шубу застёгивала. Ну решила поискать, матери сказала, что варежку обронила. Может перстенёк-то тогда и свалился.
Выскочила за ворота поискать, налетел на неё козёл Афанин да так, что упала плашмя и крепко ушиблась. А тут кто-то на спину уселся, руками горло охватил, сдавил больно, что в глазах потемнело. Захохотал громко, злобно, потом соскочил. Кто это был, не видела Катуся, пуста была улица, только козёл у ворот афанинской избы шатался.
Варежка-то нашлась, а перстенёк нет.
Спать легла в слезах. Уснула уже под утро, Глебу решила не рассказывать ни про козла, ни про перстенёчек. Палец замотала, будто порезалась нечаянно.
Утром другая потеря! Оберег Марушин исчез, дом обыскала, всю ограду, за воротами - нет как не было.
А днём пошла до соседки чугунок отнести, мать послала. Кто-то дёрг за рукав. Афаня!
- Слышь, Катуся, ты откажись от свадьбы, лучше будет. Тебя ведь после ночи свадебной на всё село опозорят. Не хмурься, всё я знаю про ваши с Глебом обжималки. Откажись, я тебя и порченую в жёны возьму.
- Оставьте нас, дядя Афаня. Любим мы друг друга. Значит и радость, и позор вместе перенесём.
- Дура ты! Парню-то какой позор, что девка под него лезет? Соглашайся! Жить будешь - в масле кататься. Не откажешься, всё одно не дам вам жить, вот те крест!
Перекрестился, а тут как громыхнёт гром среди зимы, и молния яркая на всё небо! У Катуси чугунок из рук выпал.
- Да что ж вы Бога-то поминаете!- вскрикнула девушка, подняла чугунок, вырвала рукав и бросилась к калитке соседки.
И опять Катуся ничего не сказала Глебу, а Афаня с козлом снова неделю бушевали.
Отвели сельчане сорок дней по Маруше, порешили через декаду свадьбу играть. Ожило снова село, чаще смех девичий слышался да голоса парней.
Как-то гуляли у леса с Глебом, зашли за остов от ветра укрыться, беседовали да миловались. На небе уже звёзды высыпали, луна яркая-яркая, и тут Катуся почувствовала, что Глеб весь напрягся, смотрит куда-то за её спину, и взгляд у него растерянно удивлённый, даже испуганный. Оглянулась: а там козёл Афанин набычился, копытами бьёт, слюна из пасти ручьём. Кинулся на них, Глеб её в сторону оттолкнул, сам в другую отскочил, козёл с разбегу в остов печи врезался да как заорёт диким голосом - снег с деревьев посыпался, уши заложило и вдруг темно стало - ни звёзд, ни луны, сплошная черень. И тихо, тихо.
- Глеб..,- позвала Катуся. В ответ тишина. А потом...
Потом говорили, что в ту странную ночь лесник слышал отчаянный женский крик, по лесу далеко звук раздаётся. Да где кого искать в темноте?
Глеб вернулся домой на себя непохожий, три дня в жару валялся. А вот Катуся пропала. Крик ещё три ночи слышался из лесу, искали девушку, но словно сквозь землю провалилась.
Не сразу сельчане заметили, что исчез и Афаня, поначалу козёл бродил одиноко по двору, а потом и тот пропал. Правда, какие-то странные звуки слышались из леса, но никого, кроме зайцев да лосей лесник не встречал.
Хорошо, что девушку нашёл. В глубине леса, голую, на козьей шкуре, одеждой сверху прикрытую, лицо и грудь в синяках и кровоподтёках, словно искусанные, ноги в глубоких царапинах.
Вокруг тела - ни следов, да какие следы, когда всю ночь снег шёл. Если бы не пёс, так бы и померла Катуся среди леса.
Лесник собрался до села идти, мужиков звать, но вдруг увидел, что снег на лице девушки тает. Наклонился - живая! Только как крепко заснувшая. Взял на руки и понёс в село.
Мать чуть сама без чувств не упала, днями и ночами от постели не отходила. Вылечила всё же Катусю, но говорить девушка перестала, видать, весь голос в крик ушёл, когда насильник бил да издевался. На все вопросы только головой качала да часто плакала.
Пока лежала Катуся словно кукла неживая, пока в себя приходила, Глеб не появлялся - сильно болел, мать его людям про то сказывала. А когда Катуся оправилась, щёки снова порозовели, пришли родители Глеба и отказались от невесты. Не нужна стала "порченая девка". Перстенёк обратно требовали, но мать Катуси пояснила, что не знает, где он, видать в лесу потерялся. Деньги взамен предложила, взяли, на том и разошлись.
А Катуся только посмотрела на бывших сватов полными слёз глазами, поклонилась низко и ушла в светёлку.
И словно исчезла с этого света. Сидела молча весь день, глаза бездонные, а в них такое горе, что мать по ночам слезами обливалась.
А Катуся тоже ночами не спала. Как закроет глаза - так видит: Глеб любимый, словно чужой, смотрит большими застывшими глазами, рот перекошен, а она кричит от боли и ужаса, оттолкнуть его не может, а он творит с ней, что в страшном сне другим не снилось. Помилуй, господи, да Глеб ли это!? А не он, так кто!?
Следом новая беда, понесла Катуся, как знать, от кого - до этого всё нормально было, как положено, а тут... Порадовать Глеба? Так он не показывается, сердится, видать. Отказался от неё. За что!? Сказать бы новость, может, вернётся Глеб к ребёночку. Да как пойти туда, как обьяснить? Мать руками машет, подружки бывшие бросили - нельзя с испорченной девкой общаться, замуж не возьмут. А тут снова новость - к Лидушке Глеб посватался.
Совсем сникла Катуся, смирилась, не замогла биться за потерянную любовь, ходила по дому, молила господа, чтобы был ребёночек от того, кого любила. Вспоминала, как им хорошо было. Разродилась тяжело, мальчишечкой. Веславом назвала, Весиком.
Замкнуто жила, затворницей, ладно, мать с отцом помогали. Больно было видеть, как ходят по улице рука об руку Глеб с Лидушкой, словно два голубка.
- Прости тётушка Маруша, не сберегла я твой подарок, вот всё и потеряла,- горевала безмолвно Катуся, голос к ней так и не вернулся.
Когда сыну исполнился год, как-то летом мать с отцом уехали в город. Весик играл в ограде, Катуся перебирала ягоды да следила за ним, вдруг с грохотом распахнулись ворота, и в ограду залетел козёл. Затормозил, взбивая землю, бросился к ребёнку. Тот перепугался, заревел да побежал, а куда - совсем ещё малой, упал и замолчал. А Катуся ни крикнуть, ни встать не может, словно парализованная, застыла на завалинке. Голове тяжело стало.
И видится ей, что это и не козёл вовсе, а дядька Афаня, а тот кинулся на неё, повалил на землю, снасильничал и исчез, словно растворился.
Очнулась, вся спина в раздавленных ягодах, а ребёнка-то нет. Искали да не нашли. Про козла да Афаню и слушать никто не стал - мол, бредит девка. С той поры Катуся совсем не своя стала. Вскоре живот расти начал. Оказалось, что снова понесла. Тут уже и мать чуть умом не тронулась. Откуда лихо? Зашепталось село, бабы насторожились, обозлились. Совсем Котовым неуютно стало. А что сделаешь? Время пришло, снова парнишка родился.
Только странный какой-то - взгляд тяжёлый, глаза словно отёкшие, рассердится - кровью наливаются. Страшно стало в доме, мать места не находила, отец поседел, а Катуся тетёшкала мальца, песни пела, грудью кормила, в уме Весиком звала - не было своего имени-то у парнишки ещё, ласково шептала что-то, да беззвучно целовала.
А однажды снова появился козёл-Афаня, кинулся на Катусю, пыталась она отбиться, что-то с шеи его сдернула, шнурок какой-то, но Афаня грубо ударил, упали на землю, больно сильничал, а она словно неживая, сознание потеряла. И второго ребёночка не углядела.
Замаяли её после этого, допросы вели, посадить грозились, да потом ненормальной признали - какой спрос? В больницу? За казённый счёт кормить? Дома пусть доживает.
Ну и жила дальше, как получалось. Как-то убиралась в ограде, увидала, как в траве у самого забора что-то яркое мелькнуло. Наклонилась - оберег, что Маруша дарила. Ах, ты, Архар поганый!
Надела оберег, враз голове легче стало, а ведь уже руки на себя наложить пыталась. И поняла: надо жить! Мать с отцом стареют, уйти, их оставив одних? В чём они виноваты?
Вот так Катуся словно заново родилась. Даже на улицу выходить стала. Лидушку как-то встретила, улыбнулась приветливо. Да та злобно вскинулась:
- Чему ты радуешься? Что в твоей жизни хорошего? Я вон, мужняя баба, забеременеть не могу, вся извелась, а ты не понять от кого каждый год рожаешь и топишь потом в озере, как котят шелудивых.
Ах, Лидушка, подружка бывшая, что ж ты так? Пожала плечами Катуся и пошла к озеру.
Неужто, действительно, сама в больном угаре обоих сыновей утопила, как того, которого последним скинула? Зачем жить дальше? Озеро примет, вода все грехи смоет. Уже и подол намочила, как слышит голос Маруши: "В воду смотри, в воду".
Наклонилась - вода прозрачная, а в ней словно портрет - Катуся и двое мальчишечек. Улыбаются. Дрогнуло сердце - знак дала тётушка Маруша. Живы, живы сыночки!
Каждый день потом ходила к озеру и всматривалась в воду, но больше не было там никого, кроме неё самой.
Искать хотела. Заикнулась было матери, как сумела, да та руками замахала. Да ведь знала Катуся, чувствовала, что и родители её не шибко в Афаню-козла верят, скорее в молву народную да в речи казённые - забит дом Афани, и козла давно не видать. "Коли так,- подумалось Катусе,- пусть сыночкам моим везде будет хорошо, пусть словно родная мать будет тот, кто с ними рядом".
Не скоро, но отогрелась душа, расцвела Катуся, перестала бояться и прятаться, с соседками начала здороваться, даже мимо Глеба как-то прошла, взгляд не отворачивая. Он отвел свой. А сердце не шелохнулось.
Мужики да парни украдками заходить стали, вроде по делу, а сами не прочь бы с Катусей побаловаться, но та всем отказывала - навлюблялась, хватит.
Прошли годы, жизнь потихоньку воды свои катила, вот уже и дети Катусиных ровесников женихаться да невеститься стали, казалось, уже ничего не случится.
Как снова явился Афаня-Архар. Но не тут-то было, ошпарила его Катуся жиром кипящим, взвыл, крикнув: "Гореть будете всем селом!",- козлом обернулся да умчался, копытами стуча. Долго из леса крики дикие доносились, а потом тихо стало.
Летом дважды пожары тушили. А в разгар осенних хороводов заявились в село два парня с факелами. Стали дома поджигать, а люди словно замерли, окаменели - с места сойти не могут, себя защитить, детей. А когда поближе подошли, ахнула Катуся. Как же один из парней был похож на Афаню, а другой... Глеб, копия тот юный Глеб, которого она любила.
И тогда Катуся вышла вперёд и, раскинув руки в стороны, встала перед горящими факелами, упала на колени перед Веславом, прошептала:
- Сожги сначала меня, Весик...
- Мама!?- тихо произнёс тот. Второй кинулся было к ней с факелом, но Катуся протянула и к нему руки, и факелы погасли. Остановился полыхающий в двух избах огонь. Веслав поднял Катусю с колен, обнял и молвил другому:" Матушка это наша, брат". Тот сначала оторопел, да Катуся и к нему потянулась, кинулся и он к брату с матерью.
Они стояли, обнявшись, Катуся целовала их глаза и шептала:
- Вернулись, мальчики мои. Я так долго вас ждала.
Непонимающий народ удивлённо смотрел, как от одного из парней со стоном отделилась тень Афани с огромными рогами, растворилась в воздухе, и когда тот поднял голову, перед ними уже был не Афаня, не злой Архар, а очень похожий на свою маму сын. Люди ожили, начали двигаться, кинулись судачить, удивлённо смотрели, как рядом с улыбающийся Катусей стоят, обняв её, два красивых парня.
Тут Глеб подошёл к когда-то любимой женщине и удивлённо произнёс:
- Так это мой сын?
- Нет,- ответила Катуся, доставая из кармана и вручая Глебу давно найдённый перстенёчек.- Они оба только мои.