Васильева Виктория. История любви

- Ты не любил ее, иначе великая сила безрассудства охватила бы тебя!
Кто смеет рассуждать или предсказывать, когда высокие чувства овладевают человеком?!
Нищие и безоружные люди сбрасывают королей с престола из-за любви к ближнему.
Из-за любви к Родине солдаты попирают смерть ногами, и та бежит без оглядки.
Мудрецы поднимаются в небо и бросаются в самый ад из-за любви к истине.
А что сделал ты из-за любви к девушке?

- Я отказался от нее.

Пролог.

Первым проснулся порт. Стоило только рассветным лучам окрасить небо в розовый цвет, как над морем закричали вечно голодные чайки, понеслись над кораблями крики боцманов, безжалостных в своем стремлении к порядку, загомонили портовые грузчики, пока еще мирно делящие предстоящую дневную работу и замелькали темные, но добротные камзолы приказчиков, торопящихся разгрузить пришедшие к ночи корабли, твердо усвоившие, что рано поутру меньше налог в городскую казну. А следом за портом стал просыпаться город. Конечно те, кому надо было к рассвету попасть на рабочее место, вставали раньше и спешили по спящим улицам к морю, но сам город следил за ними сонными глазами, лениво зевая и накрываясь одеялом с головой. Он до последнего ревниво хранил тишину улиц, прятался за закрытыми ставнями, придерживал флюгеры на крышах, чтобы не скрипели, нарушая покой, и спал, вольготно раскинувшись на холмах, время от времени лениво потягиваясь деревьями королевского парка. Но стоило ветру донести до городских улиц пропитанные солью и пахнущие ромом крики "Ставь паруса" или "Пошевеливайся", как город, мгновенно встряхивался ото сна, как огромный, неповоротливый пес. Распахивались оконные ставни, звучали голоса соседок, скрипела тележка молочника, и к запаху моря и рома примешивался запах свежеиспеченного хлеба. А когда солнечный луч касался золоченого шпиля храма, над городом разносился протяжный напев горна, к которому вскоре присоединялся хрустальный перезвон колокольчиков. Начиналось утро.

Фигура закутанной в плащ женщины не слишком выделялась среди спешащих в сторону порта людей. Да и не было в этом ничего необычного. Каждый день десятки торговок и служанок ходили этой дорогой, а потому женщина не была на этих улицах необычным явлением. Разве что шла она немного быстрее, чем это было принято среди ее товарок, ну так мало ли какие причины заставляют забывать женщину о плавном покачивании бедрами. Правда, когда над городом разнеслись звуки горна и вторящие ему колокольчики, женщина на мгновенье замедлила шаг, правое ее плечо дернулось, словно она хотела обернуться, а затем она сильно сжала кулачки и решительно устремилась вперед. Вскоре шумный круговорот порта подхватил ее и потянул за собой, лишая всякой возможности вернуться без посторонней помощи. Впрочем, возвращаться она не планировала. Лавируя среди грузчиков, огибая договаривающихся торговцев и не обращая внимания на веселые и грубоватые шутки матросов, она шла по причалу, высматривая корабль, со звучным названием "Поющий". Тот самый, с капитаном которого она накануне договорилась о поездке, и который пообещал ее взять с собой, если только она не опоздает к отплытию. Нервно кусая губы, женщина вчитывалась в названия пришвартованных кораблей, с тревогой поглядывая на бухту, где уже поднимали паруса первые покинувшие гостеприимный порт корабли, старательно пытаясь не думать, что будет делать, если "Поющий" среди них. Вплавь она корабль не догонит. Но когда отчаяние готово уже было захлестнуть с головой, она услышала знакомый голос, окликающий ее.

-- Лин Леора, я уж понадеялся, что в вас проснулся голос разума, и вы отказались от своей затеи, - стоящий у трапа капитан корабля, неодобрительно покачивал головой, глядя на нее.

-- Увы, боюсь, сон моего разума слишком глубок, - облегченно вздохнув, Леора поспешила к капитану.

-- Ну что ж, тогда поднимайтесь на борт, мы как раз собираемся отчаливать, - и подав руку, капитан помог своей пассажирке подняться на корабль.

Как только ноги капитана коснулись палубы, раздался громкий крик боцмана, и по палубе забегали матросы, убирая трап, и делая еще множество вещей, непонятных непосвященному, но сакральных для них. Капитан провел Леору ближе к носу корабля, оставив в уголочке, где она никому не могла помешать, и, пообещав показать ее каюту позже, ушел на мостик. Леора в последний раз посмотрела на город, на высокий шпиль одного храма, мысленно дорисовала рядом с ним купол другого, глубоко вздохнула и, до крови закусив губу, отвернулась к морю.

Глава 1.

-- Брат Милосердный, ну почему бы им не выбрать другой звук!? - раздался в комнате громкий стон, одновременно с разнесшимся над городом напевом горна.

-- Поверь мне, барабаны с утра пораньше еще хуже, - раздался от двери насмешливый голос.

И я поверила. По той причине, что девушка, вошедшая в мою комнату, совсем недавно вернулась из горной крепости, где местные служители Брата Воина как раз-таки отдали предпочтение звукам барабанов. Вернее, звукам МНОЖЕСТВА барабанов. И теперь звуки одного единственного горна были для нее сродни песням небесным. Мне сравнивать было не с чем, потому и мнение мое было отличным.

-- Опять допоздна читала? - Лара подошла к кровати и самым бесцеремонным образом сдернула с меня одеяло. - Вставай, а то опять завтрак пропустишь и будешь потом весь день о еде думать. Громко, - пресекла Лара мои попытки вернуть одеяло и спрятаться под подушкой.

Признав ее правоту, а также чувствуя, как у меня начинают замерзать ноги, усилием воли я заставила себя встать с кровати и направится к умывальнику. Проследив за моим перемещением и убедившись, что водные процедуры начаты, Лара прошла к окну и выглянула на улицу.

-- И все-таки это несправедливо. Ты живешь в комнате, из окна которой открывается такой чудесный вид, и вместо того, чтобы любоваться красотами природы, тратишь свое время на книги, а я, которая готова наслаждаться этим зрелищем целыми днями и ночами, живу в комнате с видом на сад.

-- Сад - это тоже красоты природы, - резонно возразила я, приступая к чистке зубов.

-- Но красоты статичные, не способные удовлетворить мою жажду новых впечатлений.

-- Лара, сама подумай, если бы ты жила в моей комнате, а я жила в твоей, то мы обе были бы обречены страдать от постоянного недосыпания. А так хотя бы одна из нас всегда свежа, бодра и весела, и способна вытащить из кровати менее удачливую подругу. Брат Милосердный не любит лишних страданий, ты же знаешь.

-- Знаю, но мне кажется, я могла бы немного пострадать, - томно вздохнула Лара, из чего я сделала вывод, что она кого-то приметила на шумной улочке. - Все равно я тебя не понимаю, как можно проводить все время за чтением глупых романов, вместо того, чтобы эти романы заводить?

-- Потому что это не глупые романы, - возразила я. - Это творения бессмертных классиков!

-- Ну да, - усмехнулась Лара, - как бы матушка Луиза тебе за такие творения не устроила воспитательную лекцию.

Я вздохнула. Лара была во всем права. В первую очередь в том, что, если матушка Луиза узнает какие именно книги я читаю до утра, она очень сильно не обрадуется. И не потому, что она против чтения как такового, хотя, наверное, против, если чтение мешает нормальному отдыху, а потому что матушка Луиза считает, что читать надо исключительно полезные книги. Например, исторические хроники, экономические записки, целительские трактаты, но никак не приключенческие романы, которые есть суть обман и глупые выдумки, какими бы признанными классиками они написаны не были. А во-вторых, Лара была права, упрекая меня в игнорировании реальной жизни. Хотя думаю именно по этой причине меня и поселили в эту комнату, вместо множества других претенденток на красивый вид из окна. Дело в том, что мои окна выходили на главную улицу, ведущую к храму Воинствующего Брата или просто Воина, как его называли в народе. И как следует из имени бога, паства его состояла из воинов всех возрастов, стражников, матросов, телохранителей и даже наемных убийц и просто молодых мужчин способных держать оружие и знающих с какой стороны за меч браться. Ну а поскольку храм Воина в нашем городе был всего один, а мужчин в городе было много, то ничего удивительного не было в том, что среди них встречались молодые, красивые и стройные - то есть просто-таки воплощенная мечта женщины любого возраста и положения. И каждый день хоть кого-нибудь из них можно было увидеть на ведущей в храм улице, той самой, которая проходила недалеко от моего окна. Потому-то моя комната и была предметом мечтаний всех сестер и местом их же паломничества в свободное время. Только я никогда не выглядывала в окно. И вовсе не потому, что была целомудренной девой, и уж конечно не потому, что не любила мужчин. Секрет моей стойкости заключался в чувстве стыда. Как это ни банально, мне просто было очень стыдно любоваться мужчинами, выставляя себя на всеобщее обозрение. Это ведь только кажется, что они по улице идут и ничего не замечают, а на самом-то деле хороший воин все вокруг себя видит. И вот как только представлю себе, что они про меня думать будут, если в окне заметят... А если мне их когда-нибудь лечить придется? Я же со стыда сгорю! Вот по этой причине я и хранила твердость, за которую меня уважала матушка Луиза. За это мне тоже было стыдно, но не объяснять же всем мотивы своих поступков.

Посмотрев на себя в зеркало и уверившись, что вид я имею приличный и благодаря своевременному приходу Лары, даже симпатичный, я подхватила подругу за руку и потянула ее прочь из комнаты, на завтрак.

Мы пробежали пустой коридор, лестницу и небольшой холл и, остановившись на пороге, чтобы восстановить дыхание, чинно вошли в столовую. Здесь, как и всегда по утрам, было еще достаточно людно, но тихо. В отличие от матушки Луизы большинство сестер не были ранними пташками, и если у них еще хватало сил, чтобы прийти рано утром в столовую поклевать завтрак, то на чириканье запала не хватало. Я исключением из этого правила не была. А потому мы с Ларой молча прошли к раздаче, набрали себе еды и устроились за одним из столиков.

-- Чем сегодня будешь заниматься? - поинтересовалась Лара, с видом мученицы размазывая кашу по тарелке.

-- Я сегодня в школе, - ответила я, запихивая в себя кашу и проглатывая ее, не жуя, как змеи.

Собственно говоря, завтрак, кроме того, что был самым тихим временем в нашей обители, для нас с Ларой был еще при этом и самым мучительным. Потому как при всем своем разнообразии вкусов, он славился постоянством формы в виде каши. Матушка Луиза полагала, и, наверное, как всегда была права, что каша - еда полезная и питательная, а потому на завтрак всегда, без исключений в виде праздников, подавали разные виды этого блюда. Но, к сожалению, несмотря на все разнообразие вкусов, цвета и добавок в виде ягод, фруктов и орехов, большой любви сей полезный продукт не снискал, и потому завтрак для большей части местного населения был временем телесных испытаний. Думаю, это была еще одна причина, по которой матушка Луиза не вносила разнообразия в утреннее меню: таким странным образом она, наверное, приучала нас к смирению - основной добродетели последователей Милосердного Брата. Справедливости ради стоит сказать, что попытки ее не имели успеха, так как вынужденно смиряясь с действительностью, кашу сестры дружно ненавидели, и за пределами обители никогда не ели.

-- Опять в школе? - удивилась Лара. - Ты же там еще до моего отъезда была?

-- Ага, - вздохнула я, запихивая в себя очередную ложку. - Не получается у меня достичь совершенства в сложном деле обучения детей, и потому суждено мне там провести время до старости.

-- Чьей? Твоей или матушки Луизы? - рассмеялась подруга.

-- Детей, которых я учу, - поделилась я своими догадками.

-- А я бы с удовольствием с тобой местами поменялась. Если честно, я думаю настоятельницей стать, как матушка Луиза.

Я воззрилась на подругу с удивлением. Представить себе Лару в роли настоятельницы храма у меня никак не получалось. Ее легкий и беззаботный характер и искреннее восхищение мужчинами, на мой взгляд, никак не сочетались с готовностью к самоотречению и жертвенности. А ведь настоятельнице приходится многим жертвовать, в частности возможностью иметь собственную семью.

-- Ты уверена? - вопросила я подругу.

-- Знаешь, я много думала в последнее время над своим предназначением, примеряла на себя разные возможности, благо случаев с этими крепостями было достаточно, и думаю, буду счастлива, став настоятельницей. Конечно, если я только не влюблюсь отчаянно в какого-нибудь воина и не потеряю голову, - рассмеялась она.

Я кивнула и принялась намазывать кусок хлеба маслом, в надежде перебить вкус овсяной каши. Задумчиво понаблюдав за мной пару минут, Лара принялась сооружать большой бутерброд с сыром.

-- Я вот только думаю, мне уже пора начинать работать над собой или можно пару лет подождать? - заметив мой недоуменный взгляд, она уточнила. - Чтобы стать такой же степенной, как матушка Луиза.

Я оглянулась, нашла взглядом матушку Луизу, женщину высокую и весьма дородную, вызывающую уважение одним своим внушительным видом, затем посмотрела на свою соседку, и задумалась, как бы ответить правдиво и при этом не обидеть собеседницу. Дело в том, что Лара обладала удивительным качеством, которому все девушки страшно завидовали. Неважно сколько она ела и что именно, на фигуре ее это никак не отражалось. Среднего роста, она была стройной до хрупкости, и ее талию даже я могла обхватить двумя пальцами, что уж говорить о мужчинах. И, как я уже сказала, она могла день и ночь питаться одними сладостями без всякого ущерба для этой своей хрупкости. Из-за чего Лара сильно страдала, как истинная женщина, которая всегда способна найти причину для вечных страданий.

-- Мне кажется, - осторожно начала я, - что настоятельница не обязательно должна быть дородной. Самое главное ведь содержание, а не оболочка.

-- Значит, начинать надо сейчас, - сделала почти верный вывод Лара, добавляя пятую ложку меда в свой чай, от чего я невольно передернулась.

Способность подруги ставить перед собой цели и идти к ним меня всегда восхищала, хотя способы достижения целей не всегда были мне приятны. В данном случае переслащенный чай внушал мне ужас. Правда тот факт, что пить эту гадость предстоит не мне, весьма радовал. Но, если честно, услышанное заявление, заставило меня задуматься. Лара поняла, чего хочет. Если в ее жизни в ближайшее время действительно не случится великой любви, то через несколько лет она вполне может сменить матушку Луизу, и, наверное, это не так уж и плохо, но как быть мне? Я оглядела зал, всматриваясь в лица своих подруг и знакомых и впервые отчетливо понимая, что большинство из них уже определилось со своей дальнейшей жизнью, и только я не знала, чего хочу. Нет, конечно, я, как и многие, хотела выйти замуж, родить детей и жить тихой спокойной жизнью в каком-нибудь городке. Загвоздка была в том, что в роли своего супруга я видела какого-нибудь мелкого чиновника или может быть торговца, да даже держателя трактира, но никак не закаленного сражениями могучего и непобедимого воина, который должен был стать моим мужем по правилам. Уж не знаю почему, но служительницы Милосердного выходили замуж только за последователей Брата - Воина или не выходили замуж вовсе. А меня такой вариант совсем не устраивал. Мускулистыми, сильными и отважными воинами я предпочитала любоваться издалека, а не наблюдать в роли спутника жизни. И потому эта мечта все еще оставалась абстрактной, вроде мечты о большой и светлой любви, что превыше долга. Красиво, но не реально. А вот чего я хотела еще? Матушка Луиза видела меня в роли главной жрицы, но меня такая участь не привлекала. Мне вообще не хотелось быть главной хоть в чем-то. С большим удовольствием я бы спряталась в тишине библиотеки, на должности какого-нибудь архивариуса, но похоронить среди книжных шкафов мои таланты врачевания мне уж точно никто не позволит. Потому и плыла я по течению, послушно отправляясь туда, куда меня отправляла матушка Луиза, а затем работая целый день, не прикладывая особых усилий, но и не отлынивая от работы, каждый раз обещая себе начать новую жизнь и каждый раз это обещание нарушая.

Вот и сейчас столкнувшись с реальностью в лице Лары, я только тяжко вздохнула, представляя себе очередной день в школе. Уже три месяца я преподавала будущим служительницам Милосердного Лаэрта древний язык, на котором были написаны древние трактаты по врачеванию и на котором между собой общались лекарки в присутствии больных, чтобы не смущать их понапрасну, и до сих пор не могла похвастать какими-либо успехами своих учениц. Молоденькие восторженные девушки в самом начале обучения уверили меня, что понимают всю важность и необходимость наших занятий, горят желанием приобщится к мудрости древних и собственно на этом все и закончилось. Нет, они по-прежнему горели желанием и осознавали свою ответственность, но то им совершенно не мешало забывать выученные слова, делать чудовищные грамматические ошибки и находить в прочитанном тот смысл, который туда не закладывали не только авторы писаний, но даже сами буквы. Еще когда только мать-настоятельница назначила меня в школу, я сомневалась в своих педагогических талантах, а три месяца спустя я была уверена в собственной бездарности. Беда заключалась в том, что освободить меня от этого служения могла тоже только мать-настоятельница, а она еще в самом начале дала мне понять, что случится это не раньше, чем она убедиться в том, что не ошиблась во мне. И теперь я справедливо опасалась того, что школа станет моим пристанищем до конца мира. С другой стороны, это могло означать, что мне в принципе не стоит волноваться о своем будущем, коль скоро в нем есть некая определенность, пусть и не совсем мне приятная. Зато я останусь в родном городе, где мне знакомы все и всё. И не будет в моей жизни трудных дорог, суровых воинов, неуютных каменных крепостей и прочих неприятностей, которые в книгах именуются приключениями. И может быть мне даже удастся связать свою жизнь с каким-нибудь миролюбивым городским стражником. Закрыв глаза я на минуту представила себе всю свою жизнь именно такой: тихой, спокойной, "затхлой как стоячее болото" как сказала бы Лара. Жизнь, в которой я каждый день пытаюсь объяснить простые правила грамматики и фонетики молоденьким девушкам, где я изредка хожу в городскую лечебницу, для оказания помощи другим лекарям, а по вечерам сижу возле небольшого домика и слушаю одни и те же истории своего мужа, и удовлетворенно вздохнула. Эта нарисованная жизнь, которая могла бы испугать более юных или пылких барышень, меня вполне устраивала. И пусть она не была яркой и манящей, но и отталкивающей она не была тоже. Возможно, именно к этой цели мне и стоит стремится, подумалось мне. Надо только обсудить свое назначение в школу с матушкой Луизой, чтобы оно стало постоянным. Но как оказалось у матушки были свои планы на мой счет.

-- Сестры, - раздался рядом с нашим столом грудной голос матери-настоятельницы, призывая вынырнуть из мечтаний и обратиться к реальности.

-- Доброе утро, - мы с Ларой дружно отозвались на данную команду.

-- Да будет день к вам милостив, - отозвалась матушка на наше слаженное выступление. - Сегодня вы обе будете служить в храме.

-- А как же школа? - удивилась я. - У меня сегодня занятия.

-- Я знаю Леора, - улыбнулась матушка. - Тебя заменит Лия. А ты вернешься в храм.

-- Надолго? - я нахмурилась.

-- До окончания праздников. А после, видно будет.

С этими словами мать-настоятельница покинула столовую, оставив нас с Ларой в глубокой задумчивости. Меня, во всяком случае. Потому как ближайшие праздники в честь Лаэрта были еще совсем не скоро, а праздники в честь Брата-Воина наш храм не отмечал, так что вряд ли речь шла о них. А если все-таки да, то чтобы это значило? В таких пустых в общем-то размышлениях я доела завтрак и вместе с Ларой отправилась в храм. Но вместо длинных переходов, связывающих служебную часть с жилой, мы решили сократить путь через сад, тем более что погода была чудесной.

В саду озабоченно шумели птицы, с городских улиц долетали веселые крики детей, и к вечному запаху моря примешивался аромат цветущих яблонь. Этот день определенно был создан для ленивых прогулок по городу, обсуждения последних новостей у фонтана на центральной площади и любопытных подглядываний за тренировками стражников, а никак не для выслушивания бесчисленных просьб от вменяемых и не очень личностей в под каменными сводами храма. Впрочем, на мой взгляд, для последнего не подходил не один день.

-- Одумайся сестра моя, - беря меня за руки, воскликнула Лара. - Одумайся пока не поздно.

-- Ты о чем? - опешила я.

-- Лея, у тебя на лице написано все что ты думаешь о наших прихожанах. Сомневаюсь, что настоятельница за такое похвалит.

-- Да уж, - пробормотала я, соглашаясь с таким утверждением. - За такое она меня и сослать может. Исключительно чтобы я прониклась предназначением служительниц Лекаря.

-- Не сошлет, - отмахнулась подруга. - Поругает только, может еще какую рукопись выучить заставит, но точно не сошлет. Если только число жалующихся не сравняется с числом наших прихожан.

-- Ну тебя, - я состроила Ларе рожу и расхохотавшись, мы поспешили к храму.

Впрочем, то что подруга права было понятно. И в том, что являть недовольное лицо жрице нельзя и в том, что мое наказание за такую провинность ограничится пределами города. Но большого секрета в этом не было. За все время моего служения в храме мать - настоятельница еще ни разу не отправляла меня с поручениями за пределы города. Возможно потому, что город наш, хоть и был небольшим, был самым первым, где Брат-Лекарь начал лечить людей. И отправляясь в дальнейший путь, передал свои знания и дары местным женщинам, ставшим его первыми служительницами. С тех самых пор каждая служительница Лаэрта, или в просторечии сестра, обладала каким-нибудь даром, редким или не очень, который ей помогали развивать во время обучения, так чтобы дар этот помогал призванию сестры, тому к чему у девушки была склонность. Наверное, именно поэтому школа жриц Брата-Лекаря во всей стране была только одна - наша. Та самая где я до сегодняшнего дня безуспешно преподавала лернийский язык. Ну а храм в нашем городе, хоть его множество раз перестраивали и расширяли, являлся одним из самых первых и старейших храмов Лаэрта в стране, и потому служивший местом паломничества для многих людей. Да и многие больные приезжали лечится именно к нам, хотя больницы везде работали одинаково, ведь везде были служительницы Лаэрта. Но тем не менее многие верили, что только в нашем городе и в нашей храмовой больнице им смогут помочь. Правда довольно часто они оказывались правы. Возможно потому, что в храмовой библиотеке хранилось больше древних книг по лекарскому делу, а возможно потому, что Брат - Лекарь чаще смотрел именно в нашу сторону. Так или иначе, но у меня было призвание к врачеванию и дар быть услышанной Лаэртом. И именно потому что мои обращенные к богу просьбы всегда исполнялись, мать-настоятельница и не отправляла меня в дальние края. И мое призвание, и мой дар в полной мере реализовывались дома. Поэтому мне действительно не грозила ссылка в дальние гарнизоны под присмотр какого-нибудь старого вояки, что не избавляло меня от необходимости улыбаться прихожанам, даже если их наличие в такой чудесный день меня не радовало.

Но когда мы с Ларой вступили под своды храма, я вдруг поняла, что сильно соскучилась за время своего отсутствия. Соскучилась по легкой прохладе, царящей здесь и в жару, и в мороз. По мраморным колоннам, удерживающим высокий купол. По запаху благовоний, которым пахли даже стены. И по огню на алтарном камне. Мне не хватало всего этого и я была рада, что вернулась. Подложив в огонь несколько веточек в знак начала сегодняшнего служения, я сходила в небольшую комнатку за алтарем и принесла еще трав и масла, чтобы каждый просящий мог ими при необходимости воспользоваться. А затем встав на свое любимое место принялась разглядывать людей. Среди них было много новых лиц, я принялась за свое любимую игру: пыталась угадать откуда они приехали к в наших город и что видели на своем пути. То, что я никогда никуда не выезжала, вовсе не означало, что меня не интересуют другие города, или даже страны. Просто мне совсем не нравилось путешествовать. Меня приводила в ужас сама мысль о бесконечной скачке верхом или нудном путешествии в трясущейся повозке, кроватях, на которых до меня спали сотни людей и неизвестном кем, как и из чего приготовленной пищи. И только ради того, чтобы посмотреть на место, которое мало чем по своей сути отличается от того, где живу я. Вот если бы какой-нибудь умелец изобрел способ добираться в любую точку мира за мгновение, ну или хотя бы за пару часов, тогда бы никакие цепи не смогли удержать меня на месте. До тех же пор я предпочитала узнавать обо всем из книг.

-- Милая подскажи-ка как за внучку попросить? - вырвал меня из раздумий совсем не старый голос.

-- За внучку? - улыбнулась я.

Передо мной стоял мужчина в том, самом возрасте, когда любые дети, начинают звать дедушкой, а взрослые еще колеблются, не зная, как обратится правильно, чтобы не обидеть, и в итоге выбирают что-то нейтральное вроде "уважаемый". Невысокого роста, коренастый, крепкий. О возрасте говорили лишь немногочисленные морщины на лице, да почти совсем седая голова. Разве что надо лбом виднелось несколько темных прядей, едва припорошенных снегом.

-- А какой круг живет ваша внучка? И о чем вы хотели для нее попросить?

-- Да видишь ли в чем дело, милая, - засмущался мужчина. - Внучка-то моя не родилась еще. К концу круга ждем. Вот и хочу попросить, чтобы обязательно девочка была. Внучков у меня и без того хватает, нам бы обязательно девочку.

Я закусила губу, чтобы не рассмеяться в ответ на такое признание. Бывали конечно и более странные просьбы, но впервые в моей практике Брату-Лекарю заказывали пол будущего ребенка.

-- Попросить просто, да нужно ли. Вместо Брата решать, ребенку судьбу выбирать. Если девочку выпросите, то все хорошее и все плохое, что в жизни ее будет, все на ваши плечи ответственностью ляжет. Может вам и по силам такую ношу нести, да нужна ли она?

Нет, мне было не сложно поспросить для этого почти старика желанную внучку, и разоблачения Лаэрта как неспособного исполнить такую просьбу я не боялась. Если просишь, получаешь просимое. Таков был завет нашего Брата. Да только долго ли проживет та девочка, если не ей суждено было родиться. А если проживет долго, то так ли уж счастлива она будет сама и ее семья. Стоило ли все решать за ребенка еще до его рождения.

-- Ну же, подумай немного, - мысленно заклинала я мужчину перед собой, ожидая его решения.

-- А может ты и права, сестра. Коли одни мальчики родятся, может оно так и надо. Хозяйство-то у нас большое, за ним присмотр нужен и руки рабочие никогда не лишние будут. Хотя девочку хочется. И жене моей в радость была бы. У нас ведь с ней тоже только одни сыновья были. Да у сыновей сейчас сплошь мальчики. Кабы всех обучить воинскому делу, целый отряд получится, - мужчина расстроено покачал головой, и я сочувственно вздохнула.

А ведь кто-то где-то наверняка мучился от того, что у него в семье рождались одни девочки. И может быть даже точно также раздумывал не попросить ли Лаэрта исправить эту ошибку.

-- Так значит говоришь не просить лишнего, - уточнил мужчина.

-- Лишнего никогда просить не надо, счастье оно не принесет, - улыбнулась я. - Вы здоровья для матери и дитя попросите. Родов легких. А Брат сам решит кому и что дать. Я знаю, он видит желание вашего сердца и может быть уже сам решил их исполнить.

-- А может и не нужно нам никакой внучки. Мальчишек-то мы знаем, как воспитывать, а с девочкой еще поди разберись. А вдруг вертихвосткой вырастит какой. Позору не оберешься перед соседями.

Изменивший своим чаяниям мужчина, поблагодарив за помощь, отправился к алтарю, чтобы обратится к Лаэрту с просьбой, а я, глядя ему вслед, точно знала, что к концу круга родится в их семье первая девочка. Первая и совсем даже не единственная. И будет она, как и положено всякой девочке, вертихвосткой и кокеткой, но позора перед соседями мужчине узнать не придется.

Потом помощи попросила симпатичная девчушка, впервые пришедшая в храм. Мы с ней долго ходили по залу, любуясь росписью на стенах, запоминали где можно взять травы и масло для огня и в каком количестве их лучше брать, чтобы не было ни много, ни мало. Где можно оставить подношения для Лаэрта, а где для сестер, если вдруг возникнет желание чем-нибудь поделится с ними. Ну а потом моя новая знакомая Рина попросила здоровья для заболевшей простудой бабушки и убежала. Огорчать ребенка я не стала, хотя печальная правда заключалась в том, что простуда была единственной болезнью, при которой не помогали ни просьбы, ни усилия лекарей, ни лекарства. При сложении всех этих факторов, равно как и без их участия, но простуда всегда и у всех длилась ровно десять дней. Даже у матери-настоятельницы. А уж за нее мы обычно просили всем нашим коллективом. Мы с сестрами давно решили, что Брат-Лекарь просто не разменивается на такую мелочь, коль скоро текущий нос и чихание еще никому не принесли вреда. Помня об этом, а также о том, что простуда имеет обыкновение перескакивать с одного человека на другого, я решила выпить на ночь травяной сбор. Исключительно в целях профилактики. Все-таки шмыгать носом в такую чудесную погоду не самое веселое занятие. Отступив к одной из колонн, я сложила руки за спиной в замок и незаметно потянулась, разминая мышцы. За время своего отсутствия я отвыкла так долго быть на ногах и теперь мне хотелось присесть где-нибудь в уголке и немного поскучать. Удерживало меня на месте, только то, что в храме не было таких уголков. Но все же во всем остальном день складывался чудесно, и я была рада, что вернулась. До тех пор, пока в дверях не показалась Она.

За долгое время службы у каждой из нас вырабатывается умение понимать приходящих в храм с первого взгляда. Может быть глядя на мужчину или женщину, старика или ребенка, мы и не можем сказать, о чем они пришли просить Лаэрта, но вот как именно они просить будут, это с легкостью определит любая из нас. У каждого человека есть свой характер, свои привычки, слабости и пристрастия. Это не секрет. Секрет заключался в том, что все это всегда откладывало отпечаток на поведение человека в храме. Вернее, на то, как он общался с Братьями. Впрочем, поручиться за адептов Брата-Воина я не могла, но для тех, кто приходил в наш храм это было правдой. Вот и сейчас, глядя как жена пекаря входит в храм, склоняет голову в знак приветствия и уважения и оглядывается в поисках свободной жрицы, я медленно, не привлекая внимания, пятилась вокруг колонны, уходя из ее поля зрения. И мысленно просила прощения у Лары, которую оставляла на растерзание лин Рамеи, до этого нас своими визитами не баловавшей.

Лин Рамея тщательно обозрев лежащее перед ней пространство, какое-то время стояла, уперев руки в бока, словно на что-то решаясь, а затем довольно живо направилась к Ларе, которая, не подозревая о надвигающемся на нее счастье, безмятежно стояла почти в центре зала.

-- Доброго дня сестра, - схватив Лару за руки и лишая ее возможности маневра, лин Рамея приступила к главному. - Да услышит ваши слова Всемилостивейший, да исполнит ваши просьбы Милосердный.

Услышав такое обращение к Лаэрту, я хмыкнула и прижалась к колонне всем телом. Карем глаза заметив движение слева, я повернула голову и увидела, как Лина, с которой мы тоже дружили, незаметно отступила вглубь храма, уходя из поля видимости жены пекаря. Запомнив ее новое местонахождение, на случай если благородной лине понадобится новая жертва, я вернулась к подглядыванию за основными участниками драмы. Лин Рамея тем временем прекратив возносить хвалы Лаэрту, который громких титулов не любил, приступила к основной теме. И хотя отвлекшись, я пропустила вступительную часть просьбы, самому главному еще только предстояло прозвучать.

-- Для сына моего попроси жену верную, да работящую. Чтобы была красивой, но не вертихвосткой. Чтобы мужа во всем слушалась, да нас, родителей его, уважала. Чтоб хозяйкой была хорошей, да не ленивой. Умела и стирать, и убирать, и готовить, и шить. Чтобы скандалов не устраивала. Да обязательно здоровой была, детей могла родить. И по сторонам глазками не зыркала, а понимала какое ей счастье в жизни выпало. Чтобы сына любила... - голос просящей постепенно становился все громче и громче, обогащаясь новыми эмоциями, а список требований рос и надеяться на его скорое окончание не приходилось.

Все это время лин Рамея цепко держала мою подругу за руки, оглашая той список своих просьб к Брату - Лекарю, и одновременно успевала оглядывать зал в поисках новых жертв. Очевидно она думала, чем больше служительниц донесет до Брата ее просьбы, тем больше шансов на их точное исполнение. Когда взгляд этой заботливой мамаши направился в мою сторону, я снова скрылась за колонной, мысленно прося Брата отвести от меня сию беду.

Среди всех приходящих в храм с просьбами, такие заботливые мамаши, которые лучше всех знали, что именно надо их чадам для счастья, пугали меня больше всего. Своей фанатичной уверенностью в собственной правоте и желанием навязать свою болю даже Богам. Их нельзя было ни в чем убедить, только выслушать и исполнить просьбы. Но именно эти просьбы я физически не могла исполнять. У меня просто язык не поворачивался обращаться с подобными списками к Брату-Лекарю, именно потому что я, в отличие от них, точно знала, что просящему будет дано именно то, что он просит: не больше и не меньше, и загонять не Бога даже, а свою жизнь и тем более жизнь своих детей в жесткие рамки, на мой взгляд, было верхом безумия. Поэтому я малодушно пряталась, если была такая возможность.

Лара моих взглядов не разделяла. Она считала, что если человек знает, чего он хочет, то он имеет право это получить и наша задача как служительниц Брата-Лекаря им в этом помочь. А там уже пускай Милостивый Лаэрт решает, как ему поступать, на то он и Бог. И поэтому сейчас она вполне спокойно выслушивала непрекращающейся монолог, точно запоминая все сказанное, чтобы во время вечерней молитвы донести эту просьбу и многие другие до адресата. И в отличие от меня Лара к передаваемым просьбам ничего от себя не добавляла. Иногда мне казалось, что из нас двоих права именно она. Иногда... Различие взглядов не мешало нам дружить, и она никогда не обижалась на меня за бегство, подобное сегодняшнему.

-- Избегаешь служения? - за спиной раздался мягкий голос, и я почувствовала, как мои щеки опалило жаром стыда, но холодный мрамор колонны, к которой я прижималась, помог мне побороть хотя бы внешние признаки.

Покаянно опустив голову, я повернулась лицом к говорившей, не отвечая на вопрос. Врать запрещали заповеди, а признавать правду было верхом неразумности.

-- Впрочем, иногда смысл служения кроется в том, чтобы отказывать в нем просящим, - в голосе настоятельницы отчетливо слышалась ирония, когда она окинула взглядом зал.

Я знала, что мать-настоятельница считает, что просящий должен оставлять Богу свободу в воплощении просьб, и это служило мне оправданием, всякий раз, когда я решалась проявить своеволие. В дозволенных рамках конечно.

-- Ну что ж. Раз сегодня не так много народа, думаю ты вполне можешь потратить время с большей пользой, чем простое согревание каменных колонн. Хотя уверена, они благодарны тебе за внимание, - настоятельница снова окинула взглядом зал, потом кивнула мне, призывая следовать за собой и стремительно направилась к небольшой двери, притаившейся за алтарем. Я поспешила следом.

Миновав храмовый зал, мы оказались в небольшом коридоре, отделяющем ритуальное пространство от административной части здания. Наставница открыла третью по счету дверь на нашем пути, и я шагнула в святая святых - бюрократическое сердце нашего жития, от ровного биения которого зависело намного больше, чем, возможно, хотелось. Например, регулярность питания, его сытность и разнообразие. Кабинет настоятельницы был небольшим и не имел ничего лишнего. Вдоль одной стены стояли шкафы, где хранились книги, рукописи и папки с разными бумагами вперемешку с травами и лечебными порошками. На противоположной стене висела карта страны, на которой синим и красным цветом были отмечены всех храмы двух Братьев: Воина и Лекаря. Стол хозяйки кабинета располагался напротив входной двери. Выполненный из светлого дерева, прямоугольный, со множеством шкафчиков, он всегда мог похвастаться образцовым порядком. Даже стул, с высокой спинкой, казалось стоял на четко выверенном месте, боясь сдвинутся в сторону хоть немного. Но сильнее царящего в кабинете порядка меня всегда поражал открывающийся из окна вид. Дело в том, что окно выходило в сад и сразу за ним росло старое вишневое дерево. Его ветви касались стекла, и чтобы насобирать себе чашку вишни к чаю, достаточно было просто протянуть руку. Каждый раз, когда я оказывалась в этом кабинете, мое воображение рисовало мне картинку, как мать-настоятельница стоит возле окна, забросив все дела, и ест ягоду прямо с ветки. Причем время года и наличие или отсутствие вишни мое воображение нисколько не смущало.

-- Вот, - прервала мои фантазии матушка Луиза, выкладывая на небольшой столик, стоящий в углу у книжных шкафов, стопку папок. - Тебе необходимо будет их рассортировать.

-- А что это? - покосилась я на папки.

-- Бумаги на наших выпускниц. Скоро состоятся экзамены и надо будет решать куда их направить.

-- И как сортировать? - я сомневалась, что матушку Луизу интересует цвет волос или рост.

-- По призванию и дару. Все, приступай.

Состроив дереву недовольную гримасу, я устроилась в мягком кресле, которое прилагалось к столику, и принялась за увлекательное чтение.

Собственно, в том, что девушек распределяли в соответствии с их призванием, ничего удивительного не было. Удивительное заключалось в том, что я раньше в этом участия не принимала, даже на такой подготовительной стадии. И поэтому ситуация мне не очень нравилась, заставляя подозревать мать-настоятельницу в заговоре против моей персоны. Правда мне не удавалось придумать в чем именно этот заговор заключается, но я надеялась, что в результате не окажусь погребенной под завалами административной работы. Но просматривать бумаги оказалось интересно. К тому же я решила сортировать их еще и по месту рождения девушек, так как знала, что чаще всего всех служительниц отправляют в родные края, если только их призвание или дар не являются уникальными и требующими иных условий. Ведь и я и Лара обе родились в этом городе и, после обучения школе, были оставлены здесь. Потому как жрицам Лаэрта, в отличие от последователей брата Воина, легче было раскрыть свои таланты в знакомой обстановке, среди родных людей. А еще мне было интересно, успели ли эти девушки влюбиться. Лара, помню, за время нашего обучения сильно влюбилась целых три раза. И даже набралась смелости требовать от настоятельницы распределения в тот гарнизон, куда уехал ее последний на тот момент избранник. Она тогда всю ночь доказывала, что ее чувства истинные и в разлуке ей не жить. Я в тот месяц изрядно поправилась, потому как моя подруга заедала свое горе сладким, и делала это исключительно в моей компании. Сколько я потом слез пролила из-за пропавшей талии. Влюбленным девицам такие страдания и не снились. Конечно же Лару никуда не отправили и, как показала дальнейшая жизнь, к счастью, но подобные страдания случались среди девушек регулярно. Все дело было в том, что примерно сто кругов назад, был принят закон, запрещающий служительницам Лаэрта связывать свою жизнь общими узами с жизнью мужчины до истечения двух кругов службы после окончания школы. Влюбляться, целоваться можно было сколько хочешь, а вот становится парой - нельзя. Такой закон был принят потому, что большинство девушек начиная работать в больницах и встречая израненных в боях воинов, проникались к ним самыми романтическими чувствами. Недаром говорят, что страдание и сострадание лежат в основе большинства браков служительниц Лекаря и последователей Воина. И как всякие влюбленные или мнящие себя влюбленными, спешили доказать свою любовь, соединив узы жизни и разведя общий огонь. Любовь конечно чаще всего уходила, когда на смену излечившемуся приходил новый страдалец, а союз расторгнуть было уже невозможно. И чтобы, если уж не исключить совсем, то хоть уменьшить число несчастных семей, было решено ввести ограничение по возрасту. Настоятельницы того времени решили, что истинная любовь сможет дождаться, а остальные не стоят беспокойства. Что, впрочем, не мешало юным лекаркам влюбляться и верить в то, что у них это навсегда. Хотя, правды ради стоит сказать, что большая часть учениц, помня о законе, старалась романтических отношений избегать.

Размышляя о возможной чужой любви и о море слез, которому предстояло в ближайшее время пролиться на головы учителей, я не особо торопилась с выполнением задания, так как помнила о достопочтимой лин, притаившейся в храме. И неожиданно на пятой папке меня посетила светлая мысль. Мне нужен был сын лин Рамеи. Если найти его и уговорить попросить Лаэрта о такой жене, которую хочет он сам, а не его мама, то у Брата появится выбор, чью просьбу выполнять или вообще сделать так, как пожелает он. Я даже почувствовала необычное воодушевление от такого решения. Потому как если простить то, что Лаэрту не оставили выбора, я еще могла, то тот факт, что лин Рамея лишила собственного сына возможности как-то поучаствовать в собственной жизни, меня просто бесил. Правда предстояло еще решить, как поговорить с молодым парнем незаметно для его родителей. Но после мучительных размышлений и составлений безумных планов по выманиванию потенциального мужа из пекарни, я решила, что разберусь со всем уже на месте. Разрешив таким образом мучительную дилемму о смысле моего служения Лаэрту и его подопечным, я целиком и полностью углубилась в распределение девушек, не отвлекаясь больше ни на посторонние мысли, ни на вид за окном.

Оставить комментарий © Copyright Васильева Виктория (capitoshka_2003@mail.ru) Размещен: 08/08/2017, изменен: 08/08/2017. 43k. Статистика. Глава: Фэнтези Скачать FB2		Ваша оценка:
Аннотация: Все истории о любви похожи одна на другую. У каждой есть свое начало и конец. И долгий путь между двумя этими точками. Моя история началась, когда в наш храм зашел тот, кого в нем не должно было быть.

Васильева Виктория : другие произведения.

История любви