Аннотация: Сказка для взрослых, повествующая о любви царевны Яры и раба заморского Батулая
В далеком царстве, в далеком государстве, коим правил царь Славута, честной народ готовился к большому празднику. Решился государь свою единственную дочку замуж отдать, да не за князя местного али боярина какого, а за самого царя Фирдоуси - Великого захватчика с далекого Востока.
Вот только царевна шла супротив воли отца, и выходить замуж за облезлого старикана никак не хотела. И в том ее можно понять, Фирдоуси на днях стукнуло восемьдесят, зубов во рту почти не имелось, лишь зиял одинокий клык золоченый, лысина блестела на солнце так, что слепила придворных вельмож, ходить он давно отказывался, поэтому носили его рабы на руках, что уж говорить об остальных царских качествах. А дочке-то Славутской всего на всего семнадцать исполнилось, была румяна она как яблочно наливное, горяча как солнышко полуденное и красива аки райская птица Гамаюн.
Но Славута остался непреклонен к мольбам дочери и заключил соглашение с Фирдоуси. На том и порешили, быть свадьбе через пятнадцать дней. А пока суетились верноподданные: запасали вина в погребах, лососину коптили да муку мололи для караваев, а царевна Яра тихонько рыдала, сидя в своей опочивальне. Тяжело юной соловушке было осознавать свою долюшку, да и папенька, как назло, все захаживал к ней и докладывался о скором приезде жениха заморского.
Томилась Яра дни и ночи, просила у богов поддержки и милости, но те будто и не слышали просьб красной девицы, а она ждала, надеялась. Мечталось ей встретить того, кто будет любить ее всем сердцем, холить и лелеять, защищать от врагов чужеземцев, но самое главное - желала Яра влюбиться сама, чтобы душа тянулась к нему как сокол к небу чистому, чтобы глаза не могли наглядеться на улыбку лучезарную, чтобы уши не могли наслушаться нежным голосом. И пусть бы возлюбленный не имел богатств царских, пусть бы не ходил в шелках да шкурах зверей диковинных, только бы имел большое сердце. Но не встретишь такого среди вельмож, порастеряли те добротность и людскую простоту, погрязли в скупости, жестокости и высокомерии.
Так и батюшка, решил выдать дочь за того, кто имел большую власть на Востоке, кого боялись соседи, а враги уважали. Фирдоуси слыл человеком жестоким, горделивым, неповиновения не принимал и не прощал. Много люду полегло за то, что имели неосторожность высказать неугодное мнение о царе, ибо всюду распространил правитель своих шпионов. Но больше всего не любил Фирдоуси тех, кто не доплачивал налогов в казну, сразу отправлял к палачам. Да и женщин своих не жаловал, казнил направо и налево за то, что те не исполняли приказаний его или же засматривались на стражников.
И наступил день печальный. Прибыл царь заморский с восходом солнца, отворились врата столицы Славии, чтобы впустить гостя особенного. Длинная вереница из придворных советников, звездочетов, стражников и рабов тянулась к самому государевому дворцу, во главе вереницы ступал вороной конь, в седле которого восседал сам Фирдоуси, а рядом с конем семенил раб носильщик, слепясь от пыли из-под копыт мерина.
Народ повыбегал на площадь и с большим любопытством наблюдал за процессией, до чего чудно было смотреть на смуглых гостей в тюрбанах и белых мантиях. Фирдоуси ехал с высоко поднятой головой, только старческий горб мешал выпрямиться, на людей посматривал с брезгливостью и постоянно шамкал беззубым ртом, бормоча под нос ругательства.
Яра в этот момент стояла у окошка, она сквозь слезы смотрела на могучего коня и тщедушного всадника. Аж сердце защемило у соловушки, когда встретилась она с ястребиным взглядом Фирдоуси. Вбежала тогда царевна в светелку своей кормилицы, упала ей в колени и давай горькими слезами заливаться, рыдала бедняжка долго и безутешно, а старушка лишь по шелковым волосам гладила да головой качала:
- Не плачь, горлинка, - приговаривала кормилица. - Ты царская дочка, надобно батюшку слушаться.
- Нет мочи, Седуня. Умру я... - не успокаивалась Яра.
- Терпи голубушка, терпи родимая.
Так и просидели они до позднего вечера.
К ночи отправилась царевна в сад отцовский, там росли березки пушистые, рябинки игристые, а уж сколько цветов благоухало и красками переливалось, так и не счесть. Здесь Яра игралась еще ребенком, здесь же и поцеловала первый раз Еремку, сына конюха, долго они еще встречались под луной в роще березовой, ровно до того дня, как сгинул Еремка в буране. Не повезло пареньку.
Присела царевна на скамейку резную, сорвала ромашку, что меж досок проросла, и пригорюнилась. Крутила-вертела Яра в руках цветочек, потом разозлилась да и отшвырнула куда подальше:
- Не бывать свадьбе, - грозилась она. - Лучше со скалы брошусь, сгину в пучине на радость Владыке морскому, но не пойду за этого пня облезлого. Ежели слышите меня, духи природные, знайте - умру за волю.
Тут вдруг что-то где-то хрустнуло, будто с дерева кто свалился и раздался скрипучий голос:
- Слышу тебя, царевна, слышу.
Яра тогда вздрогнула, а после застыла от страха:
- Кто здесь? Какой злыдень ворожит?
- Не злыдень я, - и из темноты показался старичок, - а дух здешний.
Выглядел он забавно: морщинистый, лохматый, на носу веточка росла с парой листиков, на щеке махонький пенек вместо бородавки, а глаза так и блестели задором. Вместо одежды прикрывали сухое тело лопухи да метлицы, на ногах и вовсе ничего не было.
- Дух ли? А может проделки бесовские?
- Что ты, что ты. Здесь я живу уже много лет, как только зародились травы с деревцами, так и я пришел. Оберегаю сад царский.
- А почему раньше тебя не видела?
- Так ты и не звала. А сегодня глянь, обратилась... - помолчал старичок с минуту, а потом снова заговорил. - Я полевой дух, правда, в прошлом. Надоело людей по полям гонять, вот и решил пожить в тишине. Звать Курюм Курюмычем. А ты, Ярушка, чего вся в слезах?
Тогда успокоилась царевна, пригласила старичка на скамью:
- Эх, Курюм Курюмыч, беда у меня. Батюшка хочет отдать в жены восточному царю.
- А-а-а-а, да-да, слыхивал. Так, а в чем печаль? Будешь царицей восточной.
- Не надобно мне власти, я хочу жить по велению сердца, по совести.
- Вот это правильные речи, красавица, - улыбнулся Курюм и погладил седую бороду. - А хочешь, помогу тебе?
- Как же? - загорелась Ярушка.
- Если выполнишь одно мое условие.
- Не тяни же, дедушка, - взмолилась царевна, - говори, я на все готова.
- Ты должна поцеловать того, кто тебе подарит берестяной браслетик. Ежели исполнишь, подсоблю. Только знай, я все вижу и все знаю, обмануть не получится.
- Да я и не обману, разве ж это большое дело - поцеловать за браслетик?
- Увидишь. Не все так легко, что так просто говорится, - сказав эти слова, дух растворился в воздухе, оставив после себя стебелек метлицы на скамейке.
Царевна же заулыбалась, в душе стало тепло и радостно, и отправилась она в свою горницу, подобрав по пути брошенную ромашку.
А на следующий день в покои царевны зашел батюшка и наказал явиться после обеденной трапезы в царскую залу, чтобы показаться жениху. В мгновение улетучилось радостное настроение Яры, ей уж подумалось, а вдруг и не было духа полевого, вдруг старец Курюм - это лишь насмешки богов или и того хуже - силы нечистой? Поэтому встала она, надела поверх рубахи халат расшитый каменьями драгоценными и устремилась к глиняной чаше для утренних омовений.
Смотрела Яра на себя в зеркало и думала, отчего судьба так жестока к ней, почему такая красавица должна мучиться? Водила белоснежным пальчиком по своему отражению да приговаривала:
- Посмотрите, какие бровки ровные, ну словно два полумесяца; какие губки красные, аки спелый барбарис; какой носик ровный, будто точеный из мрамора. А фигура? Я ж стройней любой здешней лебедушки. И неужто все это добро должно достаться бесу лысому?
Налюбовалась собою Ярушка и принялась за одежды. Нарядилась царевна в белую сатиновую рубаху до пят, после натянула пестрый сарафан, а поверх - летник. Потом за волосы принялась: заплела толстую косу, повязала на лоб широкую ленту и все укрыла кокошником расшитым бархатом да жемчугами. Отяжелела тогда Яра, все же без кучи одеж куда лучше было. Но в ночной рубахе к гостям не явишься. Покрутилась красна девица, повздыхала и пошла с женихом знакомиться.
А в царской зале тем временем творилось большое столпотворение, советники спорили, переводчики переводили, стражники сновали туда-сюда, только Фирдоуси сидел чернее тучи, погруженный в думы серьезные, не обращал он внимания на гомон своих и чужих придворных. Славута вроде и пытался разговорить гостя особенного, но как натыкался на змеиный взгляд, так сразу замолкал. Вдруг встал царь восточный, поднял руку вверх и молвил:
- Тихо, подданные!
Тут же все расселись по лавкам в ожидании дальнейших указаний, а Фирдоуси тогда вернулся в кресло и обратил свой колючий взор на Славуту:
- Вели своей дочке явиться. Хочу посмотреть на нее.
Царь Славута поманил писаря и наказал привести Яру скорее, пока жених не рассерчал окончательно. Но царевна сама явилась. Она, будто пава, проплыла мимо жужжащих вельмож и остановилась напротив царей. Фирдоуси смотрел на нее словно волк на ягненка, потом поднялся, щелкнул пальцами:
- Иди ко мне, раб Батулай.
Вышел из тени человек в серой тунике и платке, обмотанном вокруг лица, через прорезь которого только глаза виднелись. Нес он в руках малахитовый ларец да прихрамывал, а когда остановился около господина, то рухнул на колени и голову склонил чуть ли не до полу. Царь же отобрал ларец, откинул крышку и достал оттуда браслет усыпанный рубинами, что полыхали подобно оперенью жар-птицы. После Фирдоуси заговорил:
- Я дарю этот браслет своей будущей жене, который она с этого дня не смеет снимать с руки.
И пока ковылял жених к невесте, раб Батулай повернул голову, обратив взор на Яру. От его взгляда руки царевны задрожали мелкой дрожью, а на лбу появилась испарина. Черные глаза слуги обжигали лик девицы, она стояла будто завороженная, а уж только когда возник перед ней Фирдоуси - очнулась. Яра безмолвно оголила запястье, на котором уже через минуту засиял драгоценный браслет.
Вот тебе и берестяной браслетик, думала царевна. Обманул ее Курюм, позабавился. Опустила очи Ярушка, поклонилась в знак благодарности и отправилась в свои покои. За ней вышел и раб царский, но девица уже не обращала на него внимания, больно на душе стало, отчего слезы ручьем хлынули, и побежала она по коридорам каменным, задыхаясь от горя горького. Да только когда бежала, обронила ленту шелковую, что в косу была вплетена, та кружилась перышком павлиньим, а после легла у ног Батулая. Поднял раб ленточку и сжал в руке крепко.
Всю ночь проплакала царевна, пропитывая пуховые подушки слезами солеными, а наутро отправилась в сад. Хотелось ей взглянуть в глаза злыдня полевого, но того не было. Как бы ни звала Курюма царевна, так он и не появился. Плюхнулась тогда Яра на скамью, закрыла лицо руками и хотела было разрыдаться по новой, как ее окликнули:
- Царевна? - раздалось за спиной Яры.
- Кто вы? - спросила она, не глядя. - Как смеете нарушать покой царский?
- Приношу свои глубочайшие извинения, но вы ленточку обронили.
Обернулась царевна и застыла, напротив стоял тот самый раб. Он, как и там - в зале сверлил ее взглядом чудодейственным:
- Спасибо, - чуть слышно ответила Ярушка и протянула руку.
Тогда подошел к ней Батулай, собрался уже пасть к ногам, как девица отпрыгнула, и край юбки подобрала:
- Это ты чего задумал? - заговорила она, сведя брови у переносицы. - Никак приставать?
- Нет, что вы, - залепетал раб. - И в мыслях не было. Я к вам с уважением.
- А-а-а-а, - протянула царевна. - Ну, коль так, то давай ленточку, да садись на скамью. Передохни. А то вон как умаялся, пока ковылял сюда.
- Вы разрешаете мне? - с надеждой во взгляде произнес Батулай.
- Конечно.
Присел раб на скамью на одном краю, а Яра на другом. Боязно ей было, как-никак чужеземец. Вдруг Фирдоуси подослал охальника, чтобы скрасть ее раньше времени. Но Батулай вел себя смирно, казалось, что раб боится царевну не меньше, чем она его. Он тяжело дышал, порою даже постанывал, будто старик, но глаза были как у молодца.
- Отчего хромаешь? - заговорила Яра, смотря на Батулая с прищуром.
- Часто хозяин наказывал.
- А почему лицо скрываешь от людей?
- Говорю же, часто наказывали, - молвил он с безразличием в голосе. - Я в услужении царя с малолетства, накопилось шрамов на теле за долгие годы.
- Жестокий хозяин твой.
На эти слова раб лишь пожал плечами и хотел уже встать, но Яра резко поднялась и схватила его за руку. Батулай тогда вздрогнул, попытался вырвать руку, но царевна крепко вцепилась:
- Помоги мне, - прошептала девица.
- Отпустите меня, царевна, - взмолился раб. - Если кто увидит нас, не сносить мне головы.
- Пожалуйста, - на глазах Яры снова показались слезы, а верхняя губка задрожала, - помоги. Не хочу пасть жертвой хозяина твоего. Мы вместе сбежим. Ты обретешь свободу, а я, а я сразу оставлю тебя, мешаться не буду.
Но увернулся Батулай и что было сил, пошел прочь.
Только ступил он на тропинку - донеслись до ушей всхлипывания. Обернувшись, увидел Яру сидящую на земле около скамейки. Положила она головушку на руку и трясется вся как осиновый лист, не вытерпело тогда сердце Батулая, подошел он к царевне, да как успокоить не знал, вроде и хотел руку на плечо опустить, но тут же одергивал. Заныли сразу же шрамы на теле раба, вспомнились удары плетью на дворцовой площади, где наказывал его хозяин за провинности, только вот смотреть на мучения девицы оказалось больнее, чем получать увечья, поэтому встал он перед ней на колени и заговорил:
- Не плачь, Яра - голос его как-то по новому зазвучал по особенному, словно рядом не страдалец сидел, а бравый юноша. - Помогу тебе.
Подняла на него царевна очи ясные да как бросится на шею, что раб от неожиданности так и сел на траву:
- Спасибо, - шептала она. - Спасибо, Батулай.
А Батулай совсем растерялся, ощутил он хрупкое созданье, которое прильнуло к нему всем телом, тогда потянулся рукой и приобнял Яру легонько, что та даже не почувствовала.
Условились двое, что встретятся под луной у ворот городских. Обещался Батулай прихватить лошадей и дожидаться в рощице.
Яра тем временем вернулась в покои, расстелила платок на полу, куда кое-какую одежу положила да провизию нехитрую. Переоделась она в рубаху со штанами, поверх душегрейку надела и улеглась в кровать, накрывшись двумя одеялами. Ждала царевна, когда кормилица обойдет покои, спросит не надобно ли чего и отправится на боковую.
Через час-другой зашла Седуня к Ярушке, похлопотала и удалилась, царевна же вскочила, подобрала котомочку и к двери юркнула. Переступала девица словно кошка на охоте, любого шороха сторонилась, но все ж выскочила на улицу и пустилась бегом к условленному месту. Луна светила ярко этой ночью, ветерок чуть деревца колыхал, а кузнечики знай напевай песни свои диковинные, люди давно уж по домам разошлись, лишь изредка слышался топот стражников да звон оружия. В теремах лучинки мелькали, из открытых окон доносились колыбельные, коими матушки детей малых убаюкивали, где-то старички спорили, но тихо так, почти шепотом. А Яра все шла, больно ей было родную Славию покидать, но лучше уж сгинуть в лесах дремучих, чем жить в чертогах Фирдоуси, поэтому смахнула она слезу прощальную и припустилась к воротам.
Стражники, как и положено, храпели, прильнув к алебардам, так что промелькнула царевна мимо них и тут же в рощицу забежала, а там уж Батулай заждался:
- Как мы стражу-то обойдем? - забеспокоилась Яра.
- Не волнуйтесь, царевна, - зашептал раб. - Управимся.
Взял Батулай дубину покрупнее и вышел из рощи, а уже через пару минут раздались два глухих удара и пара "Ухов", после чего что-то оземь шмякнулось.
- Выходите, царевна, - раздался голос с улицы.
Выглянула Яра и ахнула, на земле лежали стражники, живые к счастью, только без сознания. Вскоре послышался скрип, отворились ворота могучие и выскочили из них две лошади со всадниками. Бежала царевна с рабом.
И все бы ничего, только вдруг съежилась царевна. Ощутила Яра сильную боль в руке, как раз там, куда Фирдоуси надел давеча браслет. Задрала она рукав и как завизжит, браслет-то впился в кожу нежную, сжал косточки так, что те аж захрустели, а каменья на нем переливались, вспыхивали пламенем бесовским. В ту же секунду тучи начали собираться над головами беглецов, раскаты грома послышались, ветер засвистел. Никак буря надвигалась. Тогда схватил Батулай под уздцы лошадь царевны, и направились они в лес. Через какое-то время Яра уже стонала, браслет все сильнее руку сковывал, еще чуть-чуть и оторвет вовсе. Нашли они место тихое, что словно частоколом обросло молодыми деревцами, и спрятались. Раб же схватил камень, взял Яру за руку и молвил:
- Потерпи, Ярушка. Разбить надо этот браслет заколдованный.
Размахнулся Батулай да как ударит по рубинам, те и разлетелись в разные стороны, ударил второй раз и замок развалился, упал браслет на траву зеленую, обратившись в змея черного. Но только хотела змеюка в кустах скрыться, как нагнал ее раб и отсек ядовитую голову кинжалом.
Тогда же стихла непогода, разошлись тучи темные, открыв небо ночное. А Батулай сорвал с березки немного коры и подошел к царевне, чтобы вокруг запястья обмотать, дабы ссадины залечить.
Но Яра ничего не ответила, она только подняла руку и потянула за кончик платок на лице Батулая, парень хотел отойти, но царевна так посмотрела, что он остался стоять на месте. Открылось взору девицы лицо раба заморского. Множество шрамов рассеялись по смуглой коже, но глаза его все равно светились чистотою и храбростью. На вид Батулаю было лет двадцать, не больше.
- Не смотрите на меня, царевна, - отвернувшись, произнес он. - Противно будет.
- Нет, не противно, - снова возникла перед ним Яра, хитро улыбаясь. - Ты мне жизнь спас, Батулай. Мне неважно, что с твоим лицом, у тебя сердце большое.
И подалась она к нему, обхватив голову изящными ручками. Через мгновение соприкоснулись двое устами. Зашептали тогда леса, захлопали крыльями птицы ночные, заскрипели дубы вековые.
Явились в это время в покои Фирдоуси духи, серди которых стоял и Курюм, заговорили слова особенные, тут же вскочил царь, схватился за голову и зарычал голосом звериным, глаза его загорелись адским пламенем, клыки повылазили. Хотел колдун сбежать, да не вышло. В плотное кольцо его взяли духи местные, пометался он по комнате, попрыгал по потолкам царским и рухнул на пол. Кувыркалось страшилище, билось в исступлении, а духи все плотнее обступали, а потом как набросились на Фирдоуси. И осталась от колдуна лишь горстка сизого пепла.
А Яра продолжала обнимать раба Батулая. Он же целовал ее тонкую шейку, перебираясь к плечам. Возгорелась в них страсть необузданная, поэтому, не замечая мира вокруг, снимали они друг с друга одежды, оголяя тела невинные. Царевна смотрела на могучую грудь своего спасителя и чувствовала, как внутри беснуется пламя. Батулай потянул ее вниз, и оказались они на траве шелковой под звездами яркими. Руки его касались кожи бархатной, а губы мест заветных. И вот, овладел раб телом красавицы, подарил ей любовь бесконечную. Стоны царевны Яры тихим эхом раздавались в лесной чаще.
Наутро проснулись они вместе, лежали под мерцающим утренним солнышком, слушали песни лесные и держались за руки, только тоска отпечатком легла на лицо Яры.
- Ты жалеешь, - произнес Батулай, смотря на свои руки в шрамах. - Я говорил тебе... прости, если сможешь, Яра. Полюбил глупый раб царевну с первого взгляда.
Тогда прижалась она к нему, взяла руку и прислонила к своей щеке:
- Ты воистину глупый, - шептала Яра. - Я люблю тебя, Батулай. Люблю всем сердцем. Люблю каждый шрам на теле, каждую ссадину. Не потому я грущу.
Батулай обнял ее покрепче и расцеловал в оный раз:
- Отчего же печалишься, птичка моя райская?
- Что делать теперь будем? Батюшка по следу стражу пустит, а хозяин твой и того хуже, порешить захочет.
- Уйдем. Далеко уйдем, хоть за тридевять земель. Выживем, я много чего умею.
Полегче на душе стало у Ярушки. Поднялись они, и собрались было в путь дорогу, но вдруг что-то мелькнуло меж деревьев. Царевна вздрогнула, правда, сразу же успокоилась, из-за ели показалась белая борода Курюм Курюмыча. Выглянул тот, поманил красавицу. Яра забежала за дерево и бросилась к старичку:
- Спасибо, дедушка, спасибо... - лепетала она.
- Ну, будет тебе, Ярушка.
- Исполнила я завет твой.
- Знаю, девица, - усмехнулся старик, - даже больше, чем надо было. Тебе чего велели-то? Поцеловать, а ты?
Закраснелась тогда царевна, засмущалась.
- Ладно, ладно, голубушка. Любит он тебя, а ты его - это главное.
- Эх, Курюм Курюмыч, - вздохнула она, - куда бы нам теперь податься?
- Знаю я одно местечко заветное. Давно хотел туда отправиться, старость свою провести. Там тихо, леса вокруг, реки, горы. Поутру роса звенит на стеблях аки бубенцы серебряные, грибы-ягоды, куда не глянь, звери бродят ласковые. И вас могу с собой взять, давно хотел семью, хоть внуков понянчу.
Так и поступили. Отправились влюбленные за духом природным, ушли далеко. И живут душа в душу, бед не знают. Любят друг друга, детишек растят. Отныне нет царевны и раба, отныне есть только Яра и Батулай.