Получил 'зарплатку', пошёл на берег леса, 'розожёг' костёр. В старом ведре жарил скорлупки грецких орехов для 'живой' воды. Вокруг на земле их предостаточно, прошлые выходные, на этом самом месте, раздавил плоскогубцами немалое их количество. Дым от костра рыжий, как положено, и глаза ест как надо.
Какие же нынче большие комары, мы называем их 'бляхами'. Большие и наглые. Их лучше не трогать, потому, если на комара напасть, его 'ужало' может остаться внутри человека, говоря научным языком - 'в эпидерме'. А что же потом? А потом это самое место краснеет и чешется. Но если 'бляху' не вспугивать, она посидит сколько нужно, аккуратно выпьет две капли крови и радостно улетит без всяких последствий для организма и человека. Не будет ни 'прысчика' ни других воспоминаний. Природе надо доверять, а не вмешиваться. Она мудрее нас, и мы лишь малая часть её, а не наоборот.
Захотелось что-нибудь написать. А не сделать ли это, если уж так хочется. Всё необходимое под рукой: карандаш преострый, бумага прегладкая. Пришла муза, села рядом, трогает длинным пальцем где-то возле уха. Терплю, лишь бы не ушла. Когда она рядом, не нужно никаких усилий, слова берутся откуда-то и ложатся на бумагу именно там, где нужны. Потом их не уберёшь, не поменяешь, они как ноты в знакомой песне - чуть тронешь, и мелодия обрывается.
'...Река была красивая, небо голубое, трава зелёная, деревья замечательные. Голые мальчики купались в реке, по берегу бегали маленькие овцы. Может быть, искали свою маму. Её не было, зато остального - вдоволь. Ели сочную траву, играли в догонялки, 'бекали'.
Полная женщина загорает возле 'оделялька', в соломенной 'сомбрере', в смелом купальнике. Лучше бы в платье, лучше для проходящих мимо, чтобы не прятали глаза, не спотыкались.
На другой стороне реки у забора 'свойского' дома 'выхлапывают' ковёр. 'Хлап-хлап'. Рядом 'прикалачивают'. 'Тук-тук'. Откуда-то зашлась собака. 'Гаф-гаф'. Жизнь со всех сторон и во все стороны.
Из кустов появляются 'два мужчины'. Один без рубашки, зато у другого на голове 'чалма' из одежды первого. Проходя мимо, неодетый восторженно выругался. Не на кого-нибудь, а так, на хорошую погоду. Весь синий от татуировок, похож на Тутанхамона из учебника древней истории. Только тот лежит, и на бороде заворот крючком. Интересно для чего? Его попутчик оказывается женщиной. Ест семечки, а шелуху ласково бросает в кавалера.
А вот и дама с собачкой, вернее с собакой, уж очень немаленькая. Женщина держит 'милого друга' в охапку, обеими руками, от этого выражение морды у собаки своеобразное. Теперь видна лишь спина и торчащие задние лапы, они смешно скрещены. Когда с другой стороны уходящей спины появляются остальные собачьи лапы и улыбающаяся собачья морда, понимаю, что этому зверю в жизни выпал счастливый билет.
Большая 'бляха' села на ногу и 'кусила'. Не тронуть не получилось, убил. Грустно. Сейчас бы прыгнуть в речку и плыть куда глаза глядят. А как же трудно в такую пору женщинам. Ведь они с голыми ногами, а 'бляхи' кружат вокруг наглые и кровожадные. Читал в газете, что кусают только самки, а самцы, наоборот, едят траву. Наверное, враньё.
Промчался 'собак', большой и чёрный, настоящий Баскервиль. Один, без человека, бегал купаться. В разные стороны холодные брызги, а он ещё и головой трясёт. А на ней, на голове, длинные-предлинные уши. Один 'брызг' долетел до меня, большой холодный 'брызг'. Стало ещё грустнее. Сейчас бы прыгнуть в речку и утонуть, в одежде, в очках, с сумкой. Ходил бы по дну, рыбам письма разносил.
Тутанхамон движется в обратную сторону. По-прежнему в татуировках, как и раньше неодет. В руке снятая с головы подруги рубашка, рукава волочатся как раздвоенный хвост сказочного зверя. Оглядывается, хохочет. 'Гы-гы-гы'
Пролетела крупная 'бляха'. 'Ж-ж-ж-ж'. Запела неизвестная птица. 'Крирк-квирк'. Существо похожее на женщину догоняет своего фараона. Жду возвращения дамы с собачкой, но их нет. Наконец замечаю собачку, но без дамы. Только она теперь другого цвета. Да это и не она.
Вижу необыкновенное. Вдоль берега на лодочке, стоя в полный рост, плывёт дедушка. В его руке длинный шест, он по пояс гол, наполовину лыс, чёрен от солнца. Сразу видно - всех победил и никого не боится, настоящий 'гелой'. Напоминает деда Мазая, только без зайцев, без бороды и шляпы. А, вообще, похож - и плывёт стоя, и в руках палка. А ещё похож на 'Хижину дяди Тома' - любимая книжка детства. Там было много картинок и такая хорошая бумага, что можно было рисовать человечков, потом стирать, потом рисовать новых. И так, пока не высекут. Там, на обложке, такой же худой старикан с палкой и в шляпе.
Почему этот упрямый дедушка не хочет носить шляпу? Я собираюсь спросить, но 'дядя Том' сачком забирает с берега пустые бутылки и плывёт дальше, зорко всматриваясь в береговую линию. Замечаю в лодке целую гору заколдованных тёмной силой и спасённых 'Мазаем' стеклянных 'зайчиков'.
Пролетела птица. Высоко-высоко, красиво-красиво. Запрокинул голову и, едва не падая, залюбовался этой 'чудой'. Почувствовал на лице упавшее сверху, и это не было дождём. Птица, как и раньше, парила высоко-высоко, но прежние прелести мира как-то померкли. На всякий случай ушёл с берега под защиту развесистого дерева...'
Я писал и писал, пока не стемнело писал. Если бы появились звёзды, я бы писал при них, я бы писал и про них. Но звёзд не было, а фонари, как обычно, забыли включить.
Шёл, прижимая к себе ещё неостывшие от карандаша листки, и думал про свою жизнь, про то, какие чудеса случаются, когда человек пишет, когда хочется, по первому звуку арфы.
Прохожий не сторонится, задумчиво толкает неосторожным плечом. Застигнутая врасплох сумка раскрывается надвое. Пытаюсь схватить хоть что-нибудь, выпускаю бесценную рукопись. И полетели в разные стороны испуганные листочки, карандаши, вырезки из газет, настольный календарь и ещё всякая чепуха. Большая белая чайка специально прилетела издалека, чтобы увидеть.
Делаю лихорадочные попытки собрать хоть что-нибудь, но неизвестно откуда взявшийся ветер не оставляет ни малейшей надежды. Немного жаль, что человечество так и не узнает о голых мальчиках на берегу реки, о 'бекающих' овцах, о кровожадных 'бляхах' и многом-многом другом...