Аннотация: Постмодерн по мотивам одной культовой книги
Белая пудра все сыпет и сыпет, и ветер подхватывает ее, чтобы закружить в безумном хороводе, которому нет начала и конца, и есть только хрупкая преграда - тонкая кромка стекла, промерзшая насквозь, вся покрытая коростой причудливых узоров. На некогда гладкой и прозрачной поверхности не осталось живого места, ни одного островка, незамутненного снежным дыханием - метель страшно мстит тем, кто пытается ей противостоять. Иногда, когда иней оставляет на стекле очередную рваную борозду, я думаю, а может ли оно - обычное затемненное оргстекло за тридцать шесть фунтов, производства фирмы "Декстер Гласс" - чувствовать холод... и следующую за ним по пятам боль?
В такие моменты мне хочется его разбить...
Что я знаю о боли? О вечной мерзлоте? О холоде, который подстерегает повсюду, притаившись в бетонных стенах за пластиковыми панелями, в стальных ручках дверей, в голосе Аниты...
-Мистер Силвер,- говорит она, и в нарочито спокойном голосе ее сквозит плохо скрываемое недовольство,- мы ведь не можем отказать члену Парламента?
-Можем,- устало отвечаю я.- Где прикажете его разместить, моя дорогая? В холле, конечно, достаточно места для раскладушки и тумбочки, но придется ли по душе столь важной персоне такой комфорт? Или вы предлагаете выселить кого-то из постояльцев?
-Не язвите, мистер Силвер. На пятом этаже достаточно свободных номеров.
-Но я же говорил вам, что те комнаты находятся в нежилом состоянии...
-Я читала договор о проведении ремонтных работ, Мистер Силвер,- парирует Анита.- Согласно ему, ремонт осуществлялся абсолютно во всех помещениях.
Она с видом победителя смотрит на меня. Я тяжело вздыхаю.
-Мисс Блатт,- тихо говорю я, и теперь уже в моем голосе слышатся ледяные нотки,- ответьте мне на один вопрос, совсем простой. Вы дорожите этой работой?
-Да, но почему...
-Просто "да" или "нет".
-Я... да,- после некоторой паузы отвечает она.
По выражению ее лица я догадываюсь о нешуточной борьбе, которая идет внутри нее. Ей сейчас хочется очень многого: засыпать меня вопросами, привести доводы в пользу своей правоты, а еще больше - сказать, что я выживший из ума старый осел и я ничего не смыслю в управлении отелем, но Анита умеет вовремя взять себя в руки, и все слова так и остаются несказанными. За это я ее и ценю.
-Тогда, боюсь, нам придется дать отказ. Максимально корректно, разумеется. И вообще, мисс Блатт, уже двенадцатый час, вы совсем себя не бережете. Вы хоть изредка спите или все время занимаетесь изучением договоров?
Анита вспыхивает от обиды. Она молча разворачивается и быстро направляется к двери, но я успеваю ее окликнуть.
-Подождите!
Она останавливается.
-Простите, что был с вами резок,- я примирительно улыбаюсь,- и не обижайтесь. Поймите, Анита, я еще не совсем выжил из ума и могу видеть выгоду там, где она есть, и если бы эти номера можно было использовать, я бы непременно это сделал. Поверьте, что я очень ценю все то, что вы делаете для отеля и лично для меня, но есть вещи, о которых помощнику управляющего знать не следует, как бы глупо это ни звучало, понимаете? А теперь идите...
Анита кивает и на прощание улыбается мне одним только уголком рта, словно давая понять, что я могу рассчитывать на помилование - но я вижу, что мои слова попали в цель и льдинки в ее глазах уже начали таять. Выходя, она аккуратно закрывает за собой дверь.
Оставшись в одиночестве, я достаю из шкафчика графин и наливаю себе немного бренди - в моем возрасте, намертво застывшем на отметке чуть ближе в шестидесяти, пить столько, сколько хочется, уже вредно. А ведь алкоголь, при всех своих недостатках - замечательная штука. В отличие от многих других вещей он действительно способен согреть, пусть и ненадолго.
Сделав маленький глоток, я отодвигаюсь от стола, заваленного ворохом бумаг, и, откинувшись в кресле, на секунду закрываю глаза и наслаждаюсь теплом, которое зарождается в моем желудке и постепенно разливается дальше по телу.
Пол подо мной тихонько поскрипывает - словно отель говорит со мной.
Мой отель... мой "Силвер". Один из старейших в Англии - может, не самый раскрученный, но приносящий отличный доход и очень уважаемый для своих трех звезд. Боже, сколько же сил я вложил в него... Когда-то иметь такой отель было моей мечтой, но, по чьей-то жестокой иронии, мечта стала вечным проклятием. Знать бы тогда, какова окажется истинная цена того золота, я с легкостью променял бы его на жизнь в нищете...
Я выдвигаю правый нижний ящик стола и разглядываю миниатюрный "Смит и Вессон", коллекционную модель шестого калибра с деревянной резной рукояткой, и в очередной раз поражаюсь плавности его линий и совершенству форм. Я купил его в тысяча девятьсот одиннадцатом году, почти восемьдесят лет назад - помнится, эта модель вышла ограниченной партией, всего пятьдесят штук, и потому достать ее было очень нелегко...
Сколько людей в этом городе завидуют мне? И сколькие мечтают оказаться на моем месте? Смотрите, вот идет сам Джон Силвер, эсквайр, потомок того самого Джона Силвера, в незапамятные времена построившего в здешних землях этот отель с благословления Ее Величества Королевы...
Я смотрю на часы - тринадцать минут до полуночи...
Тринадцать номеров на пятом этаже, в которые никому не будет входа, потому что они уже давно заняты...
Как ни странно, но на бригантине тоже было тринадцать членов экипажа. Не считая меня, разумеется.
Я смотрю в окно - метель понемногу стихает, и снежинки бьются в окно без прежней ярости. Движутся стрелки - тает время, и с каждой просвистевшей у виска секундой в комнате становится все холодней. А когда часы бьют двенадцать, время для меня останавливается, и не слышно больше ни приглушенных стенами голосов беспечных постояльцев ночного бара, ни музыки, ни метели за окном.
Я вижу, как в зябкой тишине медленно поворачивается дверная ручка.
Дверь открывается, и в комнату входит Джим Хокинс - первый из тринадцати. Как и остальные, он совсем не изменился за прошедшие годы - только лицо у него стало белое-белое, словно снег за окном.
Я сижу, опустив голову - я до сих пор не в силах смотреть ему в глаза. Когда-то давно, во время нашего маленького приключения, я успел не на шутку привязаться к этому мальчику - и слезы всякий раз наворачиваются на глаза, когда я вспоминаю, как он с перерезанной глоткой бьется в предсмертных конвульсиях.
Он подходит ко мне, чтобы задать единственный вопрос, и каждое сказанное им слово эхом разносится по комнате.
"Скажи, Джон... кто украл сокровища?"
Я молчу.
Я сижу, сжавшись в кресло.
И прежде, чем его ледяная ладонь привычным движением ляжет мне на плечо, и мои члены парализует от нестерпимого холода, я успеваю посмотреть на замерзшее стекло в окне, и в отразившемся взгляде встретить понимание.