Вовка так и не пригласил Лизку. Мы остались в неведении - пошла бы она с ним в третий раз танцевать со всеми вытекающими последствиями, или обломала. Наиважнейший вопрос. Мы, по правде говоря, жалели Длинного. Вот ему ситуэйшен достался! Пойти - не пойти. Даст - не даст. Кому хочется на глазах всей танцплощадки от ворот поворот получать? Колпак вон и не отворот получил, а припоздал чуток, и то каково! А для Вовки вообще трагедия будет. Его ж тут каждая собака знает, у него авторитет непреклонный. Пойдешь, а откедова знать, что у девки в этот момент на уме, какая муха на нее села и в нежную щечку укусила? И она тоже, небось, бошку ломает. И гадает на кофейной гуще - дать не дать третий танец. Это ж какая ответственность! За любой базар отвечать приходится. Никто тебя за язык не тянул... то есть силком в его объятия не толкал. Получится - позволишь одному, потеряешь всех остальных. Другой уже к ней не подойдет, если знать будет - она деваха Вовки Длинного. А ей ой как хочется принца найти!
Мать ее, ну, которая тетка моя, все бурчит на Лизку. И за каблуки эти, и за юбку ее короткую, и за прическу "с начесом".
- Провыбираешься, - бурчит, - будет с тобой как с Наной! Меня хоть бы пожалела.
Что за Нана такая, я еще не знал, тогда Золя достать почитать было почти невозможно, а спросить не решался. Вдруг что плохое или запретное, в смысле, что для меня, пацана, запретное. Откуда тетка-то про нее знала? Она и книг не читала. Наверное, рассказал кто.
Вот такая каша с Лизкой заварилась. У меня теперь вроде как секретное задание появилось - прознать по-родственному, чего она насчет Вовки Длинного думает. А он пока в ее сторону перестанет дышать неровно.
Драки тоже не получилось. Колпак на почве этого самбо свихнулся. Чуть ли не побратался с Батоном. Это чего, нам его теперь в свою кодлу зачислять? Или Колпака с ними отпускать? Вот уж хрен ему!
В завершении менты прикатили. Ну, к этому делу мы привычны.
Я покрутился по поселку, заметая, как лиса, следы, пришел к нашей точке. Мы собирались у голубятни. Тут между деревьями стол и скамейки мужики сделали. Навес от дождя и солнца. В домино они вечерами стучат. А после них мы кучкуемся. Вон в уголке уже Санька сидит. Он первый добрался. Потом и Длинный неспешно прикостылял. Вовка взрослый, ему бегать не с руки.
- Чего делать будем? - спросил он. Вроде как вожак в команде, ему и решать.
Мы совершенно не знали, чем заняться. Будь все на мази, и вопроса такого не стояло бы. Хоть бы обсуждали события, да ржали. А тут... у всех на душе кошки скребутся.
- Бухнуть бы, - сам себе пробурчал Длинный.
- Хорошо бы. А где взять?
Магазины давно закрыты, про запас никто из мужиков не держит. Как это пузырь дома невыпитым стоять будет? А вдруг прокиснет? Или мышка пробежит, хвостиком заденет и бабах?!
- Сань, у тебя в голубятне ничего нет?
Вообще-то Санька запасливый пацан, практичный. Голубей кормить надо, приходится покупать им зерно или пшено. У меня всего-то три пары взрослых и пискуны, а он штук двадцать держит. А чего ему? Каждое лето к бабке в Таганрог ездит, на родину, на каникулы. В августе вернется, привезет чемодан турманов, и чайных, и дутышей. Там они по полтиннику пара, а у нас меньше трояка даже не подходи. Да за одного. А голубка вообще четыре рубля весной. Вот он и покупает иногда вино дешевое и в голубятне прячет. Вдруг кто ведро зерна припрет? Натуральный, стало быть, обмен предложит.
- Не-а, - лениво ответил Санька. - Был "Агдам", надни отдал, за ячмень.
Раз так говорит, значит, точно нет, жопиться он не будет.
Опять тихо. У каждого свой бедлам в голове. Домой, что ли, пойти? Книжку в библиотеке взял на пару дней. Фенимора Купера. Четвертый том его собрания сочинений. В нем страниц семьсот, я еще до половины не дочитал, а завтра отдавать.
- Может, к Флюрке сходим? - так же лениво придумал Длинный. - У нее всегда портвешок есть. Только придется ее разок...
Не договаривает, только руками показывает. Мы не маленькие, понимаем, чем и как Вовка за портвейн с ней рассчитываться будет.
- А чего, пошли!
Флюра - старшая из трех сестер. Две с мамашей живут в том же доме, где и Вовка. Только этажи разные. Все сопливое детство их тут прошло, на наших глазах. Вовка даже по молодости ухлестывал за Флюрой, ходили по кварталу рука за руку. Но, когда он в армию ушел, она залетела от кого-то, потом быстренько замуж вышла. Может и за того, кто ей ребенка состряпал, может какого другого дурачка нашла. Только пацан, Радик, записан на мужа. Как родила, или даже пораньше немного, дали ей комнату с подселением в трехкомнатной квартире. Прямо у скверика, ниже сто восьмой школы. Первый этаж и окнами на фонтан. Всего-то в паре минут ходьбы от ее родного дома.
А пожили они вместе совсем немного, может год, может и меньше. Пил он у нее по-черному. Ну и... придет домой еле живой, ей синяков наставит и уснет. А девка симпотная, и фигурка нормальная. Плотная такая, сбитая. Как спортсменка, типа ядро ей метать или в гандбол играть. И представляешь, все время с фингалами ходит! Никакая косметика не замажет. Все знали - темные очки надела? - знать, опять фуфло под глаз прилетело.
Научили ее, или сама доперла. Только устроила она ему "ледовое побоище".
Пришел как-то ее благоверный домой, вернее, приполз на карачках. Она ему стаканчик-другой вдогон поднесла. А когда отрубился, скалку достала. И за все его издевательства, за всю его "любовь, ласку и внимание", отходила и вдоль, и поперек. Ему что? Пьяный, только с бока на бок перекатывается - подставляет места, по которым еще скалкой не гладили. И ведь хватило у бабы ума - ни капли крови из него не выстучала.
Утром проснулся муженек, стеная, из-под кровати выполз, кое-как руками-ногами шевелит. Не тело у него, а сплошной синяк и кусающая изнутри боль.
А Флюра перед ним на цыпочках и распинается.
- Опохмелиться не желаешь ли?
- Кто это меня так? - спрашивает, потому как в памяти сил для соображения никаких нет. Да и памяти не шибко много с такого бодуна осталось.
- Так ты приполз вчера такой, - не моргнув глазом, отвечает. - Я хотела милицию вызвать.
- А я чего?
- А ты сказал, что не надо.
- Я сказал?
- Ты, кто ж еще.
- Не помню.
- Я тебе тогда и говорю: "Не хочешь милицию, давай хоть скорую вызову, вдруг тебе сломали что".
- А я чего? - повторяет как попугай.
- Чего, чего! - надула Флюра губу. - Отматерил меня, вот чего. И в морду, - она демонстративно выставила мужу старый синяк.
- Ничего не помню, - трясет головой. - Хоть убей, не помню, - и руками волосы лохматит.
- На работу пойдешь? - спрашивает участливо.
Ему нужно немалое время, чтобы понять вопрос. И еще немного, чтобы найти ответ.
- Куда деваться, пойду.
- Поешь?
Опять соображает, совета у желудка спрашивает.
- Нет, ничего в глотку не лезет.
- Даже похмеляться не будешь?
Посмотрел на жену долгим взглядом.
- Ты чего такая добрая?
- Так жалко тебя, вон как ухомаздали! А если бы убили? Или того хуже, инвалидом сделали?
- Типун тебе на язык!
- Ты бы не пил так, - просит робко.
- Да пошла ты!
Собрался и на работу побрел. И Флюра на работу пошла, она на стройке пашет, маляром и штукатуром.
Вечером пришла домой, а муженек, видать, в обед приходил, - вещи свои собрал в чемоданчик дерматиновый и слинял.
Совсем.
Даже из поселка нашего уехал.
Какой не был пьяный, а, знать, что-то из "ледового побоища" вспомнил. И на ус намотал.
Все это прошло мимо Вовки. Он вернулся из армии, когда Флюра уже опять одна была, только теперь с ребенком. Жениться ни-ни, и не собирался, знал - не один он у нее врачевателем одиночества служит. Не один он в ее лохматку ходок. А в гости иногда, по старой дружбе, заглядывал. Когда переночует, когда среди ночи домой уйдет.
Вот к ней мы и завалились.
Я тоже не первый раз в их квартире. Только не по тому делу, что Длинный. Флюра иногда просила кого-нибудь во дворе - пацана ее из садика забрать. Раза два или три мне перепадало. Я с ним на улице погуляю, а потом, когда он жрать захочет, домой отведу. У них, как и у всех в поселке, входная дверь на ключ только на ночь закрывается, или когда дома никого нет. Один раз я привел Радика, а она переодевалась. Я даже видел ее... не совсем одетую. Но только со спины и одну маленькую секундочку...
Как и обещал Длинный, бутылку портвейна Флюра на стол выставила. Мы ее на четверых оприходовали, - по одной рюмашке, по второй. Потом она пошла сына проведать, на место его определить. Он у нее обычно на диване с мамкой спит, а когда гости приходят, она его в детскую кроватку перекладывает. Там в комнате ниша есть, кладовка бывшая, только двери убрали и свет провели. Вроде как вторая малюсенькая комнатка, детская. А закрывается тяжелой бархатной шторой.
Пока Флюра пацана в туалет сводила, пока по новой уложила...
Вовка нам говорит.
- Хотите посмотреть, чего она вытворяет в постели?
- А как? - в голос мы.
- В нише спрячу вас, - обещает. - Только тихо там! Не дай бог, учует, все, кранты. И мне, и вам.
Ну, мы, конечно же, пообещали, что Вовка просил.
- Да за такое бесплатное "кино" вообще дышать перестанем!
Когда Флюра пришла, уже в халатике коротеньком, уже разморенная от выпитого, мы еще по стопке вмазали и с Санькой стали собираться.
Она вроде как удерживает нас.
- Куда вы? Посидели бы еще.
Мы были непреклонны.
Вовка нас проводил до двери. А квартира у них такая. Кухня за ванной и туалетом. Потом длинный коридор и три комнаты одна за другой. Флюрина первая от входной двери. Мы ботинки под мышки и тихо в квартиру прошмыгнули, туда, за бархатную шторку. Вовка погромче нам наставления дал, чтобы завтра к нему обязательно приходили. Входной дверью демонстративно бухнул. Это, как бы мы ушли. И к Флюре, портвейн халявный допивать.
. . .
Я не буду рассказывать, что нам довелось увидеть.
Честно? - мало чего. В комнате темно, это раз. Особо не высунешься, это два. Так - силуэты. А вот наслушались мы с Санькой! Слова и прочие звуки, сопровождающие это дело, посильнее живых картинок действуют. Не раз потом убеждался...
Отдышались они, притихли, Вовка и говорит:
- Иди, помойся, кажется, я чуток не успел.
- Ерунда, - отвечает она, - все в порядке, еще можно.
- Иди-иди, - подталкивает с дивана, - знаю я это ваше "можно". Потом начнется, "я беременна", аборт, пятое-десятое. И воды мне принеси холодной, пить хочу. А лучше чай сделай.
Это он специально ее гонит из комнаты, чтобы нам дать возможность уйти. Вовка молоток, о своих пацанах в первую очередь думает. Понимает, что с нами после такого кино творится.
Флюра халатик накинула. Знать, хорошо ей было, мурлычет песенку, Вовку громко чмокнула.
- Ну, ты даешь! - сказала ему, похихикивая.
А он ее по голой жопе несильно шлепнул и поправил:
- Даешь ты, женщина, а я, мужчина, беру.
- Ну, я так, ты же понял, о чем я, - рассмеялась. - Я ж не русская, мне пятьдесят процентов скидка, - и босая упорхала в сторону ванной.
Вовка распахнул окно - ворвался теплый воздух и разогнал терпкий запах потных тел и чего-то еще, мне незнакомого, но уже инстинктивно желанного.
- Дергайте, по-быстрому, - шепнул нам. - Да не в дверь, в окно прыгайте!
В секунду мы оказались на траве газона. Сунули ноги в ботинки и бегом домой. Снимать ломоту в паху...
Зря я ругал этот вечер. Он оказался лучше многих других.
. . .
Я ж как думал? Ну, про это... как взрослые "этим делом" занимаются. А как вокруг себя видел, так и думал.
Ложатся спать - он в семейных трусах с дыркой на колене, она в панталонах с начесом и в ночной рубашке до пят. Свет потушен. Кровать скрипит. Надо постараться, чтобы никто тебя не увидел и не услышал, значит с головой под ватное одеяло. Кое-как что-то задрали, что-то приспустили. Он всегда только сверху и быстренько-быстренько, да чтобы кровать ни разу не скрипнула.
А оказывается вон как!
Вовка только успевал поворачиваться. Она им как военная командирша командовала. И нисколько не стеснялась, что соседи, или на улице прохожие что-то услышат и подумают - а чем это жильцы в этой комнате таким занимаются?
Я приглядывался - теперь она будет на меня по-другому смотреть, в смысле, что я знаю, зачем Вовка у нее с ночевой остался. Но она нисколько не поменялась. Все такая же веселая и приветливая.
И я подумал - а хорошо бы и мне такая потом повстречалась.