Аннотация: Оксана Робски, Ксения Собчак, "Zамуж за миллионера или брак высшего сорта"; Чжуан-цзы; Роберт ван Гулик, "Знаменитые дела судьи Ди".
Судья Лю имел репутацию человека мудрого и справедливого. Впрочем, имелись у него и недоброжелатели, готовые оспаривать вышеприведенное утверждение как минимум по двум пунктам.
Иные намекали, что прозорливость судьи - уж слишком, чтобы не сказать - буквально, нечеловеческая. Попросту говоря, а не случалось ли ему вкушать трапезу в компании с журавлем? Другие же ехидничали: дескать, необыкновенная способность почтенного Лю распутывать самые сложные дела объясняется на самом деле ничем иным, как его обыкновением запутывать самые простые дела до такой степени, что уже никто, кроме него самого, не способен в них разобраться.
Что ж, говорят, среди всей тьмы вещей, - ни в сонме возвышенных материй, ни в куче отвратительных мерзостей, ни даже в числе умозрительных построений, - не сыщется ни единой такой, которую художник Хуэй по прозвищу Тридцать Четвертое Правило не сумел бы изобразить в похабном виде. Так и среди людей нет ни единого, чьи качества хоть раз не подвергались бы сомнению: действительно ли столь праведен святой; в самом ли деле столь дальновиден правитель; так ли уж безнадежно порочен разбойник? Итак, любезный читатель, есть ли под небом занятие менее осмысленное, нежели чем достойным мужам меряться своими достоинствами?..
Однажды в суд обратилась бедно одетая женщина с лицом, настолько потемневшим от забот и печалей, что невозможно было с уверенностью определить ее возраст: то ли она, как говорится, только-только установилась, то ли готовится снова стать ягодкой. Низко поклонившись судье, женщина изложила свою жалобу:
- Мой муж, Чен Яовэнь, хозяин гостиницы в селении Трех Мостов, всегда отличался добропорядочностью и благонравием, так что мог бы служить примером любому человеку его положения. Но вот однажды, примерно год тому назад, поздно вечером, он заприметил возле наших ворот бродягу-монаха, как говорится, "проезжающего через станцию в рассуждении". Муж пригласил его в дом, усадил на циновку и принялся угощать цыплятами и поить вином. За трапезой муж с гостем разговорились, и, само собой, зашла у них речь о Пути и прочих подобных вещах. Тут-то монах и сказал: вы, дескать, почтенный хозяин, столь милостивы ко мне, ничтожному, я же не имею при себе и трех корочек хлеба - то есть совершенно ничего, чем мог бы вас отблагодарить. Ну, кроме, разве что, нескольких крох мудрости - позвольте же мне поделиться хотя бы этим...
До самого утра монах поучал, а на рассвете отправился дальше своей дорогой, и больше мы его не видели. Муж же мой с того самого времени изменился до неузнаваемости: совершенно перестал заботиться о хозяйственных делах, не стремится к выгоде, не пытается избегнуть убытков, семью игнорирует, обычаев не соблюдает. До того дошел, что на похоронах собственной матери не проронил ни слезинки, и траурные одежды снял через девять дней. Порой он молчит, когда следует говорить, а то вдруг заговорит - и словно бы ничего не скажет; а уж ласкового слова от него нипочем не дождешься. Да он и дома-то появляется редко: считай, переселился к курочкам в зеленый теремок - круглые сутки предается там пьянству и блуду. Дела наши меж тем пришли в упадок, и, если так и дальше будет продолжаться - скоро вместе с малолетними детьми пойдем по миру вслед за тем монахом.
Вот я и подумала, господин судья: раз уж тот человек, за которого я вышла замуж, более не существует - то есть все равно, что мертв; и раз уж я при живом муже живу, фактически, как вдова - то не будет ли справедливым оформить это официально, а с совместно нажитым имуществом поступить так, как следует по закону поступать с наследством?
Судья Лю проникся сочувствием к горю женщины, однако, прежде чем вынести окончательное решение, постановил выслушать Чена. Тот, вопреки ожиданиям, не стал отнекиваться, а сразу признал правоту жены, однако лишь частично:
- Присутствующая здесь урожденная Цынь безусловно права, утверждая, что я, стоящий сейчас перед вами - совершенно не тот человек, которым был год назад. Однако позвольте спросить, что в этом такого особенного? Ведь и год назад я, почтенный хозяин гостиницы, отец двоих сыновей, как видом, так и повадками мало походил на того наивного юношу, который когда-то взял в жены урожденную Цынь. А вы сами, господин судья, до того, как занять эту должность, разве не были студентом, а еще до того - ребенком? И кто осмелится утверждать, будто бы вы мертвы, на том основании, что ныне, дни напролет верша людские судьбы, вы совсем забросили детские игры? Или вот другой пример: однажды мне приснилось, что я - бабочка. Во сне я беззаботно порхал с цветка на цветок, а, проснувшись поутру - снова стал самим собой. Так вот и после разговора с мудрецом я словно бы проснулся ото сна и, перестав быть тем, кем я был, стал тем, кем являюсь сейчас. Кто в здравом уме будет утверждать, будто бабочка способна управлять обширным хозяйством? Кто видел, как хозяин гостиницы летает над лугом, опыляя растения? И справедливо ли требовать от человека, прикоснувшегося к вечной истине, чтобы он продолжал обременять себя мирскими делами? Бесконечная череда превращений - вот путь всего живого, лишь мертвая материя постоянна. Я жив - и именно поэтому я изменяюсь. Весьма вероятно, что и нынешнее мое состояние - лишь очередной сон, но что-то подсказывает мне, что закончится он не раньше, чем я повешу на посошок последние деньги.
Выслушав Чена, судья воскликнул:
- Какая интересная тяжба! На первый взгляд, просьба этой женщины до невозможности нелепа; однако речи ее разумны, аргументы логичны, доводы обоснованы. Мужчина, напротив, утверждает вроде бы очевидное - но в его рассуждениях смысла не больше, чем в младенческом лепете.
В самом деле, неужели же непонятно, что это не ты, Чен, сделался бабочкой - но весь мир в твоем сне превратился в цветущий луг?.. А ты всего лишь приспособился, как сумел, к изменившимся обстоятельствам. Если бы вдруг море вышло из берегов и залило Поднебесную - людям пришлось бы отрастить жабры и плавники, но и тогда я был бы судьей, а ты держал бы передо мной ответ за свои деяния.
Далее, ты утверждаешь, что мертвое постоянно, а живое изменчиво; и то, и другое неверно. Кувшин может простоять на полке сотню лет, но стоит неловкой служанке уронить его на пол - и вот, даже если от него всего-навсего отколется ручка, перед нами уже никакой не кувшин, а всего лишь бесполезные черепки. А вот человек может потерять руку, или ослепнуть - и все-таки остаться человеком. Бывает и так, что рождается ребенок с шестью пальцами - он необычен, но и он тоже человек. Мертвое сохраняет форму, но если все-таки теряет ее - то обращается в ничто; а живое, непрерывно изменяясь, сохраняет свою внутреннюю сущность - по крайней мере, до тех пор, пока остается живым.
Итак, если ты и в самом деле тот, за кого себя выдаешь, скажи-ка мне: Чен Яовэнь, помнишь ли ты своих родителей?
- Ну конечно, я помню их! - воскликнул Чен.
- Ты лжешь! - грозно нахмурился судья. - Если бы ты помнил свою мать, то сокрушался бы о ее смерти, и носил бы траур весь положенный срок, оказывая ей почтение. Что ж, если ты не самозванец, выдающий себя за покойного Чена, то должен помнить своих детей и жену, не так ли?
Чен снова ответил утвердительно, но теперь в его голосе не было слышно уверенности.
- Снова ложь! Если бы ты помнил свою семью, то не довел бы ее до такого бедственного положения. Последний вопрос: помнишь ли ты самого себя?
Чен, осознав, что дела его плохи, не решался ответить - только молча дрожал, склонив голову.
- Уже лучше, - усмехнулся судья. - Если бы ты и на сей раз осмелился солгать - я велел бы немедленно заковать тебя в колодки и бить палками. Но я вижу, что ты не вполне безнадежен.
Тогда Чен бросился в ноги к судье и принялся молить о прощении, обещая, что немедленно вернется к жене и детям и к тому добропорядочному образу жизни, который вел год назад. Но судья долгое время оставался непреклонным, и лишь после того, как, увидев раскаяние Чена, его жена тоже стала просить о снисхождении, согласился закрыть дело и отпустить обоих с миром.
Чен прожил после этого долгую и достойную жизнь, и более никто и никогда не слышал от него слов "мудрость", Путь" или "истина". Рассказывают, однако, что, когда его жена, будучи уже в преклонных летах, тяжко заболела, а затем умерла, Чен, как ни в чем не бывало, смеялся, шутил и пел песни - однако же никто из видевших его ни на секунду не усомнился в глубине его искренней скорби.
Послесловие рассказчика
Здоровый человек охотится, или приводит в порядок дела, или забавляется с певичками, или внимает россказням старого дурня, как это сейчас делаете вы; больной же только и делает, что лежит неподвижно да чахнет. При этом и опытный врач не всегда способен с первого взгляда определить причину недомогания. Как видите, страдания, какой бы из тысячи напастей они не были спровоцированы, проявляются всегда сходным образом; для счастья же существует не так уж много причин, но проявления его бесконечно разнообразны. Поэтому неудивительно, что, как говорил Ляо Таосуй, все несчастливые семьи похожи друг на друга, и каждая счастливая семья счастлива по-своему.
Ах, если бы то же самое можно было сказать в отношении мудрости и глупости, истины и заблуждения! Но увы, все мудрые люди правы каждый по-своему, и каждый глупец по-своему неправ. Ну, а тех кто по-настоящему постиг Путь, не причислишь ни к тем, ни к другим.
Примечания
Вкушающий трапезу с журавлем - подразумевается лис (см. русскую народную сказку "Лиса и журавль"). Лисы в народной китайской мифологии - волшебные существа, способные принимать человеческий облик... да и много еще на что способные.
Тридцать четвертое правило - Rule 34: "There is a porn of it. No exceptions." (см. http://lurkmore.ru/Правило_34).
"...то ли она... только-только установилась, то ли готовится снова стать ягодкой" - Конфуций: "Мне было пятнадцать - и я устремился к учению; стало тридцать, - и я установился..."; русский народ: "В сорок пять - баба ягодка опять".
Проезжающий через станцию в рассуждении - "Проезжая через станцию и будучи голоден в рассуждении чего бы покушать я не мог найти постной пищи. Дьякон Духов". А.П. Чехов, "Жалобная книга".
"...и траурные одежды снял через девять дней" - в Китае времен Пу Сунлина носить траур по умершим родителям полагалось не менее года. Кстати, проявление неуважения к родителям квалифицировалось как тяжкое уголовное преступление.
Зеленым теремом в китайской классической литературе именовался бордель. То есть в оригинале, конечно же, никакой не "терем" - но так уж когда-то перевел академик Алексеев, да так и повелось.
Повесить деньги на посох - то бишь пропить. Жуань Сю, древнекитайский аналог Диогена, ходил, демонстративно привязав сто монет к своему посоху, чтобы все видели, что он идет пить.
"...все несчастливые семьи похожи друг на друга, и каждая счастливая семья счастлива по-своему" - внимательно см. Лев Толстой, "Анна Каренина", буквально первые же строки.