Старик Флетчер заваривал чай. Трудди сидела на его потертом диване, безуспешно пытаясь сдерживать слезы. Они катились по ее морщинистым щекам, отнимая то, что ей с таким трудом удалось украсть у своей жизни - годы. Сейчас она выглядела намного старее, нежели в тот день, когда Флетчер встретил ее впервые после двенадцати лет разлуки.
- Это ужасно! - в очередной раз повторила Трудди, сжимая в ладонях предложенную Флетчером чашку горячего чая. - Если бы ты только видел это!
Она снова начала рассказывать о своем племяннике. Это была не одна отдельная история, а целый ряд, следующих один за другим рассказов. Сначала сомнения, затем догадки и подозрения.
- Конечно, он ни о чем не догадывался, - сказала Трудди, дойдя до той части истории, когда она начала следить за Джои.
Она нанимала такси и ездила следом за ним по всему городу. Иногда она видела рядом с ним Урсулу. Иногда незнакомых мужчин и женщин.
- Он привозил их в этот дом, - Трудди устремила взгляд за окно, на особняк Мольбрантов.
- Джои? - Флетчер нахмурился. - Как он мог это сделать?
- Твоя внучка открывала ему ворота.
Трудди прикрыла глаза, пытаясь собраться с мыслями. История о том, как она осмелилась пробраться следом за ними в дом, все еще сдавливала ее горло.
- Как-то раз я перелезла через ворота...
- Ты перелезла через ворота?!
- Да, Флетчер. Именно так. Джои ведь, черт возьми, мой племянник. Разве ты не сделал бы то же самое ради своей внучки? - она наградила старика сердитым взглядом, словно это он был виноват в случившемся, и снова ненадолго замолчала.
Молчал и Флетчер. Обрывки фраз, сомнения верного толкования услышанного, подозрения, догадки и суеверия - все это начинало медленно складываться в его сознании, повторяя тот путь, которым чуть ранее прошла Трудди. Она понимала его чувства, поэтому решила выдержать небольшую паузу, давая ему возможность обдумать обрывки жизни, связанные с Урсулой. Горячий чай, который Флетчер заварил для нее, пах мятой. Этот запах напоминал ей лето, сад Мольбрантов, плед, постеленный поверх зеленой травы, чистое, голубое небо над ее головой, робкие поцелуи Флетчера... Во что превратился мир?! Трудди сделала глоток чая, обжигая язык и губы. Она больше не могла ждать. Флетчер должен услышать то, что было дальше.
- Я видела, как в доме зажегся свет, - сказала она, отрывая дряхлого старика от его раздумий. - На втором этаже. Прячась в тени деревьев, я подошла к дверям. Они были открыты, - Трудди вздрогнула, вспоминая суеверный страх, который охватил ее, когда она вошла в дом.
Теперь Флетчер понимал ее и потому молчал, давая ей возможность собраться с мыслями.
- Я поднялась по лестнице на второй этаж, - продолжила Трудди. - Там все еще лежат те старые ковры, которые так хорошо скрывают звуки шагов, - она попыталась улыбнуться, вспоминая, как двенадцать лет назад так же кралась по этому дому, скрытая покровом ночи, желая лишь одного - оказаться в крепких объятиях Флетчера. - Дверь в одну из спален была открыта, - Трудди снова отпила из чашки. Чай уже остывал, но обожженные губы все еще болели. - Мне кажется, это когда-то была комната приемного сына Мольбрантов. Того, темнокожего. Помнишь?
- Дидье.
- Я не знала, как его зовут, - Трудди тряхнула головой, понимая, что это сейчас не имеет никакого значения. - Я подошла к комнате и заглянула внутрь, - она замолчала, пытаясь найти нужные слова, но слов этих у нее не было. - Это было ужасно, - выдохнула она. - Это... Это... Это какое-то сумасшествие, Флетчер.
Он промолчал, и на ее глаза снова навернулись слезы.
- Ты мне не веришь, да? Но ведь это так! Я видела это так же, как вижу тебя! И не один раз.
- Это все дом, - тихо прожевал он слова себе под нос.
- Дом? - Трудди шмыгнула носом, словно ей было не шестьдесят, а лет семнадцать.
- Он сводит людей с ума, Трудди.
- Ты не представляешь, что я видела. Они истязали друг друга. Пускали друг другу кровь, душили и жгли. И все эти свечи... Боже мой! Они словно сатанисты какие-то...
- Говорю тебе, это дом. Я прожил здесь достаточно, чтобы знать, как сильно он меняет людей.
- Ты все еще мне не веришь, да?
- Не верю? - закряхтев, Флетчер поднялся на ноги.
Дверь в комнату Урсулы была открыта. Ее грязное нижнее белье было свалено в корзину возле кровати.
- Пойдем, - позвал Флетчер Трудди.
Стоя за его спиной, она видела, как он копается в грязном белье своей внучки.
- Тебе не стоит этого делать. Это ее интимная жизнь, - смущенно сказала ему Трудди.
- Я знаю. Знаю, черт возьми! Но вот это... - он отыскал лифчик в кровавых пятнах. - И вот! - кофта с такими же бурыми пятнами. Флетчер бросил ее обратно в корзину.
- Может, она просто случайно испачкалась в... Ну, ты понимаешь...
- Я так не думаю, - он подошел к шкафу и открыл ящик. - Уже не думаю. Теперь я понимаю, о чем были все те разговоры с подругами.
- Ты подслушивал их?
- А ты подглядывала. И что?
- Я просто подумала, что твоя внучка... Ну, у женщин же всегда есть свои секреты... Хотя, наверно, ты прав. Сейчас это не имеет никакого значения.
- Да, - Флетчер подозвал ее к себе, указывая вглубь шкафа. - Скажи, не такие свечи ты видела в той проклятой комнате?
- Я не помню.
Трудди заворожено смотрел на толстые красные цилиндры из воска. На их боках застыли причудливые струйки. Были это те свечи, которые она видела в той комнате, или же другие? Какая разница. Свечи все одинаковы. Их запах, их дрожащий свет, трепещущий фитиль, стекающий воск... Трудди почувствовала легкое головокружение, вспоминая запах горящей плоти, который она ощутила стоя возле комнаты Дидье Мольбранта.
- Что с тобой? - Флетчер предусмотрительно обнял ее и закрыл шкаф. - Тебе плохо?
- Уже лучше, - она посмотрела на белье Урсулы, которое Флетчер достал из корзины. - Давай уйдем отсюда. Пожалуйста.
Они вернулись на старый потертый диван. Их чай уже остыл. Трудди взяла чашку и сделала несколько жадных глотков.
- Мы должны что-то сделать, Флетчер, - сказала она, тяжело дыша.
Он промолчал, хмуря свои седые брови. Трудди ждала какое-то время, затем решительно поднялась на ноги.
- Пойдем, - позвала она Флетчера. - Может, если ты увидишь все сам, это придаст тебе решимости.
- Ты хочешь снова идти в этот дом?
- Да, черт возьми! Я хочу снова идти в этот дом.
- Нет.
- Что, нет? Неужели ты боишься?
- Я не пойду в этот дом.
- Тогда я сделаю это одна. Ради Джои. Мой племенник кое-что значит для меня. И если тебе наплевать на свою внучку, то сиди и жди меня здесь.
Ругаясь себе под нос, Флетчер пошел за ней следом. Он открыл дверь и первым вошел в дом Мольбрантов. Они поднялись по лестнице. Осторожно, словно воры. Комната приемного сына бывших хозяев была убрана. Постельное белье снято с кровати и на его место постелено новое. О том, что здесь кто-то недавно был, говорил лишь запах. Копоть свечей и человеческий пот. К ним добавлялось что-то еще. Сладкое и теплое, словно сквозняк приносил сюда укрывшийся где-то в глубине дома запах лета. Запах цветущих яблоневых садов и распустившихся бутонов посаженных в клумбах цветов. Трудди помнила этот запах. В нем не хватало мяты и мелисы, но это, несомненно, был именно он. Запах любви. Ее и Флетчера. Запах их разгоряченных тел, шелест нежных слов, блеск любующихся глаз. Как она могла оставить его? Неужели она думала, что кто-то будет смотреть на нее более страстно и нежно, чем Флетчер? Неужели она не знала, что старость рано или поздно придет за ней, оставив только чувства: уважение, нежность, заботу? Старость. Это слово хлыстнуло ее сознание, словно бич. Сад, в котором она видела себя и Флетчера, зачах и порос кустарником. Это была уже не осень, где желтые листья и розовый закат придают происходящему особую пикантность и глубину чувств. Это была зима. Холодная и беспощадная. Весны не будет. Трудди знала это, так же, как свой возраст. Ошибки и удачи, потери и обретения, смех и слезы - все было сковано льдом. Все медленно замерзало, погружаясь в спокойный безразличный сон. Красота, карьера, поклонники - ни до чего этого не было дела. Лишь бы не ныли суставы, да не болели десны от вставных зубов. Сад умирал, и вместе с ним умирали чувства, которые грели когда-то в нем страстных любовников. Это было их последнее лето, за которым наступила осень, а затем и последняя зима. Это был их последний шанс, которым они не воспользовались, по привычке тратя все, что приходило к ним, считая, что будет еще. Все эти крема и массажи, они были нужны лишь для самообмана.
Трудди посмотрела на Флетчера. Каким же он был старым и дряхлым! Он был старше ее лет на десять, а может и больше. Его либидо, должно быть, доживало свои последние годы уже тогда, когда они впервые встретились в этом доме. Их любовь. В ней была нежность, но не было страсти. Трудди знала это всегда. Вот почему она ушла двенадцать лет назад. Она бежала от своей старости, а Флетчер, его возраст, он всегда говорил ей о неизбежном. Трудди снова посмотрела на Флетчера. Скоро она превратится в такую же развалину, как и он. Ей захотелось закричать от безысходности, но вместо этого по ее щекам потекли слезы.
Флетчер. Он смотрел на нее своими выцветшими голубыми глазами и вспоминал свою жену. Она могла бы сейчас заваривать ему чай и делать теплые компрессы на ночь. Она могла бы разделить с ним его старость, но этот дом отнял ее у него. Свел с ума их обоих. Его - деньгами и доступностью гостивших здесь женщин, ее - одиночеством и безразличием супруга. И вот теперь этот дом,отнимал у него его внучку.
Флетчер покинул комнату, спустился по лестнице вниз и вышел на улицу. Его старые кости, пронзаемые холодным ветром, начали снова ныть. Он стоял на крыльце, не обращая внимания на боль и холод. Трудди все еще оставалась в доме, но сейчас это не имело значения. Рано или поздно она покинет это проклятое место. Она слишком стара, чтобы долго отдаваться этому злу. Ей нужен будет глоток свежего воздуха, возможно, теплого чая. И тогда, сидя в его сторожке, он расскажет ей о том, что они должны сделать.
***
Зоргулы не могли покинуть Эдем. Те, кто пришли сюда за азолями и те, кто воспользовался этим предлогом, чтобы продолжить плести свои интриги и здесь, за пределами Аида - смерть Оместеса превратила их всех в заложников этого цветущего мира. Мира, в котором им не было места. Пери Лескотт слышал их голоса. Невольно, он стал для них последней надеждой. Сначала один, затем десятки. Им больше некуда было идти. Дар Лескоттов, дивный светоч - в нем они могли найти забвение. Почти все они мечтали об этом. Почти все, кроме одного. Он пришел к Лескотту задолго до того, как возвращение в Аид стало невозможным. У него были свои планы, свои интриги. Он был слишком стар для демона и слишком молод для зоргула. Он все еще помнил, каково это - жить в Эдеме, но изучил и жизнь в Аиде. Второе ему нравилось больше, в особенности, когда его можно было наложить на первое и взглянуть на два этих мира одним взглядом. Об этом сказали ему Ин-Незы. Он пришел к ним в надежде найти смысл своего нового существования, но камни не были мудрецами и пророками. Они могли лишь отвечать на вопросы. Вопросы жизни и смерти пришедшего к ним. Их кладовая знаний была неизмеримо огромна. Они знали мир таким, каким он был вначале. Видели все его перемены, знали его настоящее. Мир, который не был разделен на Аид и Эдем. Они понимали его, как единое целое. Идеальное уравнение с различными переменными. Мудрость была неведома Ин-Незам, лишь только факты. Факты, в которых зоргул черпал свою мудрость. Мудрость, в которой он отыскал свое крохотное предназначение. Константу. Переменную, способную влиять на значение уравнения. Этой переменной стало время. Оно заставляло миры меняться. Оно стирало границы и возводило новые. Лишало жизни и даровало эту жизнь. Ничто не вечно кроме Эдема, Аида и отведенного им времени. Так говорил зоргулу Лоран - его мудрый учитель, в те времена, когда зоргул был еще совсем юным демоном. Найти свое место согласно природе, которая позволила ему появиться на свет. Быть другом своего рождения, уважая его истоки и первопричины. И не забывать о том, что дарованная жизнь принадлежит не только тому, кто ей обладает. Мы всего лишь смиренные слуги в руках случая, обстоятельств и времени. Мойрам. Их ковер неизъясним. Невозможно предугадать, как ляжет следующая нить. Они слуги времени и вечного союза двух миров, а мы всего лишь малая часть той пряжи, из которой они создают ковер этой жизни. Так говорил Лоран юному демону. Так сказали юному зоргулу Ин-Незы. То, что было - это история. То, что будет - будущее. Наше предназначение - это то, что есть сейчас. События, случай, обстоятельства. Зоргул думал об этом, преклоняя колени перед Сфинкс. Ужасная и прекрасная в своем начале. Ей нужны были азоли. Она строила новый мир, и зоргулу выпала честь стать одним из его создателей. События, случай, обстоятельства. Разве мог он пройти мимо? Нет. Оместес, свирты и возвращение в Эдем. Когда-то давно в этот мир цветущих садов его привел учитель. Теперь он пришел сюда сам. Мир менялся, и происходящие перемены сделали его своей частью. Выполнять поручение Сфинкс, избегая встречи с грозными эриниями. С теми, чья хитрость однажды едва не погубила демона, который сейчас вернулся в этот мир зоргулом. Бояться их, или бороться с ними? Зоргул выбрал второе. Он отыскал человека, с которым был знаком, будучи еще демоном. Отыскал его могилу. Людской век был слишком недолог. Гораздо короче, чем хитрость эриний. У нее должны быть наследники. Идеальная хитрость не может принадлежать одному поколению. Она передается из века в век, от отца к сыну, от матери к дочери. Только так хитрость может стать еще сильнее, расцвести, подобно дивному светочу, в руках новых поколений. Дар Лескоттов. Зоргул искал его. Великая хитрость эриний, которую он надеялся обратить против них, привлечь на свою сторону. Он нашел ее ошметки в Пери Лескотте. Рваные клочки, оставшиеся от чего-то великого. Она покидала его, обновляя кровь древнего рода. Уходила к более молодому. Лекс. Последний, кто был способен продлить фамильное древо Лескоттов. Дар эриний собирался в его руках. В руках, которые не желали держать ничего другого, кроме женских прелестей. Неужели мудрость эриний превратилась в глупость? Или же это и была одна из переменных, благодаря которой существовало уравнение, о котором рассказали зоргулу Ин-Незы? Снова события, случай, обстоятельства. Дар Лескоттов - это сила. Сила - это власть. Зоргул чувствовал, как она дышит ему в затылок. Нужно лишь найти двери к ней и подобрать нужные ключи. Одна из дверей была перед ним - Лескотты. Оставалось лишь подобрать ключи. Зоргул подошел к этому со всей осторожностью, свойственной его изощренному разуму. Пери Лескотт был превосходным инструментом. Отмычкой, способной открыть дверь к власти, которую держал в своих руках его племянник. Власти, которую зоргул уже видел в своих руках. И она пришла к нему. Дверь сама открылась перед ним, но только не та дверь, к которой он подбирал ключи. Смерть Оместеса не позволила многим из его сородичей вернуться в Аид. Теперь он стал их единственной надеждой. Зоргул, перед которым склонили колени другие зоргулы. Их новый господин мог подарить им забвение и покой, который они никогда не смогут обрести в этом чуждом для них мире. Они мечтали лишь об этом. Все, кроме их господина. События, случай, обстоятельства. Он знал, что все может измениться. Он знал, что все может остаться неизменным. Отныне его жизнь не принадлежит ему. Он лишь покорный слуга событий, случая и обстоятельств. В его воле лишь следовать своей природе. На все остальное - воля мойрам.
***
Пери Лескотт ненавидел эти голоса. Они сводили его с ума. Лекс! Лекс! Лекс! Сгустки тьмы, которые он различал с каждым новым днем все более и более отчетливо. Они наполняли его жизнь своим присутствием. Алкоголь приносил ненадолго забвение, но затем, вместе с головной болью возвращались и эти голоса. Они лишали его сил во всех смыслах этого слова. Последняя шлюха, которую Лескотт снял, надеясь немного отдохнуть от происходящего в ее объятиях, потратила четверть часа в безуспешных попытках пробудить в нем уснувшую мужскую силу. Она была молода и в меру вульгарна. Лескотт наблюдал за ее стараниями, а вокруг по-прежнему кишели тени. Им не было дела до его интимной жизни. Им не было дела до его жизни в целом. Лишь только нескончаемые стенания и мольбы. Чего они хотели от него? Лекса? Его плоть? Его душу? Он всего лишь глупый мальчишка! У него ничего ведь даже нет, кроме его эрекции. Хотя, в принципе, ему ничего больше и не нужно. Герой любовник, который гордится своей мужской силой. Лескотт улыбнулся, решив, что и без этого аргумента его племянник найдет способ удовлетворить своих воздыхательниц. Он прогнал шлюху, обвинив ее в недостаточной квалификации. Тени. Призраки прошлого. Теперь он один на один с ними. Лескотт засмеялся. Нет, они пришли не за его племянником. Они пришли за ним. За его душой, за его плотью. Лекс лишь причина. Последняя грань, переступив которую, он уже никогда не сможет избавиться от этих призраков. Они утащат его в преисподнюю. Но он не будет настолько глуп, чтобы поддаться на их уговоры. Теперь он был уверен, что все те неудачи, что постигли его в жизни, были проделками этой нечисти, что окружала его все эти годы и окружает сейчас. Они отняли у него все: власть, деньги, секс. Они сгубили его карьеру, лишили работы, друзей. Они свели с ума его любовниц и подарили коварных врагов. Они забрали у него даже его эрекцию! Но ничего, он еще поборется с ними. Свою плоть и свою душу он им просто так не отдаст. Им придется придумать что-то получше, нежели сводить его с ума своим присутствием и голосами. Он слышал их и раньше. Они не смогут напугать его. Пусть катятся ко всем чертям! Он сильнее их. В его жизни и без того случалось много дерьма. И это не последнее. Он перехитрит их. Он не позволит им прятаться за его спиной. Он покажет их всему миру. Расскажет о них. Да! Именно так он и поступит!
- Слышите?! - заорал Лескотт в темноту комнаты. - Я всем расскажу про вас, ублюдки!
Силуэты вздрогнули. Лескотт мог поклясться, что видел, как исказились в ужасе их мерзкие рыла.
- Исчадья ада! - он бросил в них недопитую бутылку водки, затем лампу и тумбочку, на которой она стояла. - Убирайтесь прочь! Я не боюсь вас! - спустив штаны, он начал мочиться в темные углы, где скопились духи. - Пейте, суки! - он чувствовал, как опорожняется его мочевой пузырь, и жалел, что не может продлить этого удовольствия. - Козлы! Хотели поиметь меня?! Вот вам! Поимейте мой член! Мой старый, дряблый член. Ублюдки!
Тяжело дыша, он стоял в центре комнаты, оглядываясь по сторонам. Темнота. Тишина. От напряжения по его лицу заструились капельки пота. Неужели сработало? Неужели призраки ушли? Лескотт осторожно сел на кровать. Его сердце бешено стучало. Он считал его удары, боясь даже думать. Что если его мысли вернут этих призраков. Нет! Он не даст им такого шанса. Он не будет ни о чем думать. Не будет даже дышать, если это поможет им вернуться. Удары сердца стихали. Он победил. Он снова победил! От эйфории закружилась голова. Желудок сжался, ведомый рвотными позывами.
- Лекс.
Что это? Лескотт завертел головой. Показалось?
- Лекс!
Нет, черт возьми, не показалось!
- Лекс!!!
- Не смейте, слышите?! - взвизгнул он, зарываясь под одеяло и закрывая голову подушкой. - Нет!
- Лекс! Лекс! Лекс!
- Не надо! - Лескотт едва не захлебнулся собственной рвотой. - Сволочи! - заскулил он, отплевываясь. - Подонки! Замолчите! Да замолчите же, умоляю вас! - он заплакал, смешивая слезы с рвотной массой, растекшейся под его щекой. - Хватит! - Он вспомнил про недопитую бутылку, которую разбил несколько минут назад. Сегодня все против него! - Вам не добраться до меня! - проскулил он. - Никогда не добраться!
Его тело задрожало так сильно, что он не смог его контролировать. Забившись в припадке, он упал на пол и едва не задохнулся от нового приступа рвоты. Решив, что умирает, он закричал. Сейчас слышать свой собственный голос значило для него больше, чем все, что он когда-либо ценил в своей жизни. Его крик говорил ему, что он все еще жив, а если он жив, то он еще поборется. Он сделает все, что в его силах, чтобы не проиграть. Теперь есть только он и эти твари, что улыбаются, глядя на его мучения. Борьба, ради которой стоит жить. Жить ради того, чтобы бороться.
***
Бэт по-хозяйски убиралась в квартире Джейкоба. Наполненные протухшими бычками пепельницы были бескомпромиссно выброшены в мусорный мешок. Следом за ними отправились пустые бутылки и пивные банки. Несмотря на холодный осенний воздух, Бэт открыла все окна, позволяя прохладе изгонять застоявшийся смрад. Джейкоб и его друг оказывали ей посильную помощь. Иногда Мартин отпускал вульгарные шутки в адрес хозяина, поднимая его на смех за развешенные на лампочках носки или женский бюстгальтер, завалившийся за кровать. Несколько использованных презервативов, высушенных временем, которые Бэт выскребла из-под кресел, натолкнули Суареса на тему одиночества.
- Да, они, наверное, здесь с тех времен, как ты впервые попробовал женщину! - сказал он Джейкобу и, уже глядя на Бэт, добавил. - Тебе нужно чаще заходить к нему, иначе он высохнет точно так же, как эти презервативы.
Бэт ничего ему не ответила. Она находила некое забвение в этой уборке. Способ забыться и ни о чем не думать. Именно поэтому, когда порядок в небольшой квартире был наведен, тараканы вытравлены, а мошкара выдворена вместе с облюбованными ею объедками, Бэт настояла на том, чтобы передвинуть ту немногую мебель, что требовалась Джейкобу для его существования.
- У тебя странные друзья, Джейкоб, - сказала Бэт поздним вечером, ложась в его постель.
Исколотые руки Мартина Суареса лучше любых слов говорили о его жизни. Бэт увидела их, когда он помогал Джейкобу передвигать мебель. Этот факт сделал ее брезгливой и раздражительной.
- Ты не боишься, что он может быть заразным?
- Нет, - Джейкоб по привычке потянулся к пачке сигарет, но вспомнив о том, что Бэт запретила ему курить в квартире, недовольно убрал руку обратно под одеяло.
- Откуда такая уверенность, Джейкоб?
- Он был моим другом, Бэт. Одним из немногих.
- Это ни о чем не говорит.
- Пару месяцев назад он завязал.
- И что, мы теперь его на руках обязаны носить за это?
- Ему не нужна наша помощь. Просто компания. Понимаешь?
- Нет.
Рано утром Бэт вернулась к отцу. Она позвонила Филу Берри и спросила, как у него дела. Он сказал, что занят и будет не против, если она проведет пару недель у отца. Он не хочет, чтобы сейчас его что-то отвлекало от работы. Вешая трубку, Бэт чувствовала, как наливаются румянцем ее щеки. Холодная игла ревности покалывала сознание. Она прошла на кухню, думая об Александре. Как же она ненавидела его сейчас. Ближе к вечеру она позвонила сестре. Танита смеялась и приглашала ее в гости, а где-то за ее голосом Бэт слышала веселый голос Александра. Еще мгновение и она рассказала бы обо всем сестре. Бэт спешно повесила трубку. Ночь была душной, и спать совершенно не хотелось. Бэт ворочалась в кровати, недовольно слушая громкий храп отца за стенкой. На следующий день, ближе к вечеру, она позвонила Джейкобу и без особенного энтузиазма поинтересовалась его планами на вечер. Он сказал, что Мартин познакомился с девушкой, и если она захочет, то они могли бы сходить куда-нибудь вчетвером. Бэт отказалась, но через час, после того, как не смогла дозвониться до Берри, снова позвонила Джейкобу и сказала, что передумала.
Фильм, на который они пошли, был скучным и совсем не нравился Бэт. Большую часть сеанса она искоса смотрела на девушку Суареса, пытаясь разглядеть в ней признаки наркоманки. Иногда она вспоминала Александра, убеждая себя, что ненавидит его, но, тем не менее, пытаясь сравнивать его и Джейкоба.
Осенний воздух после душного зала показался Бэт необычайно свежим. Они шли к старенькой машине Джейкоба. Настроения не было. Бэт чувствовала себя сорванным цветком, на который полюбовались и выбросили в урну. Стоянка была переполнена, и им пришлось ждать, когда можно будет выехать. Бэт стояла, убрав руки в карманы. Джейкоб курил. Суарес рассказывал о конопляном дереве, которое выросло выше трех этажного дома. Бэт не слушала его. Она смотрела, как со стоянки одна за другой уезжают машины. Одна из них показалась до боли знакомой. Бэт вздрогнула, узнав машину Фила Берри. Она медленно проехала мимо них и остановилась. С губ Бэт слетели проклятия.
- Ты чего? - удивился Джейкоб.
Она не ответила. Подняла воротник и опустила голову.
- Мартин! - голос вышедшего из машины принадлежал не Берри, но она знала его достаточно хорошо. - Давно тебя не видел! Как дела? - Колин хлопнул Суареса по плечу.
Сбежавший от Мартина ангел молчаливо нависал за плечами сына прокурора.
- Дай ключи от машины, - сказала Джейкобу Бэт, не поднимая головы.
- Замерзла? - спросил ее Колин.
Бэт снова выругалась, но на этот раз про себя. Колин широко улыбался, пытаясь заглянуть ей в глаза.
- Представь себе, замерзла, - она послала все к черту и подняла голову.
Бэт не видела Колина пару месяцев, и за это время он сильно изменился. Теперь он чем-то напоминал ей своего отца, только более мерзкий и прыщавый.
- Удивлен, что встретил тебя здесь, - за его улыбкой сквозила ненависть.
- Колин! - его девушка, Эмили, Бэт знала и ее, высунулась из машины, скорчив недовольную мину.
- Пару минут, - он даже не повернулся к ней.
- Дай ключи, - Бэт нетерпеливо засунула руку в карман куртки Джейкоба и, не сказав больше ни слова, пошла к его машине.
- Вы что, знакомы? - Суарес провожал Бэт удивленным взглядом.
- Да так, - Колин замялся, достал сигарету и прикурил. - Подстилка моего отца.
Уже сидя в машине, Бэт видела, как он, повернувшись в ее сторону, о чем-то рассказывает Джейкобу и Суаресу. Зря она ушла. Бэт ругала себя на чем свет стоит. Сейчас этот недоносок выльет на нее столько грязи! Если бы она осталась, то он, возможно бы, не посмел. Бэт встретилась с ним взглядом. Он улыбнулся и подмигнул ей.
- Пошел к черту! - произнесла Бэт одними губами.
Он улыбнулся еще шире. Она отвернулась, зная, что Джейкоб и Суарес по-прежнему смотрят в ее сторону.
Домой они ехали молча. Даже словоохотливый Суарес предпочитал смущенно молчать.
- Нам нужно поговорить, - сказал Джейкоб, высадив друга и его девушку.
- О чем?
Бэт смотрела за окно. Замерзшие пешеходы спешили домой, но она их не видела.
- Почему ты не рассказала мне?
- Ты знал, что я живу с другим. Каких еще подробностей ты хочешь от меня?
- Тебе самой не тошно, Бэт?
- Отвези меня домой, Джейкоб.
Она повернулась и посмотрела на него. Он в это время следил за дорогой.
- Хотя нет, - Бэт нетерпеливо тряхнула головой. Ему не зачем знать, где она живет. Если нужно, пусть потом ищет у Берри. Ее там все равно уже не будет. Колин все расскажет отцу, а тот вышвырнет ее, как только она появится на его пороге. - Останови здесь. Я доеду на такси.
Бэт вышла из машины. Уже давно стемнело. Неоновые витрины рябили в глазах. Холодало. Бэт зашла в первое попавшееся кафе. Здесь, среди людей, она чувствовала себя намного уютнее, чем в машине Джейкоба. Безразличные лица были поглощены своими маленькими жизнями. Бэт в очередной раз тихо выругалась, виня во всем только себя. Александр, Фил, Джейкоб. За сколькими зайцами она погналась сразу? Бэт вспомнила сестру. Ее смех и шутки Александра за ее спиной.
Бэт вышла на улицу и поймала такси. В машине пахло так же, как в квартире Джейкоба. Старый шофер всю дорогу ворчал и, матерясь, проклинал свой геморрой, словно был совершенно один. Бэт не слушала его, невольно улавливая лишь отдельные фразы.
- Я смогу здесь поймать такси? - спросила она его, когда они приехали.
- Не знаю, - заворчал он, бережно пересчитывая деньги.
- Подождите минут пятнадцать, - сказала она, отказавшись от сдачи. - Я ненадолго.
- Всего пятнадцать! - предупредил он, но Бэт его уже не услышала.
Она шла, удивляясь, как сумела запомнить этот адрес, когда подслушивала разговор Фила Берри с Куртом. Неужели уже тогда, она думала, что приедет сюда? Бэт поднялась на крыльцо. Дом был небольшим и явно нуждался в ремонте. Александр открыл дверь.
- Нам нужно поговорить, - облегченно выдохнула Бэт, радуясь, что не пришлось объясняться с одной из его женщин.
Он кивнул, накинул куртку и вышел на крыльцо.
- Как ты узнала, где я живу?
- Птичка на хвосте принесла, - Бэт смотрела ему в глаза. Прямой, бескомпромиссный взгляд. - Берри все знает, - сказала она.
- О нас? - Александр был спокоен, и Бэт подумала о том, сколько же раз он, должно быть, слышал уже подобное. - И о нас, и о тебе.
- Вот как? - и снова она не увидела в его глазах ровным счетом ничего.
Его спокойствие начало раздражать ее, и она начала пересказывать ему все, что ей удалось подслушать из разговора Берри и Курта. На какое-то мгновение ей даже показалось, что все это глупая ошибка. Но это было всего лишь мгновение.
- Почему же тогда, ты пришла ко мне? - спросил ее Александр, даже не пытаясь что-то отрицать.
- Почему? - этот вопрос поставил Бэт в тупик. Еще пару минут назад у нее было столько причин, но сейчас... - Я не знаю, - она смутилась и опустила голову, еще раз заглянула ему в глаза и зашагала прочь.
Бэт слышала, как закрылась дверь. Завернув за угол, она увидела, что такси уже уехало. С ее губ слетело очередное проклятие. Она замерзла. Зубы начинали стучать. Окраина города была безлюдной. Потоптавшись несколько минут на месте, Бэт развернулась и пошла обратно.
- Такси уехало, - сказала она Александру, когда он снова открыл дверь. - Ты бы не мог отвести меня домой?
Когда они шли к машине, Бэт увидела женщину в одном из ярко освещенных окон. Отодвинув шторы, она смотрела, как они садятся в машину.
- Ты с ней живешь? - спросила Бэт Александра.
Он проследил за ее взглядом. Женщина все еще смотрела на них.
- Это Марта, - Александр отвернулся и сел в машину.
- У тебя будут проблемы из-за меня?
- Нет. - Он завел мотор. - Ей не нужен я. Только мое тело.
Бэт вспомнила Фила Берри. Она жила с ним, грела его кровать, готовила еду, убиралась в доме, стирала его белье. Но разве она не была одна все это время? Разве он видел что-то, кроме ее тела? Разве слышал что-то, кроме банальных фраз?
- В чем-то я понимаю тебя, - сказала Бэт Александру.
Дальше они ехали молча. Бэт уже не злилась. Наступил период смирения и усталости.
- Не хочешь зайти? - спросила Бэт, когда Александр остановил машину возле дома ее отца. - Сейчас уже поздно и все спят, так что...
- Не думаю, что это нам нужно, - прервал он ее смущение. - По крайней мере, сейчас. Может быть, чуть позже, - Александр повернулся и посмотрел в ее глаза. - Ты знаешь, как меня найти.
Бэт вышла из машины, не найдя, что сказать на прощание. Хотя, возможно, слова были и не нужны сейчас. Здесь. С ним. Они и так понимали друг друга. "Два сапога - пара", - подумала Бэт, глядя вслед уезжающей машины...
Задернув шторы, Марта посмотрела на часы и пошла в ванную. Она умылась и почтила зубы. Сменила нижнее белье и, выключив в доме свет, легла в кровать. Чуть позже, когда Александр вернулся, она, не открывая глаз, прижалась к его холодному телу, удовлетворенная осознанием его близости и снова провалилась в сон.
***
Мареска сбросила со своего плеча руку Шелла.
- Не смей прикасаться ко мне! - прошипела она.
- Не говори, что ты этого не хочешь, - он улыбнулся, глядя ей в глаза.
- Не с тобой, - она выдержала его взгляд.
Он напоминал ей все самое плохое, что с ней случалось в жизни. Сколько она знала его? Неделю? Две? Мареска вспомнила своего мужа. Их жизнь не была счастливой и безоблачной, но это была жизнь. Настоящая жизнь, в которой Мареска чувствовала себя частью того мира, который окружал ее. Настоящего мира, который пахнет пригоревшей едой, в котором ждут лета, гуляют с детьми, экономят, чтобы платить за квартиру, ходят по магазинам, стирают белье, слушают храп супруга и отдыхают после рабочего дня, радуясь примитивным перипетиям однообразных сериалов. А что у нее было здесь? Единство со своим телом? Череда оргазмов, которые сейчас ей приходится выдавливать из себя под сопящим супругом? Мареска вспомнила улицу. Рабыня, шлюха и домохозяйка. Она побывала в каждой из этих ролей. Габриэла научила ее ни о чем не думать. Позволить другим принимать решения. Подчиняться им. Исполнять их прихоть и благодарить за полученное наказание. Мареска соврала бы, сказав, что эта жизнь не нравилась ей. Быть вещью не так уж и плохо, особенно, если об этой вещи кто-то заботится. Моет, одевает, играет с ней. Последний из тех, с кем познакомила ее Габриэла, был именно таким. Ему нравилось, когда она лежала, свернувшись калачиком возле его ног, подобно верному псу, ожидая, когда хозяин закончит читать газету и погладит ее. Он заботился о ней. Иногда кормил ее. Осторожно опуская в ее рот ложку и вытирая салфеткой капли на ее подбородке. Он подарил ей ошейник. Каждую ночь он пристегивал ее к своей кровати, позволяя ей спать на полу в комнате своего хозяина. Она ходила по его дому на четвереньках - ведь она была его верным псом. Когда она болела, он лечил ее. Когда к нему приходили женщины, он запирал ее в одной из многочисленных комнат. Она провожала его на работу, ласкаясь об его ноги. Она ждала его и скучала без него. Они никогда не занимались любовью. Он утолял ее желание порошками и таблетками, которые покупал в зоомагазине. Иногда он разговаривал с ней. Говорил, какие у нее красивые волосы, гладкая кожа. Ей не нужно было отвечать, ведь домашние питомцы не разговаривают. Да она и не хотела. Он был любящим и заботливым хозяином, и это было главным. Она любила его. Любила потому что знала, что есть хозяева и хуже. Те, что были до него, оставили на ее теле слишком много шрамов. Они не любили купленную ими вещь. Она была для них лишь картой боли, способной показать им путь в мир их извращенных фантазий. Иногда она по несколько суток лежала привязанная к кровати, а ее хозяева, приходя раз в день, наказывали ее за то, что она, не в силах терпеть, опорожнила под себя свой мочевой пузырь или кишечник. Иногда это был кнут, иногда розги. Они рассекали кожу на ее груди, животе, ступнях...
Потом была улица. Своеобразный бунт сознания, в котором не осталось ни одной мысли. Мареска не продавала свое тело. Нет. Она просто училась заново жить. Покорять мир, в котором было так мало смысла. Вещь снова становилась женщиной. Ее тело уступало разуму. Возможно, виной всему были те препараты, которыми ее кормил последний хозяин. Они убили желание и разучили ее наслаждаться. Остались лишь боль и унижение.
Мареска вернулась к своим родителям. Блудная дочь, о которой уже давно забыли. В ее жизнь снова начал возвращаться окружающий мир. Его звуки, запахи, догмы. У нее появился мужчина. Настоящий мужчина. Первый за последние годы, которому можно пожаловаться на стрелку на колготках, который, назначая свидание, вел ее в простой бар или в кино, провожая ее после домой и прощаясь. Мужчина, от которого пахло заводом, а в голове были мысли об ужине и сломанной ручке в ванной, которую нужно починить. Он научил Мареску снова быть женщиной. Она не любила его. Не могла любить. Ее любовь осталась где-то в прошлом. В настоящем была лишь рутина и долги. Особенно долги, которых в какой-то период стало так много, что Мареска решила снова выйти на улицу. Ее муж до сих пор думал, что она два с лишним месяца работала в три смены, чтобы помочь ему. В память о тех временах остался страх, что муж узнает о ее ночной жизни, да медицинское пособие о лечении венерических заболеваний в домашних условиях. Сейчас Шелл напоминал ей одного из тех, кто покупал ее тело в те ночи.
- Я же сказала, не прикасайся ко мне! - в ее голосе не было ничего, кроме отвращения.
Она не имела ничего против Габриэлы, Полетты, Дерека, но Шелл был совершенно другим. Если мир Габриэлы был достаточно глубок, чтобы утонуть в нем, то мир Шелла плавал где-то на самой поверхности. Грязная лужа, в которой можно лишь испачкаться. Мареска смотрела на него, думая о том, сколько еще сможет выносить его компанию.
- Дерек не придет, - глумливо сказал ей Шелл.
Где-то в глубине души она хотела, чтобы Шелл оказался прав, но желание увидеть то, что осталось в прошлом, заставляло ее надеяться и ждать. Просто взглянуть и уйти. Именно это желание заставило ее поддаться на уговоры Мун помочь им найти Габриэлу. Еще один день. Последний. И она вернется домой.
Габриэла. Она понимала свою бывшую рабыню. Дерек. Его любили слишком многие, чтобы он мог любить кого-то одного. Возможно, он любил их всех или же презирал. Разницы не было. Необъяснимая тоска в последние месяцы окутала сознание Габриэлы. Ее демон ушел, и она чувствовала себя так, словно потеряла близкого человека. Больше. Она словно потеряла часть себя.
- Иди домой, Мареска, - сказала Габриэла, встречаясь с ней взглядом.
Эти глаза были совершенно пустыми. Габриэла не видела в них ничего, что было там раньше.
- Ты думаешь, он не придет?
- Я знаю, что он не придет, - она поднялась и проводила ее к выходу.
В этот вечер Габриэла не хотела никого видеть. Она сообщила о своем желании оставшимся и ушла в свою комнату. Заперев дверь, она достала початую бутылку и бездумно принялась вливать в себя стакан за стаканом. Ночью, когда ее демон вернулся к ней, она лежала на полу, не в силах поднять даже голову, чтобы поприветствовать свое второе я. Ее мужчина с кнутом снова был рядом с ней. Она вяло улыбнулась ему и снова уткнулась лицом в остатки извергнутого желудком ужина.
- Передай своему ангелу, что я выполнил договор, - сказал демону Грифон, сдерживая свой гнев. - В следующий раз я отведу тебя к забвению.
- Ты не понадобишься нам в следующий раз, - демон видел в Аиде достаточно много, чтобы не испытывать прежнего страха перед Грифоном.
- Я запомню твои слова.
Оставшись один, демон посмотрел на Габриэлу. Сейчас он хотел лишь одного, заставить ее подняться и отправиться в дом Мольбрантов. Туда, где ждал его ангел. Демон хотел рассказать ему о Пронидиусе, Эроте, Люции, зоргулах, Джеронимо. Хотел рассказать ему о своих чувствах, о переменах, которые произошли с ним за время этого путешествия. Он хотел снова увидеть его. Почувствовать близость. Возможно, даже стать одним целым, как Джеронимо и Хтон. Демон снова посмотрел на Габриэлу. К сожалению, эта женщина была слишком пьяна, чтобы идти куда-нибудь. Поэтому ему придется ждать до утра. Так долго! Он не станет тратить это время впустую. Он посветит его своим мыслям.
***
Стоя возле окна, узник смотрел на опустившуюся на сад ночь. Здесь, в комнате Дидье Мольбранта, он был один. Его маленькая армия, состоявшая из ангелов и демонов, смиренно ожидала за дверью.
- Скоро все это закончится, - услышал он чей-то мелодичный, но властный голос.
Узник не стал оборачиваться. Он знал, что в комнате он по-прежнему один. Этот голос был внутри него. Жизнь, принадлежащая кому-то другому. Мысли, которые казались ему когда-то своими собственными.
- Я ждал этого, - сказал он.
- Не считай себя особенным, ангел, - голос зазвучал пренебрежительно. - Ты все еще помнишь о своих крыльях.
- У меня их давно нет. Теперь я всего лишь узник.
- Нет. Ты - ангел. Ангел, который ждет своего демона.
- Там, за дверью, десятки ангелов и демонов.
- Но они не принадлежат тебе. Так же, как и сила, которой наделила тебя Сфинкс. Это не твоя сила, ангел.
- Я - узник.
- Нет. Узники - это мы. Ты - ангел.
- Тогда, кто ты?
- Я? - она назвала свое имя.
- Почему здесь? Почему в Эдеме?
- Мудрость Сфинкс не знает границ, ангел. Так же, как и ее глупость.
- Чего ты хочешь от меня? - Узник помедлил и назвал ее имя.
- Ты знаешь.
Узник вспомнил свои мысли. Ее мысли. Армия, Грифон, Гарпия, эринии - все, что он делал, очнувшись от забытья.
- В тебе тоже есть сила, ангел.
- У меня забрали ее.
- Я дам тебе часть своей, - его собственная рука, не принадлежавшая сейчас ему, коснулась его щеки. - Скажи, ты все еще помнишь своего демона?
- Да.
- Он не придет. - Мысль о смерти промелькнула в сознании узника. - Не успеет, - сказала Темис, опережая зарождавшийся вопрос.
- Значит, он жив?
- Да.
- Значит, мы еще встретимся?
- Возможно.
- Я знаю, что так оно и будет.
***
Дверь в сторожку старика открылась. Яркий свет залил крыльцо. Узник видел, как Флетчер кряхтя вытаскивает канистры. Он знал, что в них. Он видел мысли старика, когда тот стоял в этой комнате. Он мог его остановить. Они могли его остановить - Темис и бывший ангел. Но они просто стояли и смотрели.
Бормоча проклятия, старик тащил канистры с бензином к дому Мольбрантов. Он уничтожит эту обитель порока. Он не позволит ей забрать у него внучку. Нет! Он больше не станет стоять в стороне и смотреть, как это место ломает жизни. Оно больше не властно над ним. Он забыл, что такое похоть.
Старик открыл двери и вошел в дом Мольбрантов. Он знал его слишком хорошо, чтобы ошибиться с выбором места, откуда должен был начаться пожар. Огонь выжжет зло, притаившееся в этом доме. Зло... Старик вспомнил Трудди, которая долго не могла прийти в себя, после визита в этот дом, вспомнил свою внучку, вспомнил всех, кого видел здесь и чьи судьбы были поломаны лишь потому, что они были близки с теми, кто приходил сюда. Он положит конец этому безумию раз и навсегда. Самый преданный слуга этого дома. Кто, как ни он заслужил это право?! Его высохшие руки тряслись. Старое сердце бешено колотилось в плоской груди. Пальцы не слушались, а по щекам катились слезы.
- Ты должен это сделать, Флетчер, - стучал в его голове голос Трудди. Она была сильной и решительной. Совсем не такой, как он. - Если ты не сможешь сделать этого, то это сделаю я.
Ему захотелось лечь на пол и умереть. Здесь, где прошла вся его жизнь. На этих мягких коврах, в объятиях этих стен. Он не сможет лишить этот дом жизни. Он слишком дорог ему.
- Ты должен это сделать, Флетчер! - снова застучал в его голове решительный голос его бывшей любовницы.
Безвольно закивав головой, он начал спускаться в подвал. Пожар начнется оттуда, затем он разольет оставшиеся канистры в гостиной. Толстые ковры, сухая древесина... Продолжая плакать, старик поставил канистру на заплесневевший пол и открутил крышку.