Аннотация: За детскими странностями и страхами может стоять нечто большее. Для малого конкурса на АТ
Мама была неправа, но об этом Ян узнал только в первом классе.
Мама ошибалась, когда тревожно хмурила лоб, глядя на игры Яна. Зря шепталась с бабушкой, косясь на сына и заостряясь в скулах. Вот доктор не ошибся: "Небольшая активность, но ничего страшного. У многих есть это", - когда откреплял щекотные присоски от влажного Янова лба. Мама не поверила, что у многих.
Впрочем, Ян тогда сам не поверил. У взрослых явно ничего такого не было. Взрослые были надёжными, спокойными и поэтому очень далёкими. Они умели добродушно усмехаться и жмуриться, как этот усатый в халате. У них "это" не было. С "это" не улыбаются.
Только оказавшись среди других детей, Ян узнал: это правда, у многих так.
***
Узнал, конечно, не сразу. Когда другие сбивались в кучку, то превращались в Компанию. Когда все кучки сливались в одно, как роботы-вольтроны, получался Класс. Класс был обычным. Класс тянул руку, обсуждал Диснея и косился на тех, кто не вёл себя нормально. Однако то и дело Ян оставался один на один с кем-нибудь из одноклассников. На продлёнке, на физкультурной площадке, по пути домой, в гостях... Тут-то и оказывалось, что у каждого было своё "это" - необъяснимая и неназываемая странность. Подколодная змея, что терпеливо выжидала: пусть носитель останется один, пусть его обессилят уроки и возня с друзьями...
Со стороны это проявлялось не так уж страшно.
Никита во время игры вдруг предлагал покружиться на месте, пока не свалишься, или отсидеть себе ноги.
Маленькая Аня каждый день в послеполуденное время висела вниз головой.
Артём не выносил своего дня рождения. В разгар праздника на него нападала невозможная тоска. Именинник прятался под кровать и не выманивался даже пирогом.
Соня ненавидела книгу "Алиса в стране чудес". Но всё равно читала её, пока не замирала над книгой в холодном ступоре. Все думали, что она просто засыпает над чтением. Постепенно в это стала верить и сама Соня. Ян спросил как-то раз, что ей тогда снится, но она ударила его и заплакала.
Маркуша выбирал какое-нибудь слово и повторял его часто и дробно. От этого слово теряло смысл и превращалось в невкусный жамканый мякиш. Маркуша вообще любил бессмысленные звуки и мог ни с того, ни с сего захрюкать или залаять.
А вот Серый, наоборот, боялся собак. При этом он часто мыл руки и постоянно грыз ногти, потому что иначе самый большой в мире пёс учуял бы его запах, его грязь.
Поголовно все старались не наступать на трещины. Поголовно все не признавались в этом друг другу.
Они вообще не обсуждали это всерьёз. Кому захочется признаваться в том, что странная безымянная игра или ритуал захлёстывает в особый день, или особый час, или просто дожидается, пока не подкосит усталость... Заставляет с особым упоением вести себя не как обычно... Нет, никто не говорил о Враге, потому что тогда пришлось бы сознаваться и в постыдных поражениях.
Сам Ян свою странность никому не объяснял. Он просто носил с собой в школу пластмассовых вояк Спайдера и Бэта. Часто он корчил такую же рожу, как у одной из фигурок и спрашивал: "Похоже?".
Но хуже всех пришлось Сёме. Добродушный увалень и Янов сосед по парте, он не умел останавливать хохота. Если уж начинал смеяться, то скоро пускал слюну, а иногда доходило до удушья. Когда учительница на уроке шутила, ему приходилось добела сжимать кулаки и бить себя по ногам. Замечал это один лишь Ян. Для остальных Сёма долго оставался нормальной частью класса.
Однако вскоре странность дала себе ход. Сёма всё чаще терял самообладание. Однажды во время истерики его из лучших побуждений облили холодной водой. В тот день пришла Сёмина бабушка, закутала его, дрожащего и несчастного, в свою кофту и увела домой. Ян стоял в коридоре и долго смотрел в коричневую шерстяную спину приятеля. Сёма ковылял за бабушкой, едва не подпрыгивая от икоты. Больше он в школу не возвращался.
После этого Ян решил, будто причина - в нём. Почему из всех одноклассников, сражавшихся с Врагом, потерпел поражение именно его сосед по парте? Да потому, что на Яне бесформенная тень Врага проявлялась сильнее всего. Его морок, почти осязаемый, всегда ворочался где-то рядом. Пластмассовые вояки отпугивали его на время, но избавиться от него насовсем было выше всяких сил. Янова тень пала и на Сёму, приумножила его собственную странность! Вот она, взаправдашняя причина! С такой удвоенной силой справиться бы никто не мог.
Возможно, эта мысль родилась из уроков арифметики, где как раз началось умножение. Или из одной случайной фразы. Ян бежал с физкультуры и столкнулся с чужим мальчишкой, а тот выкрикнул:
Тогда Ян решил поступить благородно. Со стороны это выглядело так: "мальчик немного замкнутый, но ничего страшного, многие через это проходят". Едва ли многие, потому что Ян не просто замкнулся - он запер Врагу ход через себя к остальным.
У этого плана был один изъян: Ян больше не принадлежал ни к одной Компании и перестал быть частью Класса. Когда все собирались в шумную, весёлую гурьбу, где сглаживались личные черты и черти, он добровольно вставал в стороне, теряя возможность на время унормалиться вместе с остальными.
Класс не оценил. Класс бывал с Яном жесток.
"Они чувствуют Врага," - думал Ян. "Я сам виноват."
То ли благодаря его усилиям, то ли по иной причине, но прочим детям постепенно удалось перерасти свои странности. А Янова всё держалась.
***
Её заметили, когда он был совсем маленьким. Он слишком уж любил разрушать. Соберёт пирамидку или устроит башенку из песка - и на тебе, всё разметает, а потом усядется рыдать. Или растопчет жука. Задержит ногу над ним, осторожно приблизит... Вдруг - шмяк! И снова в слёзы. "Агрессия, асоциальность, он же мучителем вырастет," - в ужасе шептала мать и перебирала номера врачей в записной книжке. Мама ошибалась. Ян был не агрессивен, а перепуган. Больше всего мучился он сам.
От чувства тления всего живого, то и дело подступавшего к горлу. От тяжёлой тьмы, большей, чем потолок. От поглощённого ею, ускользавшего и растворяющегося образа самого себя.
От Врага.
Наиболее явственно Враг открывался в метро. Когда это впервые случилось, Яну было года четыре. Мать впервые повела его в подземку, весело рассказывая что-то про бабушку и тортик. Золотые колонны, огромные мозаики... Ян в изумлении открывал рот, задирая голову и тараща глазёнки на всё это великолепие. Но потом они подошли к перрону.
Блистательная сказочная пещера оказалась смертельно ранена чёрным разломом. В беспощадном зиянии туннеля Ян всей душой услышал приговор:
"Любую красоту могу исказить, и любая жизнь подвергнется тлению, и никто не уйдёт от Меня".
На самое страшное человек отвечает либо ступором, либо криком. Ян заорал.
- Янчик, зайчик, ты чего?
- А-а-а-а!
- Ян, а ну прекрати немедленно. Пре-кра-ти! Ты что, сдурел? Ты сдурел, я тебя спрашиваю? Будешь орать - сейчас же дяде охраннику тебя отдам.
- А-а-а-а-а-а!
- Вон дядя на нас смотрит, Ян, Янчик, ну перестань, маленький, ну чего ты...
- У-у-у-у-у!
Потом его, ослабевшего от слёз и воплей, всё-таки затащили в вагон. Дальше он ничего не помнил. До сих пор мирные детские дни Яна, уютные от неизменности, наполнялись объятьями света и мамы. Теперь в них вторгся Враг. И остался.
И не обманул.
Всё, что Ян считал нерушимым, исказилось. Окно над его кроваткой становилось то противным и жгучим, то бесцветным, как кисель. Тесная мамина любовь отодвинулась, затмилась непониманием и наказаниями. У некогда бодрой бабушки помутнели глаза и закостенели ноги. Его обычная возня с конструктором и машинками на ковре в гостиной превращалась в побоище, стоило ему потерять самообладание.
Случалось это часто. Сначала настроение просто превращалось в скисший компот. Потом всё вокруг казалось испорченным: Враг подкрадывался всё ближе и под конец окутывал Яна едким облаком. А под конец Ян, в ужасе от самого себя и от неизбежности, уже сам портил всё, что попадалось под руку.
Всё же, хоть противник был неназываем и огромен, Ян не собирался сдаваться. Он изо всех сил отстаивал свой всё уменьшающийся клочок неиспорченности и беззлобности. Постоянно искал, что же или кто же поможет ему себя защитить. Безуспешно. Не мама. Не соседская семья. Не тётенька в магазине. Не доктор. Не другая докторша, которая нерво...невро...
Впрочем, в кабинете у "нерво" было уютно, и Ян ненадолго успокаивался. Он любил сюда приходить, тем более, что добрая женщина с длинными и лоснящимися, как у феи, волосами давала подержать игрушки с полки, пока махала перед его носом блестящим молоточком. Там-то и нашлись Спайдер с Бэтом. Ян более-менее представлял благодаря мультикам, что это супергерои. То есть спасители, защитники. Наверняка благодаря ним эта белая комната и стала безопасной.
Да, эти бравые ребята уж точно сталкивались со Врагом! Вот почему их лица навсегда исказил крик, словно у солдата, кидающегося в последний безнадёжный бой, но ещё не побеждённого. Страшный момент, но застывший, никогда не достигающий фатального конца. Грань. Искажены, но не сломлены. Яна это заворожило.
Докторша-фея внимательно следила, как он заглядывал в глаза пластмассовым фигуркам, бросив ёрзать по кушетке. В конце концов она предложила подарить их, но Ян в испуге отказался. Нельзя было позволить доброй тётке остаться без прикрытия. Вместо этого он затащил маму на рынок и там, после небольшого скандала насчёт злобных современных мультяшек, ему купили таких же.
Ян пытался перенять от Спайдера и Бэта бойцовскую хватку. Самым главным в этом деле ему казались их лица. Он держал своих приятелей под рукой, чтобы - когда накатит муторный дух - они поделились с ним своими отважными гримасами. Волна отступала, подступала вновь... Когда Ян стал ходить в школу, Вражья осада повисла на нём ярмом. Возвращаясь домой, он ужасно хотел отдохнуть и поиграть. Голова превращалась в воздушный шарик, куда потихоньку, понемногу просачивался ядовитый газ.
Иногда он не выдерживал.
Тогда пластиковые бойцы в его руках, потеряв самообладание, шли разрушать. Валить стены. Отрывать головы и руки, колёса и кабины. Только когда ни одной целой игрушки не оставалось, наваждение отступало. Ян оставался один над своим поверженным царством, пристыженный и растерянный. Тогда он ненавидел за слабость двоих защитников, но ещё больше - себя: ведь были-то они в его руках! А насытившийся жестокостью Враг довольно ворчал где-то поблизости, готовя новый удар.
***
В конце концов Янова мать, устав от причуд сына и беспомощности врачей, повела его после школы не домой, а в совсем другое место. Они долго ловили попутку у дороги, пока пятничный день серел и тускнел, и, наконец, остановили желтушный запорожец. Глазастая машина понравилась Яну, но внутри оказалось душно и тошно. Наконец мать вытащила его, полусонного, на незнакомую улицу.
- Всё, добрались. Прячь своих дураков пластмассовых и веди себя радибога смирно.
Ян очень нехотя уложил своих охранников в рюкзачок: когда мама говорила так строго, выбора не оставалось. Он не успел спросить, что такое "радибога", потому что увидел перед собой удивительный дом.
У дома было сразу две крыши: остроконечная, как у чудесной башни замка фей, и округлая, похожая то ли на богатырский шлем, то ли на верхушку дворца в "Аладдине".
Внутри здание оказалось ещё более диковинным: все стены в узорах и рисунках, а в глубине этого длинного зала громоздилась череда картин, и над ними висело золотое солнце. Вместо лампочек в полутьме горели свечи. От них тянуло теплом и воском.
- Их тут, наверное, тысяча, да, мам? Тысяча свечей! - зашептал Ян, раздувая от восторга щёки.
- Да, Янчик, це-елая тысяча, - рассеянно ответила мать. Они всё стояли на пороге, и Ян понял, что мама сейчас точно так же не понимает, что с ними тут будет дальше.
Тогда он стал разглядывать разукрашенные стены. На них крылатые люди с ласковыми глазами, словно живые, взмывали вверх, а наверху...
Под сводом дома разместились облака. Из них на Яна смотрел кто-то очень большой и величественный. "Волшебник," - решил Ян. - "Самый главный волшебник". И тут же понял, что это совсем не то слово. Но более подходящего не было. Был страх - но не как перед Врагом, а... Как перед директрисой в школе? Был стыд, но не мучительный... Какой? Обескураженный и смущённый, Ян опустил голову и старательно уставился на свои ботинки.
Удивительно, но здешняя красота казалась не подверженной Врагу. Оставалась выше этого.
- Вам что-нибудь подсказать? - раздался высокий старушечий голос. Обладательница этого надтреснутого голоса едва была видна за окнами небольшой будочки в стороне от входа. Ларёк внутри дома! Ну и дела!
- Да, помогите нам, пожалуйста.
Мать решительно двинулась к будочке. Ян бежал за ней чуть ли не вприпрыжку.
- Мальчик нервный, агрессивный. Задирается. Игры у него ненормальные. Всё разносит, - доверительно шептала мать в стеклянное окошко. - Доктора ничего понять не могут. Вы ему дайте что-нибудь... Я не знаю. Я не ориентируюсь. Но вы ему, пожалуйста, что-нибудь подберите.
- А вот пускай он сам и подберёт. Возьмите там, в уголке, табуреточку. Залезай, мальчик. Сейчас будешь себе выбирать охранителя святого.
Из сухоньких рук на прилавке появлялись один за одним маленькие картинки, наклеенные на дощечки. Они едва походили на те, со стен. Узкие лица мужчин и женщин были нарисованы очень просто, но оттого казались лишь более таинственными.
И всё же ни старики с книгами, ни дамы в накидках не заинтересовали его. Потому что среди них был настоящий воин. Он стоял посреди зелёного поля с копьём в одной руке и щитом в другой и спокойно смотрел вдаль. Вот. Это точно охранитель.
- Этот? Уверен? - засомневалась мать. - А кто это? Давай, может, кого-то посерьёзнее, постарше. Вот, смотри, какой дядька. На витязя похож, да, зайчик?
- Это, мамочка, Николай Угодник. Это большой проситель за людей, сильный наш защитник. - затрещала старушка из будки. - Можно сказать, что и витязь.
- О! - обрадовалась мама. - Сильный - это то, что нужно.
- Но я хочу этого... - хныкнул Ян, указывая на копьеносца.
Надо было убедить маму. Он попытался вложить в свои слова всё величие незнакомого воина, всю обетованность земель за его плечами...
- У него оружие, он крутой.
Мать сделала брови домиком и дёрнула его за рукав:
- Янчик, это несерьёзно!
- Как, вы сказали, вашего мальчика зовут?
- Ян. Иоанном крестили.
- А это - святой Иоанн Воин. Смотрите-ка, он всё правильно выбирает, мамочка, он умненький мальчик, чуткий, да, Янчик? Берите, берите. Он тебя, Яничек, будет защищать.
Мать стиснула губы и достала кошелёк. Уже отдав деньги и застёгивая сумку, буркнула:
- Ненормальный он, а не чуткий.
- Зря вы это, мамочка, всяк на свой лад ненормальный, семя тли в каждом есть, а на ребёнка не надо наговаривать, даст Бог, выправится, - мурлыкала старушка, поплотней заворачивая дощечку с картинкой в кулёчек.
Вечером, отправляясь в постель, Ян как обычно взял с собой Спайдера и Бэта. Подумал и присоединил к этой компании своего нового друга. Улёгся на бок и принялся в свете ночника разглядывать картинку.
Копьеносец не вопил и не кривлялся. Он смотрел на незримую опасность спокойно, но не легкомысленно. Сосредоточенные глубокие глаза. Ян смотрел в них долго-долго, как будто в чём-то клялся. Потом сунул дощечку под самую середину подушки и накрепко уснул, окутанный сладкой дымкой. Наутро он проснулся бодрым и весёлым, и всю субботу собирал из лего всякую всячину.
***
Он перестал носить с собой игрушки и корчить рожи. Он перестал доставлять хлопоты. Кроме одной: отказывался стричься под машинку, отчего каштановые волосы скоро легли пушистой шапкой. Он старался смотреть на мир сосредоточенно, широко распахивая глаза - и постепенно научился.
Каждое утро он доставал из-под подушки портрет Воина, говорил ему: "Здравствуй, друг!" и ставил на письменный стол: дожидаться вечера. На ночь снова укладывал под подушку.
Образ Врага отступил, и Ян запретил себе воскрешать его в памяти. Но он не забыл, через что прошёл. Ян никогда не дразнил бомжей или городских безумцев, как другие мальчишки. Он знал, что мог бы и сам оказаться на их месте. Более того, он подозревал, что некоторые из тех, кто не сумел легко отделаться, находятся совсем рядом. Вот химичка, которая вздрагивает от любого шороха и кричит на уроках - кто причина её бессильного гнева, ученики или её собственный Враг? Или тихоня-практикантка с вялым безжизненным голоском, не сделавшая галдевшему классу ни одного замечания за всю четверть - не борьба ли с Врагом обескровила её?
В целом же Ян продолжал жить обычной жизнью. Учился, гулял с одноклассниками, ходил в спортзал. Когда пришло время, он окончил школу и поступил в университет в крупном городе. Под конец лета перебрался в общежитие с небольшим чемоданом вещей. В кармашке под крышкой тихонько обитал заветный копьеносец.
До начала семестра оставалось всего-ничего, и в один из жарких августовских дней Ян отправился в главный корпус университета за расписанием. Целый час он провёл, обходя этажи и, останавливаясь посреди прохладных коридоров, представлял себе грядущее. Гадал, что стоит за названиями предметов, сложно ли будет сдать первую сессию. Смутными и спутанными витками разворачивалась перед ним новая жизнь. Из-за яркого, пронзительно синего неба казалось, что впереди может случиться только счастье, щедро рассыпанное по неизведанным путям.
Что бы ни ждало его впереди, но как раньше - уже не будет.
Ян зябко вздрогнул от этой мысли. Вспомнил, как прощался на перроне с мамой. Теперь он долго не увидит ни её, ни родного района, да и заботиться о себе придётся самому... Но зато сколько открывается нового! Сколько возможностей! Видно, перемены не всегда губительны; нет, зёрнышко погибает только для того, чтобы дать жизнь ростку. Это понимание засияло в нём ясно, как солнце, и Ян понял, что Врагу его уж точно теперь никогда не достать.
"Ошибаешься..."
Знакомая густая тень коснулась Яна. Как будто солнечное затмение случилось у него в сердце. Нет, не может быть! После стольких лет!
"Каждый принадлежит Мне, и каждого поглочу в своё время, ибо со Мной сама Смерть".
Но даже в миг затмения солнечная корона продолжает сиять, и тень всегда отступает. В эту мрачную минуту Ян вдруг ощутил простую и прозрачную мысль: а если бы ему дано было побить Врага в схватке, настоящей прямой схватке, пожертвовал бы он своим безоблачным до синевы грядущим? Да, ответил он на эту залётную мысль и запустил руку в густую шевелюру, чтобы покрепче вспомнить своего друга-Воина. Да.
Тогда он вдруг вспомнил про метро. Ну конечно, в городе есть метро, а он до сих пор не побывал там. Разве он трус? Ребята из общаги, вон, уже все станции объездили и ему тоже советовали поглазеть... Вскоре Ян уже шагал к подземке. Ни единой мысли не было в голове.
Уже внизу он понял, что время выбрал не самое удачное. Был час пик, толпа теснила его и рассмотреть толком зал было невозможно. Ян позволил людскому потоку отогнать себя поближе к перрону. Там он решил дождаться поезда, а пока от нечего делать стал разглядывать людей. У самой кромки перрона он заметил человека неопределённого возраста. Этот жердяй в широком засаленном пальто казался то ли больным, то ли пьяным: он пошатывался, перебирал узкими плечами и лихорадочно оглядывался кругом. Привычка гадать о том, как Враг повлиял на очередную несчастную жертву, заставила Яна всмотреться пристальнее.
Потому-то он первым понял угрозу, когда долговязый засунул руку глубоко под пальто и тяжело потянул. Расталкивая людей, Ян кинулся вперёд. Знакомая, зловещая чёрная дыра разверзлась впереди - холодное дуло калаша.
"Я тебя вижу", - говорил Враг.
"Зато я тоже вижу тебя", - ответил Ян мысленно.
- Порешу! - взвизгнул человек в пальто. Оружие заплясало в его руках, дуло повелось из стороны в сторону и выстрелило куда-то над головами. Раздались вскрики, толпа опрянула и рассыпалась. Слишком медленно! Человек попытался ударить Яна прикладом, но не рассчитал, что нежданная помеха может вцепиться прямо в оружие. Ян ухватился за разогретый ствол, больно оцарапав палец гвоздём мушки, и не давал опустить дуло, теперь глядевшее в потолок. Долговязый опешил и дёрнул назад, однако Ян держал крепко, ведь сейчас до боли в костяшках сжимал он самого Врага. Вокруг кричали, слышен был топот, но Ян не смотрел, бежит ли сюда уже полиция. Не смотрел даже в лицо человека в пальто. Он видел только чёрный глаз противника, и неважно было, в чьих руках этот противник возник. К шуму примешивался и другой звук, всё более близкий: подходил поезд. Сейчас тут окажется ещё больше людей... Ян рванул оружие на себя.
- Пулю на тебя тратить, крыса мусорская! - истерично рявкнул долговязый. Тряхнул стволом и вдруг ударил кулаком Яна в живот. Удар вышиб дыхание, и Ян полетел с перрона на рельсы, вниз, вниз, в железо, в оглушительный шум... В оскаленную пасть. Но автомат тоже выскользнул из дрожащей ладони убийцы, и теперь обеими руками Ян стискивал металлическую змеиную морду Врага, чтобы тот уже никому не мог причинить зла.
***
Через тысячу лет шум исчез, как страшный сон. Ян открыл глаза и взглянул на руки. Они оказались пусты. Царапины на пальце не было.
Он стоял посреди зелёного поля. Ни одной увядшей травинки. Кто-то шёл к нему, кто-то с копьём и щитом. С глубокими спокойными глазами. Вот его взгляд пал на Яна - и воин приветственно вскинул щит: