Из глаз красавицы смотрела грусть. Она лишь тихо покачала головой и ответила:
- Нет у тебя ни души, ни сердца, Петер.
Сказала и исчезла, быстрым шагом, почти бегом устремляясь за поворот.
Юноша немного постоял на дороге, потом пожал плечами и пошёл, куда шёл.
Подумаешь, с детства дружили, никто и не просил её ухаживать за ним, когда он болел, и влюбляться никто не просил. И не обязан ничем, и свободен. Что непонятно? Он ясно сказал: уходит из дома, навсегда, себя показать, людей посмотреть. А её-то куда девать в такой дороге? Не нужна она - вот и всё.
Долго ли коротко шёл он, но по миру никогда не ходил, на сельской ярмарке купил себе богатство, у заезжего комедианта приобрёл власть. И решил отныне оставаться на месте: всё, что надо уже было у него под рукой. Так и правил он своей волостью в богатстве и роскоши. Долго прожил, да вот не счастливо: не радуют кубки золотые, да яства вкусные, слуги и те счастья принести не умеют.
Решил тогда Петер понять, почему же радость его стороной обходит, когда последнему слуге это чувство знакомо. Сел он в саду и стал думать, что делать. Думать он умел - голова всегда на плечах была, и делать тоже умел - на ногах всегда твёрдо стоял, с младенчества.
Но так бы и просидел Петер в саду до сих пор, если бы не проходила мимо служанка с кадушкой стираного белья. Остановилась вдруг, голову вверх запрокинула: стоит слушает, улыбается. Увидала старика-садовника за работой да говорит ему:
- В твоём саду птицы так красиво поют, что аж сердце радуется!
Улыбнулся садовник в бороду, да и говорит:
- Твоё сердце, Мила, радуется оттого, что душа у тебя добрая, ко всякой красоте открытая.
Услышал этот разговор Петер, да тотчас же вспомнил слова красавицы из родной деревни, что нет у него ни сердца, ни души. И решил он тогда нанять себе кого-нибудь для сердца. Может, душа и не нужна вовсе - будет сердце, и будет радость. Так что Петер стал думать, как добыть себе сердце. Перебрал в уме своих знакомых, даже включая слуг, но по трезвому расчёту всех отверг - недостаточно хороши они были для его сердца.
И пришлось Петеру снова в путь собираться. Тут уже не до богатства было, не до власти - с самим бы собой разобраться. Однако волость свою Петер не бросил, пригласил наместника вместо себя, по-грамотному всё обустроил. А ну-ка вернуться понадобиться!
И вот вышел Петер, как прежде, с одной сумой через плечо. Первым делом, направился в свой же сад, отыскал место, где проходила прачка, и стал ждать певчую птицу. Не успела та прилететь на ветку и открыть клювик для песни, как Петер спросил у неё:
- Птица, говорят, своей песней ты умеешь радовать людей, не хочешь ли стать моим сердцем? Ты мала и беззащитна, а мир большой, не всегда тебе удаётся даже поесть. А у меня тебе всегда будет тепло и сытно. Не станешь ли ты моим сердцем?
Удивилась птица, никто ещё не просил её об этом, и ответила так:
- Нет, я не хочу быть твоим сердцем. Ведь тогда мне придётся всегда жить в клетке твоих рёбер, а я люблю небо, моим крыльям нужен полёт, моей песне простор. Нет, я не стану твоим сердцем. Попробуй найти кого-то, кто уже давно стоит на одном месте, возможно, это создание и согласится стать твоим сердцем.
Петер пожал плечами: нет так нет, он услышал довольно, чтобы искать дальше.
Шёл он лесами, шёл лугами, вышел к полям, когда уже стемнело. Вдруг видит над ним тысячи светящихся звёзд: они неподвижно висели в небе, лишь изредка сверкая чуть ярче. И обратился Петер к той, что блестела ближе всего к нему:
- Звезда, ты светишь так ярко, не хочешь ли стать моим сердцем? Тебе уже не нужно небо, ты, наверняка, насмотрелась на него за тысячи лет со своего места. А у меня тебе будет тепло и хорошо, и ты сможешь увидеть землю. Не станешь ли ты моим сердцем?
Звезда взглянула на Петера лишь одним лучом, и ответила так:
- Нет, я не хочу быть твоим сердцем. Я живу на небе тысячи лет, моим светом наслаждаются тысячи глаз, тысячи кораблей ищут свой путь, сверяясь со мной. Мои глаза привыкли к простору, моё тело привыкло к высоте, я не хочу видеть мир с вышины одного метра. Я не стану твоим сердцем. Попробуй найти то, что рождено на земле, оно ближе к тебе, может быть, кто-то из земных созданий и согласится стать твоим сердцем.
Петер кивнул, и пошёл дальше. В этот раз долго он шёл, слишком долго. Он всё прикидывал, которое из созданий земли достойно стать его сердцем. Поля и луга на пути Петера сменились горами, осень зимой, зима новой весной. Однажды Петер остановился на ночлег в хижине козопаса. Хозяева разделили с путником свой скромный ужин и отдали ему единственную комнату для ночлега. Но Петер долго не мог уснуть, всю ночь он привёл у тлеющего очага. И под утро решился и обратился к остывающим углям:
- Уголь, ты такой тёплый и, кажется, живой. Не хочешь ли ты стать моим сердцем? Ты даже дважды создан землёй, тебе не нужны дали и просторы, но твой огонь может погибнуть от дождя, а у меня тебе всегда будет сухо. Не станешь ли ты моим сердцем?
Уголь разгорелся пуще прежнего, и, мерцая живым огнём, ответил так:
- Да, я хочу. Я не боюсь ни воды, ни смерти, - полыхнул уголёк, - но я стану твоим сердцем.
Так сказал один из углей, тлеющих в очаге бедной хижины, и прыгнул на грудь Петера. Боль, от которой он забыл своё имя, было первое, что почувствовал Петер, обретя сердце.
- Оказывается, иметь сердце - непросто, - сказал он, как только смог что-то говорить.
Когда его глаза снова привыкли к полумраку, он огляделся, но комната была узка и мала, взгляду не за что было зацепиться. Петер захотел выйти наружу и рассмотреть мир своим новым сердцем. Хозяева, добрые люди, ночевали в хлеву со своими козами, Петер не стал их будить - ведь рано утром им придётся подниматься на работу. Он оставил за ночлег золотые монеты на столе, и вышел из дому.
Солнце только начало подниматься из-за гор. Всё вокруг было окутано необычным розовым светом, новый день пробуждал всё живое на земле. Петер увидел зелёнопёрую птичку, которая своей песней приветствовала рассвет. И так хорошо выходило у маленькой певуньи, что Петер улыбнулся. И это оказалось неожиданно приятно и немножко щекотно.
С тех пор Петер научился видеть красоту, его сердце радовалось весеннему солнышку, только-только пробившемуся листочку, говору ручья и играм зверей. Куда бы он ни шёл, везде было хорошо. И уголёк в груди приятно согревал тело.
И Петер шёл дальше. Теперь ему было всё равно, куда идти. Ему даже не надо было возвращаться к своим прежним богатствам. Везде он находил радость. И всё вокруг было славно.
Но время шло, горы сменялись лугами, реки холмами, весна летом. За летом пришла осень, солнышко всё больше скрывалось за тучами, и вскоре зарядили дожди. Звери и птицы попрятались в свои лесные убежища, дороги размокли, превратившись в жижу, с лиц прохожих исчезли и без того редкие улыбки.
Петер всё больше дивился переменам. Его сердце уже не так тепло билось в груди, и то щекотное чувство приходило всё реже. Мир вокруг него увядал. Однажды он увидел маленькую птичку с зелёными пёрышками - ту самую (он её хорошо запомнил), что впервые пела его сердцу. Птичья песня была не так звонка, как раньше, но всё-таки тихое умиротворение звучало в ней. И как в тот раз Петер заслушался. Однако этой маленькой радости не суждено было длится долго. Из кустов высунулась вихрастая голова, мальчишка поднял рогатку и метким камнем сбил птицу наземь. Раздался заливистый смех:
- Я ж тебе говорил! - лихо подбоченясь хвастался он младшему. - Эх, жалко белки нет, а то получила бы от меня прямо в глаз! - И оба мальчика удалились в сторону ближайших домов.
А Петер остался безучастно смотреть на неподвижное тельце маленькой певуньи. И вдруг он согнулся, как от удара под дых. К горлу подкатил острый ком, от которого першило, как от острого перца. Глаза щипало, словно их жёг едкий дым. А по лицу Петера скатилась капля, которая очень сильно жгла щёку. В груди стало холодно и тяжело, будто узел завязался - не вздохнуть, не выдохнуть. Петер снова чувствовал боль. Ему вызвали лекаря. Но прописанное лекарство не помогло, боль не утихала. И даже, казалось, разрасталась с каждым днём. Краски словно меркли под его взглядом. Зелень деревьев превратилась в осенний погребальный костёр, реки уснули вечным сном подо льдом, тут и там Петер встречал обозлённых голодными морозами зверей и людей. Всё вокруг казалось безжизненным.
Однажды Петер не выдержал и обратился к угольку, который был его сердцем:
- Я так не хочу, мне слишком больно. Мне нравилось чувствовать радость. Не для того я искал сердце, чтобы вечно чувствовать горе.
Уголёк Петера к тому моменту почти погас, а воздуха для нового огня у него не было. И сердце тихо прошептало:
- Только чистая душа может вырастить тихое пламя радости.
И Петер снова задумался. Сейчас это у него получалось гораздо хуже: сердце всё время отвлекало от мыслей. Петер попытался придумать, что же на земле согласится стать его душой. Ведь этому существу тогда придётся оставить все свои дела, подружиться с угольком-сердцем и помогать ему поддерживать спокойное горение, посвятив себя заботам о нём.
И вдруг Петер вспомнил ту, которая заботилась о нём, единственная в его жизни, кто делал это искренне. Красавица Альма из родной деревни. И чем больше он вспоминал её, тем больше теплел уголёк в его груди. Это новое чувство не походило ни на щекотку, ни на жгучее першение, оно было глубоким, задумчивым и радостными одновременно.
И зашагал Петер обратно, через зимы и вёсны, луга и горы, леса и реки. И, в конце концов, пришёл в свою родную деревню. Подошёл он к дому красавицы Альмы. Видит: а она у окошка сидит и стала ещё краше, чем когда он её покинул. Только тогда грусть скрывала половину красоты этих глаз, а теперь в них светилась радость. Красавица заметила Петера, птицей вылетела на крылечко и улыбнулась своему другу детства.
Увидел Петер, каким счастьем сияет Альма, и аж дух у него захватило. Упал он перед ней на колени и стал просить:
- Альма, здравствуй! У меня теперь есть сердце. И оно радуется, что я вижу тебя прекрасной. Но моё сердце болеет - оно стало больше грустить, чем веселиться. Оно сказало мне, что чистая душа поможет удержать его в равновесии. Альма, ты добрая и заботливая, ты чистая и красивая. Стань моей душой! У меня тебе всегда будет тепло и сытно, богато и защищённо.
Улыбнулась Альма ещё искренней, протянула руки к Петеру, подняла его с колен и ответила так:
- Нет, я не хочу быть твоей душой. Я не смогу вечно быть запертой в клетке твоих желаний. Я привыкла летать. Но я могу идти рядом с тобой, чтобы помочь тебе вырастить твою душу. Мы можем идти вместе. В веселье, в печаль, в зиму и в лето.
Обнял Петер Альму, прижал к сердцу и оба почувствовали такое тепло, будто радуга перекинулась из одного сердца к другому.