Забавно, КАК Начавший Разговор относится к своему собеседнику:
он обращается к своему герою весьма и весьма нелицеприятно. Да, что там "нелицеприятно", -
грубо обращается: tender churl (что переводится, как молодой грубиян/скряга/деревенщина).
Кто бы ни был тот, кого так называют, он ведь может оскорбиться такому обращению,
не правда ли?
Хорошо, допустим, что я грубиян, но ведь ни одному грубияну не понравится, когда его назовут
грубияном.
Подумайте: разве может состоятся дальнейший разговор, если один из собеседников оскорбляет
другого?
Тем более, во времена Шекспира, когда молодые аристократы были весьма горячи,
и могли вызвать на дуэль за куда меньшую грубость, - за косой взгляд; за намек.
Здесь же. "Меня назвали грубияном! Меня! Грубияном!
Милостивый государь, вы готовы кровью ответить за свои слова?"
Многие переводчики не обозначают этот конфликт. Для этого достаточно просто никак
не переводить tender churl, словно этих слов и нет.
Например, перевод Маршака: "ты, в свою влюбленный красоту, Все лучшие ей отдавая соки,
Обилье превращаешь в нищету, - Свой злейший враг, бездушный и жестокий."
Маршак явно не желает обострять отношения с собеседником, конфликт не обозначен:
ты - свой злейший враг, бездушний и жестокий. Да, бездушний. Да, жестокий.
Но вряд ли сиё воспринимается как оскробление. Так, легкое порицание, воздушное, поэтизированное.
Да и дальше, никакого намека на конфликт:
"Ты - украшенье нынешнего дня, Недолговременной весны глашатай, -
Грядущее в зачатке хороня, Соединяешь скаредность с растратой."
Да, "соединяешь скаредность с растратой", следовательно скаредник и растратчик.
Но ведь и "украшенье нынешнего дня!". Меда в переводе Маршака больше, нежели дегтя.
А где же tender churl ?
Перевод Финкеля: "Теперь еще и свеж ты и красив, Весны веселой вестник безмятежный.
Но сам себя в себе похоронив, От скупости беднеешь, скряга нежный."
Такое впечатление, что переводчики балансируют: как бы не действительно не оскорбить
собеседника. "От скупости беднеешь", - значит скупой, оскорбление. Но "скряга нежный", - мёд.
И у М.Чайковского мёд: "Ты ныне миру вешних дней отрада,
Один глашатай прелестей весны, В зачатке губишь цвет твоей услады, Скупец и мот небесной красоты.
Какая прелесть! Собеседник назван "скупцом" и "мотом", но - "небесной красоты".
Разве здесь есть оскорбление? Разве за это вызывают на дуэль? Переводчик явно стремится
пригладить каждое грубое слово? Разве так у Шекспира - tender churl ?
Впрочем, не все переводчики смягчают конфликт. Перевод Турухтанова:
Ты как Нарцисс: лишь отраженью рад. Себя сжигая, осветишь ли мрак?
В пустыню превратив цветущий сад, Себе ты будешь сам жестокий враг.
Собою мирозданье увенчал Ты, нашей будущей весны гонец.
Твое зерно - начало всех начал, Эх ты, дурак, транжира и скупец!
Дурак! Транжира! И скупец! - да, за такое вызывают на дуэль. По моему переводчик
впал в другую крайность. Впрочем, почему бы не перевести "Churl", как "дурак" ?
Резюмирую: у Шекспира обозначен конфликт между Начавшим Беседу и его собеседником.
Можно не замечать этого конфликта, можно замечать, но у Шекспира конфликт - есть!
Причем, конфликт этот выстроен следующим образом: Начавший Беседу, называя другого грубияном,
сам поступает, как грубиян!
Подумайте: кто из них бОльший грубиян? Кто из них бОльшая деревенщина,
незнакомая с изящным обращением?
В чем вырается грубость молодого грубияна мы не знаем. О том, что он "грубиян" - мы судим со слов
Начавшего Беседу. А грубость Начавшего Беседу - налицо.
Ведь именно он ведет себя как грубиян,
позволяя себе называть собеседника tender churl. Разве не грубиян тот,
кто называет другого грубияном?
Начавший Беседу явно намеренно использует грубое обращение
к своему собеседнику.
Шекспир явно намеренно вкладывает грубые слова в уста Начавшего Беседу. Невозможно пройти
мимо раздумий над tender churl - нам не уйти от игры слов tender hair и
tender churl. Слишком значительно это churl, чтобы думать, что
оно сорвалось с губ Начавшего Беседу случайно.
Нам нужно найти ответ на вопрос: для чего Начавший Беседу
так груб к своему собеседнику?
Он называет собеседника "грубияном" и сам ведёт себя как грубиян. Для чего?
Подумайте: если мы с первых слов беседы начинаем грубить, кто станет нас слушать?
Ответом на грубость может быть ответная грубость; о
тветом на грубость может быть завершение беседы;
cобеседник может ощетиниться, - грубость в большинстве случаев неконструктивна.
И, тем не менее, Начавший Беседу избирает ее своим методом. Для чего?
Если собеседник проявит выдержку, если не позволит себе ответить
грубостью на грубость,
и беседа продолжится, то разве можно назвать такого человека грубияном?
Настоящий грубиян - это такой грубиян, кто ведет себя грубо.
А наш "грубиян", наш tender churl - это такой tender churl,
беседа с которым продолжается.
Значит, наш "грубиян" проявил выдержку. Наш "грубиян" не позволил себе ответное оскорбление
Начавшего Беседу (хотя имел формальные основания).
Вывод: переубедить можно лишь того, кто способен к переубеждению.
Грубость и провокация, используемая Начавшим Беседу, имеет целью отсеять тех "грубиянов",
перевоспитание которых невозможно.
Если бы молодой грубиян в самом деле был грубияном - дальнейший диалог был бы невозможным.
Настоящие грубияны ничего не поймут в Сонетах Шекспира. Они не будут вчитываться,
они не станут вдумываться, они пройдут мимо.