"НЕПРАВИЛЬНЫЙ" СОНЕТ С КОДОЙ.
|
| Среди сонетов Шекспира есть несколько, форма которых отличается от остальных. |
| Их немного. Всего три. |
Для себя я называю эти три сонета — «неправильными».
«Это неправильные пчёлы и они делают неправильный мёд».
В чём же заключается «неправильность» этих пчёл сонетов? |
| Есть три сонета, которые отличаются формой от других, но каждый сонет отличается по-своему. |
| Первый «неправильный» сонет — девяносто девятый.
Сонет с ко́дой. Ко́да — это дополнительная строчка в сонете.
Если другие сонеты — четырнадцатистрочники, сонет с ко́дой состоит из пятнадцати строк. |
| Второй «неправильный» сонет — сто двадцать шестой.
Сонет куплетный. Состоит из шести куплетов, то есть — двустиший. Всего в этом сонете двенадцать строк. И две строки являются скрытыми (их не видно).
|
| Третий «неправильный» сонет — сто сорок пятый.
Этот сонет — четырёх-стопный. Если все другие сонеты являются пяти-стопными, то этот — на одну стопу короче.
|
| И вот загадка: зачем? |
| Зачем Шекспир написал «неправильные» сонеты? Для какой цели? |
| Мне ясно, что такая форма выбрана не просто так. Мне ясно, что была какая-то причина для того, чтобы применить необычную форму. |
| Но догадаться, зачем это сделано, пока не могу. |
| Да, пока не могу найти ответ на эту загадку. Поэтому поразмышляю о другом. Об образах первого «неправильного» сонета. |
| Итак, сонет с ко́дой. Номер девяносто девять. |
| О чём этот сонет? |
| Девяносто девятый сонет является продолжением предыдущего сонета,
который заканчивается двоеточием, намекая на то, что тема не завершена.
Поэтому вкратце восстановим содержание девяносто восьмого сонета.
|
| В девяносто восьмом сонете главный герой сильно переживал разлуку с любимым человеком. Разлука произошла в Апреле.
Переживания главного героя являются настолько сильными, что во всей окружающей обстановке, буйном весеннем торжестве жизни и юности,
он наблюдает печать зимы: трагичность, безысходность и холод, прямо-таки зимний. |
| И вот на фоне данного противоречия (между внешним миром и внутренними ощущениями) начинается девяносто девятый («неправильный») сонет. |
| С чего начинается девяносто девятый сонет? |
Он начинается с ко́ды. Герой разговаривает с фиалкой. Сказано: «Фиалку упрекнул прежде всего»
![[]](/img/w/weligzhanin_a_w/snt_177/violet.png)
|
| Может показаться, что это — сумасшествие. Может показаться, что герой спятил. Если у тебя проблемы, если у тебя горе, иди в мир. Проговори о своих проблемах с кем-нибудь.
С соседом. С братом. Со священником. Обсуди. Ищи помощи у людей. Чего ты хочешь от бессловестного цветка?
|
| А он и не ищет помощи у фиалки. Он обвиняет фиалку — в воровстве! Он называет фиалку — воровкой! И это неожиданность. И нужно понять, в чём дело?
Почему фиалка — воровка? Что может украсть такой красивый, безобидный цветок? Или герой и вправду — спятил? |
| Дело вот в чём. Фиалки часто высаживают на могилке (или они сами вырастают). Герой переживает разлуку с любимым человеком, об этой разлуке говорилось в предыдущем сонете.
И разлука эта такова, что является — безвозвратной, непоправимой. Человек ушёл. Их разлучила — смерть. |
| Вот почему героя не радует окружающая действительность и весеннее торжество жизни вокруг. Вот почему в душе у героя — зима. Вот почему он разговаривает со цветами. |
| Дальше выясняется, что герой разговаривает не только с фиалкой, но и с другими цветами. С лилиями. С розами. И все цветы герой обвиняет в воровстве. |
| Что же они украли? Продолжаем разбираться. |
| И лилии и розы тоже высаживают на кладбищах. То есть, герой не просто разговаривает со цветами, он разговаривает со цветами, которые выросли на могиле любимого человека.
Или же, обобщенно, можно сказать, что все эти замечательные цветы выросли из земли, куда перешли останки любимого человека. |
| Даже если фиалки, лилии и розы растут не в конкретном месте, где упокоился любимый человек, они всё равно растут из земли. Земля же общая. Эти красивые, великолепные растения теперь
воспринимают дух умершего человека. Корни растений в земле. Через свои корни они воспринимают дух. |
| Вот почему главному герою сонета кажется, что цветы — украли красоту любимого человека. |
Фиалку упрекнул прежде всего:
Воровка! аромат благоуханный
Украла ты у друга моего,
Но цвет твоих ланит, пурпурно-странный,
Раскроет злодеяние легко.
|
| Герою кажется, что прекрасный запах, который источают цветы, похож на тот, которым обладал человек, которого он любил. |
| Можно подумать, что автор преувеличивает, что люди не обладают запахом, подобным цветочному, что это несравнимо: ароматы розы и человека. |
| Это — интересно. И я поразмышляю, в чём тут может быть дело, о каком запахе может идти речь. |
| Когда мы весной прогуливаемся по саду и проходим мимо розового куста, мы воспринимаем благоухание цветущего растения. И это благоухание еще долго сохраняется.
И мы помним о нём, даже отойдя от куста на большое расстояние и даже спустя несколько дней после прогулки. |
| Что случилось? Мы запомнили ауру цветка. Мы запомнили своё впечатление от пережитого ощущения. Чем сильнее было ощущение, тем лучше мы запоминаем.
Мы можем вспомнить об аромате даже на большом удалении от цветка и спустя долгое время, иногда через годы. |
| У человека тоже есть — аура. Она не такая, как у цветов. Она — другая, но человек тоже оставляет впечатление о себе в душе другого человека. |
| И как правило, впечатление, которое человек оставляет о себе, — сильнее впечатления, которое оставляет о себе прекрасный цветок. |
| Аура человека — сильнее ауры цветочной. |
| Вроде бы эти вещи несравнимые: запахи роз и запахи человека. Но если подумать о запахе, как об образе, если углубиться в существо запаха, то окажется, что их можно сравнить,
и более того, что запах человека (дух человека) более прекрасен, нежели запах самой прекрасной розы. |
| Пример — Шекспир. |
| Мы не знаем, каким был его запах, как у человека, потому что родились позже, чем он умер. Но осталась — аура Шекспира. Осталось впечатление, которым он воздействует на людей.
Можно сказать, что аура Шекспира — сильнее и прекраснее самого сильной ауры самой прекрасной розы.
|
| Так что, действительно, цветы крадут запах у человека, а не человек у цветов. Парадокс, но это так. Это — очень интересное наблюдение Шекспира. |
| Есть и другие люди с сильной аурой. Пушкин. И другие. Они влияют на нашу жизнь больше, чем мы осознаём. Мы воспринимаем их дух через лукоморье (с зеленым дубом) и через Вещего Олега. |
|
Сказано: «Украла руки лилия».
![[]](/img/w/weligzhanin_a_w/snt_177/lili.png)
|
| Не правда ли, цветы лилии похожи на кисти рук, тянущиеся из-под земли? |
| Только неординарный человек (такой, как Шекспир) может самостоятельно обратить внимание на подобную схожесть.
Или же — сильные чувства, пережитое горе, могут подтолкнуть его к заключению о том, что цветы лилии похожи на руки, тянущиеся из-под земли, и что она — украла тот образ, который он знал прежде.
Что дух дорогого человека прорывается из потустороннего мира, свидетельствует о себе самом, но цветок украл этот образ, видоизменил его, присвоил себе. |
Сказано: «Душица присвоила отзывчивость волос».
![[]](/img/w/weligzhanin_a_w/snt_177/dshz.png)
|
| Головки душицы отчасти напоминают завитые волосы и прически, которые носили люди того времени. При определенной доле воображения, если в глазах стоят слёзы, можно принять цветы душицы
за искаженные головы человека и снова сделать вывод о том, что дух — прорывается из-под земли, но цветы изменяют его (в соответствии с собственной природой),
крадут дорогой образ и присваивают себе. |
|
Куст розы ощетинился, страшится,
Что дивный аромат, проникший в нос,
О воровстве поведает. От страха
Одни цветы белеют. Краснотой
Другие наливаются.
![[]](/img/w/weligzhanin_a_w/snt_177/rose.png)
|
| Подобно другим цветам (подобно фиалкам, лилиям и душице), роза также воспринимает дух, прорывающийся из-под земли, и роза присваивает себе красоту этого духа,
крадёт себе красоту того, кто находится под землёй. |
| Но роза идёт дальше! Роза — боится, что её преступление будет обнаружено. И выпускает шипы, намереваясь защититься от наказания. |
| Такие вот занятные образы. Такие вот цветочки. Совсем, как живые. Каждый цветок — со своим характером.
Один цветок (такой, как фиалка) — становится фиолетовым (словно стыдится своего воровства).
Другой цветок (такой, как роза) — выпускает щипы (думая, что этим он избежит наказания). |
| И эти (разные!) проявления цветочного характера указывают на схожесть между людьми и цветами. Все мы — разные.
Все мы по-разному себя проявляем. Мы можем покрываться краской стыда (как фиалки). Мы можем выпускать шипы (подобно розам). |
| И теперь уже и непонятно, о цветах ли повествует Шекспир? Или всё-таки о людях? |
| Используя иносказание, он говорит — о людях... |
Кроме того, говоря о розе, не нужно забывать историю Адониса (а сонеты Шекспира пронизаны мифологическими образами, во многих сонетах Шекспир об этом говорит, мимоходом, но говорит).
Рассуждая о других цветах, не нужно забывать историю Гиацинта (или Аякса). Здесь, в девяносто девятом сонете, Шекспир не упоминает ни Гиацинта, ни Аякса.
Но то, что посредством цветка может проявлять себя дух другого героя, — эта тема, мне кажется, выражена определённо. |
В мифологии же тоже все эти истории иносказательно обозначают нечто иное:
Адонис — умер, но он не умер, возник цветок (роза).
Гиацинт умер, но он не умер, возник цветок (гиацинт).
Аякс умер, но не умер, возник цветок (и снова гиацинт). |
| Собственно и Шекспир. Умер. Но не умер. Остались сонеты. И пьесы. Тоже цветы своего рода. |
| Причём, что интересно, эти цветы Шекспира, прорастают не в земле, они прорастают — в чужой душе. Они прорастают образами, когда страшными, когда красивыми, в чужой душе,
которая становится созвучной душе великого поэта, пусть не в полной мере созвучной, пусть отдалённо созвучной, пусть приблизительно созвучной. |
| Пусть души читателей Шекспира несовершенны, и пусть воспринимаемые образы искажаются (как искажают растения образы духа, пробивающегося из-под земли), но это всё-таки — живые образы. |
| Они — живые. Они — оживают. И это — главное. |
| Пусть я не могу разгадать все загадки Шекспира, даже попытка разгадать некоторые, влияет — благотворно. |
|
| Только история о цветах, выросших на могиле, воспринявших дух земли, и исказивших его, сообразно собственной природе, имеет ещё один аспект. |
| Оказывается, в этой истории, которая, конечно, представляет собой аллегорию, то есть иносказание, есть ещё одно действующее лицо. |
| Это — жучок-вредитель. |
От страха
Одни цветы белеют. Краснотой
Другие наливаются. Однако,
Им отомстит жучок; в бутон младой
Вгрызается уже... Цветы плохие!
Накажут всех вас мстители такие.
![[]](/img/w/weligzhanin_a_w/snt_177/cancer.png)
|
| Вот такая получается — аллегория. Многослойная. |
| Кто он — этот жучок-вредитель? Это — неофит. Это — профан. Это — грубиян.
Это — себялюбец, заключивший «контракт со своими собственными ясными глазами», как говорилось о нём в первом сонете. |
| И он же — необходимое действующее лицо мистерии жизни. Тот, кто должен преобразиться. Тот, кто должен преодолеть свою грубость. Тот, кто мстит растениям.
Тот, кто вгрызается в сладость бутона. И тот, кто через растение воспринимает — дух земли. |
| Очень многослойная и богатая аллегория. Есть, над чем поразмыслить. |
|