Ольга прожила у неё четыре дня. Они мыли, чистили, мели, раскладывали вещи. Вика старалась не плакать, она понимала, что слёзы разрывали подруге сердце. Хотя ей самой только и хотелось, что расстаться с невыносимой жизнью, которая отобрала у неё близких людей, радость и счастье. Жизнью, которая не единожды бросала её в руки мужчин-вампиров, позволяла им играть ею, не оставляла надежды на лучшее. Но ради человека, с тревогой смотрящего на неё, она стискивала зубы и принималась скрести ещё усерднее. По мере всех этих дел она всё больше осознавала, что возврата нет. Её дом теперь навсегда - эта хибара из двух комнат, сеней и крыльца. Нет туалета, нет воды, нет газа. Сколько угодно свежего воздуха, паутины и грязи. Полно шмоток: кроме тех, что собрала и привезла Ольга, повсюду лежали мешки, сумки и стопки старой одежды, которую последние пять лет она свозила сюда, как на свалку.
Оля звала её погостить у бабушки, но она твердо отказалась. Сейчас она не представляла, как можно смотреть в глаза людям, улыбаться, говорить, не срываясь на слёзы. Всё, на что она была способна - отчаянно грустить и портить настроение окружающим кислым видом. Так Ольге и сказала, обещала звонить и не творить глупости.
В душе она ждала момента, когда останется одна. Тогда можно будет ничего не делать, не держать лицо, не есть, не просыпаться. Когда подруга покинет её, она ляжет на кровать и не будет шевелиться. Не тратя силы на умывание, одевание, переваривание еды, домашние заботы, она, возможно, сможет выжить. Просто выжить. Остаться безвольным, но теплым телом, плывущим, как бревно, по реке. Хотя какое это имело сейчас значение? Будет она жить или нет? Выглядит хорошо или плохо? Найдется здесь или будет лежать под забором?
- У тебя есть деньги? - спросила Ольга накануне отъезда, и Вика подняла глаза от тарелки, в которой дымились спагетти.
- Зачем?
- Ну, мало ли что? - пожала плечами подружка и подвинула Вике блюдечко с тертым сыром: она старалась лучше кормить её все дни.
- Не знаю точно. Наличности, может, и нет, но в кошельке две банковские карты, - Вика попыталась сосредоточиться: "Сколько же на них денег? Наверное, в общей сложности не меньше четырехсот тысяч". Если память не изменяла ей. На первое время хватило бы. Сейчас она не хотела думать, что будет дальше. - Да, точно, - кивнула она, - две карты. На них полно денег. Мне хватит.
- Хорошо, - Оля положила в рот макаронину, неодобрительно взглянула на Викину вилку, растерянно скользящую тарелке, и принялась задумчиво жевать.
В субботу они вместе дошли до станции и обнялись на прощание. Поезд увез Ольгу, и Вика долго смотрела ему вслед, стоя на перроне. День был пасмурный, но теплый. Серые облака закрывали небо, воздух застыл в неподвижности. Рельсы, скрещиваясь, убегали вдаль. Мигали сигнальные огни.
Вика вдохнула глубоко летний влажный воздух, обняла плечи, боясь почувствовать привычный холод, скользящий по позвоночнику. Коснулась пальцами подушечки мизинца. Спустилась с платформы и побрела домой. Она уже пересекла железнодорожные пути, когда решила вернуться и поискать банкомат. Просто, чтобы знать, куда, в случае чего, бежать. Она нашла его не сразу: в поселке не было ни отделения банка, ни торгового центра. Аппарат прятался в аптеке. Каково же было её удивление, когда на одной из карт денег не обнаружилось, а другая была заблокирована. Вика проверила снова и бессильно вздохнула. У неё не возникло сомнений, кто это организовал. Каким надо быть зверем, чтобы лишить её последних средств к существованию?
Она не хотела думать, что ей сейчас делать, не разозлилась: энергии не осталось. Забрала карты и потопала прочь. Что ж, она оказалось на мели. Глубоко. Глупо. Накатило тупое безразличие. Деньги сейчас не очень беспокоили: еды ей Ольга оставила. Судя по темпам, с которыми она поглощала пищу, гречки хватит до нового года. Крыша над головой была, одежда тоже. Что ещё надо?
Вика шла вдоль старых домиков с резными окнами. Покосившиеся ставни и кривые пороги выглядели жалко, особенно по сравнению с величественными коттеджами, заполняющими противоположную сторону улицы. Интересно бы заглянуть за мощные ворота, крепкие двери, посмотреть на спокойную жизнь незнакомых состоятельных людей. В бледно-желтом доме с тяжелыми занавесками и высокими цветами на окне наверняка жила какая-нибудь беззаботная пожилая женщина. Куча внуков навещали её по выходным, шумели, требовали внимания, бегали по лестницам. В воскресенье уезжали, а она оставалась радоваться покою и растениям в горшках. Или здесь, в сказочном домишке с цветными окнами в высокой башенке, так похожей на игрушечную: здесь, возможно, обитала большая семья со школьниками-детьми, собакой, кошкой, попугаем. Дочь любила тусить "В контакте", а близнецы - мучить Мурку.
Всегда кажется, что у кого-то жизнь лучше, интереснее, счастливее. Кто-то умнее, кто-то проворнее, кто-то удачливее. Так ли это на самом деле? Вряд ли.
Она вернулась домой и легла.
День шел за днем. Дождь сменял солнце, утро - вечер. Иногда предательская мысль, что всё еще возможно, пронзала её, словно луч света, упавший на дно прозрачного водоема. Тогда, помимо воли, мысли мгновенно улетали далеко в будущее, где Ярослав просил её простить его, и тоска заполняла всё существо: ничего не будет! Эта гнетущее чувство было безбрежным, как мировой океан. Оно не оставляло воздуха, оно было похоже на погребальный звон. Вика скрючивалась и тонула в отчаянии. Он ни разу не позвонил ей, не прислал смс, не приехал! Он отрезал её от себя острым ножом - отрубил.
Каждый день она бродила по дому в попытке найти успокоение, изжить боль, хоть как-то отвлечься. Просыпалась рано утром и бесконечно долго смотрела в окно, слушая шепот дома. Среди старых книг пыталась найти что-нибудь интересное, весёлое. Как назло, дом был завален серьезной литературой: мемуарами политиков и математиков, драмами, занимательной ядерной физикой и кулинарией. Ни одной странички сатиры, ни замшелого детективчика, до зарезу нужных сейчас, не обнаружилось.
В один из дней Вика сходила на кладбище. Листва шелестела тихо-тихо. Порывы ветра сыпали мелкие семена с берез. Она специально свернула на обочину и прошла, опуская ноги в листву. Асфальт закончился, и она побрела по грунтовой дороге к лесу. Там, на опушке мирно спали её родители и бабушка. Мама с папой были похоронены рядом. Мамина мама - бабушка Тамара - вместе с прабабушкой, в старой части кладбища. Рядом была могила её брата - деда Васи. Вика опустилась на землю внутри оградки родителей. Здесь густым ковром росла трава, и торчали сухие перья листьев ириса. Она замерла, вглядываясь в фотографии. Мама смотрела тепло и нежно, папа - сочувственно. Сегодня она не принесла цветов. Не торопилась. Ветер приносил далекий шум поездов. Мысли разбредались, теряясь в пожухлом пырее, скрипе саранчи, черных крестах и памятниках. Слёзы накатывали на глаза, заполняли их и скользили по щекам. Сил у неё было совсем мало, и она просидела долго, неслышно делясь своими бедами с мёртвыми. Ей некуда и незачем было торопиться.
Когда руки задеревенели от холода, она встала, приложила к памятным камням лоб: попрощалась. Побрела прочь. Дорога вела вдоль ельника, мимо старого мосточка, заброшенной старинной усадьбы. Расстояние, преодоленное на машине, всегда казалось крошечным, но сегодня оно заняло немало времени. Она медленно влачилась по опушке, спотыкаясь на кочках.
Вдруг мысль о ребенке сама возникла в голове. Она подняла лицо. Вот он и попался! Она еще не была совсем уверена, но, кажется, попался. Похоже, она беременна. Дрожь прошла по спине. У неё месячные были еще до свадьбы. Когда же?
Вика улыбнулась. Даже в очень тяжелые минуты человек может улыбаться, если у него появляется надежда. Пусть вместе с болью, с горем, с тревогой - но всё равно надежда. Значит, что-то есть впереди, значит можно держаться прямо. Вика ускорила шаги и поторопилась домой. Там пустилась на поиски ежедневника. Где её календарь? Точно! Месячные были в начале июня. А сегодня уже наступил август. Скоро три недели, как она подписала это уродское заявление на развод. Точно она не помнила, какого числа это было. С учетом того, что Андрей говорил, что в загс надо явиться девятнадцатого августа, где-то девятнадцатого-двадцатого июля он приходил с бланком. Она наверняка беременна. И хоть сама мысль шантажировать мужчину ребенком казалось кощунственной, это был её единственный шанс.
Ребенок! Вика коснулась рукой пока ещё плоского живота. Ей надо было убедиться, прежде чем она смогла бы почувствовать счастье. Сотни мыслей разом посетили голову, побежали, перепрыгивая одна через другую, как шкодливые обезьянки. Стоп! Она не станет радоваться, пока не получит подтверждения. Кажется, муж не имеет право подавать на развод, если его жена беременна: как-то раз она про это читала. В статье рассматривали интересный случай: ребенок был зачат не от супруга - от другого мужчины. Всё равно, судья не мог расторгнуть брак, потому что закон этого не допускал.
Но она-то точно знала, чей у нее ребенок. Надо сделать сначала тест. Сколько он интересно стоил? Рублей сто? Где взять эти сто рублей? Надо сходить к бесплатному доктору. Он ведь может подтвердить беременность? Как это называется? Визуальный осмотр? Вот бы убедиться прямо сейчас. Но куда пойти? Где взять врача, не требующего денег за посещение? Может, в скорую позвонить? Вот закон подлости! Она носила ребенка финансиста, но не могла даже к платному доктору обратиться. Что же ей делать? Вика лихорадочно перебирала в уме варианты, где раздобыть денег. У друзей она занять не могла - слишком унизительно: они никогда в своей жизни не брала в долг, даже кредитные карты не оформляла. Единственный человек, у которого она могла попросить - Ольга, но та сейчас была в Орловской области.
Конечно, если она беременна, Выгорский ей все вернет, и у неё денег снова будет куча, но что делать сейчас? Вика обшарила каждый закуток, в надежде найти хоть что-то мало-мальски ценное на продажу. Ничего. Только старые дизайнерские шмотки, пошитые на заказ, и не стоящие сейчас и половины уплаченных за них денег. Что ей, на рынок с ними идти? Может быть, организовать что-то наподобие платной вечеринки по обмену одеждой? Сейчас ещё есть комиссионные магазины? С досады она до боли кусала губы. Хоть бы в огороде клубника росла - собрала бы и толкнула у станции - нет!
Ей и нужно-то всего рублей сто. Но даже и их не было. Может у соседей пойти занять? Нет! Она никогда на такое не решилась бы. Поехать у метро милостыню насобирать?
Вика посмотрела на руки и сняла обручальное кольцо. Символ любви к человеку, ребенка которого она носила. К человеку, который испытывал к ней только ненависть, к человеку, которому не интересно, как она, и что с ней. К человеку, с которым у неё не будет счастья, даже если родится ребенок. К человеку, которого она должна вырвать из сердца.
Она не отрывала взгляда от золота, и на неё нахлынули воспоминания об апрельском дне, когда он предложил ей выйти за него замуж. Тоненький ободок металла, спрятанный в розу, сверкающие на ветру медные пряди, запахи и гул аэропорта, нетерпение ожидания. Горечь былого восторга отдалась оскоминой на языке.
Больше продать было нечего. Она не медля сдала кольцо в ломбард, который без труда обнаружила на Казанском вокзале. Грязное такое местечко с маленьким окошком и приемщиком, сверкнувшим на неё хищными глазками. Он оценил драгоценность в пять тысяч. Это пахло грабительством, но Вика быстро кивнула. Тут же получила деньги, квитанцию и поехала домой. "Не сегодня-завтра, - думала она, - я заберу его обратно. Сейчас надо радоваться, что существуют такие учреждения, в которых дают наличные в обмен на вещи. Ярослав его выкупит. Он будет сожалеть и извиняться, что мне пришлось иметь дело с какой-то паршивой долговой конторой. Вряд ли он станет носить меня на руках, даже когда узнает про ребенка, но деньги у меня будут".
Тест показал отрицательный результат. Растерянная, Вика несколько минут сверлила его взглядом в надежде увидеть две полоски. Побежала в аптеку и купила еще один. Второй, проведенный по всем правилам на следующее утро, тоже остановился на одной палочке. Что бы это могло значить? В этой дурацкой деревне в допотопной аптеке протухшие лекарства? Или что?
Она припоминала, что есть такой анализ ХЧП, или ХГЧ, или ХМР - она точно не знала, но он давал самый верный ответ. Надо просто пойти в любую лабораторию. Но Вика выбрала визит к врачу: там и справку можно взять, что она в положении. Для загса. День развода ведь неумолимо приближался.
Вот явится она на расторжение брака, предъявит документ, и Выгорский рот откроет от изумления. Она ему слова не скажет, покажет заключение врача, и фиг ему, а не развод.
В клинике пришлось долго ждать, так как Вика пришла без записи. Она разглядывала постеры розовощеких младенцев и счастливых матерей, обнимающих животы. Персонал сновал по коридору, улыбаясь пациентам или озабоченно хмурясь друг другу. Кондиционеры, шурша, веяли прохладой, отчего Вику пробрал озноб - верный спутник этого лета. Как же она могла забеременеть? Ведь они всегда пользовались презервативами. Только в самый первый раз, после вечеринки у Виталика, забылись. Но ведь с тех пор, сколько времени прошло? Ну да ладно, что голову ломать, чего только в жизни не случается? Ведь даже латексные изделия не давали стопроцентной защиты. Только девяносто девяти процентную, она по это читала.
Наконец, медсестра позвала её. В кабинете пахло приятно, и атмосфера дышала спокойствием. Да и настроение у Вики было такое приподнятое, что сейчас даже крысиная нора показалось бы уютной. Она готова была до потолка прыгать от радости. Сейчас доктор всё подтвердит, она попросит направление на УЗИ, а потом с фотографией ребенка побежит к Ярославу.
Она уже видела, как он опускается перед ней и кладет свою голову ей на колени, а она говорит: "Ничего страшного, главное, мы любим друг друга!" Нет, она не побежит к нему. Она подождет, когда живот станет большим и тогда пошлет ему фотку, к которой припишет: "Привет от сыночка!" Нет. Она отправит ему результат ультразвука с вопросом: "Не хочешь познакомиться со своим ребёнком?" Боже, какие дурацкие мечты!
Доктор, к которому Вика ходила только пару раз за всю жизнь, была приятной, не в меру упитанной женщиной. Три года назад, когда Вика выбирала себе врача, весь интернет писал, какой она хороший специалист. Ей стукнуло шестьдесят, из которых последние тридцать она заведовала отделением в женской консультации. Короче, в квалификации сомневаться не приходилось. Гинеколог тяжело дышала и ходила вперевалочку, и её медленная речь навевала спокойствие на вечно спешащую Вику. Да и добрые глаза вызывали доверие. Они поздоровались, и врач, как обычно, спросила о цели визита. Вика без обиняков рассказала, про задержку, про отрицательный результат теста.
Женщина внимательно осмотрела её с ног до головы.
- А если ты беременна, что делать будешь, рожать? - спросила она, и Вика растерялась, не поняв, о чём говорит доктор.
Потом сообразила. Видимо, был ещё вариант аборта. Вика испугалась. Прерывать беременность она и в страшном сне не желала. Никогда она не думала, что в её жизни может произойти что-то, чтобы она захотела сделать аборт. Их делали женщины, у которых мужчины - пьяницы. Или те, которых мужья колотили. Или полные дуры, не знающие про контрацептивы.
- Да, конечно, - слегка нахмурившись, торопливо ответила Вика.
Доктор велела ей садиться на кресло и осмотрела.
- Нет, ты не беременна, - почти мгновенно вынесла она вердикт.
Нет? Как же так? Месячных ведь не было дней шестьдесят. Разве так бывает? У неё, по циклу которой можно часы сверять? У Вики упало сердце. Что же тогда? Где же они?
- Задержка может быть связана с перенапряжением, в том числе нервным, - в ответ на безмолвный вопрос объяснила доктор, - с потерей веса, с физическими перегрузками.
Она спросила, не использовала ли Вика экстренную контрацепцию, какие препараты принимала, спросила про методы предохранения и задала еще сто вопросов. Вика одевалась, вяло отвечала и подробности разглагольствований не слушала. Она не беременна! Она сама выдумала себе ребенка. Это разочарование - наказание ей за то, что она даже в мыслях представила себе использовать малыша, чтобы чего-то добиться от мужчины. Он выиграл - она проиграла. Всё! Назад дороги не было. Она должна смириться. Хорошо, что ребенка нет. Что была бы у него за жизнь? Отец и мать, которые ненавидят друг друга. И он - маленькая крошка, вынужденный служить мечом для одного и щитом для другого.
- Ясно, - только и ответила Вика. Взгляд скользил по зеленой ширме, белым жалюзи, голубым пеленкам, сложенным на стуле. Помещение теперь не казалось милым. За ребристым стеклом шевелились ветви деревьев: изумрудные и бурые пятна хаотично прыгали на ветру. Ей захотелось опустить лицо на руки и разреветься. Линолеум в кабинете тускло блестел всеми оттенками охры. У плинтусов он был темнее и ярче, сохраняя следы первоначального рисунка. Вика перевела взгляд на свои руки, они безвольно лежали на коленях. Поблагодарила доктора, взяла рецепт и вышла из кабинета на ватных ногах. Села на стул в коридоре. Заплакала. Отчаяние затопило её: их ничего уже не связывало. Сколько же можно быть такой дурехой? Сколько еще она будет верить, что может быть счастлива с Ярославом? Сколько будет ждать его звонка? Как долго не будет осознавать, что не нужна ему?
Больше ни дня. Сегодня, сейчас была последняя секунда, когда она позволила себе подумать об их совместном будущем. Его нет.
Когда она, наконец, встала и ещё раз окинула взглядом холодный холл, картины с младенцами и счастливыми будущими мамашами, голова её была поднята высоко, а плечи расправлены. Что-то неумолимо изменилось в сердце и, как она чувствовала, в лице. Словно какая-то частица юности, красоты, нерастраченной нежности тоже ушла из них навсегда. Прошлого не вернуть. Дни беззаботного веселья остались позади.
"Оставь мертвое мертвым, а сам вгрызайся в жизнь". Так, кажется, написано у Ремарка?
С этого дня она будет ходить только энергичной походкой, говорить только громким голосом. Она не заплачет и уж тем более не зарыдает. Ни из-за одного мужчины в мире. Она не станет жалеть себя. Она не будет оглядываться. Её будущее - впереди. Позади - только прошлое. "Оттерпимся, и мы люди будем", - пришли на память бабушкины слова. Вика вышла из клиники и, не оглядываясь, пошла по улице в сторону вокзала. Жарило нестерпимо, но она не замечала. Внутри нее уже месяц работал генератор холода, который не давал ей согреться даже в июльскую жару. Вот и хорошо. Хорошо, что клиника - в центре, отсюда можно пешком добраться до Казанского.
Она сэкономила на электричке, купив билет не до своей станции. В уме прикинула, на сколько времени хватит денег, вырученных за кольцо.
Жизнь продолжалась, а, следовательно, не кончилась потребность в еде и тепле. Сейчас лето, но настанет зима, когда её не смогут согреть стены. Придут к концу даже несчастные остатки дров, почти истлевшие в прах в сарае. Нужно будет купить новые. Еды взять будет неоткуда. Те запасы, которые оставила Ольга, скоро подойдут к концу, даже если она начнет есть, как птичка.
Хорошо, что она не в положении: глупо было думать, что Выгорский согласиться содержать ребенка, рожденного Беловой. Откуда взять деньги, чем расплачиваться в магазинах? Зачем она пошла к врачу? Не могла поверить тесту на беременность? Пустые надежды, вырывающие из рук хлеб. Она отдала за этот визит большую часть вырученного за кольцо. Вот дура!
Вика заново мысленно пересчитала оставшиеся деньги. Сколько она сможет продержаться на полторы тысячи? Будь он неладен, что заблокировал ее карты! Ей надо искать работу. Но как? Как люди это делали?
Вопросы роились в голове всю дорогу, и Вика не заметила, как оказалась в посёлке. Она быстро шла мимо беленой ограды древней усадьбы, мимоходом разглядывая замысловатую решетку и остроконечные завитки. Большие кованые ворота были приоткрыты. Вика прошла было мимо, но вернулась. Ещё в детстве ей мечталось заглянуть за них, узнать, что скрывается за величественным ограждением? Играть здесь не разрешалось. На память пришли какие-то глупые деревенские истории, которые взрослым умом иначе как страшилками не назовешь. Проезжая мимо, она не раз хотела полюбопытствовать, но весёлая жизнь торопила лететь не останавливаясь. Времени не находилось.
Вика подумала и прошла сквозь приоткрытую калитку. Разбитая асфальтовая дорожка, сплошь усеянная гравием и живыми вездесущими ростками, манила вглубь парка. Клены, дубы, редкие березки тенили парк. Вика огляделась: вокруг не было ни души, даже ветерок не озорничал с листвой. Безмолвие наполняло парк, и это было приятно. Вика шла не торопясь, любуясь мягкой игрой света и изумрудной листвой. Как это часто бывало в моменты красоты, захотелось взять кисть и перенести чудеса на холст.
Заросшая каменная скамейка пригласила сесть, и Вика опустилась на неё. Сейчас она никуда не спешила и могла разрешить себе столько отдыха, сколько пожелала бы душа. Вдохнула полной грудью и прикрыла глаза. Так бы и сидела целый день. Молчала и ни о чем не думала. И завтра. И послезавтра. Лето звенело скрипом кузнечиков и душным покоем. На дорожку бесшумно выпорхнула трясогузка, шустро проскользнула по камушкам, замахала длинным хвостиком. Заметила Вику и была такова.
Серо-белые прозрачные облака, сквозь решето которых проглядывала бесконечная вселенная, застыли на небе. Ленивый ветерок зашевелил листочки рябин и охолодил Викины ноги. Нет, небесная вата не замерла на месте, она неспешно плыла цельной массой куда-то в далекие дали. Вика поднялась и двинулась вперед. Деревья поредели, за ними виднелось какое-то белёсое строение. Еще несколько шагов, и показался старый барский дом. Даже не дом, особняк: большой, двухэтажный.
Он имел ужасающе плачевный вид. Штукатурка местами обвалилась, обнажив зияющие раны красного кирпича. Когда Вика подошла ближе, она увидела, что от них венами расходились трещины и щели, бежали морщины, грозя новыми, ещё более страшными, разрушениями. Вика приблизилась и потрогала шершавую тёплую стену, погладила шрамы, провела рукой по ниточкам ран.
Какая красота! И так безжалостно брошена!
Подняла взгляд. Остатки балкона с упавшими перилами выглядели жутко даже снизу. Там пустили корни дикие растения: природа не оставляла шанса творению рук человеческих. Над балконом тянулся разбитый карниз с разрушенными вазами. Колонны с коринфскими капителями и чернеющие пустотой большие французские окна напоминали о былом величии.
Вика обошла дом: с паркового фасада он сохранил более достойный вид, но всё равно вызывал щемящее чувство тревоги. Отколотые куски камня валялись грудами и поодиночке.
На правом крыле была лоджия с парой колонн, под которой располагался каменный тамбур парадного входа. Вика поднялась на крыльцо, посмотрела на декоративную женскую маску над дверью и беспрепятственно проникла в сводчатые залы.
Внутри было жутко пусто, но перекрытия еще существовали. Осторожно ступая по разломанной грязно-жемчужной лестнице, словно незваная гостья она поднялась наверх. Каждая из комнат имела когда-то индивидуальное оформление. Это было понятно по остаткам лепнины на потолке и стенах. Давным-давно это были цветочные гирлянды, скрипки и литавры. Некогда они радовали взоры хозяев, теперь же... теперь их оставили гнить и разлагаться. Вика надрывно вздохнула.
Она медленно опустилась на ледяные ступеньки, слишком потрясенная, чтобы найти в себе силы сделать ещё хоть шаг. Рядом красовалась величественная ваза, огромная и, видимо, тяжелая. Странно, что она всё еще оставалась здесь. Вика прикоснулась к резному камню и заплакала. Картина разорения поразила её в самое сердце. Гордое творение обратилось в прах. Вот какой конец нашел добрый и, наверное, гостеприимный дом. Дом, хозяйка которого, возможно, рисовала в саду, танцевала в зале, юные дочери кружили мужчинам головы, а сыновья бегали за барышнями. Теперь их нет. Не будут прыгать по ступеням дети, женщины не испекут пирогов под этим кровом. От дома остался труп, и Вике казалось, что она тоже труп.
Этот дом был также варварски разорен и брошен, как она. Боже, сколько же ему пришлось вынести?! Каждый бродяга отрывал кусок от некогда прекрасного существа. Так же как от неё. Каждый старался взять своё, немало не заботясь об останках. Нахлынула беспомощность, как в тот день, когда Ярослав велел ей убираться, и она бродила по городу, чувствуя себя обескровленной.
В детстве она часто представляла себя ангелом. Или феей. У маленькой, у неё были крылья. Лёгкие, крепкие, нежные, уверенные. Потом они становились всё слабее и слабее: люди дергали из них перья: мужчины набивали подушки и перины, женщины - украшали шляпки. И все-таки они точно были у неё еще в прошлом году: слабые, но смелые. И вот, наконец, он отрезал их. Почему она это ему позволила?..
Дома, судьбы, горести, одиночество, опустошение - где конец страданию? Будет ли она когда-нибудь сильной и счастливой?
Вика подняла голову и вытерла слёзы. Да, усадьба была разорена. И она, Вика, была ранена. Но все же она не груда камня. Она живой человек, она женщина. И у неё внутри неиссякаемый источник, сила и дух, которые помогут ей стать если не прежней, то хотя бы живой. Жизнь - это подарок, она сама - подарок, она себя будет ценить и любить. Она не будет гнаться за счастьем. Она вообще ни за чем не будет гнаться. Она будет плыть по жизни, как лебедь. Она будет идти с высоко поднятой головой, даже если по пальцам из сердца вытечет вся кровь. Она не сдастся.
Вика мысленно взяла в руки свою судьбу, решение было принято. Обратного пути не имелось. Она должна идти вперед. Где-то существовал другой мир и другие люди, у них была надежда и крепкий кров над головой. Где-то девушки беззаботно флиртовали, целовались и собирались замуж, как она сама три месяца назад.
Её прежняя жизнь и её любовь существовали только в воспоминаниях, с которыми придется сражаться, когда они в минуты изнеможения примутся осаждать мозг. Всё, из чего складывалась прежняя жизнь, потеряно, и она не станет жалеть об этом. Мечты делали больно только ей. Она не должна больше думать о нём. Не станет хранить в сердце воспоминания. Хорошо, что продала кольцо. Надо стереть его телефон. Надо выбросить всё, что он подарил, всю одежду, которую одевала при нем. Больше нет никакого завтра. Есть только сегодня. В этом сегодня есть только она. Одна. В своем (на её счастье) доме. Холодном и ветхом, но родном.
Ушла Вика из усадьбы, когда начало темнеть. Дом не хотел отпускать. Несмотря на полную разруху, в нём чувствовалось родное существо: ласковое, надежное, готовое приютить. Возвратившись, она открыла холодильник и ящики с продуктами и пересчитала всё, что у неё осталось. Если быть экономной, хватит на месяц с небольшим. Зачем она отдала кольцо в этот ломбард-забегаловку? Надо было везти куда-нибудь в приличное место. Вика закрыла глаза и легла. От нерешенных проблем раскалывалась голова. Она не хотела думать ни о чем. Хотела спать долго и проснуться уже в следующем веке.
Нет! Она не должна так решать! Надо поместить резюме в интернете. Она может работать официанткой, наверное. Кем еще? Секретарем. Может создать портфолио с рисунками. Быть нянечкой в детском саду, уборщицей, продавцом. Она не станет амебой! Завтра утром поедет в какое-нибудь место с бесплатным интернетом и повесит где надо резюме.
Следующие несколько дней она именно этим и занималась: составляла анкету, размещала на нужных сайтах и регулярно обновляла. Ждала звонков. Готовила портфолио.
В остальное время рисовала. Мысленно Вика благодарила Ольгу, что та собрала её письменные принадлежности. Какое счастье было касаться холста, бумаги. Как она могла на секундочку даже забыть, что это часть её души? Может быть оттого, что раньше, в художественной школе, у преподавателей в институте, живопись была работой?
А ведь сколько Вика себя помнила, рука всегда пыталась набросать что-нибудь: уголок дома, фигуру животного, настроение человека. Сейчас она стала лекарством. Веткой дерева, за которую можно было ухватиться.
Вика принялась каждый день ходить в парк за белёной оградой, начала переносить на бумагу поместье. С упорством зомби она брала папку, краски, палитру и проводила дни в развалинах. Мечтала карандашом. Думала о том, какой была усадьба в годы расцвета, зарисовывала элементы особняка и уголки цветущего парка, тенистые дорожки, солнечные фасады, балконы, розовеющие на закате, и колонны, мокрые от дождя. Поднималась на рассвете или выходила из дома затемно после бессонной ночи и писала, писала, писала. Особняк, сад, старую лестницу, окна, проемы дверей. В утреннем тумане, в рассветных розовых лучах, в морось, в зной, поздним вечером, ветреным днем. Изображала красу целиком или отдельные элементы.
Вика чуждалась воспоминаний, гнала их от себя. Только красок и книг в эти дни она не боялась. В биографическом рассказе Бальмонта, она случайно наткнулась на строки, которые он написал после неудачной попытки самоубийства: "В долгий год, когда я, лёжа в постели, уже не чаял, что когда-нибудь встану, я научился от предутреннего чириканья воробьёв за окном и от лунных лучей, проходивших через окно в мою комнату, и от всех шагов, достигавших до моего слуха, великой сказке жизни, понял святую ее неприкосновенность".
Эти слова придали ей силы. Почему именно они? Вика не знала. Но она тоже полюбила смотреть на суету природы, дрожь листьев, бег капель по стеклу. Как бы ни трудна была её дорога, вряд ли мама хотела, что бы она оборвалась надломом. Родители мечтали о её счастье. Они учили, что упав, надо подняться, обидевшись - разобраться. Они наставляли когда-то в стародавние времена, что жизнь - это единственный шанс испробовать себя. Конечно, она может весь век бороться, пытаться прорваться к свету, но в конце - иметь силы только на петлю. И все-таки стоило попробовать. Стоило посмотреть, будут ли у неё дети? Сколько и когда? Состоится ли она как художник? Или, может быть, как детский иллюстратор? Закончит ли учебу? Может быть, переедет за границу? Будет ли выращивать герань на подоконнике? Превратится в толстую или худую старуху? Заимеет ли палисадник, полный пахучих роз, домик с голубой дверцей и синими ставнями? Выйдет ли, в конце концов, снова замуж?