Копирайт "Красная пропаганда" представляет...
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
КОПИРАЙТ «КРАСНАЯ ПРОПАГАНДА» ПРЕДСТАВЛЯЕТ...
Осенний патефон
(размышления)
Вот опять подвыпившая осень
По бульварам листьями сорит...
Это такой запомнившийся эпиграф из молодости Меламудова. Но он его не сам написал. Товарищи помогли. А мы начнем так:
Наступила осень. Птицы улетели на юг. Они улетели на юг и живут там...
Но это опять не из Меламудова. Слишком талантливо для него. Он написал бы по-другому. Так:
Вот опять пришла осень. Что мы знаем и помним о ней? Габриель Гарсиа Маркес, «Осень патриарха»? Не знаем, не читали. А, говорят, книжка хорошая, почитать можно.
«Последняя осень», ДДТ? Это про дуст, что ли?..
«Осенний марафон», скажете? Но это же вообще про спортсменов, а спорт, особенно профессиональный, который у нас вроде бы уже есть, это — удел слабых духом.
«Осень в сосновом лесу». Вот! Есть такая картина? Нет такой картины. Сосна, она на то и сосна, что зимой, летом, осенью, а также весной одним цветом...
Вот так, примерно, написал бы Меламудов.
Но что это мы все про времена года, давайте лучше про патефон, а еще лучше — про религию. Такой курс знаний из ненаучного пантеизма.
Сидит, бывало, шукшинский чудик. Скучает и думает:
«Религию новую придумать, что ли?..»
Вот и мы попитаемся.
«Попитка не пытка. Правильно я говорю, товарищ Берия?..»
Этой осенью Меламудов заплутал в возможных для этого времени года конфессиях. Ну никак не разберется: где Бог, кто царь, чей раб, кому червь?..
Но так ему хотелось жить и во что-то верить — это ж замечательно!
И чтобы полностью разобраться в догмах, ересях и прочих апокрифах, решил Меламудов немножко выпить. Водки. Но — один. А времени, по-местному, было как раз полшестого пополуночи. Самое любимое меламудовское время, когда солнце еще не красит, а месяц на самой серёдке.
Огни горят. Вон снова выбросили с шестнадцатой печи полбатона ситного. С узюмом. Видать, пресловутая «ДОКА-хлеб» не такая уж дока оказалась...
Так вот, о религиях и вероисповеданиях. Один человек, иностранец, сказал давно уже: «Зачем столько книг? В Коране всё есть!» и закрыл все публичные библиотеки, а заодно и профсоюзные. А потом сжег их.
Мудрец, да и только. Жаль, что не правоверный славянист. А то было бы Меламудову кем гордиться.
«Бога нет!» — сказал еще один, не менее мудрый. Но тот был вообще турецко-подданный.
О, Турция! О, Стамбул! О, Константинополь! О, Цареград с Византийской, Восточно-Римской империей! Как жаль, что исконно варяжский гость Олег только один щит прибил на те самые врата. Я бы прибил все два, — думал Меламудов. — На одном — Жора-прапорщик в полный конный рост, убивающий в себе зеленого змия. На другом — пустота, потому что змию уже не до Жоры. Он ушел кушать других, так как Жору со всеми его копьями, лошадями, удилами и стременами уже переварил без устатка, — так Меламудов думал дальше. — И что эти людишки нашли плохого в наших змеях, и прочих ползучих гадах? Боялись склизкого? А ведь говорят: «а жало мудрыя змеи...». И царевна была Змиевна, и змея, которая подколодная, кусачая — тоже хороша. Зачем она, злая гадюка, вкусила уже ранее упоминавшегося князя, а также, несколько ранее, царицу Клеопатру? А «Голубая змейка»! морской Змей!! «Змеелов»!!! Операция «Кобра»!..
Змеи, змеи кругом. Будь им пусто...
Тут Меламудов еще как следует выпил, а заодно и закусил.
Дальше стал думать:
Хорошо кельтской народности. У них — друиды. Они за них и помолятся, и жертву принесут. В Аркаиме тоже, ребята рассказывают, неплохо было. Прошелся по кругу и на другой вышел. А вино кто изобрел?! Тоже боги. Но уже другие, древнегреческие...
Так думал Меламудов, пока у него не кончилось. А как только кончилось, пошел клянчить, побираться и попрошайничать. Может, кто и подаст бедному горемыке одну копеечку.
С Жорой-прапорщиком вместо Орла.
Старинная легенда
о том, как начинающий полковник
перестал пить красное вино
и вступил в Советский Комсомол,
а потом жаловался по этому
и другим поводам в ЮНЕСКО
Дело было так.
В ночь на самый главный праздник пролетариев всех оттенков кожи полковник наконец-то решился:
— Перестану. И всё!..
Потом, когда праздник уже наступил, он слегка посомневался:
— Перестать или не перестать?
Пришло утро со своим нежным светом, и полковник решился основательно:
— Нет, никогда не перестану. Буду вечно молодой!
Вот уже по улицам родного Поселка Заводского Типа тронулись стройные ряды жителей. С ними рядом шагал решившийся полковник.
— А что же дальше делать? — думал он. — С кем быть?
В это время рядом проходил Советский Комсомол.
—А-а-а... была не была. Вступлю. Вдруг примут.
Приняли.
Потом еще раз.
Все стало интересно.
Когда кончили принимать, полковник, по обыкновению, начал выступать:
— Х-х-хто виноват?
Тут подъехала ихняя самоходка и всех пригласили в агрегат.
— Счас прям, собрался!.. — духарился полковник, но Комсомол не поддержал, так как уже смылся.
— А где же Советский Комсомол? — опомнился главный самоходчик.
— Да Бог с ним, давай, поехали! Меньше народу — больше кислороду!.. — кричал полковник в сердцах.
Самоходный аппарат начал движение и стал двигаться только вперед.
В это время полковник, про себя, конечно, сочинял жалостивое письмо в ЮНЕСКО.
«Здравствуй, дорогая Юнеска!
Так плохо без тебя. Кругом простые русские люди. Один я полковник. Конечно, никто меня не любит.
Давай с тобою дружить.
Сегодня я наконец-то решился было перестать. А ты? Как там у тебя-то? Хотя я тебя почти не знаю, но догадываюсь, что ты хорошая.
Мой рост почти прекратился. Не женился, нет. Пока неохота. Ну, что я все о себе да о себе. Расскажи, что у вас издают? У нас почти ничего. Издательство «Красная Пропаганда», о котором ты спрашивала в передаче радио «Свобода», почти не работает. Нет бумаги. Её скупила газета «Поселковый разнорабочий». Но я все равно иногда думаю. Примерно вот так:
Я агентом ФБР не был,
Я агентом ФРГ не был.
Я агентом ГДР не был!..
Стать агентом у тебя мне бы.
Почем у вас русские полковники? У нас почти задаром. Хотя все равно на всех желающих не хватает. Но если тебе сильно нужно, напиши. Я сам прибуду, ладно?..
Ну, пока. Вроде, доехали. Зовут на выход».
И полковник Меламудов резво выпрыгнул из самоходного агрегата. Праздник, меж тем, продолжался.
Тише, Таечка, не плачь...
Мужик валялся у пересыхающего русла реки Урал мордой на восток.
Был он слегка пьян и несколько увечен.
Время от времени мужчина тряс башкой, глядя на разноцветные выбросы вод и дымов с близлежащего меткомбината.
Тогда его мутило, и он безо всякого удовольствия сплёвывал все новые шлаки.
Откуда что бралось — черт его знает!..
Было мужику с виду гораздо меньше его сорока семи с небольшим.
А если его еще побрить и вымыть, да к тому же спрыснуть стаканом «Тройного» — цены бы ему не было.
Шнурки в полукедах его были плохо выглажены. Стертые в промежности некогда плисовые шаровары и выцветшая «джазовая» гавайка с трудом скрывали искусанное домашними насекомыми, исколотое витаминными инъекциями такое знакомое, такое знаменитое некогда тело.
Какое-то время он блуждал в дебрях подсознания, потом очухался, оклемался, «охолонул трошки».
В утомленном его мозгу медленно, но верно проявилась нетакдавнишняя реальность, вдруг вставшая на дыбы планета и где-то на задворках ее, чуть восточнее Марианской впадины, чья-то гигантская непристойная татуировка.
Мужчина помотал головой, и судорога исказила его члены и черты лица.
Налетевший с южноуральских предгорий свежий предутренний ветерок вдруг окреп и куда-то потащил ослабшее за ночь тело.
Тогда мужик вспомнил всё.
Накануне вечером он в нечистоплотном своем одиночестве слушал по государственному телевидению программу «Вести». Изображения на экране не было уже полтора года, но звук, хотя и с помехами, еще наличествовал. Когда же и тот изошел на нет, мужик открыл окно. С соседнего балкона звучал транзистор. По нему роняла обильную материнскую слезу Тая Чуланова.
Мужику вспомнились все его бабы.
Тай среди них не было.
Было много Тань, особенно среди работниц пищеблока и работниц среднего медицинского персонала. Он сам подбирал их по росту и размерам и никогда не брал с временных подруг больше прожиточного минимума.
Хорошая была жизнь. Незаразная.
Нахлынувшие воспоминания поздней молодости всколыхнули какие-то подспудные, давно не реализованные желания.
Мужчина печально рассмеялся в мыслях, состирнул единственный носовой платок, сменил нижнее белье, взял с телевизора гаманок с последней наличностью и вышел в ночь.
Для разгона мужик решил немного выпить. Взял бутылевича, сковырнул «бескозырку», принял добрую дозу, занюхал рукавом гавайки и с отвращением сплюнул.
Водка была ларьковая, «техническая», но зато дешевая. Мужчине захотелось приключений.
Он хлебнул еще и решил освежиться у близлежащего фонтана. Тот был по-летнему традиционно сух. На фонтанном же барьере полувозлежала, полусидела женщина со следами некогда неописуемой красоты. Сейчас она была невменяема по поводу только что полученного проникающего ранения в самую суть души.
— Вы помните, — сказал мужик вроде как риторически, — вы все, конечно, помните...
— Дыр, бул, щир...- отозвалась незнакомка и опрокинулась внутрь фонтана.
В относительной близости заулюлюкала сирена ПМГ. Незадачливая купальщица стала медленно выползать из лона фонтана и вскоре вполне самостоятельно добралась до милицейского «бобика».
«Хмелевоз» отправился далее.
— Ну и мир с ними обоими, — подумал мужчина, — нашим легче...
Ночной зефир шелестел по асфальту жестянками и пакетами с иноязычной лексикой. Протяжно перекликались гудки с левого берега заводского водохранилища. Женщины, женщины проходили где-то с кем-то другим, с чем-то своим...
В бутылке еще оставалось.
Мужик, щурясь, пытался прочесть надпись на этикетке. Но так и не осилил.
Допил.
И слегка вырубился.
Но тут же врубился.
В ближайшем отдалении плакала Тая Чуланова. Она так хотела отца для своего единственного сына, но все хорошие кавалеры были уже давно подобраны, а лишь бы кого с вредными привычками она не желала.
В кустах кто-то зашевелился. Потом еще и еще.
Тая продолжала жаловаться на превратности судьбы.
Мужик всхлипнул понимающе, взглянул на небо и нашел Полярную звезду.
— Не иначе как Час Быка настал. Пора и домой, — подумал он.
В кустарнике блеснули чьи-то обнаженные перси, ланиты, выи.
Все неприлично татуированные.
Так зовуще...
И так несбыточно, нереально.
— Ребяты! — сказал мужик в кусты. — Давайте жить дружно...
— Отвали, фраер, не видишь — мы заняты! — донеслось из кустиков.
— Нет, ребяты, так не пойдет. Давайте немного выпьем и будем жить. Дружно...
Из кустопосадки вылезло четверо ребят-тинэйджеров, мал мала меньше.
— Ну чё, мужик!.. Чё те надо?.. В морду или как?..
— Или как...
— Тогда получай.
И самый старший и рослый вывел, а точнее вытащил за «конский хвост» под свет взошедшей луны еще малоподержанную женщину.
Она была голая, и была она пьяная. Но держалась молодцом.
— Дай ему, Тайка. Пусть помнит нашу доброту!..
И мальчуганы растворились в душном сумраке лета.
— А сколько это будет стоить, ребяты?.. — прокричал вслед мужчина, но молодые люди были уже далеко.
Таисия, меж тем, привстала, собрала одежду, кое-как напялила ее на так обильно татуированное тело и потащилась из сквера.
А мужчина остался и заснул, недовольный такой неожиданной развязкой. Проснулся он, как помнится, у пересыхающего русла реки Урал. Так же сухо было и у него внутри.
Он сунул голову в мутное ложе речки и начал хлебать из нее неочищенную воду.
— Вот вылечусь от вредных привычек и буду сюда приходить ежевечерне, пока не встречу Таечку. А потом женюсь, только познакомлюсь с ней. И пусть выведет эти свои татуировки, сейчас это делают, только заплати. А то ведь это так неприлично!..
Вблизи по «Казачьей переправе» разъезжались мерседесы из пивного ресторана «Страница».
В одном из них, позевывая, пересчитывала «зелень» Тая Чуланова. Она торопилась в аэропорт и уже не плакала.
По-стариковски
Три телевизора у Меламудова, целых три.
Да еще «видак» в придачу.
Казалось бы. Чего еще надобно, старче? Крути-верти...
Можешь Москву словить, любимую передачу «Укатай молодую».
Можешь — «Бишкек» по местному вещанию.
А если уж совсем будет невмоготу, то можно и историческую кинофильму «Каникула» по пятому разу посмотреть и еще раз позлобиться про себя на неверно переданную подоплеку изображаемых там событий 37-41 гг. Анно Домини.
Всё можно.
Но чего-то не хватает пожилому, но все еще недоброму Меламудову.
Вот он и просит свою сподвижительницу Марусю Ландыш показать ему что-нибудь эдакое, настоящее.
Она же лишь стесняется, отвлекая и так рассеянное меламудовское внимание различными сортами иноземных водок подпольного поселкового розлива, грибочками, капусточкой, огурчиками, колбасочкой, сырком и, конечно же, обязательной картошкой-моркошкой с луком и некоторым содержанием чеснока. И с перцем. А также петрушкой, хмели-сунели и лавром.
После всего этого, скажете вы, чего еще желать?
Но Меламудов чего-то еще кобенится. Поскольку к описываемому времени еще кое-что может и к тому же ненавязчиво принуждает Марусю.
— Ну, что, — говорит, — Маруся, давай, что ли, слегка побалуемся по-стариковски, а?..
И они балуются, покамест Марусин сынок Митя всматривается в телеприемник «Горизонт», обозревая в нем свое смутное будущее, где по окончании, как он сам говорит, порнографически-эротического факультета МГПИ, будет работать дежурным порноэротистом на станции скорой психологической помощи.
С этим образовательным учреждением, ПИ то есть, у Меламудова давнишние расчеты. Четверть века тому сам он спотыкался и падал, скользил и елозил по его многочисленным порогам. Но все ж собрал в горячий пульсирующий комок всю свою мочегонно-кровеносную систему и кончил ПТИ, хоть и без особых отличий, но зато со скандально-влажной репутацией.
Ты у нас, Ульдемирчик, пидагог, — подлизывается Маруся к Меламудову после стариковских утех. — Воспитывай моего Митю, проверяй за ним уроки по табуированному русскому и возрастной ксенобиологии, а то он у нас по ним троешник. Заодно говна за котом вынеси, видеоаппаратуру протри, спецодежду мою простирни. А я тебя за это от бронхиального запора вылечу, отвара из дремучих трав в глотку накачаю, напузник свяжу из шерсти кота Чемберлена, опохмелиться оставлю в майонезной баночке на полшестого...
Ну, и так далее.
Меламудов сопит беззлобно, ворчит беззвучно, бормочет беззубно:
— Жруть и серуть, жруть и серуть...
Но долг свой сполняет. А как сполнит весь, то ему уже ничего более не хочется, только бы соснуть до 23.00 пополудни. С полуночи и до 04.00 пополуночи у него дежурство на кухне. Там он бдит. Покуда весь не убдится.
Убдившись же, начинает охранять ландышевы апартаменты всерьез, как учили его, бывало, в отделе охраны ОВД района имени железного наркома Серго.
Каждые полчаса делает обход с черным котом Чемберленом на пару. Кот своим мартовским мяуканьем злоумышленников и наркоманов, затаившихся на лестничной клетке, отпугивает. А Меламудов тем временем прислушивается к шипению вод в унитазовском хозяйстве, к зловещему гудению холодильных агрегатов, к жалобному перепиликиванию страдающих от ночного дорожно-транспортного одиночества запоздалых частников-автомобилистов. К скрипу половиц на верхних этажах и к мирному посапыванию Маруси Ландыш и ее детей тоже прислушивается.
А особенно — к мощному дыханию АО ММК из-за запруды.
— Как ты там, поилец наш и кормилец, как ты там? — спрашивает Меламудов мысленно АО.
— Да так как-то всё, так как-то...- по-пушкински отвечает ему ММК. — С тобой, Меламудов, на дружеской ноге...
И одна каждую ночь у Меламудова Ульдемира забота: как бы чего не вышло на вверенном ему объекте во время дежурного бдения, как бы чего не вышло... А то Маруся Ландыш строга и неприкасаема будет, лишит его предутренних стариковских забав, не нальет в «День защиты меламудовых от международных женщин» чарки-другой-третьей...
Время от времени, чтобы не задремать на боевом посту, подключается Меламудов через специального «жучка» к запрещенной в годы его молодости клеветнической радиостанции «Свобода, бля, Свобода, бля, Свобода». Интересуется Ульдемир, как там поверх всех барьеров поживают любимые им литераторы Аксилий Васёнов, Довлат Сергеев, Джозеф Бродски. Впрочем, двое последних уже не поживают даже поверх этих самых барьеров.
И Парис Бабов, лично знакомый Меламудову поселковый классик, тоже не поживает.
Да и ушел-то Парис так себе, ни с кем не прощаясь и не обещаясь. Долго и нудно будут в дальнейшем его вспоминать Паша Савлов и Ильяс Рашидов в своих панегириках: да, дескать, были люди в наше время... и мы там были!
Меламудова аж зло взяло...
Не, робя, правда!
Сронил Меламудов горючую влагу на не метённый уже два часа пол и задумался:
— Ну, что я сделал для Маруси Ландыш хорошего? Так — одни разоры...
Маруся, можно сказать, подобрала его с улицы Галиуллиной. Он давно валялся никому не нужный. Даже не курил. Правда, выпивал иногда.
Валялся себе валялся, никого не трогал. И тут Маруся Ландыш:
— Айда, — говорит,- у нас, у ландышевых поваляешься, заодно и имущество посторожишь. Ты ведь это умеешь...
— А что тут такого, — думает Меламудов, — не вижу, почему одинокому бородатому Меламудову и не пойти, и не покараулить честно нажитое Марусино имущество, пока она гробит свое драгоценное здоровье на АО ММК.
Хоть Меламудов человек на подъем не скорый и медлительный, он встал и пошел за Марусей. Доверился ей и стал во всем слушаться, а сам, взамен, предоставлял ей некоторый перечень услуг.
По-стариковски.
Например, чесание пяток, помыв чайных стаканов, массаж головных капилляров, постир некоторых причиндалов, стимулирование зон, желёз и покровов, протирка статуэток, уборка котовскиэкскрементов, приготовление пищи, ее дальнейшее поедание, переваривание и сбрасывание, шутливое выклянчивание на бутылку или две, а также регулярное сморкание, чихание, кашлянье, храпение и задыхание.
Но все это в одну четверть силы.
Чтоб не мешать мирному сну Маруси Ландыш после их совместного баловства.
Лишь однажды, с перенапрягу, а возраст уже не тот, Меламудов стал задыхаться в полную силу.
Маруся же в детстве мечтала стать врачом и лечила всех домашних животных. Потом своих детей.
Теперь взялась за Меламудова.
Поила его дефицитными лекарствами, делала внутримышечные инъекции, сами понимаете куда, заваривала травки-муравки и не позволяла ночных бдений.
Раз поехала за целебными грибами в окрестные леса.
Меламудов же пошел и нажрался, как свинья.
Чего-чего?..
«Разгуляя» — вот чего!
Для расширения кровеносных сосудов.
Пришлось им с Марусей расстаться.
Надолго ли? Этого никто не знает.
Но злые языки поговаривают, что Маруся подыскивает себе другого старичка.
Лучше.
Жертва промискуитета
(правдивая новогодняя история)
Чего только не случалось на протяжении бурной меламудовской биографии!
Раз в декабре одного из семидесятых годов жена в очередной раз отказала ему в присутствии по подозрению на некоторый промискуитет.
И стал Меламудов ночевать непосредственно на рабочем месте, на детской туристской станции. Спал на спортивных матах, укрывался спальными мешками. Перед сном обязательно выпивал хорошего венгерского вина, благо было его тогда, хоть каким местом пей.
А потом — засыпал довольный.
Один.
Так и дожил до исхода года.
А под очередной Новый год захотелось Меламудову слегка расслабиться душой и телом в какой-нибудь веселой раскованной компании. Желательно с девушками.
Условность, а приятно.
Да и в глазах окружающих надо как-то было соответствовать репутации ходока.
Приличных же партнерш все никак не попадалось. То негде, то не на что, а то и вообще — не с кем.
Но все же в самый последний момент определилась некая Таня Б... К тому времени она уже как год закончила отделение иностранных языков, работала учительницей и находилась в самой женской поре. Замуж, правда, ее или никто не брал, или было еще, что называется, втерпеж.
Впрочем, любовник у Танечки наличествовал, но вполне женатый и постоянно проживающий в областном центре.
Вова его звали.
И по дикому меламудовскому везению на празднование новогодия любовник тот к Танюше не приехал.
Чего и требовалось одинокому страждущему Меламудову.
У самой Татьяны имелись собственные отдельные аж двухкомнатные апартаменты. Там Меламудов и собирался порезвиться, если сподобится, конечно.
Но подруга повела его не домой, а на хату своей приятельницы, музыкального работника. Была еще пара кавалеров и девушка Валя, парикмахер.
Трое на трое, короче.
Перед визитом Таня предупредила Меламудова о самых высоких нравах компании, глубоком ее интеллектуальном потенциале и склонности к художественному мышлению. Поэтому наказала Ульдемиру одеться поприличнее и не выражаться матерно, хотя бы в присутствии женского пола.
Поклявшись в последнем, Меламудов взял у родственников напрокат джинсы, красную рубаху, как у палача, а черный свитер у него был свой и еще не совсем дырявый.
Накануне Ульдемир, опять же по просьбе своей временной подруги, старался не пить, но не вытерпел и перед выходом принял несколько сот грамм сухого больше для запаха и куража ради.
Как гуляли — говорить не будем.
Как у всех.
Все было: и коньяк, и шампанское, и закуска. А также — танцы, манцы и обжиманцы...
Не было только половых игр.
Поэтому Меламудов в конце концов заскучал, так как явился в основном за ними.
И не утерпел.
Просто не мог утерпеть известный шкодник и веселый хулиган Ульдемир Меламудов.
Вышел на лестничную площадку якобы проветриться, а сам взял и обесточил гостеприимную квартиру. Пошутил, значит, таким образом.
Было много шума:
— Где?
— Что?
— Кто?..
Когда же Меламудов, размягченный пьяной душевностью, признался в невинной забаве, хозяйка-музыкальный работник так расстроилась, что благополучно выперла его вон. Она-то считала его таким интеллигентным гостем, таким даже перспективным для себя приобретением.
Таня, тоже несколько раздосадованная таким поворотом вечера, однако же солидарно удалилась вместе с Меламудовым.
Дело, меж тем, двигалось к четырем часам пополуночи. Более часа ожидали молодые люди первого трамвая в район проживания Тани Б... Меламудов все же надежды не терял, подлец эдакий.
Мороз за тридцать по Цельсию.
На Меламудове — чистый коттон на голые ноги. Пофорсил, называется. Известное дело — достатки свои подморозил основательно.
Ладно, хоть Таня оказалась настоящим товарищем и позволила Меламудову устроиться в своей девичьей постели.
Но не более того!
Ничего такого предосудительного между ними так и не случилось.
Конечно, Меламудов предпринял ряд попыток овладеть Таниным обаянием и уже было дошел до самого дела. Но бедная Таня вдруг в сердцах завспоминала своего далекого любимого Вову, кинувшего ее на произвол Меламудова. Да так пронзительно и исповедально, что Ульдемир, к тому времени уже изрядно потеплевший и подуставший рядом с Таней, удовольствовался невинными объятиями Морфея.
На позднее утро нашим несостоявшимся любовникам было несколько не по себе.
Меламудову, как всегда, с похмелья, а Танюше — с Меламудова...
Однако дружеские отношения с Таней Б. Меламудов поддерживал еще лет десять впоследствии. Но никогда более не касался ни ее, ни обстоятельств той печальной ночи.
Тем более, что через несколько дней начались у него различные нехорошие осложнения.
Но это всё, вероятно, от мороза.
Вот, в общем, и вся история.
Таня сейчас живет в городе Иерусалиме, замужем за преуспевающим деловым человеком.
А Меламудов тогда долго мучился, занимался самолечением. Потом вернулся в семью, откуда его через два года выперли на сей раз уже окончательно.
А все промискуитет проклятый!..