Уже несколько часов Егор Павлович Венедиктов сидел в своем купе и томно смотрел в окно. За ним то и дело пролетали деревья, кустарники, редкие деревенские жители и их покосившееся за долгое время дома. С одной стороны он был до мозга костей городским малым, но насколько, же прекрасен был вид за окном, насколько он был глубок, но в то же время насколько он бьющий будто бы в самое сердце, грустный и упаднический.
Егор Павлович мельком глянул в уже прочитанную газету. Да это была неожиданная новость, но, тем не менее, она вселяла будто бы первобытный страх в Венедиктова. Газетная статья была озаглавлена: "Сомнения царя Николая II", ниже приводилась цитата А.В. Колчака:
Я совершенно не сочувствую при настоящем положении вступлению Румынии: я боюсь, что это будет невыгодное предприятие, которое только удлинит наш фронт, но на этом настаивает Французское союзное командование; оно требует, чтобы Румыния во что бы то ни стало выступила. Они послали в Румынию специальную миссию, боевые припасы, и приходится уступать давлению союзного командования...
Венедиктов слабо вздохнул, свернул газету в трубочку и положил внутрь своей сумки. После нескольких минут ничегонеделанья Егор Павлович снова начал рассматривать вид за окном. На этот раз поезд начал сбавлять ход, видимо какая-то небольшая станция. Предположение было правильным, Венедиктов заметил небольшой навес и довольно обширную толпу крестьян, стаявшую на платформе. Егор Павлович внимательно вглядывался в лица людей, они были пусты, будто бы вся радость ушла, лица были серы, словно надгробный камень. Венедиктов ещё несколько секунд рассматривал толпу, а после отвел взгляд и закрыл шторку. Внутри него будто бы что-то говорило "не нужно..."
Через 10 минут поезд снова продолжил движение, неспешно набирая ход, он уезжал со странной небольшой станции. Венедиктов открыл шторку и снова посмотрел на платформу, толпы там уже не было, лишь несколько детишек сидели на краю и провожали своими пустыми глазами уезжающий поезд.
Тут дверь купе открылась и в него вошёл мужчина, на глаз Венедиктов определил,что ему лет 40-45, одет был он довольно прилично, видимо небольшой чиновник, а может кто и повыше. Зашедший положил небольшую сумку на сиденье, а после сел на него сам, прямо напротив Егора Павловича. После он медленно протянул руку, прокашлялся и сказал:
"Бореев Леонид Вадимович, все купе были заняты"с, но мне сказали, что здесь только один человек, не возражаете"с?"
Венедиктов в ответ пожал руку, сказав лишь:
"Нет, конечно, все в порядке, я Игорь Павлович Венедиктов..." после этих слов, он снова начал смотреть в окно. А там все также по-прежнему пролетали бесконечные деревья, кусты и бескрайние леса, тянущиеся будто бы до самого горизонта. На душе у Игоря Павловича снова стало неспокойно, сосед по купе достал газету из своей сумки и принялся читать, не обращая внимания на Венедиктова. Последний же бросил быстрый взгляд на заголовок: "Великое Отступление, потери растут!"
Игорь Павлович сглотнул и снова посмотрел в окно. Уже вечерело, на душе же по-прежнему было неспокойно.
Когда сосед Игоря Павловича дочитал газету, уже было достаточно темно. Неожиданно для Венедиктова, Бореев, сложив газету в сумку, начал молится.
Утробным голосом, пустым, но настолько звучным, мольба его пронеслась по купе, казалось прямо в голове Игоря Павловича, сидел сей человек и молился. Дрожащим голосом он спросил:
"А...не поймите меня не правильно Леонид Вадимович...но позвольте"с...почему вы молитесь?"-Ответ Бореева немного ввел в ступор Венедиктова:
"Пришло время" кратко сказал Бореев и продолжил молитву.
Венедиктов же все сидел, тяжело дыша и слегка подрагивая будто бы всем телом. Эта молитва пробудила древние воспоминания, ещё с детства и не отпускала от них.
Видите ли, дорогие читатели, Венедиктов с детства боялся церкви, да и вообще всего что связано с религией. С приходом его в школу и знакомством с Николаем Каратаевым, а также чтением Махайского, он окончательно переосмыслил жизнь и начал смотреть иначе на окружающий мир, пусть и не настолько дико, как автор текстов или его друг Каратаев. К тому же после того, как Каратаев был пойман после покушения на Александра II, Венедиктов окончательно разочаровался в жизни. Но в религию он так и не смог прийти. Дико это было, что тогда, что сейчас. Поэтому теперь, когда напротив него сидит Леонид Вадимович, очень уж, странно молящийся, шок пробирает до костей. Венедиктов тяжело сглотнул, и хотел было сказать хоть слово, но не выходило нечего из его рта. Он был нем, как рыба и просто наблюдал в страхе за молящимся Леонидом Вадимовичем, который теперь не сводил глаз с Венедиктова.
Через несколько секунд он неожиданно остановился, сложил руки и сказал:
"Ты когда-нибудь поймешь, когда-нибудь прочитаешь...никчемен твой взгляд, пуста твоя голова...представляешь, чтобы это сказать, мне нужно было прийти лично к тебе...Для этого мне пришлось даже ненадолго остановится в Австро-Венгрии, пусть и не совсем ради тебя...столько всего, а никакого смысла, ты как был пустым, так и остался. Сейчас ты дрожишь, но ты не боишься, ты дрожишь от воспоминаний, они въелись тебе в мозг. Ты помнишь все, ты боишься прошлого, ты страшишься будущего, ты не знаешь, что делать дальше...Ты даже не знаешь, кто ты есть....
После 30 года будет хуже, но ты не доживешь, как и твой дружок Леонидов, они уйдут... как Николай, уйдут как ты....Но поймешь ты все, только в последний момент, когда будет холодно и голодно...Я же зря тратил время....Прощай"
После этих слов Венедиктов провалился в сон. Настолько глубокий и по своему приятный, что проснувшись, даже не мог понять, почему это он лежит на полу, но посмотрев на сиденье, он вспомнил события ночи.
Вспомнил странного попутчика, вспомнил его молитву, из-за чего его снова пробила дрожь, а после вспомнил и странную речь...Что значит, ты даже не знаешь, кто ты есть? Он ведь...он ведь....ох...действительно, а кто же он?
Встав, он осмотрел купе. Никаких следов того, что здесь вообще был, кто-либо ещё кроме Венедиктова не имелось. Газета пропала, как пропали и вещи Леонида Вадимовича, собственно пропал и он сам. Игорь Павлович сел и глянул в окно, там была привычная картина, кою он видит уже несколько дней, все те же деревья, кустарники и безграничный лес.
До самого вечера Венедиктов пролежал на сиденье без движения. Он думал, что если двигаться меньше, то прибудет в Петроград он быстрее, если это и не так, то уснув, он сможет пропустить день, а также снова забыть, все те странные воспоминания и ночные образы. Но спокойно Венедиктов пролежал лишь до вечера. Только стало темнеть за окном, в его купе постучались. Венедиктов вздрогнул и подскочил, а после сам подошел к двери и открыл её.
За дверью стояла женщина, лет 20-25, невероятная красивая с непривычными ярко рыжими волосами, выглядящая больше какой-то иностранкой, нежели обычной русской женщиной, коих в данном поезде достаточно.
Игорь Павлович не смог вымолвить не слова, но женщина сама нарушила тишину:
"Ох...простите ради бога, к сожалению все купе заняты, но мне сказали, что есть некий мужчина купивший отдельное купе для себя, сказали, что возможно меня пустят...Они же были правы?"
"Эм....да...хорошо проходите, я просто...я просто спал...нечего, проходите" Венедиктов отошел с прохода и сел на сиденье у окна, женщина же внесла небольшой чемодан и села напротив. Картина ночного происшествия повторялась, только женщина не молилась, а просто сидела и смотрела на Игоря Павловича. Смотрела она настолько пристально, что он даже слегка смутился и спросил:
"Что-то не так?" но женщина почти сразу отмахнулась и сказала:
"Нечего...простите уж, я просто привыкла к этому...ох...рассматривать мужчин,ой...я же забыла представиться, меня зовут Примакова Софья Андреевна, я дочь известного скульптора, может, слышали?"
"Не припоминаю...к сожалению...Венедиктов Игорь Павлович, очень приятно" а после слегка осмыслив слова женщины он переспросил:
"Стойте...а что значит это ваше...рассматривать мужчин?"
Софья Андреевна внимательно посмотрела на него, а после, слегка дернув рукой, посмеялась:
"Ох...долгая история Игорь Павлович....но вы возможно успеете её услышать, вся ночь впереди, но все же..." и вдруг она замолчала. Венедиктов посмотрел на неё, но Софья Андреевна будто бы остановилась всем телом, нечего не дрожало, лицо будто бы окаменело, Игорь Павлович встал и прикоснулся к щеке. Она была холодна, холодна ровно настолько, насколько может быть холоден....труп, Венедиктов отшатнулся, что же это происходит, почему именно с ним...и вдруг, она заговорила.
"Ох...простите, я слегка задумалась, что же я...ох...Игорь Павлович, да вы испуганы, что случилось?"
"Вы....вы так холодны Софья...будто бы лед или...или труп, все ли в порядке с...с вами?" слегка дрожащим голосом спросил Венедиктов. Тут неожиданно для него Софья встала и подошла к нему. После взяла его за руку и прикоснулась ей к щеке. Зрачки Игоря Павловича расширились, рука касалась чего то теплого, обычного...но, тем не менее, куда более прекрасного, чем жизнь...чем даже...Венедиктов снова вспомнил прошлое, прикосновение к Софье Андреевне, все новые и новые, пробудили воспоминания.
Вот он, ещё молодой парень, только что вернувшийся из Петрограда в родные места, идет по полю, поле запомнилось ему хорошо, оно лоснилось травой, трава была будто бы самой свежей, которой даже не может быть нигде, настолько прекрасна была природа в тех местах. Через поле Венедиктов попал в небольшой, но очень живописный дубовый лес, под одним из дубов он часто встречался со своей возлюбленной. Анна ждала его там почти каждый день, а Игорь Павлович бежал туда, в любую погоду, в любое время. Он по-настоящему любил её, встречаясь под дубом, они могли часами сидеть и обсуждать все что угодно, пусть это и не имело смысл, было никчемной и даже странной прелюдией, тем не менее, разговоры с Анной вселяли в Игоря то, что нельзя просто получить...жизнь, его душа рядом с ней будто бы возвышалась...но не все идет прекрасно в жизни. Венедиктов, уехав в очередной раз в Петроград, узнал страшную новость, что возлюбленная его погибла. Страшно, даже ужасно, настолько, что Венедиктов даже забыл как, по крайней мере, он постарался это сделать, постарался больше не приходить к этому, забыть о любви.
Сейчас же нежно лаская Софью Андреевну он забывал обо всем, уходил в прострацию и неведение, будто бы проваливаясь в пучину, в которую так и не может упасть, вновь и вновь он срывается вниз, вновь и вновь его руки касаются тела Софьи, а лицо Анны стирается из памяти будто бы старое фото.
Теперь перед ним обнаженная Софья, с огненным, диким и немного пугающим взглядом пронизывающем до глубины души, тем не менее, Игорь Павлович наслаждался зрелищем, наслаждается Софьей, а она будто бы скучает, лишь изредка заглядывает, будто бы внутрь него и своим взглядом выворачивает его душу наизнанку. И время будто бы ушло.
Наконец все закончилось, Игорь Павлович был одет и сидя на стуле, внимательно разглядывал одевающеюся Софью, женщина явно не торопилась будто бы подкармливая первобытные инстинкты Игоря, но он уже сделал все, что хотел...хотя нет...он сделал все, что хотела она. И сейчас, когда Софья уже была одета и лишь изредка поправляла юбку и прическу, он заметил в ночном окне её странное отражение. Все эти огненные и пронизывающие взгляды, все это будто бы было и там, только что это было Венедиктов не понимал, он лишь рассматривал повременно, то Софью, то пролетающие за окном деревья и кусты, с этим уже надоевшим, бесконечным будто бы до горизонта лесом. Лес не был настолько прекрасен как Софья, сидящая напротив него, поэтому взгляд Игоря в итоге был направлен только на неё. Прождав ещё несколько минут, Венедиктов хотел было нарушить тишину и обратится к Софье, но она остановила его жестом, снова подошла ближе и похлопав его по щеке, мягко, но в тоже время властно сказала следующее:
"Следующая зима станет последней. Ты прекрасен...но ты не переживешь её, ты пережил только Анну, пережил Николая, но ты пустой, по прежнему, пусть ты и силен в постели, это тебе не поможет в жизни, следующая зима, Игорь...запомни слова"
После этой речи, огненный взгляд был направлен на Игоря, а губы его снова встретились с губами Софьи, но вкус их быстро растаял, как и Софья, будто бы это был мираж. После того как Венедиктов открыл глаза, он снова обнаружил себя на полу.
Подскочив, невольно вспоминая события ночи, он начал оглядывать купе, но, как и в прошлый раз, тут нечего не было, ни следа Софьи Андреевны. Только слегка пустой, но в, тоже время знакомый вкус на губах.
Венедиктов снова сел на сиденье и посмотрел в окно. На удивление, он почти прибыл, осталось чуть-чуть, не больше 3-4 часов, теперь лес за окном становился реже, а людей становилось все больше. Венедиктов взял сумку и открыв её, достал газету, рассмотрев её внимательно, он испугался...хотя можно ли это назвать испугом? Возможно, хотя как на это посмотреть...впрочем, уронить газету на пол купе с криком и диким взглядом это явно признак сильного расстройства или испуга, Венедиктов же не понаслышке это знает, да?
Он медленно дрожащей рукой потянулся к газете, заголовок которой гласил:
"В Екатеринбурге, по постановлению президиума Уральского Областного Совета, расстрелян в виду создавшейся опасности побега Николай Романов. Президиум Ц.И.К. эту меру признал правильной.
Издан декрет о конфискации имущества низложенного российского императора и членов императорского дома...."
Венедиктов снова отбросил газету, схватил сумку и вышел из купе. Выйдя в коридор, он заметил большую толпу людей, что шла в сторону выхода из поезда, поэтому медленно плетясь, смотря по сторонам, Игорь Павлович шел в общей толпе выходящих. Рядом с ним также медленно шел мальчик, лет 10 с сумкой набитой будто бы доверху, Венедиктов внимательно осматривал мальчика, будто бы он в любой момент мог напасть. Тем не менее, все выглядело спокойно, выходящие шли, выход приближался, а мальчик...а что мальчик, пусть себе идет. Венедиктов усмехнулся и снова посмотрел на мальчика, мальчик же начал рассматривать его. Взгляд этот был, словно тот, что видел он на станции у небольшой деревни. Пустой, безысходный, гнетущий ,помноженный на серое будто бы могильный камень, лицо. Игорь Павлович отвел взгляд и смотрел только вперед, пусть боковым зрением он видел, что мальчик все также рассматривает его. Тут неожиданно он начал понимать, что возможно ребенок тоже расскажет ему что то и повернувшись к нему, он дрожащим голосом спросил:
"Что то случилось....чего ты...с...смотришь на меня?" ответ мальчика же был странным, будто бы отвечал он не Венедиктову:
"Я смотрю не на вас дядечка, а на людей, что сзади вас стоят. Они внимательно смотрят...страшно даже, но вы не бойтесь...Николай не боялся и вы не бойтесь, я вот не боюсь. Они смотрят, будто бы считывают меня, а мне хоть бы что. Милые дамы и мужчины смотрят и смотрят, взгляд их серьезен, по своему странен, но я к такому привык...Неужели вы не привыкли?"
Венедикитова передернуло, он ещё раз посмотрел на мальчика и отвернулся, выход все равно был уже близко, наверняка в Петрограде ещё есть места, где бы он мог напиться, забыться и поспать. Хотя нет....ему нужно домой....просто выспаться....да....просто выспаться.
Наконец Игорь Павлович смог выйти из поезда. Вокруг сновали люди, но никто будто бы его не замечал, то и дело они задевали его плечом или рукой. Дико уставший он плелся вперед, внутрь города, то и дело, замечая изменения. Возникшие тут и там плакаты, растяжки из ткани, баррикады и повсеместные разрушения, все это было так странно, даже неприятно, будто бы царапина на все лицо, но почему-то Венедиктову становилось только спокойней на душе. Вот он дошел до своего дома. Вокруг все те же снующие люди, плакаты, несколько людей рассматривают разбитую витрину магазина, несколько детей играют посреди улицы позолоченными тарелками, а из центра города то и дело доносится то ли выстрел, то ли крики, то ли все вместе. Но как бы сюрреалистично это ему не казалось, как бы странно это не было, страшно или никчемно, Венедиктов просто шел в сторону своей комнатки, наплевав на все вокруг, завтра он проснется, завтра все изменится. До следующего года осталось лишь несколько месяцев, так что...жизнь ещё может наладиться.
С этими мыслями Игорь Павлович зашел в комнатку, бросил сумку в угол и запер дверь на ключ. После проделанных действий он медленно поплелся в сторону кровати и, упав на неё мгновенно, будто бы младенец заснул.
Но тут, неожиданно он проснулся, будто бы в другом месте и в другое время.
Проснулся от шума, на улице то и дело кричали и стреляли, в небольшое окошко комнаты пробивался странный, желтовато-оранжевый свет, в дверь его комнатки же с напором стучались. Медленно поднявшись с кровати, Игорь Павлович подошел к двери и два раза прокрутил ключ, после этого дверь была распахнута с той стороны, будто бы ударом, а Венедиктов повалился на пол. Еле открыв глаза, он увидел, что его обступают со всех сторон какие-то люди в форме и оружием, один из них с силой поднял Игоря Павловича на ноги и потащил на выход, Венедиктов хотел было запротестовать, но после поворота головы, был награжден ударом в спину и плечо.
Люди или солдаты вывели его на улицу, Венедиктов заметил, что Петроград сильно изменился, город будто бы пылал, несмотря на снег под ногами и морозный воздух, везде что-то горело, казалось, сам город был настолько горяч, что начал пылать. Вокруг то и дело сновали солдаты и кричащие люди.
"Что..." но не успел было сказать хоть слово, в лицо его последовал удар, а после заливистый смех солдат вокруг. Несколько секунд Венедиктов лежал на снегу, а потом с прежней силой его подняли на ноги и повели, куда то вглубь города.
Проходя все дальше и дальше, глаза Игоря Павловича все больше расширялись, горящие дома, магазины, тела людей лежащие там и тут, выстрелы, доносившиеся со всех сторон, пронизывающие крики. Все это пугало до глубины души, но нечего не было понятно. В спешащих вокруг солдатах даже невозможно было проследить внешность, они будто бы меняли лица каждую секунду, обернутся же, у Венедиктова уже не было сил, лицо и голова болели, а ноги предательски медленно шли, из-за чего его периодически подгоняли штыками на винтовках.
Проходя мимо родной школы Венедиктов, ужаснулся пуще прежнего, на её месте теперь была огромная дыра, а вокруг неё разбросаны были тела детей, взрослых, их вещи и некоторые части здания. Слезы сами собой появились на глазах Игоря Павловича, но смотреть дольше на это ему не позволили солдаты, потащившие его дальше. А дальше было ещё страшнее, Венедиктов уже совсем медленно плелся и его то и дело били и тыкали штыком, а вокруг в пылающем городе на улицах и в подворотнях расстреливали людей. Пули летели в детей, стариков и взрослых, телами, будто травой был устлан город, только солдаты в нем стояли и ходили.
Наконец солдаты остановили его и ввели в очередь людей. Все они были избиты, у кого-то сочилась кровь из приобретенной раны, у кого-то не хватало части тела, запах трупов, горящего города, пороха и крови ударом влетал в ноздри и забивал их до предела. Солдаты с несуществующими лицами то и дело выхватывали кричащих от боли людей из толпы и вели их к стенке. Не больше минуты и звучали выстрелы, тела убитых падали и солдаты вели новых. И вот пришла очередь Игоря Павловича, его тыкая в спину штыков и изредка ударяя в бок, вели к стене, вокруг неё уже было полно трупов и кровь их стекала по земле в сторону солдат, ботинки некоторых из них уже были запачканы почти полностью. Криков становилось все меньше, ведь толпа приведенных на смерть уменьшалась быстро, страх начинал уходить, вдали звучали выстрелы, взрывы, вокруг стоял неприятный запах, толпа солдат привела Венедиктова и привязала его к столбу, что стоял напротив стены. Вокруг него лежали трупы, краем глаза он увидел тут и толстенького Бореева с небольшой дыркой в голове и полуголую Софью Андреевну с кровоточащим животом. Рядом же с ним лежал тот самый мальчик из поезда, его лицо, как и прежде, было каменно серым, а глаза пусты и несчастны.
Игорь Павлович перевел взгляд на солдат и ужаснулся ещё пуще прежнего, переменчивые лица то и дело были похожи на знакомые, вот Николай, а вот...господи, вот Анна, такая же прекрасная, как и тогда в дубовом лесу, но почему сейчас она прицеливается в него из винтовки, почему сейчас в объятом огнем городе солдаты с отсутствующими лицами убивают людей, обычных людей, почему они убивают нас, почему мы стали врагами?
Это последняя мысль, которой задался Венедиктов, последнее же что он увидел, это выстреливающих в него Николая и Анну, с ужасными и хищными улыбающимися лицами. Тело Венедиктова упало, он, захлебываясь кровью, смотрел на небо. Звезды были слегка тускловаты на фоне горящего города, но снег все также падал на лицо и окровавленное тело. А может это был пепел, а не снег, Игорь Павлович уже не мог думать, все, что он смог понять, что наступила зима, а это значило что: