Ленский Вениамин. Напарница

Ленский Вениамин : другие произведения.

Напарница

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]

Ссылки:

Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками

Оставить комментарий © Copyright Ленский Вениамин (lensky27@mail.ru) Размещен: 03/12/2019, изменен: 19/12/2023. 79k. Статистика. Сборник стихов: Поэзия Скачать FB2		Ваша оценка:
Аннотация: Стихотворения разных лет.

***

Опять гроза бурлит посередине,

И молния глаза мои отверзла.

И вижу, загорелись кроны пиний,

Но вряд ли виноват Никола Тесла.

Умилостивить буйную погоду

Я мог бы попытаться по старинке:

Пожертвовать ягнёнка с пинтой мёду.

Но времена иные, фотоснимки...

На месте капищ ныне небоскрёбы,

Либерализмом связанные крепко.

Там слоганы, журналы, кинопробы,

Там у меня какая-то зацепка.

А здесь гроза врасплох меня застала,

Приблизилась вплотную, проглотила

И не теряет гневного запала,

И молнии швыряет из горнила.

БЕЗДОМНЫЙ

Бездомному дешевле построить себе дом,

нежели не построить.

Потому что бездомность выйдет ему дороже.

Я встретил его на дороге.

Вид у него был болезненный и понурый.

Он сказал, что у него нет крыши над головой.

Он устал от палящего солнца,

от града, дождя и снега.

В глухой деревне его не приняли на постой,

а дыра, которую он обнаружил в каких-то дебрях,

до отказа оказалась набита жильцами.

Ему просто осточертело жить.

Из-под жёстких бровей на меня смотрело отчаяние.

Я решил подарить ему эти строки,

вырвал из записной книжки.

Он покорно их взял, запихнул себе под одежду,

где у него было много разной бумаги, -

чтобы не мёрзнуть, как прошлой ночью.

***

Я не хотел бы, чтоб средь ночи

Мне в тело, рыская, впилась

Большая крыса - символ порчи,

Опасной признанная грязь.

Буржуйку растоплю покрепче,

Прилягу около неё,

И жар на голову и плечи

Падёт, как плотное тряпьё.

Электросвет не будет лишним,

Пусть осязает всё, что есть:

Штаны, которые мы ищем,

Фуфайки, шубы, комплекс весь...

***

Кирпичный город перенаселён.

Мать многодетная заботится о том,

Чтоб из "хрущёвки" в "сталинку" хотя бы

Переместиться, да и чтоб район

Просторен был, с трамваем за углом,

Чтоб там росли акации и грабы.

Ей снится расстояние до дна,

Лягушка, что взирает из колодца

На небосвод, когда на нём луна,

Как Мона Лиза, исподволь смеётся.

Вплетаясь инстинктивно в переплёт

Усилий материнских, эта дама

Всегда себе значенье придаёт

В лице своих детей; полна хлопот,

Хоть и живёт вдали от инстаграма.

Муж на войне: живым нужна война,

Тотальная умов перезагрузка.

Мир может обойтись и без вина,

Но без успехов ратных не видна

Страна - Россия! - тесно в ней и узко.

И потому, как если б на солдат,

В глаза детей (которых ныне девять)

Она глядит с надеждою в сто ватт,

Расширить мир мечтая и засеять...

А дети просят кушать, а потом

Ложатся спать, из окон выпадая,

Поскольку их квартира - на втором -

На одного рассчитана Бабая...

РАБ

Я чувствую себя рабом,

Но счастье на лице моём,

Поскольку на кровать прилягу,

Передохну, увижу сон

О том, что я раскрепощён

И не похож на доходягу.

Мне нечто большее дано...

Свобода - сладкое вино,

А муза - радость колдовская.

Я не животное, не скот,

Что рядом с пахарем идёт,

Глухие звуки испуская.

Так почему же, почему

Мир погружается во тьму?

Просторы полнятся рабами.

Кто обращает в рабство нас -

Нас! восходящих на Парнас,

Когда начальники в Майями?

Увы... скорее бы уснуть,

Меня страшит людская суть.

Я размышляю очень дерзко...

Я раб, вопросы задавать -

Не мне. Да здравствует кровать!

Похлёбка, стол и занавеска.

Меня неволя скоро съест,

И надо мной поставят крест -

Конец терзаниям и мукам!

А я хотел бы - не судьба -

Восстать над образом раба,

Стать новым смыслом, новым звуком.

КРАСАВЧИК

Сил не осталось для прогулки,

Для флирта, выпивки и сна...

Красавчик умер в закоулке.

В тот день закончилась весна.

А было время (даже в пору

Снегов, что ломятся в дома),

Когда, шагая по простору,

Он барышень сводил с ума.

Однако все порывы наши -

Всего лишь смутная пыльца.

И мы когда-нибудь, поддавши,

Лишимся смертного лица.

Он шёл, вихляя лотерейно.

Знал: обязательно умрёт

Не от дешёвого портвейна,

С которым лезут в переплёт.

Вблизи кошачьего приюта,

Где часто крик стоял гитар,

Вздохнул - и рухнул почему-то

В тяжёлый очень перегар.

***

А Бродский умер...

Да, похоронили,

Хоть хоронить - известный моветон.

Островитянин.

Море разных стилей

Его объемлет, множество имён.

Ныряют чайки с пирса; ястребиный

В верховьях крик оформился в грозу...

Весь день дожди.

Зонты мелькают, спины...

Венеция и в зеркале, внизу,

Всегда прекрасна.

Томные палаццо,

Уставясь в воду тучную, чудны.

Идёт волна...

Два грустных итальянца

Глядят на остров с лунной стороны.

Они читали... вдумчиво читали!

У них в руках по томику стихов.

...И был поэт -

Как был эфир в начале,

Когда у смерти не было часов...

***

Мне кажется я долго думал

Зачем и кто сюда стошнил

Вот в этот выстраданный угол

Напротив чопорных перил

Я углублялся в суть вопроса

Как батискаф когда волна

Его объемлет горбоносо

Прохладой с илистого дна

Но хмырь похожий на проказу

Из лифта выглянул бубня

И осушил бутылку сразу

Чтоб молча рухнуть на меня

Я мог бы даже поразиться

Спустился вниз а там а там

Куда ни сунешься гробница

Углы что тянутся к ногам

***

Под вечер, на исходе сил,

Я обнаружил ненароком,

Что день меня исколесил

И лёг со мной - под самым боком.

Свет накренился и погас,

Листва затихла постепенно,

Но к небу, словно древолаз,

Взбиралась музыка Шопена.

Я спал, но, впрочем, иногда

Глаза распахивал и видел,

Как над землёй дрожит звезда,

Напоминая фару, вымпел...

Кружились в танце семена

Очаровательных созвучий,

Которые в долину сна

Я прихватил на всякий случай.

ЦЕЛЫЙ ДЕНЬ ЕЁ ЖДАЛ НА ВОКЗАЛЕ

Целый день её ждал на вокзале,

Поездов провожая стада.

Мне какие-то люди сказали,

Что она не придёт, не сюда.

Опечалился я, плечи сели...

Не придёт, не накроет мне стол...

Потому что, на самом-то деле,

Я к ней сердцем ещё не пришёл.

Ждать - смысла нет. Двенадцать ночи.

Домой уеду на такси.

Пусть подрезает покороче,

Ведь светофоры не ферзи.

Явлюсь. Один. Под одеяло

Себя упрячу, не кляня.

Представлю: не было вокзала,

А значит - не было меня...

***

Из её рта произрастали спелые поцелуи.

Июльский жар

Обжигал ей утробу, выходя за её пределы.

Мы обычно встречались у мемориальной стелы

Героям УПА, где уличный Ренуар -

Так его называли, этого старца в шляпке, -

Набрасывал наши тени на полотно.

Это было давно.

Рядом дети играли в прятки.

Продавал армянин изумительное вино.

Я всегда покупал на двоих.

На скамейке белой

Распивали мы с ней, наблюдая скопленье птиц,

Что кормились за счёт туристов; люблю синиц

И воробушков шустрых (их было полно под стелой).

В паутине лучей, аплодируя, листья клёна

Иногда на колени слетали.

Плотней подсев,

Я коханку мою опоясывал пылко - лев!

И ловил поцелуи её коронно.

А она улыбалась, глаза закрывала, чутко

Предавалась азарту любви и звала туда,

Где бывал Каденюк, но туда ни одна попутка

Не везла - на орбиту.

Зияла в пруду звезда...

***

деревьев полусонный серый

дождями снова умащён

расцвёл скелет

ручьи в карьеры

впадают словно в капюшон

полна печаль тепла и света

и в радости светло тепло

весна

пернатыми воспета

пышнеет

шею обожгло

ПРОЩАНИЕ С АНТИЧНЫМ РИМОМ

От злых сплетен устав, я живу на высокой горе,

Словно жрец обречённый, и вижу, как мрут государи,

Как беснуется Рим, второпях плотоядной игре

Подчиняя свой дух, и тобою пропах лупанарий.

Я смотрю на тебя, и, мне кажется, ты постарел:

Много с бабами водишься, много якшаешься с чернью.

Нет разврату предела, но небо над нами - предел,

Человек ограничен, всему есть конец, и терпенью.

Я хороший стилист, я актёр по природе своей;

И умею входить в обстоятельства судеб, как в свитки.

Завтра Рима не станет, он скроется меж пропастей.

Помоги же собрать мне, учёному мужу, пожитки.

Да и сам торопись, не теряй драгоценных минут!

Обступили нас варвары, словно суровые волны.

Риму лучшие служат, но звери их дикие рвут -

Сладострастные боги, что ими и нами довольны.

БЕДНОСТЬ

А деньги в его кармашке ему говорят:

- Ты трудишься много, но лампочка в сорок ватт

Больше даёт тепла, купи себе холодец -

Избавься от нас, выпей рюмочку, наконец.

А он отвечает: - Учить меня вам не след,

Я знаю, что делать, тепла от вас тоже нет.

Вас, денежки, мало, не стану я вас беречь.

Ступайте, бедняжки, в карман олигарха - в печь.

ВЛЮБЛЁННОСТЬ

Так мало о любви мы пишем, о лазейке...

Но чувственно стоим на чьей-то тюбетейке,

Удачно, без тычков, иронии к тому же, -

Нам ни к чему она, хотя повсюду лужи...

Да, дождик моросит, листва в полёте звонко

Вращается; и вскользь блестит твоя заколка

В курчавых волосах.

Тепло, местами жарко...

И, в общем, хорошо в пределах дендропарка.

Деревья там и здесь, как люди в маскараде.

И что-то пишешь ты моей рукой в тетради,

Поспешно наклонясь, чтоб надпись не размокла.

И вновь не о любви!

Выводишь слово "вобла".

А дождик льёт и льёт, и мы пролить могли бы

Созвучные слова; безмолвствуем, как рыбы.

Не знаем, что сказать, а может, и не надо,

Когда ещё вкусна, сладка твоя помада...

МУЗЕЙНЫЙ ЭКСПОНАТ

Музейный экспонат - крестьянин в шляпе серой,

Изволишь ли сменить на практике меня?

Я снова утомлён пожизненной галерой,

А хочется залезть, запрыгнуть на коня.

Часы тебе куплю; и сердце, если надо,

Впечатаю в тебя - в твою тугую грудь.

Поверь, торчком стоять - не лучшая отрада.

Не стой передо мной, ступай куда-нибудь!

Ты плугом и пилой орудовал отменно,

На плечи принимал господского сынка.

И кровью на губах твоих вскипала пена,

Когда дубы валил, предвидя отпуска.

Вынослив и упрям, и сделаешь немало.

Ухватишься - дары хмельные потекут

Из древа бытия - как пиво из подвала

Приказчика, чей торс порвал ты, как лоскут.

Стою перед тобой, а видишь ли хоть что-то?

Бессчётно лет прошло с тех пор как ты пахал.

Клал рельсы, осушал сибирские болота...

И барыня в тебя швыряла свой бокал.

Но ты не унывал - трудился инстинктивно,

Не ведая, когда лишишься бодрых сил.

Христа благодарил, преследовал раввина

За то, что на тебя проценты наложил.

Так жизнь твоя прошла, шмыгнула под колоду,

Свернулась, словно уж; покорно замерла.

А ты стремился вдаль и, кашляя по ходу,

За пазухой растил двуглавого орла.

***

Умаялся старик, не мудрено!

Его старушка тоже присмирела.

Теперь сидят у дома и пшено

Перебирают - общее их дело.

К ним правнуки заходят на блины,

Праправнуки и прочие ребята...

И спрашивают:

- Что, вы влюблены?

- Да, влюблены, - лепечут старики.

- А сильно влюблены вы?

- Без возврата.

- А сколько лет вам нынче?

- Бог сочтёт.

Переберём пшено и ляжем на бок.

И сон увидим - белый самолёт,

Что, пролетая низко, сбил семьсот,

А то и восемьсот садовых яблок...

***

Как Есенин с Маяковским

Вслед за Блюмкиным ходили

На расстрелы посмотреть -

Так и ты лицом неброским

Метишь в смерть.

Где-то, знаю, есть картины,

На которых трупы лишь, -

И на них взирают длинно

Хиппи, стайки нувориш.

Многих, многих бледность чья-то,

Та, что кровью полита,

Привлекает, как зарплата

И надгробная плита.

Каждый с долею своею

Хочет свыкнуться, чтоб впредь

Хоть за матушку-Рассею,

Если русский, умереть.

Но расстреливать не надо

И в застенках мять бока, -

Смерть сама, что канонада,

К нам придёт изглубока.

СОДОМ

Пришли мы поздно вечером в Содом.

Нас усадили: ешьте, пейте, люди!

Вот рыба вам, кузнечики с вином

И виноград с оливками на блюде.

Вкусили снеди, вкусно было нам.

Уютный город, лунная прохлада.

Цветные сны бродили по холмам,

Входя в дома таинственно, как надо.

Мы - ангелы, но чёрствыми зови

Иных существ, поскольку мы в Содоме

О женской ласке думали, любви,

Когда в ночи лежали на соломе.

Лишь утро, горожане в бубен бьют,

В дверь ломятся и требуют у Лота

(Он в доме был) не денег за уют,

А нашей плоти жаркие ворота...

Лот отказался, кровных дочерей

Толкает в щель дверную непреклонно.

Но горожане, всяк из них злодей,

Не принимали влажные их лона.

Тогда, решившись выйти наконец,

Отверстия, что сзади, прикрывая, -

Мы этих всех - великий наш Творец! -

Лишили глаз от края и до края.

Мы уходили молча, без препон.

Супруга Лота, помнится, застыла.

Стоит как столп и смотрит под уклон,

Где город был, но то была могила...

СУЛИЦА

В стареющем городе вышел на улицу,

Огляделся, на шапки кустов буцнул

Оловянную банку, увидел сулицу

Там, где банка лежала, хранила гул,

Пробуждённый моею ногою искренне.

Подивился находке своей, зевнул.

Подобрал и направился к ближней пристани

Поглазеть на дельфинов, раз нет акул!

Но морская поверхность не будоражила,

Скукота прожевала меня; рыбак

(Его имя, насколько я помню, - Анджело)

На меня посмотрел и спросил: "Ну как?".

Я ответил: "Никак".

Размахнулся ветрено,

Кинул сулицу в море, не посмотрев,

Что ей восемь столетий: древней Есенина,

Маяковского, Пушкина, всех дерев...

***

Трепетно дни улетают на запад,

Срываясь с вершин острошпильных пагод,

Словно с деревьев листва.

Пока что

Тихо внизу...

И не ходит мачта,

В прибрежной воде отразившись. Всюду

Звёзды отверзлись.

Кефалей груду

Щуплый китаец на берегу

Сонно укутывает в фольгу.

Ребятки его примостились сбоку,

Уснули, подобно электротоку,

В утлом судёнышке.

В глубь Янцзы

Скользят в сновиденьях своих едино,

Ибо сиамские близнецы -

Одна на двоих кабина.

ОЖИВШИЕ СТАРИКИ

У дедушки был сад, у бабушки был сад.

Однажды их сады цветущие совпали

В один просторный сад; и был я очень рад

На яблоне сидеть, заглядывая в дали.

И вот они ушли: сначала он, потом,

Умаявшись, она, но даль не подевалась,

В которой вижу их, вернее, ветхий дом...

Вернее вижу то, во что одета жалость.

Как истончилась бабушка!

А вот же:

Хватил её удар,

И речь свело.

И стало непонятливей,

Чуть строже

Её лицо, дарящее тепло.

Она как будто вытянулась в кресле

И растворилась в воздухе тоски.

И все мои родные вдруг воскресли...

Сплелись в узор единый лепестки.

Дед запускал сквозь тучи змея,

Змей улетел - и дед на нём,

Летать, по сути, не умея.

Ему привычнее пешком.

Но, голову задрав повыше,

Я убедился, что полёт

Прошёл нормально.

- Милый, слышишь?

Ты умер... всех достиг высот.

Бабушка шить умеет, вязать,

Бабушка - та же мать.

Над бабушкой ангелы любят играть

В небесную благодать.

У дедушки свой распорядок дня -

В мире уже ином.

Бабушка, вот и твоя ступня

У входа в нездешний дом.

Ночью бабушка плакала.

Я проснулся, спросил,

Что такое "парабола",

А ещё - "альгвасил".

Знаю, дедушки нашего

Больше нет - ну и что?

От него нам, угасшего,

Перепало пальто!

Бабушка, шаркая, в комнате

Дедушку ищет, зовёт.

Бабушка, милая, вспомните:

Дедушка умер, уж год...

Вот фотокарточка, палочка, -

Он же хромал на одну.

Что же горюете, бабочка?

Свет упорхнёт в глубину...

А как представлю, что такое смертушка, -

Ни ряженки не хочется, ни хлебушка.

А дедушка спокоен, не противится...

И села на плечо к нему крапивница.

Он коренаст, покладистого норова.

Люблю его - глухого, хромоногого.

Он ветеран, теперь сидит на стульчике

И с яблочками кушает огурчики.

ГОНКА

Обгоняя сиянье, ухватистый эскимос

На олене трясётся, губой задевая нос.

Меж ветвистых рогов заплутавший порхает взгляд,

Словно птица... а сбоку, чуть северней, наугад

Звёзды сыплются градом и тонут в глухом снегу.

И промёрзлой щекой задевает ездок пургу,

Засопит и захлопнет на узенький миг глаза,

Прижимая к оленю, к бокам его, торбаза.

Скачет волк по пятам - волк во множественном числе, -

Если сможет, вгрызётся... и в снежной растает мгле.

У него сорок лап, у оленя - четыре, жаль.

Но и те и другие летят наковально вдаль.

Впереди белый мрак, слепота ледяная... Ох!

Жмутся мысли, что волки, и в каждой из них подвох.

Упадёт - не вернётся, и, точно ездок - ступень,

От него оттолкнётся и взмоет в пургу олень...

***

Инвалид хромоногий прижался к стене

И схватился ручонками за сердце крепко,

Покачнулся, упал и рассыпал во мне

Свою скорбь, что цеплялась к нему, как прищепка.

Я к нему подскочил, приподнял и тяну

В привокзальный медпункт (инвалид на вокзале

Леденцы продавал); повторяю: "Бревну

Быть подобным не смей -

Чтоб товар не слизали...".

Он глядит на меня, улыбнулся в ответ.

Люди смотрят на нас, словно мы не отсюда...

И действительно, много в пространстве планет,

Где не падают люди средь падшего люда.

***

Я не забыл: училась на журфаке,

Отличница, любила жёлтый цвет.

Весёлая, отзывчивая, в браке

Не состояла - не было примет.

Вся - молодость. И часто так бывало:

Её увижу - следую тишком,

Иду за ней, любуюсь; у танцзала

Подстерегаю, стыну пирожком...

А что ты думал! Холодно, не лето,

Дни коротки, сковал фонтаны лёд,

Но даже он без тёплого привета

Останется едва ли, если ждёт...

И всё-таки, приятель мой, не смейся:

Я ей признался, сердце приоткрыл,

Когда она - почти из поднебесья -

По лестнице сбежала вдоль перил.

А утром в универе сообщили,

Что нашей чаровницы больше нет,

Что некий зверь в глухом автомобиле

Рассыпал по асфальту жёлтый цвет.

ЖИВОТНЫЙ ВОПРОС

Как собаки соберутся, так и гавкают с утра.

Не пора ли их прикончить до рассвета? Не пора??

Или кошек укокошить, чтоб не делали котят

И не ныли под подъездом... - в нашем доме говорят.

А Семён Матвеич Лёвкин, он электрик хоть куда,

Заявляет: "Всех прижучу без особого труда.

Дайте только отпускные, разрешение в ЖЭУ, -

И тогда любую живность, всех собак переживу!".

Протестует баба Валя (у неё в квартире кот):

"Вы, паршивые садисты, не нашли других забот!".

На неё находит Лёвкин: "Спрячь свою в серванте рысь,

Мы пройдём и 'не заметим', но котята - берегись!

Если встретятся такие, промелькнут в рассоле глаз, -

Никого из них не вдарю, но отправлю в унитаз!".

Баба Валя долго плачет. "Что за люди! Так нельзя...

Потому что и котята - наши верные друзья".

ШАПКОЙ ОЗЕМЬ

Помню, сжал кулаки и сказал: "Спасибо!" -

Помощь поздно пришла и ушла - увы,

Опоздала, на дно залегла, как рыба,

И ничем подсобить не смогла, но нимба

Своего не лишилась - пучка травы.

Что за помощь такая? Напрасно, вижу,

К ней взывал, апеллировал день-деньской,

Вдоль реки ошивался, наладил сижу

И сидел, и вставал, распинаясь; грыжу

Зарабатывал; рыбу удил с тоской...

Осознать порывался - откуда грабли,

Кто их под ноги кинул (не только мне),

Как в хорошем, но мрачном весьма спектакле,

Где от выстрела хрипло взмывают цапли,

Оставляя подругу в кошмарном сне...

Да не вдруг разуверился, плюнул в воду,

Что казалась прозрачной в зачатке дня.

Стал спиною к реке, а лицом - к народу.

И пошёл, повалил не за ложкой мёду,

Но - чтоб масла добавить в бутон огня.

***

Нет Финикии давно.

Пала Парфия,

Мидия тоже.

И Вавилония в землю ушла,

И Союз нерушимый...

Солнце заходит.

Лишь мёртвые руки торчат из земли.

***

Протей изменяет свой облик, писатель - стили,

Направление духа, выпятив ухо вглубь

Враждебного мира...

Слово и ты голубь,

Уди постепенно, одною ногой в могиле,

Другою на облаке, в озере бытия

Отразившись расплывчато, ветрено потому что.

Из ряби встаёт волна и ползёт, блестя,

Свысока на тебя.

Чувство страха тебе не чуждо.

Культивируй материю, вовремя растворяй,

Отворяй и входи без стука в её хоромы,

Наполняй их жильцами -

Возможно, держась за край

Безрассудства, поскольку в стога соломы,

Полыхая, стремится агония мысли, чтоб

Озарить темноту и продвинуться дальше дыма

На поля, где репейник наморщил пространный лоб,

На который взойдёшь... Это сделать необходимо.

ГЕЙМЕР

Might and Magic... Играл когда-то,

Завоёвывал замки, рубил пирата,

Гоблинов, троллей мочил, скитался,

Находил артефакты, стремился к небу

И обратно, где скалятся змеи, зебу,

Гномы, карлики, пышная катавасья.

Был незыблем, направо рубил, налево,

Колдовал, вырубал родословных древо,

Насаждая свою, и - почти всегда -

Сохранялся...

Но быстро бегут года...

Я теперь обитаю не в том, а в этом

Зачарованном свете, совсем не тот

Кем был раньше, поскольку одних забот

У меня миллион, от которых летом

Слишком жарко и холодно по зиме.

Ощущаю, что смертен, и знаю: скоро

Стану пеплом, пружиной для разговора

Относительно плоти в моём уме.

***

Если муж не спит со своей женой,

пусть ни с кем не спит!

А его жена

призывает втайне палящий зной,

поцелуев кольца - сейчас, сполна!

Ей пора уйти.

И она уйдёт

к своему самцу, оставляя след

ногтевой - черту на стекле, и мёд

на губах её - словно свет планет

на полночном небе.

Она хрупка,

но внутри прочна и цельна, не смей

преграждать ей путь!

Всё равно река

раздробит скалу, напоит коней...

И возьмёт себе всё, что ты не дал,

унесёт в века, о тебе забыв.

Навсегда.

Прощай!

Утонул причал.

Ибо страсти мощен её порыв.

ВЕТЕРАН

"Без денег ты никто, не нужен, неудобен

В глазах, в сердцах людей. Скажу по существу,

Дурашка нулевой, поддельный, что ли, орден", -

Мне ветеран твердил, что бился за Москву.

В больнице он лежал, взвалив на быльце ногу

Распухшую, её отрезать бы должны...

Но врач к нему не шёл, темнело понемногу.

Светало. Ни детей к больному, ни жены...

Никто не приходил. "А где они?" - "Один я", -

Ответил ветеран; вздохнул, ушёл в себя.

И руки опустил, похожие на клинья,

И сморщился лицом. "Какая там семья...".

А через пару дней он умер. Я-то думал,

Что всякий человек хоть звук, щелчок издаст,

На небо отходя; сердито плюнет в угол,

Уж если жизни соль свалялась в серый пласт.

Да только он смолчал - тревожить отказался

Соседа своего по всяким пустякам...

Ну, помер, ну и тьфу! А ты не дуйся, Вася.

Живи, умей прощать таким вот старикам.

***

Больные ДЦП. Там, у окна застыли.

Накрапывает дождь, на ветке плачет грач.

В песочнице песок темнеет, чахохбили

В окно вползает дух - амбре ближайших дач.

Грядущее вдали, оскал его неведом.

Но шум дождя растёт рассыпчатый. В кустах

Пьянчуга прикорнул с худым велосипедом,

И тявкает щенок, свой лобызая пах.

Звонят к обеду. Все, кто в комнате застыли,

Вдруг дёрнулись волной, как веточки, и рты

Раскрыли поскорей - проголодались (или

Им хочется кричать от страха темноты...).

К ним няньки подошли; и за руки гуманно

Их тянут. На стенах густые тени туч.

Больные ДЦП идут жевать барана,

На лифте едут вниз, закрытые на ключ...

***

А помните, Стендаль фантазию на сцену

Привёл... там солдатня за Нейем шла, и к ним

Фабрицио примкнул, отваге зная цену -

В том смысле, что она приятна молодым.

В семнадцать лет легко поверить в перспективу

Бессмертия, служить, хотя и не солдат,

Не хуже солдатни, потом даваться диву,

Живым себя найдя на лезвии утрат...

И, на коня вскочив, лететь в расположенье

Товарищей своих, когда они бегут,

Победе изменив, как утренние тени

Под солнцем роковым. "Куда же вы? Я тут!..".

Мальчишеский запал! В обозе маркитантка

Влечёт к себе рукой наивного юнца,

Боится за него, честна её осанка

И ласково лицо. У смерти нет лица!

Война ещё гремит, и бешеные пули

Впиваются в сердца, в них души вороша

И память, как слезу, но юность в карауле

По-прежнему стоит, - лишь слава хороша!

Нельзя предугадать, откуда - звонче стали -

Враги не нападут, мир скомкан в кулаке...

Фабрицио - мой друг, и, кажется, мы знали

Друг друга много лет, щекой прильнув к щеке.

ПОД МОСТОМ

На лодке подойдя к железному мостку,

Я девушку под ним случайно заприметил.

Она смотрела вверх, но взгляд её песку

Подобен был - песку, в который втёрся пепел.

Из левого виска сочилась кровь; к щеке

Кленовый лист прилип, как смерть, неотделимо...

И, накренившись чуть, я надпись на листке

Прочёл, едва дыша: "Люблю другую. Дима".

И потною рукой в свой замшевый пиджак

Я медленно полез - дознаться: это правда,

Что сердце есть во мне и что оно никак

Людей не подведёт, не лопнет, как петарда...

ТРАПЕЗА

Мужчина и женщина сидят за столом,

Кушают нехотя. Зноем насыщен дом.

Секса не хочется, кексы пыхтят в руках,

И бутербродец в тарелке - гляди! - зачах.

Пресной воды не дождёшься - отключена,

Хлещет солёная, звуком крошась пшена.

В этой жаре обсуждается море, пляж

Феодосийский, горячий, почти лаваш...

Женщине сделалось дурно: её бойфренд

Упомянул в разговоре ещё Ташкент.

Люстра ярка. Очень душно и от котлет!

В номере воздух как будто в меха одет.

Женщина машет ладонью, и тайный гнев

В персиковидной груди закипает. Сев

На подоконник, сдирает с себя халат.

Мимо по улице взводец идёт солдат.

Остановились и смотрят, прищуря глаз.

"Не отвлекаться!" - команда звучит, приказ!

***

Что сказать о Гомере... Жил человек такой,

В Греции жил. Был, говорят, слепым.

И бородатым был. Стихи сочинял. И в Крым

Ездил, быть может, на перекладных, строкой

Муз подгоняя - как будто копьём. Они,

Чуткие, быстро везли из Афин - куда б

Ни пожелала душа старика, и раб

Сзади бежал смуглобёдрый, считая дни.

Высились боги - повсюду, куда ни плюнь.

Ими Гомер свои подвиги полнил, длил

Мир и войну, пресекал, как вчера июнь

Майскую песню и пьесу мою зоил.

Я не в обиде. Обидеться мог Гомер

И засмеяться: подумаешь, злостный рок!

Лишь бы везли нас музы и глазомер

Не насаждал внутригласный на копья строк.

***

Нет, я не Байрон, я другой...

М. Ю. Лермонтов

И смотрят на меня философы-бродяги,

Огонь у них в сердцах, а может, злостный рок...

Я где-то в стороне разбил священный лагерь,

Где в собственную тень метаю копья строк.

Но жаловаться грех, - ещё бегут из фляги

Кастальские ключи; я вряд ли одинок...

Поэзия моя в раздавшемся овраге

Средь ночи к фитилю подносит огонёк...

И всё же иногда меня терзает смута,

Я думаю в тот час о времени как будто...

Достойно ли меня? иль это я другой?

И вот уже печаль моё стесняет сердце,

Я падаю в себя с возвышенных трапеций,

Чтоб где-то в глубине опробовать покой.

ДЕРЕВО

Пилили дерево и топором рубили.

Канаву вырыли, чтоб вовремя на дно

Оно легло и там, в своей могиле,

Безмолвно тлело - с нами заодно...

Оно листвою сыпало, скулило -

Как пёс, распятый в ночь на чердаке,

И, наконец, на свежие стропила

Обрушилось - шарахнулось к реке.

А мы - к нему, праматерь поминая.

...На что ему вода, когда вокруг

(На 100 км) жужжит пила стальная,

Топор гремит, захватывая дух...

ЧЁРНАЯ ПРОЗА

Студент чернокожий пьёт в общежитии молоко,

Слушает радио, атлас листает. Нигер,

Словно бы ниточкой синей, касается Бамако -

Солнечный город, где белый турист подвымер.

А в Харькове пасмурно. Осень. +19. Гром

Сквозь дождевые завесы ломится дерзко -

Точно сквозь плотные джунгли разгневанный слон, хвостом

Мух ненасытных стегая. И занавеска

Дико колышется. Необходимо закрыть окно:

Молния может влететь шаровая! Завтра

Олимпиада по шашкам. Ага, не играл давно...

Холодно! Свитера мало. Опять подагра.

В зеркале треугольном отражаются швабра, стул.

Малийца не видно - он сидит на кровати.

Атлас закрыл. И окно. И в кулак, что в трубу, подул,

Воображая в больнице себя, в палате.

Предвещая бессонную ночь, сыплется потолок -

Прямо на голову, в миску с горохом. Очень

Плохо так жить. У соседа не лучше: он весь промок,

Громко чихает и сопли пускает в осень.

Родина - дух племенной. В Бамако (далеко) война.

Не дозвониться. Всё реже приходят письма.

Однако учиться нужно - лишь только тогда ясна

Станет природа глобального оккультизма.

Сохнут на тумбе - нет, просто лежат цветные носки.

Призрак Лумумбы зубами стучит. Но скоро

Валечка дверь поскребёт - весёлая жрица тоски.

Прыгнет на шею из чёрного коридора.

Коротковолоса, похожа на мальчугана, нос

Веснушчатый, кожа белая, волос крашен.

Учит французский она, обожает ловить стрекоз

И отпускать их на волю средь знойных пашен.

***

Сегодня на себя я примерял

Бесчувствия суровый матерьял...

Слагал на остановке эти строки

В собрании естественных людей,

Живых людей (поскольку караоке

Их голосов тончайших пело: Эй,

Послушайте, мы очень одиноки!).

А к ним не шли, ко мне никто не шёл.

И, словно жиром, грустью заплывая,

На пятачке запруженном - щегол -

Я ждал - уехать за город - трамвая.

Но что трамвай!: колёсами стуча

И чревом дребезжа - пронёсся мимо.

...Стояли мы, что гуси у ручья,

На рельсы тень бросали нелюдимо.

***

Дом опустел с её уходом,

Мне ощущения не лгут.

Я в одиночестве негордом

Стою в стенах уж пять минут.

Ищу, за что бы ухватиться...

Чуть шелохнулся на стене

Плакат, на нём - я вижу - птица

Летит над гаванью, ко мне...

Окно раскрыто; хорошо ведь,

Что не успел пробраться вор...

Но нет её, печальна овидь,

Куда я руку вдруг простёр.

...Я полюбил её, не скрою -

Я был безропотно влюблён.

И жизнь казалась мне простою

И светлой книгою имён.

Разлук ничто не предвещало.

И вот теперь я спать ложусь

Один, как в детстве, одеяло

К плечам притягивая. Грусть

Летит над гаванью... И тени

Листвы, гудящей на ветру,

Перемещаются по сцене,

Где я теперь не ко двору.

ДЕВОЧКА

Девочка утверждает, что она не была

Мальчиком в прошлой жизни - именно потому,

Что мальчиков там не водилось. Там снизу раскинулась мгла,

А сверху клубящийся свет, а между ними красивая кукла.

"Её прижму

К сердцу, когда ворочусь обратно", - задумчиво говорит

Моя собеседница, сжимая в ручонке малюсенького моржа.

Мы молча стоим на холме. И под нами Мжа

Протекает лениво. "В этой реке проживает кит", -

Не унимается девочка. "Неужели?" -

"Да, он побольше этой реки. Но его не увидеть Вам,

Взрослому человечку. На этой неделе

Он подарит мне золотое колечко. И я побегу к слонам,

Что прячутся вон за тем огородом, в редкой малине.

Что, не верите мне?"

Удивляюсь. Со мной приключилось чудо:

Я впервые такую девочку встретил. "Верю, конечно же. Ты откуда

Такая взялась?" - "Попрошу вас отныне

Не задавать мне глупых вопросов", - произносит она.

"И не посмею". - "Ну вот и славно.

Имя моё, если надо и если не надо, Анна.

Я Светланой Семёновной Удальцовой вчера рождена".

ЛУНА

Смотрел я на Луну

И думал: почему же

Она летит ко дну,

Глаза не сделав уже?

Внизу гнездится крах,

Руины дня повсюду.

И я, в одних трусах,

Ещё чуть-чуть побуду...

Но кто-то мне сказал:

То не глаза, а пятна.

Ведь у Луны глаза

На стороне обратной.

Ей мнится, что вот-вот

К надёжному магниту

Она перепорхнёт,

На новую орбиту!

Раскрутится вдали,

Вокруг другого тела, -

Как звонкие шмели,

Которым прикипело.

Ей вряд ли суждено

Обуглитья под елью.

А впрочем, всё равно

Она не видит Землю.

Пусть по её спине

Гуляли наши парни.

Мы знаем не вполне

О мумиях в Амарне.

Чуть больше говорят

Пингвины и макаки.

Луна же прячет взгляд

За гребнями, во мраке.

КОШАТНИЦА

Молния - это дорога,

По которой взбегает чёрная кошка.

Вытянув руки кверху,

Пожилая кошатница молит небо

Сменить гнев на милость.

Ей отвечает гром.

Острые капли ударяют

По её сморщенному лицу.

Она воет от боли,

Топает ножками,

Беспомощно разжимая горбатые кулачки.

Вокруг кошатницы,

Хрипло стеная,

Толпятся все её кошки:

Белые, серые, голубые.

Не хватает только одной - чёрной.

Снова убежала, мерзавка!

Повадилась в Рай!

- Только не смей

Господу Богу дорогу перебегать!

Иначе наши мучения

Никогда не закончатся! -

Кричит старуха.

И ветер, проталкиваясь

Сквозь стенающее кольцо,

Набрасывает на её плечи

Моросистую шаль,

А на голову - грозовой колпак.

ОДИССЕЙ - ПЕНЕЛОПЕ

Весть о тебе, Пенелопа, ветер принёс:

Брови твои, глаза, шелушащийся нос,

Пухлые губы, и, светлой вьюнясь копной,

Проистекали - как будто густой настой

Ароматический - кудри твои; а грудь,

Приобнажившись, манила меня прильнуть

К ней огрубелой щекою. Не знает благ

Здешнее море, где я, одинок и наг,

Правлю кормилом, петляю, ищу черту

Береговую, чтоб скрежет унять во рту

И, разместившись на лоне упругих трав,

Дрёмой облечься, булыжник в руке зажав

Или же меч, если он не пойдёт ко дну.

Боги одни (словно в Трою) влекут войну

На морехода, другие ж - пируют где...

Вот и скитаюсь, моргая своей звезде,

Ложе Калипсо покинув: она скучна,

Хоть перемазана мёдом её слюна

И необъятные бёдра нежны. Но я

Разве забуду, что есть у меня семья,

Что Телемак возмужалый - стройней сосны,

Что, антилопа, нет слаще твоей слюны

В свете раздольном!, а свет, говорю, всегда

Там, где наш дом и радушные нам стада

Искры взвивают копытом и воду пьют

Под кипарисами. Царственный там уют.

Мне же, предвижу, ещё предстоит испить

Горечь невзгод и послабить тугую нить

Жизни моей. Ну а если порвётся, что ж,

Это, должно быть, стрелою вопящей ложь

Мимо тебя пронеслась; на неё свой слух

Не расточай же; дурных избегай старух.

И домогателей прочь от себя гони,

Ибо я скоро. Мои изобильны дни.

ЭНЕЙ И ДИДОНА

Да, ему не нужна Дидона.

Она смотрит, лицом бледна,

На него, и дрожит влюблённо.

Но он видит в ней лишь вина

Недопитый глоток. "К тому же

Почтоваться с тобой не мне.

Я в Италии нынче нужен,

И она меня ждёт втемне", -

Произносит Эней и сразу

Переводит свой взор туда,

Где стоят по его приказу

Ровным строем его суда

И качаются. Ветер хлёсткий

Паруса наполняет. Взгляд

У Дидоны слепит - как блёстки

Облаков, и виски горят

От бессильного гнева, ибо

Пепелить илионский флот

Слишком поздно. Пускай же глыба

По пути на него найдёт

Твердолобая. "Мне же скоро, -

Причитает Дидона, - тут

Догореть. Не снести позора

Моё сердце сковавших пут...

О проклятый, вернись!" - и тщетно

Уходящему вслед глядит,

Словно молния, лучше б - Этна:

Ведь спина у Энея - щит.

***

Стреляй в меня короткими гудками

Из трубки телефонной. Всё равно -

Как доброе советское кино -

Жизнь хороша, и свет в оконной раме

Стоит в глазах, подрагивая чуть

С листвою разнолицей и счастливой:

Спалить к тебе не выверенный путь

От дома моего, где влажной гривой

Ещё вчера предвестник октября

Прошёлся по вещественности хлипкой.

И был таков. Осталась лишь заря

В моём саду - слоняться за улиткой.

Упразднены желанья, что порой

Влекли меня в твои объятья или

На самый низ, в шоссейный разнобой,

Под смутное крыло автомобиля...

АЛЬПИНИСТ

Горсть выносливых сантиметров - таков его рост:

Этим приспособлением он удлиняет горы,

Достигая их пиков поочерёдно, взахлёст,

И ему не преграда - он спутник орлам - позёры,

В туристической ставке пьющие у камелька,

Рассуждающие о лавине (о грозной кляксе!).

Жёсткий трос приручила быть гибким его рука,

И следы смельчака не остынут в кристальном вальсе.

Он восходит, впиваясь ногтями в нутро камней,

Выжимая из них всё, что можно. Его послушай!!

И Монблан, завывая, стал выше и стал сильней,

Ощутив у себя на макушке людскую душу.

ДИЧЬ

Пуля + косуля. Формула проста.

Вижу сквозь прорехи рыжего куста

Стан пятнистый, губы, что скользят, урча,

По жемчужной глади сладкого ручья.

Целюсь из винтовки, чувствую приклад.

Солнце не заходит, ветерок мне рад:

Не толкает в спину, шапку не бомбит...

Впереди - косуля, позади - мой гид

Ждёт меня послушно (в землю животом).

Кутается в сырость мошкара кругом.

Выстрелю - услышу отзвук вдалеке.

На добычу ринусь - сам на волоске...

Сапогом сверкая, в ясенном строю

Над косулей павшей с гидом постою.

Я выстрелил - она упала.

Я подбежал, её глаза,

Её широкие моргала

Блестели, точно образа.

Лежала молча предо мною,

Шёл от неё горячий пар.

Она царевною лесною

Была, бежала от фанфар.

Как яблоко, сорвался вечер.

Добычу тут же подобрав,

Я поспешил из чащи речи

Листвы трепещущей и трав.

Дорога выпрямилась вскоре,

Вниз, к виноградникам, текла.

У зверя павшего во взоре

Уж больше не было тепла...

ЛИС

Гнездо воронье - камнем вниз.

Птенцы на помощь кличут хором.

Внимая, рядом рыщет лис,

Рыжеет шёрстка на котором.

Взмахнул оранжевым хвостом -

Кипрей срубил и майник сивый.

А там, где ельник, напролом

Попёр сквозь россыпи крапивы.

К бревну прижался, слился с ним.

Нацелен, слажен, призрак дерзкий

Лесных трущоб; неисправим.

И делит время на отрезки.

На полусогнутых - вперёд!

Вдруг ощетинился: приметил

Тропы охотничьей развод,

На ней местами серый пепел.

Опять курили!.. Вдоль ручья,

Сопя, пошёл коротким скоком.

Вспотел, мордашка горяча.

Не рад стрекочущим сорокам.

К берёзе, выгнувшись, приник.

Схватил птенца и - словно птица -

Метнулся в двери дебрей. Крик

За ним ненастный волочится.

Был только что... и вот исчез,

В лохматой чаще растворился.

Гудит над ним высокий лес,

Колышутся сумбурно листья.

***

Он прятался в кустарнике: следил

За женщиной, уснувшей на балконе

Среди отполированных перил

И ящичков с фиалками. Напомни

Ему о прошлом - вздрогнет, потому

Что не было в судьбе его удачи

Все сорок лет. Бездомщину, тюрьму

Он испытал и жил теперь иначе,

Чем представлял когда-то по ночам...

Нашёл приют в заброшенном домишке

И, если что, не бегал по врачам,

Лечил себя смирением. Излишки

Продуктов продовольственных носил

Приблудной шавке: жареный картофель

И гречку. Огородничал. Из сил

Не выбивался. Спал на койке вдоволь,

Укрывшись замусоленным рядном,

Такое же под спину постеливши.

И часто уловлял себя на том,

Что погружён в утробное затишье...

А женщина? Он точно знал - когда

Прийти и наблюдать за ней, всё время

Предчувствуя, что скоро холода

Её заставят выехать со всеми

Её детьми туда, куда забресть

Он не решался (в славный город Киев),

Где неуютно, призрачней, чем здесь

Быть без неё, надежду в ней увидев.

ВИКТОР ГЮГО

Виктор Гюго - безумец или гений -

Сквозь пугало Парижа держит путь.

Безногий нищий, выглянув из тени,

Монету просит в руку, что-нибудь...

Под фонарями шлюха оголила

Морщинистую, низменную грудь.

А мальчуган, объемлющий перила,

Не ел давно, не трудно ветром сдуть.

Отверженные: тени подворотен,

Гнусавых тесных улиц, пустырей, -

Глотают ночь, их суп капустой плотен.

Уж лучше распрощаться поскорей...

Но он остановился, замер будто,

И чувствует: две чёрствые руки

С него срывают плащ, сдирают круто

Сначала шарф, а после - пиджаки.

Пусть забирают... лишь бы не убили...

Им неизвестно, кто он, в жизни, там.

А он - Гюго! - поэт, писатель в силе

И драматург, бредущий в Нотр-Дам.

***

Ночью проснуться на кончике спички

И загореться от жажды и холода,

Чтобы в сознанье сплелись единички

Прожитых лет протяженностью провода...

Вспомнить печальную жизнь, разумеется,

На перекрёстке таких же измаянных

И пролистать, просканировать времице

Нотой души, вереницей нечаянных

Мыслей бесполых, откуда - не спрашивай!

В этой размытой и страждущей вечности

Из вездесущего пепла и вашего,

Звёзды, отвара, лишенного внешности

И понимания бренности брошенных

Нас, человеков, на этом ристалище,

Где между строк и границ перекошенных

Тянется в небо и рушится кладбище.

***

Теперь прощай, мы встретимся потом,

Когда-нибудь под мантией Аида,

Где Фаэтон и рядом Атлантида

Одним большим связуемы мостом.

И по нему, идя к тебе навстречу,

Что умер, я нисколько не замечу,

Но буду знать: безмежен всякий мир,

Куда б ни вёл нас Гений Вечный Рока -

От ручейка до горного потока,

А от него в сиреневый эфир,

Который пылью звёздною отмечен...

И на мосту, ладонь твою схватив,

Тебе скажу, что всяк умерший - жив,

И путь наш, друг, как прежде, бесконечен.

***

Солнце заходит; предчувствие ужаса...

Гул перехлёстный доносится издали...

Вздрогнув, померкла стоячая лужица.

Тени деревьев обочину выстлали.

Плотные тучи по небу разлитому

Грозно плывут, отдуваясь и харкая...

Быстро бегу, приближаюсь к побитому

Полю магнитному... Молния яркая!..

Бой барабанов отчётливей, буйственней,

Сумрак ярится; и страшно, и весело...

Ветер ведёт свои орды напутственней,

Гонит на юг разнотравное месиво.

Кажется, звёзды сейчас зверобоями

Будут ломиться сквозь ниши небесные.

Чувствую холод промозглыми рёбрами

И напрягаю все струны телесные.

Зов допотопный - животная библия -

Слух заполняет, бушует невнятица.

Звери в долине ревут изобилия,

Дух кроманьонится, неандерталится...

***

Лучезарные дети Эйнштейна

Относительно видят отца.

Он ни виски не пьёт, ни портвейна,

Только курит почти без конца

И людей сторонится повсюду,

Погружаясь в научный экстаз,

Разбирая туманностей груду,

Где сокрыт основательный аз.

Он ребёнок, играющий с миром,

Ударение в звёздный желток.

И на стол проливает кефиром

Новых формул сияющий ток.

А когда не находит ответа

На какой-то нежданный кульбит -

Закипает внутри, как ракета,

И на кончике скрипки летит...

И ему хорошо в отстраненье

От кишащей вокруг суеты.

Он в другое попал измеренье,

К отступленью разрушив мосты.

***

Рождённый под потухающим солнцем лихорадочно собирает вещи, собираясь на юг (говорят, там проще разогнуть и расплавить мороза клещи).

Свалка может сродниться с канатоходцем.

Старается не упасть; равновесие между кашлем и гриппом теряет; ропщет. На носу его звонко висит поэзия.

С чемоданом в руке осаждает кассу, свистогром самолётов глотая заново. А тихарь, что стоит за спиной: " Не надо ль вам эксклюзивную фишку на озеро Ньяса?" - "Так и быть!"

Но, порывшись в карманах, денег не найдя (негодяи!), глядит на солнце, из которого сыплется, словно веник, Хиросима, а впрочем, льётся.

ИКОНКА И ДЕВУШКА

Целовать иконку батюшка велел

Утром и под вечер, перед сном и до

Молотьбы полдневной, и когда в селе

Состязанья будут по дзюдо.

Я в часовне нынче свечечку зажгла.

Матушка Прасковья сшила мне платок

И дала орешков. Сколько в ней тепла!

А сынок её-то - холодок:

Взглядом объегорит и пойдёт гулять

Не со мною. Знаю, любит, да не ту.

Не горюй, иконка, воссияй! Опять

У меня слеза твоя во рту.

НАПАРНИЦА

Рассветный глянец, тело на постели.

Душа не возвращалась. Всё по-старому...

Её командировка, в самом деле,

Относится к разряду небывалому.

Она рассеет сумрачность, и скоро

Вернётся снова, штору протаранивши.

Душа без тела - ярче метеора,

А тело без души - пустая клавиша.

Проснуться, ощутить себя горячим

Комком, который может много вынести, -

Воистину, с бессонницей в придачу,

Достойно продолжения и сырости.

А если не захочется ей в мякоть

Назад войти (в свою-то усыпальницу),

Тогда возьмётся дождь спросонку плакать:

Ушла от нас ещё одна напарница.

***

...Горели щёки, грудь её пылала,

Из-под пальто выскальзывая; рот

Полуоткрыт - для всякого нахала,

Для всякого, кто силою возьмёт...

Казалось, Ганнибал не обескровлен

И не распят Мессия... Сквозь лучи

Снежок, дымясь, накрапывал - так воин

В запале дышит, выхватив мечи...

И хрупкий стан, причудливую ноту,

Ладонями я обнял, нет, замкнул! -

Вдруг улетит в безбрежность, влюбит с лёту

В себя вершину горную, аул...

Прибился к ней, почувствовал: она же -

Ни шагу прочь, сейчас испепелит

Бумажный наш, но всё ещё на страже,

Однажды кем-то выдуманный стыд...

В САДУ

Лучезарные капельки сока

На твой живот

Аметистовый,

Гладкий

Снова слетают с веток,

Сообщая тебе

Очертанья медвяных сот

И пленительных ласк,

И нарцисса,

Чей пестик цепок.

Свесив ногу (к цветку),

Загоревшую под луной,

Ты закрыла глаза

И сжимаешь в ладони персик,

И лежишь в гамаке,

И, как будто бы,

Спишь со мной,

Безразличным к тебе,

Потому что я мёртвых вестник.

На губах твоих липких

Надсадно поёт вьюрок,

И сухой ветерок

Захмелел от бровей изгиба.

А в округлую грудь

Проникает животный ток

И колышет её,

И глотает,

Как воздух рыба.

***

Ромео и Джульетта, что за нюни?

Кристаллы соли снова на щеках.

Любовь пройдёт, и будет, как в июне,

Светить вам солнце, но не впопыхах.

Посмотрите практичнее на вещи,

Увидите, судьба не лиходей.

Была любовь решительной, зловещей,

Вязала крепко шеи лебедей...

Другие времена и нравы нынче...

Отполыхал снедающий пожар,

Чей стиль блестящий часто хаотичен -

Как будто в город стрелы янычар...

А впрочем, ангелочки, дело ваше...

Закупорить кто смеет вам сердца!

Над нашею планетою угасшей

Разлито много звёздного свинца.

Однажды доброхот, шагая к свету,

Поднимет взор, и там, среди светил,

Увидит вдруг Ромео и Джульетту.

Пускай бы только дождь не моросил.

ВЕСЁЛЫЙ КРИШНА

Иллюзия (майя) июнь открывает ключом

Всегда родниковым, лучистым. И всё нипочём!

Мохнатые ветлы полощутся в звонкой воде,

И Любка с ведёрком наполненным гнётся к бадье.

А Кришна хохочет, он весел; похоже, он пьян.

Зри в корень, - глаголет, - в землицу сажая баньян.

За домом, за садом, где солнце свергается вниз,

Он частый свидетель: Ивана колотит Борис.

Сквозь гул колокольный, духмяную взвесь василька

Из волжской деревни к индусам плывут облака.

Тучнеет лещина, на свадьбах горит самогон,

И Кришна-потешник танцует средь русских икон.

***

На завтрак: чёрный хлеб с горчицей,

Стакан воды, большая луковица,

Ведь ей не трудно докатиться

И на глазах мальца расчувствоваться.

Судьба придёт немножко позже,

Всё остальное - фирма липовая,

Пока не смилуешься, Боже,

Над нами грешными, испытывая

Твоим отсутствием в природе

Тобою созданного маятника,

Где в каждом встречном пешеходе

Отыщем будущего праведника.

***

Хотел бы никогда твоих скорбей

Не обнимать, любимая, не множить

И думать, что тебе семнадцать лет,

И майский дождь, в неброское окошко

Случайно забредая вместе с ветром,

Щекочет наши тёплые тела,

Как, ставшие пшеницей, километры...

Хотел... но что-то щёлкнуло в груди,

Перенеслось мгновенно в подсознанье.

Душа ли это... или (словно крик)

Оторопелость женского оргазма

И оторопь мужского бытия

Над пропастью утраченных иллюзий...

Темнеет. Ради прежнего огня

Готов я разомкнуть кольцо Вселенной,

Чтоб родственные души никогда

Не гасли на руинах стылых башен

И волосы твои сияли так,

Как в церкви образ Девы изукрашен.

Но каторга, засевшая во мне,

Гнетёт меня и вчерчивает вены

В чернильную, снотворную строку,

Бегущую от мироощущений;

И тень моя слепляется с твоею

В предмет исхода вечных голосов

О голосах, умолкнувших навеки.

***

Я в комнату вошёл; наверное, в такую

Раскольников, грустя, входил и упадал

На смятую постель и слышал "Аллилуйю",

И бесов, что шумят порою, как вокзал...

Томился в лампе свет, наружу тускловато

Выцеживаясь; стол придвинут был к стене,

И тень его, как плоть чернильного заката,

Простёрлась на моё сознание вполне.

В дремучей тесноте, на самой середине,

Остановился я, скрипя подошвой. Стыд

Меня потряс! И стен какой-то отцвет синий

Мне под ноги упал, но кто из нас убит?..

Из пасмурных щелей взирали остро мыши.

...А девушка меня на лестнице ждала,

Боясь заночевать со мною в этой нише,

Откуда во дворы тянулись нити зла...

***

Космический турист выходит на орбиту,

Под пяткой у него сгрудился материк.

А звёзды, свесясь, ждут (вид некоторых дик),

Себе какую он из них составит свиту...

Скудельный человек - пылинка с голоском,

Осмелившийся стать межзвёздным исполином,

Обнять собою даль в пылу неоценимом

И накрепко врасти - преградам напролом -

В таинственную явь, предложенную кем-то...

Как в доме ставят стол, так в космосе звезду

Поставили: присядь, сгорая без абсента,

За столик световой в прозренческом бреду.

И с бременем каким соседствует граница

Вселенского костра, что нам не отменить?..

Землянин, ширя даль, однажды приземлится,

На палец намотав миров глубинных нить.

***

Первый встречный. Третий угол.

Белый снег. Следы разминки.

Интересно, что он думал,

Нажимая на ботинки.

Проскочил, как, может, где-то

Промелькнул кометный хвостик,

И на льду у райсовета

Растянулся, словно мостик.

А потом поднялся; шапку

Подобрал и вновь потопал.

Для такого жизнь - охапка,

День ходьбы - и вся Европа.

Он и смерть свою обгонит,

В крайнем случае, обяжет

Прятать в прошлое ладони,

Или в будущее даже...

***

Улица. На улице

Девушка целуется

С девушкой, а рядышком

Сел на гвоздь Иванушка.

Эх, житьё негладкое

У него: и солнышко

На Ивашку гавкает,

И кричит соловушка.

Силушки и денежки -

Всё идёт на водочку.

И не тянут девушки

Ваню за верёвочку.

Он стоит, качается;

В церковь смотрит искоса.

Дьяк предложит ладанца,

Проступив из клироса.

А старушка-душечка

Даст бедняге хлебушек.

Поживи, Ванюшечка,

Поглазей на девушек.

***

Стихам услужить не пытайся вовек,

Раз ты не рантье, а простой человек.

Стихи утомительны даже для тех,

Кто в них оставляет раскатистый смех.

Забудь о стихах; никогда, ни за что

Не нужно в них рыться, как в море - Кусто.

Их яд многомощен: они без препон

Твой детский разрушат опаловый сон.

Сторонние мысли скорее отбрось,

Не то тебе скажут: "Ослушался, лось!".

...Горбатились все, созидали в поту,

А ты не по эту сторонку - по ту...

***

...Ещё минута - и как будто

Там, впереди, погашен свет,

Подавлен голос и задута

Свеча округлая планет.

И мнится: падаю с обрыва,

Носитель страха и стыда,

На дно миров, где руки Шива

В карманы спрятал навсегда...

Друзья - спасительные нити...

Но где-то должен быть предел

Всем нашим чаяньям. Спасите!

- Усни, пока не долетел...

Оставить комментарий
Размещен: 03/12/2019, изменен: 19/12/2023. 79k. Статистика.
Сборник стихов: Поэзия

Связаться с программистом сайта.
Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"
Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"